Все персонажи 1-6 томов нашего с Дмитрием Богуцким цикла "ТРОН ГАЛАКТИКИ БУДЕТ МОИМ!". А также в конце видео — большой список благодарностей всем помогавшим нам в последние полгода.

PS там даже сцена после титров есть :)

Серёга как раз вышел на балкон выкурить уже третью за полчаса после Объявления сигарету. На соседнем балконе дымил Юрич, между затяжками делая большие глотки беленькой прямо из горла.  Глядя на несущийся к земле лайнер, Серый гадал, что же там случилось. Технический сбой из-за грядущей катастрофы? Массовый психоз? Он представил себе вцепившихся в подлокотники пассажиров: кто-то плачет, кто-то молится, кто-то отправляет последние сообщения самым близким. Но все они уже приняли свою судьбу. У всех в глазах одинаковое смирение обречённых.

– Фигасе! – всё, что смог выдать на это Серый.

– То ли ещё будет! – сипло отозвался Юрич и с чувством бля́кнул, выбрасывая обжёгший пальцы окурок. Махом допил остатки водки, отправил вслед за бычком пустую бутылку.

Звон стекла, и тут же возмущённый голос Бабы Лены:

– Да шо ж вы творите, сволочи! А убирать хто будет?

– Пошла на хер! – перегнувшись через балкон проорал ей Юрич и прикурил новую сигарету. Получилось не сразу – руки со сбитой на костяшках кожей дрожали.

Подрался он что ли?

Снизу ответили неразборчивым бормотаньем.

– Ну а щас-то уж чо, – пожал плечами Юрич на молчаливый вопрос в глазах Серого. Сделал три глубоких затяжки и неожиданно выдохнул:

– Сука ты!

– А? – мозг Серого, перегруженный, пребывающий сейчас в тупом оцепенении, с трудом обрабатывал информацию. – Ты чего? – повернулся он к соседу по площадке.

– Того, блять, – во взгляде Юрича, на удивление трезвом, была беспросветная тоска. – Думаешь, я не знаю, что ты мою Светку шпилишь?

Серый не нашёлся, что ответить. Потому что это была неправда. Кто бы там не «шпилил» Светку на стороне, Серый с сожалением вынужден был признать, что это не он.

Между тем Юрич докурил, перелез через ограждение балкона, чуть постоял на выступе, крикнул: «Ну и дура, блять!», как-то совсем по-детски всхлипнул, разжал руки и, пролетев пять этажей, распластался на асфальте.

Старая, слепая на один глаз, брехливая болонка Бабы Лены, оказавшаяся не в то время и не в том месте, успела только коротко тявкнуть, расплющенная грузным телом.

– Ой, да шо ж энто такое! Бэллочка, солнушка ты моя родненькая! – разнеслись по двору старушечьи причитания.

А потом вышла Светка. Глянула вниз. Охнула. Повернулась к Серому. Их балконы разделяла всего пара метров, поэтому он разглядел её очень хорошо.

Левая сторона лица – распухшее багровое нечто. Из развороченных губ, сейчас больше похожих на две оладьи, смазанных малиновым вареньем, сочится кровь.

У него аж сердце ёкнуло. Он невольно отшатнулся и отвёл взгляд, потому что… Господи, как же больно видеть её лицо, от красоты которого у него каждый раз захватывало дух, таким. И эти потускневшие заплаканные глаза, в которых тихо зарождалось безумие.

«А ведь я люблю её, – впервые признался себе Серый. – Всегда любил. Ещё со школы». И заставил себя снова поднять взгляд. Даже попробовал улыбнуться.

Он уже почти подобрал слова утешения, когда Светка начала кричать.

2. БЬЯНКА

Некоторое время Бьянка сидит, уставившись невидящим взглядом в никуда. Боль от прикушенной губы возвращает её в реальность. Она делает глубокий вдох. Приглаживает волосы цвета воронова крыла, чуть тронутые на висках ранней сединой.

– Нет, тварь! Так легко ты не отделаешься!

Набирает Грюньо́на.

– Чего тебе? – ворчит в трубке хриплый голос. Очень в его духе.

– Вопрос с Исабэ́ль решаем сегодня. Сейчас!

Её собеседник поперхнулся.

