Авторские истории

Мы начали говорить. Не вслух — внутри. Ее мысли были хаотичны, как рой пчел, а я был тем, кто ловил каждую пчелу за крыло.

"Почему ты это сделал?" — спросила она однажды, когда ночь сквозила сквозь окно серым светом. Я хотел соврать, но не смог.

"Потому что мне было страшно", — ответил я.

Она не удивилась. Казалось, этот ответ не просто удовлетворил её, он был ожидаемым. Её мысли притихли, как будто все пчёлы вдруг уснули. В комнате стало странно тихо, и я понял: она была такой же. Такой же слабой и сломленной, как когда-то был я.

— Страшно чего? — продолжила она, голосом, который был тише мысли.

— Страшно продолжать…

Я видел, как её глаза наполнились пониманием. Она прикоснулась к своему лицу, как будто проверяла, не распадается ли оно.

— А ты жалеешь? — тихо выдохнула она.
Я замолчал. Не потому что не знал ответа, а потому что мне стыдно было его произносить.

"Жалею."

Первый раз когда я понял это, и это была первая моя спасенная душа. Первая за три года.

Часть 11
Часть 12

ВСТРЕЧА

За окном приюта кружился снег. Крупные хлопья медленно опускались на землю, укрывая серые дорожки пушистым белым одеялом. Елена Петровна стояла у решётчатой двери вольера, вглядываясь в тёмный угол, где на старом одеяле лежала большая серая собака.

– Это Рекс, – тихо сказала работница приюта Анна Михайловна, невысокая женщина в потёртом пуховике. – Хозяин умер полгода назад, а родственники сдали сюда. Сами понимаете, в таком возрасте его мало кто возьмёт...

Пёс медленно поднял голову и посмотрел на посетительницу. В его карих глазах застыла такая знакомая тоска, что у Елены Петровны защемило сердце. Точно такой же взгляд она видела в зеркале каждое утро последние полгода, после того как Сергей ушёл к своей молоденькой ассистентке.

– Сколько ему лет? – спросила она, не отводя глаз от собаки.

– Около десяти. Но он очень спокойный, приучен к выгулу. Правда, часто грустит...

"Как и я", – подумала Елена Петровна, вспоминая свою пустую трёхкомнатную квартиру, где каждая вещь напоминала о тридцати годах совместной жизни. Где по утрам больше не пахло кофе, который Сергей всегда варил для них обоих. Где в полной тишине так оглушительно тикали старые часы на стене.

– Можно к нему войти?

Анна Михайловна открыла вольер:

– Конечно. Только не делайте резких движений.

Елена Петровна осторожно шагнула внутрь. Рекс приподнялся на лапы – крупный, но какой-то весь будто потухший. На морде проступила седина, а в глазах застыл немой вопрос.

– Иди сюда, мальчик, – тихонько позвала она, присаживаясь на корточки.

Пёс медленно подошёл, обнюхал протянутую руку. А потом вдруг ткнулся влажным носом в ладонь и тяжело вздохнул. Этот собачий вздох был таким по-человечески усталым и одиноким, что глаза защипало от слёз.

– Знаешь, – сказала Елена Петровна, осторожно поглаживая шершавую голову пса, – я тоже совсем одна. Муж ушёл, дочка в другом городе... В квартире тихо, только часы тикают. Может, попробуем быть одинокими вместе?

Рекс поднял голову и внимательно посмотрел ей в глаза. В его взгляде промелькнуло что-то такое понимающее, что сердце пропустило удар.

– Вы правда хотите его взять? – удивилась Анна Михайловна. – Под Новый год обычно щенков разбирают...

– А что с ним не так? – вдруг с неожиданной горячностью спросила Елена Петровна. – Подумаешь, немолодой. Зато мудрый, спокойный... И глаза добрые.

"И такие же грустные, как у меня", – добавила она про себя.

За окном продолжал падать снег. Откуда-то издалека доносились звуки праздничной музыки – город готовился к Новому году. А здесь, в тихом вольере приюта, два одиноких существа смотрели друг на друга, и что-то важное, ещё не высказанное словами, протягивалось между ними, как тонкая, но прочная нить.

– Я возьму его документы, – негромко сказала Анна Михайловна и вышла.

Елена Петровна присела рядом с Рексом на старое одеяло, и пёс сразу положил голову ей на колени, будто делал так всегда. Она рассеянно перебирала жёсткую шерсть, глядя, как за окном сгущаются декабрьские сумерки.

"Дочка скажет, что я сошла с ума. Соседки начнут судачить... Но разве это важно?"

В груди, где последние полгода была только пустота и боль, вдруг разлилось давно забытое тепло. Будто крошечный огонёк затеплился в замёрзшем сердце, согревая и даря надежду.

ПЕРВЫЕ ДНИ

– Мама, ты с ума сошла! – голос дочери в телефонной трубке звенел от возмущения. – Взять старую собаку из приюта? А если она больная? А если агрессивная? И вообще, тебе сейчас нужно о себе думать, а не о бродячих животных!

Елена Петровна молча смотрела, как Рекс осторожно обходит квартиру, принюхиваясь к каждому углу. Вот остановился у книжного шкафа, где раньше стояло кресло Сергея. Вот заглянул на кухню, где теперь так редко горел свет по вечерам...

– Наташа, – мягко прервала она дочь, – мне пятьдесят пять, а не девяносто пять. И я прекрасно понимаю, что делаю.

– Вот именно! В твоём возрасте нужно путешествовать, встречаться с подругами, а не сидеть дома со старой собакой! Это же просто...

"Жалко", – мысленно закончила Елена Петровна слово, которое дочь не решилась произнести. Да, наверное, со стороны это выглядело именно так – одинокая женщина со старым псом. Классический портрет неудачницы.

