Не так давно узнал, что, оказывается, Валентина Терешкова - первая женщина-космонавт, член КПСС с 1962 года, а с 2008 года входящая в состав "Единой России" - была среди тех депутатов, которые голосовали за принятие закона о пенсионной реформе. Я этому не удивился. Так принято, что в среде власти люди должны демонстрировать верность историософским штудиям, идеям, электорату и еще чему-то. Власть обязывает каждого приносить ей присягу. Для того, чтобы полететь в космос, тоже нужно приносить присягу. Потом, когда снова и вновь обнаруживается несостоятельность этих клятв, следуют изобличающие речи, кто-то гневно поднимает руки к небу и кричит:"Предатели!" Но вдруг вспоминается, что уже очень давно было сказано однажды в пустыне:"Не клянитесь вовсе".
Этот пост о величии и власти, как феноменах.
Когда-то Ницше открыл важное свойство человека, указав нам, что человек существует через волю к власти; позже Маркс обнаружил еще одно важное свойство человека: мышление замкнутое в идеологии; а Фрейд открыл таинственный и как бы потусторонний мир бессознательного. Воля к власти, идеология, подсознание - это есть те известные нам арены, на которых разворачивается борьба за человека.
Власть, как и любая идея, несет в себе диалектическое противоречие, стремясь избавиться от которого, она усложняется, становится более эффективной и менее заметной. Можно очертить это противоречие в первом приближении таким образом, что: чем большего внешнего согласия достигает власть, тем более она утрачивает качества тех людей, кто ее образует.
Власть - это всегда воля к объединению. Потому что только в достигнутом единстве власть обретает силу, необходимую для собственного осуществления; достигнутое объединение, это то, что подтверждает реальность власти для нее самой, что утверждает ее нравственное превосходство. Поэтому власть стремиться все объединить, везде проникнуть, все контролировать. Она всегда полагает, что чем больше человек вовлечено в ее процессы, чем более тесно они сопряжены с властью (через подчинение или манипулирование), тем больше ее могущество и сила. Поэтому, внешне, власть над людьми и единство людей практически неразличимы. Они имеют один и тот же знак. Единство в представлении власти, это множество людей являющихся ее проводниками. Поэтому она стремится преодолевать все препятствия разделяющие людей, она не признает границ и разниц между людьми.
Не нужно путать волю к власти и объединению с волей людей к единству. Воля человека к единству, это желание быть понятым и принятым и желание понимать других. Это воля к диалогу, воля к мышлению ("...впереди него непрерывно бормотал незнакомый человек, думая что-то в своем закрытом уме и не удерживаясь от слов. Кто учился думать при революции, тот всегда говорил вслух, и на него не жаловались". Чевенгур.), воля к истине и правде. Человеческое единство строится на древнем как мир принципе "мирного договора", изложенном в эссе Ницше "Об истине и лжи во вненравственном смысле".
Каким образом достигается контроль над человеческими множествами (социальными группами)? Он достигается за счет дисциплины и послушания тех, кому власть делегирует управление и тех, над кем осуществляется власть. Человек-дисциплины, человек-послушания, это человек, с точки зрения власти, который обладает набором необходимых качеств и черт, позволяющих ему быть эффективным проводником господства. Существует много подходов и приемов достижения дисциплины и повиновения, описанных Фуко, я укажу два из них: аналитический метод и метод экзерсисов. То есть труд тела-как-души и души-как-тела.
С точки зрения аналитика, любое социальное множество находится в измеряемых математикой параметрах: количествах людей, вовлеченных в процесс власти; количествах времени, которое люди уделяют нуждам власти и качестве расходования этого времени. Аналитик создает математику количества и качества человеческих отношений, математические модели поведения, психики человека и прочего: позволяющие прогнозировать поведения групп и отдельных людей, их ожидания и реакции в определенных ситуациях. Мир, как известно, гибнет из-за мелочей. В своей книге "Рождение тюрьмы. Надзирать и наказывать" Фуко приводит интересные для нас рассуждения по этому поводу:
"Опережая нетерпение, вспомним слова маршала де Сакса: "Хотя те, кто вдается в детали, слывут людьми ограниченными, мне кажется, что деталь - главное, ведь она образует фундамент, и невозможно возвести здание дисциплины или выработать метод, не зная их оснований. Недостаточно любить архитектуру. Надо уметь обтесывать камни (mason - каменотес; мое прим.)". Можно написать целую историю такого "обтесывания камней" — историю утилитарной рационализации детали в моральном учете и политическом контроле. Она началась ранее классического века, но он ускорил ее, изменил ее масштаб, дал ей точные инструменты и, вероятно, некоторым образом откликнулся на нее исчислением бесконечно малых или описанием мельчайших свойств природных существ. Во всяком случае, "малое" издавна было категорией теологии и аскетизма: всякая малая вещь важна, поскольку в глазах Господа нет огромности больше малого и нет малого помимо Его воли. В этой великой традиции почитания малого легко находит свое место вся детализированность христианского воспитания, школьной , или военной педагогики — в конечном счете, все формы муштры. Для дисциплинированного человека, как и для истинно верующего, никакая мелочь не безразлична — не столько из-за заключенного в ней смысла, сколько как ушко для власти, которая стремится за него ухватиться. Характерна великая хвала "малому" в его вечной значимости, воспетая Жан-Батистом де Ла Саллем в "Трактате об обязательствах братьев христианских школ". Мистика повседневного (к вопросу об трансцендентном и его отсутствии в западной культуре - мое. прим.) сочетается здесь с дисциплиной малого. "Как опасно пренебрегать малым. Для души, вроде моей, едва ли способной к великим деяниям, сколь утешительна мысль, что верность малому, незаметно развиваясь, может вознести нас до вершин святости: ведь малые вещи располагают к великим... Малое; да и то сказать, увы, Господи, можем ли мы сделать великое для Тебя, мы, слабые и смертные твари. Малое; но если нам предстанет великое, нe дрогнем ли мы? Не решим ли, что сие выше сил наших? Малое; а ежели Бог возлюбит его и пожелает принять как великое? Малое; а знаем ли мы, что оно есть? Судим ли по опыту? Малое; значит, мы виновны, считая его малым и потому отвергая? Малое; но оно-то и создало в конце концов великих святых! Да, малое; но великие помыслы, великие чувства, великое рвение, великий пыл, а значит, великие заслуги, великие сокровища, великое воздаяние".
