Лига экономистов

Терпение американских обывателей, вызывавшее удивление в первые годы Великой депрессии, начало «подавать признаки истощения»: поляризация электората и значительный сдвиг в американской политике становились всё более очевидными. В частности, сенатор от Луизианы Хьюи Лонг создал в январе 1934 года своё общество «Разделим наше богатство», обещавшее «сделать каждого человека королём» путём масштабного «перераспределения» национального достояния. В том же месяце калифорнийский врач Фрэнсис Эверетт Таунсенд основал компанию «Revolving Pensions», нацеленную на выплату 200 долларов в месяц всем американцам старше 60 лет. Когда писатель Эптон Синклер баллотировался на пост губернатора в Калифорнии, его «утопическая» платформа — построенная на коммунистической идеологии — получила поддержку почти миллиона человек. Практически одновременно преподобный Чарльз Кофлин (Коглин), популярный «радио-священник» из Ройал-Оука в штате Мичиган, аудитория слушателей которого достигала 40 миллионов человек, объявил о создании «Национального союза социальной справедливости» (National Union for Social Justice (organization)), использовавшего в качестве политической платформы смесь из инфляционизма и антисемитизма.

В Миннесоте лидер партии фермеров-лейбористов Флойд Олсон, являвшийся губернатором с 1932 года, дал собственное определение «кооперативного содружества»: губернатор начал принимать новобранцев в национальную гвардию штата только из числа членов социалистических партий. Одновременно губернатор Олсон потребовал распространения государственной собственности на все ключевые отрасли американской промышленности.

При этом в первые недели 1935 года сам Рузвельт размышлял о разочаровывающих экономических показателях Нового курса. Он начал склоняться к проведению значительно более радикальных преобразований — не только в экономике, но и в общественной жизни США.

На протяжении 1935 года Рузвельт видел опасность для своей программы реформ — программы, которая, по его мнению, отличалась финансовой устойчивостью и политической осторожностью. Он объяснял соратникам, что «спасал нашу систему, капиталистическую систему» от «чокнутых идей» (crackpot ideas):

Я борюсь с коммунизмом, хью-лонгизмом, кофлинизмом, таунсендизмом...

— Рузвельт, начало 1935

Новая политика, центром которой стала «безопасность», качественно поменяла роль федерального правительства в жизни простых американцев. В ежегодном послании Конгрессу от 4 января 1935 года Рузвельт прямо заявил, что «социальная справедливость, уже не является отдалённым идеалом; сегодня это [наша] определённая цель»

Новые реформы

«Закон об ассигнованиях на чрезвычайную помощь» (1935)

В начале ноября 1935 года, в то время как сам Рузвельт совершал круиз по Багамским островам, через новый созыв Конгресса прошла первая часть его амбициозной законодательной программы — «Закон об ассигнованиях на чрезвычайную помощь», также известный как «Большой закон» (Big Bill). Администрация президента запрашивала беспрецедентно широкие полномочия и самые крупные ассигнования в американской истории мирного времени: 4 миллиарда долларов новых средств, вместе с 880 миллионами как перераспределение из ранее утверждённых программ. Средства предполагалось использовать для масштабной программы строительных работ.

Термин «чрезвычайная» в названии законопроекта часто вводил в заблуждение современников: Рузвельт впервые требовал долгосрочного финансирования в связи с ситуацией, которую Кейнс называл «экономическим равновесием при неполной занятости». Многие практики, незнакомые с работами Кейнса, формулировали похожие идеи — отмечая, что безработица 1930-х приняла «застойный» характер. Апеллируя к опыту Хопкинса, полученному в ходе работы FERA и CWA, Рузвельт решительно отказался от раздачи финансовой или продуктовой помощи безработным, поскольку она «вызывала духовный и моральный распад» нации; президент сравнил такую помощь с «наркотиком». Одновременно он предположил, что работа «воспитывала в человеке чувство собственного достоинства» и уточнил, что предложенные меры помогут трудоустроить примерно 3,5 миллиона безработных. Строительные проекты должны были являться общественно полезными и, желательно, самоокупающимися; они также должны быть трудоёмкими, а выплачиваемая заработная плата должна быть выше, чем пособие по безработице — но меньше, чем оплата труда в частном секторе. Конгресс согласился с одной оговоркой: по настоянию сенатора-изоляциониста Уильяма Бора, закон, вступивший в силу 8 апреля, прямо запрещал использовать средства для приобретения боеприпасов, строительства военных кораблей или иной военной техники.

Имея в своих руках беспрецедентные ресурсы, Гражданский корпус охраны окружающей среды (CCC) и CWA — наряду с новыми административными органами — значительно расширили свою деятельность.

Новые агентства: REA, NYA, RA

«Большой закон» привёл к появлению множества новых правительственных учреждений — хотя ещё предыдущая серия созданий агентств была описана рядом юристов-современников как «бессистемный бедлам» (haphazard bedlam). Управление по электрификации сельских районов (REA) под руководством Морриса Кука начало поставлять дешёвую электроэнергию в сельскую местность США — главным образом благодаря созданию сотен государственных «электрических кооперативов». Использование кооперативов стало примером «сравнительно легкой» формы вмешательства государства в дела американцев, а ориентация REA на потребление заметно отличалась от борьбы с «перепроизводством», шедшей в рамках прошлых инициатив. Когда управление начало свою работу, меньше двух ферм из десяти имели доступ к электричеству; десятилетие спустя 90 % американских ферм стали электрифицированы.

Следуя общемировому интересу 1930-х годов к проблемам молодых людей — особенно явно проявившемуся в «культе молодости», свойственном диктаторским режимах СССР и Третьего Рейха — в США под руководством Обри Уильямса была создана Национальная администрация по делам молодёжи (NYA). Она предоставила занятость на неполный рабочий день нуждающимся из числа учащихся старших классов школ и колледжей. Тем самым молодых людей поощряли продолжать обучение и откладывали их появление на основном рынке труда.

Администрация по переселению (RA) под управлением бывшего члена «мозгового центра» Тагвелла построила три новых пригорода: Гринбелт недалеко от Вашингтона, Гринхиллс рядом с Цинциннати и Гриндейл около Милуоки. RA стремилась создать «модельные островки современности», построенные с учётом передовых достижений науки и нацеленные на формирование, при содействии властей, идеальных сообществ. Кроме того администрация выкупала наименее плодородные земли, превращая их в парки, заповедники и пастбища. Краткий эксперимент по городскому планированию потерпел крах, поскольку жители не стремились задерживаться в новых поселениях; в 1937 году RA была поглощена Администрацией по защите фермерских хозяйств (FSA)

Управление промышленно-строительными работами (WPA)

Самым крупным агентством, созданным на основании «Закона об ассигнованиях» (1935)», было Управление промышленно-строительными работами общественного назначения (WPA); его возглавил Хопкинс. В первый год своего существования WPA трудоустроило более 3 миллионов человек: за восемь лет своей деятельности агентство дало работу 8,5 миллионам американцев, выполнив подряды на общую сумму около 11 миллиардов долларов. Строители WPA построили полмиллиона миль автомагистралей и почти 100 тысяч мостов, кроме того по всей стране было разбито около восьми тысяч парков.

Деятельность WPA вызвала критику, поскольку федеральная программа использовалась Рузвельтом для поддержки местных политиков, которые, в свою очередь, поддерживали его общенациональные программы. Республиканцы заявляли, что WPA являлась «просто гигантской федеральной патронажной машиной», действовавшей исключительно в интересах Демократической партии. Другие противоречия в деятельности WPA отражали значительные региональные и расовые различия в американском обществе 1930-х годов: так чернокожие американцы, отказавшиеся от работы в частном секторе за 3 доллара в неделю, могли быть лишены права на участие в WPA, а белые — нет. В то же время лидеры афроамериканцев осознавали, что администрация Рузвельта сделала для исправления расовой несправедливости больше, чем любое другое федеральное правительство со времён Гражданской войны.

Пенсии и пособия. «Закон о социальном обеспечении» (SSA) (1935)

«Социальное обеспечение» стало ключевой частью новой программы реформ: идея «избавиться от лишних работников» — особенно тех, кто был старше 65 лет — постепенно находила всё больше сторонников. Система гарантированных правительством пенсий по старости переходила из области маргинальной экономической мысли в мейнстрим. По совету своих помощников Рузвельт выделил страхование от безработицы и пенсии по старости в отдельный законодательный акт, «Закон о социальном обеспечении» (SSA). Данный закон во многом определил дальнейший ход истории США.

В середине 1934 года Рузвельт поручил министру труда Фрэнсис Перкинс возглавить комитет правительства по подготовке законодательства о социальном обеспечении. При этом Рузвельт, готовясь к новой президентской кампании, отказался поддержать похожую инициативу, авторами которой были сенатор Роберт Вагнер и конгрессмен Дэвид Джон Льюис. Летом 1934 года Перкинс созвала консультативный орган, Комитет по экономической безопасности (Committee on Economic Security, CES).

Права отдельных штатов — «вездесущий вопрос конституционности», уже уничтоживший NRA — являлись ключевой проблемой для принятия SSA. Вопреки своей первоначальной оценке о необходимости единой общеамериканской программы, эксперты (CES) постепенно согласились на смешанную федеративную систему страхования.

Ответ на вопрос, как мотивировать отдельные штаты принять законы об обязательном страховании от безработицы, был получен из неожиданного источника: член Верховного суда Луи Брэндайс обратил внимание на решение Верховного суда по делу «Florida v. Mellon» (1926). Рассматривая вопросы конкуренции налоговых систем различных штатов, Верховный суд единогласно отклонил иск штата Флорида и оставил в силе федеральный закон о налоге на наследство. Решение создавало прецедент — механизм, с помощью которого штаты могли принуждаться к принятию законов о страховании по безработице. Составляя текст SSA, включили аналогичную налоговую компенсацию: благодаря ей каждый штат США встал перед выбором разработать собственную схему страхования на случай безработицы или пассивно наблюдать за утечкой своих налоговых поступлений в Вашингтон. В итоге закон привёл к созданию 47 различных планов выплат пособий по безработице в разных штатах: существенно варьируясь, типичный план для безработных предусматривал 16 недель сохранения половины зарплаты.

8 июня 1934 года Рузвельт заявил Конгрессу, что «средства, необходимые для обеспечения [федеральной пенсионной системы], должны быть собраны за счет взносов, а не за счет увеличения общего налогообложения»; многие эксперты CES посчитали такую задачу невыполнимой. CES практически сразу отказался от простой системы выплат одинаковой пенсии всем пенсионерам: система выплат пропорционально предыдущим доходам была заимствована из моделей частного пенсионного страхования как более приемлемая для американского общества. При этом работники, которым уже исполнилось 45 лет, не имели технической возможности сформировать значительные резервы на свою пенсию.

Пытаясь сбалансировать систему, министр финансов Генри Моргенто рекомендовал незначительно увеличить ставку налога на фонд заработной платы — и полностью исключить из пенсионной системы сельскохозяйственных рабочих, домашнюю прислугу и работников малых предприятий. В результате более ¾ всех работавших женщин и как минимум 65 % афроамериканцев были лишены страхового покрытия.

На федеральном уровне также возникла новая бюрократическая структура «Social Security Administration», в 202 региональных отделениях которой было трудоустроено более 12 тысяч человек. В Вашингтоне была создана центральная картотека, в которой находились записи о 26 миллионах лиц, зарегистрированных в системе социального обеспечения. Используя табуляторы IBM — которые современники характеризовали как «машины, способные мыслить» — и перфокарты, федеральное правительство впервые получило прямой доступ к персональным данным своих граждан.

Верховый суд и пенсии. Закон Вагнера и полномочия FOMC

Вероятность того, что ни одно из решений, принятых в ходе Нового курса, не станет постоянным была высока в 1930-е годы. 6 мая 1935 года Верховный суд США объявил неконституционным закон 1934 года о пенсиях для железных рабочих ( Railroad Retirement Board). Затем, 27 мая, Верховый суд единогласно аннулировал «Национальный закон о восстановлении промышленности» (NRA), сформулировав своё решение столь «радикально», что явно поставил под угрозу практически все законодательные инициативы предыдущих двух лет — Рузвельт назвал судебное решение «тревожным».

При этом президент только усилил свою законотворческую деятельность: уже 4 июня он созвал Конгресс на внеочередную сессию, чтобы принять четыре «обязательных», по его мнению, закона. В дополнение к законопроекту о социальном обеспечении список включал в себя законопроект сенатора Вагнера, предусматривавший создание Национального управления по трудовым отношениям (NLRB), заменявшего собой ряд структур распущенного NRA, а также — законопроект о ликвидации крупных коммунальных холдинговых компаний и законопроект о расширении полномочий Комитета по открытым рынкам ФРС (FOMC).

