CreepyStory

Несколько дней мы с Любовью Васильевной прожили в большой тревоге. Акушерка пила всё больше и начала терять человеческий облик. Вся деревня гудела от слухов и домыслов. Как я поняла, тут успели полюбить Зою Павловну, и теперь ведьме объявили боязливый бойкот. С ней по-прежнему здоровались, как всегда, чуть прикланиваясь, но от услуг её отказались вовсе. Говорили, что ведьма и сама ходила хмурая, сама не своя, будто понимала, что в этот раз перешла некую черту, после которой будет подведён итог всем её злодеяниям.

Как-то вечером, гуляя по деревне, я увидела возле ведьминого небольшого холёного домика в сельско-готическом стиле вроде как делегацию из нескольких мужчин. Приглядевшись, я узнала среди них тех «кобелей», что постоянно таскались к нам в ФАП, чтобы пофлиртовать с Зоей Павловной. На крыльцо вышла ведьма и насмешливо сказала:

- А, вот и снова мои поклоннички пожаловали. Сколько лет, сколько зим.

Мужчины робко переглянулись, потом один из них начал умоляющим тоном:

- Касьяна Семёновна, пожалейте, пожалуйста, Зою Павловну. А мы вам что хотите по хозяйству будем делать, помогать бесплатно.

- А за свою сучку белобрысую пришли просить. И чем она вас так приворожила? Неужели всем даёт? А ну отвечайте честно, а не то пожалеете – чем она лучше меня?

Мужики снова переглянулись, а потом один из них дрожащим голосом сказал:

- Ну, как сказать, Касьяна Семёновна. Вы-то всем хороши, такая красавица. Только Зоя Павловна – она, что ли, поинтеллигентней, разговаривает так умно. Одно слово – городская.

Лицо ведьмы мгновенно обезобразилось самой лютой ненавистью. В сумерках казалось, что она превратилась в злую старуху:

- Вон, скоты! Проклинаю всех! Десять лет нестоячки каждому! Чирьи на жопе лечить устанете! Интеллигентных им подавай! Читать сначала научитесь хотя бы! Мужичьё!

Мужики в страхе бежали. Я тоже хотела незаметно ретироваться, но Касьяна меня заметила.

- А, вот и помощница сучкина. Чего надо?

- Просто гуляю, - неловко ответила я.

- Гуляй подальше отсюда. На глаза не попадайся, бесят уже рожи ваши идейные.

Я развернулась и сделала несколько шагов, но вдруг психанула. Вернулась к Касьяне и сказала:

- А я вас не боюсь. Я не верю в ваши проклятия и заговоры. Я современный человек и верю в науку, а не в тёмные силы.

Ведьма с усмешкой старой людоедки ответила:

- Не веришь, малая? А ведь я могу сделать так, что тёмные силы обратят на тебя внимание. Пойдёшь в лес – тут же лешего встретишь. Ночью домовой на грудь сядет. В полнолуние в окошко оборотень заглянет. В бане банника увидишь. И только ты будешь видеть, никто более. Так и с ума сойти недолго, правда, детка? Мне всего лишь нужно будет показать на тебя пальцем, и все они придут. Это - животные тёмной стороны, и их тоже можно приручить. И науськать. Хочешь этого? Извиниться за наглый тон ещё не поздно.

- Да идите вы, - сказала я и побыстрее убежала оттуда. Мне показалось, что Касьяна что-то бормочет мне вслед.

Следующим утром нам сообщили, что Зоя Павловна умерла.

Её успели перевезти в городскую больницу Барнаула, там она скончалась. Тело отправили родителям в Новосибирск. Причину смерти установить не удалось: все анализы, все внутренние органы были как у здорового человека.

Помню, как мы сидели с Любовью Васильевной, оглушенные этой новостью. Я знала Зою Павловну меньше месяца, но чувствовала себя так, будто потеряла очень близкого человека. Я вспоминала, какая она была красивая, умная, гордая, какой ласково говорила со мной и как строго давала отпор Касьяне, как вечно таскались к нам в пункт «кобели», только чтобы полюбоваться нашей светловолосой фельдшерицей. Казалось, что она просто вышла ненадолго: в кабинете ещё пахло её «Рижской сиренью», висел её халат, белоснежный, без единого пятнышка.

Пьяная Любовь Васильевна плакала. Он всё рассказывала про Зою Павловну:

- Я же её как дочку полюбила. Такая-то она была славная, но и с характером. Я вначале-то думала, что прислали девчонку какую-то, смех один. У нас-то прошлый заведующий, Григорий Петрович, ого-го старик был. А её кто слушать станет? Ан нет, она тут живо и председателя в оборот взяла, и работу наладила, как часы. Как начнёт глазищами сверкать да распекать. Даже вон суку эту хотела перевоспитать. Казалось бы, зачем ей это нужно- то было? Работай себе спокойно, зарплату получай. Но не такой она человек… была. До всего ей было дело. Мне, хе-хе, всё выговаривала за выпивку. И правильно, всё правильно. Эх, я бы и бросила и всё бы сделала, лишь бы она была жива. Как вспомню, что мы с ней плохо расстались – так и жжёт что-то в груди, слёзы сами льются.

Весь тот день я провела в каком-то отупении. Придя домой, забылась тяжёлым сном. Ночью проснулась, словно меня что-то толкнуло. Казалось, будто в горячем ночном воздухе висит чей-то злобный, проклинающий вопль. Я почувствовала, что волосы на теле встали дыбом, тело оцепенело. Кое-как отдышавшись, я снова провалилась в липкий, кошмарный сон.

Утром я чувствовала себя жутко разбитой, болела голова. Но, хошь не хошь, а на работу идти надо. Выпив чаю, я вышла на улицу и обомлела: деревня напоминала разворошённый улей. Люди, громко переговариваясь, спешили куда-то к окраине деревни. Невольно я пошла за ними и, повернув за угол, увидела вдалеке, возле дома Касьяны, большую толпу. Подойдя поближе, я увидела, что дом ведьмы сгорел дотла. На его месте лежала куча дымящихся головёшек.

- Вот так вот, - выхватила я суровый мужской голос из толпы, - сгорела ведьма.

- А я ночью ейный крик слыхала, а ведь на другом конце деревни живу, - рассказывала дородная баба, кутающаяся в весёленький сатиновый халат. – Жуть. Думала, сон страшной приснился, а вона чё.

Я тоже вспомнила тот ночной вопль и содрогнулась. Раздался общий гомон. Выходило, что предсмертный крик ведьмы слышала ночью вся деревня, даже люди с дальней окраины.

- Туды ей и дорога, конечно, - боязливо отозвался небольшого роста мужик, похожий на дядю Митю из фильма «Любовь и голуби» (тогда, правда, это фильм ещё не вышел). – Только вот прокляла нас ведьма. Всю деревню прокляла. Не будет теперь нам тут жизни, вот увидите. Тут, знаете, поди, в десяти километрах когда-то село было, Петровка. Ведьма другая тож их прокляла перед смертью, и нету теперь села. Все перессорились, передрались и разбежались кто куда.

- А всё же туда ей и дорога, - включился в разговор другой мужик, - за наших всех, за Зою Палну. Надеюсь, помучилась хоть перед смертью.

Среди толпы бегал растерянный участковый, молоденький Серёга (иначе его и не называли). Он, наконец, остановился перед каким-то осанистым и пузатым мужчиной и требовательно вопросил высоким голоском:

- Сябуров, вы же самый ближайший сосед к ней. Неужто не слыхали ночью пожара, криков?

- Нет, - басом отвечал Сябуров, - не слыхал. Спал крепко.

- Кто-нибудь? – обратился Серёга к толпе. – Ведь это убийство, товарищи! Кто-то ей дверь подпёр, а на окнах решётки. После обеда криминалисты приедут, обнаружат поджог. Если кто что знает, что видел – пожалуйста, ко мне в кабинет. Конфиденциальность, как говорится, гарантирую. А то следователь из района приедет, начнёт всех по одному тягать, за пособничество будете отвечать по всей строгости. Недонесение о преступлении, статья сто девяностая УК.

Толпа зашумела:

- Нет, никто ничего не видел. И не слышал. Хошь режь – не видели ничего. Серёга, ты сам знаешь, ведьма заслужила. Васька Пивоваров ведь твой дружок был. Не жалко? А скольких наших заморила? А Зою Павловну? Какая девка была, наша, советская врачиха. Ты давай, Серёг, не агитируй тут.

Участковый попятился перед разбушевавшейся людской стихией.

Мне вдруг стало нехорошо, и я поспешила в ФАП.

