Но некоторые персонажи, которым посчастливилось попасть из книжного оригинала в сериал, в итоге почти не раскрылись и были бездарно слиты. Самый яркий пример, на мой взгляд, это Рикон Старк — самый младший представитель этого семейства.

В сериале его показывают сначала в раннем детстве, а позже — несколько лет спустя, когда его захватывает Рамси Болтон и убивает, чтобы разозлить Джона Сноу.

Однако в книгах у этого персонажа намного более интересная линия, к тому же, она еще не закончена...

Как Рикон Старк одичал из-за трагичных событий в его семье

Когда лорда Неда Старка арестовали в столице, его жена и трое сыновей были в Винтерфелле. Старший сын Робб Старк стал собирать войска, чтобы освободить отца, а после его казни поднял восстание и ушел на войну. Вместе с ним ушла и вдова Неда — Кейтилин.

Двое младших сыновей Старков — Бран и Рикон остались в замке. Сначала Рикон очень расстроился, когда узнал, что Робб уходить на войну. Он стал капризным, жестоким и агрессивным, дрался с прислугой и старой няней, не слушался и прятался в крипте под замком.

Его лютоволк Лохматый Песик вел себя так же — рычал на прислугу, кусался и нападал на всех вокруг. Когда же Рикон и Бран узнали, что их отец погиб, мальчик и вовсе одичал. Он зарос, стал неопрятный и грязный, как и его лютоволк.

Рикон Старк подался в бега

Но на этом злоключения юных Старков не закончились. Железнорожденные решили завоевать Север и вторглись в земли Старков. Отряд под командованием Теона Грейджоя захватил Винтерфелл. У него был приказ расправиться со Старками, однако он не смог их найти, потому что Брану и Рикону удалось сбежать.

Тогда Теон убил детей слуг и выдал их за юных Старков. Официально Рикон и Бран стали считаться погибшими, однако на самом деле они оказались на свободе. Бран Старк отправился к Стене, а вот Рикон вместе с одичалой Ошей отправился в другую сторону.

Задачей Оши было спасти Рикона и найти для него безопасное убежище. Логичным было бы отправиться в город Белую Гавань — в верным вассалам Старков Мандерли. Однако, вероятно, Оша решила, что Мандерли ненадежны, и на всем Севере вообще никто не надежен.

Один из железнорожденных напал на их с Риконом след и прошел за ними до самого побережья. Там следы Оши и Рикона затерялись, и все признаки указывали на то, что они скрылись на острове Скагосе.

Скагос — жестокий остров, где прячется Рикон

Этот остров населяет дикий народ, который называет себя камнерожденными. Они бедны, жестоки, выглядят неопрятно и по-животному волосаты. Жители Скагоса ненавидят чужаков, приносят жертвы Старым богам и, по упорным слухам, являются каннибалами.

Выжить на этом острове непросто, однако Оша наверняка знала, что делала, когда отправилась сюда вместе с Риконом. Дальнейшая судьба мальчика по книгам пока не известна. Однако лорд Виман Мандерли, все еще сохраняющий верность Старкам, отправил на Скагос сира Давоса Сиворта — как раз чтобы найти Рикона и привезти в Белую Гавань.

К тому времени всем Севером завладел Рамси Болтон, и Мандерли с помощью наследника Старка намеревался бросить ему вызов. Я думаю, Давос найдет Рикона, и этот мальчик еще сыграет свою роль в истории. И уж точно он не будет выглядеть тем трусом, каким его показали в сериале.

Скорее, на Скагосе он станет еще более диким, приспособленным и хитрым и сможет постоять за себя с помощью своего лютоволка.

Сольвейг была деревушкой маленькой — всего два десятка домов, сложенных из серого камня и бруса, стоящего не одно поколение. Крыши покрывала солома, местами подлатанная мхом, а узкие окна смотрели на море. Тропинки между домами, утоптанные босыми ногами детей и тяжёлыми сапогами рыбаков, вились среди низких заборов, вдоль которых росли кусты шиповника с алыми ягодами, блестящими на солнце, как рубины. У берега покачивались лодки — небольшие, выкрашенные в белый и синий, с потёртыми бортами. Сети, растянутые на кольях, сохли под ветром, их узлы были завязаны крепкими руками, а рядом стояли корзины с уловом — серебристые рыбины, поблескивающие чешуёй, пойманные на рассвете.

Жители Сольвейга жили в ладу с морем, их быт был прост и неизменен, как приливы. Их было немного — мужики, чинящие сети у порога, перебирая верёвки натруженными пальцами; женщины, варящие похлёбку из рыбы, картошки и трав, собранных на склонах, и дети бегали вдоль берега, собирая ракушки и гладкие камни, отшлифованные волнами до блеска. Утром мужчины уходили в море — их лодки скользили по воде, как тени, оставляя за собой рябь, а женщины разводили очаги, дым от которых поднимался к небу тонкими струйками, смешиваясь с солёным воздухом. Днём деревня оживала — стук топоров раздавался из-за сараев, где рубили дрова, плеск воды звучал у колодца, где девушки набирали вёдра, а смех малышей, игравших в прятки за стогами сена, звенел, как колокольчики. К вечеру все собирались у длинного стола под навесом у берега — ели хлеб с солью, запивали травяным настоем из глиняных кружек и слушали рассказы стариков о бурях, что унесли лодки, и морских духах, поющих в тумане. Жизнь текла спокойно, каждый день был похож на предыдущий, но в этом была своя прелесть — покой, который не нарушали ни войны, ни происходящее в далёких городах.

В дальнем конце деревни, ближе к обрыву, где море пело громче всего, стоял дом Иллариона. Он был ниже других, сложен из камня, поросшего мхом, а его крыша, чуть покосившаяся, сливалась с зелёным склоном, на котором он приютился. Перед домом росла яблоня, чьи ветви гнулись под тяжестью спелых плодов, красных и золотых, а у порога лежал старый коврик, вытканный из шерсти, выцветший от солнца и ветра до бледно-голубого оттенка. Илларион был стариком, чьи годы оставили следы на его теле, но не погасили огнь в душе. Его потрёпанный синий балахон, некогда яркий, теперь выцвел до цвета пасмурного неба, а под капюшоном струились длинные седые волосы, спадывающие на плечи, как серебряные нити, мягкие и гладкие, несмотря на возраст. Его лицо, покрытое сетью морщин, обрамляла идеально подстриженная серебристая борода. Но главное — тепло и доброта, светящиеся в голубых глазах, глубоких, как море в ясный день. В руках он сжимал дубовую палку — гладкую, отполированную временем, испещрённую узлами и письменами древних времён. Она была не просто опорой: в ней дремала сила, неспешно струясь сквозь его пальцы, невидимая для тех, кто приходил к нему за помощью.

Годы текли, как волны Недремлющего моря, а Илларион всё жил в Сольвейге. Время стерло память о том дне, когда он впервые ступил на эти берега.

Для жителей он был просто целителем — седобородым старцем с ласковым взглядом, чьи руки врачевали раны и хвори. Но никто не ведал, какая бездна силы таилась за его кротостью.

Одним словом он мог укротить шторм. Одним прикосновением посоха — вырвать душу из лап смерти. Одним взором — рассеять тьму, плетущуюся в ночи.

Однако он не творил чудес. Его магия, глубокая и древняя, как морские пучины, была под строгим надзором. Она прорывалась лишь в мелочах: в тепле ладоней, исцеляющих боль, в тихом слове, утешающем скорбь, в покое, которым он окутывал каждого, кто к нему приходил.

