Камера на штативе в «15-минутной зоне» Берлина-Митте.
На экране два типичных соевых зуммера:
Луна (23, небинарная персона, зелёные дреды, свитер с надписью «Eat the Bugs, Save the Planet»)
и Кай (25, парень, но с розовыми волосами, значок «Net Zero 2050», пьёт латте из сверчкового молока).

В углу экрана висит распечатка «Последнего оптимиста» № 147, вся в кофейных пятнах.

Луна (листает журнал пальцем с чёрным маникюром):
Кай, ты это читал? Какой-то дед написал, что мы все в антропологическом пессимизме живём. Типа человечество сдалось и теперь просто «управляет сокращением».
Я сначала хотела зарепортить за токсичность, а потом дочитала и… ну типа да.

Кай (жуёт сверчковый круассан, кивает):
Я тоже.
Он пишет: раньше хотя бы притворялись, что человек может стать лучше, а мы уже даже не притворяемся.
И знаешь, что самое страшное? Он прав.
Я вчера пытался вспомнить, когда в последний раз кто-то говорил про «светлое будущее» без иронии.
Не вспомнил.

Луна (показывает страницу в камеру):
Смотри, тут про нас прямым текстом:
«Зелёный переход — это когда вместо мечты о звёздах вам продают сверчков и стыдят за желание детей».
Блин, я буквально сегодня утром ела сверчковый боул и чувствовала себя virtuous.
А теперь чувствую себя… лохом?

Кай (тихо ржёт):
Добро пожаловать в клуб.
Я когда в 2043-м пошёл на климатический лагерь, там все орали «Мы спасём планету!».
Через два года тот же лагерь переименовали в «Coping Space для климатической тревожности».
И никто даже не заметил, как из «спасём» стало «просто выживем, но этично».

Луна (листает дальше):
А вот тут вообще нож:
«Современный человек не верит ни в Бога, ни в прогресс, ни в революцию. Он верит только в личный углеродный калькулятор».
У меня калькулятор в телефоне стоит с 14 лет.
Я даже секс считаю в граммах CO₂.

Кай (вздыхает, смотрит в окно на пустую улицу):
Я тоже.
Помнишь, мы в универе мечтали о морские города строить и на Марс лететь?
А теперь самая смелая мечта — получить разрешение на второго ребёнка, если у тебя рейтинг выше 940.

Луна (вдруг тихо):
Слушай… а ведь этот дед прав.
Мы не злимся на систему.
Мы просто… привыкли.
Сверчки нормальные, если с соусом терияки.
15 минут пешком — это даже удобно.
Один ребёнок — ну и ладно, планета важнее.
Мы даже не бунтуем.
Мы просто тихо грустим в сторис.

Кай (допивает латте):
Он в конце пишет: «Следующий цикл начнётся, когда кто-нибудь снова поверит в человека».
А я даже не представляю, как это — верить.
Мы же выросли на «own nothing and be happy».

Луна (выключает камеру, но микрофон ещё работает):
Ладно, пошли в «Coping Space».
Там сегодня групповая медитация на тему «Принятие управляемого сокращения».

Кай (уже в дверях, тихо):
Пессимизм пессимизмом, а сверчковое латте кончилось.(чёрный экран, только звук закрывающейся двери и далёкий гул дронов доставки)

С 2031 года «Последний оптимист» публикует исключительно тексты людей, которые окончательно и бесповоротно разочаровались в идее бесконечного прогресса человечества.
Мы не ищем «сбалансированных мнений». Мы не даём трибуну тем, кто ещё верит, что «ещё чуть-чуть, и мы всё починим».
На наших страницах говорят только те, кто прошёл весь путь от веры до полного антропологического пессимизма и больше не стесняется этого.За четырнадцать лет через журнал прошли бывшие главы космических агентств, архитекторы «зелёного перехода», авторы стратегий «устойчивого развития», генералы, миллиардеры-филантропы и даже один лауреат Нобелевской премии по экономике. Все они подписывались либо своими именами, либо оставшимися в истории, либо псевдонимами, если ещё оставались внутри системы.
Сегодня мы публикуем самое важное интервью за всю историю журнала.
В 2042 году в закрытых кругах начал ходить документ под сухим названием
Внутренний меморандум № 2042-17 «Почему мы больше не верим в человека».
После его утечки все крупные программы долгосрочного развития (космос, океан, климат, демография, ИИ) были тихо свёрнуты или переформатированы в «управление сокращением».
Автора никто не знал. Он никогда не выступал публично.До сегодняшнего дня.Впервые за четверть века человек, который двадцать лет согласовывал все глобальные «дорожные карты будущего», согласился дать интервью.
Он попросил не называть ни имени, ни бывшей должности, ни страны.
Мы выполнили просьбу.