Последняя мера вызывала наименьшие разногласия: комитет, имевший решающее влияние на объём долларовой денежной массы, предлагалось передать под прямое руководство Совета управляющих ФРС (а не группы частных банкиров Нью-Йорка). Президент подписал закон 24 августа 1935 года, приблизив ФРС к статусу полноценного центрального банка. Остальные законопроекты также прошли через Конгресс практически без изменений. В итоге меры, принятые в 1935 году, потенциально могли значительно изменить американскую социальную и экономическую жизнь, став ответом на радикальную агитацию Хьюи Лонгу и отца Кофлина — однако конституционность данных мер продолжала оставаться спорной.

«Налог на богатство» или «Выкачай деньги из богатых»

К удивлению и значительному недовольству для демократов-южан Рузвельт добавил в конце июня в свой список и пятую «обязательно» меру: налоговую реформу. Если шесть месяцев назад президент заявлял, что федеральная налоговая система не нуждается в изменениях, то 19 июня он сказал Конгрессу, что «наши законы о доходах… мало сделали для предотвращения несправедливой концентрации богатства». Президент также полагал, что «передача из поколения в поколение огромных состояний… не соответствует идеалам и настроениям американского народа» — по примеру британской налоговой системы, он предлагал значительно увеличить налог на наследство. Рузвельт также запросил увеличение налогов на доходы корпораций и на их дивиденды. Всё это он назвал «налогом на богатство» — критики назвали законопроект «выкачай деньги из богатых» (soak-the-rich). Хьюи Лонг подчёркивал, что именно он являлся вдохновителем президентских инициатив.

Министр финансов Моргенто видел в предложении Рузвельта скорее элемент политической кампании, нежели способ пополнить бюджет — предполагалось собрать всего около 250 миллионов долларов. Окончательный вариант закона облагал налогом в размере 79 % все доходы свыше 5 миллионов долларов: под подобную «конфискационную» ставку подпадал только один американец, основатель нефтяной компании «Standard Oil» Джон Рокфеллер. В период Нового курса существовал значительный разрыв между «символической функцией» радикальной президентской риторики и её реальными экономическими последствиями: качественные изменения системы американского налогообложения произошли только в 40-е годы. Но символический жест помог президенту привлечь на свою сторону часть сторонников Лонга; тот же жест стимулировал раскол в Демократической партии, часть членов которой стала обвинять «коммуниста» Рузвельта в «ненависти к богатым» и «предательстве собственного класса». Биографы Рузвельта, включая Франка Фрейделя, обращали внимание на то, что президент, не выражал беспокойства по поводу той ненависти, что он пробудил среди целого ряда состоятельных американцев.

В ответ на всё более громкую критику Рузвельт согласился сделать перерыв в «экспериментировании»: за рядом исключений, законодательная история Нового курса была завершена к августу 1935 года. В начале сентября, когда Лонг был убит в мраморном коридоре капитолия Луизианы, политическая опасность для Рузвельта также значительно снизилась. Однако начавшаяся президентская кампания 1936 года стала только ещё более «антипредпринимательской».

Профсоюзы и забастовки

В 1935 году экономика США начала демонстрировать «скромные» признаки восстановления: валовой национальный продукт составлял почти 88 миллиардов долларов, что было выше минимума в 73 миллиарда (1933). Индекс промышленного производства от ФРС к концу 1935 года поднялся выше 80. Благоприятные тенденции набирали скорость в течение всего 1936, а также — в начале 1937 года. Число безработных сократилось почти на 4 миллиона человек, а национальный продукт в 1936 году составил почти 100 миллиардов — превысив показатель 1929 года уже в начале 1937.

Профсоюзное движение и Закон Вагнера

Данное «экономическое возрождение» подготовило почву для активизации американского рабочего движения: как и 50 лет назад оно стремилось объединить в профсоюзы миллионы неквалифицированных рабочих в крупных секторах массового производства — особенно в металлургии и автомобилестроении. Великая депрессия отдалила данную цель, «вооружив» фирмы угрозой увольнения. Но к 1936—1937 годам угроза забастовки вновь стала эффективным средством для легализации профсоюзного движения — наряду с законодательными инновациями, прежде всего с законом Норриса — Ла Гвардии (1932), запрещавшим федеральным судам участвовать в силовом подавлении трудовых конфликтов. Одновременно, с началом Депрессии многие американские представители среднего класса впервые познакомились с историями из жизни рабочих, читая «пролетарские романы», выставлявших рабочих героями, а капиталистов — злодеями.

Закон Вагнера предоставил в распоряжение трудящихся их самое «мощное оружие»: закон создал правовую базу, гарантировавшую право работников на организацию и требовавшую от работодателей вести переговоры с представителями профсоюза. Закон прямо запрещал дискриминацию в отношении членов профсоюзов, отказ от переговоров и финансирование профсоюзов со стороны самих компаний, но многие работодатели открыто игнорировали его положения. Кроме того, закон не гарантировал никаких конкретных результатов переговоров: работодатель не был обязан подписывать какие-либо соглашения со своими работниками. Неорганизованные демонстрации рабочих регулярно перерастали в беспорядки, иногда сопровождавшиеся жертвами.

В результате к 1937 году рабочие продолжали «жить в страхе, что их накажут за вступление в профсоюз», а работодатели находились «в смешанном состоянии из гнева и страха перед этим неведомым чудовищем: организованным трудом» — состоянии, сопровождавшемся регулярными заявлениями о том, что «несколько сотен похорон окажут успокаивающее воздействие» на рабочих.

В июне 1936 года Сенат США значительно расширил возможности для широкой огласки ситуации с американским трудом: комитет под председательством сенатора Роберта Лафоллета начал «расследование нарушений прав на свободу слова и собраний и неоправданного вмешательства в право труда на организацию и ведение коллективных переговоров». Комитет Лафоллета стал заметным публичным органом, описавшим криминальные стороны политики корпораций в области трудовых отношений — включая шпионаж, запугивание и бандитизм. Комитет институционализировал партнерство между федеральным правительством и трудовыми коллективами. Общие проблемы периода депрессии также сплотили рабочих, чьи предки приехали из самых разных стран.

Первое пятилетие Нового курса привело к появлению в США целой сети новых профсоюзов: во многом «неумышленное» расширение рабочего движения — до приблизительно 23 % рабочих в промышленных секторах — изменило соотношение сил между капиталом и трудом. Постепенно «дикая свирепость» трудовых конфликтов периода Великой депрессии сменилась многочисленностью судебных исков — и трудовые отношения стали одной из наиболее детально сформулированных правовых практик в американском законодательстве. Кровопролитные столкновения у заводских ворот прекратились прежде всего в несельскохозяйственных отраслях — в которых также заметно выше был и рост зарплат. Четырнадцать миллионов работавших женщин, преимущественно занятых в неорганизованной сфере услуг, получили сопоставимые условия труда лишь годы спустя.

Оппозиция и сворачивание реформ

В 1937 году в партии развилась «существенная консервативная оппозиция», конгрессмены начали «законодательную сидячую забастовку», которой способствовали правила старшинства, позволявшие представителям Юга обладать непропорционально большой долей в комитетах Конгресса. Занимая ключевые позиции, оппозиционеры смогли перекрыть поток новых законов, определявших ход Нового курса: за весь год конгрессмены приняли только «Национальный закон о жилье Вагнера — Стигалла» (Housing Act of 1937), являвшийся «робкой» попыткой поощрить развитие проектов, связанных с возведением государственного жилья.

Разочарованный непродуктивностью законодателей, 15 ноября Рузвельт созвал Конгресс на специальную сессию. Президент вновь попросил Конгресс принять законопроекты о реорганизации исполнительной власти, а также — о фермерских хозяйствах (замена отменённой AAA), о стандартах заработной платы и о создании региональных органов по управлению природными ресурсами. Наблюдателям отмечали «подавленность и обескураженность» Рузвельта, который «выглядел на все 15 лет старше», чем в момент своей первой инаугурации. Когда специальная сессия закрылась, 21 декабря, ни одна из мер не была принята.

В последние дни сессии двухпартийная группа, в которой доминировали демократы-южане, издала «Консервативный манифест», составленный в основном сенатором Бейли. Десять пунктов манифеста осуждали сидячие забастовки, требовали снижения федеральных налогов и балансировки бюджета, усиления защиты прав штатов, а также — защиты права частного предпринимательства от правительственных посягательств. Кроме того, манифест сообщал об опасности создания класса людей, постоянно зависимых от программ правительственной помощи. Манифест — как «основополагающая хартия современного американского консерватизма» — был одним из первых систематических выражений антиправительственной политической философии, имевшей «глубокие корни» в американской политической культуре. К концу 1930-х годов Новый курс начал столь заметно менять масштаб федеральных учреждений — и расширять сферу деятельности федеральной власти — что спровоцировал обширную консервативную контратаку.

Консерватизм распространился среди самых разных групп населения США: республиканцев, противостоявших росту роли исполнительной власти; менеджеров и собственников, опасавшихся организованной рабочей силы; инвесторов, обеспокоенных стремлением администрации к более высокой заработной плате и к высоким налогам на прибыль; бизнесменов, возмущенных всё новыми законами и ограничениями; фермеров, раздражённых контролем над сельским хозяйством; и белых южан, чрезвычайно чувствительных к любым потенциальным вызовам расовой сегрегации в регионе. В связи с первыми результатами протестов за гражданские права: серией решений в защиту таких прав со стороны американских судов и начавшейся поддержке всеобщих гражданских прав со стороны ряда ведущих политиков-демократов — беспокойство по поводу сохранности сегрегации продолжало расти на Юге в течение всех 1930-х и 40-х годов. Триумфальная победа Рузвельта продемонстрировала, что президент-демократ может быть избран без единого голоса южного избирателя — а затем, что Верховный суд может оказаться под контролем президента — Конгресс стал особенно важен для южан.

«Закон о справедливых условиях труда» (FLSA)

«Бесплодная» законодательная сессия 1937 года убедила Рузвельта в том, что он должен попытаться очистить Демократическую партию от консерваторов. В следующем году президенту всё же удалось провести одно из своих ранних предложений — был принят законопроект о фермерских хозяйствах (Agricultural Adjustment Act of 1938). Остальные меры были отвергнуты и, по выражению министра Икеса, «побитый» президент «пустил всё на самотёк». Исключение составил «прямой потомок» NIRA/NRA и законопроекта Блэка: закон о справедливых условиях труда (FLSA).

FLSA запрещал детский труд и требовал, чтобы работодатели в промышленности поэтапно вводили минимальную заработную плату в 40 центов в час и переходили на 40-часовую рабочую неделю. Закон продемонстрировал политику Рузвельта в отношении труда, заключавшуюся в законодательном регулировании, а не в борьбе с работодателями через профсоюзы. Профсоюзные лидеры выступили против нового акта. 25 июня 1938 года Франклин Рузвельт поставил свою подпись под FLSA — как выяснилось впоследствии, под последней крупной реформой Нового курса.

Законодатели-южане в большинстве своём понимали, что низкая заработная плата была главным — а возможно и единственным — преимуществом Юга в конкуренции с более производительным Севером. Публицист Уолтер Липпманн видел в FLSA реализацию «частных» интересов, «замаскированную под гуманитарную реформу». Почти 20 % южных промышленных рабочих получали меньше установленного минимума — в других регионах США этот показатель составлял только 3 %. Таким образом FLSA оказал влияние преимущественно на штаты бывшей Конфедерации, вызвав новые конфликты между президентом и его однопартийцами. Рузвельт и небольшая группа южных либералов прямо заявляли, что задачей FLSA было «втолкнуть Юг в современную эру».

Итоги

Новые законы принятые во время Нового курса привели к удорожанию найма рабочей силы, а как в следствии к сохранению издержкам предприятий в эти не простые времена, что привело к их закрытию и к сокращению занятости.

Повышение подоходного налога для физических и юридических лиц, стоимости акцизов привели к сокращению денежных средств у населения, т.е. ещё больше уменьшили его покупательную способность.

«Направленное против бизнеса налоговое законодательство также не могло не оказать негативного влияния на уровень занятости. Кроме того, в результате постоянных изменений законов о налогообложении (в 1932, 1934, 1935, 1936 годах) у делового сообщества возникло сильнейшее чувство неуверенности в завтрашнем дне. Поскольку принимаемые компаниями решения о дополнительных капиталовложениях чрезвычайно зависят от их способности планировать свою будущую деятельность, усиление неопределенности как правило ведет к сокращению инвестиций.

Отсутствие шагов по устранению главной причины 90% банковских банкротств - снятие ограничений на возможность банкам открывать филиалы в других районах и штатах, позволявшие диверсифицировать кредитные портфели и источники привлечения средств. В Канаде, где банкам было разрешено открывать филиалы по всей стране, ни одно финансовое учреждение за весь период Великой депрессии не обанкротилось.

Картели, созданные Национальной администрацией восстановления (National Recovery Administration), обеспечивали поддержание цен на товары и услуги на уровне выше рыночного, что снижало благосостояние всех американцев.