Рекс вдруг подошёл и положил голову ей на колени, глядя снизу вверх своими умными карими глазами. В них не было ни жалости, ни осуждения – только бесконечная собачья преданность.

– Знаешь что, дочка, – вдруг твёрдо сказала Елена Петровна, – я всю жизнь старалась быть правильной. Примерной женой, заботливой мамой, хорошей сотрудницей. И что в итоге? Муж ушёл к молодой, ты в другом городе, а я осталась одна в пустой квартире. Может, хоть раз я имею право сделать то, что хочу сама? Даже если это кажется глупостью?

В трубке повисло молчание.

– Ладно, мам. Только обещай, что если что-то пойдёт не так...

– Конечно, солнышко. С Новым годом тебя.

Вечером они с Рексом сидели на кухне. За окном падал снег, на плите уютно шумел чайник. Пёс лежал у её ног, иногда поднимая голову и заглядывая в глаза – не грустит ли хозяйка?

– Представляешь, – негромко сказала Елена Петровна, – я ведь первый раз в жизни встречаю Новый год одна. То есть теперь уже не одна, – она наклонилась и почесала пса за ухом. – Знаешь, сколько я этой ночью обычно готовила? Оливье, селёдка под шубой, запечённая курица... А Сергей всегда говорил...

Она осеклась, комок подступил к горлу. Рекс тихонько заскулил и лизнул ей руку.

– Ничего, мой хороший, – прошептала она, смахивая слезу, – прорвёмся как-нибудь. Главное, что мы теперь вдвоём.

Утренние прогулки с Рексом стали для неё чем-то вроде ритуала. Она специально выходила пораньше, когда во дворе ещё не было соседок с их сочувственными взглядами и бесконечными расспросами. Пёс степенно шёл рядом, иногда останавливаясь и поджидая, если она отставала.

Постепенно в квартире стали появляться собачьи вещи – миски, лежанка в углу гостиной, игрушки. Рекс особенно полюбил потрёпанного плюшевого медведя, которого Елена Петровна нашла в старых вещах дочери. Забавно было видеть, как большой серьёзный пёс осторожно носит в зубах маленького мишку.

– Елена Петровна, вы бы поосторожнее с этой собакой, – предупредила соседка Мария Степановна, столкнувшись с ней у подъезда. – Мало ли что у неё за характер, вы же не знаете её прошлого...

– Зато она знает моё настоящее, – неожиданно резко ответила Елена Петровна. – И, представьте себе, не осуждает меня за него.

Вечерами они подолгу сидели в гостиной. Елена Петровна читала, а Рекс дремал рядом, положив голову ей на ноги. Иногда она откладывала книгу и просто смотрела на спящего пса, вспоминая, как ещё неделю назад он лежал в холодном вольере приюта, такой же одинокий, как она сама.

"Может быть, – думала она, – мы нашли друг друга именно потому, что оба знаем, как больно терять тех, кого любишь. И как важно иметь кого-то рядом, кто просто будет любить тебя – без условий и оговорок, просто так..."

ИСПЫТАНИЕ

Беда пришла внезапно. В один из февральских вечеров Рекс отказался от еды и тяжело дышал, лёжа на своей подстилке. Когда Елена Петровна попыталась погладить его, пёс тихо заскулил от боли.

В ветеринарной клинике было светло и пахло лекарствами. Молодой врач долго осматривал Рекса, хмурясь и качая головой.

– Требуется серьёзная операция, – наконец сказал он. – Возраст, знаете ли... Но шансы хорошие, если сделать всё вовремя.

– Сколько это будет стоить? – голос Елены Петровны дрогнул.

Названная сумма заставила её побледнеть. После развода с Сергеем она едва сводила концы с концами на свою скромную зарплату библиотекаря.

– Подумайте, стоит ли... – врач замялся. – Всё-таки собака немолодая. Может быть, гуманнее...

– Нет! – резко перебила она. – Я найду деньги. Когда можно делать операцию?

Дома Елена Петровна достала из шкафа шкатулку с украшениями. Золотое кольцо на двадцатилетие свадьбы, серьги с сапфирами на юбилей, цепочка с кулоном – подарок Сергея на рождение дочери... Она столько раз собиралась выбросить всё это после его ухода, но так и не решилась.

– Мам, ты в своём уме? – голос Наташи в телефоне звенел от возмущения. – Продать мамины сапфиры ради собаки? Это же семейная реликвия!

– Семейная? А у нас теперь есть семья, доченька? После развода все разлетелись кто куда... А Рекс – он здесь, со мной. И он единственный, кто смотрит на меня не с жалостью, а с любовью.

В трубке повисло тяжёлое молчание.

– Знаешь, – наконец тихо сказала дочь, – я, наверное, впервые за последние полгода слышу в твоём голосе жизнь. Ты как будто... проснулась.

– Да, – просто ответила Елена Петровна, глядя на Рекса, дремлющего на своей подстилке. – Наверное, так и есть.

Ночь перед операцией они провели вместе. Елена Петровна сидела на полу рядом с собачьей лежанкой, тихонько гладя серую лобастую голову. Рекс иногда приоткрывал глаза и чуть заметно вилял хвостом.

– Ты только держись, мой хороший, – шептала она. – Мы же теперь одна семья, правда? А своих не бросают...

Она вспоминала, как несколько месяцев назад точно так же сидела одна в пустой квартире, раздавленная уходом мужа. Казалось, жизнь закончилась. А теперь она готова бороться – за себя, за Рекса, за их общее будущее.

В комиссионный магазин она вошла, расправив плечи. Пожилой оценщик долго рассматривал украшения через лупу:

– Хорошие вещи... Фирменные. Сами продаёте или муж заставил?

– Сама, – твёрдо ответила она. – Они мне больше не нужны.

