Камера на штативе в «15-минутной зоне» Берлина-Митте.
На экране два типичных соевых зуммера:
Луна (23, небинарная персона, зелёные дреды, свитер с надписью «Eat the Bugs, Save the Planet»)
и Кай (25, парень, но с розовыми волосами, значок «Net Zero 2050», пьёт латте из сверчкового молока).

В углу экрана висит распечатка «Последнего оптимиста» № 147, вся в кофейных пятнах.

Луна (листает журнал пальцем с чёрным маникюром):
Кай, ты это читал? Какой-то дед написал, что мы все в антропологическом пессимизме живём. Типа человечество сдалось и теперь просто «управляет сокращением».
Я сначала хотела зарепортить за токсичность, а потом дочитала и… ну типа да.

Кай (жуёт сверчковый круассан, кивает):
Я тоже.
Он пишет: раньше хотя бы притворялись, что человек может стать лучше, а мы уже даже не притворяемся.
И знаешь, что самое страшное? Он прав.
Я вчера пытался вспомнить, когда в последний раз кто-то говорил про «светлое будущее» без иронии.
Не вспомнил.

Луна (показывает страницу в камеру):
Смотри, тут про нас прямым текстом:
«Зелёный переход — это когда вместо мечты о звёздах вам продают сверчков и стыдят за желание детей».
Блин, я буквально сегодня утром ела сверчковый боул и чувствовала себя virtuous.
А теперь чувствую себя… лохом?

Кай (тихо ржёт):
Добро пожаловать в клуб.
Я когда в 2043-м пошёл на климатический лагерь, там все орали «Мы спасём планету!».
Через два года тот же лагерь переименовали в «Coping Space для климатической тревожности».
И никто даже не заметил, как из «спасём» стало «просто выживем, но этично».

Луна (листает дальше):
А вот тут вообще нож:
«Современный человек не верит ни в Бога, ни в прогресс, ни в революцию. Он верит только в личный углеродный калькулятор».
У меня калькулятор в телефоне стоит с 14 лет.
Я даже секс считаю в граммах CO₂.

Кай (вздыхает, смотрит в окно на пустую улицу):
Я тоже.
Помнишь, мы в универе мечтали о морские города строить и на Марс лететь?
А теперь самая смелая мечта — получить разрешение на второго ребёнка, если у тебя рейтинг выше 940.

Луна (вдруг тихо):
Слушай… а ведь этот дед прав.
Мы не злимся на систему.
Мы просто… привыкли.
Сверчки нормальные, если с соусом терияки.
15 минут пешком — это даже удобно.
Один ребёнок — ну и ладно, планета важнее.
Мы даже не бунтуем.
Мы просто тихо грустим в сторис.

Кай (допивает латте):
Он в конце пишет: «Следующий цикл начнётся, когда кто-нибудь снова поверит в человека».
А я даже не представляю, как это — верить.
Мы же выросли на «own nothing and be happy».

Луна (выключает камеру, но микрофон ещё работает):
Ладно, пошли в «Coping Space».
Там сегодня групповая медитация на тему «Принятие управляемого сокращения».

Кай (уже в дверях, тихо):
Пессимизм пессимизмом, а сверчковое латте кончилось.(чёрный экран, только звук закрывающейся двери и далёкий гул дронов доставки)

Споры, споры, споры. Вечное противостояние сторонников плоской и круглой земли, напоминающее собою диспут двух бухгалтеров о том, на какой счет отнести расходы по покупке слона для нужд бани. Потресание перед лицом друг друга теоремами и гипотезами, высчитывание кривизны горизонта... надсаженные глотки от крика и стона... А ответ, как водится, витал в воздухе, причем в самом буквальном смысле, и стоил, в пересчете на багаж и сервисный сбор, каких-нибудь пятнадцать тысяч рублей.

Стоило подняться в салон самолета, пахнущий кожей, озоном и надеждой на бесплатный обед, сесть у иллюминатора, прилипнуть лбом к холодному стеклу, как все становилось ясно. Земля не круглая и не плоская. Она была устроена гораздо сложнее и с большей фантазией, подобно отчетности крупного треста. Она уходила во все стороны в бесконечность, демонстрируя полное пренебрежение к евклидовой геометрии.

Терялись в призрачной дымке отроги Сихоте-Алиня, Кавказских гор и Перуанских Альп, словно размытые акварелью штампы на служебных бумагах. Многомиллионные тонны воды в виде облаков образовывали воздушные океаны, моря и реки, которые перетекали из нашей реальности в соседнюю, не спрашивая разрешения у санитарно-эпидемиологической станции. Молекулы кислорода бесцеремонно улетучивались в космос через дыры озонового слоя, столь же загадочные и необходимые, как дыры в бюджете, и возвращались обратно в виде метеоритов, метеоров и прочего космического мусора, облагаемого, надо полагать, особым сбором.

И бесконечная земля не одинока. Над ней висела такая же земля, и под ней ютилась еще одна, но только чуть в другой реальности, подобно филиалам одного гигантского концерна «Земля и Ко». И где-то там, в параллельном салоне, на таком же засаленном кресле, летел не менее параллельный Василий Саяпин, служащий конторы «Млечный Путь», и наивно грезил о покорении космоса, как его тезка когда-то грезил о покорении Бухары.

Он видел себя уже не скромным техником-сметчиком, а грозным покорителем, в чьих жилах течет не кровь, а чистый этиловый спирт отваги. Ему грезились зеленые человечки, угнанные в рабство на картофельные поля колонии где-то в районе Альфа Центавра или Тау Кита, где он, Саяпин, в роли управляющего, будет вводить строгую отчетность и бороться с приписками урожая межзвездной картошки.

А в это самое время на одной из таких уже покоренных планет, в колонии «Луч Альфы», колонист Иван Сидоров, бывший мастер по ремонту пневмопочты, а ныне – полноправный хозяин Голубой долины, только что взял в плен целую туземную деревню, перепугав аборигенов не лазерным мечом, а угрожающим видом калькулятора. И вокруг него уже вились дети-полукровки, до невозможности похожие на него упрямым взглядом и умением чинить простейшие механизмы, но с четырьмя пальцами на каждой конечности и кожей цвета чернил господина Микояна.

И ближайшую, любимую жену свою, самую сметливую из туземок, он звал Маней, потому что ее родное имя Тачикилликапронтормиссарамчерсаккельсэй не только не выговариваемо для простого русского парня, ломом подпоясанного, но и никоим образом не умещалось в графу «Брачные узы» межпланетного паспорта.

Так и летели они все в бесконечности, каждый в своем самолете и в своей реальности, думая о своем: один – о кривизне, другой – о картошке, третий – о том, как бы списать на космическую пыль недостачу голубых бататов. И вселенная, эта великая канцелярия, равнодушно подшивала их судьбы в бесконечные папки, изредка роняя на поля звездных отчетов слезу в виде проливного дождя где-нибудь над Смоленском.