Законы о регулировании сельского хозяйства (Agricultural Adjustment Acts) 1933 и 1938 годов запрещали снижение отпускных расценок на сельхозпродукцию, что вело к сохранению высоких потребительских цен на продукты питания. В соответствии с этими законами министр сельского хозяйства и будущий вице-президент Генри Уоллес (Wallace) предписал фермерам уничтожить посевы пшеницы, кукурузы и других культур, забить 23 млн. голов рогатого скота и 6,4 млн. голов свиней, а мясо убитых животных превратить в удобрения.

Всё это привело к возобновлению экономического кризиса, началась рецессия 1937-1938 годов.

      Руководитель NRA, генерал Хью Сэмюэл Джонсон из Оклахомы, полагал, что сможет управлять экономикой США: моделью для новой администрации являлся Совет по военной промышленности (WIB), существовавший в 1917 году под председательством делового партнера Джонсона, Бернарда Баруха. Однако, в отсутствие финансовых ресурсов, сопоставимых с кредитами периода Первой мировой войны, Джонсону оставалось заниматься только промышленной координацией: по его мнению остановить дефляционный цикл можно было с помощью поддерживаемых правительством соглашений об ограничении перепроизводства — то есть за счёт распределения квот на производство при условии стабилизации заработной платы рабочих. Последний пункт являлся ключевым, поскольку сокращение заработной платы продолжило бы «вымывать» покупательную способность из уже и так нездоровой экономики. Враждебность к самой идее конкуренции — которое Джонсон называл «убийственным учением о дикой и волчьей конкуренции» — была философской основой его логики.

Возможно, вы когда-то и были Капитанами Промышленности — но теперь вы Капралы Бедствия.

— из обращения Джонсона к группе бизнесменов Атланты

     В экономике США 1930-х годов сложно было найти отрасль, в которой перепроизводство было бы большей проблемой, чем в текстильной промышленности — особенно в хлопковом текстиле. Наравне с добычей угля, американское текстильное производство было в кризисе задолго до начала Великой депрессии. «Растягивание» (stretch-out) рабочей силы — то есть уменьшение числа рабочих при том же выпуске продукции — стала нормой для хлопковых фабрик, а требования об отмене «растягивания» и о создании профсоюза вызвали ожесточенную конфронтацию между рабочими и работодателями. Ассоциация производителей текстиля (CTI) представила Джонсону готовый проект кодекса для отрасли уже в день подписания закона NIRA. В ответ NRA пообещала ограничить конкуренцию в отрасли, установив производственные квоты для отдельных фабрик. В обмен на контролируемые правительством ограничения на выпуск продукции, производители согласились на переход к 40-часовой рабочей неделе и установление минимальной заработной платы. «Историческим прорывом» стала и полная отмена детского труда на ткацких фабриках. Кроме того, в соответствии с новым кодексом, производители хлопка согласились — по крайней мере, в теории — принять принцип коллективных переговоров со своими работниками.

       «Хлопковый кодекс» оказался не «новаторским прецедентом», а единичным событием: другие отрасли «большой десятки» — уголь, нефть, железо и сталь, автомобили, пиломатериалы, торговля одеждой, оптовые дистрибьюторы, розничные торговцы и строительство — отказались последовать примеру текстильной индустрии. А юридические трудности — перспектива признания всей деятельности NRA несоответствующей Конституции США — останавливали агентство от использования формально имевшихся у него полномочий — помимо пропаганды и агитации.

     Масштабная пропагандистская кампания стартовала в июле 1933 года. Наклейки с символом NRA — стилизованным «Голубым орлом» (Blue Eagle) — вскоре появились на витринах магазинов, на театральных кассах, на газетах и грузовиках. Использование данного символа означало, что работодатель добровольно подписал единый кодекс, обязывавший его выплачивать минимальную заработную плату в 40 центов в час и ограничить длительность рабочей недели 35-ю часами. Рузвельт и Джонсон убеждали потребителей посещать только те заведения, на которых был изображен символ NRA. В сентябре в Нью-Йорке состоялся парад сторонников «Голубого орла»: акция вывела на улицы города почти два миллиона человек.  

      NRA были делегированы одновременно функции исполнительной, законодательной и судебной власти, с полномочиями блокировать банковские счета и ликвидировать фирмы во внесудебном порядке. Под контроль NRA попали 2,5 млн фирм, в том числе 91 % промышленных, и 22 млн рабочих. Администрация наращивала свои репрессивные штаты на 100 человек в день и обзавелась собственной военизированной службой, подвергавшей малый и средний бизнес неприкрытому террору. Придя в Администрацию, выпускник университета мог получить зарплату 125 долларов в месяц, а всего через год он уже мог рассчитывать на 375 долларов, что втрое выше среднестатистической зарплаты в США в тот период — 117 долларов. Недовольным всесилием Администрации её руководитель генерал Джонсон обещал «заткнуть рот».

     Постепенно NRA превратилась в «бюрократического колосса»: штат администрации, состоявших из 4500 человек, следил за более чем семью сотнями сводов правил, многие из которых накладывались друг на друга — иногда, прямо противореча друг другу. За два года администраторы NRA написали около 13 000 страниц правил, издав 11 тысяч постановлений об их толковании. «Чрезмерная централизация и диктаторский дух» стали вызывать протест у предпринимательского сообщества.

     Отношение Джонсона к американской рабочей силе также стало причиной для острой критики: если профсоюзные лидеры полагали, что NIRA легализовал профсоюзное движение в США, то работодатели настаивали на том, что у них было право создавать «жёлтые профсоюзы», контролировавшиеся самой компанией. В августе Джонсон учредил новый орган, Национальный совет по труду (NLB), который только способствовал распространению столкновений между бизнесменами и трудящимися. Рабочие начинали всё больше разочаровываться в эффективности президентской программы в целом.

     Многочисленные кодексы в отдельно взятых отраслях (60 в текстильной промышленности, 29 — в бумажной, 56 — в металлургии и т. д.) порождали неразбериху и рост издержек на ведение бизнеса до 40 %. Современник Рузвельта, журналист Джон Флинн писал: «NRA обнаружила, что не может провести в жизнь свои правила. Укреплялся чёрный рынок. Добиться выполнения норм можно было только самыми жестокими полицейскими методами. В швейной промышленности — вотчине Сидни Хилмена — кодексы внедряли при помощи спецподразделений. Они рыскали по швейному району, как штурмовики. Они могли ворваться на фабрику, выгнать хозяина, выстроить сотрудников в шеренгу, быстро их допросить и забрать бухгалтерские книги. Ночная работа была запрещена. Летучие отряды этих „швейных полицейских“ проходили по району ночью, стучали в двери топорами, ища тех, кто осмелился сшить пару брюк в ночной час. Но чиновники, ответственные за проведение кодексов в жизнь, говорили, что без этих жестких методов не удалось бы добиться их соблюдения, потому что общественность их не поддерживала.

     В книге историка Бертона Фолсома приводятся примеры репрессивной политики NRA: обычный портной Якоб Магид был осуждён к тюремному заключению за «демпинг» (он брал за пошив 35 центов вместо 40), владельцы химчистки Сэм и Роза Марковиц из Кливленда, сделавшие скидку клиентам в размере 5 центов, были оштрафованы на 15 долларов, а потом посажены в тюрьму.

     В мае 1935 года Верховный суд США единогласно заявлял о неконституционности всей деятельности NRA, при том, что перспективы продления существования данной администрации были и без того маловероятны. Многие иностранные наблюдатели были поражены особенностями американской политической системы: лёгкость, с которой Верховный суд уничтожил ключевой элемент Нового курса, ошеломила заграничных экспертов. Ряд лидеров, прежде всего в авторитарных государствах, увидел в отмене NRA доказательство «слабости демократии».

    Сельская Америка и инфляция

     В 1930-х годах в США был распространён «национальный миф» о «крепких йоменах» и «благородных хлеборобах» как о «стержне Республики»: многие американцы легко могли вспомнить не столь отдалённую эпоху, когда фермеры составляли большинство населения страны. К периоду депрессии фермеры всё ещё составляли около 30 % рабочей силы, а их представители искусно использовали мифологию, описывая «горе» сельской местности. Сельский популизм подпитывался вполне обоснованным беспокойством о том, что городская Америка постепенно затмевала сельскую местность — что население, власть и экономическое лидерство всё быстрее проникали из сёл в города. Вследствие этого в среде сторонников Нового курса сформировался «странный анахронизм», заключавшийся в вере в то, что именно возрождение сельского хозяйства являлось ключом к всеобщему процветанию.

     Беды фермеров были вполне реальны: общий доход фермерских хозяйств в 1932 году составил менее ⅓ от того, что было три года назад. Однако кризис в сельской Америке начался значительно раньше: «порочный круг» заключался в том, что, столкнувшись с падением цен на свою продукцию после Первой мировой войны и стремясь поддержать свой доход, индивидуальные фермеры приняли решение увеличить посевные площади; дополнительная продукция, произведённая таким образом, ещё более снижала цены и круг замыкался. Разрыв данного цикла был целью дискуссии, продолжавшейся к 1933 году уже более десятилетия. Так Джордж Пик и другие сторонники законодательства Макнари-Хаугена в 1920-х годах стремились избавиться от излишков американской сельхозпродукции на зарубежных рынках: они были даже готовы на государственные субсидии экспортных поставок. Президент Гувер пытался создать фермерские кооперативы для упорядочения сельскохозяйственных рынков. Ни одно из решений не подходило для периода общемирового кризиса: поиск внешних рынков в мире, страны которого всё чаще выбирали путь автаркии, был обречён с самого начала; а быстро разорившиеся фермерские советы, созданные Гувером, показали, что сами фермеры не были готовы к сокращению своего производств.

     В итоге, «ностальгия и интеллектуальная инерция», тянувшая к «пасторальным идиллиям», заложили основу для системы фермерских субсидий, сделавшей сельхозсектор наиболее опекаемым государством сектором американской экономики — ситуация, заложенная Новым курсом, не изменилась и в XXI веке.

     Сельскохозяйственная депрессия

     В середине 1933 года только 16 % фермерских домохозяйств получали доходы, превышающие средний национальный уровень; в 1934 году подушевой доход фермерских хозяйств составлял только 167 долларов. В более чем 13 сотнях сельских округов США, в которых суммарно проживал 17 миллионов человек, не было больниц — в большинстве из них не было даже фельдшерских пунктов. К октябрю 1933 года — благодаря деятельности NRA — цены на промышленные товары стабилизировались, а затем и умеренно выросли. Но в сельском хозяйстве цены оставались на уровне менее 60 % от 1929 года. Повышение на 60—120 % цен на продукцию стальной отрасли, от которой зависели фермеры, привело к тому, что в Сенате прозвучали призывы опубликовать «деловые связи» всех сотрудников NRA.

     Фермеры чувствовали себя преданными, поскольку цены на промтовары росли быстрее их доходов: Новый курс обострял, а не исправлял проблему «баланса» в американской экономике.

     «Пыльные котлы» и «оки»

     Природа внесла свой вклад в трудности американских фермеров. Активная эксплуатация земли с использованием тракторов, связанная со всё более снижавшимися ценами на продукцию сельского хозяйства, к 1920-м годам привела к тому, что в период засухи 1930 года «израненная земля раскололась». К 1934 году в ряде районов на Среднем Западе никакой влаги не было обнаружено уже на глубине в три фута. Ветер начал поднимать сухую пыль, создавая высокие «волны» длиной в тысячи футов, ставшие известными как «чёрные метели». Невозможность заниматься сельским хозяйством привела к тому, что тысячи переселенцев, прозванных «оки», отправились в другие штаты США, в особенности — в Калифорнию. Такие беженцы стали одним из ключевых символов разрушений десятилетия Великой депрессии — отчасти благодаря работе фотографа Доротеи Ланж и её мужа, экономиста Пола Тейлора. Писатель Джон Стейнбек внёс свой вклад, опубликовав бестселлер «Гроздья гнева», экранизированный в 1940 году.

     Семейные фермы средне-западного региона начали массово «уходить с молотка» в связи с дефолтами по ипотеке. По всему региону группы соседей собирались на таких аукционах, чтобы запугать потенциальных покупателей, отстранив их от участия в торгах — подобная насильственная тактика позволяла бывшим владельцам «купить» свой бывший дом всего за 1 цент. В апреле 1933 года в городе Ле-Марсе штата Айова толпа фермеров похитила местного судью, отказавшегося приостановить судебное производство по взысканию ипотечных долгов: после побоев и угрозы линчевания толпа оставила его голым в придорожной канаве. Вскоре губернатор штата ввёл в полудюжине округов военное положение. Ситуация в Южной Дакоте была аналогичной. В том же году организация «Farmers' Holiday Association» во главе с популистом Майло Рено (Milo Reno) потребовала прекращения банковских взысканий как таковых; группа также потребовала санкционированных правительством кодексов и гарантии цен на сельхозпродукцию — то есть, аналога промышленного NRA.  