Там я застала пьяную в дымину Любовь Васильевну. Она сидела в ожидальне, бессмысленным взглядом вперившись в плакат, который за всеми перипетиями как-то никто не удосужился снять. Вид акушерки был жуток. Раньше он был лишь слегка седовата, теперь же за одну ночь вся голова его покрылась тусклой белёсостью. Лицо сильно обрюзгло, нос и щёки были уже не красными, а мерзко сизыми, мертвенными. В ожидальне, помимо жуткого перегара, чуть слышно пахло бензином. Я всё поняла, и ноги подкосились, и я села прямо на пол.

- Любовь Васильевна, - не своим голосом позвала я (она повернула голову только секунд через пять). – Это вы её… сожгли?

- Я, - равнодушно ответила она и снова уставилась на плакат. Вдруг что-то, видно, прорвалось в ней, он бешено вскочила, содрала плакат со стены, оторвала ту часть, что с ведьмой, смяла, растоптала, исплевала, подожгла спичкой. Вторую же половину, светлую, с Зоей Павловной, бережно сложила, расцеловала и убрала во внутренний карман пиджака. Я молча наблюдала за этим с пола.

- Полюбила Зоюшку как дочку, - заговорила Любовь Васильевна, вновь сев на стул и не поворачивая ко мне головы. – Всякая мать бы такой гордилась. Не должна была эта тварь торжествовать. Неправильно это. Контра это самая настоящая. Я же на войне санитаркою была, Ирада, и награды есть. И вот что подумала: молодой девкой под обстрелами фашистскими наших бойцов вытаскивать не боялась… вернее боялась, но шла, потому что надо. А теперь, под старость лет, какую-то поганую ведьму испугаюсь? Не отомщу за доченьку? Нет, не будет так.

- Что же теперь? – тихо спросила я.

- Да пусть сажают. Только ведь, я же тебе рассказывала, у меня родная дочка есть, Настя. В Свердловске на юриста учится. Сейчас на практике, скоро приехать должна на каникулы. А тут вот сюрприз такой. Мамку за убийство посадят. Да и ещё и по мистическим мотивам, всему Союзу на смех. Каково ей будет, как карьера её юридическая начнётся? Вот об этом я сейчас думаю сижу. Повеситься, что ль?

От всех этих событий, что свалились на нас в последние дни, я совершенно изнемогала и чувствовала, как в голове свистит какой-то серый ураган. Не хватало ещё для самого полного счастья, чтобы Любовь Васильевна удавилась прямо в ожидальне. Собрав в кулак последние моральные силы, я встала и подошла к ней.

- Слушайте меня, Любовь Васильевна. Я вам не судья. Но хочу сказать вот что: вы постоянно говорите, что любили Зою Павловну как родную дочь. Ой ли? Не врёте ли, Любовь Васильевна, а? А помните, о чём она вас всегда просила? О чём вам лекции читала? А вы ещё больше пьёте, и сидите вот передо мной пьянющая, и ещё её имя поминаете. Нет, Любовь Васильевна, если бы вы её любили, вы бы не пили. Вешаться или идти с повинной – это ваше дело, только делать это всё нужно на трезвую голову. Только так вы по-человечески её память почтите. Только так. Идите теперь домой и проспитесь. Бросьте пить, и уж тогда подумайте, как быть. Иначе грош цена всем вашим словам и поступкам.

Любовь Васильевна некоторое время смотрела на меня, приоткрыв рот, потом усмехнулась:

- А, вот ты какая, оказывается, Ирадушка. Я-то думала – одуванчик божий. Надо же, как быстро Зоюшка на тебя повлияла. Будто дух её в тебя вселился. Да и внешне ты на неё похожа, подрастёшь – точь-в-точь будешь. (В этом месте рассказа бабуля скромно зарделась, что видно было даже в бликах костра, ибо стеснялась себя хвалить, но знала при этом правду, что всю жизнь была невероятной красавицей, и её описание внешности Зои Павловны вполне подошло бы и ей самой в молодости.) Что ж, верно ты всё говоришь. Капли больше в рот не возьму. В память о Зое. Ты прости меня за всё, Ирада. Не могла я иначе. И за то прости, что бросаю тебя тут одну за старшую. Щас опергруппа приедет из района, судмедэксперт, начнётся кутерьма. Ты, пожалуйста, меня не выдавай… я сама, если что. Протрезвлюсь только.

- Любовь Васильевна, - с упрёком ответила я.

- Прости, прости. Пойду я. Скажи, заболела, запила. Да и какая разница теперь.

Она собирался уйти, но остановилась на пороге и оглянулась:

- Ты бы уезжала отсюда, Ирадушка. Ведьма же прокляла деревню. Знаешь, как она кричала? Ох, люди так не кричат. Будто дьявол какой-то своим мерзким голосом ревел. Проклинаю, мол, всю вашу деревню, пусть останется здесь к осени пустое место, и бурьяном зарастёт. Что-то будет ещё, Ирадушка. Езжай, спасайся.

Наконец, она ушла.

В тот день, действительно, приехала оперативно-следственная бригада. Останки ведьмы перенесли в ФАП для вскрытия, на следующий день их должны были похоронить. К счастью, судмедэксперт был человек опытный. Увидев, что я одна представляю в колхозе советскую медицину, он взял все хлопоты на себя, чтобы уберечь меня от контакта с обгорелым телом Касьяны. На следующий день, действительно, останки увезли. Кстати, вскрытие показало, что Касьяне на самом деле было не менее шестидесяти лет. Клянусь, милые мои, всем что у меня есть, при жизни она выглядела максимум на хорошие, красивые тридцать.

В деревне остался следователь. Наш ФАП закрыли, мы ждали со дня на день нового фельдшера-заведующего. Следователь опрашивал жителей, в том числе и меня. Я рассказала о конфликте Зои Павловны и Касьяны, стараясь не упоминать Любовь Васильевну. Её, впрочем, тоже опросили, но она пока не признавалась.

На следующее утро после того, как ведьму похоронили, в деревне начался сущий ад. Не знаю, сработало ли то проклятье Касьяны или же что-то тёмное, плохое, бывшее в самих людях на фоне страха и горя прорвалось наружу. Тут и там, как будто совершенно беспричинно, вспыхивали ссоры и драки. Вспоминались былые обиды, вскрывались измены и предательства, сосед шёл на соседа, друг на друга, брат на брата. Началось всё с того, что «кобели» собрались помянуть Зою Павловну, перепились и подрались впрах. Кому-то сломали руку. Тут же появились родственники потерпевшего, оказали силовую поддержку, прибежали ещё люди. За околицей началась массовая драка в сто мужиков. Тут же вспыхнула старая распря между молодыми девками за какого-то местного Игната, возмутителя сердец, пошли в ход скалки и черенки от лопат. Кто-то обвинял соседа в воровстве, в качестве аргументов шли кулаки. С полевого стана привезли на тракторе троих избитых механизаторов – не поделили бутылку водки. В общем, к полудню вся деревня стояла на ушах.

Ко мне прибежал председатель колхоза товарищ Стёпкин:

- Ирада, открывай медпункт. Самых тяжёлых мы в район отправляем автобусом, но многим тут помощь нужна будет. Ты хоть и санитарка, но вас же учили первую помощь оказывать. Любовь Васильевна себя лучше чувствует, сказала, тоже подойдёт. А там и фельдшер новый приедет.

Я немедленно побежала и открыла ФАП. Тут же потянулись вереницы пострадавших: разбитые носы и головы, сломанные пальцы, синяки да ссадины, выбитые зубы. Я выбивалась из сил, очень боясь при этом напортачить с шиной или перевязкой. К счастью, когда я уже еле стояла на ногах, подошла Любовь Васильевна и взялась за дело.

Когда поток увечных немного схлынул, я смогла перекинуться парой слов с акушеркой.

- Как вы? – чувствуя себя очень неловко, спросила я. Любовь Васильевна была трезва, но выглядела плохо. Невыразимая мука виднелась в её глазах. Она пожала плечами:

- Ничего. Хочу дочку дождаться, хоть обнять её напоследок, наговориться. А потом с повинной пойду. Только боюсь, что не дождусь. Сдадут меня, непременно сдадут. В деревне-то знают уже, что я её сожгла. Тут ничего не утаишь. Раньше бы я в такое не поверила, что прохоровцы в такой ситуации своего сдадут, а теперь видишь, что творится. Ведьмино проклятье. Человек человеку волк. А я так хочу Настеньку свою увидеть, пока я ещё на свободе. О, смотри, Толька Семёнов хромает, рожа разбита. Готовь перевязку.

А на следующий день с утра председатель Стёпкин назначил общее колхозное собрание. Под самыми страшными карами велел явиться всем. Собрание было на открытом воздухе, на площади перед конторой. В толпе поминутно вспыхивали перебранки. Я боялась, что вот-вот снова начнётся массовая драка. Участковый Серёга мелькал в толпе, чуть не плача.

