История болезни

…В начале восьмидесятых годов прошлого века, на первом году клинической ординатуры по абдоминальной хирургии, я имел возможность общаться с одной экстравагантной, экзальтированной особой из высших культурных слоёв нашей республики – заслуженной артисткой N. Поступила она к нам в отделение с атипичной картиной острого живота на фоне депрессивного состояния, вызванного семейными проблемами. Мне, как лечащему врачу, «под большим секретом», стало известно о любовных похождениях её мужа – человека красивого и видного, но недалёкого и склонного к алкоголизму. Со слов пациентки, во время очередного скандала, желая отомстить «проклятому альфонсу», она выхватила из шкатулки для рукоделия несколько швейных иголок и демонстративно их проглотила.

В те годы ещё не было УЗИ, МРТ и КТ, поэтому N незамедлительно взяли в рентгеновский кабинет и выполнили обзорную -скопию и -графию в прямой и боковой проекциях органов брюшной полости. Действительно, в контурных зонах печени, правой почки и илеоцекального угла были обнаружены три тени от металлических предметов, напоминающих швейные иголки. Для контроля, на нижнее кружевное бельё, в котором пациентка находилась во время исследования, была помещена большая хирургическая кожная игла. На повторных снимках плотность игл совпала полностью, что косвенно подтвердило диагноз инородных тел брюшной полости. Больную начали готовить к операции.

Следует отметить, что события происходили в многопрофильной городской больнице, где основную массу пациентов составляли жители мегаполиса. Для них, увидеть воочию и даже «потрогать» (посмотреть с близкого расстояния) заслуженную актрису, было верхом эпатажа и «непередаваемым очучением». Навещающие и ухаживающие родственники больных, также неоднократно делали в крюк в другое крыло отделения, чтобы хоть одним глазком взглянуть на живую легенду национального фольклора республики.

Пациентка вела себя очень раскованно, охотно общалась с врачами и медсёстрами отделения, пациентами и их родственниками, раздавала автографы и, нередко стоя в центре коридора, выслушивала бесконечные дифирамбы и восторженные эпитеты в свой адрес. Даже сейчас, по прошествии многих лет, эти театральные сцены до сих пор стоят у меня перед глазами, как и вспоминаются тогдашние мысли о том, что с N что-то не совсем в порядке. Точнее, наоборот, с ней было всё хорошо, слишком замечательно для человека, проглотившего три швейные иголки, две из которых находились в нескольких миллиметрах от воротной и нижней полой вен. По молодости и неопытности я в той ситуации полностью положился на «старших товарищей», авторитет которых был непререкаем и ни у кого не вызывал никаких сомнений.

Операция. Общее обезболивание (эндотрахеальный наркоз). Верхнесрединная лапаротомия. Тщательная ревизия содержимого брюшной полости. Ничего нет. Искали и так, и эдак. Даже стерильным магнитом «прошлись» по всем «закоулкам» и «переулкам». Пусто. Как же так? Этого не могло быть, потому что просто не могло быть в принципе. Рентгеновские снимки висят в операционной. Всё чётко и ясно. Но ничего нет. Пригласили рентгенолога. Сделали снимок переносным аппаратом. Вот они – три иглы, но значительно смещены, причём так, что одна из них чуть ли не в плевральной полости. Как же они за короткий промежуток времени «прошли» такое значительное расстояние? Ничего не понятно, но факт, что в брюшной полости этих иголок нет. Это ясно. И не ясно. Через пару часов бесплодных поисков операцию было решено закончить. Операционная бригада - профессор, заведующий отделением и ординатор – были мокрыми, как после дождя, растерянными, как заблудившиеся дети и злыми, как голодные собаки.