     В октябре 1933 года Майло Рено призвал к «забастовке фермеров»; после собрания в Де-Мойне (Айова) губернаторы Северной и Южной Дакоты, самой Айовы, Миннесоты и Висконсина одобрили программу Рено. Губернатор Уильям Лангер пригрозил использовать национальную гвардию своего штата, чтобы перекрыть вывоз из штата пшеницы по цене «ниже себестоимости». Сельские сторонники инфляции пригрозили новым маршем на Вашингтон. Рузвельт, опасавшийся «аграрной революции», признал, что фермеры «должны получить более высокие цены [на свою продукцию] для погашения своих долгов».

Золото, инфляция и конфискация.

     Во время Великой депрессии, 5 апреля 1933 года президентом США Франклином Рузвельтом был подписан Указ № 6102 о фактической конфискации у населения и организаций золота, находившегося в слитках и монетах. Дабы не спровоцировать сильное падение своего рейтинга, на церемонии подписания постановления Рузвельт прямо сказал присутствующим, что автор документа — не он. Даже секретарь Казначейства заявил, что не был ознакомлен с документом, лишь добавив — «…это то, на чем настаивали эксперты».

     Согласно указу все находящиеся на территории США физические и юридические лица (в том числе иностранные граждане и компании, хранившие золото на территории США), за редким исключением, были обязаны до 1 мая 1933 года обменять золото на бумажные деньги по цене 20,66 долл. за тройскую унцию в любом банке на территории США, имевшем на тот момент право принимать золото. Также объявлялись незаконными любые контракты и ценные бумаги, номинированные в золоте, выплаты по ним предписывалось производить бумажными деньгами в соответствии с указанным обменным курсом.

      В дальнейшем золото направлялось в хранилище золотого запаса США в Форт Ноксе (штат Кентукки) Федеральной резервной системы, строительство которого было завершено к концу 1936 года. После окончания сбора золота его официальная цена была резко поднята до $35 за унцию. Целью Указа Рузвельт назвал облегчение критического положения в банковской отрасли, а также предотвращение панического вывоза золота за рубеж.

     Не подлежало конфискации золото на территории США, принадлежавшее иностранным государственным банкам и иностранным государствам, а также предназначавшееся для международной торговли. Частные лица могли оставить себе золота не более чем на $100, а также редкие и имеющие коллекционную ценность монеты. Отдельно регламентировались незначительные запасы золота, предназначавшиеся для профессиональной деятельности.

     За уклонение от сдачи золота были установлены репрессивные меры: штраф до 10 000 долл. и/или тюремное заключение до 10 лет. Было зафиксировано множество случаев преследования частных лиц и компаний за попытки укрывательства и совершения сделок с золотом.

      Оборот ценных бумаг, номинированных в золоте, был восстановлен лишь в 1964 году. Однако по ним всё ещё нельзя было получить физическое золото. Оборот золота как товара был восстановлен в 1974 году.

     Отказ от участия в Лондонской экономической конференции позволил Рузвельту заняться полноценной инфляционной политикой. При этом президент поддержал «весьма сомнительную» теорию профессора Корнеллского университета Джорджа Уоррена (George Frederick Warren) о том, что значительные государственные закупки золота смогут стимулировать инфляцию — ортодоксальные банкиры «пришли в ужас» от идеи, но Рузвельт не принял их возражений. В конце октября 1933 года он объявил, что Финансовая корпорация по реконструкции начнёт скупать золото, добываемое в США, по «ценам», которые будут определяться после «консультаций» с министром финансов и президентом. Своим решением президент начал «один из самых странных эпизодов в истории американских финансов»: в течение нескольких недель Рузвельт за завтраком назначал цену на золото — в один из дней он поднял цену на 21 цент, поскольку счёл, что это было «счастливое число». Данный эпизод привёл к тому, что администрацию покинул целый ряд экономистов: Рузвельт лично уволил одного из видных «инакомыслящих», заместителя министра финансов Дина Ачесона.

      «Закон о покупке серебра», принятый в июне 1934 года, был другим «новаторским» шагом того времени, не имевшим заметного влияния на американскую экономику — помимо самих производителей серебра. На международном уровне он стал катастрофой для Китая — единственной крупной страны, которая всё ещё придерживалась серебряного стандарта. Если до этого депрессии и дефляции не затронули Китай, то начавшийся вывоз из страны серебра привёл в резкому падению китайской экономики. Осенью 1935 года китайское правительство было вынуждено отказаться от серебряного стандарта, что заметно ударило по легитимности режима Чан Кайши и вызвало у него «определённое чувство обиды» на США.

     К моменту завершения программы покупки золота в январе 1934 года цена на него выросла с 21 до 35 долларов за унцию. Доллар формально потерял около 40 % своей «золотой» стоимости, но внутренние цены на сырьевые товары фактически даже немного снизились. Джон Кейнс описал попытку манипулирования валютой, предпринятую Рузвельтом, как «золотой стандарт подшофе». Вскоре после этого Кейнс был вызван в Белый дом: после встречи Рузвельт предположил, что «[Кейнс] больше математик, чем политический экономист» — а Кейнс сообщил, что сам он «полагал, что президент был более грамотен в экономике».

      Однако к концу 1933 года основные сельскохозяйственные программы Нового курса начали приносить плоды: Администрация фермерского кредита (Farm Credit Administration) начала рефинансировать ипотечные договоры, спасая семейные фермы от кредиторов, а пособия в рамках ААА начали спасать семьи от голода. Сельское хозяйство стало постепенно стабилизироваться, хотя полномасштабного восстановления и не наблюдалось.

«Закон о регулировании сельского хозяйства» (AAA)

Модель сельскохозяйственной политики, созданная Новым курсом во многом была связана с деятельностью Министерства сельского хозяйства США: с этим «островом государственной силы в океане слабости». Если FERA, CWA и NRA задумывались как временные чрезвычайные подразделения и создавались фактически с нуля, то программа ААА нашла поддержку в уже устоявшемся министерстве, основанном ещё в 1889 году. При этом идеи, лежавшие в основе ААА, базировались на том же убеждении в благотворном влиянии дефицита, которое породило NRA и её промышленные кодексы.

Программа по возрождению сельского хозяйства, ключевым создателем которой являлся профессор Милбурн Уилсон, была радикальной с точки зрения самих фермеров: «План внутренних ассигнований» предполагал взимание налога с сельхозпроизводителей и использование вырученных средств на выплаты фермерам за то, чтобы те ничего не сажали. Нацеленная на предотвращение посадки потенциально избыточных сельхозкультур, AAA была дополнена программой «товарного кредита» — направленной на предотвращение попадания продукции на рынок (Commodity Credit Corporation). Накануне начала Второй мировой войны и введения программы льготной покупки продуктов, министерство имело на своих складах треть годового урожая хлопка стоимостью в несколько миллиардов долларов — а также, несколько меньшее количество кукурузы и пшеницы(весь федеральный бюджет страны в 1929 году был около 5млрд. долларов). Ситуация, когда голодные и раздетые городские бедняки сосуществовали с явно избыточной сельхозпродукцией, подлежавшей складирования или уничтожения, была прямо охарактеризована современниками как «идиотская» — в письме фермера, опубликованном в газете «New York Times», приводилось мнение, что «нечто нарушило упорядоченный процесс нашего мышления». Проведение этого закона в жизнь привело к тому, что запахали 10 млн. акров засеянных хлопком площадей, уничтожили 1/4 всех посевов. За один год действия ААА было забито 23 млн. голов рогатого скота и 6,4 млн. голов свиней. Мясо убитых животных превращали в удобрения.

Министр сельского хозяйства Генри Уоллес, среди советников которого был мистик Николай Рерих, продолжил свою деятельность несмотря на многочисленные возражения. Уоллес также продолжал настаивать, что фермерство являлось формой бизнеса — и что это должен был быть прибыльный бизнес. Деятельность органов AAA Уоллес описывал как образцы «экономической демократии» — реальность была далека от подобной оценки. Местные комитеты по контролю за производством, созданные чиновниками и устанавливавшие производственные квоты в своих округах, состояли преимущественно из наиболее состоятельных крупных фермеров, которые иногда применяли и «меры устрашения» в отношении своих менее состоятельных соседей.

ААА имела скромные успехи: чистый доход фермерских хозяйств вырос на 50 % в период между 1932 и 1936 годами. Цены на хлопок повысились с менее чем 7 центов за фунт в 1932 году до более чем 12 центов в 1934 году; цена на пшеницу за аналогичный период выросла с 38 до 86 центов за бушель. Урожай пшеницы снизился со среднегодового показателя в 864 миллионов в 1928—1932 годах до 567 миллионов бушелей в 1933—1935. При этом программа ААА была ответственна менее чем за 7 % от данного сокращения — погода была основным фактором.

Одновременно, ситуация заметно ухудшилась для негров-арендаторов Юга, поскольку сокращавшие посевы белые арендодатели более не нуждались в том же количестве работников. Согласно закону, арендодатели должны были делиться получаемыми ими правительственными платежами со своими работниками — на практике, ничтожная часть «помещиков» была готова раздавать деньги неграм. Так, в 1933 году плантаторы забрали себе 90 % выплат, а «петли и костры» Ку-Клукс-Клана задавили протесты работников в зародыше. Попытки сделать линчевания федеральным преступлением не нашли поддержки у Рузвельта, опасавшегося потерять поддержку южан в других инициативах Нового курса — Юг фактически сохранял «право вето» на любые законодательные изменения на протяжении всего Нового курса. Одновременно президент выразил надежду, что постепенно на юге сформируется «новое поколение лидеров».

Бедственное положение в южных штатах стало наиболее острым предметом раздора между двумя фракциями в самом Министерстве сельского хозяйства. С одной стороны, в министерстве работали профессиональные сельскохозяйственные бюрократы, полагавшие, что основная цель их деятельности заключалась в росте цен на сельхозпродукцию. С другой стороны, многие молодые сотрудники — зачастую юристы по образованию, не имевшие опыта сельской жизни — полагали, что забота о благополучии самих землепашцев также входила в сферу ответственности министерства. Попытка «либералов» AAA организовать прямые выплаты чернокожим работникам столкнулась с ожесточённым сопротивлением плантаторов — утверждавшим, что «их неграм» деньги не были нужны. Вскоре министерство было «очищено» от либералов. В итоге, шведский экономист Гуннар Мюрдаль описал деятельность ААА на Юге США как американский аналог европейского огораживания.

    По всей стране мужчины и женщины, забытые в политической философии правительства, смотрят на нас, ожидая указаний, что им делать, и более справедливого распределения национальных богатств… Я обещаю новую сделку для американского народа. Это не просто политическая кампания. Это призыв к оружию. 
     Оригинальный текст (англ.)     Throughout the nation men and women, forgotten in the political philosophy of the Government, look to us here for guidance and for more equitable opportunity to share in the distribution of national wealth… I pledge myself to a new deal for the American people. This is more than a political campaign. It is a call to arms. 

— Ф. Рузвельт, Речь о «забытом человеке», «Time» от 11 июля 1932

    «Новый курс» (англ. New Deal хотя переводится как «новая сделка», в дальнейшем будем использовать общепринятый перевод) — экономическая и социальная программа, проводившаяся администрацией президента США Ф. Рузвельта с 1933 по 1939 год и нацеленная как на преодоление последствий Великой депрессии, так и на структурные реформы в промышленности, сельском хозяйстве, финансах, энергетике и трудовых отношениях. Новая программа, заметно усилившая аналогичные действия предыдущей администрации Г. Гувера.

     Краткий обзор

    Действия Рузвельта привели к удорожанию найма рабочей силы, а значит, и к сокращению занятости. В соответствии с Национальным законом о восстановлении промышленности, принятым в 1933 году, была создана Национальная администрация восстановления, которая дала «добро» на создание примерно 700 картелей, чьи уставы в обязательном порядке устанавливали уровень зарплат, превышавший рыночный. Массовым увольнениям способствовал и Национальный закон о трудовых отношениях, вступивший в силу в 1935 году (он более известен как Закон Вагнера): этим актом санкционировались монополия профсоюзов, насильственные методы проведения забастовок и повышение зарплат в промышленности. В конце 1937 — начале 1938 года General Motors всего за три месяца уволила четверть работников, а общее количество произведенных в США автомобилей сократилось почти на 50%. Экономисты Ричард К. Веддер (Vedder) и Лоуэлл Э. Гэллауэй (Gallaway) — авторы опубликованной в 1997 году книги «Без работы» (Out of Work) — делают вывод: если бы не повышение издержек на зарплату, вызванное «новым курсом», уровень безработицы в стране по состоянию на 1940 год был бы ниже на 8 процентных пунктов.