И это была чистая правда. Все эти драгоценности были символами прошлой жизни – красивой снаружи, но пустой внутри. А сейчас у неё было что-то настоящее – живое, тёплое, требующее заботы и дающее любовь взамен.

Деньги за украшения как раз хватило на операцию и послеоперационный уход. Выходя из магазина, Елена Петровна чувствовала удивительную лёгкость. Словно вместе с украшениями она окончательно отпустила своё прошлое.

– Знаете, – сказала ей медсестра в ветклинике, когда Рекс уже был под наркозом, – редко кто так заботится о старых собаках. Обычно усыпляют...

– А вы знаете, – улыбнулась Елена Петровна, – редко кто так заботится о женщинах в возрасте. Обычно просто списывают со счетов. Но мы с Рексом друг друга не списываем.

НОВАЯ ЖИЗНЬ

Весна пришла неожиданно рано. В городском парке, куда они с Рексом теперь выбирались каждое утро, зазеленела первая трава, набухли почки на деревьях. Пёс, окончательно оправившийся после операции, бодро шагал рядом, изредка поглядывая на хозяйку.

– Елена Петровна! – окликнул её знакомый голос. Это была Анна Михайловна из приюта, выгуливающая двух щенков на поводках. – А я вас сразу и не узнала... Вы так похорошели!

Елена Петровна смущённо улыбнулась. Она и сама замечала перемены, глядя по утрам в зеркало. Исчезла привычная складка между бровей, разгладились морщинки у губ, а в глазах появился давно забытый блеск. Куда-то делась сутулость, а седые пряди она теперь не закрашивала – просто красиво укладывала волосы.

– Это всё Рекс, – она потрепала пса по голове. – С ним как-то... жить хочется.

– Заходите к нам в приют, – предложила Анна Михайловна. – У нас теперь клуб любителей собак. Встречаемся, опытом делимся...

Так в её жизни появились новые друзья – такие же владельцы приютских собак. Они собирались в парке, устраивали совместные прогулки, делились историями. Елена Петровна даже начала вести группу приюта в социальных сетях – пригодился её библиотечный опыт.

– Мам, я приеду на выходные, – сказала как-то Наташа по телефону. – Соскучилась... И на Рекса твоего посмотреть хочу. Ты так о нём рассказываешь, будто это не собака, а минимум принц заколдованный!

– Приезжай, – просто ответила Елена Петровна. – Только учти: твоя комната теперь частично оккупирована – там Рекс любит днём дремать на солнышке.

Дочь приехала в субботу утром. Стояла в прихожей, удивлённо оглядывая квартиру, которая неуловимо изменилась за эти месяцы. Исчезли старые фотографии с Сергеем, зато появились новые – с Рексом. На журнальном столике лежали буклеты приюта, а в книжном шкафу теперь стояли издания по собаководству.

– Знаешь, мам... – задумчиво сказала Наташа за ужином, наблюдая, как Рекс аккуратно ест из миски. – А ведь ты стала совсем другой. Я когда уезжала осенью, ты была как... потухшая. А теперь прямо светишься.

– Просто я наконец-то поняла одну важную вещь, – улыбнулась Елена Петровна. – Жизнь не заканчивается ни в пятьдесят, ни в шестьдесят. Она заканчивается, только когда перестаёшь любить.

Рекс, словно поняв, что речь о нём, подошёл и положил голову ей на колени. В его карих глазах отражался свет вечерней лампы, делая их похожими на янтарь.

– Представляешь, – тихо добавила она, глядя на дочь, – я ведь пришла в приют, думая, что спасаю одинокого пса. А оказалось – это он спас меня.

За окном шумел весенний дождь. Где-то в соседнем дворе лаяли собаки. В кухне тикали старые часы – но теперь их звук не казался таким одиноким. Елена Петровна смотрела на дочь, на Рекса, на свою обновлённую квартиру и думала о том, как причудливо порой складывается жизнь. И как важно не побояться в нужный момент открыть свое сердце – даже если все вокруг считают это безумием.

Позже, укладываясь спать, она услышала, как Наташа тихонько разговаривает с Рексом в коридоре:

– Спасибо тебе, что сберёг мою маму...

Елена Петровна улыбнулась в темноте. Засыпая, она думала о том, что завтра их ждёт новый день, новая прогулка в парке, новые встречи. И что жизнь продолжается – простая и настоящая, полная маленьких радостей и большой любви.

А Рекс, как обычно, спал возле её кровати, охраняя сон своей хозяйки. Теперь они оба знали, что больше никогда не будут одинокими.

• — В моём магазине каждый покупатель стал родным! — призналась продавщица в последнюю рабочую смену

• – Три месяца прошло, а я даже ложку держать не могу, – выкрикивал отчаянно муж

• Письмо матери (рассказ)

• Другие рассказы автора

"Ты знаешь, мам, я сегодня чуть не подрался..."

Я сижу за старым письменным столом, тем самым, за которым когда-то ты проверяла мои тетрадки, и пытаюсь начать это письмо. Уже десятый листок мну в руках – никак не получается подобрать правильные слова. Бабушка говорит, что письма сейчас никто не пишет, есть же телефон, интернет. Но я хочу именно написать, по-настоящему. Чтобы ты могла перечитывать, когда захочется.

За окном февраль. Помнишь, ты уезжала тоже в феврале? Два года назад. Мне тогда было тринадцать, и я делал вид, что всё понимаю, что я уже большой. А сейчас мне пятнадцать, и я больше не делаю вид – я правда всё понимаю. Понимаю, почему ты уехала в эту далекую Германию работать сиделкой. Понимаю, что нужны деньги на квартиру, на моё будущее образование. Только легче от этого понимания не становится.

