Продолжаем знакомиться с книгой Петра Турчина.
Маркс писал, что пролетариату нечего терять, кроме своих цепей. Он был неправ. Нищие рабочие не совершают революций.
По-настоящему опасные революционеры – это разочарованные кандидаты на попадание в элиту, у которых есть привилегии, подготовка и связи для того, чтобы позволить им широко распространить своё влияние.
А что же верхи? Они пока правят по-старому. Правящий режим в Соединённых Штатах автор называет плутократией, или властью богатства. Каждое крупное общество вынуждено делегировать власть малому проценту своих граждан. Ранние общества были, как правило, милитократиями: они управлялись военной элитой. Правление на основе лишь грубой силы не очень эффективно. Перефразируя слова Аль-Капоне, можно добиться большего добрым словом и пистолетом, нежели просто пистолетом. Править помогает идеология. Вожди всегда искали поддержку у жрецов. Фараоны вообще объявляли себя богами. Позднее в комплект вошла и экономическая мощь, а в процессе укрупнения государств – административная власть бюрократии. В результате военные аристократии неизбежно преобразовывались в правящие классы, контролировавшие все источники власти.
Современным примером милитократии может служить Египет. Долгие века мамлюки правили этой страной, избегая перепроизводства элит. Это им удавалось с помощью запрета наследования должностей. Мухаммед Али Египетский перебил уже в девятнадцатом веке мамлюкскую элиту и стал править один с опорой тоже на военных. Его династия перестала существовать тоже в результате военного переворота. Страной стали править генералы: Нагиб, Насер, Садат, Мубарак... А потом пришла арабская весна. Расширение системы образования и демографический взрыв породили ту самую гремучую смесь из обнищания масс и перепроизводства элит. К тому же Мубарак стал прочить на свой пост своего сына. Армии это не понравилось, и её поддержки он не получил. Режим пал, но ненадолго. Прошло пару лет – и страной снова правят военные.
Ещё одной страной, которая традиционно опирается на один из видов власти, является Китай. Им тысячелетиями правят бюрократы. Мандарины, а также их коммунистические наследники, держали и держат торговый класс на коротком поводке. Поднебесную автор называет архетипичным примером бюрократической империи. Опора на администраторов – типичная черта большинства государств. Есть ли другие примеры? Есть, но они редки: теократии Папского государства и Ирана. Или плутократии Венеции, Генуи и Нидерландов.
Лучшим примером современной плутократии являются Соединённые Штаты Америки. Гражданская война девятнадцатого века сменила элиты: рабовладельцам с Юга пришли на смену бизнесмены с Севера. К концу века, когда умами завладела идея о пагубности неограниченной конкуренции, власть бизнеса только укрепилась. Парой десятилетий спустя сформировалась «сеть планирования политики» из организаций, в которых корпоративные лидеры, а также члены высших классов занимаются обсуждением политических проблем и поиском решений. Эти все фонды, аналитические центры и дискуссионные группы финансировались корпоративным сообществом, чьи члены занимали посты в попечительских советах. Таким образом, через полвека после окончания Гражданской войны северный бизнес и политические элиты объединились в высшее общество национального масштаба.
На вершине пирамиды власти в стране находится корпоративное сообщество. Это сообщество правит косвенным образом: посредством лоббирования, финансирования избирательных кампаний и участия бизнесменов в работе правительственных органов. Порою, человек несколько раз меняет государственный пост на корпоративную должность и обратно. По факту обе сети – административная и экономическая – работают весьма слаженно, но доминантной является последняя. Под контролем бизнеса находится и идеологическая основа власти. Это делается посредством владения СМИ и сетью планирования, состоящей из аналитических бюро, частных фондов и дискуссионных клубов. Остающийся источник власти – военные – основательным образом подчинены политической сети. Так сложилось исторически: будущие офицеры воспитываются в культуре подчинения политическим лидерам, а генералы с адмиралами спят и видят себя на пенсии в каком-нибудь тихом совете директоров компании, сидящей на госконтрактах.
Конспирология? Ничуть. Конспирологические теории, как правило, оставляют нас в неведении касательно мотивов закулисного сговора элит. Потом, они исходят из нечеловеческих знаний и ума заговорщиков. Далее, власть предполагается в руках узкого круга. И, наконец, преступные планы элиты обязательно должны быть тайными. Научная теория, которую формулирует наш автор, выглядит совсем иначе. Мотивы плутократов ясны: сохранять и приумножать богатства. Механизмы доминирования корпоративного сектора в политике верифицируются опытным путём. Ни для кого не секрет, что лоббисты пишут законы для принятия в парламенте. Далее, какого-то узкого единого центра нет. Вместо него есть целая сеть, в которую попадают из элитных школ и колледжей. Секретность сочетается с прозрачностью. Положим, определённые планы не разглашаются. Но данные, которые социологи используют для изучения работы правящего класса – они документируются. Наконец, самое главное отличие конспирологии от науки в том, что последняя позволяет сделать прогноз и проверить его данными.