     В период Великой депрессии уровень налогообложения в США вырос в два с лишним раза, а налоговые поступления в федеральный бюджет увеличились с 1,6 миллиардов долларов в 1933 году до 5,3 миллиардов в 1940-м. Доля федеральных налогов в объеме ВВП за период 1933-1940 годов резко повысилась — с 3,5 до 6,9%. Простых граждан непосредственно затронуло повышение пошлин на алкоголь и вычетов из зарплаты на социальное обеспечение. Рузвельт еще больше увеличил налоговое бремя, повысив подоходный налог для физических и юридических лиц, акцизы, налоги на недвижимость и имущество, передаваемое в дар. Он ввел налог на нераспределенную прибыль. Все эти поборы привели к сокращению объема денежных средств, которые предприниматели могли потратить на расширение производства и создание новых рабочих мест.

     «Направленное против бизнеса налоговое законодательство также не могло не оказать негативного влияния на уровень занятости. Кроме того, в результате постоянных изменений законов о налогообложении (в 1932, 1934, 1935, 1936 годах) у делового сообщества возникло сильнейшее чувство неуверенности в завтрашнем дне. Поскольку принимаемые компаниями решения о дополнительных капиталовложениях чрезвычайно зависят от их способности планировать свою будущую деятельность, усиление неопределенности как правило ведет к сокращению инвестиций… их объем в соотношении с объемом производства находился на низком уровне».

     Законы о ценных бумагах, принятые в рамках «нового курса», еще больше усугубили ситуацию с занятостью, затрудняя предпринимателям задачу привлечения капиталов.

     В апреле 1933 года Рузвельтом был подписан Указ о фактической конфискации у населения и организаций золота, находившегося в слитках и монетах.

     Принятый «Закон о регулировании сельского хозяйства» (AAA) направленный на взимание налога с сельхозпроизводителей и использование вырученных средств на выплаты фермерам которые ничего не сажали, а также выкупа излишка продовольствия для последующей утилизации, привёл к парадоксальной ситуации существования недоедающей части общества при наличии забитых продовольствием складах.

     Великая депрессия не была неизбежной. В конце концов, в 1920 году страна тоже прошла через сильный спад, но он продлился лишь около года. Тогда президентом был Уоррен Дж. Гардин, и ему удалось справиться с задачей, которая Рузвельту оказалась не по зубам. Лозунг Гардинга «меньше государства, больше бизнеса» оказался куда более эффективной установкой, чем провальный рузвельтовский «новый курс».

     Политическая обстановка в мире и в США

     В 1932—1933 годах в мире в целом и в Западном полушарии в частности нарастали настроения в пользу диктаторской формы правления. В частности в Латинской Америке в 1930 году правительства шести стран — Аргентины, Бразилии, Доминиканы, Боливии, Перу и Гватемалы — пали в результате военных переворотов; к 1932 году то же произошло в Эквадоре, Сальвадоре и Чили.

Наблюдая со стороны за режимами Гитлера, Муссолини и Сталина, многие в США призывали к подражанию им: в тот момент крайне правые или крайне левые режимы представляли собой «более динамичные силы» по сравнению с либеральными политическими системами. Так, бывший политический наставник Рузвельта Альфред Смит — ставший к тому моменту активным критиком своего давнего протеже — сравнил текущий кризис с чрезвычайной ситуацией времён Гражданской войны. Он полагал, что следовало «положить на полку» Конституцию США и оставить её там до конца кризиса. Одновременно республиканский губернатор Канзаса заявил, что предпочёл бы «железную руку диктатора» текущему политическому «параличу».

     Положение дел

     Конец 1932 года отличался высокой волатильностью на финансовых и товарных рынках США: было неясно, с какой ситуацией в экономике предстояло столкнуться Рузвельту при вступлении в должность. 10 ноября 1932 года его помощник Адольф Берли составил «предварительную законодательную программу» (меморандум) для деятельности новой администрации, в которой предупредил, что «к 4 марта следующего года у нас может быть что угодно: от экономического роста до революции». Идеи Рузвельта о преодолении депрессии в тот период мало отличались от того, что уже реализовывалось ранее Гувером — за одним важным исключением: если Гувер был явным сторонником бюджетной дисциплины, то отношение Рузвельта к масштабным тратам и стимулированию инфляции было более терпимым. Гувер был обеспокоен тем, что склонный к экспериментам Рузвельт, повторит опыт Германии, где гиперинфляция наблюдалась с 1923 года.

     Первый Новый курс (1933—1934)

     В 1933 году город Вашингтон, «отчётливо южный колорит» которого отмечали наблюдатели, не был ни политическим, ни экономическим центром США — неспешный ритм городской жизни заметно контрастировал с Нью-Йорком или Чикаго. При этом сам город пережил строительный бум как раз в годы Нового курса: возведение зданий для 25 000 государственных служащих в «Федеральном треугольнике» стало важнейшим из строительных проектов. Общее число федеральных служащих в округе Колумбия почти удвоилось с 1933 по 1936 год: с 70 000 до 123 000 человек. В 1934 году журнал «Fortune» написал, что город Вашингтон «парадоксальным образом, наконец, стал столицей США».

     Сто дней Рузвельта

     «Всплеск законодательной активности», наблюдавшийся в начале президентского срока Рузвельта, получил название «Сто дней»: он начался с инаугурации в начале марта и завершился с закрытием специальной сессии Конгресса, 16 июня. В этот период Рузвельт направил в Конгресс 15 посланий и, в свою очередь, подписал пятнадцать новых законов. Подобное «президентское лидерство» было «беспрецедентным и непревзойдённым» в истории США — где противостояние президента и Конгресса имели вековую историю. То же лидерство сформировало и значительную часть «исторической репутации» всего Нового курса. Одновременно, поколения историков и экономистов пытались оценить экономическое и социальное воздействие от принятых мер, стараясь найти в них нечто общее — обнаружить их «коллективную идеологическую идентичность».

     В ходе «Ста дней» был принят «Чрезвычайный закон о банках» (EBA), «Закон об экономике» и «Закон о регулировании сельского хозяйства» (AAA). Были созданы Гражданский корпус охраны окружающей среды (ССС), Администрация общественных работ (PWA) и Администрация долины Теннесси (TVA). В тот же период началось движение к отмене золотого стандарта и Сухого закона: в отношении алкоголя был принят Закон о доходах от пива и вина, открывший путь к ратификации в декабре Двадцать первой поправки к Конституции(Отменяла ранее принятую Восемнадцатую поправку («Сухой закон»). При этом допускаются ограничения на оборот алкоголя на уровне штатов). «Закон о восстановлении промышленности» (NIRA) и созданное им «Национальное управление по восстановлению» (NRA) — наряду с прямой помощью населению в рамках программы FERA — определили восприятие американцев новой политики президента.

     В последний день созыва Конгресса законодатели приняли «Закон о банковском деле Гласса — Стиголла» и, вопреки возражениям Рузвельта, также приняли «Закон о страховании банковских вкладов» (FDIC), «Закон о фермерском кредите» и поддержали законопроект о железнодорожном регулировании. Подписывая многочисленные законы, поступившие с Капитолийского холма, Рузвельт назвал 16 июня «важнейшим днём» в истории США.

      Вариативность принятых мер была огромна: меры варьировались от ортодоксального сокращения бюджета до огромных расходов на общественные работы; от жёсткого контроля за деятельностью финансистов с Уолл-стрит до фактической картелизации целых отраслей под надзором правительства; от преднамеренного уничтожения урожая до внимания к проблемам экологии. Рузвельт «одновременно шёл во всех направлениях», что отражало его склонность к действиям и экспериментам. Инфляция — как средство от депрессии — было, по сути, единственным общим пунктом всех президентских инициатив: если в начале апреля Рузвельт назвал инфляцию «неизбежной», то в июне он уже счел её «желательной».

     Закон Гласса — Стиголла

     Главная банковская «реформа» Рузвельта — Закон Гласса-Стиголла обернулся разукрупнением самых устойчивых финансовых учреждений, в том числе J.P. Morgan & Company. Это были структуры универсального типа, выполнявшие функции как коммерческих (вклады, кредитование), так и инвестиционных банков (гарантированное размещение ценных бумаг). Чиновники нацелились на них, поскольку считали андеррайтинг ценных бумаг одним из факторов, неизменно приводящих к банкротству банков.

     В 1986 году Юджин Н. Уайт (White) опубликовал результаты своих исследований: по его данным, в 1920-х годах, до принятия Закона Гласса-Стигелла, банки, занимавшиеся как обслуживанием депозитов и кредитованием, так и размещением ценных бумаг, банкротились реже, чем инвестиционные финансовые учреждения, не занимавшиеся андеррайтингом. Кроме того, отмечал Уайт, в 1930-1933 годах обанкротилось 26,3% от общего количества банков в стране; в то же время из банков, занимавшихся андеррайтингом, рухнули лишь 7,6%. Причина большей устойчивости универсальных банков, по мнению Уайта, заключалась в диверсифицированном характере их деятельности.

     Рузвельт ничего не сделал, чтобы устранить главную причину 90% банковских банкротств — принимавшиеся на региональном и федеральном уровне законы о бесфилиальных банках, ограничивавшие их операции деятельностью одной штаб-квартиры и тем самым не позволявшие диверсифицировать кредитные портфели и источники привлечения средств. Вероятность банкротства бесфилиальных банков была чрезвычайной высокой, если экономическая ситуация в районах, где они действовали, ухудшалась, поскольку они выдавали кредиты только местным заемщикам, многие из которых утрачивали платежеспособность, и вклады тоже делались местными жителями, забиравшими свои деньги при возникновении трудностей. В Канаде, где банкам было разрешено открывать филиалы по всей стране, ни одно финансовое учреждение за весь период Великой депрессии не обанкротилось.

     В 1935 году Рузвельт подписал Закон о банках, централизовавший управление сектором в руках ФРС. Сосредоточение полномочий в руках ФРС означало, что их ошибки наносили ущерб не какому-то одному городу или региону, а всей стране.

     Первый «тревожный звонок» прозвучал в июле 1936 года, всего через пять с половиной месяцев после начала деятельности «обновленной» ФРС. Ее руководство на 50% увеличило объем обязательных банковских резервов — т.е. повысило долю имеющихся у банка средств, которые должны были лежать в его сейфах, а не одалживаться или реинвестироваться. 30 января 1937 года ФРС вновь повысила объем обязательных резервов — еще на 33,3%.

     Лондонская конференция (1933)

     Золотой стандарт стоял на пути у инфляции: повышение цен привлекало в страну импорт, который оплачивался золотом. Сокращение запасов золота уменьшало денежную базу, что снижало цены — то есть «подавляло инфляционный цикл в зародыше». Британское решение отказаться от золотого стандарта, принятое в сентябре 1931 года, было мотивировано данным циклом. Понимал ли Рузвельт связь золотого стандарта и дефляции, остаётся не вполне ясным и в XXI веке: так, на пресс-конференции 19 апреля он заявил, что «абсолютно точно» намерен вернуть Соединённые Штаты к золотому стандарту, добавив также, что «одна из вещей, которые мы надеемся сделать — это вернуть весь мир обратно к какой-то форме золотого стандарта». У международных наблюдателей создалось впечатление, что США ожидали предстоящей Всемирной экономической конференции в Лондоне, как раз для того, чтобы стабилизировать международные обменные курсы и восстановить золотой стандарт в международной торговле. 16 мая Рузвельт, как казалось современникам, повторил свои заверения в обращении «Appeal to the Nations of the World».

     3 июля Рузвельт лишил перспектив Лондонскую конференцию: он отправил делегатам, ждавшим его в столице Британской империи, сообщение о том, что Соединённые Штаты не будут участником усилий по стабилизации обменных курсов и не вернутся к золоту «в обозримом будущем». Проведение мировой конференции без США не имело смысла.

     Послание Рузвельта уничтожило любую дальнейшую перспективу международного сотрудничества в борьбе с общемировой депрессией.

     Продолжение экономической депрессии

     В июле 1933 года Гарри Хопкинс(государственный и политический деятель, ближайший соратник Ф. Д. Рузвельта) отправил журналистку Лорену Хикок, в командировку по США. Целью поездки был сбор сведений о жизни людей во время Депрессии, способный дополнить массив формальных статистических данных, поступавший в Вашингтон: Хопкинс надеялся «придать смысл» потоку абстрактных чисел. Информация, полученная в ходе данной командировки, стала — несмотря на отдельные расовые и классовые стереотипы автора — одним из ключевых исторических источников как о Новом курсе, так и Великой депрессии в США, в целом.