Бабушка, конечно, золотая. Она вкусно готовит, следит, чтобы я хорошо учился, не забывал шапку надевать. Но знаешь... это всё не то. Не ты. Она не умеет так улыбаться по утрам, даже если не выспалась. Не поет, готовя завтрак. Не целует в макушку просто так, проходя мимо.

А еще она не умеет слушать так, как ты. Вот прямо сейчас мне очень нужно с тобой поговорить. По-настоящему. Потому что в моей жизни происходит что-то такое... странное. И страшное. И прекрасное одновременно. Я даже не знаю, как это объяснить.

В нашем классе с нового года новенькая. Катя. У неё светлые волосы, чуть вьются на концах, и родинка над верхней губой, слева. Я наизусть выучил её расписание, знаю, каким маршрутом она ходит домой, и какую музыку слушает на переменах через наушники. Вчера она уронила пенал, а я подал. Она сказала "спасибо" и улыбнулась. У меня внутри всё перевернулось от этой улыбки.

А ещё у нас в классе есть Стас Кривцов. Он тоже обратил на Катю внимание. Только по-другому. Он громко шутит при ней, старается казаться крутым. И сегодня на перемене он начал рассказывать про меня какую-то глупость... Я сжал кулаки. Первый раз в жизни так захотелось ударить человека.

Знаешь, мам, я раньше не понимал, почему ты плакала, когда смотрела мелодрамы по вечерам. Теперь, кажется, начинаю догадываться. Когда внутри столько всего – оно должно куда-то деваться, правда? Вот и льётся через глаза...

Я скучаю, мам. Очень. Особенно вечерами, когда бабушка уже спит, а я лежу и смотрю в потолок. Помнишь, как мы раньше разговаривали перед сном? Ты садилась на край кровати, и можно было рассказать тебе всё-всё. А ты гладила меня по голове и всегда знала, что ответить.

Сейчас я часто захожу в твою комнату. Там всё как прежде – твои фотографии на стене, любимая чашка в шкафу, шкатулка с бижутерией на комоде. Иногда открываю твой шкаф – там до сих пор пахнет твоими духами. И знаешь... я уже не помещаюсь в твоих объятиях, как раньше. Когда ты приезжала на Новый год, я это понял. Я стал выше тебя на полголовы. Голос у меня стал ниже, и щетина начала пробиваться. Всё изменилось, мам.

Не изменилось только одно – мне всё так же нужна ты. Твои советы. Твоя улыбка. Твое "всё будет хорошо, сынок". Особенно сейчас, когда я совсем запутался...

Бабушка зовёт ужинать. Продолжу писать завтра. Знаешь, на душе уже легче стало, просто от того, что начал писать тебе. Как будто и правда с тобой поговорил.

P.S. А помнишь, ты всегда говорила, что я ещё слишком маленький для серьёзных отношений? Кажется, мам, этот "маленький" куда-то исчез. И я не знаю, радоваться этому или бояться...

"Здравствуй, мам! Я снова взялся за письмо, потому что сегодня произошло столько всего..."

Знаешь, я всю ночь не мог уснуть. Лежал и думал о том, что написал тебе вчера. И ещё о Кате, конечно. А сегодня на биологии нас посадили вместе. Представляешь? У Маши Петровой заболело горло, и учительница попросила Катю пересесть ко мне – мы как раз проходили земноводных, а я в них неплохо разбираюсь.

Она пахнет карамелью, мам. И ещё немножко мятой. Я всю биологию просидел как на иголках, боялся даже пошевелиться. А когда она наклонялась к моему учебнику, её волосы касались моего плеча. У меня внутри всё замирало в такие моменты.

Мы даже поговорили немного. Оказывается, она переехала к нам из Воронежа, потому что её папа военный, его перевели служить в нашу часть. А ещё она занимается танцами и любит фотографировать. Я теперь знаю, что её любимый цвет – фиолетовый, и что она обожает мороженое с фисташками.

Но тут случилось то, чего я боялся. На перемене ко мне подошёл Стас с двумя своими дружками. Начал говорить всякие гадости, мол, я "ботаник" и не должен даже думать о том, чтобы общаться с Катей. А потом... потом он толкнул меня. Сильно. Я упал, а они засмеялись.

Мам, я вспомнил твои слова о том, что драка – это не выход. Честно пытался сдержаться. Но когда Стас сказал, что "таким как я место в подворотне", я встал и... сказал ему, что жалею его. Да, представляешь? Просто сказал: "Мне жаль тебя, Стас. Ты настолько не уверен в себе, что можешь самоутвердиться, только унижая других."

Ты бы видела его лицо! Он растерялся, а потом покраснел и замахнулся. Но ударить не успел – в коридор вышел Александр Петрович, наш физрук. Стас сразу сделал вид, что мы просто разговариваем, но я заметил, как Катя смотрела на нас из-за угла. И знаешь... мне показалось, или в её глазах был... восторг?

После школы я специально пошёл длинной дорогой – там, где Катя обычно ходит домой. И она догнала меня сама! Сказала, что слышала наш разговор со Стасом. И что ей понравилось, как я повёл себя. Представляешь? Она даже дала мне свой номер телефона и предложила сходить в субботу в парк – она хочет пофотографировать первые подснежники.

Мам, я не знаю, что делать. Сердце колотится как сумасшедшее, стоит мне только подумать о предстоящей встрече. А ещё я боюсь. Боюсь сказать что-то не то, сделать что-то не так. Боюсь, что Стас не оставит меня в покое. И больше всего боюсь, что она поймёт, какой я на самом деле... обычный.

Бабушка говорит, что я похудел. Она переживает, что я плохо ем. А я не могу – внутри всё время такое чувство, будто там поселилась стая бабочек. Это нормально, мам? Ты тоже так чувствовала, когда влюбилась в папу?