Правят плутократы не в интересах простого народа. Политолог Мартин Гиленс собрал внушительный набор данных о принятых политических решениях в период с 1981 по 2002 годы. Каждое из порядка двух тысяч решений сравнивалось на предмет соответствия чаяниям бедняков и середняков. Статистический анализ показал, что желания бедноты совершенно не влияли на решения политиков. В принципе, это ожидалось. Но неожиданным оказалось и то, что и средний американец тоже не влияет на политику. Это не значит, что середняк всегда проигрывает: его интересы иногда совпадают с интересами имущего класса. Но в противных случаях то выигрывает всегда богач. Это исследование занималось лишь так называемым «первым лицом власти». «Второе лицо», а именно формирование политической повестки, тоже находится под контролем элит. А есть ещё и «третье лицо». Это способность идеологических элит формировать предпочтения публики. Любимым примером автора в этой связи является ярлык «налог на смерть», так прочно приклеенный к обсуждаемому налогообложению наследования сверхбогатств, что против этой инициативы массово выступали те, кого он не касался – простой люд.
Наглядным образом положение вещей иллюстрируется дебатами по поводу иммиграции. Левые в своей защите несчастных иммигрантов заходят настолько далеко, что начинают защищать машину, основанную на их эксплуатации. Экономика вопроса проста: мигранты являются источником рабочей силы и потому приносят пользу потребителям их труда, капиталистам, а вред – своим конкурентам, трудящимся. Да, они обогащают страну, но не настолько, насколько они же смещают баланс власти. Это заметил уже Карл Маркс, анализируя приток ирландцев на английский рынок труда.
Открытые границы и массовая иммиграция – это победа для боссов.
Даже если долговременная польза экономике компенсирует кратковременный вред из-за конкуренции за рабочие места, постоянная эмиграция делает этот кратковременный вред долговременным. Эндрью Карнеги сравнивал иммиграцию с золотым потоком, текущим в страну, и этот поток пошёл на пользу прежде всего крупному капиталу.
Взглянув на вещи с высоты птичьего полёта, автор вместе Энджелой Нэйгл приходит к выводу, что глобализация используется правящими элитами в целях укрепления своей власти за счёт всех остальных. Это ещё одна форма «насоса богатства».
Учёные, подобные Гиленсу или Нейгл, занимаются, казалось бы, неблагодарным занятием. Они демонстрируют язвы демократии. Но на самом деле они за демократию. Ведь единственным способом улучшить систему является понимание её работы. Очевидно, конечно. Но говорить об этом надо. Потому что тех, кто приносит плохие вести, слишком часто наказывают, как наказали Галилея и Джордано Бруно. Вот и сегодня исследователи рискуют навлечь на себя гнев классовых воинов.
Но почему Америка – плутократия со столь ярко выраженным неравенством? В этом смысле она сильно отличается от других западных демократий. Этому есть объяснения, важнейшие из которых – расизм и геополитика. Плутократия была обычным явлением в Европе средних веков. Но потом порох и мореходство совершили революцию в военном деле. Условия интенсивных военных действий способствуют большим монолитным государствам. Феодал больше не мог отсидеться за стенами своего замка, которые легко пробивались артиллерией врага. Как результат, плутократиям пришли на смену милитократии, а число государств заметно уменьшилось. Далее произошла революция в управленчестве и финансах. Ведь деньги – это мышцы войны. Средневековые милитократии эволюционировали в правящие классы, состоящие из военных и администраторов. Плутократии почти нигде не устояли. Лишь Венеция долго держалась, да Нидерланды сохранились до наших дней. Видимо потому, что обилие рек делает эту страну трудной для завоевания.
Но была ещё одна страна, ещё более трудная для завоевания – Англия. После того, как тамошние военные завоевали весь остров, необходимость в крупной армии отпала. Правящий класс постепенно потерял свой милитаристский характер, и всё, что экономилось на войне, вбухивалось во флот. Великобританией стали править элиты преимущественно экономической и административной направленности. Соединённые Штаты унаследовали плутократию как часть «культурного генотипа». Им, конечно, пришлось повоевать, но довольно быстро они достигли Тихого океана и избавились от серьёзных конкурентов на континенте. Остатки американской милитократии были зачищены в Гражданской войне, в которой офицерство воевало главным образом на стороне южан.