      Письма от Хикок подтверждали «мрачные очертания» истории, которую создавали данные статистиков. Акционеры, потерявшие ¾ своих активов, пенсионные фонды, с трудом сводившие концы с концами, колледжи и университеты, потерявшие большую часть своих пожертвований и вкладчики, потерявшие около 7 миллиардов долларов — всё это составляло картину американской жизни 1933 года. Взыскания по ипотечным кредитам — в рамках которых 150 000 домовладельцев потеряли свою собственность в 1930 году, ещё 200 000 и 250 000 в 1931 и 1932 году, соответственно — не только лишили жилья миллионов людей, но и обрушили цены на недвижимость. Сразу несколько штатов и около 1300 муниципалитетов, столкнувшись с сокращением налоговых поступлений, не выполнили свои обязательства перед кредиторами. Затем муниципалитеты и штаты урезали свои социальные обязательства и сократили заработную плату персоналу. Власти Чикаго зимой 1932—1933 годов перестали выплачивать зарплату городским учителям.

      Валовой национальный продукт к 1933 году сократился до половины от уровня 1929 года. Предприятия практически прекратили закупать новое оборудование: в 1933 году они инвестировали в развитие производства всего около 3 миллиардов долларов — против 24 миллиардов в 1929. При этом некоторые отрасли были фактически защищены от депрессии: так производители обуви и сигарет испытали лишь незначительный спад спроса на свою продукцию. Другие отрасли практически прекратили свою деятельность: например, сокращение производства автомобилей сразу на ⅔ привело к спаду и в других отраслях тяжелой промышленности. Так выплавка чугуна и стали снизилась на 60 %, а производители станков сократили выпуск своей продукции почти на две трети.

      Жилищное и промышленное строительство сократилось до менее чем 20 % от своего объёма до начала Великой Депрессии — за этим последовала сокращение спроса на продукцию лесозаготовительных и сталелитейных заводов. Тысячи лесорубов, инженеров, архитекторов, плотников, сантехников, маляров и электриков остались без работы, пополнив «безмолвные косяки» безработных, «дрейфовавших» по улицам каждого американского города. К 1933 году простаивало 20 % рабочей силы страны.

      Но ключевой жертвой депрессии всё же стала американская деревня («сельские американцы»): доходы фермеров к 1932 году упали с 6 миллиардов долларов до 2 миллиардов.

      Собрав воедино поступавшие к нему сведения, Хопкинс обнаружил, что типичным безработным в городе был белый рабочий-мужчина в возрасте 38 лет, являвшийся главой семьи; он чаще всего являлся неквалифицированным или полуквалифицированным рабочим в обрабатывающей или механической промышленности, имевшим около 10 лет рабочего стажа после окончания начальной школы; к 1933 году он не работал по основной специальности более 2,5 лет. Хопкинс пришёл к выводу, что таких людей, особенно пожилых, «никогда не спасёт частная индустрия»: безработица стала структурной.

      Федеральная администрация чрезвычайной помощи (FERA)

     В мае 1933 года Хопкинс — как глава Федеральной администрации чрезвычайной помощи (FERA) — распределил 250 миллионов долларов правительствам штатов «по мере необходимости». Конгресс и губернаторы тщетно пытались узнать «формулу», с помощью которой Хопкинс распределял данные средства. Ситуация была настолько критической, что губернатор штата Огайо Мартин Дейви подписал ордер на арест самого Хопкинса, если бы тот оказался на территории штата. Более поздние исследования показали, что у Хопкинса действительно была формула: основываясь на опыте Рузвельта, долго взаимодействовавшего с городскими «политическими машинами», федеральные чеки поступали в колеблющиеся штаты — в попытке завоевать голоса избирателей и укрепить политическую лояльность населения. При этом, федеральное правительство всё же сделало первые шаги в деле оказания прямой помощи населению страны.

    Краткая история существования FERA ярко выявила, по мнению профессора Кеннеди, как практические трудности, так и политико-философские конфликты, которые окружали американские федеральные программы социального обеспечения. Громоздкая административная архитектура FERA отражала специфические характеристики федеративного устройства США. «Настороженность» в отношении центральной власти была одной из основ американской политики с момента образования союза. Начиная с FERA, серия новаторских общенациональных политических практик 1933—1939 годов, составлявшая Новый курс, изменила данную культуру — оставив одно из самых противоречивых своих наследий.

     Хопкинс стремился продемонстрировать «яркую энергию», выделив более 5 миллионов долларов уже в первые 2 часа своего пребывания в должности главы FERA. Но именно скорость привела Хопкинса и к серии «неловких и спорных» решений, сформировавших его непростые отношения с местными агентствами социального обеспечения. FERA являлась чрезвычайным органом, беспрецедентным и созданным с нуля: головной офис в Вашингтоне, в котором никогда не работало более нескольких сотен человек, полагался в своей деятельности на данные с мест. Система предполагала, что сами штаты и округа проверяли заявителей и распределяли помощь. В результате, борьба за «привилегию распределения средств» обострилась именно на местах, а опасность того, что местные власти начнут манипулировать данными, чтобы использовать средства FERA в своих политических целях, вынуждала организацию вводить ограничения. В итоге, прямые денежные выплаты практически никогда не производились агентством: FERA поручила местным отделениям создавать пункты для раздачи еды и одежды — подобная практика была названа самим Хопкинсом «самой унизительной» из всех возможных форм помощи.  

     Специальные талоны, которые можно было обменять на определённые товары в местном магазине, вызывали немного меньше возмущения у получателей помощи. Талоны можно было обменять на бобы и рис, но на них нельзя было приобретать бритвы, табак, карандаши или лекарства. Сам Хопкинс крайне негативно относился к данной практике, полагая, что отсутствие выбора «наносило больше вреда человеческому духу», чем даже недостаток витаминов.

      Помимо бюрократических и политических проблем, FERA столкнулась и с проблемами в социальной сфере, являвшимися частью глубоко укоренившихся культурных ценностей. Хотя Великая депрессия и стала массовой социальной катастрофой, которая «без разбора» обрушилась на самые широкие слои американского общества, среди многих американцев сохранялась вера в то, что обнищавшие сограждане были сами виноваты в своём бедственном положении. В частности сохранялась вера в то, что безработные были «подлецами и негодяями», не имевшими право претендовать ни на сочувствие, ни — тем более — на финансовую помощь. Представители местной администрации, ответственные за социальное обеспечение, иногда были одними из наиболее стойких носителей данной точки зрения. В итоге, раздача продуктовых карточек обсуждалась в 30-е годы в основном как проблема поддержания потребительского спроса, а не как политика борьбы с голодом.

      В октябре 1933 года, Хопкинс согласился, что в деятельности FERA есть системные проблемы; к тому моменту он также фактически исчерпал и первоначальные ассигнования в 500 миллионов долларов. А экономического восстановления, которое могло бы «поглотить» миллионы безработных, не было видно даже в отдалённой перспективе. Наступавшая зима 1934 года явно требовала новой программы помощи.

      Управление гражданских работ (CWA)

     Ответом Хопкинса стало создание Управления гражданских работ (CWA), появившегося 9 ноября при поддержке Рузвельта. CWA полагалось на финансирование из бюджета Администрации общественных работ (PWA), а свой административный аппарат оно формировало за счёт других учреждений федеральной власти — всё ещё крайне немногочисленных. Армейские военные склады поставляли CWA инструменты и материалы, а Администрация ветеранов — одно из немногих федеральных агентств с действовавшей по всей стране сетью офисов — стала казначеем для CWA. Эффективность новой модели позволила уже в течение первых двух недель выдать чеки примерно 800 тысячам рабочих; к январю 1934 года CWA приняла на работу уже 4,2 миллиона мужчин и женщин.

     Ключевым словом в новом управлении было слово «работа»: CWA не выдавало пособия, а нанимало работников. Половина трудоустроенных была взята из уже имевшихся списков помощи FERA, а вторую половину составили безработные, которые более не подвергались никаким проверкам. CWA выплачивало минимальную заработную плату, индексировавшуюся с учётом региональных условий: 40 центов в час для неквалифицированной рабочей силы на юге США, 45 центов — в центральных штатах и 60 центов — на севере. За пять месяцев своего существования CWA выслала чеков на общую сумму в 833 960 000 долларов. В своей деятельности управление сосредоточилось на проектах «легкого» строительства и на техническом обслуживании уже имевшихся зданий и сооружений — то есть на том, что можно было организовать в сжатые сроки. Работники CWA модернизировали дороги и мосты, прокладывали канализационные трубы, обустраивали школы (в сумме, 40 тысяч), ремонтировали больницы и поставили 150 000 «надворных построек» для фермерских хозяйств. В каждом округе каждого штата остались следы от деятельности CWA; сами работники в основном воспринимали деятельность CWA не как раздачу пособий, а как «работу на правительство».

     В тот период изменилось и отношение к самому понятию «госслужащий». Благодаря активной пропаганде со стороны ФБР, значительно расширившего свой штат и полномочия в 1930-е годы, в массовой культуре — прежде всего в кинопродукции Голливуда — «культ гангстера» сменился «культом федерала» (англ. G-man).

     Именно восприятие работы в CWA как «работы на правительство» — наряду с ежемесячной тратой почти 200 миллионов долларов — обеспокоило Рузвельта. Он опасался, что «работа на правительство» может стать привычкой для граждан: Гувер в годы своего президентства был обеспокоен тем же вопросом. В январе 1934 года Рузвельт сообщил своим советникам, что им не стоит действовать так, как будто «в этой стране у нас будет постоянная депрессия». 31 марта он распорядился прекратить деятельность CWA.

В прошлом году средний россиянин получал на руки 64.000 рублей. Допустим, что от этой суммы можно откладывать по 20% каждый месяц на вклад под 10% годовых с ежемесячной капитализацией. Тогда накопить на свою квартиру получится примерно за 14 лет.

Сейчас вы уже праведно хотите написать комментарий, что это все туфта, и никакую квартиру за 14 лет купить не получится. Если это так, то мне уже удалось вам показать — даже при идеальных условиях, без инфляции и высокого спроса, средний россиянин не купит себе квартиру меньше, чем через 10-15 лет.

А теперь переходим к причинам, почему даже за 10-15 лет многие не могут на эту квартиру накопить и вынуждены залезать в ипотеку на 20+ лет.

Первая причина. Понаехали

В крупных городах цены всегда будут выше, потому что в них едет население со всей страны, которое формируют высокий спрос. Все думают «как похорошела Москва», и едут туда учиться/работать/жить. Спрос на жилье растет, а за ним - цены.

Вторая причина. Ожидания

Если вы живете в Росиии, то наверняка думаете, что через год цены на все будут сильно выше, чем сегодня. При таких мыслях логично покупать прямо сейчас, а не ждать. Вот люди и ищут, куда бы вложить свои деньги, пока те не обесценились. Недвижимость - один из базовых вариантов.

Центральный банк это видит и повышает ставку, чтобы успокоить инфляцию. Но на цены жилья это влияет слабо. Потому что за ростом ключевой ставки вырастут ставки по ипотеке. Вот все и продолжают влезать в последний вагон уходящего поезда, от чего цены растут еще сильнее.

Третья причина. Льготы

Строительство - важная отрасль экономики, и государству не выгодно, чтобы в этой отрасли сильно проседал спрос. Если это происходит, то государство вмешивается. Например, компенсирует банкам проценты по ипотеке, чтобы вы могли взять кредит на жилье под 5%, а не под 15%.

Если с этими льготами переборщить, то ипотеку начнут брать не только те, кому негде жить, но и те, кто хочет заработать на дешевой недвижимости. Спрос растет, растут и цены. В России именно это и происходило последние два-три года.

Четвертая причина. Страшно

Чем непредсказуемее будущее, тем сильнее люди стараются снизить свои риски. Поэтому в кризисы всегда растут в цене консервативные активы, в том числе и недвижимость.

Такой вот центовой коктейль получается. Он объясняет, почему средняя цена за квадратный метр растет каждый месяц. Сегодня он стоит 133 тыс. рублей. И это цена по стране, где цены в мегаполисах размываются региональными ценами.

Хотите узнать, что в мегаполисах? Будет больно. В СПБ средний квадратный метр стоит больше 200 тыс. рублей, а в Москве - больше 300к. Если немой вопрос "почему так дорого?" никуда не пропал, то перечитайте причины выше - с первой по четвертую.

Ну а если теперь вам более-менее ясно, откуда берутся такие цены на недвижку, то ставьте палец вверх или пишите дополнения в комментарии.

Источник: Простая экономика

    Дух ревущих двадцатых был отмечен общим ощущением новизны, связанным с современностью, и разрывом с традициями благодаря современным технологиям, таким как автомобили, кинематографом и радио, которые приносили «современность» значительной части населения. От формальных декоративных излишеств отказались в пользу практичности как в повседневной жизни, так и в архитектуре. В то же время популярность джаза и танцев росла вопреки настроениям Первой мировой войны. Этот период часто называют эпохой джаза.

    На самом деле никаких выдающихся экономических показателей страна не демонстрировала. С другой стороны, вероятно, это был последний экономический рост основанный лишь на своих силах, а не на экономической экспансии, печати необеспеченных денег(1960-е) и обмане экономических контрагентов или за счёт увеличения госдолга.