Так он и жил — незаметно, скромно, храня свою силу как сокровенную тайну. Она дремала в нём, подобно зверю в потайной пещере, — и он сам порой забывал о её существовании.

Этим утром солнце только поднялось над морем, его лучи пробивались сквозь редкие облака, бросая золотые блики на воду, блестящую, как расплавленное стекло. Илларион сидел у порога, его посох лежал рядом, прислонённый к стене, а в руках он держал чашку с травяным настоем — шалфей и мята смешивались в тёплом аромате, поднимающимся к его лицу, согревая кожу. Перед ним стояла Лина — молодая женщина с заплаканными глазами и ребёнком на руках, чьи щёки пылали от жара. Её тёмные волосы были собраны в косу, спадавшую на спину, а платье, простое и серое, пахло солью и рыбой.

Она подошла, опустив глаза.

— Он всю ночь плакал, Илларион, — слова давались ей с трудом, голос прерывался. Руки, словно пытаясь найти опору, сжимали край платка. — Не ест, не спит. Помоги… Я больше не знаю, что делать.

Старик кивнул, и взгляд его потеплел. Он поставил чашку на плоский камень у порога и осторожно протянул руки. Лина передала ему сына. Кожа мальчика пылала под пальцами — горячая, почти обжигающая, словно угли в очаге. Дыхание было прерывистым, неровным.

Илларион прижал ребёнка к груди, ощущая, как бьётся маленькое сердце. Его узловатые пальцы мягко, почти невесомо коснулись разгорячённого лба. Старик зашептал — слова лились тихо, как журчание лесного ручья, простые, едва уловимые слухом.

Из его ладоней просочился слабый золотистый свет. Он окутал малыша, словно тёплое, живое одеяло — нежное прикосновение, которое мог заметить лишь тот, кто знал, куда смотреть.

Постепенно жар начал отступать. Дыхание мальчика стало глубже, ровнее. Он тихо засопел, уткнувшись в плечо старика, а его маленькие ручки, до этого напряжённые, наконец расслабились, отдаваясь умиротворению.

— Вот и всё, — сказал Илларион, возвращая ребёнка Лине, его голос был тёплым, как солнечный луч, греющий камни на берегу. — Дай ему настоя из ромашки вечером, и пусть спит у открытого окна — море выгонит остатки хвори.

Лина улыбнулась. В её глазах блестели слёзы благодарности — она сдерживала их, стараясь не расплакаться.

— Спасибо тебе, Илларион. Что бы мы без тебя делали?

— Жили бы, как жили, — ответил он, легко усмехнувшись. Смех его был тихим, словно шорох листвы. — Море заботится о своих, а я лишь помогаю ему в этом труде.

Она ушла, прижимая сына к груди. Шаги её стали лёгкими — словно тяжесть ночи растворилась в утреннем свете.

Илларион взял чашку, сделал глоток и устремил взгляд на море. Волны пели вечную песню, успокаивающую, словно материнская колыбельная.

Он не искал славы, не стремился к власти. Его сила, способная сотрясти горы, оставалась скрытой — спящей под маской простого целителя.

После Лины пришёл старый рыбак Торн, чья спина ныла от долгих часов в лодке, сгорбленная, как ветка под снегом. Илларион растер ему поясницу мазью из можжевельника, пахнувшей лесом и смолой, шепча слова, снимающие боль, как ветер уносит дым. Затем была девочка, порезавшая ногу о ракушку, её босые ступни оставляли мокрые следы на полу — старик промыл рану морской водой, наложил повязку с травяной кашицей, и она ушла, хромая, но улыбаясь. К полудню у его дома собралась небольшая очередь — люди несли свои беды, свои надежды, и он принимал их всех, не прося ничего взамен, кроме доброго слова или горсти ягод, которые дети клали ему в ладонь.

Когда солнце достигло зенита, Илларион вышел к берегу. Балахон его колыхался на ветру, а дубовая палка постукивала по камням, оставляя едва заметные отметины.

Он опустился на плоский валун, разогретый солнечными лучами, и устремил взгляд на море. Волны танцевали, их пена сверкала, словно серебро, отражая свет.

Невдалеке бегали дети; их смех переплетался с криками чаек, нырявших за рыбой. Рыбаки тянули сети, полные улова, — их голоса звучали низко и протяжно.

Старик глубоко вдохнул солёный воздух, грудь его расширилась, и на лице появилась улыбка — простая и искренняя, как у человека, обретшего покой в этом мире.


***

Лора проснулась резко, будто вынырнула из вязкой тьмы. Сердце колотилось так, что, казалось, готово было вырваться из грудной клетки. В ушах ещё стоял леденящий душу голос — голос посланник который преследовал её каждую ночь с момента их бегства из Моргенхейма. Она села на постели, тяжело дыша, и провела рукой по влажным от пота волосам.

«Опять этот сон… Опять он…»

В памяти вспыхнули картины: искажённые лица людей, образы, крики… Она сжала кулаки, пытаясь отогнать видения. Но на этот раз что‑то было не так.

Тишина.

Абсолютная, гнетущая тишина, от которой кожу покрывали мурашки. Ни привычного шороха стражи за дверью, ни отдалённых голосов слуг замка, ни даже скрипа старых балок — ничего. Только её собственное дыхание, рваное и громкое в этой мёртвой тишине.

— Отец?.. — прошептала она, с трудом поднимаясь с постели.

Комната тонула в полумраке. Единственный факел у двери едва тлел, бросая на стены дрожащие тени. Лора накинула халат и, едва касаясь пола босыми ногами, подошла к двери. Ручка поддалась с тихим скрипом, и девушка вышла в коридор.

Пусто.

Ни души. Ни единого стражника у покоев, ни слуг, никого. Только длинные ряды факелов, мерцающих в темноте, и тени, словно живые, извивающиеся на каменных стенах.

— Где все?.. — голос дрогнул.

Она сделала несколько шагов, оглядываясь. Где‑то вдали, в глубине коридора, мелькнул отблеск — будто кто‑то прошёл мимо факела. Лора напряглась, вглядываясь в темноту.

И тогда она увидела.

В углу, между двумя колоннами, тьма сгустилась. Не просто тень — нечто иное. Оно пульсировало, словно живое существо, поглощая свет, вытягивая его из воздуха. Факелы вокруг начали меркнуть, один за другим, пока коридор не погрузился в почти полную тьму.

Лора замерла. Кровь застыла в жилах. Она хотела бежать, но ноги будто приросли к полу. Тьма медленно обретала форму — вытянулась, приподнялась, и вдруг из неё проступили очертания фигуры. Высокой, нечеловечески тонкой, с длинными, извивающимися, как щупальца, руками.

— Н‑нет… — прошептала Лора, отступая на шаг.

Фигура двинулась к ней. Каждый её шаг сопровождался шорохом, будто тысячи насекомых ползли по камню. Воздух стал густым, тяжёлым, пропитанным запахом гнили и серы. Лора попыталась закричать, но крик застрял в горле.

И вдруг — вспышка.

Яркая, ослепительная, как молния. Тьма взвизгнула — звук, от которого заложило уши, — и закрутилась в вихре, разлетаясь клочьями, как сгоревшая ткань. Столп чёрного дыма взметнулся к потолку, растворяясь в воздухе.

Оцепенение спало. Лора рванулась вперёд, туда, откуда пришла вспышка.

У поворота коридора стоял он.

Финн.

Его рунные браслеты светились мягким голубым светом, пульсируя в такт его дыханию. Он поднял руку, и из ладони вырвался новый луч света — чистый, как звёздный огонь. Он ударил в остатки тьмы, и та с шипением исчезла, оставив после себя лишь едва заметный след гари.