Когда кашель стихает, Грюньон отвечает уже совсем другим тоном:

– Девочка моя, зачем? Скоро её и так не станет. Нас всех не станет. Давай закатим отвальную. Уйдем красиво все вместе.

– Я и на том свете не успокоюсь, пока чёртова сука за всё не поплатится! Хочу забрать у неё эти последние часы! Хочу посмотреть в её глаза, когда она поймёт, кто пришёл за ней!

Она чётко представляет выражение лица Грюньона в эту минуту. Вот он хмурит кустистые брови и кривит тонкие губы. Почёсывает недельную щетину, как всегда, когда нужно сделать выбор, каждый вариант которого не вызывает восторга. Вот кто-то из парней (она не разобрала, кто) спрашивает: «Что такое, брат? Кто там?» Грюньон отводит телефон в сторону и прикрывает ладонью, но Бьянка всё равно прекрасно слышит: «Сестрёнка звонит. Кажись, девочка не в себе. Зовёт убивать Исабэль». В ответ несколько секунд тишины, а затем поднимается гвалт, распознать в котором что-то внятное невозможно. «Похоже, все семеро уже в сборе, – отмечает Бьянка, – Ну и славно!» «Да заткнитесь вы уже!» – слышится рычанье Грюньона, перекрывающее поднятый остальными шум.

– Ты на громкой связи, Бьянка, – говорит он, когда наконец все затихают.

– Солнышко, не соизволишь объяснить, какого хрена мы должны тратить остаток жизни на сомнительное предприятие, которое с вероятностью до-ебени-матери процентов сделает этот и так милипи́зерный остаток ещё короче? – вежливо интересуется Элега́нтэ.

Умник хренов!

О да, у Бьянки есть много слов! Но сейчас каждая минута на счету, поэтому она ограничивается только одним:

– Клятва.

Снова тишина. Её нарушает весёлый голос Диверти́до:

– А чо, парни! Нормальная тема! Зажжём напоследок, йоба! На ранчо сейчас все в ахере и такого поворота сто пудов не ждут!

– Точняк, – подхватывает Эсторну́до. – Небось ещё и половина охраны сдристнула после Объявы!

– Что ж, пацаны, пожалуй, в этом есть резон, – глубокомысленно изрекает Элега́нтэ.

– Тогда погнали, – подытоживает Бьянка, чувствуя невероятное облегчение: она так и не была до конца уверена, что в нынешних обстоятельствах парни – будь они хоть тысячу раз честными бандитос, свято чтущими клятву на крови и всё такое – подымут свои задницы, чтобы помочь отомстить когда-то прибившейся к их стае девчонке. – Через час в схроне.

– Ясно, – снова Грюньон. – Парни, допиваем пивас и по ко́ням!

– Наведём шороху, мать вашу! – слышит Бьянка воодушевлённый возглас обычно сдержанного Мадэ́сто, прежде чем связь обрывается.

То, что парни приняли на грудь, её ни капельки не волнует. Она знает: чтобы эти отморозки окосели – на каждого и ящика не хватит. Помнится, во время очередной попойки Симпле́, выжрав бутылку текилы, на спор сбивал ножом яблоко с головы флегматично жующего табак Дормильо́на. С десяти метров, ага. Пять раз.

Бьянка поднимается с дивана, собирает волосы в хвост, несколько секунд смотрится в зеркало. Проводит пальцами по старому побелевшему шраму, идущему через всё горло. Оглядывает свою маленькую, но такую уютную, ставшую за полгода родной, меблирашку: зелёный велюровый диванчик – потёртый, зато дико удобный; древний (наверняка антикварный) торшер с бирюзового цвета абажуром, украшенным золотой бахромой; круглый лакированный чёрный стол с подломившейся ножкой, сейчас скреплённой металлической скобой; книжные полки на полстены. Она больше не вернётся сюда. «Сто лет одиночества» так и останутся недочитанными.

Ну и ладно!

Натянуть гриндерсы, накинуть чёрную косуху из бычьей кожи от «Сапкоффски» с кучей серебристых шипастых заклёпок (роскошный подарок братьев на двадцатый день рождения), бегом спуститься с третьего этажа, оседлать и завести «Веспу» – всё это занимает у Бьянки меньше минуты. И вот она уже мчит к месту сбора.