Как видим, американская плутократия встала на ноги благодаря геополитическим обстоятельствам. Но её укрепление и расцвет обязаны второму фактору – расе и этничности. Если сравнивать американскую модель с европейской, то можно увидеть, что в обеих ключевой чертой является сотрудничество между бизнесом, трудящимися и правительством. В США эта сделка стала воплощаться в жизнь в тридцатых годах. Однако был нюанс. Чёрные были исключены из неё. Это было уступкой Рузвельта южным элитам. Без них трудно было добиться успеха. Успех пришёл: устойчивый экономический рост поднял все лодки, но со временем чувство национального единства побудило обеспечить равноправие. Расширение социального контракта пришлось, однако, не по душе отдельным плутократам. Они стали продвигать свою повестку дня, ориентированную на демонтаж европейской модели с высокими налогами на капитал и защитой трудящихся через республиканскую партию. Они апеллировали, прежде всего, к белому рабочему классу. Где-нибудь в Дании у них не было бы шансов на успех, но на американском Юге – был. Рабочий класс удалось расколоть по расовому, половому и прочим признакам. Конкуренция между демографическими группами была изначально характерна для США, но их расслоение – обеспечил работодатель.
Не стоит винить элиты. Они, конечно, эгоисты, но способны иногда пойти на компромисс, чтобы сохранить стабильность в обществе. Что и произошло в тридцатые годы прошлого века, когда белые элиты согласились поделиться с белым рабочим классом. Чёрные получили законы Джима Кроу и прочую дискриминацию. Этот компромисс дорого стоил элитам. Если в 1912 году Джон Рокфеллер имел состояние, равное 2,6 миллионам среднегодовым зарплатам по стране, то семью десятилетиями спустя богатейший американец имел всего 93 тысячи средних зарплат. Но всё же они пошли на это, в том числе и по убеждению, что это справедливо. Потому автор надеется, что и в этот раз при обострении ситуации разум возьмёт верх над эгоизмом. Кое-кто из состоятельных людей и сегодня финансируют крайне левых, как это когда-то делал Савва Морозов. Это на его деньги Ленин издавал свою Искру. Вот только ни Mорозов, ни его современные последователи, не понимают до конца, что они сеют ветер, а пожнут бурю. Это нормально. Подавляющее большинство элит в преддверии катастроф совершенно не подозревает о своей жалкой судьбе несколькими годами спустя.
Лично меня авторское объяснение того, каким образом случилось повторное включение насоса богатства, не удовлетворило. Все, ну просто все авторы левого толка полностью забывают, что Рейган не появился на пустом месте. Он пришёл к власти на фоне стагфляции семидесятых, когда росли цены, но не росла экономика. Причиной этой стагфляции многие называют нефтяной шок, но я считаю, что не стоит забывать прежде всего о нарастающей конкуренции из Европы и Юго-Восточной Азии, которая сделала существенный сегмент американского бизнеса убыточным. Для того, чтобы вернуть рентабельность, был предложен путь неоконсерваторов: снизить налоги на бизнес, а также разобщить трудящихся. Это на время, но помогло. Правда, не всем. Трудоёмкие производства отчалили из страны, но услуги (в первую очередь – финансовые) и хайтек чувствовали себя хорошо. Одним словом, элиты поняли, что если они будут продолжать делиться, то рискуют потерять базу своего господства – экономический рост. Поэтому решили отцепить балласт и сохранить рост, а также монополизировать его плоды.
Император Нерон на исходе своего правления был покинут всеми. Слуги украли даже яд, которым он хотел отравиться. Лишь четвёрка самых верных выкопала ему могилу и помогла ему зарезать себя кинжалом. Хотите сказать, что такая судьба не ждёт современные западные элиты? Не факт.
Ещё вчера мы занимали отдельное купе,
Через окно обозревали простор.
Казалось, всё вокруг на свете
Дышало вечной весной.
А только вдруг на рассвете стук в дверь:
Это к вам идёт общественный контролёр.
Как вы могли не заметить,
Что кончился ваш проездной?
Развал общества анализируют, как правило, с точки зрения психологии или социологии. Социологи задаются вопросом о том, кто виноват. Психологи – что было сделано неправильно. Автор берётся за первый подход, хоть и признаёт, что ход мыслей исторических личностей способен оказать влияние на историю. Нужно сначала разобраться, как работают структуры власти.
Турчин не первый стремится предсказать кризис. Этот вопрос интересует многих, например ЦРУ, которое профинансировало наиболее влиятельное исследование на этот счёт, получившее название PITF – Political Instability Task Force. Их модель могла предсказать нестабильность в стране с вероятностью в восемьдесят процентов! При этом не надо было много знать: достаточно несколько параметров: тип режима (по шкале демократия-автократия), поляризация общества, а также такие вещи, как детская смертность, конфликты в соседних странах и репрессии против меньшинств. Самые опасные – режимы, совершающие переход от демократии к автократии или обратно. Поляризация в условиях, когда одна из этнических групп ощущает угрозу своему положению в обществе со стороны государства, добавляет стресса в обществе. Финальным фактором являются интернет и социальные сети.
