Десяток вооружённых мужиков, одетых кто во что горазд, затаились у глухой лесной дороги. Явно кого-то выжидали, скрадывали в вечернем сумраке, коротая время за распитием деревенской самогонки и рассказами скабрезных историй. Временами, когда гогот становился слишком громким, на них цыкал низкорослый человек в форме ротмистра сибирского казачьего войска, по-видимому, командир. Видно, что пользовался он немалой властью среди этого сброда и внушал немалый страх, ибо шум и веселье разом спадало, и далее смирные и тихие мужики вглядывались в начало дороги, змеившейся меж перелесков и гор.
— Чшшш... Гнида... Вон они... — нишкнул на соратников тощий лысый мужик в папахе и грязной кавказской бекеше, заскорузлыми, грубыми пальцами досылая патрон в патронник кавалерийской винтовки.
Средь леса послышался хор неровных голосов, юношески-звонких. Встревоженная сова с гуканьем свалилась с одинокой сосны куда-то в высокую траву.
— Мы наш, мы новый мир построим, кто был никем, тот станет всем! — издалека донёсся отзвук песни, эхом метавшийся в ложбине.
— Фрол, режь сразу первых, а мы докончим с остатними, — стальным, не терпящим прекословья голосом отдал распоряженье командир и взвёл курок на нагане. Белки жестоких глаз сверкнули из-под казацкого вихра. Пулемётчик прицелился между прогалинами в кустах.
В сумраке показался небольшой отряд. Примерно два десятка молодых людей, почти подростков, маршировали по лесной дороге и громко пели. Два парня в первом ряду несли большой кумачовый транспарант с надписью «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» У некоторых было оружие. Дрянное, плохое... Охотничьи ружья, иногда наганы, браунинги. Но большинство вооружены вилами, дрекольем, какой-то дрянью... Среди парней маршировали две девушки, одетые по-городскому, как студентки-курсистки, в кожаных тужурках и красных юбках.
Сухой пулемётный треск прервал песню. Следом неровно забахали выстрелы трёхлинеек из глубины леса. Отряд комсомольцев, попавший в засаду, пробовал отстреливаться, но в скором времени многие были убиты. Раненые громко стонали, катаясь в пыли и пытаясь отползти по залитой кровью земле прочь, хотя бы в придорожную траву. Напрасно.
— В девок, та в девок-то не стреляйте уже, ироды! — визгливым бабским голосом орал рябой длиннобородый мужик, поправляя грязный рваный зипун, заправленный в вонючие штаны и стреляя куда попало. — Спытать охота кралю. Сколько уже без баб-то. Посильничать бы!
— В атаку, в атаку, бога вашу мать! — прорычал командир бандитов, вырвал шашку из ножен и, бешено матерясь, срубая ветки, полез через кусты напролом. Следом за ним, раздвигая прикладами заросли, ринулись засадчики.
Вся дорога завалена мёртвыми телами, остро пахло свежей кровью. Несколько раненых подняли вверх руки, впрочем, понимая, что лучше бы они умерли со всеми. Навряд ли их участь была лёгкой. Одна из девушек была убита шальной пулей. Вторая отступила к лесу, и пыталась отмахиваться вилами от жадных цепких рук, но мгновенно была обезоружена, повалена на землю и обездвижена.
— Вашьродь, энтот комсак командир у них, — к ротмистру подтащили раненого парня лет восемнадцати. Пули пробили ему руку и ногу. Впрочем, раны были нетяжёлые. Комсомолец с ненавистью смотрел в глаза атамана.
— Тьфу на тебя, кровопивец, утрись, падло, — плевок комсомольца попал прямо в лицо.
— А ты смел, — ротмистр пальцем коснулся слюны на своём лице и попробовал её на вкус. А потом тщательно собрал слюну с лица пальцем и обсосал его, холодно глядя в глаза красному командиру.
Это простое действие, но до крайности нелепое, внушило смертный ужас комсомольцу. Он вдруг понял, к какому безумцу попал в плен, и задёргался всем телом, пытаясь вырваться, но крепкие мужицкие руки держали как капкан.
— Посмотрим, такая ли смелая твоя подружка, — ротмистр едва заметно мотнул головой, и в то же время бандиты стали рвать одежду на кричащей девушке, а потом потащили её обнажённое тело в кусты.
— Мотри, Фрол, какая гладкая да ладная...
