Упал, растянулся на твердом насте, тут же замело мелкой, холодной, острой, как иглы, поземкой. Снег набивался в глаза, забивал ноздри, было тяжело дышать, было очень холодно, а самое жуткое, он уже не чувствовал, как тает на коже его, на лице, снег.
С трудом поднялся, шатало от усталости, от холода. Тело одновременно и горело болью и становилось каким-то ватным, будто переставал он чувствовать ноющие стылостью руки, ноги, лицо, щеки… Смахнул снег со слипшихся век, проморгался, пялясь в этот непрекращающийся белый день, и снова побрел вперед.
Вперед, по далекому, по бескрайнему снегу заполярья, по смерзшемуся насту южного полюса. Самолет – их самолет, лежал в трех перевалах пути назад. Сколько именно прошло времени – сложно было определить, часы разбились при крушении, когда всех их метало, бросало по салону. По ощущениям же – будто три дня прошло. Сначала было легко останавливаться на ночевки, хватало еще сил на то, чтобы вырыть нору, заползти туда, как-то там скрутиться калачиком и немного, хотя бы малость, отдохнуть, вздремнуть чуток. Теперь сил уже ни на что не оставалось. Только идти. И если, если только он решит сделать привал – это будет последнее его решение. Он больше не проснется. Пока это еще понималось разумом, но это только пока. С каждым снежным перевалом, с каждым шагом, все сильнее и сильнее просило его изнутри, шептало: «Ляг, отдохни, заройся, поспи». Глаза смыкались, прячась от ослепляющего всего этого белого вокруг: белое солнце, белый снег – все тут кругом бело, как чистый, слепящий лист.
Споткнулся о свои заплетающиеся ноги, покатился вниз по высокому снежному бархану, ниже, и ниже. Крутило, но он отдыхал в этом вращении, его убаюкивал скат, падение, и он почти засыпал тогда, когда останавливалось его движение, не чувствуя уже ни холода, ни боли – ничего не чувствовал, кроме одного – спать, очень хотелось спать. Все стало безразлично, все стало мертво, все как было, так и осталось бело.
Открыл глаза, сморгнул и снова закрыл. Это показалось. Этого нет. Не отвлекайся, просто спи. Но… Снова открыл глаза – в белой расщелине перед ним, меж высоких снежных холмов, громоздилось геометрически верная, но такая не подходящая для всего этого плавного, обветренного вокруг, конструкция. Высокое, в три этажа, с высокой же мачтой антенны, здание. Заснеженное, заметенное едва ли не по самые окна первого этажа, безжизненное: ни тропок натоптанных, ни каких еще там одиноких следов – ничего. Разве что чуть в сторонке от входа, из под снега, из под сугроба, рогато выглядывал рулем снегоход.
Выбрался из снежной перины, что засыпала его, кое как, уже не понятно на чем держась, где находя силы, поднялся и, заставляя себя, пошел вперед. Уже у самой двери, упал на колени, попытался ухватиться за ручку, распахнуть дверь на себя –потянул… Она чуть подалась и встала. Смерть… Попытался стучать, удары толстых, обледенелых шубенок о дверь были слабыми, неслышными в визге завывающего ветра, а потом понял – снег перед дверью мешает.
Медленно, заставляя себя, превозмогая, кое-как раскидал, наломал наст, что намело на пороге, снова потянул ручку – дверь пошла, распахивая за собой темноту помещения. Со свету там был только непроницаемый, черный мрак. Он кое как втиснулся в открывшуюся щель, ужом вполз во внутрь, захлопнул дверь, закрыл глаза. Тут не было ветра, тут было не так обжигающе холодно, тут было не так страшно как там – умирать на белизне черным, отвратительно не подходящим к снежному полотнищу, пятном. И знать: не пройдет и пяти минут – его занесет снегом, холодной острой поземкой, и уже ничего и никогда не будет напоминать о нем, о Сергее, разве что холмик едва заметный в этой бесконечной, свистящей белизне.