Случай был беспрецедентным. Фактически, на операционный стол взяли здорового (?) человека, «вспороли» ему живот, что-то там «пошуршали» и зашили. А что искали-то? Говорят – corpori alieni (инородные тела, пер. с лат.) брюшной полости (швейные иголки). Нашли? Нет. А почему? По кочану. А какие показания, вообще, были к операции? Инородные тела... А где они? Неизвестно. А клиника была? Вроде была. А, может, не была? А, может, и не была. Но вроде была. Тогда какого хрена? И т.д. и т.п. Наши диалоги с дяденьками в «мышиных шинелях» (сиречь – следователями из всех возможных министерств и ведомств), после смерти N через полгода в нашем отделении, были похожи на игру в волейбол, но только без мяча.

После эндотрахеального наркоза и лапаротомии, пусть даже и эксплоративной, человек приходит в себя несколько суток. Ещё пара-тройка дней требуется для того, чтобы он сидел в постели, потом аккуратно начал ходить по палате. На седьмые-восьмые сутки снимаются кожные швы. Всё эти сроки прошли, и N снова появилась в коридоре. Карусель славы закружилась с новой силой.

Что с ней делать дальше? Снова рентгенография и –скопия органов брюшной полости. Три иглы в проекции различных органов. Клиника? Неясные боли, со слов пациентки, «тут и там».

По настоятельной (!) просьбе больной и соответствующей «клинической картиной», через две недели выполнена повторная лапаротомия. И снова – пусто. Через две недели – ещё одна безрезультатная операция. А потом началась спаечная болезнь. Острая кишечная непроходимость с резекцией тонкой кишки. Ещё и ещё. До тех пор, пока после очередной операции не последовала острая сердечно-сосудистая недостаточность, явившаяся причиной летального исхода.

…После смерти N, судебно-медицинского вскрытия и торжественного предания тела земле в окружении культурного бомонда республики, многочисленных почитателей и родственников, вскрылись некоторые обстоятельства этого таинственного и запутанного дела.

Санитарка, меняющая постельное бельё в отдельной палате, где всё это время находилась заслуженная пациентка, обнаружила под матрасом начатую упаковку швейных игл. Такая же находка была обнаружена в прикроватной тумбочке под аккуратно сложенным полотенцем.

Надеюсь, теперь вы и сами всё поняли. Талантливая, красивая, жизнерадостная, известная в республике и за её пределами певица, восходящая звезда театральной сцены, была глубоко несчастной в личной жизни женщиной. Пытаясь любыми путями удержать возле себя горячо любимого человека, она терпела его пьянство и гулянки, брань, ругань и рукоприкладство. Отчаявшись, она не придумала ничего лучшего, как оказаться на больничной койке, сымитировав акт глотания швейных игл, наивно полагая, что муж будет рядом, и их добрые отношения можно будет реанимировать. Но он так ни разу и не пришёл. А иголки она просто втыкала в швы красивой импортной «ночнушки», с которой не расставалась ни в рентгенкабинете, ни в операционной…

*******

Как порой наша судьба зависит от того, кто по жизни находится рядом…

Кому-то везёт и у этого человека вырастают крылья…

Другие бьются всю жизнь, как рыба об лёд, в поисках выхода…

А кто-то глотает таблетки накануне своей последней ночи…

*******

Глаза и лицо заведующего, в то время ещё эндоскопического кабинета, светились от радости, а руки бережно извлекали и освобождали от поролоновых и картонных прокладок вначале фиброгастродуоденоскоп, а потом - колоноскоп с многочисленными аксессуарами. Собравшаяся вся свободная от операций хирургическая рать, с неописуемым восторгом рассматривала невиданные доселе аппаратуру с инструментами и, постоянно упоминая всем известную «япону мать», поздравляла зава и друг друга с новой эрой в истории отечественной хирургии. Наконец, пощёлкав языками, и, выразив свои бурные эмоции, хирурги разошлись по своим рабочим местам, а я несколько задержался.