Прости, я знаю, что тебе больно вспоминать о нём. Но сейчас мне так нужен твой совет... Хотя, наверное, я уже знаю, что ты скажешь. Ты всегда говорила, что нужно оставаться собой, что искренность – это самое главное. Что любовь делает нас сильнее, а не слабее.

Знаешь, а ведь я начал писать стихи. Глупые, наверное. Никому их не показываю, даже бабушке. Может быть, когда-нибудь прочту тебе... Или Кате. Если наберусь смелости.

Мам, я так хочу обнять тебя сейчас. Уткнуться носом в твоё плечо, как в детстве, и почувствовать, как ты гладишь меня по голове. Я знаю, что ты бы всё поняла. Даже без слов.

"Мама, мне страшно. По-настоящему страшно..."

Прошла неделя с того дня, как я начал писать тебе это письмо. Столько всего случилось, что даже не знаю, с чего начать. Наверное, с главного – с нашей встречи с Катей в парке.

Это было волшебно, мам. Правда. Мы гуляли три часа! Катя фотографировала первые цветы, а я рассказывал ей про каждый из них – спасибо тебе за ту книгу по ботанике, которую ты подарила мне на тринадцатилетие. Кто бы мог подумать, что она так пригодится!

Знаешь, она совсем не такая, как другие девчонки. Она умеет слушать. И смеётся по-особенному – тихо, словно колокольчик звенит. А ещё у неё есть привычка заправлять прядь волос за ухо, когда волнуется. В такие моменты я забываю, как дышать.

Мы говорили обо всём на свете. О книгах (она тоже любит фэнтези!), о музыке, о её занятиях танцами. Она рассказала, как тяжело ей было переезжать, оставлять старых друзей. А я... я рассказал ей о тебе. О том, как ты уехала работать в Германию. Она поняла, мам. Правда поняла. Даже взяла меня за руку и сказала, что я очень сильный.

Но потом случилось то, что разрушило всё. Мы возвращались из парка, и возле школы встретили Стаса с компанией. Они начали свистеть и отпускать глупые шутки. Я пытался увести Катю, но Стас преградил нам дорогу. Он начал говорить ужасные вещи... про тебя. Что ты бросила меня. Что ты выбрала деньги вместо сына.

Мам, я не помню, что произошло дальше. В глазах потемнело, а когда прояснилось – Стас лежал на земле с разбитым носом, а я стоял над ним с окровавленными костяшками. Катя кричала что-то, пытаясь оттащить меня. А дружки Стаса... они просто стояли и снимали всё на телефон.

Теперь это видео гуляет по школе. Директор вызывал бабушку. Стас в больнице – у него сломан нос. Его родители грозятся подать заявление в полицию. А я... я не знаю, что на меня нашло, мам. Правда не знаю. Всегда ненавидел драки, а тут...

Катя не разговаривает со мной уже три дня. Я пытался подойти к ней, объяснить, но она отворачивается. Сегодня я подложил ей в рюкзак записку с извинениями и своими стихами. Теми самыми, которые писал по ночам. Глупо, да?

Бабушка переживает. Я слышу, как она плачет по ночам в своей комнате. Она винит себя, что не уследила. А я... я виню себя за всё. За то, что не сдержался. За то, что подвёл тебя. За то, что разрушил то хрупкое счастье, которое только начало появляться в моей жизни.

Мам, я должен тебе признаться... Иногда, в самые тяжёлые моменты, я злюсь на тебя. За то, что тебя нет рядом. За то, что не можешь обнять и сказать, что всё будет хорошо. А потом мне становится стыдно за эти мысли. Ведь я знаю, как тебе тяжело там, одной. Как ты работаешь на двух работах, чтобы обеспечить моё будущее.

Прости меня, мамочка. За всё прости. Я так хочу всё исправить, но не знаю как...

"Мамочка, кажется, я наконец понял..."

Сижу в твоей комнате, пишу последние строчки этого письма. За окном уже стемнело, и только настольная лампа освещает бумагу. Твоя любимая лампа с абажуром в цветочек. Помнишь, мы вместе выбирали её в "ИКЕЕ"?

Сегодня случилось что-то невероятное. Катя пришла к нам домой. Сама. Бабушка открыла дверь и позвала меня, а я не поверил своим глазам. Катя стояла в прихожей, теребила ремешок своей сумки и смотрела на меня так... особенно.

Она прочитала мои стихи, мам. Все до единого. И сказала, что плакала над ними. Представляешь? А потом она обняла меня и прошептала: "Как же я тебя понимаю..." Оказывается, её мама тоже далеко – работает в другом городе, приезжает только раз в месяц. Мы с ней так похожи, мам.

А ещё... Помнишь то видео с дракой? Катя пошла к директору и рассказала всю правду. О том, как Стас издевался надо мной, как говорил гадости о тебе. Она даже записала на телефон, как Стас хвастался друзьям, что специально провоцировал меня.

Директор вызвал родителей Стаса. Они были в шоке, когда услышали запись. Его отец, представляешь, пришел к нам домой извиняться. Сказал, что заявление в полицию подавать не будут, и что Стаса переводят в другую школу.

Но знаешь, что самое удивительное? Я не чувствую радости от этой победы. Вместо этого мне... жаль его. Правда жаль. Наверное, не просто так он стал таким – злым, завистливым. У каждого своя боль, да?

Мам, я так много понял за эти дни. О любви, о прощении, о взрослении. Понял, что иногда нужно просто подождать, когда буря утихнет. Что не всегда стоит отвечать злом на зло. И что настоящая сила – это не в умении ударить, а в способности удержать удар.

