Какие-то космические аборигены требуют выучить ритуальную речь на их языке? Да что они себе позволяют?!
Мо жабажан лугун ал Упуш... к чёрту, выпью бренди.
Металл скрежетал, капсулу мотало из стороны в сторону, а перегрузка вдавливала пилота в кресло. Резкий удар тормозных двигателей выбил дух из человека. Глухой стук и шипение. Приборы погасли. Никакой перегрузки. Тишина. Пилоту потребовалось несколько минут, чтобы отойти от такой посадки. Ослабший, он с трудом выбрался из кресла, повернул рычаг и распахнул люк ударом ноги. Планета встретила его ярким красным рассветом. Пилот отошёл от капсулы на несколько метров и заметил движение.
К капсуле приближались, шлёпали, хромали или даже перекатывались два больших бесформенных тела. Человек не мог понять, как они передвигаются. Жизнь ли это вообще. Одно из тел остановилось и вытянулось, второе ударилось об него, отчего смялось и тоже остановилось.
Они стояли и поблескивали в рассветных лучах. Тела их подёргивались, двигались, вытягивались и сжимались.
Человек помахал им. Они медленно вытянули из своих тел по одной конечности и помахали в ответ.
– Да ладно, как они узнают?
Мужчина с благородными чертами лица сидел, положив нога на ногу и то и дело смахивал невидимые пылинки со своего дорогого костюма. Его небритый оппонент в старой форме пилота был непреклонен.
– Они очень внимательны к деталям. Ваш имплант будет отключён, во избежание подозрений. Никаких переводчиков.
Мужчина вздохнул и поднял к глазам бумажную карточку. Он прочёл фразу «Субмангулы ордосу», пытаясь изобразить правильное звучание, развёл руки в стороны и медленно приподнял их вверх под строго выверенным углом.
– Уже лучше, – пилот сухо похвалил его, едва скрывая усталость и раздражение, – только не нужно так чётко произносить «рэ», это слово ближе к «аудосу» или «оллдосу».
– Виктор, какая разница, если это ритуальная речь? Как произнесу, так и произнесу, никого это не волнует. Разделаемся с формальностями и быстро перейдём к делу.
Пилот уткнул руки в бока и молча сделал несколько шагов взад-вперёд прежде чем ответить.
– Жанчик, вы вообще читали мой доклад? Хотя бы мой доклад, я уже не говорю о...
– Да какой!.. Какой я вам...
– Жанчик? Так мы ведь разделались с формальностями. Всякие мистеры, майоры или директора – это лишь ритуальное обращение одного человека к другому. А между Жанчик и Жан всего-то ничего разница. Никто и не заметит.
Жан едва слышно выругался, посмотрел в пол и, подняв глаза, молча кивнул.
– Да, я ознакомился. С аннотацией.
Виктор прошёл к столу и присел на краешек, смяв при этом лежащую на нём папку.
– Вижу, вы поступаете очень практично.
– И горжусь этим. Ненужные знания тянут на дно, – ещё одна невидимая пылинка слетела с костюма, а подбородок Жана сам собой горделиво приподнялся.
– Упуши чтят непрактичные знания. Практичность присуща варвару, ремесленнику, черни. Непрактичные знания могут получить либо аристократы, имеющие на это время, либо достойные, целеустремлённые существа.
Жан изменился в лице и поправил галстук. Виктор продолжил:
– Они видели уже достаточно людей и знают, с какой скоростью мы учимся. Они понимают, что вы только начали учиться и не будут ждать от вас знания языка. Но выучить речь и произнести её идеально вы обязаны. Иначе продемонстрируете свою практичность. И тогда...
– Да-да, я понял. Субмангулы оллрдосу лимсь до человечество. Оул галилису...
Виктор широкими шагами подошёл к Жану, выхватил карточку из рук, прочитал, и разорвал её на куски.
– Бракоделы! Галилису – это насмешка, а галилисю – это уважение. Потому что «гал» – это смех, «галил» – совместный смех группы знакомых. Окончание «исю» означает действие вместе с вами, а «ису» над вами. Понимаете?
– Хм, в смысле, ты смеёшься вместе с людьми, или они вместе смеются над тобой?
– Именно! Я напишу вам другой текст, без ошибок.
Пока пилот склонился над столом, выводя буквы, Жан встал и медленно прошёлся по комнате. Его взгляд то и дело останавливался на протёртой и исцарапанной форме пилота. В конце концов он спросил:
– Зачем эта форма? Вы давно не пилот, носить такое вам не по статусу.
– Вы поймёте. Когда прибудете к Упушам.
– Ещё одна местная особенность? Разве мне не нужно о ней знать?
– Скажем так, в каких-то вещах им придётся подстроиться под нас. Нужно это продемонстрировать. Так, ещё раз. Запомните – галилисю. Это важно!
Жан глубоко вздохнул и кивнул сопровождающему. Тот толкнул рычаг и трап начал опускаться. Запах тины и тухлых яиц ударил в нос. Жан немного поморщился, но взял себя в руки и с достоинством вышел к встречающей делегации.
Четыре тела в форме груш выстроились перед челноком, а позади, на почтенном расстоянии, расположилась разношёрстная публика всех форм и размеров. Жан, как земной представитель, вышел вперёд. Он молча показал несколько нужных жестов. Слова предназначались только для собрания старейшин. Произнести слова не перед теми – значит потерять их силу. Упуши надули свои животы, низкий утробный рык раздался от делегации, а затем прошёлся по рядам зевак. Жан хотел отпрянуть, но сдержался и смотрел прямо на их странные движения и слушал страшные звуки.