Тут надо сказать два слова о нашем заведующем эндоскопическим кабинетом. Невысокого роста, коренастый и жилистый, из самого глухого отдалённого района республики, он, как говорится, отличался крестьянской смекалкой, недюжинным умом и правильно вставленными руками. Уже спустя довольно короткое время, на утренних пятиминутках, он эпатировал нас рентгенологическими картинами эндоскопической ретроградной панкреатохолангиографии и другими «шедеврами» инновационных методик того времени. А в тот день заведующий с немецкой педантичностью разложил и развесил фиброскопы и остальные причиндалы по специальным шкафам и приспособлениям, а перед последним «буфетом» ненадолго приостановился и задумался. Немного поразмыслив, он обратился ко мне со словами:

- Михалыч, у меня тут барахло разное, а кое-что теперь уже совсем не нужно. Цистоскопы отдам урологам, эзофагоскоп спишу, а ректоскоп, если хочешь, забирай себе – будешь вместо пальцевого исследования per rectum выполнять ректороманоскопию (эндоскопическое исследование прямой и сигмовидной кишки).

- А что, чем чёрт не шутит? – подумал я.

В моих наивных ординаторских мозгах тут же нарисовалась картина: длинная, выходящая на улицу очередь страждущих обследовать ректосигмоидный отдел своего пищеварительного тракта у молодого перспективного доктора. Предварительная запись по телефону на месяцы вперёд, телевидение, смущенные дамы с гвоздиками в интимных местах («Доктор, это Вам»), коньяки, благодарности в газету…

- Короче, Склифосовский, берёшь или нет? - вернул меня к суровой реальной действительности заведующий.

- Ээээ… это… конечно… беру… - с придыханием ответил я, спускаясь с небес.

И тут же принял в руки Г-образный увесистый ректоскоп «Красногвардеец» пушечного калибра, образца тысяча девятьсот семидесятого года, больше похожий на дуэльный пистолет восемнадцатого века. Господи, да им же убить можно, как же его ещё в anus (заднепроходное отверстие, пер. с лат.) засовывать?

Инструкции к этому реликту, конечно же, не нашлось. Пришлось посидеть в библиотеке, почитать соответствующую литературу, поездить по другим городским больницам в плане обмена опытом. Дома возникла необходимость потренироваться на старом валенке и автомобильной камере, кое-что модифицировать и подремонтировать и, знаете, что я вам скажу – дело пошло. Не так, чтобы уж совсем с фанфарами и сообщениями ТАСС, но, тем не менее.

Оказалось, что как наша Россия богата хорошими людьми, так и прямая кишка с дистальным отделом сигмы – полипами, трещинами, изъязвлениями, геморроидальными узлами и пр., пр., пр. Самым неожиданным оказался тот факт, что больные, находящиеся у нас в отделении с язвами желудка и двенадцатиперстной кишки, калькулёзными холециститами, парафатериальными дивертикулами, ахалазией кардии и другой патологией верхнего этажа брюшной полости, даже и не представляли себе, что у них творится в противоположном конце дигестивного тракта. Совсем как в том анекдоте:

- Доктор, что-то мне в жопе нехорошо.

- А что же в ней может быть хорошего-то?

Да и как они могли себе это представлять, если на тот момент у них не было никаких жалоб вообще? Наконец-то я понял всю гнилую сущность «проклятых капиталистов», которые в обязательном порядке, в рабочее время, два раза в год (!) направляли своих сотрудников на эндоскопическую ректоромано- и фиброгастродуоденоскопию (эндоскопическое исследование пищевода, желудка и двенадцатипёрстной кишки). А потом в амбулаторных условиях, без отрыва от производства, удаляли полипы и заклеивали язвы биологическими клеями с их последующим заживлением. Теперь представьте себе нашего передовика производства дядю Федю, долго лечившегося от хронических запоров, а госпитализированного, наконец, с низкой обтурационной кишечной непроходимостью, возникшей на фоне рака прямой кишки, осложнённого канцероматозом брюшной полости. А ведь речь идёт не о мезозойской эре, а о начале восьмидесятых годов прошлого века! У нас в деревне говорили: ясно – лошадь, раз рога. Ясен пень, у кого ближайшие и отдалённые результаты хирургического лечения рака прямой кишки будут лучше. Но, оказалось, что япошки перехитрили нас и на этот раз.