— Ты… — Лора задыхалась, всё ещё чувствуя, как дрожат колени. — Что это было?!

Финн опустил руку, и свет на браслетах постепенно угас. Он посмотрел на неё — спокойно, почти холодно.

— Что за чертовщина здесь происходит и кто ты вообще такой? — вырвалось у Лоры.

— Я говорил — я Талрианец, — ответил он, не сводя взгляда с того места, где только что была тьма. — А по поводу чертовщины… Это был хаотик.

— Хаотик? Тот же, что и в Моргенхейме?! — её голос сорвался. — Ужас… Мой отец пропал! Ты не видел его? И куда подевалась вся стража в замке?

— Нет, не видел. Но мы можем вместе его поискать, — Финн шагнул ближе. — Ещё мне нужно поговорить с королём, но я не могу получить аудиенцию.

— Думаю, он будет не рад, если мы ночью ворвёмся в его покои, — Лора нервно оглянулась. Тишина давила.

— Если я не смогу с ним поговорить, то нам нужно уходить из этого проклятого замка, — твёрдо сказал Финн.

Он поднял ладонь, и на ней зародился маленький светящийся шар — мягкий, тёплый свет разогнал темноту вокруг.

— Где ты этому научился? — прошептала Лора, глядя на огонь в его руке.

— Долгие годы изучал и тренировался в Талриане, — коротко ответил он. — Идём.

Они двинулись по коридору, ступая осторожно, будто боясь потревожить спящую тьму. Лора рассказывала о себе — о детстве в Моргенхйме, о кошмарах преследующих её с Моргенхейма. Финн слушал молча, лишь изредка кивая.

Вдруг Лора остановилась.

— Смотри! — она указала на пол у дверей, ведущих в подвал.

Там, прислонённая к стене, стояла трость её отца — резная, с серебряным набалдашником в виде волчьей головы, которую ему подарил король. Лора бросилась к ней, схватила, сжимая так крепко.

— Он был здесь… — её голос сорвался. — Но куда он пошёл?

— И куда подевалась стража… — Финн нахмурился, оглядывая тёмный проём. — Не нравится мне это.

— Нам нужно спуститься, — решительно сказала Лора.

— У меня нет желания идти в подвал замка, — он скрестил руки.

— Пожалуйста, — она посмотрела ему в глаза. — Это мой отец.

Финн вздохнул, но кивнул.

Они спустились по узкой лестнице, свет его шара едва пробивался сквозь густой мрак. Внизу царила могильная тишина, нарушаемая лишь их шагами. Они прошли между колоннами и замерли у массивной двери, из‑за которой пробивалось багровое сияние.

— Что это?.. — Лора прижалась к стене, пытаясь разглядеть, происходящее внутри.

Финн приложил палец к губам, призывая к молчанию, и осторожно заглянул в щель. Лора последовала за ним.

То, что она увидела, заставило её сердце остановиться.

В центре зала стоял Совикус — высокий, худой, в чёрном плаще, а в воздухе висела спираль. Вокруг него на коленях застыла вся дворцовая стража, слуги замка — неподвижные, с пустыми глазами, из которых сочилась тёмная энергия. Она струилась в воздух, собираясь в чёрные сгустки, кружащиеся вокруг мага.

А рядом с Совикусом, на каменном столе, лежал её отец.

Эдгар был бледен, его грудь едва вздымалась. Совикус держал в руке древний кинжал, покрытый странными письменами, и что‑то нараспев читал на языке, от которого кровь стыла в жилах.

— Нет… — Лора едва сдержала крик.

Совикус поднял кинжал.

— Во имя Моргаса! — его голос разнёсся по залу, отразившись от стен зловещим эхом.

Кинжал вонзился в грудь Эдгара.

Из тела старика вырвалось голубое сияние — его душа, светлая, дрожащая. Но тьма не дала ей уйти. Сгустки чёрной энергии рванулись вперёд, обволакивая душу, пытаясь разорвать её на части.

Лора вскрикнула.

Финн резко закрыл ей рот рукой.

— Тихо! — прошептал он, глаза его горели. — Нам нужно уходить. Сейчас.

Он потянул её назад, крадучись, пока Совикус, поглощённый ритуалом, не заметил их.

— Я увидел достаточно, — сказал Финн, когда они оказались в коридоре. — Встреча с королём больше не интересует меня. Мне нужно в Талриан — рассказать всё, что я видел, в Альгарде. Ты можешь пойти со мной.

Лора посмотрела на трость в своей руке, это теперь единственное оставшееся от отца, которого только что принесли в жертву, чувствовала тьму всё ещё пульсироваевшуюся где‑то внизу.

— Да, — прошептала она. — Я пойду.


***

Совикус стоял на башне замка, наблюдая, как две фигуры исчезают в ночи. Его губы скривились в усмешке.

Рядом с ним возник силуэт — высокий, окутанный клубами тьмы. Совикус произнес:

— Мне их остановить, мой господин?

— Нет, — ответил Моргас. — Пусть уходят. — После уничтожения Альгарда они следующие.

Пусть Талриан и весь совет Тэлари знают. Пусть готовятся.

Совикус, склонил голову, Моргас исчез оставив после себя только запах серы.

Люминор, бог света и глава пантеона, восседал на троне из белого пламени, оно горело не обжигая, и лучи струились, как реки, освещая зал. Его фигура была величественной, но не подавляющей — высокий, с длинными волосами, сияющими как расплавленное золото, и глазами, глубокими, как небеса в ясный день. Его белые одежды, сотканные из света, струились, как водопад, а в руках он держал жезл, чья вершина венчалась сферой, излучающей тепло и покой. Перед ним стояли двое — его брат и сестра, светлые боги, — они собрались в этот час, чтобы обсудить хаос, который разразился в мире смертных, угрожая равновесию, оставленному Эоном.

Аэлис, богиня жизни, стояла слева от Люминора, ее присутствие было мягким, как весенний ветер, пробуждающий землю. Ее длинные волосы цвета молодой травы спадали волнами до пола, а глаза, теплые и карие, излучали сострадание, и оно могло исцелить любую рану. Ее платье, сотканное из лепестков никогда не увядающих цветов, шевелилось как живое, а в воздухе вокруг нее кружились светлячки, рожденные от ее дыхания. Справа возвышался Валериус, бог мудрости, чья фигура была строгой и неподвижной, как древний дуб, который выстоял тысячи бурь. Его волосы, серебристые, как лунный свет, были заплетены в длинную косу, а глаза, серые и проницательные, видели сквозь века. Его мантия, темно-синяя, с золотыми звездами, казалась картой небес, а в руках он сжимал книгу — страницы ее шептались о тайнах мира.

Зал молчал, пока Люминор не поднял руку, его голос, глубокий и мелодичный, как звон хрусталя, разорвал тишину:

— Брат, сестра, мы собрались здесь, ибо тьма подняла голову. Моргенхейм пал под силой Некроса, город обратился в прах, а Вальдхейм, оплот моего света, осквернен тьмой. Темные боги — Моргас, Тенебрис, Некрос, Заркун — плетут свою паутину, их голоса зовут Арта из Ловца Душ. Диана, дочь Всеволода, стала их целью, и мы не можем ждать, пока их планы созреют.

Аэлис шагнула вперед, ее голос был мягким, но в нем была тревога:

— Их сила растет, как бурьян на забытых полях. Они осмелились осквернить твой храм, Люминор, убить твоих жрецов, чья кровь теперь взывает к нам с земли. Всеволод вернулся в Вальдхейм, ведомый судьбой, но его дочь, Диана, бежит от теней Совикуса, которые тянутся за ней. Она ищет отца, не ведая, что он уже в замке, что он жив, но слаб. Совикус превратил город в темницу, но она вырвалась — ее свет сияет, как факел во мраке.