«Спи, спи, тепло, хорошо, спи, спи навсегда» - будто нашептывал кто, тихо, легким бархатом касалось сознание нечто чужое, непривычное, будто пытаясь его окутать этим шепотом, спокойствием. Он вздрогнул, открыл глаза. Тут было, конечно же, много лучше чем на улице, но все одно – холодно, еще немного и все, он бы уснул, уснул бы и не проснулся, став ледяным изваянием при входе в это непонятное строение.
Поднялся, тяжело было распрямляться, будто его подморозило, сковало коркой льда по всему телу. Встал медленно, опираясь о стену, побрел к двери предбанника этого, открыл, вошел.
Тут, внутри, уже были окна, светило, лило солнце свои лучи в пыльную здоровую комнату, освещая камин, диван, шкафы, что стояли у стен, уставленные книгами, рядом с окном, в кадке, приютилось замороженное до лакового блеска какое-то растение. С первого взгляда чувствовалось, что подойди к нему, возьми за длинный острый лист, потяни, и отколется он блестким ледяным осколком.
Сергей, споткнулся об невысокий, незаметный пуфик у дивана, ухнулся около камина, глянул по сторонам. Тут нашлись спички, рядом лежала кипа каких-то драных справочников, распечаток, а вот дров – не было. Присмотрелся – под симпатичной кованной решеткой камина проглядывались торчащие вверх трубки. Газовый камин. Где и что как включать – не знал, поэтому просто намял бумаг, запалил их спичкой, пламя взялось хорошо, быстро пожирая белые плотные листы, он стал подбрасывать еще и еще, протянул руки к огню. Пальцы ныли, болели изнутри, но это была очень хорошая боль – он чувствовал тепло, и хоть едва слезы из глаз не текли, но он все жался все ближе и ближе к огню. И уже лицо стало болеть, стало чувствовать, и это было прекрасно.
Когда морозная сонливость стала покидать его тело, и куртка намокла от холодных ручейков стаявшего снега, он встал, побрел на поиски тех, кто тут должен был быть, да еще и неплохо было бы найти тут кухню – с отступлением холода, пришел и голод.
Вышел в длинный коридор, на стенах фотографии в рамках, окно светится извечным белым холодным светом, на улице завывает ветер, бросает в стекло мелким крошевом мерзлым, пара дверей по стене, и приоткрытая дверь в конце коридора.
- Эй, люди! – подал Сергей голос, вышло сипло, тихо.
Открыл первую дверь – заглянул. Койка, пара фотографий над ней, простенький шкаф, закрытый ноутбук на столе. Все чисто, все прибрано. Заглянул в следующую: все один в один, только ноут чуть вкось лежит, рядом открытая тетрадь, ручка тут же, и фотографий над койкой нет. Вышел в ту дверь, что в конце коридора. Лестница вверх, лестница вниз. Подошел, глянул вверх – несколько пролетов, потолок, глянул вниз – лестница уходила далеко, глубоко, словно в шахту – это был явно не просто подвал.
- Эй! – крикнул вверх, - Есть тут кто? – крикнул вниз.
Тишина, только ветер за окном воет протяжно, тоскливо.
Пошел дальше, вперед, за поворотом мощная железная дверь. Дернул – заперто, ломиться не стал. Снова к лестнице, взгляд вверх, взгляд вниз. Вниз не хотелось, хватаясь за перила, стал взбираться вверх, ноги еще плохо слушались, да и снова – стал подмерзать, строение было выморожено, давно и сильно. При каждом шаге вырывался у него изо рта паром выдох.
Поднялся вверх, там разбегающийся в стороны коридор, и можно было бы туда, но еще один взгляд вверх, а там дверь большая, тяжелая, железная и надпись на ней «Radio room» - радиорубка.
