11 апреля 1879 года -- 6 апреля 1880 года. Размышления о дальнейшем пути России после реформ Александра II»
II письмо.
...В социализме выражается такой же естественный плод западной мысли и жизни как все прочее, а нас учили преклоняться перед всем европейским. Другой вопрос, каким образом нигилизм успел у нас привиться, если бы ответом не служила наша несвязность: он воззвал исключительно к беспочвенным людям, какие есть везде, и положил зародыш мелкой, но сплоченной группе людей в разъединенном обществе. Не опасаясь скорого отпора со стороны бездейственной массы, он легко мог укрыться на время от такой полиции как наша, а затем русская учебная система дала ему рекрут в изобилии.
Должно сказать: систем эта, как многие наши учреждения, истекла не из внутренних потребностей, а из отживших понятий воспитательной эпохи, считавшей первою обязанностию (когда-то правильно) прививать наибольшему числу русских людей высшее европейское образование для самого образования, не справляясь с тем, что им действительно нужно и полезно, не только по нашим, но даже по общим современным условиям. На западе между народными школами для низшего слоя населения и классическими для высшего устроен во всех городах и городках целый ряд практических училищ, в которых каждое сословие и каждая профессия находят потребное для себя знание; вследствие чего, за исключением выдающихся способностей или счастливого случая, громадное большинство людей не выходит из наследственной среды, что одинаково удобно и для них самих, и для развития народной производительности. У нас же, где петровский переворот и без того раздвоил русский народ на два резко противуположные пласта – объевропеившийся (бывший до последнего времени исключительно казенным) и материковым, между которыми нет почти соприкосновения по недостатку промежуточных звеньев; где вследствие того человеку низших слоев почти не открывается иного способа выдвинуться, кроме того чтобы выйти в господа, т. е. попасть на казенное жалованье; где нельзя устроить вдали от промышленных центров небольшого завода, ни воспользоваться в деревне сельско-хозяйственной машиной по неимению мастеров для исправления испорченного механизма; где промышленная предприимчивость находится в полном застое, вследствие необходимости выписывать каждого техника из-за границы, там именно система народного образования старается не исправить, а увековечить эту беду. За немногими исключениями в России существуют одни общеобразовательные учреждения. В Европе они воспитывают людей так называемых либеральных профессий, у нас же исключительно кандидатов в чиновники. Когда сын русского дьячка или мещанина хочет чему-нибудь учиться, он может выучиться только искусству надеть вицмундир, стать чиновником или учителем; иного в России вне столиц не преподается. Вместе с тем этому мещанскому сыну, лишенному предварительного домашнего развития, чрезвычайно трудно следить за курсами, установленными для детей образованных сословий, отчего большая часть отстает на полу-пути. Наше образовательное учебное устройство не дает готовых деятелей для различных слоев населения, его готовый плод есть студент, окончивший университетский курс; оно пригодно, следовательно, лишь для того обеспеченного общественного слоя, дети которого могут отдавать четверть человеческого века на предварительное образование, не заботясь о средствах жизни. Но как вне этой учебной системы нет ничего, то при нынешнем повальном стремлении к диплому и его правам, по ней тянутся все, имущие и неимущие. Каковы же последствия? Исчислено, что из тысячи русских студентов шестьсот не кончают курса; в гимназиях пропорция отпадающих еще большая. Низших и средних технических школ, с более доступным курсом, которые могли бы подбирать неудавшихся классиков, в областях почти вовсе нет, так что выпадающие падают прямо на улицу. Из этой массы бедняков, вышедших из своего звания и не попавших в иное, не знающих никакого занятия для снискания хлеба, не трудно набрать охотников в ряды какого бы то ни было тайного союза, дающего им точку опоры.
В начале нынешнего царствования в России пробудилось сильное стремление к учению, увенчавшее почти двухвековые усилия преемников Петра великого. Масса детей самых бедных сословий хлынула в школы. Если б этим пробуждением воспользовались для удовлетворения действительных потребностей народа, крайне бедного всяким производительным знанием, оно дало бы богатейшую жатву, тьму людей, прирощающих силы государства во всех отношениях, сытых, довольных и спокойных; но его пустили по старой колее, подготовляющей исключительно чиновников. Путь оказался слишком тернистым для большинства, чаемая чаша также оказалась переполненной, и всякий школьник нового наплыва, отставший от своего берега и не приставший к чужому, стал годен только в рекруты нигилизма. Нельзя не заметить при этом, что достигающие цели, т. е. какого-нибудь жалованья или иного приюта на житейском поле, почти все заменяют прежние утопические идеалы самыми будничными стремлениями; можно поэтому сказать с уверенностию, что не утопия, а голод и необходимость чьей-либо поддержки влекут в тайные общества девять из десяти неудавшихся искателей казенного жалованья.