Главный редактор "Последнего оптимиста"
Элизабет Мор

Элизабет Мор:Начнём с самого простого вопроса, на который никто не хочет отвечать прямо.
Почему в 2040-е годы все крупные программы долгосрочного развития человечества были одновременно и тихо свёрнуты? Космос, океан, термояд, глобальное изменение климата, даже «Великий искусственный интеллект» — всё перешло в режим «управляемого сокращения».
Вы были в комнате, где это решение принималось. Что там произошло?

Гость:В комнате ничего «не произошло».
Просто кто-то впервые произнёс вслух то, о чём все уже знали лет двадцать:
«Мы больше не верим, что человек способен быть субъектом собственной истории».
Как только эта фраза прозвучала, вся огромная машина долгосрочного планирования потеряла смысл.
Нельзя планировать на 100 лет вперёд вид, который сам себя считает вредоносным вирусом.

Элизабет Мор:Но ведь были эпохи, когда вера в человека была почти религиозной.
СССР буквально пытался вырастить «нового человека» — Homo sovieticus, который будет жить ради будущего, а не ради холодильника.
Америка 1960-х отправляла людей на Луну под лозунгом «because it is hard».
Откуда взялся этот разрыв?

Гость:Разрыв начался, когда старые проекты достигли своих пределов и рухнули с громким треском.
Советский проект кончился очередями за колбасой и афганской войной.
Американский — Вьетнамом, затем финансовыми пузырями и ощущением, что «мы победили историю», а история в ответ просто рассмеялась.
Каждый раз после краха появлялась новая утопия, клявшаяся, что теперь-то мы учли ошибки.
Коммунизм → либеральная глобализация → зелёный переход → цифровизация и «великая перезагрузка».
И каждый раз через 30–50 лет мы обнаруживали, что эксцессы стали только изощрённее.

Элизабет Мор:Сегодня даже говорить о «новом человеке» считается дурным тоном.

Гость:Более того — опасным.
Слово «преображение» или «возвышение» человека теперь вызывает у элит почти физиологический страх.
Потому что напоминает о прошлом веке: о лагерях, о принудительной коллективизации, о евгенике, о «перековке» личности.
Поэтому безопаснее объявить, что человек уже идеален в своём текущем виде, просто ему нужно меньше есть, меньше летать и меньше рожать.
Так появился зелёный антропологический нигилизм: «человек не должен меняться — его должно стать меньше».

Элизабет Мор:При этом есть цивилизации, которые до сих пор открыто играют с идеей преображения человека.

Гость:Три исключения, и все три по-своему поучительны.Первый — американские консерваторы, особенно религиозные республиканцы 2020–2040-х.
У них антропологический пессимизм артикулирован максимально честно:
«Человек пал, греховен и склонен к хаосу. Поэтому ему нужны жёсткие внешние рамки — Бог, оружие, нация, семья, граница».

Они не обещают утопии. Они обещают вечную борьбу.
И именно поэтому у них до сих пор есть энергия — потому что они не врут себе.Второй — Китай.
Там идёт, пожалуй, последний в мире живой эксперимент по синтезу.
С одной стороны — конфуцианская идея, что человек пластичен и может быть сформирован правильным ритуалом и образованием.
С другой — ленинская идея, что ритуал можно построить научно, через социальный кредит, ИИ и генную инженерию.
Плюс национальная мечта о «космическом Китае» как новой форме трансценденции.
Пока это работает. Но уже слышны голоса молодёжи: «Зачем нам Марс, если я не могу купить квартиру в Шанхае?»
Синтез держится на инерции и на страхе перед хаосом.Третий — исламский фундаментализм (не только суннитский).
Там антропологический пессимизм — официальная доктрина: человек слаб, похотлив, жаден, без строгого божественного закона немедленно скатывается в джахилийю.
Поэтому единственный проект — построить общество, где этот закон будет исполняться полностью.
Запад боится эту позицию даже называть по имени — вдруг обвинят в исламофобии.