Конец света встречают по-разному. Проезжая через весь город по узким улочкам, она слышит песни и смех, признания в любви и остервенелую ругань, рыдания и молитвы. Иногда выстрелы. Минует городскую площадь, на которой, должно быть, собралась добрая половина жителей. Близкий конец сплотил их, как никогда. Вынесенные столы ломятся от еды и выпивки. Играет сальса. Люди пьют, едят и танцуют. В последний раз.

На мгновенье Бьянке хочется остановиться. Остаться здесь с этой толпой обречённых самозабвенно отплясывающих счастливчиков. Но сука-память тут же подбрасывает воспоминание.

…Её заставили опуститься на колени. Она смотрит снизу вверх на высокую медноволосую женщину в длинном багряном платье.

– Врать не буду, детка, законные наследники нам ни к чему, так что сегодня ты умрёшь! Но… есть и плюсы: твоя кончина не будет бессмысленной, и  скоро ты увидишься с папашей. Передавай от меня привет!

Красная Дама кривит в усмешке чувственные губы.

Исабэль – молодая, безумно красивая женщина, только-только вставшая во главе набирающего силу картеля... Зря отец доверился ей.

…В тот день с самого утра занялся дождь. По влажной вязкой земле Бьянку волокут к свинарнику, обитатели которого скоро полакомятся её плотью. Онемевшие ноги еле слушаются. Она падает в грязь, беззвучно плача. Её рывком поднимают и толкают вперёд:

– Двигай, осталось немного, – хрипло каркает из-за спины страшный одноглазый дядька.

Страх заполнил всё её существо. Лишил воли. Она даже не чувствует холодных капель, хлестающих по нежной коже.

– Вот и пришли. С днём рождения, малышка! – одноглазый набрасывает гарроту на её шею.

В тот день Бьянке исполнилось девять…

Воспоминание обжигает сердце кипящей ненавистью. Двенадцать лет она лелеяла её. Берегла, не давая остынуть, в ожидании этого дня. То, что происходило сейчас было отнюдь не спонтанной выходкой. На самом деле предприятие, не без оснований названное Элегантэ «сомнительным», предполагалось осуществить через две недели. Момент был подходящий. На деньги, пожертвованные городу донной Исабэль, построили детский приют, открытие которого проклятая сука, разумеется, ни за что бы не пропустила и выползла-таки из своего загородного логова – ранчо «Да́ма Ро́ха». Они ж, в свою очередь, собирались устроить засаду и взять её на обратном пути в поместье.

Бьянка несколько вечеров кряду не могла заснуть, в красках представляя, что будет, когда она приведёт Исабэль к Га́то... Долговязому Гато, от пяток до макушки покрытого татуировками. На лице Гато всегда сверкает улыбка – вот только ни у кого никогда не возникало желания улыбнуться ему в ответ. Царство Гато – любителя странных шуток и мастера долгих пыток – специально обустроенный подвал.

Мысленно, десятки или даже сотни раз, Бьянка проговаривала слова, которые скажет, когда Исабэль – сломленная и испуганная, как когда-то она сама – будет на коленях молить о пощаде.

И сейчас, подъезжая к схрону, Бьянка вновь повторяет эти слова.

Склады за чертой города братья выкупили пару лет назад через подставную контору. Официально здесь приём металлолома. Надо признать, эта ширма неожиданно оказалась довольно прибыльным бизнесом. Шурин Грюньона, взятый в управляющие, не задавал лишних вопросов, когда парни время от времени наведывались прибарахлиться перед очередным делом или заваливались после, нередко изрядно потрёпанные и перепачканные кровью. Когда появляется Бьянка, мужчины уже вовсю готовятся к предстоящей заварушке.

– Салют, семья! – она обнимает каждого из семерых братьев.

– Какой план?  – деловито осведомляется Грюньон, рассовывая по кармашкам разгрузки рожки для «АК-47».

– И есть ли он вообще? – ехидно вставляет Элегантэ, прикрепляя гранатомёт к дулу «СПАС-12».

– Более-менее, – отвечает Бьянка. Карту местности она помнит наизусть. – Добираемся до холма перед последним поворотом. Он в трёхстах метрах от въезда на ранчо. Симпле́ снимает охрану. Дальше по ситуации. Но, в целом, как обычно – работаем быстро, нагло, жёстко.