Таким образом мы видим, что математика и исчисление малого в глазах аналитика приобретают мистический, высший трансцендентный смысл. Именно поэтому, скорее всего, аналитик становится аналитиком. В малом раскрывается великая природа человека, поражающая силой своего откровения. В малом горизонт природы человека так необъятен, как необъятен горизонт космоса. Жизнь перед взором аналитика предстает как неустанное упражнение в дисциплине - в подчинении и оттачивании мастерства владения телом (Где главное сегодня, это владение нейросистемами - своими и чужими. My respect to Neuromancer.). В малом перед взором аналитика предстает Бог (В моем понимании - живая природа человека). Такое представление о мире созвучно гегельянской системе философии, в которой постижение мира, его духа во всех его зависимостях и деталях, есть постижение Бога, а постижение его - означает движение к нему. Постижение тела человека тоже есть постижение замысла, то есть духа.
Метод экзерсисов основан более на генеалогии (и генезисе), то есть на изучении и выращивании человеческих свойств и качеств. Каждая личность, индивидуум имеет свой, неповторимый генезис, то есть свою тайну происхождения личности. Человек должен стать, в каком-то смысле, мастером своей души. Он должен делать в себе "Моцарта" ("Партийные люди не походили друг на друга — в каждом лице было что-то самодельное, словно человек добыл себя откуда-то своими одинокими силами". Чевенгур.).
Власть ожидает, что она получит, в результате своих "воспитательных" методов качественно иной человеческий материал, отвечающий ее представлениям. Но… любой прекрасный метод власть сопрягает с человеком через "палку". Палка - это есть универсальный, незыблемый, единственный доступный для власти инструмент. Аналитика становится инструментом господства, и аналитик должен при помощи палки ковыряться в людях, добывая для власти важнейший из ресурсов, - информацию о человеке и навыки операций над нею, - превращаясь таким образом в злого-хирурга. Старший мастер должен строго в срок состругать армию "моцартов", превращаясь тем самым в дрессировщика, стучащего по пяткам подопечных, требуя соответствия "высшим законам" природы. Так начинается "великое" восхождение: под звуки ударов палок по пяткам.
Фуко сказал, что любая власть, это всегда источник произвола: нет ничего над ней, нет ничего, чтобы ее останавливало и ограничивало. Она стремится быть всюду, она проникает в сферы общественных и личностных отношений, экономику, закон. Она желает быть везде и все контролировать. Экономику, личностные отношения, родительские отношения, отношения между мужчинами и женщинами: все становится инструментом. Создаются изящные аргументации. Далее, утратив внутренний стержень способности обуздывать самого себя, что в конечном счете и есть нравственное проявление воли к власти, такой субъект власти, в конечном счете, превращается в коллективного психопата. Власть присваивает себе волю, идеологию, бессознательное. Власть начинает отчуждать части человека от него самого. Она не в состоянии больше сдержать свой исследовательский зуд, свое стремление к полному контролю. Власть начинает "лепить" из человеческого материала свой образ и свое подобие. Власть ищет священный грааль, магический ключ, метод, способ, любовь, что-нибудь, что откроет ей дверь в мир безоблачного и понятного единства. Она накладывает на "души" все новые и новые процедуры, наказания, требования, экзерсисы и дисциплины. Власть, когда ей это кажется необходимым, переступает через Конституцию, Право, базовые ценности и, в конечном счете... она перешагивает через "мирный договор" (Nietzche). В свою очередь, именно мирный договор есть то, что всегда было подлинной основой морального восхождения человека. Устанавливая мирный договор и накладывая на власть обязанность его соблюдения, люди достигали поистине впечатляющих исторических результатов. Не случайно ведь русские революционеры вдохновлялись, в том числе, демократическими свободами и Конституцией США - диктатура пролетариата стала установлением свободы рабочих, равных в своем классовом происхождении. Если Конституция США защищала американцев от произвола административной власти, то Конституция Советов защищала человека от произвола капитала.
