Сообщество - CreepyStory

CreepyStory

16 500 постов 38 912 подписчиков

Популярные теги в сообществе:

159

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори

Дорогие наши авторы, и подписчики сообщества CreepyStory ! Мы рады объявить призеров конкурса “Черная книга"! Теперь подписчикам сообщества есть почитать осенними темными вечерами.)

Выбор был нелегким, на конкурс прислали много достойных работ, и определиться было сложно. В этот раз большое количество замечательных историй было. Интересных, захватывающих, будоражащих фантазию и нервы. Короче, все, как мы любим.
Авторы наши просто замечательные, талантливые, создающие свои миры, радующие читателей нашего сообщества, за что им большое спасибо! Такие вы молодцы! Интересно читать было всех, но, прошу учесть, что отбор делался именно для озвучки.


1 место  12500 рублей от
канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @G.Ila Время Ххуртама (1)

2 место  9500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Drood666 Архивы КГБ: "Вековик" (неофициальное расследование В.Н. Лаврова), ч.1

3 место  7500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @KatrinAp В надёжных руках. Часть 1

4 место 6500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Koroed69 Адай помещённый в бездну (часть первая из трёх)

5 место 5500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @ZippyMurrr Дождливый сезон

6 место 3500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Skufasofsky Точка замерзания (Часть 1/4)

7 место, дополнительно, от Моран Джурич, 1000 рублей @HelenaCh Жертва на крови

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt

https://t.me/gellermasterskya

сделает обложку или арт для истории @ZippyMurrr Дождливый сезон

Так же озвучку текстов на канале Призрачный автобус получают :

@NikkiToxic Заповедник счастья. Часть первая

@levstep Четвертый лишний или последняя исповедь. Часть 1

@Polar.fox Операция "Белая сова". Часть 1

@Aleksandr.T Жальник. Часть 1

@SenchurovaV Особые места 1 часть

@YaLynx Мать - волчица (1/3)

@Scary.stories Дом священника
Очень лесные байки

@Anita.K Белый волк. Часть 1

@Philauthor Рассказ «Матушка»
Рассказ «Осиновый Крест»

@lokans995 Конкурс крипистори. Автор lokans995

@Erase.t Фольклорные зоологи. Первая экспедиция. Часть 1

@botw Зона кошмаров (Часть 1)

@DTK.35 ПЕРЕСМЕШНИК

@user11245104 Архив «Янтарь» (часть первая)

@SugizoEdogava Элеватор (1 часть)
@NiceViole Хозяин

@Oralcle Тихий бор (1/2)

@Nelloy Растерянный ч.1

@Skufasofsky Голодный мыс (Часть 1)
М р а з ь (Часть 1/2)

@VampiRUS Проводник

@YourFearExists Исследователь аномальных мест

Гул бездны

@elkin1988 Вычислительный центр (часть 1)

@mve83 Бренное время. (1/2)

Если кто-то из авторов отредактировал свой текст, хочет чтобы на канале озвучки дали ссылки на ваши ресурсы, указали ваше настоящее имя , а не ник на Пикабу, пожалуйста, по ссылке ниже, добавьте ссылку на свой гугл док с текстом, или файл ворд и напишите - имя автора и куда давать ссылки ( На АТ, ЛИТрес, Пикабу и проч.)

Этот гугл док открыт для всех.
https://docs.google.com/document/d/1Kem25qWHbIXEnQmtudKbSxKZ...

Выбор для меня был не легким, учитывалось все. Подача, яркость, запоминаемость образов, сюжет, креативность, грамотность, умение донести до читателя образы и характеры персонажей, так описать атмосферу, место действия, чтобы каждый там, в этом месте, себя ощутил. Насколько сюжет зацепит. И много других нюансов, так как текст идет для озвучки.

В который раз убеждаюсь, что авторы Крипистори - это практически профессиональные , сложившиеся писатели, лучше чем у нас, контента на конкурсы нет, а опыт в вычитке конкурсных работ на других ресурсах у меня есть. Вы - интересно, грамотно пишущие, создающие сложные миры. Люди, радующие своих читателей годнотой. Люблю вас. Вы- лучшие!

Большое спасибо подписчикам Крипистори, админам Пикабу за поддержку наших авторов и нашего конкурса. Надеюсь, это вас немного развлекло. Кто еще не прочел наших финалистов - добро пожаловать по ссылкам!)

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори
Показать полностью 1
24

Не то, что кажется [2/2]

Начало здесь

***

Висельника в квартире не было. Обшарили все закутки, все комнаты, даже в унитаз заглянули — не было висельника, хоть тресни, а так хотелось заполучить заветную бумажку.

— Может, он прикалывается? — Ленка засунула голову в шкаф, но ничего, кроме рубашек и штанов, не обнаружила. — В отместку за то, что мы его за пивом послали.

— Не, это ж Подольский, он на всю голову ебанутый. Мог и покойника из анатомички притащить, — Никита почесал в затылке, — там этого добра навалом, мы вчера видели. А еще вчера привезли трупы после автокатастрофы, те еще красавчики…

— Заткнись, — Катрин глотнула из трехлитровой банки.

— Подольский всегда все делает по своей любимой книжке. — Он влюблен в нее ничуть не меньше, чем в рисунок с привидением. Хорошенький день рождения: «Найди свой подарок сам и отбери у висельника». Придет Подольский — урою.

— Глядите! Стрелки нарисованы мелом!

Белая стрелка пряталась за вешалками и указывала на кухню.

Неожиданно я представил Подольского, который пьет вчерашний чай и, высунув кончик языка, рисует остров сокровищ. Он может, он же Подольский.

Кухню мы перевернули вверх дном, поковырялись в банках с крупами, как профессиональные воры, вытряхнули посуду из шкафов, но деньги не нашли. А подарок хотелось, тем более Подольский, сам того не желая, выполнил мое давнее желание — подарил деньги.

Осталось их найти.

— Тихо! Слышите? — Катрин замахала на нас руками.

Шорох доносился из комнаты, и мне представилось, как сотни тараканов ползают по дивану, по креслам, взбираются по шторам наверх и сигают вниз, как с трамплина. Мы друг за другом, как в американских комиксах, прокрались по коридору. Абсурдность происходящего со вкусом мокрого картона въедалась в язык. По-моему, нас где-то наебали, вот только где? Пластмассовая тишина трещала по швам, но сломаться все никак не могла.

Ноги Никиты болтались в полуметре от земли, а сам он, вывалив язык, смотрел выпученными глазами в сторону. Ленка взвизгнула, Антон присвистнул, а я подумал, что придется убирать лужу на полу. Нам в универе говорили, что покойники ходят под себя.

— Ну и где у него деньги, в кармане? — пролепетала Катрин, и я вздрогнул. Про деньги как-то позабыл.

Из туалета донеслись завывания. Ленка изображала привидение с картинки. Гребаная картинка все стояла перед глазами… Хотя, учитывая, что в квартире не было никого, кроме нас, в привидения уже почти верилось. Самым краешком того места, которым верят.

— Я гляну, — деревянный язык еле двигался, и слова получились невнятными. Ленка, ранимая душа, обнимала унитаз и вытирала сопли туалетной бумагой.

— Кт-то его т-т-уда повесил? Не сам же, а? Это не ты? Не ты ведь? — Ленка вцепилась в мою руку ногтями.

— Не-а, не я, мы ведь все вместе были.

— Неправда. Подольского не было.

— И ты полагаешь, что это он?

— Ну а кто?! Он же на всю голову ебанутый. Как же теперь, а? Это ведь полицию надо вызывать, они придут, все затопчут, потом отмывай…

— Ты какую-то херню несешь, Ленк, — я поднял ее с пола и повел в комнату.

Никита все еще болтался на люстре, а Катрин и Антом кружили внизу голодными гиенами. Наконец Катрин решительно подтащила табуретку к покойнику и сунула руку в карман его джинсов.

— Там что-то есть.

— Ты чего шепчешь-то?

Ну да, трупы не спят, они же трупы, их нельзя разбудить. Хотя в барабаны бей.

— Там что-то есть! — громче повторила Катрин и вытащила маленький конвертик.

— Кла-а-ад! — пробурчал Антон, подняв руки и растопырив пальцы. Маленькое доброе привидение наш Антон.

— «Приветствую вас, мои юные друзья, — прочел я строчки, накарябанные почему-то почерком Никиты, — ваши поиски увенчались успехом, и каждый из вас награждается званием «Доверчивый мудак года»…» Чего?

Тихий смех, забравшийся за воротник, лизнул позвоночник, сполз по заднице, по бедрам и пощекотал коленки. Никита втянул синий язык обратно в рот и снял с глаз пластмассовые колпачки с нарисованными зрачками.

— Купились, придурки?! Так и знал, что пересретесь. Видели бы вы сейчас свои лица! — он расстегнул рубашку, обнажая веревки, которыми был привязан к люстре.

— Ну ты и кретин, — Катрин швырнула пустой конвертик на стол и уселась прямо на пол.

— Ну все, теперь точно не даст, — огорчился Никита, легко спрыгивая на землю.

— Да пошел ты, — огрызнулась та.

«А мы уже на похороны скинулись», — просто сказал бы Подольский, будь он дома.

Скидываться все равно было нечем, потому что нычку Подольского мы так и не нашли.

Зато нашли семь меловых стрелок и еще полчаса бродили по всей квартире, изучая стиральную машинку, системник и подоконники. Антон даже зеркало раскурочил, но и там ничего не обнаружилось.

К трем часам пополудни я проклял день, когда появился на свет, и родителей, родивших меня в июне. Жара липкой пленкой покрывала стены и дверцы шкафов (в шкаф, кстати, я засунул нос четыре раза, но всякий раз меня встречала пустота). Жара наполняла воздух дымом и заполняла легкие, солнце, вообразив себя сковородкой, сжигало каменный дом до углей.

— Кажется, мы ходим по кругу, — не помню, кто произнес эти слова вслух.

— А давайте разделимся! Так всегда делают в фильмах, — убежденно проговорила Катрин, размахивая веником. Нет, она не собиралась прибираться, она катала на венике Ваську.

— Ага, в фильмах преступника находят за одну серию, потому что экранное время стоит денег, — пробурчал Никита, но все же добавил: — Окей, я возьму на себя кухню, Ленка и Катрин осмотрят ванную, потому что они девчонки…

— Хочешь сказать, что мы дуры?..

Именно!

— Нет, я хочу сказать, что вы наверняка разбираетесь во всяких баночках-скляночках, которые у Подольского в немереных количествах стоят на полках. И вообще вы моетесь чаще! Не удивлюсь, если у него прокладки в шкафу…

— Нету, я пять раз проверил. Я, пожалуй, останусь в комнате.

— …ладно, а Антону достается спальня, — Никита хлопнул себя по коленям и скомандовал: — Приступаем!

За что я люблю Подольского, так это за аккуратность. Книги лежали ровными стопками на полу, а в книжных шкафах хранились брюки — отутюженные и сложенные по линеечке. Вместо фотографий на стенах висели изображения человека в разрезе. Я засмотрелся на рассеченную кишку, казавшуюся рыхлым месивом, и чуть не наступил на Ваську.

Часы назойливо тикали на стене, словно хотели свести с ума, и я вытащил из них батарейку. Установившаяся тишина как пышная дама вплыла в комнату и уселась в кресло у окна. Мы глядели друг на друга, не моргая, как в детской игре, пять минут или час — не знаю. Часы-то остановились.

— Ой бля, еще один!

Я заснул, и из сна меня вырвал возглас Никиты.

— Здравствуйте, дорогие радиослушатели, сегодня четверг, за окном солнечно, и с вами снова я, ваш пиздец! — тараторил он, гремя мебелью. — Слышь, клоун, слезай давай, обезьянничать нехорошо, придумай свою фишку и применяй. Совсем охренели плагиаторы…

Он сыпал и сыпал словами как горохом, не замолкая, и я с трудом отлепил себя от дивана.

— Ой, мамочки, какой мудак! — причитал Никита, будто случилась трагедия всей его жизни. — Слезай давай, Антош! Щас девчонок позову, пусть они повизжат, порадуются.

Мы столкнулись с ним в дверном проходе, и я мельком увидел Антона, висевшего в спальне на люстре.

— Что, еще один?

— Ага, сука, уже не смешно даже. Говорю же, вари башкой сам, расхреначь себе пузо или там нарисуй дыру в башке, как на хэллоуин…

— Хватит орать.

— Что за запах?

— Курить есть?

— В комнате. — И мы свалили, оставив Антона развлекать самого себя.

Когда через пару часов мы вернулись в спальню, Антон продолжал висеть, и, наверное, ему было удобно и хорошо, потому что поза его не изменилась. Разве что лицо побледнело, как мелом натертое. А может, это он рисовал мелом стрелки?

Тишина скрипнула креслом, вставая во весь рост, и Ленка икнула.

Мы мелкими шажками зашли в спальню друг за другом и выстроились у стены, как в почетном карауле.

Жалкие обрывки знаний по анатомии человека лениво ворочались в голове жирными слизнями, и противный голос Леонида Андреича с кафедры проворчал: «Что-то он у вас какой-то синий для живого человека».

«Скорее мертв, чем жив», — прошептал Подольский, выглядывая из-за моего плеча. Я резко обернулся. Пустота.

Я молча подобрал табуретку, валявшуюся неподалеку, и полез снимать свой подарок.

С трудом вспомнил лекции, пощупал пульс, проверил реакцию зрачка на свет и послушал стук сердца. Сердце молчало. Обрывки знаний скучающе посмотрели на меня, обернувшись соломенным человечком. Человечек вздохнул и полез на табуретку.