— Та городская поди с земского. Аль сросточка ещё... Ничёёё... Тихо, тихо, малая...
— Оставьте Варю в покое, сволочи! Сволочи! Сволочи! Гады! — комсомолец рвался из последних сил, стараясь преодолеть капкан удерживающих его рук, но все попытки освободиться были напрасны. В бессилии парень поник, опустив голову на грудь.
— Но и тебе скучать не придётся, — ротмистр острием шашки поднял голову комсомольца и посмотрел в его искажённые страшной мукой бессилия глаза. — Для тебя, мальчик мой, приготовлена не менее замечательная участь, красный орёлик...
2021 год. Западная Сибирь. Кемеровская область. Село Атаманово.
...К северу от нашего дачного посёлка местность становилась похожа на типично сибирскую. Постепенно из полей, засаженных картофелем и гречихой, как бы незаметно вырастали пологие холмы, поросшие высокой травой, бояркой, черёмухой и калиной, плавно переходящие в невысокие горы, тянущиеся грядами в одном направлении.
Горы эти сплошь поросли смешанными лесами. Островки берёз и осин чередовались с чёрными угрюмыми участками чернолесья, состоящего из ельника, лиственниц и сосен. Кое-где сквозь зелень леса проступали каменные осыпи — горы обнажали свой скелет через кожу и плоть почвы, перегноя и травы.
Место это было достаточно угрюмым в любую погоду, да и слава у него была дурная. Местные старожилы рассказывали, что в годы Гражданской войны здесь полностью погиб небольшой отряд комсомольцев, попавших в засаду к пьяным бандитам, называвшим себя партизанами, а на деле — дезертирам атамана Семёнова, временно обосновавшимся лагерем в этих лесах.
Что там случилось, неизвестно. Свидетелей и очевидцев, понятное дело, уже нет. Но тёмные слухи рассказывали, как чуть не поседели от увиденного ужаса крестьяне, проезжавшие на следующий день в соседнее село и вызвавшие отряд чекистов. И как бывалые бойцы, прошедшие огонь и воду гражданской войны и видевшие всякую жестокость и непотребство, курили одну за другой крепкие цигарки и отводили взгляд от места бойни. Впрочем, это всё была легенда, тёмная страшная сказка, которую никогда не рассказывали на ночь в этих краях. Лишь мой дед, большой затейник и балагур, любил пугать всякой всячиной. И этот рассказ входил в число его любимых страшилок.
...Я только сдала на права и понятное дело, наслаждалась новоприобретённым статусом чайницы и мощью своего новенького внедорожника, заботливо подаренного папой к этому знаменательному событию. Словами не описать эту свободу...
Сейчас ты здесь, а через полчаса за городом мчишь по ровному асфальту федеральной трассы, играючи обходя всякий автохлам, автобусы и грузовики. Мощный двигатель сыто урчит под капотом, хай-энд аудиосистема негромко запиливает любимый рок, летняя жара съедается климат-контролем, по краям дороги горы чередуются с лесами, поля — с сёлами, жизнь кажется сказкой.
Я решила съездить к родителям на дачу, благо сейчас там гостила и бабушка. Впервые на такое большое расстояние. Одна за рулём. До дачи восемьдесят километров по асфальту, и потом ещё несколько километров по частному сектору небольшого городка. Немного. И вот ты на месте, пьёшь чай и ешь мамины ватрушки. И дорога ведь относительно хорошая, езжай да езжай. Неожиданно я вспомнила про некий прямой путь, через гору, по которой ездили многие дачники, в том числе однажды и мы с отцом.
И я решила поехать по прямой дороге, чтобы поближе окунуться в природу. На хорошей-то новой машине — почему бы и нет? Свернула на совсем другую трассу. До крайности неразумный поступок, ибо перед тем, как выехать, я позвонила своим и объявила, по какой дороге поеду и во сколько часов меня ждать. Однако даже по только что выбранному маршруту ехать было относительно недолго, и мне лень стало перезванивать и сообщать, что я еду другой дорогой. Тем более не было уверенности, что родные одобрят мой дурацкий поступок.
