Дома меня ставили в угол, запирали в кладовке без света, били ремнем, приводили обворованных детей и давали им выбрать из моих игрушек что-то вдобавок к возвращенному. Как-то все мои сладкие новогодние подарки, штук больше пяти, от профсоюзов, от бабушек, от садика, несли от дома, заходя в магазины и к соседям, и я им всем раздавала горстями конфеты из подарков, извиняясь за что-то. Остатки сладостей принесли в садик, там тоже извинялась перед детьми, работниками садика, мне из них тогда ничего не досталось.

Ничего не помогало, я продолжала хватать все, что плохо лежит.

Только летом перед старшей группой, мне было уже пять лет. Мать как обычно сунула мне ведерко и сказала идти вон по той канаве к грядам собирать клубнику.

А это было начало ее отпуска, как раз пару дней назад я от нее же получила ремня и криков из-за чего-то украденного. И вот посылает она меня за клубникой по канаве, потому что клубника соседей, и между нами забор - а по канаве может под забором пройти ребенок, собрать клубнику, принести торфа или песка, собрать крыжовник, собрать сортовую сладкую рябину.

Ну и собственно с самого мелкого возраста это все было, не только на даче - она посылала меня еще в песочнице забрать забытую кем-то лопатку или формочку, на улице подобрать что-то, что ей было нужно, но неудобно было подбирать самой - желток от киндера, семена с клумб, шишечки лиственниц с газонов. В садик это все нужно было или на дачу, или еще куда.

И вот в пять лет до меня дошло, что собирать соседскую клубнику означает брать чужое и я отказалась идти. Она кричала, что она же мать, она не посылает меня воровать, просто ребенок соберет ягод, что такого. Это я воровка, к тому же ленивая и мне просто лень идти, а воровать в садике не лень, чтобы свою мать дурой выставить.

В общем, больше сама не воровала и не собирала семена и прочее по указке матери.

Но мне до сих пор интересно, в почти 40 лет. Мать была воспитательницей высшей категории, она постоянно замещала методиста или заведующую, сама выписывала журналы "Семья и школа", "Дошкольное воспитание", "Психология в воспитательной работе". Помогала другим воспитательницам с написанием работ для повышения категории. У нее был опыт работы в распределителе с детьми из неблагополучных семей еще в советское время.

Она же не могла не соображать, что делает со своим ребенком. Как ей ничего не екало, когда она меня почти каждый день доводила до слез, била, заставляла извиняться и отдавать мои какие-то любимые вещи?

Когда я уже выросла достаточно, чтобы осознать и спросить все это, оказалось, что и не было такого, и я не воровала, и она не заставляла меня воровать, и не наказывали меня никогда.

А остальные члены семьи, они же жрали клубнику, крыжовник, хотя ничего из этого у нас не было посажено, они не знали, откуда это?

А потом – БАМ! – и какой-то сумасшедший, какой-то блаженный оборванец посреди их идеальной площади вдруг начинает танцевать лезгинку с собственной тенью. Просто так. Потому что солнце ударило в левый глаз под особенным углом. Или потому что в кармане он нашел дырку, и эта дырка показалась ему порталом в иную вселенную. И вся их стройная система летит к праотцам, все графики корчатся в агонии, все хрустальные дворцы покрываются трещинами, сквозь которые начинает сквозить такой древний, такой нелогичный, такой восхитительный сквозняк свободы.

Вот она, эта трещина. Этот священный изъян. Этот самый выгодный баг в их безупречной программе. Желание нипочему. Каприз, родившийся из скрежета зубовного или из вида пролетающей вороны. Фантазия, которая вдруг решает, что фиолетовый – это единственно правильный цвет для утреннего кофе, и к черту весь мир с его законами колористики и здравым смыслом.

Я видел это. Я видел человека, который назло всем законам гравитации решил построить дом на потолке. И он строил. Видел женщину, влюбившуюся в эхо собственного смеха, и она ушла жить в пещеру, чтобы слушать его вечно. Это безумие? О да. Это невыгодно? Бесспорно. Но в их глазах было больше жизни, чем во всех этих правильных гражданах, марширующих от колыбели к застрахованной могиле.

Мудрецы с их схемами не понимают одного. Они пытаются составить карту души, но душа – это не территория, это вечное землетрясение. Они хотят приручить океан, заставив его течь по водопроводным трубам. А человеку, человеку нужен именно шторм. Ему нужна возможность запустить бумажный кораблик своей воли против ураганного ветра их логики, просто чтобы посмотреть, как красиво он утонет.

Это желание, не учтенное в их великих книгах, – это тот вирус, что не дает человечеству превратиться в идеально работающий муравейник. Это священный идиотизм, который заставляет художника отрезать себе ухо, а святого – уйти в пустыню. Это великое «А почему бы и нет?», сказанное в лицо всему мирозданию. Это твой личный, персональный, не поддающийся расшифровке бунт. Твоя способность нарисовать на их идеальной карте несуществующий континент и уплыть туда на плоту из собственных ребер.

Так пусть они строят свои Вавилонские башни из формул и доказательств. Пусть полируют свои клетки до блеска. Мы всегда найдем способ прорасти асфальтовым цветком сквозь их бетон. Наше желание – дикое, больное, сумасшедшее, невыгодное, но наше, только наше – и есть тот единственный компас, стрелка которого дрожит, сходит с ума, но всегда указывает на жизнь. На ту самую, которая случается, пока мудрецы заняты расчетами.

Чего бы это ни стоило. И куда бы ни привело.