Антон был окончательно и бесповоротно мертв.

— Антошка, Антошка, пойдем копать картошку! — пропел Никита тонким голосом, смолк, а потом завизжал как баба. Его вопль несся по потолку галопом, подгоняя пыль и расталкивая сонных мух, бился в стекло, но выбраться из комнаты не мог. — Что это, а? Он чо, правда того, да?

Антон казался неподъемным, словно набитый камнями. Я сбросил тело на диван и сложил его руки на груди.

И мне даже в голову не пришло осмотреть карманы висельника.

Ключ в замке повернулся, и входная дверь скрипнула. Мы как по команде развернулись и замерли. Друзья представлялись мне одинаковыми — с одинаковыми круглыми глазами, раскрытыми ртами и сжатыми кулаками, готовыми защищаться до последнего, если какая-нибудь тварь решит и их вздернуть. Никита вцепился в кухонный нож и спрятался за Ленку.

В дверях показался Подольский с полными пакетами, в которых гремели бутылки и шуршали упаковки. Мы пялились на него, как на призрака, и я подумал, что в квартире слишком много привидений на один квадратный метр.

— Привет, — поздоровался он и начал снимать ботинки. — Как дела?

— Лучше некуда, — выдавила Катрин, — если не считать покойника в спальне.

— О, так вы нашли его!

— Ага, и с вами снова ваш пиздец. — Никита обмахивался ладонью и часто сглатывал.

— А что ж не сняли? Подарок, надо полагать, с обратной стороны, раз на лицевой его нет.

— Сняли, — Катрин с опаской поглядела на Подольского.

— Подольский, сука, — начал Никита, но захлебнулся словами, когда тот смахнул пыль с детского рисунка. Как его там… «Руки вверх» или как-то так.

— Но там ведь плясун намалеван, — тихо поправил я. В детском саду наши кровати стояли по соседству, и каждый сончас мне надо было бояться. А я не боялся.

— Я же говорил, что немного не дорисовал, — невинно заявил Подольский и решительно взял черный маркер. — Вот смотри!

Я, открыв рот, наблюдал, как Подольский стер плясуну одну тонкую ручонку (кажется, левую), а вторую удлинил настолько, что она тянулась за край листа, вверх.

— И чего? — Ленка ухватилась за Никиту и раскрыла рот.

— Вы не так смотрите, — улыбнулся Подольский.

— Я смотрю глазами, — взъерепенился Никита, — а чем надо? Жопой?!

Кто-то хлопнул меня по плечу, я вздрогнул и медленно повернулся. Зеленоватое лицо улыбалось мне щербатой улыбкой, а синий язык свисал через губу, доходя почти до груди. Не шучу, до груди. Я осторожно развернулся обратно и на всякий случай пощупал свое плечо. Плечо было на месте.

— Висельник. Ты рисовал висельника.

— Ага. Если ноги человека касаются земли, он с большой вероятностью имеет какую-то опору. Если ноги не касаются земли, значит, человек держится за перекладину сверху. Или его держат, — Подольский двумя последними штрихами обозначил висельнику глаза и отошел подальше, чтобы налюбоваться вдоволь.

— «Выше ноги от земли», — простонала Катрин, нервно ломая последнюю сигарету из пачки, а Никита даже не обратил внимания.

— Совсем не то, что кажется. — Слова пахли потом.

— Но почему тогда Антон мертв? Зачем нам два висельника?

— Это не я, — Подольский отковырял от изнанки картинки оранжевую бумажку в пять тысяч рублей и спрятал ее в карман.

Его стипендия осталась с ним.

И я был готов заплатить ему еще столько же, чтобы он больше никогда не устраивал мне праздников. Страх стекал по позвоночнику, мочил штаны, будто я обоссался, и уходил в пол.

— А Антон? — всхлипнула Катрин.

— А Антона нужно закопать. Потому что он, скорее всего, мертвый. Ой, веревка цела, может, еще сгодится — белье развешивать.

Никита стянул веревку с опухшей шеи, оставив на ней лишь синеватую борозду, и молча протянул Подольскому.

— У меня лопата есть, — лучезарно улыбнулся тот, радостный, что хоть чем-то сможет помочь.

Показать полностью
110

Декабристы

- Меня зовут Елена, мне 34 года, и мою жизнь разрушили декабристы.

Декабристы

По вторникам и четвергам я ненавижу свою работу. Это дни личных консультаций. Боже, храни Сергея Брина, Марка Цукерберга, Аркадия Воложа и Павла Дурова – интернет упростил профессию психолога до такой степени, что в нее могут прийти совершенно неадекватные интроверты. Вроде меня.

Свою проблему я осознавал с детства. Может быть, именно поэтому я отучился на психолога. Познай себя и все такое. А может быть, таким получился путь наименьшего сопротивления для подростка, которого папа устроил в мединститут. Это, впрочем, совершенно другая история – простите за цитату Леонида Каневского, но эту фразу могу говорить только его голосом.

Голоса в голове – это норма. Когда мало общаешься с людьми, мысли в голове летают в исполнении известных телеведущих и артистов. Рецепты я выписываю голосом Елены Малышевой, ем в исполнении повара Ивлева, а в такси катаюсь исключительно а-ля Юрий Никулин. Когда Елена сказала про декабристов, в голове включился Сергей Жигунов в образе гардемарина. Я понимаю, что гардемарины – это не декабристы. Но таков уж ассоциативный ряд.

К чему я клоню? Яндекс и Гугл, соцсети и мессенджеры позволили мне работать и при этом максимально дистанцироваться от пациентов. «Я экономлю ваше время» - прекрасная ширма, когда не хочешь видеть людей. Благо, 80% - это стандартные житейские консультации, где иногда хватает простого чата или звонка. Чаще всего – видеосвязь. Но есть 20% тяжелых. С ними – только очно. Отказаться от них не могу – это минус деньги, минус отзывы и, что самое неприятное, признание того, что излишняя мизантропия мешает мне работать. Принять такое поражение я не могу, а потому два раза в неделю лично слушаю пациентов. По вторникам и четвергам. Я, если честно, не помню, как сюда попала Елена. Наверное, записалась онлайн, а я не глядя ткнул в личный прием. Ну да ладно. Декабристы.

- Я просто погуглила сама, и поняла, что это навязчивое состояние. А с этим надо что-то делать. Мне, правда, неудобно, это все странно звучит. Но поверьте, послушайте меня, сами поймете - во всем виноваты декабристы.

Декабристы  - экая невидаль. Звучит конечно бредово, но не страшнее геолога, который в вертолете начинал говорить фальцетом от страха. Или школьного историка, который начинал хохотать при виде свастики и или Гитлера. Вы не представляете, но с чем только люди не приходят к психологу. Один бизнесмен решил, что у него эдипов комплекс, потому что ему нравилось смотреть на свою беременную собаку. А у начинающей (я надеюсь, уже закатившейся) звезды батл-рэпа не выходили смешные панчи. Тоже мне, декабристы. Благо, загуглила. Значит, не все потеряно. Я ответил Елене что-то ободряющее и попросил продолжать.

- Это с детства началось, с детства. У меня в началке была книга такая про героев. Советских еще. Ну и тех, что с царизмом боролись. Там были они. Пятеро. Бестужев-Рюмин, Пестель, Муравьев-Апостол, Рылеев и Каховский. Павлика Морозова не жалко было, по героям Брестской крепости и молодогвардейцам не плакала, а тут разрыдалась. Как представила их казнь… Мне лет восемь было. И с тех пор они повсюду. Декабристы. Разные. Не только эти. Ну, Каховский чаще всего. Но он, понятное дело, в Милорадовича стрелял. Пестель реже. Лунин еще. Бестужев. Кто только не вылезает! И все – будто хоровод вокруг меня танцуют! Это же ни в какие ворота. Куда не пойду – декабристы, декабристы, декабристы…

Меня утешало лишь то, что на часах было 13:15. А это значит, что у нее осталось всего 35 минут. Сегодня я ей что-нибудь назначу или придумаю особую терапию. В оставшиеся 10 минут. Потом еще четверо – и домой.

- Ну так же не бывает, правда? В пятом классе уходит в другую школу Вера. Одноклассница моя, за одной партой сидели. К нам на этой же неделе переводят новенького. Муравьева! Сережу Муравьева! И сажают рядом со мной. Я, конечно, про декабристов тогда и думать забыла. А просидели мы с Сережей три года, пока учителя нам не разрешили самим выбирать с кем сидеть. Так вот, в шестом классе на уроке истории, нас учительница спросила, как называлась первая книга, напечатанная на Руси. Так Муравьев встает, и говорит: «Апостол»! Тут я своих декабристов-то из начальной школы и вспомнила.

Мне казалось, что Елена похожа на сенбернара. Не комплекцией, а скулами и глазами. Знаете, такие чуть провисающие щеки и чуть впалые глаза. Лицо при этом худое. Но смотришь на нее, и видишь сенбернара. Я понимал, что место Елены, скорее всего, в неврологическом профилактории. Или на стационаре. Но отказать ей в том, чтобы выслушать эту историю в полном формате, было «непрофессионально», как говорят узкие специалисты. Обычно ты  сам платишь за то, чтобы получить доступ к полной версии игры. Здесь все работает наоборот. Психология!

- Потом опять в школе. Пестики-тычинки. Биология или ботаника. Помните. Так вот, я оговорилась: сказала Пестели-тычинки. Весь класс хохочет, а я рассказ про казнь вспомнила и чуть не в слезы. Еле удержалась. И так постоянно. Где-то, да попадется декабрист. Я классу к десятому поняла: что-то идет не так. Ухаживал за мной Серега Селиванов. Провожает домой. А ты-то сам, говорю, где живешь? А он такой: «На Каховского!». Потом. 11-й класс. Экзамен по истории. Тут уже вообще издевательство! Конечно, мне в билете попались декабристы. А вторым вопросом – реформа Сперанского! А он же и суд над ними организовывал!

Потом – экономфак. Я любила историю и литературу, но, кажется, подсознательно держалась подальше, чтобы не пересекаться с декабристами. И что? Общежитие на улице Герцена. Замдекана по фамилии Рюмин. Одногруппник Трубецкой… Знаете как звали моего первого мужа! Николай! Николай, мать его, первый! По фамилии Лунин! Это уже вообще ни в какие ворота! Хорошо, что фамилию свою брать не заставил…

Я понял, что соприкоснулся с настоящим. Настоящим, всамделишным заболеванием. Это не жена бизнесмена, которая плачет  из-за цвета обоев. Не молодой любитель миндального РАФа с боязнью немытых рук. Это был он. Случай для передачи в профильное медицинское учреждение!

- Доктор, я слишком долго рассказываю, буду быстрее… В общем, у мужа родственники в Чите – там декабристы сидели, а у дяди его фамилия Бестужев. Моя дочка обожает «Поле Чудес»… ну вы помните декабриста Якубовича. У моего начальника фамилия Муравьев, а его заместитель – Борисов. В общем, мне нет покоя ни дома, ни на работе. У дочки даже в школе физрук Волконский!

Недавно я ездила в магазин, надо было наволочки новые купить. Так вот, специально для меня – опечатка. Пестельное белье! Не пастельное, не постелное, а именно что пестельное. Или, вот, племянника моего сестра крестила. Покупала ему образок апостола. Пробили чек – ИП Муравьев…

Я все-таки выписал Елене пару препаратов и рекомендовал заглянуть через пару недель. Отправить ее на стационар, оставив дочь Елены на Николая Первого (прицепилось же, зараза) было слишком жестоко даже по отношению к жертве декабристов. В общем, Елена была отпущена с миром. Я даже успел выкурить сигарету перед следующим пациентом. На часах было 14:05. В дверь постучали.

- Чуть опоздал, извините, доктор. Николай Семенович меня зовут. Рылеев. Я сам не местный, бригада моя подряд взяла  - плитку меняет на Сенатской площади. А я к вам по поводу жены – она, кстати, со мной приехала…

***

Проблему Николая Семеновича мы решили быстро. Просто его жена никуда не хотела одного отпускать. Договорились, что на время его длительных командировок ездить она будет к маме. Я даже не удивился, когда Николай обмолвился, что мама живет в Нерчинске.

А моя жизнь постепенно начала меняться. Вступил в Северное общество практикующих психологов. У меня появилась девушка. Рюмина Оксана. Мы с ней познакомились, когда я пришел к ней на помощь: у Оксаны оборвалась веревка качелей, на которых она пила кофе в парке. Сейчас наблюдаю очень интересного пациента по фамилии Герцен: мужчина просит разбудить его внутреннее «я».

Если вы вдруг встретите Елену – ту самую, которой 34 года, передайте ей, чтобы больше ни с кем о декабристах не говорила. Кажется, это передается воздушно-капельным.

Показать полностью 1
107

Тот, кто играет

Сегодня он сыграл пятую пьесу весьма сносно. Отодвинулся от пианино, закрыл глаза и замер в тишине, пытаясь преодолеть боль в пальцах. Сейчас он уже не мог ни игнорировать ее, ни списать на простую усталость. Кисти и пальцы болели так, будто их кто-то старался вырвать, выкрутить из руки. А что же будет дальше? При следующей игре?
Он открыл глаза и обернулся к неподвижно стоявшим.
-я не смогу больше играть, когда закончу последнюю пьесу?
Ответа не последовало. Тут, кроме него, никто не говорил. Но Слава понимал их. Правда, сейчас, они сами не знали ответа.
Парень вздохнул и поднялся со стула. Еще раз закрыл глаза, на минуту, а потом, когда открыл, оказался в привычно пустой комнате под крышей. Солнечный свет бил в окна, освещая каждый закоулок практически пустого чердака. На удивление чистого для помещения, в котором вот уже много десятилетий никто не жил.
Слава повернулся и пошел к выходу. Пальцы уже перестали болеть, но он боялся, что это лишь до следующего раза.