Товарищ Стёпкин подошёл к микрофону и зычно повелел:

- Тихо! Тихо, я буду говорить. Народ, я речей толкать тут не буду. В общем, Зоя Павловна, фельдшерица наша, перед смертью написала письмо, обращённое ко всем нам. Я сейчас его зачитаю.

Толпа притихла. Председатель вытащил из кармана конверт, вынул из него письмо и принялся читать:

- «Дорогие прохоровцы. Я пишу очень быстро в редкую минуту ясного сознания, поэтому сразу к делу. Не знаю, известно ли это вам, но у меня вышел конфликт с жительницей Прохоровки Касьяной Воропаевой. Многие из вас считают её ведьмой. Опуская подробности, скажу, что она явилась ко мне домой, сказала, что прокляла меня насмерть и потребовала, чтобы я встала перед ней на колени на колхозном собрании. Я прогнала её вон. Свидетельницей тому была наша санитарка Ирада Наврузова.

Я никогда не верила в ведьм, в проклятия и тому подобную чушь. Но вот лежу в больнице и, похоже, скоро умру. Но. Даже если бы я верила в проклятия, даже если бы была на сто процентов уверена, что Касьяна способна убивать колдовством, то и в этом случае я не встала бы на колени перед ней и не извинилась. Это означало бы предать все свои убеждения и ценности. Я твёрдо уверена, что мы не должны бояться таких людей, как Воропаева, даже если они грозят самой нашей жизни. Особенно если они грозят нашей жизни.

Я знаю, что вы, жители деревни, увы, боитесь Касьяну. Касьяна же использует свои силы и ваш страх для личной выгоды, для запугивания и обогащения. Не говоря уже о том, что, если принять за основу версию действенности её смертельных проклятий, она – массовая убийца-психопатка. И каждый, кто несёт ей деньга за сомнительные услуги, является пособником массового убийцы.

Как умирающая, позволю себе немного плакатных истин и пафоса. Доколе нам бояться людей, что извлекают выгоду из нашего страха, из нашей готовности подчиняться? Сколько ещё жить по принципу «моя хата с краю»? Если вы твёрдо верите, что именно Касьяна виновна в смерти вашего близкого, разве не кощунство – продолжать делать вид, что ничего не произошло? Если рядом враг, то единственное, что остаётся – сплотиться и бороться. И главное оружие – отсутствие страха. Если Касьяна увидит, что вы не боитесь её более, что, напротив, презираете и в полный голос заявляете об этом, то её тёмная власть над вами исчезнет, как морок. Да, она попытается мстить, но тут придётся вспомнить старый принцип – если враг не сдаётся, его уничтожают. Если вы будете вместе, если будете сплочены, если не погрязнете в страхе и раздорах, то сможете наказать ведьму и единым фронтом встать на защиту ваших законных интересов, не выдать никого из своих. Вы имеете на это право потому, что другого выбора у вас не остаётся.

Я умираю, но никогда не преклоню коленей перед такой, как Касьяна. Не потому, что она ведьма. А потому, что я не боюсь ведьм. Я надеюсь, что мой пример воодушевит вас, и вы найдётё в себе силы искоренить порок, что завёлся, словно червь, в теле вашей общины. Выбор только за вами. Я, находясь на пороге смерти, искренне верю в ваш разум и вашу порядочность.

Искренне ваша,

Воинова З.П.

П.С. Хочу также попросить прощения за излишнюю резкость у Любови Васильевны Лапочкиной. Любовь Васильевна, я слишком раздражительно говорила с вами, хотя теперь понимаю, что вы предостерегали меня неспроста. Пожалуйста, простите меня

Отправить по указанному адресу только в случае моей смерти».

Товарищ Стёпкин закончил чтение. Толпа молчала. Потом я услышала, как люди начали просить друг у друга прощения, увидела, как они обнимаются и плачут. Будто бы письмо Зои Павловны рассеяло проклятие ведьмы, освободило этих людей от тёмных сил.

Я пошла на работу и подошла к зданию ФАП одновременно с Любовью Васильевной. С акушеркой произошла разительная перемена, словно с неё тоже сняли заклятие. Тоска ушла из глаз. Она мудро и печально улыбалась.

- Вот так вот, Ирадушка, - задумчиво сказала она мне. – Одолела Зоюшка в итоге ведьму-то. И я, знаешь, подумала - сдаваться не пойду. Если донесёт кто – пусть так. А мне Зоюшка отпущение грехов сделала. Ох, мир её праху, какой человечище.

В ожидальне Любовь Васильевна вытащила из кармана сложенную половинку плаката, расправила и повесила на место. Её впоследствии никто не выдал, и она спокойно работала дальше. Следователь уехал не солоно хлебавши.

В Прохоровке с той поры вновь воцарились мир и спокойствие. Соя по осени дала невиданный урожай, сыгралось рекордное количество свадеб, родилось удивительно много здоровых детей, к чему приложила профессиональную руку Любовь Васильевна, окончательно бросившая пить. Так в конечном счёте советская фельдшерица победила злую ведьму и оставила по себе самую светлую память в тех местах.

Что касается меня, то я проработала в Прохоровке до зимы. Больше не смогла. Хотите верьте, хотите нет, именно с тех пор я и стала видеть аномальное. Видимо, сработало проклятие Касьяны. Пойду в лес – волосатая харя из-за дерева щерится. В баню ночью, помню пошла с фонариком, белье из кадки вытащить и развесить. Наклонилась над кадкой, а тут меня, прости господи, кто-то по попе кааак хлопнет. Я с визгом оттуда. А вслед из бани – хохот, да такой жуткий, скорее, как животное смеётся, типа гиены. Я свет тут же во дворе включила, топор схватила, ору, выходи давай. Соседи прибежали сонные. В бане – никого. Аж стыдно перед соседями стало. А на попе – царапины, как от когтей. А однажды на рассвете на полянке лесной, где ягоду собирала осенью, буквально на окраине деревни, недалеко от сгоревшего ведьминого домика, я увидела, как выскакивает из леса с окровавленным зайцем в зубах гигантский волк, падает на землю и перекидывается в голого соседа Романа, который давно за мной ухаживал, достаёт из-под куста свои знаменитые, единственные в районе джинсы вместе с остальной одеждой, одевается, показывает мне знаком, чтобы молчала, и уходит. После этого он за мной не ухаживал, не подходил даже. Я реально думала, что с ума сойду от таких дел. Рассказала всё про проклятие Любови Васильевне. Та нажала на свои связи в районе, и меня к зиме с группой комсомольцев отправили в Узбекскую ССР, где в отдалённых районах не хватало медицинского персонала. Я поехала туда, думая, что так далеко от Сибири проклятие Касьяны рассеется. И в первую же ночь по приезде в посёлок Бустан, где мне теперь предстояло работать, увидела призрака, да не одного. Но об этом, милые мои, я расскажу вам в другой раз.

Бабушка моя Ирада Георгиевна Наврузова – чудесная рассказчица страшилок. В своё время она объездила весь Союз нерушимый, где по работе, где туристкою, и набралась впечатлений и историй. Бабулю всегда влекла перемена мест, новые культуры и знакомства, способные занять её деятельный и живой ум. Как она сама неоднократно признавалась, всю жизнь её преследовала всякая паранормальщина, сваливались на голову байки из склепа и секретные материалы. Просто диву даёшься, как один человек проживёт целую жизнь, так и не увидев даже самого завалящего привидения, другой же, как моя бабуля, просто счёту им не ведает.

У нас в семье установилась традиция: в тёплое время года мы все, многочисленные родственники, собираемся на выходные у ба на даче, дружно там работаем (и нет в округе более ухоженной дачи), потом готовим шашлык, салаты из всего свежего, что есть о ту пору в огороде, вытаскиваем из холодильника квас и пиво и пируем. А потом, когда стемнеет, разжигаем в очаге по центру огромной круглой беседки костёр, и наступает лучшее, то, из-за чего мы тут, в конечном счёте, и собираемся. Ба рассказывает страшные байки из своей жизни.

Все родственники абсолютно уверены, что её истории – чистая правда. Большинство из нас атеисты и прагматики, материалисты и скептики, но мы и подумать не можем даже на секунду, что бабуля сочиняет или врёт. Такой уж она человек. Удивительный, будто из другого мира. У нас в роду никогда не было колдунов и потомственных тарологов, ведуний, умеющих снимать венец безбрачия и открывать дорогу, и тому подобной ерунды, потому появление в нашей весьма ординарной фамилии человека, всю жизнь бывшего на короткой ноге с потусторонним миром, не устаёт нас поражать. Бабушка Ирада – жемчужина нашей семьи.