Много лет спустя, проходя стажировку в институте Склифосовского, я обратил внимание на одну статью в зарубежном эндоскопическом журнале. Какой-то исследователь Ясука из префектуры Тосикатокака описывал результаты проспективных рандомизированных методов лечения язвенной болезни двенадцатиперстной кишки у экспериментальных белых мышей. Модель создавалась эндоскопически (!), таким же образом осуществлялось и лечение. Год издания журнала совпадал с тем же периодом, когда в нашу клинику был внедрён метод эндоскопической фиброгастродуодено- и колоноскопии. Выходит, уже в то время, когда япошки «сплавляли» нам устаревшие образцы своих эндоскопов, сами они располагали более усовершенствованными приборами. А окончательно меня добила цветная фотография двух эндоскопов, «встретившихся» нос к носу в тонкой кишке. Как говорится: без комментариев.

Жирную точку в моей восходящей карьере ректороманоскописта поставил один случай. В клинику поступил больной с язвенной болезнью двенадцатиперстной кишки. Хорошо известно, что эта категория пациентов отличается от «желудочных» язвенников тем, что им, для купирования болевого синдрома, постоянно приходится что-то кушать. В связи с этим, их толстомордый и упитанный хабитус (внешний вид) не такой, как у тощих и костлявых «желудочников», боящихся пищи, как огня.

Вот и наш пациент, ростом под два метра и массой более ста двадцати килограммов, внешне очень похожий на артиста Моргунова, не был исключением из правил. При заполнении истории болезни обратил на себя внимание тот факт, что у него периодически обнаруживалась алая или темная кровь в стуле. Однако, при пальцевом исследовании per rectum, геморроидальных узлов или полипов в доступном отделе кишки обнаружено не было. Анализ кала на скрытую кровь также дал положительный результат. Понятное дело, что перед планирующейся операцией селективной проксимальной ваготомией с соответствующей пластикой, было решено выполнить ему ректороманоскопию.

Мужчина оказался вполне адекватным, разумным, понятливым пациентом и против деликатной процедуры, в отличие от некоторых других больных, рассматривающих исследование как посягательство на их честь и достоинство, возражений не имел. После двух вечерних и двух утренних очистительных клизм ему сделали премедикацию, и он занял «достойное» коленно-локтевое положение в перевязочной. Прошу прощения, но его Жопа (именно так, с большой буквы) напоминала собой торцовую часть двухсотлитровой промышленной бочки для жидких продуктов. Я обильно смазал область заднего прохода и сам ректоскоп густым вазелином, аккуратно и осторожно вращательным движением ввёл тубус на небольшую глубину, извлёк стержень-мандрен, надел окуляр и подключил источник света. Далее, под визуальным контролем, стал медленно продвигаться глубже – вначале горизонтально, а потом кверху к крестцу, слегка подкачивая воздух баллоном Ричардсона.

Твою мать! Я сразу же понял, что вечерняя дежурная сестра никаких клизм больному не делала, потому что, натурально, очутился в округлой пещере, изобилующей сталактитами и сталагмитами в виде каловых масс, в простонародье называемых говном. Точь-в-точь как пишут школьники в своих сочинениях: нос Гоголя был наполнен глубочайшим содержанием.

Что делать? Посылать его снова в туалет, а потом опять загонять в стойло, как норовистую кобылу, в позу «раком»? Как-то не совсем удобно и неэтично. Делать нечего, попробую так, а дальше видно будет. На всякий случай, попросив медсестру подержать ректоскоп, подошёл к больному спереди и справился о его самочувствии. Оказалось, нормально. Кстати, руки у него были согнуты в локтях, а голова покоилась на кистях, уложенных на прихваченную из палаты подушку. Ни дать ни взять – нет, это я не про ангину при месячных – вылитый Моргунов из «Кавказской пленницы», когда Шурик с напарником делал известной троице уколы со снотворным.