Пока делегация произносила свою речь, из почтения тратя на него свои слова, он увидел закономерность. Большие, бесформенные, колыхающиеся тела не носили одежду. Тела с более-менее постоянной формой, шары, груши и десятки других, носили одежду разной степени потрёпанности. А все члены делегации стояли перед ним в лохмотьях.
Приветствия закончились, и все медленно, с достоинством, пошли к городским воротам. Впереди, в одну ровную линию – делегация Упушей. Позади – Жан, во главе группы людей, что шли за ним без всякого порядка. Виктор появился сбоку и пошёл наравне с Жаном.
– Пока всё хорошо. Не забудьте, о чём мы говорили.
– А? А, вы про ценность слов. Это относится только к словам их языка.
– Хорошо. Кстати, я понял, зачем вам старый костюм. Это показатель статуса, – Жан покосился на протёртый комбинезон Виктора.
– Ага. Аристократы имеют возможность ходить в одном и том же десятки лет. А одежда работяг быстро изнашивается и им приходится часто покупать новую.
– Но, это значит, что рабочий часто выглядит как аристократ. Когда одежда совсем испортилась.
– Есть и другие признаки. Притвориться тем, кем ты не являешься, не так-то просто.
Они прошли широкие арочные ворота и шагали по улице. Небольшие круглые и овальные дома без окон стояли по обе стороны дороги. Упуши толпились со всех сторон, со шлепками бились друг о друга телами, но оставляли для гостей свободное пространство. Один из них, из тех, что без одежды, вывалился прямо перед людьми. Его соседи быстро вытянулись и втащили его обратно.
– Дети. Они плохо умеют управлять телом, поэтому бесформенные. А если ты не умеешь сохранять форму, то рвёшь одежду. Вам действительно следовало прочитать мой доклад.
– Да, да. Получается, детей не одевают, потому что это практично?
Виктор усмехнулся и некоторое время молчал. Жан кивнул сам себе и добавил:
– Конечно же. Высший свет может себе позволить и такую трату, а бедняки нет.
Улица завернула к большому зданию – куполу. Дорога изменилась. Под ногами теперь простиралась мозаика, чем ближе к куполу, тем сложнее и тоньше была работа. Они вошли через вход, закрытый тканым полотном. Внутри полукругом уже выстроились аристократы. Жан увидел светлое пятно на полу и посмотрел вверх. Отверстие в вершине свода, совсем как в Римском Пантеоне. Только внутренняя поверхность свода была ровной, без намёка на розетки или иной декор. А вот нижняя часть, которую можно было бы назвать стеной, была вся расписана на два человеческих роста вверх. Мозаика, картины, фрески, статуи. В таком количестве и в таких сочетаниях, что любой земной искусствовед мгновенно умер бы от острого приступа безвкусицы.
Делегация разделилась на две части, её члены заняли свободные места слева и справа от весьма оформленного Упуша. Его формой не был ни шар, ни груша, ни какая-либо ещё причудливая форма из тех, что он видел на улице. Палеолитическая, Виллендорфская Венера собственной персоной! Практически нагая из-за количества дыр в одежде. Жан сделал необходимые жесты и молча слушал утробные фразы, мало похожие на те слова, которые он должен был произнести. Через несколько минут откуда-то сзади Виктор шепнул:
Жан выпрямился и сделал жест, означающий начало важной речи. Гул вокруг быстро затих.
– Мо жабажан лугун ал Упуш...
Каждую фразу нужно было сопроводить определённым жестом, а тело человека для этого мало подходило. Движения лишь сбивали темп речи. Постепенно текст подходил к опасному участку. Нельзя было ошибиться в тонкостях произношения, иначе предложение дружбы обернулось бы дипломатической катастрофой. Жан замедлился и сосредоточился. Каждое слово, каждый звук был выверен до мелочей.
– Субмангулы оллрдосу лимсь до человечество. Оул галилисю.
Сзади раздался вздох облегчения. Самое опасное место речи пройдено. Воодушевлённый Жан продолжил говорить и жестикулировать. Речь стала немного быстрее, немного небрежнее.
– Оллису ал виту межо оур полус. Лленофа оур шилия!
Торжественным тоном, уже играя, а не стараясь, представитель произнес последние слова:
– Оллису одултум литурия эмтиат ал витуил!
Резкий выдох сзади, почти свист напугал Жана.
Ряды загудели, Упуши начали колыхаться, быстро менять форму, подпружинивать, подпрыгивать на местах.
– Я много лет уклонялся от этого, а вы запрыгнули в первый же день!
– Да куда? – Жан не выдержал и обернулся назад, в попытке узнать, что сделал не так. Виктор вздохнул и ответил:
– Вы призвали к ритуалу посвящения во взрослую жизнь, вместо ритуала доброго общежития представителей народов.
Упуши мягко пружиня приближались, толпились, сжимали круг вокруг людей. Их утробные рыки и трели заполонили пространство. Жан попятился и упёрся в своего спутника, который стоял недвижимым.
– Так даже лучше, вы станете почётным Упушем. Терпите, к завтрашнему утру всё закончится.
Тела вытягивались, касаясь своими отростками костюма представителя. Жан пытался уворачиваться, брыкаться, но с каждым мгновением волны плоти лишь больше поглощали его. Другие люди отошли назад, тревожно наблюдая за началом древней, красивой традиции. Брыкающееся тело подняли вверх и на живой волне понесли прочь из здания. Пилот крикнул вслед:
– Помните! Это ради человечества!
Протяжный вой постепенно стих вдалеке.
