Он принялся щекотать её. Кокетливо извиваясь, она игриво выскользнула из его шаловливых объятий:
- Ты прав, любимый. Этот апрель действительно самый счастливый месяц в моей жизни... в нашей! Ах, жалко, что завтра его уже не будет.
- Тебе не о чем жалеть, любимая! Его не будет лишь у всех этих жалких... не у нас! Мы с тобою навсегда останемся в этом апреле!
- Как это? - её беззаботно игривый голос приобрёл нотки тревожной настороженности.
Он собирался сказать ей правду, но не решался - уж слишком жизнерадостна была она сегодня, пусть и останется такою. Навсегда.
- Ну, мы же не отпустим этот апрель никуда, моя башенка! Он навсегда останется в наших с тобою душах!
Она обожала, когда он называл её своей башенкой. Иногда случалось "Моя колоколенка" - когда она орала на него и, как он выражался, "Звенела в мозгах, как храмовый колокол", "Моя крепость" - в последние шесть лет, чаще всего называл именно так, но ей не нравилось - казалось очень грубым и даже несколько оскорбительным, как будто он так намекал, что она пополнела. "Башенка" звучало самым милым комплементом. И он снова назвал её так. Прям как в старое время.
- Ну, конечно же останется, милый! - она улыбнулась.
- Доктор Штумпфеггер, видимо. - отвечал он, крутя колёсики, дёргая за рычажки и прочие механизмы тяжёлой бункерной двери их покоев.
- Зачем он к нам? - она накинула халат на кружевную ночнушку.
- Ну ты же знаешь, дорогая, какое сейчас время! Из за всех этих событий... Заразы всякие гуляют, инфекции... - дверь отомкнулась, - Доброе утро, доктор Штумпфеггер.
- Доброе утро, мой... - с силой ударив себя в грудь, доктор хотел было резко вскинуть ладонь вверх.
- Давайте сегодня без оффициальностей, Людвиг! - остановил его хозяин подземных апартаментов, - Сами знаете, какой торжественный день у нас вчера был, не хочется в такие минуты думать о работе.
- А... Ну... Понял... - доктор умело перевёл заготовленную для вскидывания руки энергию в дружеский хлопок по плечу. - Как прошла первая брачная ночь дружище? - приблизив губы поближе к уху собеседника он прошептал, изображая туловищем отталкивающегося палками от снега лыжника, - Ну ты ей хоть вдул как следует!?
- НЕ НАСТОЛЬКО НЕОФИЦИАЛЬНО! - истерично вскричал хозяин, недовольно притопнув ногой, и, так же шёпотом осадил гостя: - Если бы я поинтересовался у Вас, доктор, в каких позах вы сегодня удовлетворяли Вашу любезную супругу Гертруду, как бы Вам это понравилось!?
- А! Ну я её сначала, значит, в рот как следует...
- ПРЕКРАТИТЕ! - он снова притопнул, - Давайте уже приступать к процедуре!
- Да мой... Мой друг. Кто из вас будет первым?
- Я! - решительно ответил он, торопливо засучив рукав белоснежной рубахи.
- Дорогой, что происходит?
- Успокойся, милая, это всего лишь прививка от... От чего там, доктор?
- От туберкулёза, мой... друг. Ну, не совсем прививка...
- Давайте без ваших скучных медицинских подробностей! От туберкулёза, милая. Сама понимаешь, какое сейчас время.
- Но, почему ты так нервничаешь? - в её робком голосе чувствовалось недоверие.
- Ну, я... я как-то с детства всех этих уколов не переношу! Так что, постарайтесь, мой любезный Людвиг, побыстрее покончить со всем этим!
Доктор достал шприц, набрал в него некую жидкость из ампулы, и, сделав пару щелбанов по цилиндру, расположив иглу, практически параллельно предплечью, ввёл препарат.
- Доктор, что вы ему колите?
- Не переживайте, фрау, это всего лишь туберкулин. Ваша очередь.
- Любимая, сделай как говорит доктор, сама знаешь, какое сейчас время...
- Да, какое к чёрту время, к чему все эти процедуры!?
- Любимая, в такой счастливый момент нашей жизни, меньшее, чего бы мне хотелось, это беспокоиться по поводу здоровья... Ведь ты же не хочешь подхватить туберкулёз, заразить им меня... - она всё ещё хмурилась. - Верь мне, моя милая башенка, просто верь мне!
Растаяв, от этого неземного комплимента, она послушно протянула руку доктору. Инъекция была произведена.