Я снова «зашёл» пациенту с «черного хода» и продолжил осмотр слизистой прямой кишки. А вот и рыбка! На шести часах, в верхней трети rectum (прямой кишки, пер. с лат.), обнаружен изъязвлённый полип на тонкой ножке диаметром около одного сантиметра. «Это была большая и неожиданная удача», - сказал голос Ефима Копеляна за кадром. У меня даже «зубы вспотели» от такого «улова». Так или иначе, причина появления крови в каловых массах стала понятной, как и то, что планируемая операция, скорее всего, отменяется и, наряду с выпиской, придётся писать направление в Республиканский онкодиспансер. Осталось только удалить новообразование для патогистологического исследования. На всякий случай «поднялся» прибором до ректосигмоидного отдела – всё чисто, больше ничего нет. Я аккуратно подвёл и затянул на ножке полипа металлическую петельку для термокоагуляции, а также бережно прихватил его тело биопсийными щипчиками. Готово. Осталось только нажать на педаль аппарата, что я незамедлительно и сделал.

В ту же секунду раздался взрыв.

Вместе с ректоскопом и всеми причиндалами я был отброшен назад ударной волной, и буквально «впечатался» в кафельную стену перевязочной, больно ударившись затылком. Каловые массы, как шрапнель, изрешетили мой накрахмаленный халат, шапочку, морду лица, медсестру и всё, что было впереди и за нашими спинами. Если учесть периметр задницы нашего пациента, то, собственно anus у него был так, признаться, калибра сорок пятого. Мой дядя, прошедший всю Великую Отечественную войну наводчиком артиллерийского орудия, рассказывал как они из «сорокапяток», с одного выстрела подбивали фашистские танки. Когда я его спросил: как такое возможно? - он, затянувшись папироской, и, хитро прищурив правый глаз, ответил мне: «Места знать надо!». Так это танк, а здесь бедного доктора в упор говном расстреляли! Мне даже, некоторым образом, показалось, что из «ствола» вырвались язычки огня и небольшой дымок.

Первая мысль была, когда я немного пришел в себя от шока: что с больным? Наверно, разрыв дистального отдела толстой кишки с повреждением смежных органов и кровотечение? А далее - экстренная операция, смерть на столе и, как логическое завершение, изгнание с позором из ординатуры и работа в «медвежьем углу» до конца жизни. Да какая на х…й потом работа: диплом отберут, засудят врача-убийцу…

Осторожно, на цыпочках, держа дрожащими руками ректоскоп на груди, как автомат «Шмайсер», сбоку заглядываю в лицо больному. Живой, что ли? Невозмутимый взгляд вдаль. Вероятно, в светлое будущее. Поза прежняя - руки согнуты в локтях, голова лежит на кистях, а последние – на подушке. Сухим от шока горлом я еле слышно прохрипел:

- Как вы себя чувствуете? Вас что-нибудь беспокоит?

Ответ был кратким:

- Спасибо, доктор, всё нормально, чувствую себя прекрасно.

Разумеется, надо думать, замечательно, если так пропердеться. Уф-ф-ф. Кажется, пронесло. В смысле: и больного, и меня. Бли-и-и-н, а что там - в жопе-то? Снова аккуратно ввожу ректоскоп. Разрывов, кровотечения, трещин слизистой - нет. Прямая кишка девственно чиста и даже подмигивает мне световыми бликами на складках, так сказать: не боись, доктор, всё о кей! Спасибо, спасибо. А где полип-то? Полипа нет! Куда же он подевался, мать твою? Обыскал всё, даже самые, как сейчас говорят, труднодоступные места, почти максимально введя ректоскоп до самой ручки. Полипа нет. Где же он может быть, ума не приложу? И что я теперь должен докладывать на «пятиминутке»? Что его разнесло в клочья? А может, возразят мне, он улетел в открытое окно, и только по счастливой случайности никого не ранил или убил на улице? Ну и дела!