Валериус кивнул, его взгляд был острым, как лезвие, отличающее правду от лжи. Он раскрыл книгу, ее страницы зашуршали, как листья на ветру, и заговорил. Голос его был сухим, но полным веса, и заставлял слушать:

— Ее свет — это дар, но и опасность. Я видел ее путь, видел, как она мчалась на Вороне прочь от Вальдхейма, не зная, куда ведет дорога, лишь бы найти отца. Я направил ее к Кривому Логу, к той таверне, где тьма чуть не поглотила ее. Трое зверей, чьи души давно прогнили, набросились на нее, готовые разорвать ее тело и сломить дух. Я привел туда Святослава, воина, чья рука тяжела, а сердце еще не остыло к свету. Он спас ее, разбив их кости, как сухие ветви. Это была моя воля, чтобы она осталась жива.

Аэлис улыбнулась, ее светлячки закружились быстрее, как звезды в танце:

— Ты поступил мудро, Валериус. Святослав — твой инструмент, его сила — наш щит. Но Диана не просто бежит — она борется. Она не была в Моргенхейме, как ее отец, но ее путь ведет к нему, хоть она и не знает, что король уже в столице. Ее сердце — это семя, оно может прорасти в бурю света.

Валериус закрыл книгу, его пальцы сжали кожаный переплет, и он продолжил, его голос стал холоднее, как сталь, выкованная в ночи:

— Ее жизнь — это угроза, Аэлис. Она — последний потомок Алекса, ключ к Ловцу Душ, который держит Арта в цепях. Темные боги знают это, Совикус знает это. Проще убить ее, чем защищать. Если она умрет и не оставит детей, ее кровь не прольется для их ритуала, и Арт останется взаперти навсегда — почти невозможно будет вытащить его без нее. Один удар, одна стрела в ее сердце — и тьма ослепнет, их замысел рухнет. Это жестоко, но мудро. Ценой одной жизни мы сохраним равновесие, которое Эон оставил нам.

Аэлис резко вскинула голову, ее глаза вспыхнули, как огонь в ночи, а светлячки вокруг затрепетали, словно от гнева, их сияние стало ярче.

— Ты предлагаешь убить невинную, Валериус? Диана — дитя, она ищет отца и бежит от тьмы, молилась нам в Кривом Логе, когда звери сжимали ее в своих лапах. Она не виновата, что ее кровь — ключ к Арту, что ее предок, Алекс, заточил его в мече с нашей помощью. Мы не можем отнять ее жизнь, как темные боги отнимают души, как Совикус уничтожает детей в своих темницах. Это не наш путь, не путь Эона! Мы — жизнь, свет, надежда, а не палачи, режущие нити судьбы ради удобства. Я не позволю этого!

Валериус посмотрел на нее, его серые глаза сузились, но он не отступил, его голос стал еще тверже:

— Твое сердце слепо, Аэлис. Ты видишь в ней дитя, а я вижу угрозу. Темные боги не остановятся — их следопыты уже рыщут по лесам, их когти близко к ее горлу. Если она попадет в их руки, Арт вырвется, и мир, что мы охраняем, обратится в прах. Ее жизнь — малая цена за спасение миллионов. Ты готова рискнуть всем ради одной души?

Люминор молчал, слушая их спор, его взгляд был глубок, как бездна, хранящая тайны мира. Наконец он поднял руку, и тишина опустилась на зал, мягкая, как снег, который покрывает поля. Его голос зазвучал, теплый, но непреклонный, как солнце, пробивающееся сквозь тучи:

— Довольно. Валериус, твоя мудрость видит далеко, но она холодна, как лед, сковывающий реки. Аэлис, твое сердце бьется за жизнь, и я слышу его ритм. Диана — не просто ключ, она — наша надежда. Я не позволю убить ее. Она бежит, не зная, что Всеволод вернулся в Вальдхейм, что он жив, но не избран мной. Она — единственная, чья судьба связана и с нами, и с тьмой. Я видел ее в Кривом Логе, слышал ее молитву, когда она звала меня, и я ответил, направив Святослава. Она — дитя света, и я не оставлю ее.

— Да девочка в опасности, но меч надежно сокрыт, — продолжил Люминор. — Им не попасть в храм: вход запечатан и может быть открыт лишь изнутри. Даже если темные боги найдут расположение Храма, доберутся до самого святилища, всех их сил не хватит, чтобы распахнуть те двери.

Валериус нахмурился, его пальцы сжали книгу сильнее, и он резко произнес:

— Тогда что ты предлагаешь, брат? Темные боги движутся, их сила растет. Совикус превратил Вальдхейм в их гнездо, его следопыты уже вышли на охоту за ней. Если мы не убьем Диану, они найдут ее, прольют ее кровь, и Арт вырвется из Ловца Душ. Что тогда? Твоя вера в нее — это риск, он может погубить все.

Люминор поднялся с трона, его фигура засветилась ярче, лучи его жезла пронзили зал, будто стрелы солнца разгоняли тьму. Его голос стал громче, но в нем не было гнева — только уверенность, которая звенела, как колокол, зовущий к бою:

— У меня есть план, Валериус. Но время его раскрыть еще не пришло. Диана — не просто ключ к Арту, она — оружие против тьмы. Ее сила, ее воля, ее кровь — это не только угроза, но и надежда. Я направлю ее, как направлял Святослава через тебя, как охранял ее путь от самого Вальдхейма. Она ищет отца, не зная, что он в замке, но ее дорога — это испытание, и оно сделает ее сильнее. Когда час пробьет, вы узнаете мой замысел, но пока — верьте мне. Мы не будем убивать, мы будем бороться. Тьма бросила нам вызов, и мы ответим — не ее жестокостью, а нашей надеждой и светом.

Аэлис улыбнулась, ее светлячки закружились быстрее, их сияние стало теплее, как лучи утреннего солнца:

— Я верю тебе, Люминор. Диана сильна — она выстояла в таверне, вырвалась из лап Совикуса. Ее душа — надежда этого мира, если мы дадим ей шанс. Мы должны защищать ее, а не жертвовать.

Валериус молчал, его взгляд был тяжел, как свинец, тонущий в глубинах, но он кивнул, его голос стал тише, но не потерял остроты:

— Пусть будет так. Но если твой план провалится, Люминор, тьма поглотит все, что мы охраняем. Я буду следить за ней, за каждым ее шагом. Если она попадет в руки Совикуса, если ее кровь прольется, я сделаю то, что сочту нужным — с твоим позволением или без.

Люминор посмотрел на Валериуса, его глаза сверкнули, как солнце, их свет был обжигающим, он словно напомнил богу мудрости о своей силе:

— Она не падет, Валериус. Ее свет не погаснет. Темные боги забыли: мы — не просто стражи, мы — сила, которую создал Эон. Они хотят освобождения Арта, но будут уничтожены. Я — первый после Создателя, — произнес он, и слова его повисли в воздухе, как напоминание о его силе. — Но я милостив и все же даю им шанс одуматься. Мы не будем убивать невинных, как они, но для всех, запятнавших себя тьмой, у нас нет пощады. Их гордыня станет петлей на их шее, и мы лишь дадим им достаточно веревки, чтобы они смогли сделать последний шаг. Их ошибки станут для них концом, и этот конец будет страшнее любой смерти.