– За-е-бись! – Эсторнудо поднимает большой палец вверх. – Короче, братва, врываемся в мясорубку, а там видно будет!

– Всё, как мы любим, – зевает Дормильон.

– Не ссыте, щеглы, я вас прикрою, – усмехается Симпле́, укладывая в чехол свой «Винторез».

– Знаешь, девочка моя, если бы не конец света, я бы послал тебя на хер с таким говёным планом, – басит Грюньон задумчиво. – Но сейчас это как будто бы даже реально.

– Может, ещё не все подохнем! – скалится Дивертидо.

– Типун тебе на язык, ебала́й! – шипит на него Грюньон.

Парни ржут.

– Все готовы? – Бьянка обводит стаю взглядом. Как-то вдруг разом посерьёзнев, братья молча кивают. – Тогда выдвигаемся.

Около сорока минут два джипа пылят по извилистой дороге среди холмов. Наконец останавливаются у того самого.

– Пошли, посмотрим, чо как, – кряхтит Грюньон, выбираясь из тачки. – Дор, Сим, работайте.

Эти двое махом взбираются наверх. Последние метры до верхушки холма – ползком. Бьянка с Грюньоном держатся за ними.

– Вы не поверите, – Дормильон отрывает от глаз бинокль, – у ворот вообще никого!

– Вижу троих на террасе, – добавляет Симпле́, глядя в прицел Винтореза. – Судя по количеству пустых бутылок и специфическим позам – они наебенились и сейчас в отрубе. Убрать?

– Стопэ́! – Бьянка не намерена рисковать. – Вдруг это ловушка. Оставайся здесь. Если что…

– Естественно, – кивает Сим понимающе.

– По ходу сегодня нам везёт, – сплёвывает Грюньон. – Что скажешь, дорогая?

– Везёт, ага, – цедит она сквозь зубы.

Предчувствие у неё… странное.

Они спускаются с холма. Бьянка обрисовывает ситуацию остальным.

– Похоже на сказку, – усмехается Элегантэ.

– Всегда бы так, – поддерживает Эсторнудо.

– Но не расслабляемся, ребзя, а ну как замануха! – хмыкает Мадэсто.

– Погнали рысью, – командует Бьянка. – Прислугу не трогать. Остальных валим. Исабэль – моя.

Все всё поняли. Возражений нет.

Распахнутые настежь ворота они проходят спокойно. До самого́ дома ещё около пятидесяти метров. Сейчас и Бьянка видит на террасе три тела: одно спит, уронив голову на стол, второе храпит, откинувшись на спинку ротангового кресла, третье пускает слюни под столом.

Она сигналит своим: не стрелять, подходим ближе. Первой заступает на террасу. Грюньон с Дивертидо следом. Мадэсто и Элегантэ обходят дом справа, Дормильон и Эсторнудо слева. Ублюдок, что спит мордой в стол, внезапно поднимает голову. Осоловевший взгляд пытается сфокусироваться на новоприбы́вших:

– А вы ещё кто, блять, такие? – при этом рука вопрошающего тянется за стволом в наплечной кобуре. Бьянкина «Беретта» прерывает его неловкий манёвр, проделывая аккуратную дырочку между глаз. От звука выстрела, всхрапнув, очухивается второй – тот, который в кресле. Прежде чем он успевает хоть что-то сообразить, его успокаивает «Винторез» Симпле́. Из-под стола раздаётся мычание третьего, но «АК» Грюньона не даёт ему эволюционировать до членораздельной речи.

– Дорогие гости, прошу в дом, – дурашливо раскланивается Дивертидо и вперёд всех шмыгает за дверь, уже внутри выдавая изумлённое:

– Хрена себе, картина маслом!

«И действительно, – мысленно соглашается с ним Бьянка, едва войдя в помещение, – картина, сука, маслом!»

– А-а-а, это ты!