Пошел выше, без особой на то надежды толкнул дверь радиорубки, и та – открылась. Внутри было снежно, холодно, ветрено. Одно окно было распахнуто, под ним уже намело сугроб, все заледенело кругом. Сергей бросился к окну, попытался закрыть – не пошло, рукой смахнул снег с рамы, снова захлопнул – получилось. Закрыл. Тут же смолк ярый ветер. Глянул по сторонам.
Была тут и койка, и стол, и холодильник закрытый, и даже газовый инфракрасный обогреватель умостился рядом с койкой. Сергей упал перед ним на колени, отер иней с редуктора, глянул на давление – баллон почти полный. Открыл подачу газа, щелкнул пьезоэлементом, и устроился поудобнее на стылой, чуть подернутой снегом койке. Тепло было не сильное, но щедрое, припекающее. Сам не заметил, как сначала задремал, а после и вовсе – уснул, свесилась его голова на грудь, разжались кулаки, расслабился.
И снова воет ветер, и снова окно распахнуто, и снова холодно до чертиков, до острой режущей боли в пальцах, в лицо бьет снежное крошево, и чувство, что уже вот-вот он околеет. Соскочил, глаза слиплись, ударился ногой обо что-то, к окну, пальцы ищут распахнутую створку…
Он остановился, проморгался, сердце громыхало в груди, руки тряслись. Взглянул на них – розовые, не замерзшие, и окно – окно перед ним закрыто, на полу валяется газовый баллон от обогревателя, слава богу не соскочил тоненький резиновый шланг с него. Все хорошо. Койка уже мокрая вся от растаявшего снега, и вообще – потеплело в радиорубке, дышалось легко, не морозно. Распахнул куртку, скинул, остался в свитере с высоким горлом. Почувствовал, как от него отвратительно воняет потом, псиной какой-то, кислятиной прет…
К холодильнику, открыл: сыр, консервы, мясо какое-то, типа прессованного – жить можно.
Достал сыр, уселся за радиостанцию, нажал на кнопку включения, прокатил верньером по всей полосе вслушиваясь в шипение эфира. Тихо, никто не переговаривается, не ловились никакие радиостанции – ни-че-го.
Ладно, раз оно работает, значит потом можно будет выйти на связь, а теперь – отогреться, отожраться, отоспаться.
Сергей перетряхнул койку, скинул с нее пропитанное влагой от растаявшего снега одеяло, оставил сухое покрывало. Через голову стянул с себя пропитанный потом свитер, стянул теплые синтепоновые штаны, а послесдернул с вешалки в углу здоровенный пуховик, попытался улечься с ним поудобнее, накрыться им – не хватало, то грудь до половины голая, то ноги на виду. В радиорубке уже было не холодно, но еще не тепло – мерз.
Тогда полез в шкафы, их было два у стены. Открыл первый: пустые плечики вешалок, два чемодана внизу, какой-то прибор со смотанным комком проводов – ничего подходящего. Распахнул второй шкаф, вещи тут висели богато, весь низ тоже заставлен чемоданами, комками какой-то скрученной одежды. Сергей раздвинул густо висящие на вешалке комбезы, пуховики, какие-то здоровые зипуны и тут же отпрянул, стыдно ухнулся на задницу.
Там, в шкафу, в его уголочке, заваленное тряпьем, заставленное чемоданами, закиданное не пойми чем – приютилось тело. Скрюченное, обхватившее руками колени, - мертвое тело.
- Эй, вы… вы живы? Я… - Сергей сглотнул подступившую к горлу тошноту, ему тут же припомнилось как там, на месте крушения их самолета, в точно такой же позе, скукожился старенький профессор, которого пробило насквозь непонятной, длинной железякой. Пропороло, и он так же, обхватив колени, сначала сидел и громко сипел, а вокруг него ширилась, полнилась кровавая лужа, а после – после все. Так и тут.
Поднялся, шагнул к шкафу, выдохнул и снова отодвинул одежду, выкинул прочь наваленное перед телом тряпье, отступил назад. Перед ним была девушка. Мертвая, белая, промороженная, видимо погибла, когда тут уже было холодно, иначе уже бы разбухла, почернела, а так – будто только-только померла. Лица не видно, уткнулась в колени, волосы растрепались, только бровь одну да закрытый глаз над рукой, над коленями видно.