Зал снова наполнился светом, он стал ярче, теплее, как будто тревога отступила под словами Люминора. Три светлых бога стояли вместе, их фигуры сияли в единстве, но в глубине их мыслей оставались тени сомнений. Темные боги двигались, их сила нависла над Вальдхеймом, их слуги искали Диану, а она скакала на Вороне к своей судьбе, не зная, что ее путь — это клубок, связывающий свет и тьму. Ловец Душ ждал, его древняя сила, заточённая Алексом в мече, пульсировала, и теперь судьба мира зависела от девушки, которая бежала от тьмы, не ведая, что свет следит за ней с небес.

Люминор вернулся на трон, его клинок мягко светился.

— И пусть дети света разнесут мою волю. Брат, сестра... Пусть малейшие твари, обитающие во тьме, станут вестниками для их господ. Скажите им: Создатель ушел, но его Первый все еще на троне. И если они не одумаются, я уничтожу их, закрою последний луч в их очах.

Затем он шепнул так тихо, что только сам услышал:

— Держись, Диана. Твой путь — это судьба нашего света.

***

Ночь в Кривом Логе была густой, как смола, и такой холодной, словно уже наступила зима. Туман стелился по мощёным улицам, глуша свет факелов, а ветер, завывая в щелях ставен, нашептывал о грядущей беде. Святослав лежал на жесткой кровати в своей комнате, но сон не шел. Его разум был натянут, как тетива лука, — образ Дианы, ее заплаканные глаза, синяки на бледной коже и разорванный плащ жгли сердце. Он перевернулся, глядя в темный потолок, где тени от слабого света луны танцевали, будто призраки его прошлого.

Усталость наконец одолела, и он провалился в тяжелый сон. Мир вокруг исчез, сменившись бескрайней пустотой, там воздух был вязким, а свет — холодным, как лунный металл. Перед ним опять возникла фигура, высокая и величественная, в белом плаще, с лицом, скрытым под капюшоном. Это был Валериус, бог мудрости, чей голос звучал, как рокот далекого грома, но был мягким, словно шелест листвы.

— Святослав, — произнес Валериус, и его слова эхом отдавались в пустоте. — Ты справился, спас ее, но время истекает. Тьма, более опасная, чем пьянчуги в таверне, идет за ней. Диана — ключ, и она не должна попасть в руки тьмы.

Святослав нахмурился, его рука сжалась, ища меч, которого не было рядом.

— Кто она? — спросил он, хотя в глубине души чувствовал правду. Ее осанка и взгляд выдавали в ней не простую беглянку.

— Она ключ… дочь короля Всеволода, — ответил Валериус, его голос стал тяжелее. — Эйрик отправил весть в Вальдхейм. Тьма уже в пути за ней. Если они захватят ее, зло выйдет наружу и тьма поглотит все.

Святослав стиснул зубы, его кровь закипела.

— Я не отдам им ее, — сказал он, его голос был тверд, как камень. — Я спасу ее.

Валериус наклонил голову, его глаза сверкнули холодным огнем.

— Если ты не сможешь защитить ее, — его голос стал острым, — ты должен убить ее. Она не должна попасть в руки Моргаса. Лучше одна смерть, чем уничтожение всего сущего и вечное рабство во тьме.

Святослав замер, слова бога резали его, как нож. Убить Диану? Мысль была невыносимой, но он знал, что Валериус говорит правду.

— Она не попадет к ним, — ответил он, его голос дрожал. — Клянусь.

Валериус кивнул, его фигура начала таять, как дым.

— Беги, Святослав. Бери ее и уходи из Кривого Лога этой ночью. Утром будет уже поздно.

Святослав резко проснулся, его сердце колотилось, пот стекал по вискам. Комната была темной, лишь слабый лунный свет пробивался сквозь щели ставен. Он сел, его дыхание было тяжелым, а слова Валериуса звенели в ушах. Времени не было. Он быстро натянул сапоги, накинул потертый кожаный доспех, проверил карманы — моток веревки, кремень. Меча не было, но он знал, где его искать.

Подойдя к двери, он прислушался. За ней раздавались шаги — тяжелые, размеренные. Стражник. Святослав постучал тихо, его голос был низким, с притворной тревогой.

— Эй, парень, — позвал он. — Открой, дело срочное. Кажется, у меня лихорадка началась. Не хочу тут подыхать.

Дверь скрипнула, и в проеме показался молодой стражник, его лицо было усталым, глаза — подозрительными. Он шагнул внутрь, держа руку на коротком мече.

— Лихорадка? — переспросил он щурясь. — Ты выглядишь здоровым.

Святослав сделал вид, что его шатает, прижав руку к груди.

— Дыхание тяжелое, жар, боль ужасная в груди, — прохрипел он, отступая к кровати. — Проверь, может, я заразный.

Стражник заколебался, но шагнул ближе, его рука потянулась к Святославу, чтобы проверить лоб. В этот момент Святослав молниеносно ударил — его кулак врезался в челюсть стражника с глухим хрустом. Парень рухнул, не издав звука. Святослав сорвал с его пояса кожаный ремень, быстро связал руки и ноги и затолкал в рот кусок ткани, оторванный от простыни. Убедившись, что тот не очнется, он затащил тело под кровать и выскользнул в коридор.

Коридоры резиденции были темными, освещенными редкими факелами, чей свет отражался от полированных деревянных стен. Святослав крался, прижимаясь к теням, каждый скрип половиц заставлял его замирать. Он знал, где держат Диану, — в западном крыле, в комнате для гостей. У ее двери стоял второй стражник, старше первого, с густой бородой и шрамом на щеке. Святослав притаился в нише, его глаза обшаривали коридор. Простой трюк с камнем был слишком рискованным — этот стражник выглядел опытнее. Святослав заметил глиняный кувшин с водой на столике у стены. Он бесшумно подкрался, взял кувшин и с силой швырнул его в дальний конец коридора, где тот разлетелся с оглушительным звоном, разбрызгивая воду по полу.

— Что за чертовщина? — рявкнул стражник, его меч выскользнул из ножен. Он шагнул к месту шума, его сапоги стучали по деревянному полу.

Святослав выскользнул из тени, как призрак, и одним движением обрушил кулак на висок стражника. Тот охнул, его колени подогнулись, и он осел на пол. Святослав быстро связал его веревкой, затолкнул кляп в рот и втащил тело в комнату Дианы, тихо прикрыв дверь.

Диана спала, свернувшись калачиком под шерстяным одеялом. Ее лицо, бледное в лунном свете, было покрыто синяками и ссадинами, темные волосы разметались по подушке. Святослав осторожно коснулся ее плеча.

— Диана, — шепнул он. — Просыпайся. Нам нужно уходить.

Она вздрогнула, ее глаза распахнулись, полные тревоги. Увидев Святослава, она инстинктивно потянулась к кинжалу, но его там не было. Ее пальцы сжались в кулак, но она узнала Святослава и расслабилась.

— Что случилось? — прошептала она, ее голос был сонным.

— Нет времени, — ответил Святослав, помогая ей встать. — Тьма идет за тобой. Мы уходим. Сейчас.

Диана кивнула, ее движения были быстрыми, несмотря на усталость. Она натянула сапоги, плащ и одежду, выданную слугами Эйрика, и последовала за Святославом. Они крались по коридорам, прижимаясь к стенам, где тени были гуще. Святослав вел ее к комнате Рагнара — он знал: его меч и кинжал Дианы там. Дверь в покои начальника стражи оказалась приоткрыта, и Святослав проскользнул внутрь. Комната была скромной: стол, кровать, сундук. На стене висел его меч, а на столе лежал кинжал Дианы. Святослав взял оружие, передал кинжал Диане, и они двинулись к конюшням.