Донна Исабэль сидит на широкой лестнице, что ведёт на второй этаж, вытянув сломанную правую ногу. Да, сломанную. Все видят обломок кости, торчащий её из голени. Белое платье изорвано и пропитано кровью. Она поправляет эти ошмётки в попытке хоть как-то прикрыться. Получается плохо. На месте левого глаза у неё засохший тёмно-багровый сгусток, через который от надбровной дуги до нижней челюсти идёт глубокий кровоточащий надрез.

– Последних двоих я всё-таки достала, – Исабэль с гордостью кивает на два тела на полу. – Знаешь, детка, оказывается, осознание скорой смерти – охуительный афродизиак! Да-а-а! И все эти псы, которые годами ели с моей руки, послушно выполняли команды; дрожали, если я повышала голос; вдруг ужас как захотели трахнуть собственную хозяйку.

Гримаса отвращения передёргивает бледное лицо. Она отворачивается, так что Бьянка видит только её не изуродованный профиль.

Она всё ещё безумно красива, эта сука Исабэль. Даже сейчас.

Из-за лестницы появляются зашедшие с чёрного хода Эсторнудо и Дормильон.

– Всё чисто, – объявляет Эсторнудо. – Чо тут у вас?

Замечает Исабэль, мгновение присматривается и осеняет себя крестным знамением:

– Святая Дева Мария, защити и помилуй!

Со второго этажа спускаются Мадэсто и Элегантэ.

– Похоже в доме больше никого нет, – объявляет Мадэсто.

– Из живых, – уточняет Элегантэ, заметив два трупа и осторожно обходя Исабэль. Бросает на неё быстрый взгляд, заметно вздрагивает, но, ничего не говоря, проходит мимо. Встаёт за плечом Бьянки.

– Будьте любезны, – Исабэль указывает пальцем на тёмно-синий клатч, валяющийся на полу в трёх метрах от неё.

Дивертидо вопросительно глядит на Бьянку, та едва заметно кивает. Он поднимает вещицу и передаёт Исабэль:

– Пожалуйста, сеньора.

Исабэль достаёт из клатча маленькое зеркало. Долго разглядывает своё лицо. Из уцелевшего глаза катится слеза. Её крик, полный бессильной ярости и боли, заставляет мужчин сделать шаг назад. Она швыряет зеркальце об пол и, закрыв лицо руками, беззвучно плачет, вздрагивая всем телом.

Бьянка всё это время стоит молча. Ведь представляла их встречу совсем не так, и что делать теперь – непонятно. Она хотела проучить донну Исабэль – королеву картеля Дэспиада́до. Сломать её, лишить всего, погрузить в последние дни жизни в мир нечеловеческой боли, а потом отнять и саму жизнь. Но сейчас... Она идёт к высокому окну, срывает тяжёлую парчовую штору. Подходит к дрожащей Исабэль и укутывает её. Та медленно отрывает лицо от ладоней:

– Почему ты просто не убьёшь меня? – шепчет хрипло.

Бьянка пожимает плечами. Оборачивается:

– Мадэсто, дай обезбол.

– Нефопам сойдёт?

Бьянка глядит на торчащую из ноги Исабэль кость. Хмыкает:

– Лучше морфин.

Мадэсто кидает ей шприц-тюбик. Бьянка, не пытаясь быть нежной, всаживает иглу в плечо мачехи.

– Что это? – вздрагивает та.

– Это чтобы тебе было не так больно и грустно, – отвечает Бьянка и, развернувшись, бросает братьям:

– Уходим. Нам здесь больше делать нечего.

Уже у двери оборачивается:

– Исабэль…

Одинокая, в одночасье потерявшая всё женщина поднимает изувеченное лицо, сейчас из-за размазанной крови и туши похожее на демоническую маску.

– Да, Бьянка?

– Не пропусти конец света. Говорят, это будет красиво.

Они молча идут до холма, за которым ждут джипы и скучающий Симпле́ с сигариллой в зубах.

– Я горжусь тобой, девочка моя, – тихо говорит Грюньон. Она благодарно пожимает его запястье.

– Куда двинем? – забираясь в машину, осведомляется Дивертидо. – К нам или…

Все смотрят на Бьянку.

– А давайте на городскую площадь! – улыбается она.

У них есть ещё пара часов, чтобы потанцевать.