Несколько километров по трассе, и вот знакомый съезд показался справа, на вершине перевала, среди густого леса. Я притормозила, повернула и въехала на пригорок по разбитому глинистому проселку. Впрочем, для внедорожника он не представлял никакого труда. Дорога шла через поля и горы, живописные еловые и сосновые перелески. Была она довольно оживлённой — несколько раз навстречу попадались дачные праворульки и один раз старый грузовик, доверху набитый сеном. В ржавой кабине сидели загорелые до черноты местные жители с лицами дегенератов, внимательно осмотревшие мою машину и меня за рулём, пока я съехала на обочину, в пыльную траву, и пропускала их разбитое корыто.
Осталась самая последняя гора на пути. Я въехала на вершину и замерла от восторга: в вечернем мареве, в свете садящегося солнца открывался великолепный вид на долину с рассыпанными по ней дачными домиками, небольшим селом и серебристо сверкающей лентой реки. Уже собиралась спускаться вниз, когда случайно повернула голову влево и в придорожной траве увидела нечто белое.
Грибы. Шампиньоны. Чёртовы шампиньоны. И как их много было... Во времена былые сюда гоняли пастись совхозное стадо, и на обильно сдобренной навозом земле выросли грибы. Причём их было столько, что куда ни кинешь взгляд, всюду виднелись белые россыпи. Недавно прошли дожди, потом были туманы, жара, и вот грибы вылезли в невиданном количестве. Ну что ж, можно нарвать и сделать сюрприз родителям. Да я и сама очень любила жареные шампиньоны с картошечкой, что уж тут говорить...
Ножа у меня не было. Зато были рабочие перчатки, заботливо брошенные отцом в багажник на всякий пожарный, и несколько пакетов, в которых лежала провизия, купленная на дачу. Всякая ерунда: чипсы, газировка, наггетсы... Вытряхнув это барахло на сиденье, я загнала машину подальше от дороги, в перелесок, надела перчатки, чтобы не испортить дорогой салонный маникюр, и пошла собирать грибы. Хорошо, что перед выездом на дачу я додумалась обуться в кроссовки. Ходить в босоножках по траве, в которой могли быть муравьи и всякие сикарашки, было бы занятием так себе.
Однако впечатление об обильности грибного урожая оказалось несколько преувеличенным. Грибы-то росли. Но, как оказалось, практически все они были дрянного качества. Червивые, гнилые, высохшие на солнце. Однако наросло их много, и выбрать было из чего. И чем дальше от дороги, тем больше попадалось хороших. А ближе к лесу стала попадаться и земляника. Лесная, душистая, сладкая...
Солнце склонилось далеко к западу, и пора было возвращаться домой. Ладно... Ещё пять минут... В прогале под деревьями я что-то увидела. Меж тенью и светом кто-то стоял. Человек. В городе данное обстоятельство не вызвало бы никакого страха, но здесь, посреди леса... Как обухом по лбу меня огрела вся абсурдность моего самовольного проступка. Прошло уже несколько часов с моего выезда из города, и до сих пор родственники не знали, где я и что со мной. Рука непроизвольно потянулась к карману шорт, где должен был лежать мой смартфон, но ощупала лишь пустой карман. Похоже, я где-то выронила гаджет. Точно пора домой.
С удивлением обнаружила, что ушла довольно далеко от машины. Около километра. Если прочёсывать всё это поле в поисках телефона, до темноты мне точно не успеть. Ладно, приедем завтра с отцом. Хотя я чувствовала, что не стоит рассказывать ему о том, где я сегодня пропадала весь вечер. Машины тогда мне точно не видать.
И тут я услышала знакомый звонок. Моя мелодия на смартфоне. И звонил он совсем не в той стороне, где я ходила. Звук слышался справа, в глубоком логу, среди зарослей высокого папоротника и молодого осинника. Но это точно был мой сигнал. Оглянувшись, я увидела, что в лесной прогалине более никого нет. Да и вообще та фигура могла оказаться лишь игрой воображения. Всё-таки я устала, проголодалась и совершенно выдохлась, ползая по траве в поисках грибов. Только сейчас я поняла, как утомилась. Ноги не шли, заплетались в высокой траве, комары и мошка набросились целым роем, а противомоскитного крема, само собой, у меня не было. Однако ж всё-таки надо найти смартфон.
С опаской я посмотрела вглубь лога. Корявые старые берёзы в какой-то муке тянули свои искорёженные ветви вверх, к солнцу. Всё пространство меж ними заросло высоким папоротником и иван-чаем вперемешку с борщевиком. В этой согре лежала глубокая темень. Только идиот стал бы спускаться туда в это время. И этим идиотом была я.