Элизабет Мор:А Европа и постсоветское пространство?

Гость:Европа выбрала самый трусливый путь — технократический нигилизм под зелёным соусом.
«Человек не грешен и не свят — он просто углеродный след».

Россия и часть бывшего Восточного блока выбрали цинизм выживания:
«О большом будущем не говорим, потому что в прошлый раз, когда говорили, всё кончилось плохо. Живём здесь и сейчас, держим то, что осталось».

Элизабет Мор:Получается, сегодня на планете одновременно живут четыре разных ответа на один вопрос «Что делать с плохой природой человека?»

• Республиканская Америка: драться за свои ценности до конца.

• Китай: переделать человека силой науки и государства.

• Исламский мир: подчинить шариату.

• Остальные: тихо сокращать и контролировать.

Гость:Именно.
И ни один из этих ответов не хочет садиться за один стол с другими, потому что тогда придётся признать: все мы исходим из одного и того же — неверия в человека как он есть.
А это разрушает любую легитимность нынешних элит, которые до сих пор притворяются, что верят в «прогресс», «инклюзивность» и «устойчивое развитие».

Элизабет Мор:Значит, публичного разговора не будет никогда?Гость:Будет.
Когда очередной цикл сокращения станет совсем невыносимым, когда молодёжь перестанет видеть хоть какой-то смысл в «жить мало, но экологично»,
тогда появится новый харизматик с новой большой ложью:
«Я знаю, как наконец-то сделать человека достойным будущего».
И всё начнётся заново.
Мы не способны выйти из цикла.
Мы способны только честно назвать его по имени.

Элизабет Мор:И каково это имя?

Гость:Антропологический пессимизм.
Самое страшное слово XXI века.
И самое честное.

Элизабет Мор:Допустим, мы назвали его по имени.
Антропологический пессимизм признан официально.
Неужели из этого признания нельзя сделать хотя бы один практический шаг вперёд?
Не дожидаться очередного харизматичного экперементатора с новой большой спонтанной идеей, а сознательно создать «лабораторию» — географически ограниченную зону, где мы будем честно и открыто работать с человеком как с сырым материалом.
Признаём, что он плох по природе плох, но утверждаем, что он может стать лучше, и будем корректировать курс по обратной связи.
Экспериментальная территория с новыми правилами, новым образованием, новой экономикой мотиваций.
Почему это же логичный следующий шаг после честного диагноза?

Гость (долгая тишина):Логичный — да.
Реализуемый в сегодняшнем мире — нет.
И вот почему.Такой «Архипелаг антропологического оптимизма» требовал бы четырёх условий, которых одновременно никогда не бывает.

1. Политическая воля сказать вслух:
   «На 95 % планеты мы больше не верим в человека и будем заниматься только управляемым упадком.
   А вот на этих 5 % мы снова будем верить и пробовать всё по-новому».
   Это равносильно политическому самоубийству любой существующей элиты.
   Никто не подпишет себе и своим детям приговор «вы — зона упадка».

2. Готовность элиты и интеллектуального класса физически переехать в эту зону вместе с семьями и жить по новым правилам, а не управлять экспериментом дистанционно из бункера.
   История знает примеры (пуритане в Массачусетсе, сионисты-первопроходцы, первые жители Шэньчжэня), но сегодня глобальный правящий класс слишком циничен и слишком привязан к комфорту старого мира.
   Они готовы только инвестировать в «проект», но не жить в нём.

3. Отсутствие страха перед «заразностью успеха».
   Если через 40–50 лет в экспериментальной зоне действительно вырастет новый тип человека — более кооперативный, более долгосрочный, более способный к экспансии, — старая территория немедленно начнёт ей завидовать, саботировать и в конечном итоге уничтожать.
   Мы это уже проходили десятки раз: Западный Берлин, Гонконг, Сингапур, Израиль…
   Только теперь разрыв будет не экономическим, а антропологическим.
   Такое не прощается.