Отпустил больного в палату. Вдвоём с медсестрой сантиметр за сантиметром обшарили всю перевязочную. Нет полипа – и всё тут. Хоть тресни! Так и не нашли.

С пациентом, в конце концов, всё обошлось благополучно. На следующий день мы его прооперировали. Для подстраховки произвели мануальную ревизию нижнего этажа брюшной полости. Никакой патологии не обнаружили. Потом он неоднократно приходил к нам в клинику уже на фиброколоноскопию, и угощал всех воблой из собственноручно пойманных на Волге лещей. А знаете, какова была длина сушёного леща от носа до кончика хвоста? Ни за что не отгадаете! Девяносто сантиметров! Видели когда-нибудь такую воблу? Я, без шуток, тоже нет.

Мораль: никогда не пукайте вблизи открытых источников горения! Это опасно! У вас могут быть о-о-очень б-о-о-ольшие проблемы.

источник

Так вот. Наиболее частой причиной для подъёма давления у них, у этих бабушек, является то, что была нарушена схема приёма препарата. То есть – не пила прописанных врачом таблеток сегодня. Или не пила их последние несколько дней. Или пила, но только "когда вспомнит".

- А почему таблетки не пьёте? – спрашиваем у незадачливых пациентов.

- А зачем мне их пить, если давления не было? – отвечают они вопросом на вопрос, слегка возмутившись.

Приходится объяснять, что таблетки надо пить постоянно. Так как только при этом условии - в крови поддерживается необходимый уровень вещества, который предотвращает скачки давления. И если этот сдерживающий фактор не поступает своевременно в организм, то и болезнь начинает вольготно и весело чувствовать себя в этом самом организме.

Это то же самое, что пропустить завтрак, обед, или ужин. Вспомните, как мы гадко начинаем чувствовать себя в такие моменты: Раздражительность. Тошнота. Боли в животе. Слабость. И так далее. Гастрит может начаться. Или ещё что похуже. А если несколько дней не есть? А если месяц? Вот то-то и оно.

А некоторые бабушки ещё говорят, что знают про это, но «хотели, просто, чтобы организм отдохнул». Но здесь опять возникает аналогия с едой. Разве организм отдыхает от пищи? Нет. Он ей живёт.

Ну ладно – бабушки. А молодые? Думаете, в этом плане всё хорошо? Вовсе нет.

Вызвала молодая девушка 25 лет. Повод «Боли внизу живота в течение двух месяцев». Не совсем, конечно же, «скоровский» вызов. Так и у нас - скорая помощь – давно уже не экстренная служба. «Поликлиника на колёсах», как шутят многие мои коллеги. Причём, если обычная поликлиника работает только в дневное время, то мы – пожалуйста, - круглосуточно. Ладно. Привыкли уже.

По приезду – обычная девушка. Симпатичная. Вежливая. Грамотная. Грамоты даже студенческие на стене висят. Отличия. На экономическом факультете учится одного хорошего университета. То есть – с уровнем ай кью проблем быть не должно.

- Что случилось? – также вежливо, чтобы соответствовать ей, спрашиваю.

- Да вот, - боли в животе иногда, тянущие. Дискомфорт.

- «Иногда» – это как?

- Ну, раз в день. Или несколько раз в день. Потянет-поболит, и отпустит.

- В поликлинику обращались?

- Нет.

- Почему?

- А когда мне ходить по поликлиникам? – удивлённо спрашивает. – Учёба у меня с утра. Да и другие дела. Чуть ли не до ночи.

Разговор на эту тему прекращаю, так как нравоучения отнимают много энергии, которую и так нужно суметь умудриться растянуть до конца дежурства. Перехожу сразу к делу. Осматриваю живот. Живот абсолютно безболезненный.

- Сейчас болит?