***
Слава появился на свет в хорошей, дружной семье. Его родители спорили редко, но если уж спорили, то так, что про их спор знали все соседи. Вот как в тот раз, когда решали, чем еще нагрузить сына помимо школы. Отец считал, что мальчика нужно отдать на единоборства, а мать – что мальчик должен играть и ходить в музыкальную школу. Сам Слава никуда не хотел. Еще обычное образовательное учреждение пришлось признать, как необходимое зло, от которого не отвертишься. Но еще куда-то ходить, это увольте. Правда, его никто не слушал
Родители, наконец, перестали спорить. Музыка победила. Но Славу не стали отдавать в музыкальную школу и в жизни семьи появилась учительница игры на фортепиано - Пульхерия Карловна – маленькая, пухленькая женщина лет пятидесяти с постоянной прической‒буклей на голове. Букля казалась всегда этаким большим пушистым клубком. Одевалась женщина всегда просто, но обязательно с каким-нибудь ярким акцентом в виде большой броши или красивой переливающейся заколки. Пульхерия Карловна казалась доброй бабушкой. Все в ней было мягким – руки, взгляд, улыбка, голос, движения. Даже очки с круглой оправой. Но как только она садилась за инструмент, менялась моментально. Казалось, что она выше и стройнее, все движение становились четкими, быстрыми, пальцы удлинялись как минимум на несколько сантиметров, а лицо словно сбрасывало маску и расцветало какой-то необычайной красотой. Даже непонятно было – а как раньше не замечали? Пульхерия Карловна была строга. Она не терпела неуважение к инструменту и к своей деятельности. Но и поиронизировать могла. Она рассказала Славе множество интереснейших историй про музыкантов прошлого. В том числе и про того, кто, не увидел в «самом полном музее пыток средневековья, содержащем все оружия пыток Европы» рояль. И сразу же спросил, где сей инструмент. Когда гид с удивлением объяснил, что у них нет ничего подобного, да и никогда и не было, то музыкант серьезно сказал
-В таком случае, вы не можете называть себя музеем с полной коллекцией орудий пыток. Не стоит обманывать посетителей. Ну, или поставьте тут рояль.
Все истории учительница рассказывала очень живо, в лицах. И, хотя Слава, как и любой нормальный ребенок, не очень-то и любил тренировать гаммы, и терзать клавиши, но сама Пульхерия Карловна смогла как-то примирить его с этой необходимостью. И даже начать получать удовольствие от игры. Возможно, что тут сыграла роль ее и методика учительницы. Она вовсе не стремилась заставить ученика по полгода зубрить одну и ту же пьесу. И к новому произведению они переходили сразу, как Слава обучался читать предыдущее.
К удивлению (и прежде всего самого Славы), он действительно сначала увлекся, а потом и начал добиваться настоящих успехов в игре. Даже уже сам начал придумывать мелодии.

Слава был мальчиком компанейским, и друзья у него имелись. Как и каждый мальчишка, он с удовольствием лазил там, где вроде бы и не очень можно.
Была у них на окраине города своя мистическая заброшка. Старый дом стоял тут еще до революции. Когда-то построен он был на деньги «общества попечительства», в которое входила верхушка местного дворянства. Обществом же дом и содержался, представляя из себя интернат для бедных девочек сироток. Тут они содержались до шестнадцати лет, обучаясь, питаясь, одеваясь за счет Общества. В старших классах существовало разделение на педагогический и медицинский разделы. А во время выпуска девушка получала сертификат медсестры, либо учительницы. Воспитанницы Дома вполне могли рассчитывать на работу, приносящую кусок хлеба, так как учили их хорошо. Правда обучение было жестким, и за малейшую провинность девочек лишали обеда, ужина или прогулок. Также все ученицы были обязаны работать в саду и на огороде, и плоды их труда являлись неплохой добавкой к скромным блюдам.
Перед самой революцией члены общества разлетелись, а оставшихся смел уже шторм семнадцатого. После разбежались и воспитанницы с персоналом. Само помещение было занято представителями новой власти. Только просидели они тут недолго, очень скоро собрали вещички и выехали в другое, менее просторное здание. Причина? Слишком далеко от центра города. Но ходили устойчивые слухи о загадочных голосах, звуках, огоньках, и привидениях.
Как-то так получилось, что город стал расти в другом направлении, а дом так и остался на отшибе. Никто его не трогал много лет, и даже когда власти города пытались продать землю, или сдать, но все желающие, как рассказывали, быстро брали самоотвод, не смотря на то, что цена была гораздо ниже, чем должно стоить такое имущество. Конечно, это только укрепило слухи о сверхъестественном.
Да так и сохранились они до сего дня. И здание, и слухи. В Дом уже пробирались много раз – с камерами и без. Но новоявленных охотников за привидениями ждало разочарование. Никаких призраков, даже теней или неясных силуэтов. Разве что звуки странные, но их можно было бы объяснить, и совершено логически. Правда, это никого не останавливало и «Охотники» все шли и шли в странный дом.

Компания, в которой был Слава, состояла из пяти мальчишек одиннадцати-двенадцати лет. Стола осень, на календаре была суббота и не удивительно, что кто-то предложил пойти в странный Дом.
-а когда? – спросил Миха, самый младший. Ему едва едва исполнилось одиннадцать. Он был еще и мельче всех.
-А вот прямо сейчас можно, - сказал Юдж. По-настоящему Юджа звали Женя и он был признанным лидером их маленькой банды.
-Но сейчас же день! – возразил Слава. В свои двенадцать лет он выглядел как настоящий пай-мальчик – этакий ангелочек-блондин, худой, с тонкими правильными чертами и невероятной глубиной взгляда голубых глаз, длинными «музыкальными» пальцами. Что самое главное – относительно аккуратен. Но на самом деле первое впечатление было немного обманчиво. При всем своем внешнем спокойствии, Славу тянуло на «подвиги» чаще, чем остальных. Единственное, что доселе спасало его от крупных неприятностей это то, что он всегда инстинктивно пытался защитить кисти рук, и был достаточно умен, чтобы не вестись на слабо, когда «овчинка не стоит выделки».
-Потом могут прийти старшеклассники, - с сомнением сказал Генка. Этого плотно сбитого паренька с постоянно недовольной физиономией на почти круглом лице, можно было бы назвать «человек-нет». Потому что на каждое предложение он находил кучу отговорок.
-Тогда мы уйдем. Тихонечько. Но это ведь не дело – днем идти, - возразил Ник, Никита. Прямая противоположность Генке – высокий и тонкий как шпала, с очень подвижной физиономией, выражения на которой способны были меняться каждую секунду.
-С другой стороны – а кто нас ночью туда отпустит. – начал канючить Генка.
Слава едва удержался от хихиканья. А потом сказал
-А давайте туда пойдем в сумерках. Мы же ненадолго. Если уж там что-то есть, то как раз в сумерках лучше всего увидим.
-Почему? – спросил Юдж
-Ну…знаешь. В сумерках как раз раскрываются двери между мирами и привидение увидеть легче. Я читал где-то
Все решение одобрили и скоро двинулись к дому. Нужно было ехать достаточно далеко, и от родителей, конечно, попадет. Но что поделать?
Скоро дом предстал перед ними в лучах заходящего солнца. Выглядело строение все еще монументальным и судя по всему вовсе не собиралось разваливаться еще в ближайшие сто лет.
Кстати, эта удивительная устойчивость здания тоже приписывалась городским фольклором, именно тому, что там обитают привидения.
-Куда пойдем? – спросил Юдж. Сейчас они стояли на первом этаже и осматривали помещение. Большой холл, куча мусора, расписанные предыдущими посетителями стены, в общем, ничего особенного
-А давайте на чердак? – сказал Слава, - никто из этих интернет гениев до чердака так и не добрался.
-Странно. А чердак точно есть?
-Ты не заметил? Там окна и большие. Может, чердак тоже сделали жилым? Но все только по четырем этажам бегали, что я смотрел. Наверное, дверь не могли найти. Или заколочена Или…
-Давайте просто поищем.
Пролеты сохранились на удивление хорошо, но поднявшись выше четвертого этажа мальчишки уперлись в голую стену.
-Но тут же должна быть дверь. – недоумевал Слава. Он простучал всю стену без какого бы то ни было результата, - должна.
-Но вот нет, - в голосе Юджа тоже слышалось разочарование. За все время блуждания по дому они не видели и не слышали ничего странного.
Разочарованные, мальчишки пошли домой. И дома, конечно же, досталось. Для Славы самое обидное было, что считай, ни за что.
Ночью же ему приснился странный сон. Он был в доме, но на этот раз везде, в том числе и в помещении, стоял туман. Слава бродил по дому, четко зная, что ходит по четвертому этажу. Классы, кабинеты. Один класс заинтересовал его тем, что около стены там находилась винтовая лестница, ведущая наверх. Слава прошел по лестнице, поднял дверку. И чуть ли не вскрикнул от удивления – вот но – чердак!
Выбравшись наверх, Слава осмотрелся. Достаточно большое светлое помещение. Только тут он заметил, что туман рассеялся, и сейчас в лишенные стекол окна вовсю светило солнце, озаряя на удивление чистую комнату, в которой стояло пару остовов железных кроватей, полусгнившие тумбочки и стулья. И…фортепиано. Старый инструмент благородного темного дерева возвышался на небольшом подиуме, словно главенствуя над окружающим. Он выглядел так, словно время было не властно над ним.
Слава подошел и открыл крышку, а потом взял пару аккордов. Инструмент был в прекрасном состоянии. Клавиши не запали, и звуки были чистыми.
Слава услышал шаги позади. Резко обернувшись, он был настолько ошарашен, что даже не испугался. Хотя было чего
На Славу смотрели мертвецы. Такие вполне себе уже скелеты, с пустыми глазницами, с кое-где сохранившейся плотью и даже остатками волос. Все они ( две девочки, женщина, мужчина) были одеты весьма старомодно, но опрятно и чисто. У скелета мужчины- высокого и осанистого, даже свисала цепь от часов из кармана жилета. Складывалось впечатление, что эти личности совсем недавно отоварились в каком-нибудь магазине ретро-платья, или костюма для реконструкции.
Одна из девочек держала прижатой к груди красную книгу в мягкой обложке. Подойдя к все еще не двигавшемуся Славе, девочка протянула ему. Слава взял не без страха. Нотная тетрадь.
Толстая книженция. Вот только всего лишь на девять произведений. Большая часть листов тетради пустовала. Слава хмыкнул, и сел на стул, который вдруг стал выше, и теперь руки доставали до клавиш точно так, как надо было. Раскрыв и поставив перед собой нотную тетрадь, Слава попытался сыграть первую пьесу. Но не смог. Очень трудно. Пальцы, чтобы те правильно ударяли по клавишам, наверное, заплести в узел надо – не иначе. Плюс пьеса должна была быть быстрой.
Мальчик повернулся, но никого не увидел в помещении. Удивиться этому он не успел, так как проснулся.
Некоторое время Слава лежал, силясь понять, что значит его сон – такой непонятный и яркий. Ну а потом все же пришлось вставать, конечно.
Как-то сегодня все приятели были заняты. И, позанимавшись немного, подготовив уроки, поиграв на компе, Слава все же не выдержал. Отпросившись у родителей, прямиком направился к Дому.
Его даже нисколько не удивило, что все было так, как он видел во сне. Класс, винтовая лестница, чердак, залиты солнечными светом и словно убранный прилежной горничной. Фортепиано, на лаковом покрытие которого играли солнечные зайчики.
А вот то, что крышка была открыта и на пюпитре стоит открытая нотная тетрадь именно с теми самыми нотами – это почему-то уже напугало. Слава подошел к инструменту, проверил, еще раз попробовал сыграть и сбился через десять секунд
Потом повернулся и вновь увидел ИХ. Да, теперь он видел, что окружают его призраки – ведь сквозь них он видел окружающее. Но вот страх почему-то прошел. А еще он вдруг начал их понимать. Не то, что это было какая-то мысленная речь или чтение мыслей. Просто ему пришло понимание того, что они хотят.
-Я должен сыграть? Все пьесы? Но зачем? – спросил Слава
Мужчина пошел к мальчику. Своей костлявой рукой он взялся за цепочку и вынул большие золотые часы. Открыв крышку, протянул часы на ладони Славе.
-что это? – мальчишка с любопытством посмотрел на циферблат. И скоро сам все понял. Потому что перед ним развернулась картина из прошлого. Слава видел и слышал все, словно незримо присутствуя при событиях.

***
-Ну душка, Мила, это совершеннейшим образом безопасно, - невысокая черноволосая девочка лет четырнадцати, в залатанном и бедненьком, но чистом коричневом платье и более темном фартуке поверх, держала за руки другую девочку. Та была ниже своей визави, тоньше, и обладала удлиненными, в современном мире бы могли сказать «какими-то эльфийскими» чертами лица. Взгляд то ли зеленых, то ли голубых глаз был если не испуганным, то очень настороженным
-Ты уверена, Тати? – спросила она еще раз.
-Ну конечно! – я же говорила, - вот и Варя с Тирой согласны.
-Ладно, я приду. Главное, от Селедки сбежать. А теперь пошли на урок. А то Митрофанчик сегодня говорят злой – ужас.