Ты научила меня всему этому. Своим примером, своей любовью, даже своим отъездом. Я больше не злюсь, мам. Правда. Теперь я понимаю, какой это тяжёлый выбор – уехать от своего ребёнка, чтобы обеспечить ему будущее.

Знаешь, мы с Катей теперь много гуляем. Говорим обо всём на свете. Она показывает мне свои фотографии, а я читаю ей новые стихи. И когда она улыбается, мне кажется, что весь мир становится светлее.

Бабушка говорит, что я повзрослел. Наверное, так и есть. Во всяком случае, я теперь точно знаю, что любовь – это не только бабочки в животе и замирающее сердце. Это ещё и ответственность. За свои слова, за поступки, за чувства другого человека.

Мам, я так хочу обнять тебя. Уже совсем скоро лето, и ты приедешь в отпуск. А я встречу тебя на вокзале – твой повзрослевший сын, который наконец-то научился ценить самое главное.

P.S. А ещё я понял, почему ты плакала над мелодрамами. Это правда: когда любишь, внутри становится так много всего, что оно просто не помещается в сердце. И тогда оно льётся через глаза...

Жду тебя, мамочка. Очень-очень люблю.

Твой сын.

Конец!

А вы пишете письма своим близким? Поделитесь в комментариях – помогает ли это лучше понять свои чувства? ✉️❤️

Другие рассказы автора

Деревня Медное. Никто из жителей уже и не помнил, почему ее так назвали. Хотя какая разница, что у нее за название, если, по большому счету они только названиями и отличаются? А поля, засеянные кукурузой да пшеницей, точно такие же, как и везде. Да, наверно, и жители таких деревень ничем не отличаются от других. Колесовы Вера и ее муж Семён были в какой-то мере обычными деревенскими жителями. Двое детей, крепкое хозяйство, работа в совхозе. Почему же «в какой-то мере»? Наверно, потому что Семён мало пил, много работал, из-за чего в деревне и снискал презрительное прозвище «кулака». Его новенькая белая «Волга» была как бельмо на глазу у всех. А ему было наплевать, для него важнее всего были дети. Дети, учившиеся в городе, давно выросли и приезжали к родителям только на каникулы. Когда наступал сентябрь, Семён и Вера оставались одни, распродавали свой урожай, да переживали, чтобы дети там, в городе не голодали и ни в чем не нуждались.
Хотя, мне кажется, все это к рассказу и не имеет отношения, но, как говорится, если люди хорошие, то почему бы про них и не рассказать?
В этот вечер Семён и Вера, покончив со своим «кулацким» хозяйством и отужинав, сидели в комнате. Глава семьи смотрел телевизор, а жена достала кипу журналов, привезенных дочерью из города. По словам дочки – «гламурные». Что это означает, Вера так толком и не поняла, но они ей очень нравились. Особенно те, где можно потереть о страницу и узнать запах рекламируемых там духов.
Разглядывая журнал за журналом, она натолкнулась на статью, которую украшал красивый небритый брюнет в шикарном костюме-тройке. «Нашего алкаша-завхоза, который вечно пьет и по неделям не бреется, так одеть – все равно не будет выглядеть как этот красавчик» - подумала Вера.
«Всё, что бы вы хотели знать о мужчинах» - прочла она заголовок.
«Да что я могу не знать про своего Сёму? Двадцать лет живем, каждую родинку на его теле помню…» - и, бросив взгляд на мужа, стала читать…
- Семён! Представляешь, что тут пишут? Оказывается, мужчины думают о сексе девяносто процентов всего времени! Ты, поди, тоже думаешь все время?
Семён оторвал взгляд от телевизора, посмотрел на жену и уклончиво произнес:
- Ну, в процентах я не считал, но думаю… иногда…
Вера покачала головой и опять погрузилась в чтение статьи. Через минуту сказала:
- Мне кажется, это городские о нём всё время думают. Заняться им нечем, вот и думают об этом постоянно. А мы в деревне от зари до зари работаем, не до этого.
- Ну почему? Как-то и во время работы можно об этом подумать, - ответил Семён.
Вера подозрительно взглянула на мужа и перелистнула страницу журнала.
- Семён! Отвлекись на секунду. Вот опять пишут тут: «… часто во время секса у мужчин могут присутствовать сексуальные фантазии, причем фантазии могут быть самые разнообразные: это может быть и актриса, и секретарша, и стюардесса…» Скажи мне – у тебя тоже есть сексуальные фантазии?
Вера заметила, как у глядевшего на неё мужа взгляд будто расфокусировался на несколько секунд. В этот момент он, словно не видя ее лица, смотрел сквозь неё.
- Сёма, так кто твоя сексуальная фантазия? Актриса какая-нибудь? – игривым тоном продолжала интересоваться жена.
- Нин... – задумчиво произнес Семён и тут же осекся. Сразу понял, что ляпнул что-то лишнее. Глаза приняли осмысленное выражение, и он густо покраснел.
- Что ты сейчас сказал?! – подскочила Вера. – Какая Нина?! Соболева Нинка?
- Нет, не Соболева, – Семён полностью растерялся, краснея все больше и больше.
- Я тебя два десятка лет знаю, ты не умеешь врать. У нас в деревне Нинок, кроме Соболевой, нет больше. А ну-ка, смотри мне в глаза! – Вера подошла и подняла голову Семёна за подбородок.
Семён уже не знал, куда деваться, то косил глаза в сторону, то бурчал, что пошутил, то –  что представлял только один раз.
- Какой же ты гад, Сеня! – на глазах у Веры появились слезы. – Я, значит, под ним выгибаюсь всяко разно, а он думает – под ним Нинка!
- Верочка, ты не так всё поняла, не знаю, как тебе объяснить, но это совсем не то, что ты думаешь. У меня с ней ничего никогда не было, – изворачивался Семён, не зная, как вылезти из щекотливой ситуации.
- Да что тут понимать! – выкрикнула Вера, хотела шлепнуть его журналом по лицу, но передумала и, бросив его на стол, пошла в комнату дочери.
Семён вскочил со стула, попытался ее удержать, но она вырвала руку и крикнула:
- Даже и не прикасайся ко мне! Я с тобой больше никогда в одну постель не лягу!
Семёну в эту ночь пришлось спать одному. Да и не спалось совсем, несколько раз он пытался подойти к кровати, но Вера всякий раз прогоняла его:
- Пошел вон! Иди к своей Нинке, представлять ее тогда не надо будет!
- Не изменял я тебе с Нинкой, клянусь тебе! - жалобно оправдывался несчастный муж, но Вера оставалась непреклонной.
- В голове своей изменял! Фантазёр!
Семён ложился на свою кровать, тяжело вздыхал, мысленно корил себя за глупость. Почему он представлял Нину Соболеву, он и сам не мог объяснить. Может, это случилось тогда, когда в одну из осенних ночей несколько лет назад Нина прибежала, постучалась в окно и умоляющим голосом попросила срочно отвезти ее с дочкой в районную больницу. Муж её в этот день был пьян, а у маленькой дочки разболелся живот. И помочь кроме Семёна было некому. В больнице долго ожидали, пока не закончится операция по удалению аппендицита. В коридоре было прохладно. Нина была в одном платье и залезла к нему под куртку погреться. Обнимая Нину и вздыхая запах ее волос, ощущая прильнувшее к нему тело чужой женщины, Семён чувствовал себя очень неловко…