     Сельскохозяйственный кризис

      В 1920-х годах в стране была длительная сельскохозяйственная депрессия — продукт мировой войны и технологических изменений. С началом боевых действий в Европе в августе 1914 года, американские фермеры начали активно поставлять продовольствие на мировой рынок. Они стали как увеличивать площадь сельскохозяйственных земель, так и урожайность (благодаря более интенсивному возделыванию почвы, в особенности с появлением тракторов). Количество моторизованных сельскохозяйственных машин в военные годы увеличилось в пять раз, до 85 тысяч штук. С наступлением мира эта тенденция только усилилась и к концу 1920-х годов около миллиона фермеров обладали тракторами. А поскольку машины заменяли собой лошадей и мулов, под выращивание еды и выпас молочного скота высвободились ещё 30 миллионов акров бывших пастбищ.

    При этом, после перемирия от ноября 1918 года, мировое сельскохозяйственное производство постепенно вернулось к привычным довоенным паттернам(европейцы снова начали активно возделывать свои земли), в результате чего американские фермеры оказались на руках с огромными излишками продукции. Цены на их продукцию резко упали: хлопок упал с военного максимума в 35 центов за фунт до 16 центов в 1920 году; кукуруза упала с 1,50 долларов за бушель до 52 центов; шерсть упала с почти 60 центов за фунт до менее чем 20 центов. Хотя цены после 1921 года несколько увеличились, они не восстановились полностью вплоть до новой войны. Американские фермеры оказались в кризисе как в связи с перепроизводством, так и в связи с долгами, которые они брали на расширение и механизацию своего хозяйства, а в результате и рынок сбыта сократился и цены упали. Росло число разорений и все больше бывших землевладельцев становилось арендаторами; усилилась и депопуляция деревни.

    Американский конгресс неоднократно пытался найти средство спасения фермеров все 1920-е годы. После того как сельскохозяйственная депрессия перешагнула свой десятилетний рубеж, федеральное правительство в Вашингтоне приняло решение начать искусственно регулировать товарные рынки: было создано федеральное агентство для обеспечения финансирования сельскохозяйственных кооперативов, обладавшее, однако, весьма ограниченными средствами. В тот период Конгресс дважды принимал — а президент Калвин Кулидж дважды налагал вето на — законопроект Макнари-Хаугена (см. McNary–Haugen Farm Relief Bill). Законопроект предполагал, что федеральное правительство стало бы «покупателем последней инстанции» (этакий ФРС но в сфере сельского хозяйства) для излишков сельскохозяйственной продукции, которую оно затем должно было «утилизировать» на зарубежных рынках.

    Президент Герберт Гувер(1929-1933) считал, что проблемы американских фермеров являются неотложными: фактически его первым делом на посту президента стал созыв специального заседания Конгресса для разрешения сельскохозяйственного кризиса. 15 июня 1929 года Гувер подписан «Закон о сельскохозяйственном маркетинге» (Agricultural Marketing Act of 1929), который создал сразу несколько «стабилизационных корпораций» с капиталом в 500 миллионов долларов(10% федерального бюджета страны), финансируемых правительством и уполномоченных закупать излишки сельхозпродукции с рынка, чтобы поддерживать более высокий уровень цен. Но когда сельскохозяйственная депрессия 1920-х годов «слилась» с общей депрессией 1930-х, данные корпорации быстро исчерпали как свои складские мощности, так и финансовые средства.

     Политика «Доступных денег» и биржевой крах в 1929

     Согласно экономической теории того времени, рынки акций и облигаций отражали и предвидели «основополагающие реалии» в создании товаров и услуг; но к 1928 году американские фондовые рынки заметно оторвались от реальности. В то время как деловая активность неуклонно снижалась, цены на акции быстро росли. По словам Герберта Гувера, деньги на рынок текли так обильно, что «казалось, что Уолл-стрит пожирала все деньги мира». Часть денег поступала непосредственно от индивидуальных инвесторов, хотя в целом они были немногочисленны, а их ресурсы — скудны. Больше денег поступало от крупных корпораций: компании использовали накопленные ими за 1920-е годы значительные резервы не для инвестиций в машины и оборудование, а для приобретения акций («спекуляций на фондовом рынке»).Наибольшие же финансовые ресурсы предоставляла сама банковская система, также обладавшая значительными накопленными средствами: к 1929 году коммерческие банки впервые дали взаймы больше денег для игры на фондовом рынке и для инвестиций в недвижимость, чем для развития американских коммерческих предприятий. Федеральная резервная система США (ФРС) дополнительно «наводнила» банки ликвидностью, понизив в 1927 году ставку процента до 3,5 % и осуществив крупный выкуп государственных ценных бумаг.

    Значительная часть денег, предоставленных банками для покупки акций, шла не напрямую на фондовый рынок, а проходила через брокеров: они выдавали участникам рынка кредиты под залог акций.

    Начало разорения

     Вопреки общепринятой трактовки событий, начало краха биржи началось не 24 октября, в так называемый «черный четверг», а 3 сентября, когда индекс Доу-Джонса достигнув пика в 381,17 начал падать. Падение продолжалось и весь октябрь, в среду 23 октября, наступила первая масштабная ликвидация позиций: за день более чем 6 миллионов акций перешли из рук в руки, а капитализация рынка упала на 4 миллиарда долларов. На рынке началась «путаница», поскольку цены передавались из Нью-Йорка по всей стране через телеграф, который отставал почти на два часа. В «Черный четверг», 24 октября, рынок открылся резким падением; за день были проданы рекордные 12 894 650 акций; к полудню потери достигли 9 миллиардов долларов. Тем не менее, когда день завершился, на рынке произошло даже небольшое восстановление относительно внутридневных минимумов. В следующий вторник, 29 октября, было продано уже 16 410 000 акций (данный рекорд продержался 39 лет); «черный вторник» начал период практически непрерывного двухнедельного падения цен. К середине ноября капитализация снизилась на неполные 26 миллиардов долларов — что составляло примерно треть от стоимости акций в сентябре.

     Ответ на крах фондового рынка

     Ортодоксальная экономическая теория 1920-х годов утверждала, что спады в экономике были неизбежной частью бизнес-цикла. В периоды «болезни экономики» теория предписывала правительству воздерживаться от вмешательства в естественный процесс восстановления экономического организма — ярким сторонником подобных взглядов был, в частности, влиятельный министр финансов США Эндрю Меллон, занимавший свой пост с 1921 до 1932 года и полагавший, что в ходе кризиса «люди начнут усерднее работать, вести более нравственную жизнь». Приверженцы политики «невмешательства» (laissez-faire), являлись наиболее влиятельной группой экономистов в то время — хотя Гувер и не разделял их взгляды.

     Президент полагал, что федеральное правительство «должно использовать свои полномочия, чтобы смягчить ситуацию.  Первоочередной потребностью является предотвращение банковской паники, которая была характерна для предыдущих экономических спадов, а также — смягчение последствий для безработных и фермеров». Бизнес-сообщество не поддержало президента в 1929 году — напротив, «в течение некоторого времени после краха бизнесмены отказывались верить, что опасность была больше, чем обычный, временный спад», который не раз уже происходил ранее.

    Обещавший в ходе предвыборной кампании стать «инновационным, творческим лидером», Гувер постарался не допустить, чтобы «ударная волна» от обвала фондового рынка прошлась по экономике в целом. Он предполагал восстановить доверие к экономике — акцентировав внимание на существовании в США «надежной промышленности и торговли». Начиная с 19 ноября 1929 года президент начал проводить встречи с руководителями банковской системы страны, руководством американских железных дорог, представителями обрабатывающей промышленности и коммунальных служб: в течение неполных двух недель все они «произносили ритуальные заявления» об уверенности в основополагающей устойчивости экономики и своём оптимистическом взгляде на будущее.

    Слова были не единственным оружием. 5 декабря 1929 года Гувер публично проанализировал результаты своих ноябрьских встреч перед широкой аудиторией из четырёх сотен «ключевых людей» делового мира. Отметив, что лидеры бизнес-сообщества впервые объединились для достижения «общественного благосостояния», он заявил, что Федеральная резервная система уже ослабила свою политику кредитования, одновременно отказав в финансировании тем банкам, которые ранее выдавали кредиты для игры на фондовом рынке. Кроме того, в ходе встреч в Белом доме промышленники пошли на уступку и согласились сохранить неизменной заработную плату рабочих: они согласились с позицией президента, что «первый шок должен падать на прибыль, а не на заработную плату». По мнению Гувера это должно было поддержать покупательную способность населения — позднее в экономической теории подобная точка зрения стала прописываться Кейнсу как «революционная».

    В 1929 году федеральные расходы на строительство составили 200 миллионов долларов; штаты потратили на порядок больше — почти два миллиарда долларов — в основном, на строительство автомагистралей. Частная промышленность только в 1929 году потратила на свои строительные проекты около 9 миллиардов долларов. Это является хорошей иллюстрацией возможностей частного капитала по сравнению с государством. У государства просто не было ресурсов чтобы управлять экономикой в позитивном ключе (вставлять палки в колёса велосипеда намного дешевле прокладки велодорожки).

Для дальнейшего роста расходов со стороны федеральных властей имелись существенные ограничения: у Вашингтона не было ни соответствующего бюрократического аппарата, ни готовых к реализации проектов. Только к 1939 году, уже в рамках Нового курса Рузвельта, властям удалось добавить к своим расходам в данной сфере ещё 1,5 миллиарда. Уже послевоенные расчёты показали, что чистый стимулирующий эффект федеральной, региональной и муниципальной политик был в 1931 году больше, чем в любой последующий год десятилетия.

    Экономическая реальность, однако, была не так плоха как её рисуют наши современники. К концу 1930 года количество банкротств достигло рекордных 26 355, против 18000 в 1873-1879 при кратно меньшем размере экономики и 15000 в 1893-1897, валовой национальный продукт (ВНП) упал за год на 8 %, против 8% падения на панике 1907 года, в 1931 году падение уже составляло около 6,5%.

     Производство сократилось особенно резко в отраслях, производивших продукцию длительного пользования: на некоторых сталелитейных и автомобильных заводах падение достигло 38 %. И, несмотря на публичные заверения, частный бизнес постепенно начал фактически сокращать свои инвестиции. Последующие исследования показали, что в 1930 году около 4 миллионов рабочих являлись безработными (8,9 %). Однако, она не достигла уровней 1921 года: когда безработица составляла 11.7%, депрессии 1893-1897 с 13%. Влиятельный экономист, демократ Бернард Барух в мае 1930 года предположил, что президенту повезло, поскольку «перед следующими выборами, экономический рост начнёт набирать силу, и тогда [Гувер] сможет изобразить из себя великого руководителя, который вывел страну из экономического бедствия».

    Крах банковской системы

    Вплоть до последних недель 1930 года американцы все ещё имели разумные основания предполагать, что оказались втянуты в очередной спад в деловом цикле. Но в последние дни года в банковской системе США начались беспрецедентные события. Даже в период экономического бума 1920-х годов около 500 банков банкротились в США ежегодно; в 1929 году таких банкротств было 659, что не сильно выходило за пределы нормы. В 1930 году до октября закрылось примерно то же число банков; а в ноябре-декабре обанкротились сразу 600 банков.

    В основе особенности американской банковской системы того времени лежало как огромное количество самих банков, так и запутанная структура их функционирования; подобная ситуация стала наследием «войны» Эндрю Джексона с самой концепцией «центрального банка». В итоге, к 1929 году в США насчитывалось 25 000 банков, работавших под 52-мя различными режимами законодательного регулирования. Создание сети отделений крупнейших банков могло решить проблему, но формирование подобной сети было многолетней целью для «популистских атак» региональных политиков, видевших в такой сети распространение центральной власти в своих штатах. В итоге, в 1930 году только 751 американский банк управлял хотя бы одним филиалом и подавляющее большинство банков были «унитарными» учреждениями — в случае паники они могли обращаться только к собственным финансовым ресурсам. Около трети банков являлись членами ФРС, которая, хотя бы теоретически, могла оказать им помощь в трудные времена.

    Первой жертвой паники стали сельские банки, и так испытывавшие постоянные проблемы. 11 декабря 1930 года закрыл свои двери нью-йоркский банк «Bank of United States». Ряд наблюдателей того времени, наряду с позднейшими исследователями, объясняли падение банка преднамеренным отказом от его финансирования со стороны старых финансовых институтов Уолл-стрит — в особенности, с отказом банка «House of Morgan» прислушаться к призыву ФРС и прийти на помощь конкуренту. Т.е. ФРС вопреки своему уставу (цели своего создания), отказался становиться источником ликвидности, перенося эту, уже прописанную в законе, обязанность на частный банк, в отношении владельца которого организовали сенатское расследование, после того как он, фактически, урегулировал панику 1907 года.