Сделал несколько вдохов, выдохов, и снова к телу. Вытянул ее из шкафа, она была как монолит, закоченела. Он кое как, с хрустом отвратным опустил ее руки, чтобы не заслоняли лица, посмотрел на нее. Испуганная, на лице намерз лед – наверное ревела перед смертью, глаза закрыты. Молодая, может и тридцати еще нет, красивая, хоть и сейчас, в маске смерти, лицо ее искажено ужасом, так и не расслабилась, не осунулась в смертном покое. Ран на ней нет, крови нет, он даже попытался приподнять ее за подбородок, чтобы взглянуть на шею – может задушили? Нет, и там все чисто. Будто просто умерла, просто умерла от ужаса, или замерзла.
Обшарил карманы ее куртки, теплых штанов, достал длинненький поблескивающий хромированным корпусом мп3 диктофон, связку каких-то ключей, электронную карточку. Все больше ничего у нее с собой не было. На карточке значилось: «Джулия Мосби», ниже приписка «пресса» - и фотография, где эта самая девушка, эта самая Мосби улыбается, и такая на фотографии живая, такая яркая. Репортер, непонятно как занесенная в эти злые морозные края, и непонятно от чего погибшая.
- Бедняжка, - он хотел было провести ладонью по ее волосам, но ему вдруг стало страшно, испугался не понять чего, и руку убрал.
Уселся за радиостанцию, накинул наушники, пробежал по 433 частоте. Шипение, помехи, хрипы – никого, ничего. Все время он повторял: «SOS, SOS, SOS» - пусто на гражданском, общепринятом диапазоне. Никто не ответил, никто не ворвался в радиоэфир, не протянулся к нему голосом откуда-то из заснеженных далей. Прокрутил верньер до 446, чем черт не шутит, может неподалеку обнаружится какая российская станция, а это уже родная частота для гражданской связи.
- Сос, сос, сос… - повторял он снова и снова, медленно, неторопливо, проворачивая верньер, надеясь услышать в завываниях помех хоть кого-то, хоть что-то, кто ему скажет, подтвердит, что он не один, не один он тут, среди снегов, среди льдов, в этом непрекращающемся ветре стонущем за окном. А ветер ли? Стон…
Резко обернулся, уставился на Джулию. Она сидела все так же, в той же позе, в какой он ее и оставил, все так же неподалеку от шкафа, голова чуть на бок, чтобы можно было увидеть шею, когда искал следы удушения. И конечно же она была окончательно и бесповоротна мертва, как и минуту назад, но вот было ощущение у него, что что-то в ней изменилось, что-то стало не так с нею.
Снова заунывно запел свою песню за окном ветер, и Сергей вздрогнул, настолько сильным было ощущение, что это она – Джулия, через сомкнутые губы, тихонько-тихонько скулит, и еще чуть, распахнутся ее глаза, еще чуть и ее закоченевшие руки расцепятся, оживут…
Снял наушники, подошел к телу, сказал тихо:
- Прости меня, пожалуйста, - а после подхватил подмышки и волоком дотащил до двери, распахнул ее, тут же почувствовал стылый холод вымерзшей станции, и вытащил тело за дверь. Притулил Джулию к стене, будто она там и сидела, снова вошел в радиорубку, закрыл за собою дверь. Ему так хотелось, так надеялось, что будет тут какой-нибудь замок, да хотя бы щеколда, но изнутри ничем запереться нельзя было. Тогда он подпер ручку двери стулом, и снова уселся за радиостанцию. Стало немного полегче, не так страшно.
Снова надел наушник, снова микрофон к лицу, снова прогнал по диапазону, повторяя как мантру: «SOS, SOS, SOS» - снова не услышал ничего. Посмотрел на брошенные на столе находки: мп3 диктофон, карточку, ключи. Взял диктофон, экранчик его был темен, рычажок включения на «ON» - значит разряжен. Мертв.