Слава не только видел девочек, но каким-то образом получал и информацию о них. Он знал, что все четверо – воспитанницы здешнего приюта. Все четверо учатся в педагогическом отделении, готовясь в будущем зарабатывать свой хлеб как учительницы или гувернантки. Варя и Тати жили здесь – комнат было мало, а воспитанниц как-то много образовалось, и их определили на чердак. Фортепиано вынесли туда же, когда приюту было пожаловано новое самим великим князем Константином Николаевичем. На удивление, хотя комната была маленькая и спускаться подниматься в нее нужно было через класс,другие воспитанницы завидовали. А Тати могла приглашать в эту комнатушку самых избранных, в число коих все стремились попасть.
А вот что девочки сейчас собирались делать – Слава не знал. Даже когда попытался подумать об этом, голову словно сдавило раскаленным обручем. Но тут же он увидел другую картинку. Вновь чердак, но кровати были отодвинуты к стене, вокруг пианино на полу и стене начерчена загогулина в которой с трудом угадывается пентаграмма, стоят свечи разных мастей, размеров и уровней использованности. Четырех девочек, которые тут сидели, он знал так, будто видел их уже и общался с ними не раз.

Мила – на самом деле Катерина Ставская – отличница, милая девочка, получившая прозвища Мила или Олененок от товарок за свою воздушность, всегда мягкий голос, который никогда не повышался ни на кого, готовность всегда выслушать и помочь, и некую пугливость.
Тати – Татьяна Тихая – вертлявая барышня, совершенно не соответствующая своей фамилии, В чертах лица этой девчонки читались цыганские черты дальних предков. Она всегда была впереди товарок в шалостях. Сама она рассказывала, что ее бабушка была ведьмой-колдуньей и ей, Тати, перешел по наследству этот дар.
Варя – Варвара Строгая или Поповна – дочь сельского священника оставшаяся сиротой после гибели в пожаре своей семьи. Она была немногословна, всегда поджимала толстые губы. Соблазнить эту девочку, обладавшую настоящей крестьянской практичностью, было сложно. Но перед Тати, которая являлась ее кумиром, она не могла устоять.
Тира – еще одна Татьяна, но уже по фамилии Сироткина, была тихой, малозаметной девочкой, которая была рада любому случаю, когда ее берут в компанию. Эту девочку когда-то подбросили на крыльцо приюта, и никто не знал ничего о ее родителях.

И опять Слава почувствовал, что нечто не так. Что-то совсем мерзкое и липкое было рядом. Словно наблюдало в окна, ожидало, скреблось в нетерпении. Он хотел крикнуть, сказать, что не надо этого всего, не надо того, что они сейчас хотят сделать, но его не слышали и не видели. Все равно что при просмотре фильма герою кричать. Только вот жаль – это был отнюдь не фильм. А Тати продолжала вещать.

-Ну вот, я читала у некого профессора Залесского, что изначально вся музыка, поэзия, и живопись – изначально возникли не для того, чтобы просто читать, смотреть на это, а как магические действа. И использовались исключительно в магии.
-А ты уверена, что это безопасно?
-Разумеется! Моя бабушка бы никогда не пожелала вреда мне. И она говорила, что я способная ученица! Я точно знаю, как и что делать.

-Не знаешь! Ты не фига не знаешь, идиотка! – крикнул Слава, но как и в прошлый раз в пустоту. Ему сейчас, как на ладони были видны мысли и чаянья Тати. Девушка уже договорилась со своим верным рыцарем Варей, что та, после «магических действ». Упадет на пол и станет изображать из себя припадочную, а потом заговорит другим голосом. Варя это умела, но только Тати призналась в своем даре. И у шалуньи сразу же возникла идея. Они вместе с Варей приготовили даже бумажки, монетки, перья, рассовали их по разным местам, некоторые должна была «изрыгнуть» Варя, кога типа в нее бы вселился демон.
Заклинание придумала сама Тати. Ничего необычного. Просто набор слов. Но почему же именно этого набора слов ждала невидимая тьма за окнами? Почему она не могла войти просто так? Десятки почему роились в голове, когда Тати подошла к пианино и поставила на пюпитр уже знакомую Славе нотную тетрадь. Остальные трое начали зачитывать выданное им «заклинание». Сидя полукругом на полу. Девушка просто отлично играла, Слава даже обзавидовался бы, если бы только не видел, как сгущается за окнами тьма, обретая черты то какого—то зверя с кучей зубов, то странной, невероятно искаженной до нереальности человеческой физиономии, то просто словно некоего моллюска с кучей мерзких, присасывающихся к окну щупалец.
Тати сыграла только одну пьесу. Напряжение нарастало. И вовсе не из-за игры. Похоже, девчонки все же чувствовали, что что-то не так, как должно быть, но сама музыкантша не замечала ничего, слишком увлеченная игрой и своими мыслями.
И тут случилось. Слава закрыл глаза, но даже через закрытые веки он видел, как распахнулось под порывом ветра( как казалось девочкам). А на самом деле под напором тьмы окно, погасли все свечи, мигом. Девушки заверещали. Когда удалось восстановить спокойствие, Тати закрыла окно и девочки вновь зажгли свечи. Но тьма осталась, притаившись по углам.

-Что случилось? Так должно быть? – спросила Олененок
-Нет. Не должно, - Сказала Тати, - мне нужно разобраться.
-Ну ты же говорила…
-Я знаю, что я говорила, - отрезала Тати. Она была бледна и кусала губы. Девочки, не решились задавать ей больше вопросов. Просто ушли.

Картинка вновь сменилась. Теперь Слава видел здание, сверху. Тьма прекрасно себя тут чувствовала. Она выросла, и окутала весь дом. Очень похоже было на паутину. И Слава увидел, как эта паутина ловит души тех, кто жил здесь или хотя бы был сильно привязан к этому зданию. Не всех, некоторые души все же умудрялись выбраться или вообще не подходить близко, хотя здание и манило их – ох, как манило. Слава чувствовал это на своей шкурке. Всего он насчитал душ тридцать. Может, их было и больше.

Слава вновь был в комнате на чердаке. Вокруг него, молча столпились все пленники дома. Они смотрели и ждали его решения.
-Но я не понимаю, как… - начал было Слава. – вы-то сами уверены в этом?
Они были уверены. Возможно, у Тати действительно были способности, о которых она не знала. Но она пригласила тьму, чтобы спросить у нее. Вот только чтобы завершить ритуал и выгнать тьму, нужно было сыграть все пьесы. Призраки тоже не теряли времени, пытаясь выбраться из ловушки. Они смогли дать силу нотной тетради, но увы, инструмент был для них недоступен. Только живой мог прикоснуться к нему. И сыграть.
Слава помотал головой.
-Хорошо, я попробую. Но я не смогу так сразу. Мне нужно время.

Было непросто находить время, чтобы отправляться в Дом и тренироваться. Жизнь шла своим чередом и Слава все больше посвящал время музыке. Уже и серьезные седовласые профессора из консерватории прочили ему блестящую карьеру. Но чтобы попасть в консерваторию, нужно было упорно трудиться.
А каким-то образом принести ноты домой, пусть даже и в качестве фотографий, Слава боялся. А ноты, как оказалось, были не просто сложными.
Но вот, он смог сыграть первую пьесу, потом вторую
Боль в пальцах как раз появилась после второй. Слава решил сначала, что это от усталости, к тому же боль скоро прошла.
После четвертой, когда он не смог играть месяц – пальцы при попытках сводило от невыносимой боли, он начал что-то подозревать.

***
Пятая пьеса и все больше боли.
А подозрения уже были готовы оформиться в уверенность.
Выйдя на улицу, Слава улыбнулся солнцу. И задумался. А потом рассмеялся. Ну конечно же! Вот он лох! Он так спокойно играл все это время и тьма, сумевшая опутать паутиной все здание, не трогала его. А глупый музыкант даже не думал, почему. Тьма знала – за все нужно платить. И даже жертвовать. Разве не логично, что заплатить за свободу тридцати с чем-то душ нужно более существенным, чем просто трудом и временной болью?

В следующий раз в дом Слава пошел через неделю. Молча поднялся на чердак, молча сел за инструмент и начал упорно пытаться проиграть шестую пьесу. Был бы он литературным персонажем, наверное, он бы долго мучился, раздумывал, принимал и отвергал решения. Но Слава был простым подростком. И ему просто стало стыдно. Перед собой. Прямо как маленький мальчик расхныкался. И перепугался так, что чуть в штаны не наложил.
Методично Слава стучал по клавишам, даже не отнимая взгляд от нот. Хотя знал точно – ОНИ пришли.
Шестая пьеса получилась практически сразу же. И пальцы после не болели. Наоборот, даже как-то легче играть стало.

Седьмая пьеса, восьмая.
Нельзя сказать, что перед девятой Слава не сомневался. Сомневался и опять вернулся страх. Но ненадолго. В конце концов, как говорила его бабушка «Бог не выдаст – свинья не съест». Все же был свойственен Славе дух авантюризма, что ему самому в себе, кстати, больше всего нравилось. Жил бы в другом веке – пошел бы в пираты. Или в исследователи Африки – сейчас там-то, по мнению Славы совсем нечего уже было исследовать.
Девятая пьеса оказалась на удивление сложной. Долго ее изучал. Хотя вроде и ноты легкие и уже пальцы приучены, но вот не давалась и все тут.
Слава пыхтел, злился, из-за злости делал глупейшие ошибки, но упорно не сдавался. А тут еще дома был напряг. Готовился к поступлению в колледж искусств, ибо даже такого талантливого мальчика нельзя принять в консерваторию без оного колледжа или музыкальной школы.
Но все равно, Слава находил время долбить несчастную пьесу. Пока, наконец, не сыграл ее всю весьма прилично.

Прозвучал последний аккорд и Слава отнял пальцы от клавиш. Потом осторожно взял тетрадь, закрыл крышку фортепиано, и обернулся. Да, они все стояли здесь. Но были это уже не скелеты. Вполне нормальные люди, которых можно было бы принять за участников какой-то реконструкции, или актеров исторического фильма, если бы не просвечивали все же немного. Статный скелет, что показывал Славе прошлое с помощью часов, превратился в действительно представительного мужчину с гордым профилем, благородными чертами лица, пышной шевелюрой, и мечтательными темными глазами.
Были там и парочка учительниц – одна высокая с поджатыми губами на постной физиономии дама с редкими волосами, которые были аккуратно уложены в жесткий пучок, что, конечно, же способствовало наверное, еще большему их выпадению. Вторая – миловидная невысокая девушка лет двадцати, с чистой и свежей кожей, блестящими зелеными глазами, и изящной фигурой. Именно вокруг нее в основном собрались ученицы. Разные тут были девочки – худышки и плотненькие, высокие и низкие. Всем им было лет по шестнадцать -семнадцать. Была здесь и Тати, которая повзрослев, стала настоящей красавицей. Вместе с ней стояла и ее верным рыцарь – Варя.
Слава разглядывал их и думал – неужели они действительно все умерли в таком возрасте? Скорее всего, оказавшись в «паутине», они стали выглядеть так, как выглядели, живя и преподавая здесь.
Опять же никаких слов не последовало. Призраки упорно молчали. Или может, не могли ничего сказать? Но Слава чувствовал их благодарность. А потом они начали уходить. Просто растворялись в пространстве. А Слава почти физически слышал, как рвутся, лопаются нити паутины, сковавшей дом.
Парень не стал дожидаться ухода последнего призрака. Положил нотную тетрадь на остов одной из кроватей и, открыв люк в полу, начал спускаться вниз
Как и всегда, парень был очень осторожен на кажущейся хрупкой лестнице. Как он умудрился навернуться – вообще не мог сказать. Но полетев на пол, Слава инстинктивно выставил вперед руки и ноги - ну в конце концов, ведь не такая уж и большая высота. А потом заорал от боли.
Правая кисть подвернулась под тело и звук хруста, показался Славе громче барабанной дроби. С трудом вытащив руку он увидел, что не только кисть, но и пальцы сломаны, раскорячившись словно неживые отростки какого-то странного и страшного на вид осьминога. Боль была адской.
«Значит, это правда. И мне не показалось. И вот так теперь» - странно, но не смотря на боль, мысли были четкими и ясными. Слава не мог оторвать взгляд от покалеченной руки. Это был конец всем его мечтам и долгой упорной работе. Волна непонимания и обиды, за которой даже боль показалась не такой сильной, накрыла с головой. Но ненадолго. Потому что следом за ней, полностью вытесняя из сознания, пришла какая-то злость и еще что-то непонятное, но тоже злое и сладкое, заставившее Славу расхохотаться.
-Вот так, значит, да? – заорал он сквозь непонятно к кому обращаясь. – ну и пофиг, пошли вы! Пошли вы все, слышите?!!!!
Боль неожиданно отступила, сменившись чувством холода и покалывания в руке. Перед Славой на корточки присела Тати. Девушка накрыла покалеченную руку парня своими призрачными руками, даря приятную прохладу.
А потом все исчезло и Слава потерял сознание.