Не хотелось бы, чтобы чудные истории бабули остались достоянием только тесного круга родственников, настолько они, на мой взгляд, удивительны. Потому я, её скромный внук, попробую передать некоторые из них в виде рассказов, первый из которых вы сейчас и читаете. Если получится скверно – ругайте только меня. Очень жаль, что вам не довелось самим сидеть вкруг полуночного летнего костра в обвитой виноградом беседке и слушать эти истории в бесподобном исполнении ба.

Всю жизнь бабуля проработала в медицине, прошла путь от санитарки до большого начальника. Как-то мы начали расспрашивать, какое самое первое паранормальное приключение было с ней, и услышали рассказ о прохоровской ведьме, а заодно узнали больше о том, как начиналась бабушкина карьера в медицине.

- Самая первая моя аномальщина? Мне тогда восемнадцать было, только работать начала. С того-то раза всё и пошло-поехало. Прокляли меня. Рассказать вам, что ли, про прохоровскую ведьму?

- Просим, просим, - заговорили мы наперебой. Бабушка вытерла уголки рта кончиками пальцев (непременная процедура перед рассказом) и своим певучим, милым голосом начала:

- Извольте про ведьму. Когда, бишь, это было? В семьдесят шестом, если память не балуется. Я после школы не хотела куда-то в институт поступать, хоть и оценки хорошие были. Характер взбалмошный в ту пору имела. Всё хотела быстрее на работу выйти, деньги зарабатывать, взрослой себя ощутить. В общем, прошла курсы санитарок в родном Бийске. Распределили меня в один колхоз неподалёку. В общем, девчонкою восемнадцатилетней, ещё ветер в голове, поехала я работать в деревню.

Деревня эта называлась Прохоровка, в честь Прохора Шаляпина. Шучу, там богатый купец когда-то жил, Прохоров, он поселение и основал в девятнадцатом еще веке. С историей деревня. И колхоз крепкий был: тогдашний председатель товарищ Стёпкин первый культивировал в тех краях сою, и она хорошо шла на экспорт. Жило там человек восемьсот, жили привольно, богато. А природа там какая! Хорошо там летом, как в раю.

Я приехала в Прохоровку рейсовым автобусом рано утром, около восьми. Справилась у прохожих, где тут фельдшерско-акушерский пункт, и пошла сразу туда.

Около ФАПа толпились мужики. ФАП - это сокращённо фельдшерско-акушерский пункт, а вы чего засмеялись, молодёжь? В общем, рядом с ФАПом, который был ещё закрыт, я с удивлением увидела не менее десяти мужчин разного возраста. «Неужели все больные?» - подумала я. Мужики курили и праздно болтали. Меня они оглядели с интересом, так, что я засмущалась.

Через несколько минут я увидела, как к фельдшерскому пункту подходит дородная, важная женщина лет пятидесяти. Она оглядела толпящихся и покачала головой и сказала (Тут бабулины голос, поза и мимика живо переменились: рассказывая свои страшилки, она всегда артистически изображала прямую речь персонажа, живо перевоплощаясь голосом в ребёнка, другую женщину, мужчину или нечисть):

- Опять припёрлись, кобели. Не стыдно вам? Добро бы болели по-настоящему.

Мужчины со смехом отвечали:

- Да мы и болеем, Любовь Васильевна. Сердце у всех не на месте, болит - и всё тут.
Они загоготоли, знаете, этим ужасным мужским коллективным смехом, в котором явно читается жеребячий контекст.

- Воспаление хитрости у вас, - строго отвечала на это Любовь Васильевна, - и кобелизм в терминальной стадии. Житья хорошему человеку не даёте.

Она открыла ФАП и вошла внутрь. Я вошла вслед на ней и представилась.

- А, - сказала Любовь Васильевна, - вот и новая санитарочка наша. Ишь, молоденькая какая. Только школу окончила? Предшественница-то твоя, тётя Степанида, на пенсию уж вышла. Не хочу плохого говорить за спиной, но в последнее время бабка спустя рукава работала. Ты-то работы, надеюсь, не боишься?

- Нет, - бодро ответила я.

Мы разговорились. Оказалась, что Любовь Васильевна – местная акушерка.

Любовь Васильевна. Изображения персонажей сгенерированы нейросетью Kandinsky.


- А что это за толпа собралась? – спросила я. – Все больные?

Любовь Васильевна захохотала:

- А, это донжуаны местные. Сейчас Зоя Павловна подойдёт, и ты всё поймёшь сама. Зоя Павловна – эта наша фельдшерица-заведующая. Она у нас в позапрошлом году только работать начала. Городская, из Новосибирска, интеллигентная. Как приехала, с тех пор от мужиков отбою тут нету. Все кобели деревенские стали вдруг часто недомогать, повадились к нам по малейшему чиху. Кто палец порежет, кто икнёт, кто плохой сон увидит – тут же к нам, лишь бы на неё посмотреть лишний разок. Зоя Павловна злится, но чин чином принимает всех. В этом плане она молодец – никому в помощи не откажет, хоть и ругает симулянтов. К себе же никого из них не подпускает. Да и то, не её полёта птички. Эх, ей бы в женихи какого-нибудь Героя Соцтруда или профессора. Жалко её, молодость тут теряет. А всё ж любят её в деревне, такая она хорошая.

Тут вошла, собственно, Зоя Павловна. Ох, милые мои, до сих пор помню, как обомлела. Какая же она была красавица! Всё, что может быть красивого в русской девушке, собралось в ней: светлые волосы, что, попав под луч света, источают особенное сияние, голубые глаза, прекрасные тёмные, как бы надломленные в одном месте брови, высокие скулы, твёрдая линия подбородка, милый чистый носик, нежная, сияющая кожа, осанка, грудь – всё было наилучшего свойства. Я за всю жизнь не встречала женщины красивее. Лет ей было тогда двадцать пять.

Зоя Павловна


Она ворвалась в ожидальню, на секунду её точёные брови приподнялись при виде меня, она автоматически кивнула мне и возмущённо сказала, обращаясь к Любови Васильевне:

- Здрасьте, Любовь Васильевна. Видели, опять эти собрались! Это раньше было смешным, но теперь становится просто несносным! Эти люди живут инстинктами!

Любовь Васильевна снова засмеялась:

- Да кобели просто, типичные представители мужского рода. Вот, Ирада, смотри, как у мужчин-то крышу сносит от красивой женщины. Настороже с ними будь. Это, Зоя Павловна, наша новая санитарка, Ирада… как тебя по батюшке?

- Георгиевна.

- Что ж, добро пожаловать, мы очень рады, - приветливо сказала Зоя Павловна, протягивая руку. – Вы вот что, Ирада Георгиевна, сходите пока в контору, скажите, что приехали работать. Документы все при вас? Пусть непременно вам сразу же покажут ваше жильё. Иначе, скажите, заведующая придёт ругаться. И скажите этим дуракам на улице, что приём начнётся через десять минут.

Улыбаясь, я поспешила в колхозную контору. Сам председатель, товарищ Стёпкин, бывший в ту пору в конторе, деревенский джентльмен и отличный хозяйственник, отвёл меня в моё первое в жизни отдельное жильё. Это была половина большого дома на два двора. Целых две большие комнаты, кухня, прихожая, баня и огород: я обалдела, когда увидела, и, помню, подумала, что это очень хорошая деревня.

Товарищ Стёпкин


В общем, я быстро освоилась. Зоя Павловна была вежлива и ласкова со мной, всегда приободряла добрым словом и сказала ничего не бояться. Акушерка наша тоже была очень добрая, расположенная ко мне женщина. Ей было около пятидесяти, она была из местных, вдова, дочь её училась в Свердловске в институте. Помню, что Любовь Васильевна очень любила читать журналы «Технику – молодёжи», «Вокруг света», «Наука и жизнь» и постоянно приносила на работу новые номера, чтобы обсудить с нами. Зою Павловну она очень уважала и за глаза называла доченькой. Но при всех своих достоинствах Любовь Васильевна, к сожалению, была излишне дружна с медицинским спиртом и, говоря попросту, бухала. Зоя Павловна постоянно распекала её за это и читала лекции о вреде пьянства и ответственности советского медика, грозилась товарищеским судом на колхозном собрании, а Любовь Васильевна в ответ улыбалась, изображала раскаяние, а на следующий же день к вечеру опять готовая. При этом специалистом она была сильным, в деревне, да и во всём районе, её уважали.