4. И самое главное — готовность открыто признать, что эксперимент может провалиться и провалится с жертвами.
   А современное общество после Нюрнберга, Хельсинки и «прав человека» больше не позволяет ставить эксперименты на людях, даже если сами люди добровольно на это согласны.

Элизабет Мор:То есть единственный оставшийся путь — частный или стихийный?

Гость:Да.
Либо миллиардеры-безумцы, которые утащат десять-двадцать тысяч человек на орбиту, на дно океана или на Марс и там начнут всё с нуля, подальше от земных законов.
Либо какая-нибудь религиозная или идеологическая община, которая просто уйдёт в пустыню и тихо построит свой Новый Иерусалим, не спрашивая разрешения у ООН.
Либо внезапный локальный коллапс государства, после которого на его месте вырастет что-то совершенно новое (как когда-то США из британских колоний).Но плановый, осознанный, легальный и открыто заявленный государственный или надгосударственный «Архипелаг» невозможен, пока человечество должно сначала дойти до самого дна текущего цикла — до точки, где ложь станет дороже правды.
Мы ещё не там.
Мы пока только на середине спуска.

Элизабет Мор:Значит, пока мы ждём дна, остаётся только наблюдать?

Гость:Наблюдать и не врать хотя бы себе.
Это уже немало.

Журнал «Последний оптимист»
Декабрь 2045
Тираж 8 400 экземпляров.
Следующий выпуск — если доживём.

75 лет назад, 2 ноября 1950 года, в возрасте 94 лет сошёл в могилу последний классик «англосаксонского мира» – великий и забавный Бернард Шоу. Шоу был вегетарианцем и весельчаком, что в совокупности обеспечило ему долгую жизнь. Он застал и Льва Толстого, и Иосифа Сталина. Толстой ценил его за то, что он писатель «очень хорошо вскрывающий лицемерие современного общества», а Сталин – за поддержку СССР в печати и публичной сфере.

Перепалка сатирика с антисоветчиками того времени заслуживает особого внимания. Вот один из ответов Бернарда Шоу на антисоветскую статью некоего Вестграта.«Если Вестгарт прав, тогда всё, что я могу сказать, это, что советское правительство достигло такого искусства, на которое ни одно другое правительство неспособно. Подумайте только! Если верить заявлению Вестгарта, то советское правительство выстроило за две недели два громадных города, очевидно, из папье-маше, и нарисовало полотна, на которых представлены миллионы жителей, специально для меня умытых, одетых, накормленных. (Шоу имеет в виду Москву и Ленинград).

И всё это нужно было сделать так умело, чтобы я не мог выйти из своего автомобиля без предупреждения, как я это сделал, неожиданно зайти, например, в церковь, в народный суд или в детские ясли, куда я заходил вместе с леди Астор, и застать в полном ходу службу в православной церкви, пару процессов в суде и специально для меня откормленных младенцев. Но это ещё не всё. Я провёл около 50 часов в поездах, разъезжая по Советскому Союзу. Для того, чтобы обмануть меня, советское правительство должно было приготовить на всех станциях не только цветущие провинциальные города и деревни, но и толпы искусственных пассажиров, разговаривающих с искусственными крестьянами, продающими продукты, искусственными зрителями и искусственными детьми, чтобы замаскировать голод и нищету настоящей России. Когда я говорю, что я был весь захвачен тем, что мне привелось видеть, то нужно иметь в виду, что, будучи профессиональным драматургом с сорокалетним опытом, я являюсь экспертом театрального дела и знаю насквозь все трюки актёра, художника декоратора, владельца театра и антрепренера. Советское правительство должно торжествовать, обманув меня таким образом.

Один трюк особенно поразил меня, и Вестгарт не делает никакой попытки, чтобы объяснить его. Каким образом удалось советскому правительству в такой короткий срок откормить специально для меня так много «голодающих» детей и взрослых? Мне не приходилось видеть в СССР ни одного голодающего ни среди взрослых, ни среди детей. Может быть, их набили чем-нибудь или их впавшие щеки растянуты изнутри резиной. Если это является объяснением для отсутствия на улицах истощённых людей, что же можно сказать о многих сотнях людей, которых я ежедневно видел в центре Москвы или в Парке культуры и отдыха, принимавших солнечные ванны или плававших в купальных костюмах, обнаруживающих всякие степени полноты? Если это объясняет отсутствие истощённых людей, гуляющих одетыми на улицах, то чем объяснить, что, проезжая в поезде через реку, я видел в деревнях мастерски выведенные советским правительством на сцену группы купающихся людей различного возраста, совсем голых, с крепкой мускулатурой».