3. КУРТ

Старый Курт Саблински воспринял новость о конце света спокойно. Большую часть своей жизни он ожидал чего-то подобного. Если б его спросили, как это случится, Курт без капли сомнения ответил бы, что однажды кто-то по эту или другую сторону океана не выдержит многолетнего зуда холодной войны в потных ладошках и нажмёт-таки красную кнопку.

Кроме шуток, Курт был настолько уверен в неизбежности подобного исхода, что в своё время всерьёз заморочился, чтобы они с Мардж пережили ядерную зиму. И плевать, что соседи многозначительно переглядываются и крутят пальцем у виска за его спиной. Зато он был спокоен. Бункер на заднем дворе, обошедшийся в кругленькую сумму, внушал уверенность в завтрашнем дне. И в послезавтрашнем тоже.

По идее, припасов им с Мардж должно было хватить на два года, а за это время – если верить яйцеголовым – температура на планете уже придёт в норму. Само собой, как именно будут обстоять дела на поверхности, с точностью предугадать не мог никто, но Курт полагал, что «Моссберг», верой и правдой служивший ему уже пару десятков лет, и новенькая «М-16» последней модели решат большую часть вероятных проблем.

И вот это случилось. Пусть не так, как представлял себе Курт, но тем не менее… Хотя, если честно, сейчас ему было всё равно. Марджери умерла много лет назад, а ему уже стукнуло семьдесят пять. Коротко стриженные волосы давно поредели и поседели. Когда-то ярко-голубые глаза теперь казались тусклыми серыми ледышками на загорелом морщинистом лице. Недавно начались жуткие головные боли, и, промучившись пару недель, он всё же обратился к врачу. Опухоль в мозгу была операбельной.

«Но ваш организм может не выдержать. Шансов пятьдесят на пятьдесят», – сказал док.

Не самый лучший расклад, но Курт играл и при худших. А что? Несмотря на преклонный возраст он считал себя крепче иных тридцатилетних. И ему всё ещё нравилось жить. Пусть даже без Мардж, на могилу которой он приходил раз в пару недель, подолгу рассказывая покойной жене новости и вспоминая былые деньки.

Впрочем, в последнее время можно было не ходить – Мардж всё чаще являлась к нему сама. Курт прекрасно отдавал себе отчёт, что это лишь выверты больного мозга, но ему даже нравилось, и он с сожалением думал, что после операции визиты с того света прекратятся. В любом случае.

Сейчас он сидел на своём крыльце в плетёном кресле и потягивал «Будвайзер» из запотевшей холодной банки. Прятаться в бункере он не видел смысла. Теперь-то уж точно нет. Медленно сходить с ума под землёй и в итоге сдохнуть, превратившись в пускающую слюни, срущую под себя развалину?! Ну нахрен! Он встретит смерть достойно – в здравом уме и твёрдой памяти, как говорится.

– Не против, если я закурю? – спросил, поставив банку на круглый столик по правую руку и достав из кармана рубашки помятую пачку «Ла́ки».

Марджери не выносила табачного дыма, и когда он сделал ей предложение, взяла с него обещание, что пока они вместе, он не заставит её вдыхать эту гадость. И он бросил. В тот же день. А вернулся к дурной привычке пару недель назад, решив, что, если очнётся после операции, бросит опять. Может быть.

– Конечно, дорогой, я же всё равно не почувствую, – улыбнувшись, отозвалась Мардж из соседнего кресла.

– И то верно. Но всё равно спасибо, – он щёлкнул зажигалкой, сделал первую затяжку и выпустил вверх струйку дыма. – Прости меня, милая.

– За что? – Мардж удивлённо приподняла брови.

– Мы так и не отправились в кругосветку на белом пароходе, как ты мечтала. А могли бы, если бы я не вбухал столько денег в этот грёбаный бункер.

– Может, оно и к лучшему, – тихо засмеялась Мардж. – Они же постоянно тонут, эти дурацкие пароходы!

– Да уж прям, – с сомнением буркнул Курт, а Мардж, никогда не жаловавшаяся на недостаток воображения, с воодушевлением продолжила:

– Только представь: мы с тобой все такие разодетые – я в элегантном вечернем платье, а ты в шикарном смокинге или даже во фраке – попиваем шампанское на верхней палубе, играет оркестр, и тут – бац! – наш лайнер сталкивается… ну, не знаю… с айсбергом!