Примерно через две недели, как я приехала в Прохоровку, в середине лета, Зоя Павловна принесла в медпункт и повесила в ожидальне гигантский агитационный плакат, который сама придумала и нарисовала. Сюжет его был таков: в левой части плаката парила, подобна ангелу небесному, светловолосая женщина в белом халате, вся в лучах и молниях, и воздевала над головою, словно копьё, огромных размеров блистающий шприц. Я сразу узнала в парящей женщине саму Зою Павловну, это было что-то вроде автопортрета, очень хорошо нарисованного. В тёмный нижний правый угол плаката боязливо жалась по-цыгански одетая женщина лет тридцати, тоже очень красивая, но какой-то хищной наружности, с жутким взглядом, развевающимися чёрными волосами, сидящая в огромной ступе, с помелом в руках. Ведьма на плакате была окружёна всякими зловредными возбудителями, изображёнными в виде сказочных чудищ: палочка Коха в виде зелёного чахоточного привидения, бледная трепонема в образе скрученной в спираль царевны всех змей Скарапеи, вирус гриппа в виде круглого и мохнатого лешего и так далее. Всё было изображено чрезвычайно живо, я бы сказала, талантливо. Чтобы от глядящего не ускользнул смысл сей композиции, снизу красивым шрифтом были стихи:

"Безграмотным ведьмам больше не верим,
Наука сильнее бабкиных суеверий".

Я громко восхитилась плакатом, но Любовь Васильевна неодобрительно покачала головой и сказала Зое Павловне:

- Она обидится, непременно обидится, Зоя Павловна, вы уж извините. Слишком резко. Особенно на безграмотную обидится, у неё пунктик на этот счёт. Да и слишком уж похоже вы её изобразили. А она мстительна. Сочтите меня дремучей дурой, но я родом отсюда и знаю, на что она способна. Я уже говорил вам сто раз, что все тринадцать подозрительно умерших за последние десять лет деревенских жителей так или иначе перешли Касьяне дорогу. Заболеют непонятно чем – и через неделю богу душу отдают. Тринадцать, Зоя Павловна, за десять лет. У нас и проверки были, ещё при старом фельдшере Григории Петровиче, но, само собой, ничего не нашли, это же тёмная ворожба. Все знают, что это ведьма сделала, и участковый знает. Только как докажешь?

Зоя Павловна только фыркнула в ответ:
- Вы меня поражаете, Любовь Васильевна. И это говорит советский медик! Не стыдно? А то, что Касьяна разозлится, меня мало волнует - стерпит. Сколько можно дурить голову деревенским и мешать нам работать? Ничего. Известно, что она много пьёт, и сколько бы я её ни встречала и ни глядела на её зрачки, мидриаз явно говорит об употреблении какой-нибудь дряни, скорее всего, психотропных грибов. А такое даром никому не пройдёт, даже ведьме. Когда-нибудь она сломит свою гордость и придёт ко мне за лечением. Я её научу советскую медицину любить.

Потом, за обедом, когда Зоя Павловна отлучилась куда-то, я решила выспросить акушерку о ведьме.

- А что это за Касьяна, Любовь Васильевна? Неужто и впрямь ведьма?

- Да, Ирадушка, ведьма. Слышала о наших сибирских ведьмах?

Разумеется, я слышала. По всей Сибири ходили рассказы об этих чёрных колдуньях. Считалось, что селились они всегда на отшибе деревни, чтобы сразу у леса, имели способность оборачиваться чёрной кошкой или собакой, жили больше ста лет, умели лечить людей, а умели и проклинать, могли привораживать мужиков так, что те бросали любимых жён и детей и бежали, как дурные, к той женщине, на которую сделан приворот, ну и так далее. Я не очень верила в такие рассказы.

- Так вот, - продолжила Любовь Васильевна, - эта самая Касьяна – самая что ни на есть ведьма. Пришла она в нашу деревню десять лет назад, непонятно откуда, и поселилась тут. Со временем слухи пошли, что она – чёрная ведунья. Ну, народ у нас в такие штуки верит, вот и потянулись к ней больные, кому официальная медицина особо не помогла, бабы, что хотят мужика приворожить, мужики, у которых с возрастом мужская сила ослабла, и так далее. Она многим помогла, и теперь все деревенские до одного твёрдо знают: Касьяна – ведьма, на самом деле умеет лечить и проклинать. Ты вот что, Ирада - не вздумай с ней дела иметь, особенно не вздумай как-то её разозлить или перейти дорогу. Если она придёт к нам, будь вежлива и стерпи её надменное поведение. Она очень злопамятна и мстительна. Ох, боюсь я за нашу Зою Павловну. Как бы этот несчастный плакат убрать? Зоюшка – она хорошая, но гордая очень и слишком уж верует в науку. Городские иногда смотрят на нас, как на отсталых, за то, что мы верим в нечисть, а как не поверишь, если своими глазами её видишь? Зоя Павловна эту Касьяну сразу невзлюбила, как узнала, что многие деревенские по старинке к ней за медпомощью обращаются. Для неё это как вызов – изжить замшелые суеверия. И она права, конечно, но слишком уж круто берёт. Была уже у них стычка: на колхозном собрании Зоя Павловна ведьму песочила и людей, что к ней обращаются. А Касьяна и за меньшее людей со свету сживала, горда очень. Тут ещё вот какое дело. Раньше-то все кобели вот эти, что к нам каждое утро прутся с температурой липовой, постоянно вот так у ведьминой избушки отирались. А теперь, вишь, к Зое Павловне перебежали. Ведьма от этого бесится, раньше-то она тут у нас первой красавицей считалась. В общем, боюсь я за Зоюшку. Но она же и слушать не станет.

- А вот эти люди, которые умерли. Чем они болели?

- В том-то и дело, что ничем. Медицинский парадокс. Симптомы такие: сначала головная боль, потливость, одышка сильная. Потом лихорадка, носовые кровотечения, сильнейшая ломота в суставах. Затем – спутанность сознания, бред. Ну и потом уж… Около недели всё занимало. Но самое страшное – все анализы в норме. ОАК, ОАМ, СОЭ, биохимия, всё, что угодно – в пределах нормы. Брали все возможные посевы, соскобы и так далее, но ни бактериальной, ни вирусной инфекции не обнаружили. Внутренние органы все в норме, необычных патологий ни у кого не обнаружили. Ничегошеньки. Симптомы есть, а болезни нету. Ведьминские штучки.

- Но это ведь попросту невозможно, - горячо возразила я Любови Васильевне, хотя понимала, что вряд ли он станет разыгрывать меня столь дурацким манером. Но поверить в сказанное мне, городской комсомолке, было непросто.

- Кто знает, - пожала плечами в ответ акушерка. – Нам ещё многое неизвестно в человеческом организме. Знаешь, что я думаю по этому поводу? Я вот читала недавно в «Науке и жизни» про гипноз. На Западе проводили такой эксперимент: человека вводили в состояние глубокого транса, а потом лили на руку простую тёплую воду. Но ему внушали, что там кипяток. И он орал от боли, но самое поразительное не это. На руке, в том месте, куда лили воду, образовалось сильное покраснение! Будто его впрямь ошпарили. Между психикой и телом существует невероятная связь, о которой мы мало что знаем пока. Если мозг убедить в том, что тело повреждено, он вызовет в теле соответствующую реакцию. Так вот. Что если ведьмы обладают способностью подсаживать в подсознание человека ложную уверенность в болезни тела? Не знаю, что-то вроде вируса, но не материального, а как бы информационного, метафизического. Человек и знать не знает, а меж тем в его организме уже запущена программа саморазрушения.

- Вы правда верите в это? – спросила я.

- Ох, Ирадушка, я верю своим глазам. Ведь она и моей подруги, Алки Пивоваровой, сынка Васю так же сгубила. Тот красавец был, спортсмен, футболист. Его даже за сборную района вызывали играть, а поговаривали, что и серьёзные клубы им интересуются. Ну, Касьяна, тварь эта, и давай ему куры строить. А он только женился после училища, сынок у них уже маленький был. Васёня смелый был, как вот Зоя Павловна наша, в чёрные силы не верил. Дал ведьме от ворот поворот, высмеял прилюдно. А, говорят ещё, ведьмы сами на себя приворот не могут сделать, только на других баб. Ограничение такое. Ну, она и взбеленилась. Говорит, или со мною будешь, или сгоришь за неделю. Васёк хохочет. Ну, и умер через неделю. Опять симптомы эти. Увезли его в больницу в район, там и… Хороший был паренёк, честный, смелый, однолюб. Наша, сибирская порода. Отец его, Славка, потом чуть с ума не сошёл, хотел ведьму пристрелить, как собаку, но она пригрозила ему, что весь род его проклянёт и изведёт. А у него ещё трое. Куда деваться? Смирился.

- А Касьяна работает где-то официально? – спросила я.