Напоминая о сделанных им и напечатанных в английских газетах фотоснимках советских детей, Бернард Шоу далее пишет: «Они ни капельки не похожи на ужасные фотографии английских голодающих детей, снимки которых я ежегодно получаю с просьбой о помощи от английских благотворительных обществ, широко разросшихся за последнее время и ставящих себе цель спасти этих маленьких страдальцев от худших ужасов капитализма…».

Шоу иронически задаёт вопрос, не обладает ли и советское правительство красной магией, производящей спецэффекты, превосходящие искусства Голливуда. «А может быть меня загипнотизировали? – спрашивает Шоу. – Но в таком случае, почему мне не представили видов максимального расцвета и великолепия, которые не обошлись бы дороже, чем обычная поношенность? Советское правительство могло бы по крайней мере сделать всех женщин прекрасными, и чтобы у всех мужчин ботинки выглядели бы новыми. Оно могло бы покрыть свежей краской все магазины. Ему не нужно было бы иметь уродливо переполненные трамваи...»

Мы помним его таким.
Спасибо, мистер Шоу!

Сегодня, в этот праздничный день, день рождения Комсомола, хочется вспомнить молодость, энергию, веру в будущей коммунизм, которые переполняли молодёжь 80-х. Так давайте же и сегодня не терять оптимизма и хорошего настроения! Всё будет Комсомол!

Жанр: Публицистика.

Аннотация: Это коллективный Портрет Комсомола. Не заказное, а искреннее, добровольное исследование. Уникальный сборник воспоминаний десятков людей (исторических деятелей и ныне действующих) и ответ отцов на вопрос детей: "Что такое ВЛКСМ?"

Мы рассказываем историю по-новому, с непривычных точек зрения, с позиций принятого опыта. Бывшие комсомольцами собеседники автора - журналиста, писателя Аллы Сущинской создают из своих откровений живую мозаичную Панораму, своеобразный микс, ярко звучащий, далеко слышный.

Это картина настоящая: без пропаганды и без барабанной идеологии.
Комментаторы, известные деятели, не идеализируют комсомол, не прикрывают недостатки и трагизм "занавесом ностальгии", но убеждены в том, что в легендарной многомиллионной организации было много притягательного, важного для молодых людей...
Десятки известных, ярких личностей: докторов и кандидатов наук, профессоров, в том числе доктор философских наук И.М. Ильинский - ректор Московского гуманитарного университета (бывшей Высшей школы комсомола), деятели науки, искусств и культуры, в том числе С.Г. Попов, заслуженный деятель искусств РФ, всемирно известный победитель в турнирах бальных танцев; А.К. Кузнецов, артист театра и кино; руководители общественных организаций, в том числе первые секретари ЦК ВЛКСМ - Е.М. Тяжельников, Б.Н. Пастухов, В.М. Мишин, другие представители аппарата ЦК ВЛКСМ, командиры Всесоюзного Стройотряда, лидеры и "рядовые" уникальной организации неравнодушных людей, вооружась фактами, цифрами, документами, размышляют и создают современное видение, образ Комсомола...Чтобы вы, дорогие читатели, могли взять для себя в будущее лучшие, необходимые сведения и открытия.
Комсомольскую атмосферу зримо передают иллюстрации и сама обложка книги на основе изображений советского художника И. Радомана (предоставленные его дочерью, художницей И. Радоман), графика А. Клищенко, М. Кагарова (из архива А. Клищенко), И. Маршака, фотографии из личных архивов участников сборника.

Здесь повествуют о героях и событиях прошлого бережно и тепло. С огромной данью уважения к ВЛКСМ - многонациональному союзу молодежи - столетнему юбиляру наших дней.
Чтобы помнили, знали правду из первых уст.