– С айсбергом? – повторяет Курт. – Честно говоря, верится с трудом. Как, чёрт возьми, можно не заметить айсберг? Да на корабле же целая команда специально обученных людей как раз для того, чтобы подобной херни не случилось!

– Какая разница, – отмахивается Мардж, – главное не это… На судне паника! Люди бегут, расталкивая друг друга, к спасательным шлюпкам. Шлюпок на всех, конечно же, не хватает. Корабль погружается в воду за считанные минуты. И вот мы с тобой уже бултыхаемся в океане. А вода холоднющая – просто ужас! Силы быстро покидают нас, но – о чудо! – ты замечаешь плывущую рядом деревянную дверь от каюты и помогаешь мне забраться на неё! Залезаешь следом, но дверь начинает тонуть! Ты понимаешь, что двоих она не выдержит и сползаешь обратно в воду.

– Ну, ничего страшного, – Курт, успевший докурить сигарету, тушит окурок в консервной банке из-под бобов и делает глоток пива. – Я же могу долго оставаться на плаву, просто держась за дверь.

– А вот и нет, ишь ты, какой хитренький! – Мардж грозит пальчиком. – Я ж говорю – вода ледяная и у тебя наступает это… как его… переохлаждение, ага. Ты чувствуешь слабость, тебя начинает клонить в сон. «Курт, только не умирай! Не бросай меня!» – рыдая, умоляю я. Но ты, чувствуя, что сознание ускользает, смотришь мне в глаза и тихо шепчешь: «Я никогда не оставлю тебя…», гладишь своей посиневшей ладонью мою руку и медленно уходишь под воду. Последнее, что я вижу – твоё бледное лицо, исчезающее в пучине. И это воспоминание преследует меня до конца жизни, вызывая в сердце нежность и щемящую тоску.

– Херня какая-то! – фыркает Курт. – А почему я не могу найти ещё одну дверь?

– А как ты думаешь, – Мардж очень серьёзно глядит ему в глаза, – какова вероятность, что сразу две двери окажутся в одном месте?

– А какова вероятность, что корабль врежется в айсберг? – не сдаётся Курт, но жена протестующе машет руками:

– Тут дело вообще не в этом!

– А в чём?

– В печальной, но очень красивой и трогательной истории о любви и самопожертвовании!

– Я бы всё-таки поискал вторую дверь, – сварливо бурчит Курт.

Мардж заливисто хохочет в ответ.

Сегодня она пришла к нему такой, какой он её помнил в их десятую годовщину – ей тогда было тридцать шесть. Длинные каштановые волосы крупными локонами падают на спину и плечи, и на ней то же белое в чёрный горошек платье. Хорошее было время.

***

– Мистер Саблински? – голос пастора Джонса, его соседа справа, заставил задремавшего Курта вздрогнуть и открыть глаза.

– А? Что?

– Как поживаете, Курт? – с елейной улыбкой спрашивает Клэр – жена пастора.

– Да ничего так, вполне неплохо. Сижу вот, знаете ли, жду конца света, – отвечает Саблински с хриплым смешком и тянется за сигаретой. Пухленькое личико Клэр передёргивается, но она продолжает лыбиться. Между тем в её глазах плещется страх. Курт уже догадывается, о чём пойдёт разговор.

– Это прекрасно, прекрасно, – лопочет Клэр, – просто замечательно!

Пастор Джонс дёргает супругу за руку и та, закусив губу, затыкается. Курт понимает, что она в одном шаге от истерики. Неторопливо закуривает и, щурясь сквозь дым, смотрит на мнущуюся парочку.

– Вы что-то хотели?

До сих пор его отношения с соседями были – мягко говоря – прохладными. Пасторский золотистый ретривер Бадди порой гадил у него на лужайке, и тогда Курт на всю улицу орал, грозясь пристрелить в общем-то симпатичного пса. Впрочем, Джонс каждый раз рассыпался в извинениях и дисциплинированно собирал собачьи экскременты в бумажный пакетик, краснея то ли от смущения, то ли с досады. Так что Курт относился к нему неплохо. А вот его толстуха-жена почему-то раздражала. Может быть, этой своей фальшивой улыбкой и явным желанием всем нравиться.