- Конечно. Статью-то за тунеядство никто не отменял. В конторе секретарём-архивариусом числится. Товарищ Стёпкин даром что коммунист, а ведьму боится. Вот и дал ей эту синекуру. Она в конторе-то для виду сидит, ну и свой ведьминский приём там чуть ли не открыто ведёт, оборудовала себе комнату, никого туда не пускает, кроме своих посетителей. Говорят, зелья какие-то варит там из галлюциногенных грибов, а потом ходит по конторе, как шальная, людей пугает. Всякие стуки в конторе из стен стало слыхать, из подвала шорохи, вой волчий иногда. А всю секретарскую работу за неё бухгалтерша наша тётя Зина делает. Ворчит, а делает. Против ведьмы-то особо не повоюешь.

Этот разговор произвёл на меня тягостное впечатление. Похоже, Любовь Васильевна действительно верил в то, что Касьяна – настоящая ведьма, и боялась её. Это было странно и как-то неприятно, ведь акушерка была образованной советской женщиной.

А на следующий день я смогла воочию увидеть эту колдунью, о которой шло столько разговоров.

Я сидела в ожидальне, отдыхала после санобработки ФАПа. Открылась дверь, и вошла женщина. Подняв на неё взгляд, я вздрогнула: таким поразительным оказалось сходство ведьмы с изображением на плакате. Она была очень красива, но в ином роде, чем Зоя Павловна: чёрные волосы - настоящая прекрасная грива, белая холёная кожа, стройная, высокая, осанистая, одета в умопомрачительное тёмное платье, обвешана амулетами, цепочками, браслетами. Лет на вид ей казалось около тридцати. Её, правда, портил ужасный старческий, такой, знаете, тусклый взгляд, который казался ещё жутче из-за расширенных зрачков.

Касьяна


Увидев мой испуг, Касьяна довольно улыбнулась. Похоже, ей нравилось производить подобное впечатление.

- Здравствуйте, - пролепетала я, вставая. – Что вам угодно?

- Больничный открыть надо, - резким, властным голосом сказала Касьяна. – Неделю работать не смогу. Надо по лесу погулять, травки нужные скоро зацветут. Не до работы вашей колхозной. Мне…

Тут она повернула голову и увидела плакат.

Поперхнувшись на полуслове, ведьма подошла поближе к акварельному творению Зои Павловны и минуту внимательно рассматривала его в полном молчании. Потом повернулась, и мне стало по-настоящему страшно. Её тусклые глаза смотрели с такой сумасшедшей ненавистью, что я чуть не потеряла сознание. Можете мне не поверить, милые мои, но голос Касьяны, когда она заговорила, был не голосом человека, но какого-то демона: низкий, глухой, с металлическими модуляциями:

- Кто это нарисовал?

Немедленно после этих слов распахнулась дверь, ведущая в кабинет фельдшера, и на пороге возникла в горделивой позе Зоя Павловна с искрящимися глазами, вздёрнутым подбородком и расширенными ноздрями. Мне показалась, что она специально подслушивала, чтобы войти в самый драматический момент.

- А, Воропаева, здравствуйте, - энергично молвила Зоя Павловна, шагнув в комнату и прожигая ведьму глазами. – Как поживаете? Бросили уже морочить голову деревенским своими заговорами против запора и декоктами изо мха и дождевых червей? А, гляжу, вам понравился мой плакат!

Ведьма несколько опешила от такой решительной эскапады, даже будто уменьшилась в размерах и сделала шажок назад. Я как будто наблюдала ожившую сцену со злополучного плаката. Сумасшествие ушло из глаз Касьяны, голос вновь стал нормальным:

- Так это вы намалевали? Ничё так, забирает. У вас прям талант. Вам надо было на художника поступать, не прозябали бы сейчас в далёкой деревушке фельдшером.

- Ничего, я и в этой должности людям пригожусь. Позвольте осведомиться, по какому поводу вы осчастливили простых сельских прозябающих эскулапов неожиданным визитом?

- Так вы не с начала подслушивали? Хорошо, повторюсь: мне нужен больничный. Рука болит чего-то. В конторе сейчас работы всё равно нету. Ну и я сама полечусь своими… декохтами. А через недельку закроете.

- Пожалуйте на осмотр, - лаконично ответила Зоя Павловна, рукой показывая Касьяне пройти в кабинет. Та поморщилась и сказала:.

- Да к чему. Болит плечо, говорю, я сама разберусь. Рентгена у вас всё равно нету. Вы мне просто больничный откройте, без лишних церемоний. А то для чересчур идейных в моей деревне воздух вредный. Кое-кто и не выживает.

- Вы что же это, Воропаева, - звенящим голосом произнесла Зоя Павловна, - вздумали меня пугать? Ворожбой? Советского врача? Да при свидетелях? Опомнитесь, гражданка, вы не в себе. Могу выписать направление к районному невропатологу. Для начала.

- Я-то? Пугать вас? И в мыслях не было. Просто к слову пришлось.

- Как бы то ни было, - сквозь зубы сказала Зоя Павловна, - есть правила выдачи листков нетрудоспособности. Не воображайте, пожалуйста, что я откажусь от них ради вашей прекрасной персоны.

Ведьма недобро вздохнула.

- Так не дадите больничный? – кротко спросила она.

- Без медосмотра? Нет, разумеется.
Касьяна глянула на Зою Павловну с печальной иронией, как матёрый волк посмотрел бы на атакующего его отважного белоснежного пуделя.

- Что ж, Зоя Павловна, долго я вас терпела, - тихо проговорила она. – Теперь прощайте!
Ведьма резко повернулась и вышла. Громко стукнула дверь.

От её «прощайте» у меня прошёл мороз по спине. Но Зое Павловне было нипочём, она весело рассмеялась и посмотрела на меня:

- Вот так-то, Ирада Георгиевна. Она вообразила, что я её боюсь и из страха открою больничный лист. Представляете! Она так привыкла к страху людей, что уже помыслить не может, что кто-то не боится её заговоров и проклятий! В какой дремучей среде может взрасти такое поведение! Как деревенские искренне боятся её! Вот с чем нам всем надо бороться. Суеверия порождают страх перед неизвестным, и всякая эпатажная жеманница, распустив о себе страшных слухов, может всю жизнь доить доверчивых селян! Чёрт-та с два! Я её разоблачу!

Я улыбнулась. Мне очень понравилась горячность Зои Павловны. Но Любовь Васильевна, узнав от меня о случившемся (она дремала в акушерской во время визита Касьяны), страшно расстроилась: села, закрыла лицо ладонями и некоторое время молчала. Потом сказала глухо:

- Господи, помоги. Обереги рабу свою Зою от сил нечистых. Зря вы так, Зоя Павловна. Я ведь ради вашего же блага предупреждала.

Зоя Павловна вспылила:

- Любовь Васильевна, ну сколько можно! Вы же образованный современный человек! Подобным невежеством и пользуются мошенницы вроде Касьяны. Пора бы уже это всё забыть. Человек в космос полетел, на Луне побывал, ядерный синтез освоил, а вы всё в ведьм верите. Двадцатый век на дворе. Предупреждаю, Любовь Васильевна, если продолжите рассказывать мне эти сказки – вы мне больше не друг. В конце концов, это переходит уже все рамки.

Любовь Васильевна замолчала, но до конца дня был угрюма.

На следующее утро Зоя Павловна показалась мне несколько бледной и уставшей. Я испугалась и спросила, как она себя чувствует. Она лишь отмахнулась:

- Да не выспалась просто. Всякая ерунда снилась. Это всё от дурацких рассказов Любови Васильевны.

Та побледнела, а потом осторожно спросила:
- А голова болит?

Зоя Павловна поморщилась:

- Ну, болит немного, и что? Это, знаете ли, бывает, когда плохо поспишь. Сейчас приму анальгину. Давайте работать, коллеги.

У Любови Васильевны задрожали губы.

Видно было, что он хочет что-то сказать, но сдерживается усилием воли, опасаясь вновь разгневать фельдшерицу.

На следующий день Зое Павловне стало хуже. К головным болям прибавилась тошнота, озноб.

- Похоже, грипп, - улыбаясь, сказала она. - Что же делать, придётся самой себе больничный открывать.

- Зоя Павловна! – не выдержала Любовь Васильевна. – Не могу я молчать! Пожалейте себя, пожалейте нас. Вы же видите, что происходит. На следующий день, как вы с Касьяной поссорились, у вас это и началось. Бейте меня, режьте, но выслушайте. Мы вас очень любим, Зоя Павловна, вся деревня любит. Хороший вы человек, идейный, смелый. Вы нам нужны, очень. Я к вам, как к дочери отношусь. Пожалуйста, не себя – нас всех пожалейте.

- А что вы конкретно предлагаете, Любовь Васильевна? – хмурясь, спросила Зоя Павловна.

- Попросите прощения у ведьмы. Переломите свою гордость.