Конюшни пахли сеном и теплом лошадей. Ворон, черный статный жеребец Дианы, фыркнул, узнав хозяйку, его копыта нетерпеливо стучали по полу, устланному соломой. Серый мерин Святослава стоял рядом, его шкура блестела от чистки. Они быстро оседлали коней, стараясь не шуметь, и повели их к выходу. Но едва они ступили на мощёный двор, тень в дверях конюшни заставила их замереть.

— Святослав, — голос Рагнара был низким, с ноткой горечи. — Я знал, что ты что-то задумал.

Святослав шагнул вперед, заслоняя Диану. Его рука сжала рукоять меча.

— Рагнар, не начинай, — сказал он, его голос был спокойным. — Мы уходим. Не мешай нам.

Рагнар шагнул ближе, его кольчуга звякнула в тишине, глаза, темные и усталые, смотрели на старого друга с горечью и болью.

— Ты думаешь, я слепой? — бросил он. — Я знаю, кто она. Эйрик отправил весть в Вальдхейм. Если она не попадет к Совикусу, Кривой Лог сгорит. Ты это понимаешь?

— Я не позволю этому случиться, — ответил Святослав, его голос стал тверже. — Отойди, Рагнар. Ради нашей старой дружбы.

Рагнар покачал головой, его рука легла на меч.

— Ты заставляешь меня выбирать, Святослав. Долг или дружба. Я не могу предать Эйрика.

Диана шагнула вперед, ее голос дрожал.

— Рагнар, пожалуйста, — сказала она. — Никто не должен пострадать. Мы просто хотим уйти.

— Молчи, девчонка, — оборвал ее Рагнар, его глаза не отрывались от Святослава. — Это не твое дело.

Святослав стиснул зубы, его пальцы сжали рукоять меча.

— Последний раз прошу, Рагнар. Отойди.

Рагнар выхватил меч, лезвие сверкнуло в лунном свете. Святослав ответил тем же, и клинки скрестились с оглушительным звоном, искры брызнули в темноту. Диана отскочила назад, схватив Ворона за поводья. Битва была яростной. Рагнар наносил тяжелые, рубящие удары, его сила была подобна молоту, каждый взмах меча сотрясал воздух. Святослав был быстрее, его движения — точными, как у хищника. Он уклонялся, парировал, его клинок танцевал, отражая атаки. Рагнар зарычал, вкладывая всю свою мощь в удар, но Святослав увернулся, его меч полоснул по плечу противника, разорвав кольчугу. Кровь хлынула, но Рагнар не отступил.

— Ты предал меня! — прорычал Рагнар, его лицо исказилось от ярости. Он бросился вперед, его меч рассек воздух, целясь в грудь Святослава. Тот отбил удар, но сила толкнула его назад, его сапоги заскользили по мокрым булыжникам. Рагнар наступал, его клинок мелькал, как молния, но Святослав был быстрее, и клинок только оставлял царапины на доспехе Святослава. Один удар Рагнара задел его плечо, кровь потекла по руке, но Святослав стиснул зубы, не издав и звука.

— Я не хотел этого, — прохрипел он, парируя очередной удар. Он крутанулся, его меч вонзился в бок Рагнара, пробив кольчугу. Рагнар пошатнулся, но ответил ударом кулака, попав Святославу в челюсть. Тот отпрянул, вкус крови заполнил рот, но он не отступил. Их клинки снова скрестились, металл визжал, искры сыпались, как звезды. Рагнар был силен, но усталость и рана замедляли его. Святослав, собрав остатки сил, сделал ложный выпад, заставив Рагнара открыться, и вонзил меч в его грудь, прямо под сердце.

Рагнар замер, его меч выпал из рук, звякнув о землю. Он опустился на колени, кровь хлынула на булыжники, темная в лунном свете. Святослав опустился рядом, его лицо было мрачным, глаза блестели от слез.

— Прости, брат, — прошептал он, его голос дрожал. — Я не хотел.

Рагнар слабо улыбнулся, его рука сжала плечо Святослава.

— Ты всегда был… упрямым, — прохрипел он. — Уходите быстрее, пока Эйрик с отрядом не вернулся, ворота открыты. Береги ее… Святослав. И… прощай

Его глаза закрылись, дыхание оборвалось. Святослав поднялся, его лицо было каменным, но сердце разрывалось от боли. Диана подбежала, ее рука легла на его плечо.

— Нам нужно идти, — тихо сказала она дрожащим голосом.

Святослав кивнул, они вскочили на коней. Ворон рванулся вперед, его копыта выбивали искры из булыжников. Серый мерин Святослава мчался рядом. Но побег из Кривого Лога был далек от завершения. Туман сгустился, превращая улицы в лабиринт теней. Они мчались по узким переулкам, избегая главной площади, где факелы стражи могли выдать их. Вдалеке послышался звон колокола — тревога. Кто-то нашел стражников или заметил их побег.

— Быстрее! — крикнул Святослав, пришпорив мерина. Ворон фыркнул, его черная грива развевалась, как знамя. Они вылетели на окраину города, где дома редели, а дорога уходила в лес. Но у ворот их ждали — трое стражников, вооруженных копьями и мечами, перегородили путь. Их факелы горели, отбрасывая зловещие тени.

— Стойте! — крикнул один из них, поднимая копье. — Назовись!

Святослав не ответил. Он выхватил меч, направив мерина прямо на стражников. Ворон, почуяв ярость хозяйки, рванулся следом. Святослав рубанул первого стражника, его клинок рассек копье и вонзился в плечо. Мужчина вскрикнул, падая. Диана, сжимая кинжал, направила Ворона на второго — удар копыта пришелся в грудь, заставив стражника упасть и выронить оружие. Третий попытался ударить Святослава копьем, но тот увернулся, схватив древко и рванув стражника на себя. Удар ноги в лицо отправил его в грязь.

— За мной! — крикнул Святослав, и они прорвались через открытые ворота, оставив стражников позади. Лес сомкнулся вокруг них, его голые ветви тянулись, как когти. Туман глушил звуки, но топот копыт эхом разносился в ночи. Святослав вел Диану по тропе, едва различимой в темноте, его сердце колотилось от адреналина и боли за Рагнара. Они мчались, пока город не скрылся за холмами, а колокол не затих вдали.

Только тогда Святослав замедлил ход, дав коням передышку. Ворон тяжело дышал, его бока вздымались, пар вырывался из ноздрей. Диана, бледная, посмотрела на Святослава.

— Куда теперь? — тихо спросила она печальным голосом.

Святослав взглянул на север, где звезды едва пробивались сквозь тучи.

— Не знаю, но нам нужно где-то переждать и собраться с мыслями, — ответил он.

Они двинулись дальше, растворяясь в ночи, а за их спинами Кривой Лог тонул в тумане, скрывая смерть друга и тайну, которая могла изменить судьбу королевства.

Святослав шагнул к ней, его серые глаза, все еще пылающие холодным огнем, смягчились, увидев ее дрожь. Он осторожно подошел и, не говоря ни слова, обнял ее за плечи, его руки, сильные, но сдержанные, старались не напугать.

— Тише, девочка, — произнес он, его голос, тихий и низкий, был неожиданно мягким. — Все кончено. Они не тронут тебя.

Диана вздрогнула от его прикосновения, ее тело напряглось, но затем, словно плотина рухнула, она разрыдалась, уткнувшись лицом в его потертый кожаный доспех. Слезы, горячие и неудержимые, текли по ее щекам, пропитывая его плащ, и рыдания сотрясали ее. Она чувствовала себя разбитой, ее чистота, ее гордость, ее вера в Люминора — все казалось раздавленным под тяжестью того, что чуть не произошло.