– Мистер Саблински… Курт, – пастор Эдвард Джонс сделал несколько шагов вперёд, подойдя к его крыльцу и продолжил, понизив голос, – мы с женой хотели узнать, не найдётся ли в вашем укрытии местечка для нас?

Курт задумался. Судя по тому, что сказали по ящику, вряд ли бункер спасёт. На то, что случится с планетой через несколько часов он точно рассчитан не был. Хотя, будь Курт в добром здравии, он бы, конечно, им воспользовался – чем чёрт не шутит? Терять всё равно было нечего.

– Почему нет? – он пожал плечами и сделал приглашающий жест рукой. –Милости прошу…  Хотя, должен предупредить – собачьим кормом я не запасался. Да и рассчитан бункер только на двоих.

– Собаку мы брать не будем, – торопливо заверила его Клэр.

Джонс, помрачнев, недовольно зыркнул на жену, однако, вздохнув, согласно кивнул:

– Что ж, раз по-другому никак…

Курт усмехнулся понимающе.

– Но, – встрепенулся пастор, – вы сказали, что места только на двоих, а как же… кхм… то есть, если мы с вами…

– Я сказал, что он рассчитан на двоих, – перебил его Саблински, – чтобы пережить последствия чёртового ядерного взрыва. А поместиться там может намного больше. Но у нас-то ситуация совсем другая – так что чёрт его знает, как всё выйдет. К тому же, я не пойду.

– Как так? – удивился Джонс. – Почему?

– Не вижу смысла, – Курт не собирался вдаваться в подробности.

– Дорогой, ну что ты к нему пристал, – снова затараторила Клэр, в голосе слышались облегчение и радость. – Ну не хочет и не хочет! Взрослый же человек – сам знает, что ему лучше!

– Погоди, – резко, даже зло, бросил Джонс жене. – Пожалуйста, объясните… Курт, если вам нужна помощь, какой-то специальный уход – вы только скажите.

– Милый, – Клэр подбежала к мужу и ухватила его за рукав, – мы теряем время! Пошли собирать вещи!

Пастор вдруг развернулся и влепил ей пощёчину.

«Неожиданно!» – мысленно хмыкнул Курт.

– Дорогой, ты чего? – Клэр отшатнулась, схватившись за алеющую щёчку.

– Ну почему ты такая стерва?! – спокойно, глядя в её повлажневшие глаза, спросил Джонс. – Всегда хочешь казаться лучше остальных, строишь из себя Мать Терезу, но на самом деле тебе не насрать только на саму себя!

В этот миг Курт невольно почувствовал к нему уважение.

– Я… я просто… – промямлила она и, закрыв лицо руками, разревелась.

– Ну ладно-ладно, – Джонс о́бнял её, поглаживая по голове. – Прости! Прости ради бога, я не должен был вот так с тобой… Посмотри на меня, Клэр.

Та подняла заплаканную мордашку.

– Да, милый?

– Иди в дом, собери всё самое необходимое.

– А ты?

– Я скоро подойду.

– Хорошо, Эдди, как скажешь.

Клэр, утирая слёзы, засеменила домой.

Когда она ушла, пастор повторил вопрос:

– Так что с вами, Курт? Мы можем вам как-то помочь?

– Вряд ли, – хмыкнул Курт. – Разве что на досуге ты подрабатываешь нейрохирургом.

Пастор помолчал, осмысливая услышанное.

– И сколько вам осталось?

Курт открыл стоящий у ног ящик со льдом и достал прохладную баночку «Будвайзера».

– Док сказал, что без операции я смогу протянуть от силы полгода. Операция, как ты понимаешь, отменяется, так что… – он щёлкнул жестяным колечком и отсалютовал банкой, – расслаблюсь и буду наслаждаться последним вечером.

– Не угостите? – Джонс показал пальцем на пачку «Лаки Страйк».

Курт прикурил сигарету и протянул пастору:

– Может, пивка?

***

Полная версия бесплатно на АвторТудей https://author.today/u/badcatisgood

Доп.инфа (вдруг кому интересно ;)

Аудиокниги в ВК https://vk.com/badcatisgood

Канал в ТГ https://t.me/zverev_channel

Канал на Ютубе (аудиокниги) https://www.youtube.com/@hellradio