- Спасибо вам, Людвиг, Вы можете идти. - провожая доктора к выходу, он, едва слышно спросил: - Сколько у нас времени?
- Семьдесят пять часов. Но лучше не тянуть - чем быстрее решитесь, тем сильнее будет реакция, соответственно, больше шансов на успех. Ну, если это можно так назвать. - у самого выхода, доктор остановился и шёпотом, хотя и задорно, ещё раз поинтересовался: - Ну ты хоть нормально ей вдул-то ночью!?
- Да иди ты уже на хер отсюда! - бубнил хозяин, выталкивая назойливого гостя за тяжёлую дверь.
- Да а чё такого-то? Какая теперь-то разница? Ну тебе чё, впад... - дверь захлопнулась.
- Людвиг прекрасный врач, но совершенно невыносимый гость! - с напущенным хохмачеством произносил он, возясь с замками и механизмами.
Закончил, подошёл к ней, поцеловал в лоб.
- Посидим у камина? - шепнул.
- Посидим. - кокетливо ответила она, сбросив халат, и вновь оставшись лишь в откровенной ночной сорочке.
Встала, медленным изящным шагом, подошла к одному из кресел у камина. Игриво покрутилась вокруг, изящно села.
Поставив на маленький журнальный столик графин со шнапсом и два стакана, он сел рядом. Она смотрела на огонь. Он смотрел на неё. Такая прекрасная, милая, родная. Такая великолепная. Вот бы её нарисовать. В виде башни. С желтоватой, как её волосы, конической крышей, а под ней - два прекрасных окошка, с голубым свечением внутри. И кто-то постоянно, на долю лишь мгновения выключает этот лазурный свет. Но доля эта моментальна - и он снова горит, снова радует душу... А стены!.. Стены будут из кирпича! Красного! Хотя, красный кирпич, это же как у этих получится... Из серого камня! Точно - различные глыбы причудливых форм и размеров, такие как в средневековых стенах! Он почувствовал эрекцию. Давно с его уставшим организмом не происходило таких вот юношеских глупостей.
- Сиди тут, родная! - достал не весть от куда мольберт и холст, поставил перед ней, загородив камин, продолжил рыться по сундукам. - Карандаши, краски, чёрт да где же они!?
- Что ты делаешь, милый!?
- Я должен срочно нарисовать твой портрет!
- Портрет? Это очень мило, но к чему такая срочность!?
- Чтобы этот мир запомнил тебя, о прекраснейшее из его творений!
- Запомнил? - она нахмурилась, - Я так и знала! Будь со мной честным! - она решительно повысила голос и вопрос разнёсся по комнате истерическим криком. - ЭТОТ НЕНОРМАЛЬНЫЙ ДОКТОР ВКОЛОЛ НАМ ЯД!!!???
- Ну, моя колоколенка! Ну успокойся! Так было нужно! - бесполезно. - Да ведь ты сама снотворное глотала! И застрелиться пыталась!
- Я ТВОЁ ВНИМАНИЕ ХОТЕЛА ПРИВЛЕЧЬ, ИДИОТ! А НЕ ПОДЫХАТЬ В ЭТОМ ЧЁРТОВОМ ПОДВАЛЕ!!!
В припадке дичайшей истерики, она перевернула столик со шнапсом и принялась разносить апартаменты.
"Наверное это к лучшему!" - вдруг, подумалось ему. - "Сама бы она ни за что не решилась. А так её можно будет обмануть. Ах, как невыносимо обманывать столь хрупкое, нежное и любящее создание, но это для её же блага!"
- Ну успокойся, моя колоколенка! Ну ты же знаешь, что будет, если они придут сюда!
- ДА ЧТО, ЧЁРТ ВОЗЬМИ, МОЖЕТ БЫТЬ ТАКОГО, ЧТО... ИДИОТ! Я МОЛОДА, Я ХОЧУ ЖИТЬ! - разметав мольберт с холстом, она устало, будто упав, села на кровать, и закрыв ладонями своё милое личико. Зарыдала.
- Они... Они надругаются над тобою! И надо мною. Посадят нас в клетки, как обезьяну в том американском фильме и повезут по улицам своей столицы...
- Но ведь не обязательно сдаваться именно им! Ведь можно же американцам! Они же тебе предлагали вывезти нас в Аргентину, глупенький! Ведь тебе нужно было только отправить телеграмму этому их новому... как его? Генри... Ведь ты отправил?
- Да, любимая. - виновато буркнул он.