Утром, выгнав коров со двора и закрыв ворота, Вера с Семёном молча пошли каждый в свою сторону. Вера села в автобус, везущий доярок на ферму. Вслед за ней заскочила Нина и попыталась сесть рядом. Вера демонстративно встала и пересела на другое сиденье.
- Что случилось? – удивилась Нина непонятному поступку Веры – ведь еще вчера они вместе, как всегда, весело обсуждали деревенские сплетни.
Вера промолчала и, отвернувшись, стала смотреть в окно. Автобус тронулся. За окном начиналось бабье лето. «Дни будут теплыми, только не в душе у меня, уж лучше бы он в самом деле изменил бы с ней, чем там, у себя в фантазиях», - грустно думала она, не замечая, что Нина недоуменным и расстроенным взглядом смотрела на Веру всю дорогу.
Когда они подходили к ферме, Нина обогнала Веру и встала перед ней.
- Скажи, что случилось?! – требовательным тоном спросила она Веру.
Вера молчала и внимательно рассматривала Нину:
«И что он в ней нашел? То, что моложе меня? Может быть… Когда-то смазливенькая была, а сейчас?.. Фигура? Да у меня не хуже! И глаз вроде чуть косит, хотя раньше не замечала. Ходит вечно в этом своём коротком платье красном, дразнит мужиков, как быков красной тряпкой!»
- Я чем-то тебя обидела? Ты мне можешь сказать, что произошло? – уже не так требовательно повторила Нина, несколько смущенная ее взглядом.
- Ничего, – Вера недовольно отодвинула ее рукой и пошла в здание фермы.
После работы, дома Семён опять попытался просить прощения. Вера отказалась от ужина и прошла в комнату дочери. В эту ночь ей опять не спалось, перед глазами маячила Нина, виделись жалобные глаза мужа. Вспомнила она и Кольку, мужа Нины. Вера училась с ним в одном классе, но они сидели за разными партами.

Колька слыл местным хулиганом, вечно дрался и воровал в чужих огородах, однако жаловаться на него побаивались из-за его пакостного характера. После того как местная старушка баба Ганя нажаловалась его родителям, Колька, нещадно выпоротый отцом, проник ней в дом и напихал в кровать ужей да гадюк. Старушке стало плохо, её чуть не хватил инфаркт, но больше она не жаловалась. Только проходя мимо него, злобно шипела ему в след проклятья: «Чтобы ты всю жизнь шлялся по темным коридорам тюрьмы!»
В тюрьму Колька не попал, а попал в армию. Причем в элитные десантные войска. Отслужив, остепенился и женился на Нине. Нина, красивая девушка младше его на пять лет, очень гордилась тем, что вышла замуж за этого местного хулигана. Безобразничать Николай перестал, но второго августа ежегодно устраивал праздник. В этот день они с другим местным десантником, Петькой Арсеньевым, не выходили на работу, а брали гитару, надевали тельняшки, голубые береты и, прихватив пятилитровую банку с самогоном, начинали прохаживаться по деревне.
Увещевать их было бесполезно, сразу бы, под крик «что, пехота, в морду хочешь?!», обязательно следовала драка. А так они в обнимку с Петькой, горланя песни, шатаясь по дороге и пиная зазевавшихся кур, подходили ко всем встречным, наливали в стакан и заставляли пить за их здоровье. За много лет все к этому привыкли, и День воздушно-десантных войск к вечеру справляли уже всей деревней.
Но это было сейчас, а тогда…
Вера припомнила тот давнишний случай, когда она, будучи еще шестнадцатилетней девчонкой, совершенно одна «голышом» купалась в местной речушке. Выбравшись из воды, подбежала к своей одежде и, уже наклоняясь над ней, увидела, как кто-то вышел из кустов и наступил ногой на платье. Вера подняла голову – это был Колька Соболев. Высокий, почти на две головы выше Веры, он стоял и смотрел на нее, а в углу рта дымилась папироса. Щуря глаз от дыма и нагло ухмыляясь, он осматривал Веру от пят до макушки. На нее напал парализующий страх, внизу живота неприятно сдавило, не было сил ни бежать, ни кричать. Показалось, что прошла целая вечность – до тех пор, пока Колька, не докурив папиросу, щелкнув пальцем, откинул бычок в сторону и, осклабившись, выжал: «Гы-ы!» Затем повернулся и ушел. Домой прибежала, всю трясло, долго не могла успокоиться. На следующий день она боялась идти в школу и на уроках ни разу не повернулась в его сторону. Но Колька тоже делал вид, что ничего не произошло, и не обращал на Веру никакого внимания…
- Верочка, – прервал ее воспоминания приползший в темноте к её кровати на четвереньках муж, – прости меня.
- Отстань! – всё так же сердито ответила Вера.
Семён попытался оказать силовое давление, то есть обнять ее покрепче, но Вера, отпихнув его в сторону, вскочила с кровати и в сердцах крикнула:
- Я с тобой двадцать лет прожила, а ты все о Нинке думал, постоянно думал – не девяносто процентов времени, а все сто!
- Верочка, что ты такое говоришь! Да я тебя одну люблю!
Вера быстро оделась и, хлопнув дверью, выскочила на улицу. Вся деревня уже спала, ни у кого уже не горел свет. Не спали только мотыльки, танцующие возле фонарей, освещавших дорогу. Куда идти, Вера не знала, чувствовала, что надо как-то остыть, но ноги почему-то сами принесли ее к дому Соболевых.
Хотела найти камень и высадить стекло, да где тут в темноте его увидишь! Решила вернуться к дороге, чтобы поискать подходящий булыжник там, но тут заметила во дворе висящее для просушки белье. Среди белеющих в темноте простыней и наволочек виднелся силуэт Нинкиного красного платья...
«Порву в клочья! Чтоб не дразнила больше мужиков», - решила она.
Старясь, чтобы не скрипнула дверца, Вера плавно потянула засов и медленно, осторожно открыла ее. Бесшумно подошла к бельевой веревке…