***
-Но зачем, зачем тебя туда понесло. – мать не переставала сокрушаться. –а если бы в то время, когда там бомжи костер разожгли?
-Какие бомжи? - Слава все никак не мог оторваться от разглядывания того, как он шевелит пальцами совершенно здоровой правой руки. Завораживающее, надо сказать, было зрелище. Когда очнулся в больнице и впервые его увидел, сначала подумал, что все – шиза таки пришла. Но, потом решил, что наверное, нет. Еще без шизы поживем немножко.
-Обыкновенные. Залезли туда, три дня назад. Развели костер, видать, еду готовили или грелись. И сожгли все. Пожарные не успели. Да, я думаю, туда особо и не торопились. Дом пустой, на отшибе, рядом зданий нет
«Но там я никогда не видел бомжей» - чуть было не воскликнул Слава, но вовремя прикусил язык.
-А точно бомжи? – спросил лишь
-Да больше некому. Они, конечно убежали. Но как еще могло все загореться? В доме не электричества, ни газа.
-Ну да, конечно.
-А вот теперь, - продолжала причитать родительница, - Петровский – отличный врач. Но даже он говорит, что хромота, возможно , останется на всю жизнь. На всю жизнь, представляешь?
-Обидно, - пробормотал Слава
-Да ты вообще меня слушаешь?
-Да, хромота, на всю жизнь. Но я же не ногами играть буду
-Играть?
-На фортепиано. Не ногами же?
Мать вздохнула. С одной стороны она была рада, что сын не впал в истерику. Но с другой – это было странно, конечно. А с третьей – теперь он точно лазить, где ни попадя не будет. Просто физически не сможет. Еще немного повздыхав, мать попрощалась, поцеловала Славу в лоб и пошла к выходу – время посещения заканчивалось.
А Слава думал : «Это получается, что привидения или паутина держали дом? Забавно. И все же, Тати спасла его руку? Или он упал и все ему привиделось? Но ведь разве тогда даже в глюках не должна была бы болеть сломанная нога? Или…или девушка смогла не полностью спасти его от проклятия дома, а хотя бы немного его смягчить? Так, что оплата все равно последовала, но не такая суровая?»
Вопросов в голове роилось масса. Но, к своему собственному удивлению, самым животрепещущим в конце концов оказался «А сможет ли он найти в реальной жизни такую же девушку, как Тати?»
Он даже был бы нет против, если бы эта девушка оказалась ведьмой. Настоящей.

Показать полностью
60

Печальник. Глава 2

2.

Печальник. Глава 2

– Нужен Вещеватель,- Зинаида приняла из рук своей ученицы фарфоровую чашечку на фарфоровом же блюдце. По комнате распространился запах чая.

– Хорошо, а где он?

Кривая рассмеялась, аж зашлась, затем утёрла выступившие слёзы кулаком и ответствовала:

– Померли все давно...

Игнат уже набрал воздуху, чтобы начать ругань, но ведьма добавила:

– Один остался. Отшельствует здесь недалече в лесах, поближе к своим питомцам, если вчерась не помер, то ещё поспеем. - прихлебнула из чашки. - Только упрям как чёрт, ни к вечеру будет сказано, капризен как девица.

*

Всю ночь следчего во сне гоняли и высмеивали черти:

“Сюда Василий Петрович” - кричали, маня его в кипящий котёл.

“Гляди какой следчий выискался” - отвешивали ему оплеухи и гоготали.

Затем гнали его нагого по Березняку и стегали розгами.

Посему Василий Петрович пребывал в прескверном расположении духа, а дознавшись с утра о ночном происшествии у Зиновьего хлева совсем уж перепугался в силу своей суеверности и, выпив святой воды, уговорил полицмейстера наведаться к ворожее.

Игнат вошел в земскую избу сер как туча, сел на лавку и угрюмо посмотрел на следчего.

В эту ночь полицместер спал не больше часа, прикорнув на жесткой лавке. Снилась ему Прося, которая просила его вернуть косоньку, ибо холодно. Шла девочка, держась за руку какого-то долговязого тощего незнакомца, лицо которого как ни старался Игнат не мог разглядеть.

– Ну? - в надежде спросил Следчий.

Игнат промолчал.

–Ну?! - более требовательно спросил Василий.

Игнат Миронович медленно встал, затем отряхнул сюртук и подошел к столу за которым стоял Следчий.

–Ты к Императору на поклон ходил когда-нибудь?

*

Кривая сидела на повозке, укутавшись в шерстяной платок. В повозку складывали заморские угощения, шелка и пушнину, хрусталь и фарфор. Зинаида наблюдала за работой равнодушно позёвывая. Следчий и Полицмейстер стояли подле и тоже следили за погрузкой, когда всё было готово Игнат Миронович взгромоздился на козлы, Василий Петрович сел на маленький свободный уголок в хвосте телеги. Двинулись. Уже на окраине им наперерез выскочил Ефросиний, преградив путь.

–Стойте! - замахал дьяк руками. - Не пущу никуда!

–Чего там бормочешь отче? - проскрипела Кривая с телеги.

–Замочи, безбожница! - ткнул в неё пальцем Ефросиний и схватился за нательный крест. - Она вас с пути истинного сбивает! Смущает, в лапы к Сатане ведёт! Только церковь и Господня защита...

–Где ж был твой Господь, когда Проську бестия жрала? - ехидно заметила Зинаида. – С дороги!

–Ну правда, святой отец,- грустно сказал Игнат. - Ведь святили же хлев, а той же ночью девочка пропала…

–Богохульники! Еретики! - завизжал дьяк и отпрыгнул в сторону, чтобы не быть раздавленным телегой, когда Полицмейстер подстегнул клячу.

Дорога петляла, была ухабистой и размытой от многочисленных дождей. Кривая указывала направление пока не привела их в непроходимую чащу. Несколько раз Игнат слезал с козел и толкал увязшую в мягком лесном грунте повозку. Зинаида держала в узловатых пальцах маятник и сверялась с ним. Наконец повозка увязла так, что и вдвоём со следчим не смогли сдвинуть ее с места.

–Дальше не поедем, уважаемая ворожея, - сердито произнёс Следчий.

–А дальше и не надо, - ответила Кривая и с невиданной для старухи прытью соскочила с повозки (куда только хромота делась).

Тут же она скинула с себя намотанные платки, явив на свет божий рыхлый зад из которого торчал длинных хвост, схожий видом с крысиным. Лишь на конце его венчала бурая с проседью кисточка. Выше по спине ведьмы поднималась полоска чёрных жестких волос до самой шеи. Было холодно, от тела Кривой парило.

–Свят-свят,- начал креститься следчий. – И вправду ведьма! Самая настоящая!

Зинаида распустила пучок седых волос, скинула обувь и стала бегать нагишом между деревьями. Спустя несколько минут лес ожил:

Сосны зашевелили тяжелыми лапищами, пытаясь ухватить кривую за бело-розовую плоть. Мокрая лесная почва вздыбилась, будто разрываемая огромным кротом, гонящимся за хромой старухой. Зинаида вернулась к повозке, а из-под земли тут же выскочил лихого вида мелкий старик с перекошенным злобой лицом, держащим, словно ружьё четырехструнную балалайку.

–А ну улепётывай отседова, старая ведьма! - заорал визгливо старик и поднёс корпус балалайки ближе к белёсым глазам.

–Бог в помочь, Илия Евлапиевич! - осклабилась Зинаида.

Илия Евлампиевич злобно зыркнул на замерших Полицмейстера и Следчего, затем перехватил балалайку за гриф и замахнулся, собираясь нанести Кривой сокрушительный удар деревянным корпусом, но остановился прокричав:

–По что притащилась, карга?

– Илия Евлампиевич,- робко вмешался Игнат.

Он стащил с головы картуз, обнажив вспотевшую, лысеющую макушку.

–Илия Евлампиевич, простите великодушно за наше вторжение в ваши леса,- Игнат медленно слез с козел. – Не явились бы, кабы не крайняя нужда, неразрешимое обстоятельство… Уважаемая, Ворожея посоветовала…

Дедок сплюнул и опустил своё оружие. Он заглянул с любопытством за спину спешно накручивающей на себя платки и шали Зинаиде. Бесцветный взгляд его задержался на стеклянной шкатулке с Рахат-лукумом. Илия облизнул губы чёрным, схожим видом с гадючьим, языком и уставился на Следчего, который сидел в опасной близости к приглянувшемуся старику лакомству.

Следчий сидел ни жив ни мёртв – в лице ни кровинки. Илия почесал свою седую бороду, вытряхивая из неё комья грязи и буркнул:

–Вон ту вкуснятину,- указал пальцем.

После этого он развернулся на пятках, закинул балалайку на плечо и потопал в чащобу.

–Чего застыли? – шепнула Зинаида. – Берите ваши заморские лакомства и бегом за ним. Если отстанем- век не сыщете!

–А обоз? – так же шепотом спросил Игнат.

– Брось!- отмахнулась ведьма. – Не пограбят…

Игнат схватил шкатулку, сунул подмышку и поспешил за Илиёй. Зинаида отряхнула одежду и было хотела уже пойти за Игнатом, но заметила, что бледный Следчий так и остался сидеть на телеге.

– Ты чего, ваше благородие? - удивилась она. - Решил здеся обождать?

Василий Петрович встрепенулся, будто скинул оковы сна и сипло спросил:

– Ась?

–Говорю – добро стеречь собрался? – рассмеялась Кривая. –Ты гляди, тут места гиблые, могут и не лишь на кобылёнку позариться…

Следчий соскочил со своего места и припустил следом за полицмейстером. Илия шел быстро и легко, огибая лапы елей, которые то и дело хлестали Игната по лицу. Полицмейстер не сразу заметил, что ели и пихты услужливо убирали колючие ветки с пути старика. Позади пыхтел Василий Петрович, а за ним ступала неспешно Кривая. Через некоторое время Илия Евлампиевич довёл их до поляны, правильно-круглой, будто городская площадь. Только трухлявый ствол сломавшегося пополам дерева выбивался из идиллической картины.

–А ты, погляжу, всё там же ютишься,- проговорила Зинаида.

–Цыц,- хрипло ответил Илия и презрительно поморщился. – Мне с место на место скакать неча, меня и тут все уважают!

–А, ну добро,- кивнула Кривая.

Илия прошел под сломанным стволом и исчез, будто в воздухе растворился. Полицмейстер поглядел на Зинаиду.

–Чего застыли, соколики? -  кивнула та. – Идите!

Игнат глубоко вдохнул, нагнулся и, зажмурившись потопал под дерево. Мужчину окутало влажным теплом. Воздух тут был густой, пахло сушеными травами.

–Что, боязно? - услыхал Игнат насмешливый голос старика.

Он открыл глаза. Илия Евлампиевич приложился к глиняному ковшу в виде уточки и пил большими глотками. Они находились в землянке без окон. Земляные стены держали переплетённые причудливо коренья. Кое-где зияли отверстия норок полевых мышей. Под низким (Игнат почти упирался макушкой) потолком висела свечная лампа, были развешены перевязанные бечёвкой пучки разнообразных трав, нанизанные на нитки сушенные грибки и резанная дичка.

У одной из стен стояла аккуратно прибранная постель, покрытая толстым лоскутным одеялом, а посреди комнатки маленький стол с единственным трехногим стулом.

Илия сел на стул, вытирая намоченные в ковше усы рукавом. Следом за Игнатом в землянку вошел закрывший руками лицо Василий Петрович и держащая его под локоть Зинаида.

–Какой вы пугливый народ, полицейские,- смеялась ведьма. - Побоялся один заходить, даже оберег у меня прикупил!

Тут только Игнат заметил, что на шее Следчего висит сушенная воронья лапка на верёвочке.

– Тьфу! - раздраженно сплюнул Полицмейстер. – Доложу, пожалуй, о ваших выкрутасах отцу Ефросинию…

Василий Петрович отнял руки от лица и посмотрел на Игната масляными от слёз, испуганными глазами.

– И чего вам надобно, ваше благородие,- отозвался из-за широкой спины Полицмейстера старик.

Игнат обернулся, виновато потупил взор и молвил:

– Намедни случилось в городе несчастье…

Он рассказал всю историю от начала до конца как сам знал, старик слушал не перебивая, накручивая на палец ус.

– Лихо…- протянул он, когда Игнат закончил.

–Нет,- Зинаила подошла к столу. - Сам же знаешь, что не Лихо.

–Цыц,- брезгливо цыкнул на неё Илия. – Хитёр шельмец…Чего от меня-то хотите?

– Ты дурачком-то не прикидывайся, Илия Евлампиевич,- Зинаида смотрела на него сердито.

– А что же ты? Сама не можешь разобраться? – съехидничал старик. – Урождённая ведьма же, или тебе бестия на хвост плюнула?

Под накрученными платками зашевелился нервно ведьмин хвост, кончик замелькал под подолом.

–Ладно, не нервничай,- поднял Илия руку. – Вы хотите Печальника?

–Уважаемый старец,- подал голос осипший от испуга Следчий. – Поведайте, коль вас не затруднит, кто такой этот Печальник.

Илия Евлампиевич округлил глаза, поглядел на Василия. Затем на Кривую.

–Ты чего же это, - он стал медленно подниматься из-за стола, надвинулся на ведьму и даже, показалось, вдвое увеличился в размерах. – Даже не рассказала? Ты что же старая дрянь, мне тут крещённый люд с Божьего шляха сбиваешь?  Обманом под грех подводишь?!

– Помилуй,- замахала руками Зинаида.- Свой, свой грех откупаю!

- Свой? - старик успокоился. – Ну тогда добро…

*

Совершенно обескураженные руганью двух старичков Следчий и Полицмейстер стояли на полянке у сломанного дерева. Игнат попыхивал трубкой, а Следчий разглядывал воронью лапку, проданную ему Зинаидой за целковый около получаса назад.