Телеграмма действительно была отправлена:
Куда\кому: Соединённые Штаты Америки/округ Колумбия/Вашингтон/авеню ПенсильванияНортвест 1600/Генри Т
Поздравляю Вас с победой на выборах тчк Надеюсь на возможность нашего прогрессивного сотрудничества тчк Рассчитываю на Вашу помощь в предоставлении мне и моей семье политического убежища зпт рассматриваю как страну дальнейшего проживания любое зпт на ваше усмотрение зпт государство латинской Америки тчк В случае положительного решения зпт обязуюсь предоставить все технологические и иные достижения Великой Германии в распоряжение правительства Соединённых Штатов Америки тчк Я знаю зпт что вы зпт возможно зпт относитесь предвзято к моей личности тчк Прошу судить меня не как жестокого политика зпт а как творческого гения зпт равных которому планета не знала до селе тчк Я художник создавший величайшее по своим масштабом батальное полотнище тчк Гений зпт породивший новый формат творчества тчк Кистями мне служили славные войска Вермахта зпт а холстом Европа тчк Я создал величайшее произведение искусств тире кровопролитнейшую войну вскл И написал образ величайшего антагониста человечества тире себя самого тчк Пожертвовал простой человеческой жизнью зпт ради этой трагической роли тчк И ох зпт как нескоро человечество увидит подобного мне величием злодея вскл»
- Отправил!? Ты действительно ему написал!? И что он ответил тебе?
Ответ американского президента, действительно, был довольно короток. Видимо услуги телеграфистов в Вашингтоне обходились значительно дороже, нежели в Берлине:
Куда/кому Германия/Берлин/улица ГертрудыКольмар 14/Адольфу Г
Не обольщайтесь тчк Я не позволю Вам долго удерживать этот титул тчк Но вы вряд ли застанете мой триумф тчк Верьте на слово тире вы зпт всего лишь второй вскл»
Зажмурился. Что пытался сказать ему в ответ американец, он так и непонял.
- Ты права, любимая! - присев рядом, он нежно обхватил её плечи, поиграл носом с кудряшками(на голове), - Нам с тобой не обязательно здесь подыхать. Уедем. Куда ты там хотела? В Аргентину? В Аргентину!
Он подскочил на одно колено, как будто потрясая невидимыми маракасами прокричал:
- Он подействует только через семьдесят пять часов. А за это время его можно... - голос замешкал. Сглотнув, выдавил: - Можно просто смыть водой.
- Да. Просто этот волдырик на месте укола намочи и потри как следует.
Она пулей рванула в ванную. Он зарыдал. Так нужно.
- Да там чуть-чуть совсем нужно! Выходи уже!
Она появилась из ванной. Лицо её сияло радостью, как никогда прежде.
"Я всё таки сделал тебя счастливой!" - подумалось ему.
- Да, конечно. - зашёл в ванную, сел на бортик, включил кран. Неуверенно поднёс к струе трясущуюся руку.
"А может действительно в Аргентину?" - подумалось ему. "Но ведь она уже намочила!"
Решительно подставил предплечье под струю. Потёр для верности.
- Дорогой, а что с Блонди!? - раздалось из комнаты, - Она весь день лежит и не шевелится, даже когда я...
- Не подходи к ней! - вскричал он выбегая из ванной, но видимо ей уже было не до собаки.
Она опёрлась на одно из кресел у камина, которые до этого поставила на место, после своего погрома.
- Что-то голова кружится...
- Сядь, моя башенка! - усадив её в кресло, он занял соседнее, не отпуская любимой руки.
Она молчала. Как будто уснула. Рука её делалась всё холоднее. Он лениво зацепил мутнеющим взглядом два красных, с перекрещенными чёрными зигзагами в белых кругах, знамени, свисающих с серого потолка по обе стороны массивной входной двери. Линии зигзагов были жирными и чёткими. Не расплывающимися, не заблюренными. Что было сил глядел на них и думал:
«Ничего страшного. Они ведь все меня боятся. Боятся настолько, что наверняка замажут мои знамёна. Зальют их краской, запретят друг другу их видеть! И забудут. Забудут, как выглядело величайшее зло. И возродят, однажды, в виде логотипа какой-нибудь фирмы или герба... И ни кто не заметит. Никто, ведь, не вспомнит что это. И тогда я вернусь в этот мир... и тогда уж точно не проиграю!..»
Закрыл глаза. Дышать было трудно, но он ещё дышал, хоть и не долго.