Семён никак не мог заснуть, мысленно перебирая все варианты подхода к жене. Скрипнула входная дверь.
- Успокоилась? – спросил Семён, услышав звук ее шагов.
- У нас лампа керосиновая целая еще? – откликнулась Вера из другой комнаты.
- Целая, где-то в гараже лежит, а зачем тебе?
- Зажги и принеси, свет в комнате только не включай.
Семён непонимающе пожал плечами, встал с кровати и пошел искать светильник.

…Открыв дверь, Семён остолбенел и чуть не выронил горящую керосиновую лампу на пол. Перед ним стояла Вера, одетая в Нинкино красное платье. Семен поднял светильник повыше, и Вера повернулась к зеркалу, внимательно осмотрела себя. На столе лежала Колькина тельняшка. Повернувшись к Семену лицом, она заулыбалась и спросила:
- Ну как?
У Семёна пересохло во рту, и он не знал, что сказать.
- Я сама знаю, что хорошо, можешь не отвечать. Поставь лампу на стол и одевай тельняшку.
- Зачем? – кое-как произнес вконец обескураженный муж.
- Колькой будешь!
- Зачем я буду Колькой?!
- Как зачем? Тебе, значит, можно в фантазию Нинку, а мне что, никого нельзя? Вот Колькой и побудешь…
Семён не стал спорить, в секунду сменил майку на тельняшку и подошел к жене.
- Она очень идет тебе, - сказала Вера, обвила Семёна руками и, закрыв глаза, потянулась за поцелуем…

Семён лежал и все никак не мог отдышаться. Вера, закинув на него ногу, смотрела на фитилек лампы и улыбалась.
- Интересно, у Кольки с Нинкой это происходит прямо так, как у нас сейчас было? – спросил Семён.
- В каком смысле?
- Ну… они то же самое творят, что мы сейчас тут творили?
- Не знаю… А тебе что, не понравилось?
- Понравилось! Очень! А как же с вещами, ведь спохватятся?
- Ничего страшного, потом подброшу.
- Может, еще разок? – предложил Семён.
- Что, Нинка шибко понравилась? – съязвила Вера.
Семён засмущался, но пробурчал:
- А сама-то…
И они расхохотались так, что проснулся и загавкал их дворовый пес...

Пассажирский «Газик» привычным маршрутом несся на ферму. Лиственный лес вдоль дороги уже радовал глаз первыми разноцветными листьями на деревьях. Вера смотрела в окно, думая о чем-то про себя, и улыбалась. Нина всю дорогу оглядывалась в ее сторону и все-таки не выдержала. Поднялась с соседнего сиденья, перебирая руками поручень в болтающемся туда-сюда автобусе, подошла к Вере и жалобно, по-детски пролепетала:
- Вера, я уже вся измучилась. Скажи – чем я тебя обидела?
Вера улыбнулась ей и чуть подвинулась на сиденье.
- Садись рядом, не обращай внимания. Настроение у меня просто плохое было. Как дела у тебя?
Нина обрадовалась, что ее, наконец, простили непонятно за что, плюхнулась рядом с ней и защебетала:
- Представляешь, ночью у меня мое платье любимое утянули и вдобавок Колькин тельник прихватили! Колян злой был как черт, все утро на меня орал, как будто я виновата. Я думаю – может цыгане ночью проходили?
- Цыгане? Да что им в нашей глуши делать?
- А кто еще? Наши же не оденут! Сразу узнаю. Нет, всё-таки цыгане!
- Нин, ты какая-то простая совсем. Фантазии у тебя даже никакой нет. Цыгане да цыгане…
- Какой еще фантазии?
- Какой? – Вера хотела сказать, но передумала…
Пассажирский «Газик» зарулил во двор фермы, и коровы, услышав знакомый звук автомобиля, радостно замычали. Женщины поднялись и стали выходить из двери в мир серой и монотонной деревенской жизни, раскрашенный фантазиями поэтов, писателей, да и самих местных жителей…