Перешагивая через договор, власть возвращается к своему противоречию. Потому что, для достижения всегда ускользающего единства - ради которого и вершиться произвол власти - ей необходимо вторгнуться во все формы общественных и личностных отношений, не обусловленные ею и... разрушить их. Утратив стержень способности к ограничению, власть теряет ориентиры и начинает погром. Семейные, интимные, товарищеские и кооперативные, вольные отношения всегда выглядят для нее сомнительно и поэтому также должны подвергаться "модернизации". Применительно к России, если использовать риторику Фуко, она стремится установить такие формы "неаналитического" господства, когда люди превращаются в "домашнюю челядь". Эта схема отношений установлена в России потому, что здесь власть представлена в более слабых и менее развитых формах, чем власть Запада. Это не делает ее лучше, это делает ее другой. Да и существует ли современная российская власть отдельно и самостоятельно от западной большой вопрос... В России власть не имеет такого развитого, мощного аналитического аппарата, как в Европе, поэтому, она использует более простые формы собственного обоснования, которые заключаются, в первую очередь, в утверждении безусловной власти факта над обществом. Она рассказывает о том, что есть враги (факт), экономические трудности (факт), традиции (факт), закон энтропии (факт) и прочее. Она учит людей мысли, что общество не может быть выше обстоятельств. Власть здесь всегда была слаба и только период революции, коллективизации, успехов индустриализации и научного рывка принес ей множество материала и тогда… власть расцвела.
Итак, для достижения единства власть пытается опираться на материал, утрачивающий под ее психопатическим воздействием свои собственные свойства, кующиеся в глубоких, сложных отношениях свободной любви, солидарности, дружбы и товарищества между людьми. Поэтому, всегда обескураженная результатами собственных разрушительных "трудов", власть сердито хмурит брови и говорит, что "ее больше не устраивает это общество". И тогда она меняет общество, так, как меняют перчатку. Она снимает с человека те слои качеств и свойств, которые не удовлетворяют ее представлениям о кажущейся необходимости, конъюнктуре, в конечном счете - которые не удовлетворяют ее "капризу". Она оставляет только то, что понятно ей и кажется нравственно-утилитарным. Нравственность здесь интересует власть как источник единства, источник из которого можно черпать мощь и силу. После этого, проделав такую операцию, власть вновь не получает желаемого и, тогда, она повторяет эти процедуры снова и снова, до тех пор, пока полностью не разочаруется в своем, - всегда слишком податливом для нее, - обществе. И тогда власть, устав, снимает свою маску, чтобы показать истинное лицо своей природы.
Теперь все начинается вновь. Вот, эта природа, освободившись от наложенных ограничителей ('fair and warlike form' Shakespeare), выпрыгивает на древнюю песчаную арену амфитеатра Старого и Нового Света, России, Азии, Латинской Америки. Она похожа на тигра, который настолько грациозен в экономичности своих движений, отточенных миллионами лет эволюции, что двигается по арене скользя, словно рыбка в воде. И против него оказываются люди, не имеющие ничего кроме своих голых рук, не имеющие методов и знаний, не имеющие опыта. Именно в этот момент начинается то, что заключено в понятии "борьба". Человек всегда стремится покинуть орбиту железной звезды власти, для того, чтобы освободить свой разум и сердце для дружбы и товарищества, для чувств и мыслей верных людям, а не интересам.
Всегда считал, что ключевое отличие коммунистических партий от любых других состоит именно в том, что если другие партии ищут те или иные способы установления отношений с властью, различные варианты превращения ее в "гуманистический" институт, то левые стоят вне власти ("Мы идем по следу народа..." Чевенгур.). Вряд ли найдет левый себе другую опору, кроме энергии межчеловеческих отношений, товарищества, солидарности, свободы и правды. Думаю, что мой нравственный долг состоит именно в том, чтобы извлечь из сурово преподанного урока 90-х месседж, который заключается в том, что любое единство, выраженное в формах величия и пышного количества - это в сущности единство, покоящееся на глиняных ногах.
Эпилог:
"Но садовники, как живописцы и певцы, не имеют прочного полезного ума, у них внезапно волнуется слабое сердце: еле зацветшие растения они от сомнения вырвали прочь и засеяли почву мелкими злаками бюрократизма; сад требует заботы и долгого ожидания плодов, а злак поспевает враз, и на его ращение не нужно ни труда, ни затраты души на терпение. И после снесенного сада революции его поляны были отдалены под сплошной саморастущий злак, чтобы кормиться всем без мучения труда… И так будет идти долго, пока злак не съест всю почву и люди не останутся на глине и на камне или пока отдохнувшие садовники не разведут снова прохладного сада на оскудевшей, иссушенной безлюдным ветром земле" (Андрей Платонов. Социально-философский роман Чевенгур).
'Be loyalty and serve а comrade and yourself but not power, and come what may.' Colonel Magenta.
Video: Miyagi & Эндшпиль feat. Рем Дигга 'I Got Love'