Это, конечно, хорошо, но не внутриэлитный ли конфликт вызывает поляризацию и трансформацию режима? PITF находит нестабильность там, где она уже, по сути, есть. Временной интервал их исследований начинается с 1955 года – маловато для мировой истории! Их предсказания хорошо легли в период с 1995 по 2004 годы, но плохо сошлись с тем, что случилось в последующее десятилетие. Они полностью не заметили Арабскую весну. Вот тебе и чудеса статистики. Пётр Валентинович не устаёт повторять в этой связи, что нельзя понять социальный катаклизм без глубокого анализа структур власти в обществе. Не народы или граждане свергают власть. Это делают всегда организации. Причины успеха революций нужно исследовать, начиная с перечисления групп по интересам, выяснения их силы и сплочённости, а также способов организации коллективных действий.
Автор проводит структурный анализ на примере славянских республик бывшего Советского Союза. После развала страны заводы и фабрики попали, главным образом, руки бывшего советского директората. В преддверии выборов 1996 года Ельцин вынужден был пойти на сотрудничество с олигархатом, чтобы не проиграть Зюганову. Взамен на их помощь он пообещал не пересматривать итоги приватизации. Так Россия стала экстремальной плутократией. Но в стране была ещё одна элита: альянс военных и бюрократов, который и победил в схватке. Олигархов погубила их разобщённость. Так страна вернулась на круги своя. Преемники Березовского и Гусинского, хоть и оказались порядочно вороваты и коррумпированы, но всё же смогли запустить государственную машину. Разобрались с Чечнёй, восстановили рост. Пусть рост забуксовал, но остальные параметры качества жизни продолжали улучшаться. Протесты, начавшиеся в 2011 году, не смогли поколебать режим Путина.
На Беларуси олигархи никогда не приходили к власти. Там быстро набрал популярность Лукашенко, который не стал бросать страну в оргию приватизации, предотвратив, таким образом, рост плутократов. Протесты 2020 года были подавлены при помощи военных, с которыми у Лукашенко полные гармония и взаимопонимание. Режим устоял, перебежчиков из военной элиты не было. Противников пересажали (кто не успел сбежать).
На Украине в девяностых ситуация развивалась по российскому сценарию, но после пути разошлись. Украинские экономические элиты получили абсолютную власть. Простые граждане впали в жалкую бедность. У Беларуси нет чернозёма и выхода к морю, но ВВП в 2013 году был 16100 долларов на душу населения, а на Украине – всего 7400. Несмотря на своё безраздельное господство, украинские олигархи не стали монолитным классом, они постоянно ссорятся между собой. После каждых выборов происходило перераспределение собственности в пользу спонсоров победителя. Раздрай усугубился расколом страны на Восток и Запад. Олигархи апеллировали к разным электоратам обоих половин, но в реальности все они ориентированы на Запад – туда, где у них сложены капиталы.
Мы знаем уже, что главных факторов нестабильности два. Но всего их четыре, и в случае с Украиной сыграл один из альтернативных: геополитика. Влиятельный сегмент американских элит считает сильную Россию угрозой американской гегемонии (опасней, чем даже китайская). А днепровский, донецкий, киевский и волынский олигархические кланы все без исключения уязвимы перед Западом. Поэтому все тридцать лет независимости структуры власти в стране были выстроены вокруг треугольника: народ-олигархи-американские наместники. Народу позволялось голосовать, но и только. Навстречу его чаяниям никто идти не собирался, отсюда постоянные скандалы. В ходе одного из них Янукович потерял поддержку существенной части донецких, а в конце и Ахметова с Фирташем, так что его судьба могла бы повторить судьбу Нерона, не будь возможности сбежать в Россию. Наиболее катастрофическим результатом Евромайдана стала гражданская война на Донбассе, где местные вооружённые формирования с помощью России противостояли украинской армии и неонацистским бригадам. Уже до начала открытого вмешательства России насчитывалось свыше 14 тысяч жертв. Неизвестно, чем кончится текущая война, но опыт истории говорит, что этот конфликт станет концом для украинской плутократии. Страна стоит перед выбором: или прекратить существовать, или трансформироваться в милитократию.
Развал государства случается во все времена, и наиболее частой его причиной является крах правящих структур. Фидель Кастро на Кубе, Талибан в Афганистане, большевики в России – все пришли к власти, войдя в опустевшие дворцы, из которых бежали прежние правители. Политический режим может развалиться и после массовых протестов, как на Украине. Контраст с Беларусью особенно поучителен в этой связи: главный фактор, влияющий на исход ситуации – это природа правящей группы. В Беларуси не было ни насоса богатства, ни олигархов, ни внутриэлитных конфликтов. Не случилось и развала государства.