Вещеватель Илия Евлампиевич изволили чай кушать и выгнали вон всех, окоромя Кривой.

– Что, Василий Петрович,- спросил Игнат у Следчего. -Ум за разум заходит?

–А?- растерянно переспросил Василий.

– Вот и у меня заходит,- Полицместер кивнул и вытряхнул табак на землю.

Он сунул трубку во внутренний карман сюртука. Илия говорил несвязно и путанно, а когда Игнат попытался что-то переспросить – запустил в того дырявым валенком.

–Ты хоть что-то понял?

–Понял только, что это всё от лукавого, - Следчий сунул лапку за пазуху и прижал её ладошкой.

– От дурак,- послышалось со спины. - Я ж тебе русским языком сказал – ничейные они!

Илия с ведьмой вышли из-под дерева. Старичок тащил на спине дерюжный мешок.

– На-ка, соколик,- Вещеватель сунул мешок Следчему. – Помоги дедушке…

Василий скривился, взваливая на спину ношу. Мешок был по-видимому тяжел. Кривая и Старик пошли впереди, ведя беседу, обрывки которой долетали до чиновников:

– Ужо скоро…знаешь? – Зинаида жевала травинку, сорванную на полянке.

–Угу.

–И что думаешь делать?

Илия обернулся через плечо, поглядел на Следчего и Игната.

–Вон тот нравится,- кивнул на последнего.

– Неее,- проскрипела Кривая. – Французский насморк, - прибавила шепотом.

– Тьфу! Срамота!

Игнат покраснел, покосился на Василия. Тот видимо не обращал внимания, тяжело ступая под гнётом своей ноши.

–Ну это ничего,- продолжил Вещеватель. – Может мои и сами когось украдут мне на замену…

–Удобно,- кивнула Кривая. – К НИМ-то грехи не липнут!

Она рассмеялась.

–Слыхала, недавно у Липнёвки Нероду видели?

– Да ты что?! К тебе не наведывалась?

–Так а чего ей у меня делать? У меня же все парни…

Следчий скрипел зубами и пыхтел. От натуги его ввалившиеся щёки покрылись красными пятнами.

– Сколько еще? - цедил Василий сквозь зубы.

– Недалече, сынок,- Илия глянул на того через плечо.

Старик завёл их в непроходимую чащу. На сколько хватало глаз - вокруг одни ели, одна неотличима от другой.

–Ставь мешок, помощничек,- разрешил старик. – Соколики, погладите-ка, - он обвёл рукой деревья вокруг.

Следчий и Полицмейстер обернулись вокруг своей оси.

–Сможете отыскать дорогу обратно? – Илия Евлампиевич сложил руки на груди.

–Нет, - покачал Игнат головой. – Чащоба…

Вещеватель довольно кивнул. Он легко поднял мешок, развязал горловину и вытряхнул из него всего одну, свёрнутую трубочкой скатерть. Следчий выпучил глаза, тем временем Илия деловито расстилал на опавшей хвое тряпицу.

–Так, сынки, прикройте уши,- велел старик, распрямившись.

Игнат зажал уши ладонями, а стоящий в недоумении Следчий не шевельнулся. Илия Евлампиевич тем временем стянул с ног лапти и портянки, встал босой на землю у расстеленной скатерти.

– Закрой уши! - гаркнула Кривая на Следчего.

*

Илия Евлампиевич сделал несколько глубоких вдохов-выдохов, будто бы расширяя потенциал лёгких. Присел на корточки, и стал втягивать в себя сырой лесной воздух. Долго, со свистом, которого Следчий и Игнат не слышали. Через несколько минут всё тело вещевателя стало раздуваться как воздушный шар, он медленно выпрямлялся под воздействием набираемого внутрь воздуха. Наконец старик стал похожим на раздутый бурдюк с задранными кверху негнущимися руками.

Илия сжал губы, чтобы не потерять ни сколько воздуху, а затем резко раскрыл рот, с басовитым «Ваааа».

Под ногами от крика старика завибрировал настил, ели под натиском выпускаемого воздуха стали гнуться, волноваться. Когда же Илия Евлампиевич кончил он сделал знак провожатым, чтобы отняли от ушей ладони. На скатерти под его ногами стали проступать чернильные узоры:

Вначале разбежались ручейками, а затем слились в причудливый рисунок мыши с оленьими рогами.

– Хых, - довольно хмыкнул Илия. – Да, давненько не видал тебя, сынок…

– Кто? – Зинаида в нетерпении пританцовывала подле скатерти.

– Гир.

Показать полностью 1
82

Не люблю воров

Странно… каждый вечер, перед сном, я чувствовал, довольно продолжительное время, присутствие кого-то в квартире. Как будто он находился рядом со мной и просто стоял. Легкий такой шум в левом ухе, ненавязчивый, но ощутимый. Когда я в благостном настроении, то представлял своего ангела-хранителя, спустившегося с небес полюбоваться своим подопечным, то бишь мной. Когда раздражён, то казалось, что это злой дух выжидает мою слабину, чтобы поселиться в халявском теле. Как бы то ни было, но мой кот, когда соизволял в этот момент присутствовать рядом на кресле, тоже смотрел в эту сторону - в пустоту. Котяра не мяукал, не мурлыкал, не шипел, просто безразлично смотрел на это что-то или кого-то.

Несколько раз я видел, как кот начинал провожать взглядом движение этой пустоты, и удивительное дело – я тоже чувствовал это перемещение, шум отдалялся. Может это начинающий психоз, а может, и нет…

В одной программе рассказывали про онлайн-трансляцию связи с духами, «ченелинг» называются вроде… короче спиритизм по-современному, через ряд радиоустановок и трансляторов. Покоя не давали мне эти беспокойные вечера, в конце концов, я позвал знакомого хакера Германа, ник у него был, для жителей виртуального мира, Germani, если что – нормальной гетеросексуальности, не подумайте там чего!

— Гера, — я так его называл с самого измальства, он привык, и не обижался, — мне надо услышать этот дух… он что-то мне хочет сказать!

— Откуда ты взял, может это твоё воображение? Я один раз три дня «стримил» в «Сталкер», по два часа спал… знаешь, как у меня в ушах шумело? Правда и заработал пару кусков баксов, но реально, думал – сдохну!

— А кот??!! – вскипел я и привёл стопроцентный довод, к этому времени уже успел ему рассказать почти всё про это своё беспокойство.

— А что кот? Твой кот вообще странный. То он красную рыбу только жрёт, то воду пьет из унитаза…Аристократ помойных вёдр! Я бы с подозрением относился к его реакциям под вечер после такого рациона…

— А как же я? Я-то тоже чувствую присутствие «чужого»! Ну, давай, сегодня оставайся у меня… настроим твою радиоаппаратуру, хлопнем по сто грамм!?

— Не знаю даже, — после этих неуверенных слов я понял, что он у меня в кармане, — только джин, Макс, от водки у меня голова пухнет утром.

— Базар тебе нужен!

****

Джин стоил в два раза дороже, купил водку, но, не смотря на эту оказию, Гера остался и согласился поприсутствовать в этот вечер рядом со мной, с микрофонами и «усилками», подключенными к «компу».

— Ну, за твою сущность! – выдохнул Герман. Мы чокнулись «стопарями» и проглотили с придохом остуженную «горячительную водичку». Кот с презрением на нас смотрел с подоконника, и только когда мы стали закусывать колбаской, требовательно мяукнул. Отломав небольшой кусочек, Гера кинул его на пол, рядом с этим животным. — Лови, Мот!

— Только понапрасну перевёл закуску! – я-то знал этого Моту - противный и наглый! В качестве доказательства своего дурного характера, кот спрыгнул на пол, понюхал лежащую колбасу и, недовольно фыркнув, запрыгнул обратно. — Я же говорил!

— На недельку бы его в деревню к моей матушке, на перевоспитание, по-другому бы замяукал! Всё бы жрал! – немного обиделся Герман. — Ну, долго там ещё до прихода твоего «дружка»?

— Так-то уже время подходит… давай, по бырому накатим, и настраивай свою аппаратуру! – я быстро налил в рюмки и положил нарезанные колбасные кругляшки на кусочки хлеба.

— Давай! — махнул рукой Герман и плотоядно улыбнулся.


***

— Он тут! – вскричал я, услышав нарастающий шум в левом ухе. — Давай, Гера, твоё время пришло!

— Щас, Макс, щас, — выдохнул Герман, и стал настраивать транслятор, в динамиках зашипели волны на разных диапазонах.

— Учти, у тебя минут пятнадцать только, потом это «что-то», уйдёт! – моё сердце билось с дикой скоростью, готовоё выскочить из грудной клетки. Было предчувствие эпохального момента во всей своей жизни.

— Не ссы кипятком. Прикинь, я тоже чувствую твоего гостя… вон, волосики дыбом встали! – протянул свою руку в качестве доказательства и показал мне. И, правда, его блондинистый пушок был наэлектризован, как после шерстяной кофты.


***

— Как тебя звать, ты кто!? – в десятый раз я вопрошал пустоту, уже изрядно потеряв интерес к происходящему «контакту», в это время Гера крутил очередной диапазон волны, прошаривая «зону». Что за «зона», я так и не получил вразумительный ответ от своего друга. Первая бутылка была почти пустой, рядом стояла вторая, с прохладной испариной после холодильника.

— Ой идиоты… 25ая волна… ну же дауны… 25 волна… оооо, офигеть… наконец-то… это что – мой голос?.. — мы с Герой в недоумении посмотрели друг на друга, я увидел изумлённые глаза и открытый в удивлении рот, думаю, такая же картина предстала и для Германа. Эти слова с хрипотцой вылетели из динамиков на письменном столе.

— Вот же жопа!! – вырвалось у меня из онемевшего горла, это послужило стартом. Не сговариваясь, мы вскочили и рванулись вон из квартиры, в подъезд.

— Эээй, сыкуны… ну куда же вы?.. – лишь успели услышать мы за спинами разочарованный голос.

На лестничном проёме мы остановились – без ботинок, ошаленные глаза, дыбом стоящие волосы… тот ещё «геройский» видок.

— Ты слышал? – спросил я своего дружка, после того как отдышались. Хмель как ветром сдуло.

— Это пипец, Макс, там реально кто-то! Я чуть в штаны не наделал…

— А я наверно спустил немного газов… — после чего мы истерично загоготали, создавая акустическое эхо в подъезде.

— Ну что? Пойдём обратно? Вроде бы этот дух не опасный? – предложил Гера.

— Даже не знаю… как-то страшновато немного… — наконец я собрался, — …идём!

Мы неуверенно, как нашкодившие ученики, вошли в квартиру. Кот с недоумением смотрел на нас, он не понимал наших странных реакций, его больше интересовал зубастый педикюр своей задней лапы.

— Вы бы сейчас видели свои лица! – мы глянули друг на друга.Да, Гера не был похож на героя, но были подозрения, что и у меня проступала предательская бледность. — Реально, мужики, ну вы и рванули… бляха муха, как спринтеры!

— Ттты кттто? – пересилил наконец я свой страх, и задал вопрос.

— Кто, кто… конь в пальто! Моё имя - Андрей! Реально, ну какая разница-то? Короче парни я дух… привидение! – мы с Герой открыли рты от удивления, — не боясь, парни! Я просто дух, эфемерный, как облако… даже ещё эфемернее. Облако хоть видимо, а я невидим… ну, для вас невидим!

— Прикольно! – первым отошёл от шока Гера и улыбнулся. — Можно я присяду на диван? А то что-то ноги подтрясывает…

— И спрашивать не надо! Увы, я давно уже не хозяин положения и не могу кому-то что-то запрещать… я, как вы заметили, пустота в вашем мире, вон, только ваш Мот и видит меня! – услышав своё имя, кот перестал грызть когти и требовательно мяукнул.

— А зачем же вы каждый вечер приходите сюда? Здесь, если что, я живу! – обрёл я дар речи.

— Зачем… зачем… а затем! Это моя квартира! Я тут родился и жил в своё время, очень давно…

— Но как так? А как же… я купил эту квартиру и теперь она моя! – я проявил неумолимость перед духом. И вообще… — …и вообще, раз вы умерли, не должны ли находиться в раю или, там в аду?

— Да, Максим, должен, но почему-то не отпускает меня матушка земля, летаю я по миру без всякой цели. Где уже только не побывал и чего только не видел, надоело всё… устал я, парни, от этого. Ровно в 22-30 я оказываюсь снова здесь и начинаю опять свои походы посвету…

— Можно мы немного поддадим для храбрости? – прервал рассказ Гера, бесцеремонно разливая по стопкам спиртное. — Вам же привидениям это не надо? Мы тогда с Максом чутка пригубим?

— Конечно, пейте, вам хорошо… а нам при всём желании это не надо, давайте, давайте, не обращайте на меня внимания! – приободрил нас дух.

Мы выпили и закусили, чувствуя завистливый взгляд «пустоты».

— Знаете как обидно… я даже вдохнуть запахи не могу, чего уж говорить о вкусе еды… а в своё время очень любил покушать… эхххмааа, как мне всего этого не хватает…

— Слушай Андрей… тебя ведь Андреем зовут? А откуда ты знаешь про 25ую волну? Ты уже разговаривал с кем-то? — Гера фанат всех этих технических штучек, так что и вопрос задал специфический, а мне лично было глубоко наплевать на ответ духа.