11 апреля 1879 года -- 6 апреля 1880 года. Размышления о дальнейшем пути России после реформ Александра II»
I письмо. 11-го апреля 1879 года
В этом письме мне принадлежат только объединение фактов и вывод из них. Самые факты известны у нас всем и каждому, не обращают даже на себя внимания по своей обыкновенности.
Не зачем касаться механических, полицейских мер для искоренения видимого зла; они одинаковы в целом свете. Можно сказать только следующее: безумные фанатики, открыто жертвующие собою для совершения злодейства, чрезвычайно редки, но зверских душ, готовых на преступление, когда есть надежда скрыться от преследования, очень много. Единственно вследствие того число таких случаев в Европе исчерпывается несколькими примерами в столетие; у нас между двумя верховными покушениями совершился ряд открытых убийств над лицами всякого звания, от государственных людей до гимназистов. В Европе этого нет, потому что там нельзя совершить уличного убийства и не быть захваченным; у нас можно.
В Европе городовой, видящий как злоумышленник, покусившийся на жизнь генерала Дрентельна, падает на мосту, бросает коня на произвол судьбы и хромая плетется к извозчику, понял бы что этот человек спасается от преследования и задержал бы его; там и другие полицейские, снабженные на этот предмет свистками, не дали бы ему скрыться из виду; там дрожки, поджидавшие неделю на одном месте убийц Мезенцова, были бы арестованы на другой день, и так далее. Очевидно, что русская полиция, даже в Петербург, гораздо слабее всякой европейской, но зато и русские заговорщики мало прикрыты. Они отвергаются чрезвычайным большинством образованного слоя, а народ готов растерзать их. Нет сомнения в том, что энергические люди могут в короткий срок раздавить беспочвенный русский заговор, прекратить опасность с его стороны на некоторое время, но едва ли — вырвать с корнем. Полицейские меры ничего с корнем не вырывают, а в этом все дело.
В России существуют до трех сот высших и средних учебных заведений. Из каждого заведения выпадают ежегодно несколько воспитанников. Значительная часть этого набора попадает в ряды нигилистов. Пока такое явление продолжается, нигилизм можно прижать, обезоружить, но не искоренить. Министерство Просвещения тут ни причем; оно не может отвечать за исключенных и добровольно ушедших. Можно заметить разве одно. В Европе за каждым учебным заведением для культурного сословия стоит несколько низших, обучающих уменью честно зарабатывать хлеб и подбирающих неудачных учеников, выбрасываемых первыми. У нас же между классическим преподаванием и полною безграмотностью почти нет середины. Воспитаннику, которому теория небесной механики оказалась не под силу, негде учиться, и он идет в нигилисты чтобы не умереть с голода; а в тоже время техников всякого рода выписывают из за границы по неимению своих.
Но эта причина только усиливает напряжение наших ядовитых наростов. Созданы они отчасти искусственно вызванным, несоразмерным с потребностию, наплывом детей беднейших сословий в обще-образовательные заведения, отчасти легкомысленным подражанием нынешним революционным идеям запада, как заговор 14-го декабря был подражанием тогдашним конституционным идеям. Своего в них ничего нет, а потому вопрос об их происхождении имеет лишь относительную важность. Другое дело, по каким причинам всесильное русское правительство не может справиться с давно обнаруженным и беспочвенным заговором. Тут встает вопрос о правильности постановки всего правительственного действия, и по этой только причине я считаю себя обязанным высказать свое убеждение.
Не трудно было бы искоренить враждебную обществу шайку, если бы все органы власти, от крупных до мелких, в точности исполняли свои обязанности; но правительство может действовать лишь посредством администрации, какова она есть. С первого же слова я обязан осветить неутешительную, но общеизвестную и несомненную истину: в настоящее время правительство не настолько владеет своею администрациею, чтобы провести сверху донизу дух какой либо меры; оно может проводить только форму, которая часто прилагается на практике в смысле, прямо противоположном правительственной воле.

(Ответы пользователей Reddit)

1. У меня был коллега, который плёл интриги, чтобы подставить меня и занять моё место. Некоторые сотрудники предупредили меня, так как он пытался вовлечь их в свой заговор. В результате офисной политики меня понизили, но я попросился работать в смене, где должен был его сменять (мы дежурили по 12 часов по выходным). После нескольких случаев, когда он «передавал смену по телефону» (что было строго запрещено), я решил прийти на работу на четыре часа раньше и не нашёл его на месте. Тем не менее, в положенное время я всё равно получил от него звонок, будто он якобы на посту. Я сообщил охране, они зафиксировали всё на видео, и его наконец уволили.

2. Во время учёбы в колледже я работал техником по освещению в театре вместе с двумя коллегами. На протяжении всего семестра мы дежурили втроём, и каждый раз, когда я отвлекался от работы, они либо бездельничали, либо сидели в телефонах. Особенно неприятно было, когда я находился на высокой лестнице и менял линзы. Один из них должен был держать лестницу, а другой — принимать старые линзы и подавать новые. В какой-то момент я обернулся с линзой в руках и увидел, что их обоих нет — они стояли на другом конце зала и разговаривали, даже не обращая на меня внимания. Если бы лестница упала, они бы, вероятно, этого не заметили.