- Сейчас – нет.

- А как с месячными?

- Месячные..., кстати говоря, пропали. Месяц назад должны были прийти. И всё еще нет.

- Так может у вас «того»? Беременность? – зачем-то глупо улыбаясь, спрашиваю.

- Да нееее!! Вы что? Когда мне «этим» заниматься? - устало отмахивается она.

- Не замужем?

- Нет.

- Что, - и молодого человека даже нет?

- Есть.

- И неужели в с ним целый месяц «ни-ни»?

- Ну один раз было.

- Предохранялись?

- Нет.

- А в чём тогда вопросы? Вот и забеременела. Поздравляю.

- Спасибо. Но почему вы решили, что я забеременела? Ведь это же было ВСЕГО ОДИН РАЗ!

Занавес.

Девушку эту свёз в больницу. Так как если в диагнозе пишем «Беременность под вопросом», то обязаны отвезти в приёмное отделение стационара. Где, кстати говоря, беременность у неё подтвердилась. Девушке дали назначения. И отправили домой, - наблюдаться у своего гинеколога. Заодно прочитали лекцию на тему того, что для такого сложного процесса, как зачатие плода, достаточно и одного раза.

Такие вот персонажи встречаются в работе простого фельдшера СМП. Не сказать, что часто встречаются. Но и то, что редко - опять же не могу сказать.

Порой даже удивляешься, когда человек, к примеру, с несколькими высшими образованиями, в возрасте, работает в каком-нибудь высшем государственном чине. То есть – и интеллект, казалось бы, должен быть на «уровне бога». А начинаешь общаться – и выдаются подобные «перлы». Странно.

источник

Одна пациентка с такой патологией запомнилась на всю оставшуюся жизнь. В стационаре мы работаем в тесном контакте с близкими родственниками, которых постоянно информируем о тактике и ходе лечения, возможных осложнениях и прогнозе заболевания. Удивительное дело, но в течение всего послеоперационного периода мы только дважды имели «счастье» лицезреть мужа пациентки, да и то постоянно находящегося в состоянии алкогольного опьянения. Он недолго сидел около её кровати, что-то бормотал и уходил, пошатываясь, прочь. Никакого диалога с ним наладить не удалось. Естественно, ни о каких разговорах и с другими родными больной речи быть не могло.

Это значительно осложняло ситуацию, поскольку для лечения требовались не только голый энтузиазм и нерабочее время, но и достаточно дорогие и дефицитные по тем временам лекарственные препараты, такие, например, как белковые кровезаменители (альбумин, протеин) и ингибиторы протеаз (контрикал, гордокс). На наше шестидесятикоечное хирургическое отделение в месяц выдавалось два флакона альбумина и две упаковки контрикала, которые «уходили» за два-три дня, а дальше – как хочешь.

Все наши многочисленные обращения в администрацию больницы, рай- и горздрав успеха не имели. «Укладывайтесь в нормативы, – был везде один ответ, – она у вас не единственная, не первая и не последняя». Представьте себе наше отчаяние, когда появилась хоть какая-то надежда на улучшение результатов хирургического лечения панкреонекроза, и эта надежда могла растаять, «как сон, как утренний туман», только из-за нехватки необходимых медикаментов.

Дороже здоровья, как известно, бывает только лечение. Тогда мы стали покупать в городских аптеках эти самые лекарственные препараты на свои деньги, и дело вроде начало сдвигаться с мёртвой точки. Но радовались мы преждевременно. Такой ингибитор протеаз, как контрикал, стоил сорок восемь рублей за упаковку – это почти половина месячного оклада врача в то время, а вводить его внутривенно нужно было ежесуточно. Наш энтузиазм стал потихоньку уменьшаться вместе с нашими финансами. К сожалению, несмотря на все наши старания, женщина умерла.

Так как я был лечащим врачом больной, то мне пришлось ехать после работы на вскрытие. Новый корпус Республиканской клинической больницы ещё находился в стадии строительства на окраине города, но поликлиника и патологоанатомический корпус уже функционировали.