Глянул на ноутбук что стоял на столе рядом. Открыл его. Нажал на включение – лампочка даже не загорелась. Стал перетряхивать ящики – вот и зарядка, достал, включил в розетку, к ноуту подключил.
- Меня слышно? – хрипато, через помехи, донеслось из наушников, на русском языке, - Кто орал сос? Кто орал сос?
- Я, - Сергей бросился к рации, нацепил торопливо наушники, - я орал. Друг, как я рад тебя слышать! Как рад!
- У меня тут… у меня тут мертвая девушка и выстуженная станция какая-то.
- Какая станция? Какие координаты? Название и…
- Я ничего не знаю. Я… мы… мы разбились, упал самолет, я один остался. Остальные – всё… Все погибли. Думал замерзну – вышел на станцию, тут все замерзло, вымерзло всё. Станция здоровая. Три этажа. Радиорубка наверху – на третьем этаже. У них даже камин есть! Все по высшему разряду. И еще это, - он припомнил, - у них тут куча подземных этажей… наверное… я пока не спускался, только заглянул, там лестница вниз далеко идет.
- Ладно, что у тебя за труп?
- Девушка, зовут, - короткий взгляд на карточку на столе, - Джулия Мосби, репортер – пресса.
- Я не знаю. Ран – не видно было, крови нет, шеютолько посмотрел – не задушили. Больше ничего не знаю, не умею – не медик. На станции – никого. Я орал. У них тут все выстужено. Дубак. Кое-как отогрелся.
- Держись, Серега, сейчас свяжусь, поспрашиваю, может кто знает такую станцию. Как ты говоришь? Три этажа, глубинные разработки. Похоже они там, Сергей, бурят что-то. Я узнаю. Ты держись. Если можешь – полазь там, может название найдешь, может живого кого-то. Если ты мне их старшего назовешь – будет вообще праздник! Сразу определимся. Сергей, слышишь?
- Да, слышу-слышу, - кивал он радостно, утирал непрошенные слезы, что катились по его заросшему, обветренному лицу, - конечно слышу.
- Я буду тут. Выходи на связь, как что узнаешь. Ничего не узнаешь, захочешь поговорить – я всегда тут, но если ты поможешь, подскажешь, будет только лучше. Сергей! Слышишь! Найдешь что, будет легче тебя найти! Это важно!
- Я всё понял. Я понял. Я…
- Тогда пока отбой. Как что – стучись, я тебя жду.
- Хорошо, хорошо, - кивнул сам себе Сергей, снял наушники, глянул по сторонам. Взгляд упал на ноутбук, стоящий на зарядке. Снова нажал на кнопку включения, на этот раз загорелся диод у кнопки, послышалось едва различимое шуршание кулера, пикнул бипер. Вспыхнул экран, пошла загрузка, Сергей ждал. Щелкнул мышкой, на экране раскрылось окно для введения пароля.
- Твою мать, - тихо выругался он. Попробовал ввести четыре ноля, потом четыре единицы – не подошло ни то ни другое. Потом вскочил, торопливо стал рыскать по всем шкафам, по всем тумбочкам, по всем ящикам столов, вскрывал чемоданы, выбрасывал из них вещи на пол. Все больше простые – обыденные, как то рубашки, футболки, штаны, нижнее белье, носки, обувь – все это летело в общую кучу. Но ничего не попадалось такого, за что бы можно было уцепиться, как специально, даже нашивок никаких не было ни на комбезах, ни на мощных, теплых алясках – нигде. И никаких записей, никаких бумажек, ни дневников, ни даже записных книжек. Он даже койку отодвинул, заглянул за нее, но нет – и там ничего не увидел, разве что тройник удлинителя.