Помните, милые мои, как я рассказывала, что испугалась ведьминой ярости, когда Касьяна увидела плакат? Так вот, реакция Зои Павловны напугала меня ещё больше. Столько благородного гнева было в ней, столько презрительного укора, когда она встала, выпрямилась, как берёзка, вскинула гордо голову и грозно молвила:

- Как вы смеете, любезная, говорить мне такие вещи! За кого, собственно, вы меня принимаете? Мне, советскому фельдшеру, повиниться перед шарлатанкою? А в чём конкретно, позвольте осведомиться? В том, что в тысяча девятьсот семьдесят шестом году, в начале десятой пятилетки, я не верю в ведьм, в колдовство, в тёмную магию? В этом моя вина? Сколько мы уж боремся с суевериями, с невежеством, с косностью ума, и своими глазами видим плоды этой борьбы. Полетел бы Гагарин в космос, если бы мы верили в летающее помело, а не в химию и физику? Как вам не стыдно! Я говорила уже, чтобы вы не смели надоедать мне с этой чепухой. Отныне будем общаться
исключительно по работе. Ещё одно слово на эту тему – и я начну вас искренне презирать!

Любовь Васильевна натурально заплакала:

- Не губите себя, Зоя Павловна, вы нас всех убьёте этим! Жалко вас, мочи нету! Убьёт вас эта сука, и вновь сухой из воды выйдет.

- Я вас предупреждала. Более я с вами не разговариваю. Ирада Георгиевна, - обратилась она ко мне, -оставляю вас за старшую. Я, пожалуй, действительно, отлежусь немного, чтобы вас тут не перезаражать. Вы знаете, где я живу, при малейших затруднениях идите прямо ко мне. Да, будьте любезны здесь санобработку сделать, и сами, пожалуйста, промойте носоглотку физраствором, не знаю, оксолиновой мазью нос намажьте. Грипп – штука весьма заразная.

Не смотря в сторону плачущей Любови Васильевны, фельдшерица ушла.

До конца дня Любовь Васильевна у себя в акушерской пила разбавленный спирт, вытирала покрасневшие глаза и бормотала что-то себе под нос. Со мной он не хотела разговаривать, была угрюма и попросила её не беспокоить.

- Ведьма, проклятая ведьма, - время от времени выкрикивала он из-за двери. Мне было сильно не по себе.

На следующее утро я первым же делом пошла справиться о здоровья Зои Павловны. У её дома я застала удивительную сцену. Калитка вдруг распахнулась, и на улицу пулей вылетела Касьяна. Волосы её были взлохмачены, будто ведьму только что как следует оттаскали за них. Следом выскочила грозная Зоя Павловна.

- Вон отсюда! - гаркнула она. – Чтобы духу вашего тут не было, Воропаева! Я вот выздоровею и примусь за вас как следует. Вы мошенница! Тюрьма по вам плачет!
Касьяна в страхе улепётывала по пыльной улочке. Несмотря на весьма невесёлые обстоятельства, я не могла сдержать улыбки при виде того, как грозная ведьма даёт стрекача, подпрыгивая,словно заяц. Но тут я увидела, как Зоя Павловна пошатнулась и прислонилась к забору, как у неё хлынула кровь носом. Я испуганно вскрикнула.

- Ирада Георгиевна, это вы, - через силу улыбаясь, сказала она. - Проходите, пожалуйста.

Мы зашли во двор.

- Что с вами? – в страхе спросила я.

- Да вот что-то совсем занемогла, – ответила Зоя Павловна, вытирая кровь с лица. - В район поеду, в больницу. Вы представляете, – продолжила она, выпрямляясь, - что отколола эта штучка! Явилась ко мне с утра пораньше и говорит, мол, если хочешь жить – встань передо мной на колени. Да не здесь, а перед всеми, на колхозном собрании. Да простят меня все интеллигентные люди мира, но уж такой наглости я не выдержала. Оттаскала её за космы. Рукоприкладство - дикость, конечно, вы уж простите меня, но, право, не выдержала. Мне! Перед ней! На колени! До чего дошло!

Зоя Павловна вдруг обессилела и опустилась на лавочку.

- Ирада Георгиевна, сбегайте, пожалуйста, попросите машину, чтобы меня в районную больницу отвезти. Что-то я совсем расклеилась. Наверное, отравилась чем-то. Мне тут соседка грибов принесла на днях. Наверное, плохо потушила.

Я немедленно побежала за машиной. Вскоре Зою Павловну увезли.


Рассказ целиком дописан, но -- ограничение знаков и низкий рейтинг. В общем, если вам интересно, чем закончится первая страшилка Ирады Георгиевны, окончание завтра с утра в этом же сообществе.
С уважением,
автор.

-Ты же сказала не веришь в магию, а сама трясёшься.-ехидно спросил парень подругу, сидящую на полу напротив него.
-Потому что я решила поиграть с тобой в детские страшилки, а у тебя чересчур серьезная рожа. На «кровавых Мэри» мне пофигу, а вот ты меня пугаешь- фыркнула полная девушка, однако поёживаясь.

В крохотной комнате Рона воняло кошками, табаком и лекарствами, он жил со своей бабушкой, которая чистоплотностью не отличалась. Но в этом, в принципе, был её плюс- она никогда не выносила мозг после студенческих посиделок, не обращая никакого внимания на бардак. И ей было абсолютно наплевать, чем занимается её внук в своей комнате после «отбоя», поскольку уже давно мирно дремала после выпитой половины бутылки доброго винца. Как и практически каждый вечер.
Рон постарался не выглядеть взволнованным и успокоиться. Если Карен не будет сама хотеть участвовать в ритуале, ничего не сработает. Дурацкие условия, но что поделать, желание призываемого- закон.
Жалко нельзя её напоить для храбрости, это почему-то тоже запрещено. Эх, а как было бы просто...

-Давай ещё раз- повторила девушка, заметив что друг её не слушал.- Мне нужно побыть... вместилищем?
-Проводником- поправил Рон машинально.- да, тебе даже делать ничего не придётся, я просто задам вопросы Ведьме, а потом изгоню её из тебя. И все.
Тебе ничего не будет, правда. Я бы использовал бабулину кошку, но мне нужен кто-то, кто может...говорить.
Карен рассмеялась. Уж что-что, а говорить она умела, да ещё как!
-В смысле, мне ничего не будет? А проставиться в баре кто обещал?
-Это само собой! Укатаю тебя до беспамятства, можно даже с закусками.- рассмеялся Рон.
Главное спокойствие, она уже согласилась.
Девушка озорно посмотрела на него и хлопнула себя по коленкам.
-Давай, раньше начнём- раньше укатаемся! Что мне нужно делать?
Рон выдохнул. Всё. Осталось дело за малым.
-Держи свечу, вот так, не капни на руки! Я связываю твоё тело с душой Мерилин, невинно убиенной, призываю, приди...-бормотал парень, перелистывая трясущимися руками старый фолиант. Когда он закончил, стараясь не смотреть на сидящую неподвижно Карен, полоснул себя по ладони ножом. Краем глаза он увидел, как девушка отпрянула от него, но было поздно. Не обращая внимания на её испуганный визг припечатанной к полу заклинанием, он быстро метнулся в нарисованный круг, в центре которого она сидела, и капающей кровью затушил намертво закрепленную её руках свечу. В комнате воцарился мрак.
Она все поймёт, он все объяснит ей позже....

-Где я?- раздался тихий голос Карен.
Рон похолодел. Он нащупал шнур напольной лампы, помедлив щёлкнул выключателем.
Напротив него сидела растерянная Карен.. с виду...хотя, а чего он, собственно, ожидал?
Девушка посмотрела на него, принюхалась, сморщила носик.
-Ух..мы в хлеву? Дай мне зеркало.
Он подполз к сумке Карен, порывшись выудил складное зеркало и молча протянул ей.
-Мда. Они становятся все моложе... и уродливей.- вздохнула «Карен». Затем посмотрела на Рона и равнодушно спросила:
-Ну и какое у тебя заветное желание, отрок? Переспать с ней? Она и так с тобой легла бы, раз согласилась на такое дело.

Рон вспыхнул и замотал головой.
-Нет-нет, ты не так поняла! Да и мы просто друзья..
-Ничего себе друзья. За что ты губишь девушку, «друг»?- развеселилась ведьма в теле Карен, сомнений не оставалось- это точно она. - говори! Несчастная любовь? Богатство? Слава? Лицо посимпатичнее? Хочу слышать, это всегда очень интересно.