Было поздно и автобусы не ходили. На дворе стоял ноябрь, к вечеру резко похолодало, и пошёл мокрый снег. Я пешком протопал половину дороги по пригородному шоссе, поднялся в гору и, наконец, добрался до пункта назначения. Врач-прозектор тут же начал вскрытие. Как говорится: полное совпадение диагнозов. Пора возвращаться домой. Патологоанатом выпустил меня в полутёмный прощальный зал и тут же запер за мной дверь на ключ.

Я тихонько тронулся в сторону выхода и краем глаза заметил, что мне наперерез движется огромная смутная тень. Прибавил ходу, но это не помогло – через секунду кто-то схватил меня за грудки, сдавив гортань, и приподнял над полом. В лицо пахнуло сивушным перегаром. Спустя мгновение, глухой бас спросил:

– Батя, это тот дохтор, который нашу матушку зарезал?

– Отпусти его, ентот-то молодой ышо, другой её резал, – послышался голос мужа нашей умершей пациентки.

– Ежели тот самый – я его прям щас тут и порешу, гниду, – всё не унимался сын.

Тем не менее, он опустил меня на пол, но руки слегка лишь ослабили хватку. Даже при сумеречном тусклом освещении размеры этого громилы поражали воображение. Подошли ещё два сына, копии их старшего братца, такие же пьяные и здоровенные, как былинные богатыри. Глаза их в полумраке горели такой злобой и ненавистью, что у меня задрожали коленки, по спине потёк мокрый пот, а сухой язык со страху намертво прилип к твёрдому нёбу. Так продолжалось какое-то время, потом отец сказал:

– Да отпусти ты его, пущай идёть.

– Спасибо, – почему-то прохрипел я чужим голосом, – и на полусогнутых дрожащих ногах вышел на улицу.

Трясущимися руками, ломая спичку за спичкой, я наконец-то закурил «Беломор», потом прикурил очередную папиросу, затем следующую… Шёл почти в темноте по пустынной, покрытой чистым снегом улице, и всё пытался проглотить комок в горле. Глаза слезились, но не только от падающего снега.

Было горько и обидно.

Очень обидно...

Я всего лишь несколько лет работал врачом. В ушах ещё звучала клятва Гиппократа. Выкладывался на все сто. Вкалывал на работе, как будённовская лошадь – в праздники, выходные и отпуска. И тут – такое. А, главное, за что?

Было такое ощущение, словно из груди вырвали кусок живой плоти. Вместе с этой больной и произошедшим эпизодом во мне умерла частичка веры в свою благородную профессию, ещё частичка веры в своё решение стать хирургом и ещё частичка веры в людей…

Не знаю и никогда не спрашивал об этом у своих коллег, но с каждым годом работы веры становилось всё меньше и меньше… Я относил это к проявлениям малодушия и безволия, мысленно ругал себя последними словами, пытался выработать у себя толерантность к чужим бедам и страданиям, но, как говорится: реанимационные мероприятия успеха не имели.

Справедливости ради, нужно отметить, что иногда «зебра» жизни меняла свой цвет на белый и тогда мне пели дифирамбы, превозносили до небес и писали благодарности во все инстанции. Как говорил Брежнев, когда ему цепляли очередной орден: «Не скрою, приятно». Удивительно: такие редкие эпизоды лишь ненадолго окрыляли, но сил и веры не прибавляли.

Где же, где находится это место, этот колодец или родник, из которого можно черпать силы для работы и веру в благородство своей профессии? Я бы из дому ушёл, шалаш поставил, жил там и работал, и пил, пил, пил этот волшебный напиток.

Сейчас, проработав почти четыре десятка лет, я знаю – такого места нет. Кто-то может мне сказать: «Дурак, даже ежу всё понятно, дошло, наконец, мы это и так знали».

А я вот не знал, просто верил и искал…

источник