«Пожалуйста, не дайте им сломать меня… Отец… Роберт…» — ее разум повторял мольбу, а воспоминания о словах кузнеца — «Оружие — это защита, принцесса» — резали ее, как нож, ведь кинжал, ее защита, лежал бесполезным на полу всего несколько мгновений назад.

Святослав не отстранился, его рука мягко гладила ее по спине, пока рыдания не начали стихать. Он молчал, давая ей время на то, чтобы успокоиться.

— Спасибо, — наконец выдавила Диана, ее голос, хриплый от слез, дрожал. Она отстранилась, вытирая лицо тыльной стороной ладони и все еще сжимая кинжал.

— Не благодари, — ответил Святослав, его суровое лицо смягчила тень улыбки. Он поднялся, опустил руки и остался рядом, чтобы не пугать.

Дыхание Святослава было все еще тяжелым после схватки. На деревянном полу валялись осколки глиняных кружек, а в углу стонали поверженные противники. Диана, дрожащая, но с гордо поднятой головой, стояла рядом. Ее одежда, изорванная в клочья, едва прикрывала тело, а на бледных щеках алели свежие ссадины и синяки. Толпа зевак, которая ранее гудела и подбадривала насильников, затихла после речи Святослава.

В этот момент двери таверны резко распахнулись, и в помещение ворвался холодный осенний ветер, принеся с собой запах сырости и опавших листьев. В дверном проеме показался начальник городской стражи, высокий мужчина с широкими плечами и шрамом, пересекающим левую бровь. Его кольчуга тускло блестела в свете факелов, а за ним, нервно теребя край передника, стоял трактирщик, чьи глазки бегали от страха.

Святослав прищурился, вглядываясь в вошедшего. Лицо казалось знакомым, но годы и шрам сделали его почти чужим. Внезапно память вспыхнула: Рагнар, старый товарищ по службе на границе, с которым они делили хлеб и опасности.

Рагнар, похоже, тоже не сразу узнал Святослава: его взгляд задержался на воине, прежде чем в глазах мелькнуло узнавание.

— Святослав? — Рагнар нахмурился, его голос дрогнул от удивления. — Ты? Здесь?

— Рагнар, — Святослав кивнул, его тон был сдержанным, но в нем чувствовалась тень старой дружбы. — Не ожидал тебя встретить.

— И я тебя, — ответил Рагнар, но тут же собрался, вспомнив о долге. — Прости, у меня приказ. Тебя и девушку нужно доставить к городскому главе. Сдай оружие и следуй за нами. Эйрик хочет поговорить с вами и узнать, что здесь произошло.

Святослав молча отстегнул клинок от пояса. Его пальцы, все еще сжимавшие рукоять, потемневшую от времени и пота, медленно разжались. Он передал меч Рагнару, не сводя с него глаз. Начальник стражи кивнул, принимая оружие, и сделал знак своим людям. Стражники, чья кольчуга позвякивала в такт шагам, начали окружать Святослава и Диану, отрезая им путь к отступлению. В дальнем углу таверны другая группа стражей поднимала с пола трех громил — быкообразного, кривоносого с разбитым до крови лицом и толстяка, чье пузо тяжело колыхалось, пока его волокли к выходу. Они все еще не пришли в себя после встречи с кулаками Святослава.

— Этих троих — в яму, — приказал Рагнар, указывая на громил. — Остальных, кто глазел на происходящее, — в темницу. Каждый будет допрошен.

Толпа загудела. Некоторые зеваки, до этого молчавшие, начали возмущаться. Один бородатый мужик с красным лицом, пропахший элем, замахнулся на ближайшего стражника, но тут же получил удар дубинкой по голове и рухнул на колени, выкрикивая проклятья. Другой, худощавый парень в дорожном плаще, попытался проскользнуть к выходу, но был схвачен за шиворот и отброшен к стене. Стража не церемонилась — порядок в Кривом Логе поддерживался железной рукой, особенно в такие неспокойные времена, когда осенние дожди и слухи о набегах делали людей нервными.

— Трактирщика оставьте, — добавил Рагнар, заметив, как хозяин таверны, с трясущимися руками, жался к стойке. — Он сбежал и позвал нас, как только это началось. Кривой Лог — не место для насильников, убийц и тех, кто нарушает порядок.

Святослава и Диану вывели из таверны под конвоем. Холодный ветер ударил в лицо, заставив Диану съежиться — обрывки ее одежды не спасали от холода. Ее ноги ступали по мокрым доскам крыльца, и Святослав увидел, как она вздрагивает от холода. Их кони — Ворон, черный жеребец Дианы с лоснящейся шкурой, и серый мерин Святослава, покрытый дорожной грязью, — стояли у коновязи. Рагнар отдал приказ отвести животных в конюшни, накормить и вычистить. Святослав, заметив, как Диана ежится, взял ее за руку. Его ладонь была теплой, уверенной, и на мгновение ее пальцы сжались в ответ.

— Не бойся, — тихо сказал он, наклоняясь к ней. — Все будет хорошо.

Рагнар, заметив ее состояние, снял свой темно-зеленый плащ, пропахший кожей и дымом факелов, и накинул ей на плечи. Диана благодарно кивнула, плотнее укутываясь в шерстяную ткань. Под конвоем стражников их повели по улочкам Кривого Лога.

Городок, несмотря на позднюю осень, выглядел ухоженным. Мощёные дороги, блестящие от сырости, вились между домами, словно ленты. Булыжники, отполированные временем и ногами путников, отражали свет пробивающегося из-за туч солнца, создавая иллюзию, будто город светится изнутри. Дома, старые, но крепкие, стояли очень близко друг к другу. Их выбеленные стены украшали резные деревянные ставни, потемневшие от времени, но все еще хранившие следы мастерства местных плотников. На некоторых фасадах виднелись узоры из дубовых листьев и колосьев — символы Кривого Лога. Из труб поднимался дым, а в окнах мерцал теплый свет очагов. Улочки, то сужаясь, то расширяясь, вели к центру города, где возвышалась резиденция городского главы.

Резиденция выделялась среди прочих построек, но не кричащей роскошью, а строгой элегантностью. Двухэтажное здание из серого камня казалось теплым и уютным, несмотря на холодный ветер, гулявший по площади. Высокие окна, обрамленные деревянными рамами, были закрыты ставнями, но сквозь щели пробивался мягкий свет. Над входом висел герб Кривого Лога, вырезанный из темного дерева, — дубовый лист, окруженный венком из колосьев. Широкая лестница из потемневшего от времени камня вела к массивной двери, украшенной коваными петлями в виде листьев. Факелы по обе стороны входа отбрасывали теплый свет, создавая ощущение спокойствия и порядка, несмотря на суету вокруг.

Внутри их встретил городской глава, Эйрик. Диана, все еще кутаясь в плащ Рагнара, внимательно разглядывала мужчину — на вид ему было около пятидесяти лет, среднего роста, с грузной, но не лишенной силы фигурой. Его карие глаза, глубокие и проницательные, изучали гостей, словно читая их мысли. Седеющие волосы были аккуратно зачесаны назад, а борода, подстриженная с тщанием, подчеркивала его властный, но в то же время добрый вид. Когда он улыбнулся, приветствуя их, Диана заметила, что его зубы были на удивление белыми и ровными для человека его возраста, это придавало ему неожиданную привлекательность.