Цепляясь за жёсткие стебли папоротника, я поползла вниз. Спуск внезапно оказался более трудным, нежели казалось вначале. Почти отвесным. Растительность лишь сглаживала крутизну склона. Я уже подумывала плюнуть на поиски гаджета и возвращаться домой, как стебли папоротника, за которые я держалась, оборвались, и я полетела вниз, во тьму...
...Похоже, я недолго лежала в забытьи. От силы час... Но этого времени хватило, чтобы настал поздний вечер. Где-то над головой догорал рубиновый закат, окрашивающий листву деревьев в пурпурные цвета. Здесь, в ложбине, царила густая тьма. Впрочем, видеть всё-таки было можно. Перед глазами виднелись корни крапивы. И перегной, на который капала кровь. Моя кровь. Похоже, я рассекла лоб о что-то твёрдое, когда падала вниз. Наверное, о ветку или поваленный ствол дерева. Попытка встать вызвала жуткую боль в правой ноге, в районе ступни. Решившись, я всё-таки перевернулась на спину и с трудом села, опираясь о рыхлый перегной. Лодыжка опухла и почернела. Наверняка вывих. Как я получила такую жуткую травму, решительно не помнила. Но сейчас положение стало совсем уж отчаянным. Ночи у нас даже летом холодные, а я в лёгкой майке и шортах. Нужно срочно выбираться отсюда. Правда, с такой лодыжкой это довольно затруднительно.
Вокруг царила почти полная тишина. Лишь стрёкот ночных насекомых и комариный писк нарушали тишину угрюмого тёмного леса. И эту тишину разорвал громкий сигнал моего смартфона. Да вот он и сам светится экраном во мраке, освещая близлежащую траву. Превозмогая боль, я подползла к нему и взяла в руки. Странно. Совершенно белый экран. Похоже, смартфон разбился о падении, но всё же каким-то образом продолжал работать и принимать сигнал.
Я поднесла аппарат к уху и не услышала ничего. Потом как будто издалека, как сквозь вату, стал пробиваться жуткий звук. Какое-то жуткое булькание и помехи, сквозь которые пробивались крики. Похоже, кричали девушка и парень. Жутко и обречённо. Звали на помощь, но ответом им был лишь безумный страшный смех.
Перевернувшись на живот, я поползла вверх, к слабому свету и воздуху. Ломая ногти, до крови раздирая кожу рук и ног, не чуя осоки, острой, как бритва, режущей мою кожу до мяса. Квинтэссенция зла и боли в этой душной темноте, наполненной ужасом, достигла апогея. Я орала и лезла вверх. Вот и поле. Где ползком, где на коленках, где стоя, я пробиралась к машине в почти полной темноте. Вот и она. Завалившись внутрь, я завела мотор и выехала на просёлок, тёмной лентой уходящий вниз к мигающей огоньками деревне.
И тут немилосердно яркий свет фар краем выхватил их, стоящих за высокой придорожной травой. Боже... Боже!!!! Кто мог такое сделать с живыми людьми???? Что это такое???? Красный орёл... А девушка...
Это был сюрреализм. Чистый животный ужас. Вы живёте в современном мире, наполненном современными вещами, и в одночасье оказываетесь в долбанном средневековье, наполненном сказками и легендами.
Двести пятьдесят лошадиных сил моей машины взревели, и я вжалась спиной в мягкое эргономическое сиденье. Не помню, как приехала домой, честно. Как я гнала по отвратительной дороге, и умудрилась не слететь в лога, не врезаться в деревья на поворотах, осталось загадкой. Абсолютный провал в памяти. Хотя, наверное, мне всё это привиделось. Страшная лесная сказка, которую не стоило рассказывать маленькой девочке давно умершим дедом, знатоком местных страшилок...
...Наш разум имеет свойство искать самые здравомыслящие теории, объясняя всё сверхъестественное, что мы видим в нашей повседневной жизни. Но иногда таких объяснений просто нет. Потому что нашим глазам и ушам мы верим больше, нежели убогому рационализму, навязанному нам психиатрами и прочими апологетами «нормального» восприятия действительности. Однако ж где реальность, а где фантазм, порой не в силах определить самый утончённый разум, привыкший искать необъяснимое в царстве снов и теней...