    Приостановление деятельности «Bank of United States» стало крупнейшим банкротством коммерческого банка в истории США: в банке держали средства около 450 000 человек, потерявших в сумме около 286 миллионов долларов(небольшая сумма по сравнению с потерями в 26 млрд. долларов на фондовом рынке к середине ноября 1929). Более важным, чем прямые финансовые потери, стал психологический эффект: название банка вводило в заблуждение как многих американцев, так и зарубежных наблюдателей, полагавших, что он является официальным учреждением правительства страны. Одновременно, неспособность(нежелание) ФРС организовать спасение «потрясла доверие» к Федеральной резервной системе как таковой. В результате банки начали «отчаянно» бороться за выживание, не обращая внимания на то, какие последствия будут иметь их действия для банковской системы в целом.

    Международная торговля и золотой стандарт

   17 июня 1930 года президент подписал закон Смута-Хоули о тарифе (The Smoot-Hawley Tariff Act). Законом поднимались ставки пошлин на более чем 20 тысяч импортируемых товаров. Против закона выступили 1028 известных американских экономистов, американский промышленник Генри Форд лично встречался в Белом доме с президентом Гувером, убеждая ветировать закон, однако президент Герберт Гувер подписал его. Результатом стала ответная реакция других государств, поднявших пошлины на американские товары, что привело к резкому падению торгового оборота между США и европейскими странами. Импорт из Европы упал с $1,334 млрд. в 1929 году до $390 млн. в 1932 году, тогда как американский экспорт в Европу снизился с $2,34 млрд. до $784 млн.

    Большинство стран мира в 1929 году придерживалось золотого стандарта. Предполагалось, что золото гарантировало ценность денег; более того, его наличие гарантировало ценность национальной валюты за пределами границ государства, которое её выпускало, поэтому золото считалось незаменимым для международной торговли и устойчивости финансовой системы. Национальные правительства выпускали свои валюты в количествах, обеспеченных имевшимися золотыми запасами.

       21 сентября 1931 года Британия первой пошла на нарушение обязательств, выходившее за рамки экономической теории: британское правительство отказалось выполнять свои обязательств по выплате золота иностранцам. Вскоре более двух десятков стран последовали британскому примеру. Объём мировой торговли сократился с 36 миллиардов долларов в 1929 году до 12 миллиардов к 1932 году.

    Британский отказ нанёс новый удар по американской финансовой системе: американские банки держали в своих активах около 1,5 миллиардов долларов в форме немецких и австрийских обязательств, стоимость которых фактически обнулилась. Страх инвесторов за сохранность своих средств также проник в США: иностранные инвесторы начали выводить золото из американской банковской системы. Американские вкладчики последовали их примеру — и новая паника затмила панику последних недель 1930 года. Так 522 банка обанкротились всего за один месяц после британского отказа от золотого стандарта; к концу года число таких банков составило 2294(не такая критическая цифра на фоне 25000 бывших на момент начала кризиса).

    Повышение налогов

    Таким образом, к концу 1931 года американские власти столкнулись с более серьёзным кризисом, чем годом ранее. Гувер изменил свою тактику: он стал предпринимать усилия по сбалансированию федерального бюджета путём повышения налогов. Такая политика была подвергнута резкой критике со стороны экономистов, которые позднее анализировали Великую депрессии; основываясь на работах Кейнса, они полагали, что для борьбы с депрессией следует не балансировать бюджет, а, наоборот, наращивать расходы — даже за счёт роста дефицита. К слову, ни один из выше перечисленных подходов не помог бы.

     Однако после отказа британцев от золотого стандарта, ко второй половине 1931 года, Гувер изменил своё мнение касательно бюджета, но не налогов, и запросил у Конгресса значительное увеличение налогов. Закон о доходах 1932 года (Revenue Act of 1932) предполагал потенциальный дефицит (в конечном итоге он составил беспрецедентные для мирного времени 2,7 миллиарда долларов или 60 %), однако дефицит периода Нового курса Рузвельта будет значительно выше. При этом именно Рузвельт сделал дефицит федерального бюджета центральной частью своей политической атаки на администрацию Гувера в ходе президентской избирательной кампании 1932 года. Гувер умудрился выбрать худшее из обоих ошибочных стратегий и экономика получила джекпот, только со знаком минус.

   Гувер обосновывал повышение налогов своим пониманием причин депрессии, ставшей уже Великой: он предполагал, что кризис возник в результате распада европейских банковских и кредитных структур, «искажённых» в ходе мировой войны. Европейские проблемы передались в США посредством золотого стандарта; жесткая денежно-кредитная политика ФРС дополнила проблемы(что противоречило действительности). В итоге, он пришёл к выводу, что именно повышение налогов способно стабилизировать банковскую систему — и, тем самым, наполнить экономику деньгами, в которых она нуждалась. Критики Гувера — как тогда, так и позже — настаивали, что подобного «косвенного» подхода недостаточно; и что только прямое стимулирование экономики за счёт крупных государственных расходов способно иметь заметный эффект.

Я бы взимал любые налоги… лишь бы сбалансировать бюджет… В настоящее время страна находится в состоянии, при котором самые худшие налоги, которые вы только можете взимать, были бы лучше, чем вообще никаких налогов.

— Нэнс Гарнер(44-й Спикер Палаты представителей, вице-президент США 1933-1941)

    Вторая программа Гувера

    Если приверженность Гувера к золотому стандарту можно отнести к его «экономической ортодоксальности», то с 1931 года — с новой фазы кризиса — он встал и на путь «экспериментов и институциональных инноваций», которые будут продолжены Рузвельтом в Новом курсе. В воскресенье вечером 4 октября 1931 года Гувер, не привлекая внимания, отправился в дом министра финансов Меллона, где до утра участвовал во встрече с крупнейшими банкирами США. Здесь он призвал «сильные» частные банки создать кредитный пул в размере 500 миллионов долларов — для оказания помощи более «слабым» учреждениям. Из этих переговоров возникла Национальная кредитная ассоциация (National Credit Corporation). Однако, ставка Гувера на добровольное участие в спасении конкурентов не находила полной поддержки у самих банкиров, «они постоянно возвращались к предложению, чтобы это сделало правительство». Напомню, что в 1929 году в результате падения фондового рынка экономика потеряла 26 млрд.долл., да, появилась безработица, упало ВВП, но ничего катастрофического не произошло, пока власть держащие не решили этой самой экономике помочь.

    Постепенно Гувер начал отказываться от собственных принципов: началось формирование «второй программы» Гувера против Депрессии, которая заметно отличалась от системы ранних мер, основанных на добровольных соглашениях. Новые меры заложили основу для масштабной перестройки самой роли правительства США в жизни страны. При отсутствии прямой поддержки со стороны ФРС, Гувер начал менять американское законодательство: среди его первых инициатив был закон Гласса — Стиголла от 1932 года (Glass–Steagall Act of 1932), который значительно расширил обеспечение, приемлемое для получения кредитов от ФРС. Это позволило кредитным организациям высвободить значительное количество золота из своих резервных запасов.

    Корпорации финансирования реконструкции

     Наиболее «радикальной и новаторской» инициативой Гувера стало создание в январе 1932 года Корпорации финансирования реконструкции (Reconstruction Finance Corporation, RFC) — создание стало ответом на провал добровольной Национальной кредитной ассоциации. Новая структура была создана по образцу Военно-финансовой корпорации (War Finance Corporation), предназначавшейся в 1918 году для финансирования строительства военных заводов; RFC стала инструментом для предоставления денег налогоплательщиков напрямую частным финансовым учреждениям. Конгресс капитализировал новое агентство на сумму в 500 миллионов долларов и разрешил ему занять ещё до 1,5 миллиардов. RFC должна была использовать свои ресурсы для предоставления «чрезвычайных» кредитов банкам, строительно-кредитным обществам, железнодорожным компаниям и сельскохозяйственным корпорациям(т.е. фактически банкротам). Журнал «Business Week» назвал RFC «самой мощной наступательной силой [против Депрессии], которую только могло вообразить правительство и бизнес»; даже критики Гувера соглашались, что «ничего подобного никогда не существовало». Несмотря на итоговое подписание, Гувер понёс тяжелейшее политическое поражение, поскольку стал выглядеть в глазах общественного мнения человеком, готовым помогать только банкам и корпорациям: депрессию стали часто называть «гуверовской», а поселения безработных — «гувервилями» (букв. городами Гувера).

    Мэр Нью-Йорка Фьорелло Ла Гуардия назвал RFC «пособием для миллионеров»; но вскоре как он сам, так и другие наблюдатели заметили, что корпорация стала, прежде всего, «прецедентом». Если правительство может напрямую оказывать поддержку банкам, почему невозможна федеральная помощь для безработных? Таким образом, президент косвенно узаконил требования и других секторов экономики на федеральную помощь.

    Безработица

     В ходе третьей зимы депрессии экономические трудности продолжали усиливаться: в сельской местности посевы гнили на полях, а непроданный скот погибал в стойлах, в то время как в городах работоспособные мужчины выстраивались в очереди перед «суповыми кухнями», раздававшими еду. В 1932 году чиновники Нью-Йорка отчитались о 20 тысячах недоедавших детях. Этнические общины были в числе наиболее пострадавших, поскольку обслуживавшие их кредитные учреждения закрылись одними из первых: так чикагский банк «Binga State Bank» (Jesse Binga), обслуживавший чернокожее сообщество, свернулся ещё в 1930 году; за ним вскоре последовали итальянские и словацкие кредитные учреждения.

    Проблема безработицы стала фактором, наносившим наибольший политический ущерб администрации Гувера: к началу 1932 года безработица достигла 15%; в крупных городах, специализировавшихся на тяжёлой промышленности — таких как Чикаго и Детройт — уровень безработицы приблизился к 50 %. Так в Детройте компания «General Motors» уволила 100 000 человек из общего количества своих сотрудников в 260 000. Приблизительно треть всех занятых работала неполный рабочий день, что означало неиспользование в сумме около 50 % рабочей силы. В сентябре 1931 года на заводах «U.S. Steel» произошло 10-процентное сокращение заработной платы — компания стала первым крупным работодателем, нарушившим договорённости 1929 года; за неё последовали другие компании, включая «General Motors».

     Начала вырисовываться перспектива повсеместной структурной безработицы. При этом, помощь потерявшим источник существования традиционно была обязанностью региональных и местных органов власти — наряду с частными благотворительными организациями; но к 1932 году их объединённые ресурсы были исчерпаны. Ряд штатов, власти которых пытались собрать больше денег для помощи нуждавшимся путём увеличения налогов, столкнулись с бунтами со стороны разъяренных жителей. Почти все региональные и местные правительства к 1932 году исчерпали возможности заимствования — как юридические, так и рыночные.

    Причины кризиса

     Экономический рост двадцатых вкупе с неконтролируемым ФРС проводившую мягкую денежно-кредитную политику привело к очередному, пусть и более масштабному чем предыдущие(благодаря дополнительному фактору — ФРС), фондовому обвалу.

     БОльшая часть «напечатанной» денежной массы, необеспеченной золотом, перетекла на фондовый рынок, создав небывалый до того времени пузырь в акциях, что и привело его к падению.

     Шаги правительства усугубившие кризис

• Принятие «Закона о сельскохозяйственном маркетинге» (Agricultural Marketing Act of 1929), создавший несколько «стабилизационных корпораций» с капиталом в 500 миллионов долларов(10%федерального бюджета страны), для поддержания высоких цен С/Х производителей находящихся в кризисе начиная с 1920 года.

• Давление на промышленников с целью сохранения заработной платы работников, в ущерб стабильности компании, помешавшее компаниям быстро приспособиться к новым условиям в экономике.

• Принятие закона Смута-Хоули о тарифе, явившемся первым шагом к параличу международной торговли во всём мире.

• Закон о доходах 1932 года (Revenue Act of 1932), повысивший налоговые ставки в Соединенных Штатах по всем направлениям, при этом ставка по высшим доходам выросла с 25 процентов до 63 процентов. Налог на недвижимость был удвоен, а корпоративные налоги были повышены почти на 15 процентов.

• Создание в январе 1932 года Корпорации финансирования реконструкции (Reconstruction Finance Corporation, RFC) — создание стало ответом на провал добровольной Национальной кредитной ассоциации. Конгресс капитализировал новое агентство на сумму в 500 миллионов долларов и разрешил ему занять ещё до 1,5 миллиардов. RFC должна была использовать свои ресурсы для предоставления «чрезвычайных» кредитов банкам, строительно-кредитным обществам, железнодорожным компаниям и сельскохозяйственным корпорациям(т.е. фактически банкротам).

• Создание различных государственных корпораций порождало расширение бюрократического аппарата, т.е. людей не занятых в производительном труде, а заинтересованных исключительно в стабильности занимаемого ими места, тратя налоги на своё содержание.

• Так же был и не зависящий от правительства США фактор усугубивший ситуацию — это отказ британского правительства выполнять свои обязательств по выплате золота иностранным держателям национальных облигаций и валюты, повлёкший аналогичные шаги ещё 2х десятков стран, по сути уничтожив международную торговлю.