— Добро пожаловать, — голос Эйрика был низким, но мягким, с ноткой искреннего радушия. — Святослав, тебя проводят в твою комнату. Отдохни. А ты, юная леди, позволь моим слугам позаботиться о тебе. Твоя одежда… ее нужно заменить.

Он сделал знак, и двое стражников увели Святослава по широкому коридору, устланному темными деревянными полами. Две женщины, одетые в простые, но опрятные платья, подошли к Диане, неся в руках сверток с новой одеждой. Эйрик, проводив Святослава взглядом, повернулся к Диане. Его глаза скользнули по ее фигуре, отметив прямую осанку, гордый взгляд и силу, скрытую за синяками и ссадинами.

— Ты держишься с достоинством, несмотря на все, — заметил он, и в его голосе чувствовалась искренняя заинтересованность. — Это редкость. Отдыхай, мы еще поговорим.

Женщины, стоявшие рядом, увели Диану в предназначенные для нее покои.

***

Поздний осенний вечер опустился на Кривой Лог, укрыв город холодным покрывалом. Туман сгустился, и свет факелов казался размытым, словно город утопал в серой дымке. Святослав, вымывшись и переодевшись в чистую льняную рубаху и темные штаны, ждал в своей комнате. Помещение было скромным, но уютным: деревянная кровать с шерстяным одеялом, небольшой стол, на котором стояла глиняная кружка с водой, и окно, выходившее на площадь. Сквозь щели в ставнях проникал холодный воздух, и Святослав невольно думал о Диане. Ее глаза, полные ужаса, когда он спас ее от насильников, не выходили у него из головы. Он знал: она сильнее, чем кажется, но все равно беспокоился за нее.

Вскоре пришли слуги, и он последовал за ними в столовую. Одновременно с ним по коридору вели Диану. Святослав невольно замер, увидев ее. Простое серое платье облегало ее стройную фигуру, подчеркивая изящные линии. Ее шелковистые черные волосы, еще влажные после купания, мягкими волнами спадали на плечи, отражая свет факелов. Синяки на ее лице и шее проступили еще сильнее, словно напоминая о тех ужасах, которые она пережила днем, и в теплом вечернем свете она казалась еще красивее, чем прежде. Святослав поймал себя на мысли, что любуется ею, и быстро отвел взгляд, чтобы не выдать своих чувств.

Столовая была небольшой и теплой. Длинный стол из темного дуба был накрыт скромно, но с достоинством: жареное мясо, приправленное травами, свежий хлеб с хрустящей коркой, кувшины с элем и вином, а также миска с печёными яблоками, чей аромат смешивался с запахом дров, тлевших в камине. Эйрик уже ждал их, сидя во главе стола. Он жестом пригласил гостей сесть, и его взгляд, как всегда, был внимательным, но доброжелательным.

— Святослав, — начал он, поднимая кубок с вином, — прими мою благодарность. Ты пресек беззаконие в моем городе, и это не останется незамеченным. Кривой Лог ценит тех, кто стоит за порядок.

Святослав кивнул, принимая слова, но его взгляд скользнул к Диане. Она сидела напротив, внимательно слушая, но ее лицо оставалось непроницаемым, словно она старалась скрыть свои мысли.

— А ты, Диана, — Эйрик повернулся к ней, — расскажи о себе. Откуда ты? Куда держишь путь?

Диана помедлила, подбирая слова. Ее голос был спокойным, но в нем чувствовалась осторожность.

— Я издалека, — ответила она, глядя Эйрику в глаза. — Моя семья… они купцы. Я решила проехаться, но заблудилась, а потом попала в Кривой Лог. Ничего особенного.

Эйрик прищурился, и в его взгляде мелькнула искра недоверия. Его ум, острый, как лезвие, сразу уловил ложь в ее рассказе, но он решил не давить. Вместо этого он откинулся на спинку стула, задумчиво постукивая пальцами по кубку.

— Вы можете оставаться здесь сколько пожелаете, — продолжил он. — Кривому Логу нужны такие воины, как ты, Святослав. Наши земли уязвимы. Король Эрденвальда, Хротгар, не дает нам покоя. Его отряды совершают набеги на близлежащие деревни, и с каждым разом они становятся все наглее. Я отправлял гонцов в Вальдхейм, к королю Всеволоду, с просьбами о помощи, но ответа нет.

Диана, слушая Эйрика, нахмурилась. Она знала: ни один гонец из Кривого Лога не добрался до Вальдхейма. Скорее всего, в этом был виноват Совикус, советник короля, чья тень давно нависла над Альгардом. Его интриги, словно паутина, опутывали королевство, и Диана чувствовала, что ее собственная тайна может быть раскрыта, если она не будет осторожна. Ее легенда — дочь купца, заблудившаяся в пути — слишком проста. «О, Люминор, как же глупо это прозвучало», — подумала она, стиснув зубы. Нужно придумать что-то убедительнее, и поскорее. Но она промолчала, лишь крепче сжала кубок в руках, чувствуя, как холод металла леденит пальцы.

— Прошу прощения, — Диана подняла взгляд, ее голос был вежливым, но твердым. — Могу ли я уйти? Я благодарна за гостеприимство, но мне нужно продолжить путь.

Эйрик покачал головой, его тон оставался спокойным, но он не терпел возражений.

— Дороги сейчас опасны, — сказал он. — Разбойники повсюду, особенно с наступлением осени, когда путники становятся редкостью. Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось.

— Я могу за себя постоять, — возразила Диана.

— Всё, разговор окончен, — отрезал Эйрик, его голос стал жестче. — Святослав — свидетель, как ты «постояла» за себя в таверне. Если бы он не оказался рядом, страшно представить, что могло с тобой произойти. Останьтесь на несколько дней, пока мы не разберемся с угрозами. Вы не пленники, но я настаиваю.

Святослав и Диана переглянулись. Их взгляды встретились всего на мгновение, но этого хватило, чтобы понять друг друга без слов. Они знали: оставаться нельзя. Эйрик, несмотря на свое радушие, был слишком проницателен, и его интерес к Диане настораживал.

***

После ужина стражники проводили их обратно по комнатам. Коридоры резиденции были темными, освещенными лишь редкими факелами, чей свет отражался от полированных деревянных панелей. Холод осенней ночи проникал сквозь щели, и Святослав чувствовал, как мороз пробирает до костей. Когда стража на мгновение отвлеклась, он наклонился к Диане и тихо шепнул:

— Сегодня ночью. Уходим.

Она кивнула, нужно будет бежать, пока не стало слишком поздно. Они разошлись по комнатам, но оба знали, что время на исходе.

Святослав лежал на кровати и смотрел в потолок, мысленно прокручивая план побега. Он не сомневался: стража будет бдительна, но осенний туман и темнота могут стать их союзниками.

Тем временем в своем кабинете городской глава Эйрик сидел за столом, освещенным единственной свечой. Пламя дрожало, отбрасывая длинные тени на стены, увешанные картами и гербами. Перед ним лежал лист пергамента, на котором он торопливо написал несколько строк. Его рука двигалась уверенно, но в глазах читалась тревога. Он свернул письмо, привязал его к лапке почтового голубя и подошел к окну. Холодный осенний ветер ворвался в комнату, едва он распахнул ставни. Голубь взмыл в ночное небо, унося с собой послание, адресованное Вальдхейму: «Появилась девушка, похожая на дочь короля».

Птица исчезла в тумане, а Эйрик остался стоять у окна, глядя в темноту. Его ум, привыкший взвешивать каждое решение, подсказывал, что этот шаг может изменить судьбу Кривого Лога — и не только его.