— Ну, каждый уважающий себя дух обязан знать личный диапазон эфира, у каждого он свой в вашем мире, иначе бы вы давно наладили связь с нами… а так, хоть что-то отделяет нас от вас. Если честно, мы духи немного злы на вас, не все, но есть часть. Но это просто наверно зависть и обида, хотя с другой стороны – мы точно знаем, что вы всё равно умрёте, рано или поздно…

— Лучше поздно! – улыбнулся я, щурясь на очередную, наливаемую Германом, водку.

— Думается от этого употребления – скорей рано, именно для вас! – а дух умел шутить, мелькнуло у меня в голове.

Так мы ещё с час поговорили с привидением под медленное употребление. Он нам рассказывал разные истории, подсмотренные в разных уголках мира. Про некоторых реальных президентов нам поведал некоторые подробности, которые бы вызвали у вас недоумение и ужас. Про артистов мирового уровня интимные подробности узнали, в частности, лично мне, Андрей нашептал про Натали Портман кое-что, чего я совсем не ожидал. Зубы нам заговаривал умеючи и зАнятно. Так мы и вырубились, под медленный говор привидения.

На следующее утро я проснулся с ожидаемым похмельем и чувством соприкосновения с удивительным явлением. Большую часть разговора, конечно же, забыл, но некоторые отрывки – помнил. Самое обидное, что-то важное про Натали Портман – вылетело из головы!!!

— Гера! Просыпайся! – я стал будить Германа, развалившегося на кресле. — Хоре спать!

Хакер не пробуждался, а продолжал выхрапывать свои алгоритмы сна, умудряясь ещё и причмокивать языком. Тогда я сходил на кухню за чайником - водные процедуры всегда действовали безотказно.

— Ёлы палы… что за чухня? – заорал Гера, встряхиваясь от неожиданности. Я был немного удивлён услышать такие слова от друга, не его стиль так выражаться.

— Нормально всё, Гера! Это я! – глупая улыбка заиграла на моих губах.

— Чё за Гера, бляха муха… теперь зови меня Андрей… нахер вы столько водяры выжрали, дауны? Совсем не цените своё ТЕЛО! Но теперь всё будет по-другому...


****

По вечерам, шум рядом с ухом продолжает меня навещать, но я делаю вид, что не слышу… Гера, прости меня… но ведь ты приобрёл бессмертие, хотя и водки не можешь со мной выпить… А вот Андрей бросил это дело и занялся спортом… видимо, хочет растянуть свою жизнь как можно дольше. Ээх, не люблю воровство, ну а так-то он человек неплохой, хоть и немного занудный!

Показать полностью
35

Не то, что кажется [1/2]

Предыдущие части

Здесь и здесь

Он вспоминал свое имя только когда заглядывал в паспорт. Все звали его Подольским, даже родители. Подольский то, Подольский сё, Подольский идиот. В детском саду к нему прилипла кличка Позорский, потому что на утреннике он не смог правильно прочитать стишок, и воспитательница в сердцах воскликнула: «Это не Подольский! Это какой-то Позорский нашей группы!» А сам Позорский тихо сидел в углу и выкладывал из кубиков слово «ацетилсалициловая».

«Аспирин» намного короче, — пробормотала воспитательница, отобрала у него кубики и всучила карандаши с листком бумаги: — Рисуй-ка лучше».

Рисунок Подольского висел в его спальне по сей день, и я, даже повзрослев, не мог понять, что на нем изображено. То ли воздушный шарик странной формы, то ли танцующее привидение. Чушь, призраки не умеют плясать. Сам Подольский называл свою первую картину «Выше ноги от земли» и любил ее всей своей позорской душой.

— Я ее еще не закончил, — гордо заявлял он всякий раз, глядя на несколько кривых линий, выведенных неуверенной детской рукой.

— Подольский, сука, сними уродство со стены! — Никита всегда заботился о чужих хатах больше, чем хозяева. Скорее всего, потому, что своей у него не было.

— Не могу, — спокойно ответил Подольский.

— Лучше бы плакат какой повесил. Нам Лика Двуликая принесла на эфир та-а-а-акой постер, закачаешься!

— А кто такая эта Лика? — Подольский не смотрел телевизор, да и не было у него никогда телевизора, только радио, которое ловило одну-единственную волну. «Нецензурную», ага. Это Никита в настройках специально напортачил.

— Ну Лика! Сыграла роль главной дуры в «Глазах его страсти». Дико знаменитая и с сиськами. Ну вот какая от твоей картины польза?

— А такая! Она дырку на стене закрывает.

— Матроскин, сука! — заржал Никита.

Наш Никита безбожно путал мультяшных героев, не представлял, как выглядит Кот Леопольд и искренне считал, что крокодил Гена — это мой вечно пьяный соседушка снизу Геннадий Генрихович. Иногда мне казалось, что он точно так же будет путать печенку с селезенкой. Не, ну а чо, окончания-то у слов одинаковые. И когда-нибудь точно напишет в патологоанатомическом отчете, что пациент жив. При этом аккуратно запихает кишки обратно в рваный разрез, зашьет и будет разводить руками, «почему же бедняга не дышит, ведь все органы на месте!»

В дверь позвонили, и я выпрямился. Ну, сейчас начнется.

— Подольский, сука, открой!

Катрин ворвалась в комнату, сбив по дороге стул и чуть не уронив ноутбук Подольского. Она бросилась на шею Антону и, проорав «С Днем!», чмокнула его в щеку.

— Вот, это тебе, пользуйся на здоровье!

Ну да, ну да, Катрин же у нас дура.

— Катрин, блин, ты точно не ошиблась?

— Чего?

— Наводящий вопрос! Ты уверена, что днюха сегодня у нашего Антошки, а не… — Никита пнул меня в голень и выпихнул вперед. — …А не у кого-то другого? А-а? А?!

— Не путай меня, идиот, у меня на бумажке все записано. Семь дат в столбик, чтобы не забыть поздравить всех вас.

— А как ты относишься к тому, что именины Антона мы отпраздновали две недели назад?

— На девяносто девять процентов можно быть уверенным, что день рождения только раз в году, — Подольский выглянул с кухни, прижимая к груди трехлитровую банку с неизвестной жидкостью и пачку самого дешевого чая.

— К сожаленью-ю день рожденья только раз в га-а-аду! — проорала Ленка, расчищая стол для тарелок.

Подольский никогда и ничего не воспринимал на веру. В школе он не доверял учебникам и порывался доказывать теоремы своими методами. Химик Подольского откровенно боялся и, завидев его, прятал реактивы за тремя замками. А еще Подольский пытался убедить биолога, что черви намного разумнее человека; он даже притащил в школу пару штук и распилил их на несколько частей. Мы потом обрубками девчонок пугали.

Родители Подольского занимались генетикой, горели на работе, и Подольский целыми днями шатался во дворе. Моя мать называла их психами, даже когда была трезвой, и потому я верил ей.

— Сегодня мы будем расследовать преступление, — торжественно объявил Подольский, вырастая из-под земли. Интересно, кого он замочил на этот раз?

— Ты все еще не выбросил ту книжку?

Каждый год в мой день рождения мы ищем потерянную кошку мистера Смита или гадаем, какой пидорас стянул пирог тетушки Греты прямо из духовки. А еще я на всякий случай проверяю шкаф, но там каждый раз пусто. Никто не стоит.

Подарок Катрин я у Антона забрал, конечно, и отложил в дальний угол. Если не ошибаюсь, в коробке лежал очередной блокнот с изображением австрийских парней, по музыке которых я прибивался в девятом классе. Каждый год Катюха дарила мне ерунду с их рожами, лучше б денег принесла. Ну где этот мудак-волшебник в голубом вертолете?

Сигаретный дым синевато-серыми клубами поднимался под потолок, заворачивался спиралью, оседал на люстре, и вертолет наверняка совершил вынужденную посадку, не долетев до квартиры Подольского. Угораздило же меня родиться в июне, в самую жару. Шторы плавились и стекали на пол, даже холодильник, казалось, подтаял и скособочился. Босые ноги липли к линолеуму, я с трудом отлеплял их и ковылял дальше. Кухня, до отказа набитая жарой, воняла рыбой и протухшим мясом.

— Подольский… — прошипел я сквозь зубы, наступив на кусок моченого хлеба. — Сука.

— Я тут эта…

— Да мать твою за ногу!

Чуть богу душу не отдал от испуга. В прошлой жизни Подольский был привидением, он проходил сквозь стены и пугал ночами маленьких детей.

— Я тут эта… — он переминался с ноги на ногу и крутил прядь волос на палец. — Тоже тебе подарок принес.

— Э-э… да?

Подольский получал стипендию, в отличие от нас, лентяев и тунеядцев. Даже, по-моему, повышенную, поэтому считался нищим чуть менее, чем полностью.

— Ага, только не знаю, чем его кормить. Пока что дал молоко. Если не умрет, значит, выживет.

При слове «кормить» представился жирный червь, разрубленный, разорванный пополам. Червь извивался, норовил соединиться со своей отторгнутой частью и мяукал.

Ну вот, у Подольского уже и черви мяукают.

— Это Васька, — представил он. — По его усам можно предсказывать дождь.

Так я стал хозяином кота, который через полгода вымахал в здоровенную животину с отвислым пузом и поломанными усами.

Жидкость в трехлитровой банке оказалась вчерашним чаем, заваренным добрым Подольским к приходу гостей.

— Подольский, ты меня, сука, лучше не выводи. Выпивка где?

— Нету, — пожал плечами тот как ни в чем не бывало. — Искать преступника лучше на трезвую голову.

А да, мы же каждый год играем в сыщиков, не забываем.

— Так, кого мы ловим в очередной раз? — Никита подскочил на ноги и принялся шариться в карманах. К слову, не только в своих. — Одноглазую старушку, известного политика или главу мафии? Выкладывай! Вот тебе деньги, купи всем по пиву, чипсы, а на сдачу…

— Ни в чем себе не отказывай, — протянули мы хором.

— Висельник Билли

На старенькой вилле

(Что в поле стоит на двенадцатой миле)

Болтается лихо

На лестнице тихо, — нараспев проговорил Подольский, надевая ботинки, — никто про него и не слыхивал слыхом…

Мы с девчонками переглянулись и отступили на шаг.

— Нужно отобрать у висельника пять тысяч рублей. Оранжевая такая бумажка, — пояснил он для Катрин, которая в глаза таких денег не видела. Да к тому же была дурой.

И ушел, бесшумно затворив дверь. А мы остались искать висельника.

Продолжение следует.

Показать полностью
303

Записки детского психолога

Записка первая: По образу и подобию

Записка вторая: Там хорошо, где нас нет

У меня есть брат. Его зовут Леша. Он младше меня на пять моих одиноких лет. Сейчас, когда нам обоим за тридцать, я не вижу никакой разницы, но когда-то брата не существовало вовсе. И я был один.

Иногда по выходным мы собираемся в баре. Пьем пиво, разговариваем. В основном о работе.

— Какой лучший способ избегать конфликтов? — спрашивает меня брат.

И сам же отвечает:

— Закоммитить первым!

Я смеюсь. Мы оба смеемся, как делаем частенько после его рассказов. О его работе, о моей мы не шутим.

— Не понимаю, как ты все это выдерживаешь? — снова спрашивает меня Леша.

На этот раз отвечаю я:

— А что мне делать? Профессию менять уже поздно.

Но это ложь, это неправда. Я выливаю в рот остатки пива со дна бокала. Приходится высоко запрокидывать голову и прикрывать веки.

То, что мне и нужно.

У мальчика напротив, что сидит со мной за столом, тоже был брат. Он был вчера, когда они только-только ложились спать. Живой и теплый, он был ночью. А наутро его не стало.

— Вася, скажи, сколько тебе лет?

В ответ парнишка лишь фыркает. Он складывает на груди руки и наигранно пинает ножку стула. Я жду. Наконец, он говорит:

— Сами же все знаете. Двенадцать мне.

Слова пропитаны желчью, пропитаны пренебрежение. Тоже наигранным.

— И не нужно со мной сюсюкаться, — продолжает мальчик. — Я уже всё написал!

Всё — это две страницы корявого почерка. Таким обычно пишут сочинения в школе. О том, как я провел лето, или, может, о деревьях в осеннем лесу. Но вряд ли в мире существует урок русского языка, где темой является «Почему я убил своего брата».

— Хорошо, — отвечаю я. — Не буду.

На коленях у меня лежит папка. Она бумажная, и внутри нее тоже бумажки, среди которых я вижу две фотографии. В первую секунду может показаться, что они одинаковые. Что кто-то случайно положил две копии одной и той же карточки. Но это не так.

Меня зовут Вася, — читаю я. — Мне двенадцать, и я ненавижу Валеру. Он меня бесит.

Я поднимаю взгляд на мальчика, надеясь заметить эмоции. И я вижу — он улыбается.

Мама говорит, что любит нас одинаково, но я знаю, что она врет. И папа тоже. Все они обожают своего Валерочку. Почему ты так думаешь, Вася?

Парнишка кивает в такт своим же словам:

— Я же сказал. Там все написано.

И я читаю дальше.

Они думают, что я ничего не вижу. Покупают нам одинаковую одежду. Все одинаковое. Думают, что я не замечу, что у Валеры все самое лучшее. И подарки на день рождения у него тоже круче. А когда папа в кафе покупал нам мороженое, Валере он всегда отдавал то, что побольше. Я видел. Всегда так было.

На фотографиях, прикрепленных поверх листов скрепками, два мальчика смотрят пристально в камеру. Мне в глаза. Воротники их голубеньких рубашек абсолютно одинаковые. Одинаковые у ребят и улыбки. Пробор волос, длина, их каштановый цвет.