Он уселся в кучу тряпья посреди комнаты, подтянул к себе свитер толстой вязки, натянул на себя, выбрал теплые штаны от комбинезона, влез в них, унты высокие на ноги натянул теплые, после аляску с капюшоном подбитым мехом, такую же, как и свитер, крупной вязки выбрал шапку, натянул, теплые толстенные перчатки. Оделся. Сразу стало жарко, даже чуть душно.
- Можно идти, - сказал сам себе, добавил, - нужно идти.
Встал, подошел к двери, замер на секунду, ведь там, буквально за стенкой, буквально у косяка, пригорюнилась мертвая Джулия, всё такая же, с закрытыми глазами, недвижная, с лицом, перекошенным от ужаса. Страшно. Уже на выходе взял со стола диктофон, карточку, ключи - сунул все в карман аляски.
Вышел, глянул в сторону Джулии. Она сидела как и должна была сидеть, и этот легкий поворот ее головы, то, как он сам ее развернул, был каким-то будто вопрошающим, застывшим, остановившимся движением. Будто сейчас откроет глаза, спросит: «Ну? Что там? Как дела?».
Закрыл за собой дверь. После, на всякий случай, вдруг пропустил что-то, расстегнул кое как ее куртку, обшарил внутренние карманы. Ничего. Торопливо сбежал вниз по лестнице. Второй этаж, зеркало напротив лестницы, коридор в обе стороны. Шел, заглядывая во все комнаты подряд. Все больше жилые помещения: кровати, столы, шкафы, в одной из комнат даже висела настоящая картина написанная маслом – рассвет в заснеженных горах. Наверное сам жилец и написал полотно. Но нигде ничего информативного и никого.
На всякий случай он проверял и шкафы, но трупов спрятанных больше не было. Шесть комнат, значит на втором этаже было шесть жильцов. В конце коридора душ и туалет. В другом конце коридора – мертвый зеленый уголок. Он выглядел волшебно, ярко, зеленые краски поражали своей сочностью, но он был мертв, застывший лаково. Сергей подошел к тоненькой веточке вьюнка, что взбиралась вверх по натянутым для этого нитям, прикоснулся и, с легким, едва слышным на фоне завывания ветра за окном, звуком веточка треснула, осыпалась промерзшим, холодным крошевом на пол, разбилась – отлетела пара листочков в сторону. Лед, стекло.
Ниже, на первый этаж. Глянул по сторонам. Прошел к закрытой двери. Попинал – безрезультатно. А после – ниже. Ступени лестничных пролетов спускались и спускались все ниже и ниже, стоило только спуститься туда, где еще было темно, над головой вспыхивал свет, и снова можно было идти. И вот – дверь. Огромная, железная, мощная, рядом панель для ввода пароля, только вот пароль он, конечно же – не знал. Все же для успокоения совести оттарабанил на клавишах четыре цифры, что заполнили весь экранчик – нет, не подходит.
Хотел уже было уходить, когда сбоку увидел прорезь, как раньше были в магазинах, где надо было проводить магнитной лентой карты. Достал карту Джулии, провел, панель пиликнула, загорелась зеленым светом. Он взялся за ручку, потянул такую тяжелую на вид дверь на себя и она пошла. Плавно, легко, будто не весила этак под центнер. За ней, тут же, на полу, он увидел мертвеца, что лежал прямо у дверей, вытянувшись во весь свой рост, выпростав вперед одну руку, а под ним была кровь. Замерзшая, черная, чуть поблескивающая. На спине у мертвеца зияли раны пулевых отверстий.
Сергей сглотнул, перешагнул через порог, нагнулся над мертвецом. Закоченевший, давно тут лежит, лужа крови промерзла насквозь, да и сам мертвец смерзся в монолит. Попытался перевернуть тело – ничего не получилось, пристыл к полу на своей крови.
Дальше двинулся осторожно. Длинный коридор, холодные лампы дневного освещения над головой вспыхивали с тихим щелчком по мере его движения вперед. Первая дверь в стене коридора, подошел ближе – распахнута во внутрь, заглянул и тут же отпрянул назад. За столом, спиной к нему сидел кто-то.