Сердце Рона быстро заколотилось. «Губишь»?? Что она имеет в виду?
Он постарался успокоиться и уверенно заявил:
-Я не совсем понимаю, о чем ты. Она не пострадает, потому что я не принёс её в жертву. Ты выполнишь мое желание и я тебя изгоню!
Девушка нехорошо расхохоталась. От этого смеха парня затошнило.
-Вот так всегда. «Изгоню». Я могу воткнуть себе нож в грудь, ты об этом не подумал? Люди все ещё смертны, насколько я понимаю. Так что, давай не будем ссориться. Вообще, начнём с того, что в условиях сказано «красивая дева», а не то, во что ты меня пригласил. Мне в этом теперь придётся провести пару дней минимум.
Рон был шокирован. Он перечитал правила призыва вдоль и поперёк, там не было ни слова о «паре дней». МИНИМУМ...
Девушка заметила его замешательство и развела руками.
-А как ты хотел, дорогой? За все нужно платить. Я оказалась в живом теле и хочу вкусной еды, хочу посмотреть на солнышко, погулять по травке. Это скромная плата за заветное желание, тебе не кажется? Кстати, я его так и не услышала. Чего же ты хочешь?

Рон почувствовал комок в горле.
-Я хочу вернуть маму.- тихо прохрипел он внезапно осипшим голосом.
Девушка внимательно посмотрела на него.
-Вернуть из мира мертвых?
Парень кивнул.
-Понятно. За такое и подружку не жалко.
При этих словах Рон снова напрягся, но, кажется ведьма собиралась рассказать как вернуть маму к жизни, поэтому он отмахнулся от тревожных мыслей. Потом уточнит.
- Когда она умерла?
-Год назад.
Ведьма вздохнула, у Рона все внутри оборвалось от этого вздоха.

-Не все так просто, дружище.
-Рон.- машинально поправил парень.
-Рон. Но я не говорю, что невозможно, не грусти раньше времени. Мне понадобится помощь, ибо плоть уже довольно давно в земле.
Парень задумался.
-И что конкретно нужно? Я должен буду что-то читать, заклинания там, стихи какие? Или...-он запнулся.-Я, конечно, не живодер, но у бабули есть кошка..
Девушка удивленно посмотрела на него, потом поняла, что он имеет в виду и покачала головой.
-Нет, жертва тут не поможет, тем более кошка. И ты мне не поможешь, здесь нужен участник из моего круга. А проводником должен стать ты.
-Почему я?-возмутился парень.
-Потому что дури вызвать меня в ваш мир у тебя хватило, а значит и ритуал с твоим телом пройдёт эффективнее. К тому же, судя по твоему..виду, друзей у тебя не так много, а девушку ты уже использовал.
Рон замешкался. К такому повороту он точно готов не был и сейчас растеряно моргал, соображая что делать дальше.
-А какие гарантии, что ты потом вернёшь меня и Карен назад?
Ведьма замерла. Тихо, Мерилин, не испорть все. Думай.
-Гарантии? Ммм..Слово ведьмы. Больше у меня ничего нет.

Рон недоверчиво посмотрел на неё и почувствовал, будто падает с обрыва. Он не мог решиться на такое, стало очень страшно, но...вот она, живая колдунья, у него получилось вызвать её в наш мир, а значит может получиться и вернуть маму, единственного человека на этом свете, которого он любил по-настоящему. Он все равно не хотел без неё жить, а значит по сути ничего не терял.
-А кто будет резервуаром?
-Что, прости?
-Ну, для маминой души. Её тело же того...-у него не поворачивался язык произнести это вслух.- сгнило, наверное, уже.
«Они становятся уродливее, моложе и умнее», вздохнула про себя Мерилин. Мда, раньше это занимало значительно меньше времени. Насколько все было проще, когда люди были суевернее... и жаднее...
Но третий человек тут точно будет лишним, она не может так рисковать. Нужно придумать что-то убедительное и как можно скорее.
-Это немного не так работает.- как можно спокойнее сказала ведьма.- Если ритуал пройдёт как надо, ты, эээ, вернёшься в прошлое и спасёшь её!

Гениально. Просто гениально. Логично, что самое главное.

-И я смогу её уговорить не убивать себя?
Сердце Мерилин сжалось. Ей на мгновение стало безумно жаль этого паренька, и стыдно за то, что она собиралась сделать.
Она заколебалась.

-Рон,-мягко произнесла Мерилин,- я не могу сказать тебе точно, что случится, когда ты окажешься...мм..рядом с мамой. Но пока не попытаешься не узнаешь, правда?
Рон знал, что она так скажет. Что ж. Зато честно. Не глядя на девушку он кивнул в ответ.
-Кстати, откуда у тебя моя книга?-Мерилин решила дать ему последний шанс. Ей начал нравиться этот мальчишка. Это плохо. Скажи, что взял у друга...
-Талмуд?
Ведьма закатила глаза. Талмуд, ну надо же. Да ладно, все равно. Хоть «Библия колдовства», лишь бы работало.
-Да, талмуд. Откуда он у тебя?
-Эта книга с древних времен передаётся в нашей семье из поколения в поколение старшему из детей. -торжественно начал рассказывать Рон.-Я один ребёнок в семье, поэтому она перешла ко мне в день совершеннолетия...
Мерилин еле сдержалась, чтобы не расхохотаться. Когда она придумывала эти правила, она знала, что так и будет. Знала, что простые смертные падки на околомистическую чепуху.
«Эх, парень. Ты подписал себе приговор. Единственная причина, по которой книга у тебя- ты потомок тех ублюдков, которые разграбили мой дом...НАШ дом. После того, как нас убили».
Чудо, что она успела сочинить заклинание призыва на скорую руку, а какой-то особенно возвышенный внук этого почтенного семейства вызвал её, чтобы извиниться за грехи своей семьи. Но разве можно такое простить? Нет.
Оставалось только вписать своё имя, чтобы призыв её больше не был случайностью. И придумать пару простых правил, чтобы «Талмуд» не попал в чужие, невинные руки.
Лишь бы ещё хоть немного побыть в мире живых. Вместе с НИМ. А главное, вытащить ЕГО из промежуточного мира, и как можно скорее. Но к этому несчастному в дурацком плаще с капюшоном у неё тоже просыпалось сочувствие. Молодой мальчишка, почти ребёнок. Она была примерно такой же, когда...
Все, пора было прекращать разговоры, пока она не передумала.

Хотя, нет, она не передумает.

Давно перевалило за полночь, солнце ещё не взошло, но первый свет предутреннего неба пробивался сквозь неплотно закрытые шторы.
Девушка первая прервала молчание. Нужно было придумать что-то убедительное, чтобы поторопить его.
-Нам важно завершить ритуал перемещения до того, как прокричит первый петух.
-Здесь нет петухов, мы в мегаполисе,- растерянно ответил Рон, но по взгляду «Карен» (черт, как же сложно это все уложить в голове), понял, что лучше не спорить.
-Что нужно делать?

Ещё немного, Мерилин. Ещё немного и вы будете вместе..
-Садись в круг и держи свечу вот так, прямо...

****

Первые лучи летнего утреннего солнца красиво играли, отражаясь в стёклах припаркованных автомобилей и окнах квартир в многоэтажках. Тихо гудел летний, просыпающийся город.
По безлюдному тротуару медленно брели крепко взявшись за руки двое юных ребят- полная кудрявая девушка в тёплой толстовке и розовых штанах в горошек и худой высокий паренёк в нелепом плаще с капюшоном.
-Не могу поверить, что снова кто-то из твоих последователей вызвал нас, я думал прошла вечность с нашей разлуки.
А что у него было за желание, Лин?- спросил парень прильнувшую к нему девушку.

Мерилин отвела глаза и тихо ответила:
-Он..он хотел...переспать с этой девушкой.

«Рон» хохотнул и наигранно критически осмотрел её.
-Нууу, не могу сказать, что она хоть на каплю может сравниться с тобой, но желание того, кто добровольно дал нам жить, так и быть, закон. Кстати, а сколько у нас времени, прежде чем они вернутся из чистилища? Надо же, никогда бы не пошёл на это добровольно, даже на время. Вот любопытные дети, надеюсь они там не нарвутся.

Мерилин грустно улыбнулась и пожала плечами, не глядя на него. Вернутся...Если бы Ричард знал, какой ценой она возвращает их к жизни, он бы никогда её не простил. Добрая душа Рич...
Каждый раз, когда ей становится жаль людей, в чьи тела они вселяются, Мерилин вспоминает, как его рвали на части у неё на глазах и как он до последнего предсмертного хрипа умолял их не трогать её...
Ни за что, просто за то, что он полюбил ведьму. Твари...
И если есть возможность дать ему прожить ещё немного, взамен его отнятой жизни...
Она не знает, сколько продержатся эти тела после ритуала, но это ничего, хоть пару лет пожить.. последний раз. Этот мальчик был последний из рода Старвудов, а значит, больше они не вернутся. Ну и пусть. Она все отдаст за возможность снова ощущать его кожей, дышать с ним вместе, смотреть в его, пусть и через чужие, глаза...

Пусть так и думает. Пусть так...