Все одинаковое.

Я возвращаюсь к тексту.

Это нечестно!

Я произношу:

Поэтому я его убил.

Последнее написано большими жирными буквами. Как и весь остальной текст слова нацарапаны шариковой ручкой, вот только здесь ею прошлись много-много раз. Так, что буквы О стали похожи на воронье гнездо.

Мне в голову приходит странная мысль. Я не был братом, пока на свет не появился Леша. Я не перестану им быть, если он вдруг умрет.

Мальчик напротив тоже.

— Вася, скажи, может, твой брат обижал тебя как-то? Может, он сделал что-то плохое?

— Нет! — кричит парнишка.

Его руки расплетаются, когда он подскакивает.

— Валера был… хорошим. Он был хорошим! Просто он меня бесил.

Хорошим, думаю я. Что же, иногда люди любят давить цветы. Иногда им сложно пройти мимо одуванчика, не растоптав его без причины. Но тот ли это случай?

— Давно планировал его убить, — бормочет Вася.

Я не прошу его, но он говорит:

— Мне хотелось, чтобы было больнее. Когда он уснул, я…

— Как ты и сказал, Вася, все уже написано.

— Так вы ж не прочитаете! — снова дергается вперед мальчик.

Он кладет ладони на стол и наклоняется поближе ко мне. В его глазах радость.

— Когда он уснул, я связал его маминой бельевой веревкой. Руки, ноги, все как надо. А рот я заклеил скотчем. Здорово, да?

Я молчу. Ответы всплывают на поверхность как пенопластовые поплавки. Такие очевидные, такие явные. Даже слишком.

— Потом я взял мамины иглы. У нее их очень много. Знаете, что я сделал дальше?

Но я не верю в чистое зло. У всего есть причина, все случается из-за чего-то.

— Я видел такое в фильмах. Когда людям втыкают иголки под ногти.

Самое жалкое, самое гнусное падение есть результат воздействия внешнего источника. Так гласит теория импетуса.

— А наколоть глаза я придумал сам!

Так работает гравитация.

— Мрак… — качает головой Леша, когда следующим вечером я рассказываю ему о деле.

Так нельзя, оно еще не закрыто, но я все равно делюсь с братом подробностями. Мне это нужно.

— А помнишь, в детстве я сам себя за руку кусал, а маме говорил, что это ты? — спрашивает он.

— Помню.

— Она еще тебя за это в угол ставила.

— Да, было такое.

— Самое смешное — тебе полчаса в углу, а мне ведь реально было больно!

Брат тихонько отхлебывает пиво. Он говорит:

— Тогда казалось, оно того сто́ит.

Проходит день. Проходит два, а я все думаю об этой фразе — оно того сто́ит. Эта ли причина, которую я ищу?

— Твой брат, он любил читать? — спрашиваю я у мальчика.

— Конечно, — кивает он. — Еще как.

— И какая была его любимая книга?

— Про Тима Талера, — отвечает он незамедлительно.

— Да, это хорошая книга. Читал ее когда-то. И что тебе больше всего в ней нравится?

Мы болтаем, мы разговариваем. Так отвлеченно, будто все хорошо.

— Ну, — думает Вася, — про кексы. И что можно выигрывать любое пари. Я бы тоже так хотел.

— Понятно. А что тебе в ней не нравится?

Мальчик отводит взгляд в сторону. Он смотрит чуть влево, куда-то вдаль. Он вспоминает.

— Тупой он, этот Тим. Можно было бы придумать столько всего, а он…

— Почему тогда эта книга — твоя любимая?

Я жду ответа. Сердце отсчитывает секунды, их проходит немного, раз, два…

— Не знаю. Просто люблю ее перечитывать.

Три.

— Понятно, — я перевожу разговор на другую тему. — А какую музыку ты любишь?

И мы говорим об этом. Я надеюсь, он не заметит, когда спустя несколько минут я вдруг называю его:

— Валера.

Я спрашиваю у него:

— Валера, а что ты думаешь насчет футбола? Играешь?

— Нет, — говорит мальчик.

Он говорит:

— Не играю.

Тогда я делаю последнее. Я спрашиваю:

— А Вася играл?

И Валера отвечает:

— Нет.

Я замолкаю, глядя ему в глаза. Я жду, когда он очнется. Обманутый и обыгранный. Так все и происходит. Теперь он кричит:

— Я Вася!

И чем громче он произносит не свое имя, тем сильнее намокают его глаза. Еще один пунктик в моем доказательстве.

— И зачем он это сделал?

На этот вопрос у меня есть ответ. Ответ — причина, а не ответ — оправдание.

— Он думал, оно того сто́ит, — говорю я Леше. — Он хотел, чтобы все ненавидели брата и жалели его самого. Представь, это как смаковать возможность самоубийства.

Когда все плачут над твоим гробом, когда все винят себя. Ты на вершине, ты в центре внимания. И тебе даже делать для этого ничего не нужно. Всего-то расстаться с жизнью. Только вот обычно ты ни черта не увидишь. Умрешь, и нет тебя.

Обычно, но не в этот раз.

Показать полностью
53

Фрески

Автор: Elliot Avery. Источник: https://neurologicalexcretions.blogspot.com/2013/10/the-murals_28.html

У всех нас в детстве были иррациональные страхи. Иногда, повзрослев, мы вспоминаем о них со смехом, а иногда чувство страха остаётся с нами на всю жизнь.

Например, я боялся настроечных таблиц телевизора. Не знаю, было ли дело в помехах или в чём-то ещё, но в детстве они всегда меня пугали. Помню, на одной из станций вместо таблицы была картинка с изображением маленькой девочки. Я часто видел её в кошмарах. Иногда мне даже снилось, что я иду на кухню за стаканом молока, а она играет там с разделочным ножом, глядя на меня снизу-вверх глазами, полными вожделения, хотя я был тогда ещё слишком мал, чтобы это толком осознавать. В первом классе со мной училась девочка, которая была похожа на неё. Я старался избегать её, пока однажды на перемене она не подбежала ко мне в слезах, спрашивая, за что я так её невзлюбил, и мне было очень неловко.

Когда мы подросли, именно она подарила мне мой первый поцелуй. С тех пор настроечные таблицы стали пугать меня чуть меньше.

А моя младшая сестра боялась фресок. Одна была нанесена на стену подъезда в нашем многоквартирном доме – на ней была изображена не отличавшаяся оригинальностью пасторальная сцена семейного пикника в парке, и она всегда пряталась за спину мне или кому-то из родителей, когда мы выходили на улицу или встречали такие картины на стенах домов или где-нибудь ещё во время прогулки.

На вопросы, почему фрески так её пугают, она отвечала, что думает, что в них кто-то прячется. Иногда она видела краем глаза, что в их глубине что-то движется. Родители, конечно, пытались её успокоить. Говорили, что это просто её воображение, что никто не выпрыгнет из картины и не утащит её. Но это не слишком-то помогало.

Однажды, когда я был в восьмом классе, а сестра в первом, мы шли вместе в школу. Она показала мне на стену в подъезде. На фреске был изображён человек, которого я никогда прежде не замечал. Тёмный мужской силуэт отчётливо виднелся на заднем плане, скрытый в тени деревьев. Но я не придал этому значения. Сестра настаивала, что раньше его там не было, но я был настроен довольно скептически. В конце концов, говорил я, откуда она может знать, что силуэта там не было, если она боялась смотреть на фреску дольше секунды? Она злилась, что я ей не верю, и дулась всю дорогу до школы, но я не придавал этому значения, пока не прошла ещё неделя.

Когда мы вышли из лифта и спустились в подъезд, моя сестра вдруг завопила. С искажённым от ужаса лицом она показывала на фреску на стене, крича и заливаясь слезами, а потом забежала обратно в лифт. Когда дверь за ней закрылась, я с любопытством присмотрелся к картине. Я не сразу это заметил, но через некоторое время, наконец, понял, что так напугало мою сестру.

Тёмный силуэт за деревьями, кажется, стал ближе.

Скорее всего, это был обман зрения, но мне показалось, что фигура стала гораздо больше, чем раньше, и сместилась к переднему плану. Мало того, это был уже не просто силуэт. Можно было различить коричневые туфли и тёмно-серые брюки, но верхняя часть лица оставалась в тени. Рассматривая в недоумении фреску, я обратил внимание, что из всех людей, изображённых на картине, только этот мужчина был сам по себе. Все остальные сидели или играли с друзьями или с семьёй, а он, единственный, просто стоял в тени.

В конце концов я решил, что это либо розыгрыш художника, рисовавшего фреску, либо какой-то ловкий хулиган решил так пошутить, чтобы напугать жильцов. Мужчина на картине, разумеется, не мог двигаться. Наверное, это была просто оптическая иллюзия, возникавшая, когда свет падал на стену под другим углом. Я вернулся за сестрой и потащил её в школу, стараясь больше не задумываться о случившемся, хотя с тех пор мы оба избегали смотреть на эту проклятую фреску. Было в ней что-то сверхъестественное или нет, но она, безусловно, вызывала тревогу, и после того, как ты один раз замечал такую странность, уже не мог не обращать на неё внимания.

Но всё обошлось. Примерно в начале сентября, когда снова начались занятия в школе и мне приходилось вставать на час раньше моей дорогой младшей сестры, что избавляло меня от созерцания её выходок перед фреской, я обнаружил, проходя как-то мимо, что полускрытая тенью фигура исчезла. Я был весьма удивлён, заметив это, и несколько минут в растерянности осматривал стену, но её нигде не было видно. Может быть, кто-то пожаловался, что фреска выглядит жутковато, и силуэт закрасили? Хотя я не замечал, чтобы в последнее время тут работали маляры.

Мне некогда было размышлять об этих странностях: новые домашние задания, которыми нас теперь заваливали в школе каждый день, оставляли не так уж много свободного времени. Но иногда я вспоминал эту историю, когда сестра приходила домой, вся дрожа, как от сильного холода, и рассказывала, что снова видела где-то на стене Человека-тень. Один раз в переулке, на покрытой граффити стене, потом в школьном спортзале. Мы с родителями говорили ей, что она уже слишком взрослая для таких глупостей, и старались не обращать внимания на её заскоки.

Пока, в один прекрасный день, она не вернулась из школы домой.

Несколько недель царил полный хаос. Полиция засыпала вопросами нашу семью и всех наших знакомых; криминалисты обыскивали квартиру в поисках улик, которые можно было бы использовать, чтобы повесить вину за её исчезновение на нас. Мать едва могла вымолвить слово сквозь неудержимые рыдания, отец метался по квартире в такой ярости, что, клянусь, из его ушей шёл пар, и клялся отомстить тем, кто отнял у него единственную дочь. И посреди всего этого – я, глупый, неловкий подросток, отчаянно желавший хоть чем-то помочь и понимавший, что это не в моих силах.

Шли месяцы. Я беспомощно наблюдал, как поиски сходят на нет, а моя семья медленно расползается по швам. Отец пристрастился к бутылке. Мать просто сидела на кухне, ничего не делая, как будто ожидая смерти. Иногда мне приходилось заставлять её есть. Скоро я начал обижаться на родителей. Мы все очень страдали, но они были, кажется, полностью поглощены случившимся. Неужели они не понимали, что у них, друг у друга, есть они сами, что у них, наконец, есть ещё один ребёнок, о котором тоже нужно думать?

Я связался с плохой компанией. Пожалуй, в этом нет ничего удивительного. Прогуливал уроки, выпивал и принимал наркотики в компании других малолетних преступников. Пытался забыться, не думать о том, как мне не хватает милого голоска моей сестры, как не хватает настоящих родителей. Я слишком быстро повзрослел. Вот мне всего четырнадцать, и я прячусь под лестницей на нижнем этаже заброшенной автостоянки, наслаждаясь вкусом украшенных пирсингом губ в розовой помаде и теплом пухленьких бёдер, надеясь, что охранник нас не заметит.

Но хватит об этом.

Наверное, вам хочется, наконец, узнать, чем всё закончилось. Это было на мой шестнадцатый день рождения. Кучка нас, непутёвых оболтусов, собралась на пляже после наступления темноты. Кто-то выкатил на песок пустой мусорный бак, и мы разожгли в нём костёр. Пиво и дешёвое вино текли рекой. Они и пились легко, как вода. К полуночи мне стало нехорошо, и я побежал к ближайшей заправке, но оказалось, что туалет уже заперт, поэтому я проблевался на песок. Немного придя в себя, я присмотрелся к стене, о которую опирался.

На ней была изображена фреска, освещённая отблесками ярко горящего костра. На ней были нарисованы счастливые отдыхающие на пляже, и она была совсем не похожа на ту, оставшуюся в подъезде нашего дома. Но, как и тогда, с этой фреской было что-то не так.

На берегу лежал маленький тёмный предмет – рваная ткань и сбившиеся в колтуны волосы. На нём сидели две чайки: одна с высоко поднятой головой и крыльями, очерченными смелыми, густыми мазками краски, с широко раскрытым в крике триумфа клювом, и другая, копавшаяся в теле.

Я не видел лица, но мне это было и не нужно. В тот момент я понял, какой ужас она должна была испытывать. Этот абсолютный, иррациональный ужас, и даже хуже того, ведь я больше не был ребёнком и всё понимал.

Я никогда не смогу перерасти поглощающие меня ужас и отчаяние. Я никогда не смогу оглянуться назад и посмеяться над своими детскими страхами.

Фрески
Показать полностью 1
Отличная работа, все прочитано!