Романтические отношения редко бывают симметричными в мотивационном плане. Один из партнёров, не всегда осознавая это, вкладывает в отношения больше: больше чувств, больше ожиданий, больше труда — душевного, временного, порой материального.
Такое неравновесие не указывает на патологию личности или отношений, не указывает на моральный дефицит, но отражает внутреннее строение пары и предсказывает снижение удовлетворённости, рост напряжённости и повышенную вероятность расставания.
Мотивационная вовлечённость — это направленность личности на установление, поддержание и восстановление близости с партнёром. Она выражается в настойчивости внимания, в стремлении быть рядом, в тревоге при отдалении, в готовности поступиться собственным удобством ради сохранения связи.
Например, один из партнёров может ежедневно интересоваться самочувствием другого, переносить свои планы, чтобы провести время вместе, или опспытывать тревогу при отсутствии ответа на сообщение. Другой не обязательно холоден, но его потребность в контакте не столь остра; он не ищет подтверждения, потому что не ощущает угрозы потери.
Эта направленность опирается на фундаментальные человеческие потребности — в безопасности, признании, принадлежности и автономии. Всякий дисбаланс в удовлетворении этих потребностей рождает движение: кто-то стремится приблизиться, кто-то — отступить. Между этими полюсами и рождается динамика отношений.
Источники ассиметрии (я это слово за сегодняшний день столько раз писал и постоянно неправильно, пусть останется в первозданном виде) следует искать в пересечении индивидуальных и контекстуальных факторов.
Во-первых, партнёры различаются по тому, что эволюционная психология называет воспринимаемой желательностью*. Это физическая привлекательность, социальный статус, ресурсы, репродуктивный потенциал. Тот, кто ощущает себя менее значимым, склонен компенсировать разрыв повышенной активностью: вниманием, покорностью, старательной заботой и т.д.
Так, человек, считающий себя менее привлекательным или социально необеспеченным по сравнению с партнёром, может чаще проявлять инициативу в планировании втреч, избегать конфликтов даже ценой собственных интересов или бурно реагировать на малейшие признаки одобрения. Когда мы видим такого человека, мы подобное неравенство усилий можем спутать с добротой.
Во-вторых, различия стиле привязанности определяют стратегию регуляции близости. Люди с тревожной привязанностью остро переживают дистанцию, их система связи гиперактивна: любое молчание партнёра воспринимается как "меня ща бросят". Люди с избегающей или безопасной привязанность, напротив, немыслимыми усилиями охраняют автономию.
В-третьих, значим фактор воспринимаемого качества альтернатив. Когда человек не видит вокруг достойных возможностей, приверженность текущим отношениям возрастает, даже если их качество невысоко. Отсюда парадокс: именно ощущение безысходности может удерживать связь, которая в ином контексте давно бы распалась.
Асимметрия не разрушает отношения мгновенно. Она действует изнутри, создавая самоподдерживающийся цикл.
Партнёр с высокой вовлечённостью стремится сблизиться, проявляет инициативу, сглаживает острые углы, добивается эмоциональной взаимности. Менее вовлечённый начинает ощущать давление, нарастает реактивное сопротивление — дистанция, холод, безумие. Это отдаление вызывает у первого тревогу, и он усиливает напор. Так замыкается круг: чем больше один ищет, тем дальше уходит другой.
Этот механизм хорошо известен в эмпирических исследованиях. Девятимесячное наблюдение Drigotas, Rusbult и Phelps (1999) показало: дисбаланс вовлечённости устойчиво предсказывает снижение удовлетворённости обоих партнёров. Позднее Gere и Schimmack (2011) обнаружили у таких пар повышенную конфликтность и избегание диалога. В метаанализе Le и соавторов (2010) асимметрия выступила значимым предиктором распада (усреднённый эффект r = 0.28).
Ошибочно рассматривать асимметрию как следствие злого умысла или личностного изъяна. Она не исходит из морального дефицита, а рождается из несоответствия структур: ожиданий, ресурсов, способов регулирования близости.
Истоки неравновесия часто социальны. Экономическая зависимость, культурные особенности, гендерные нормы — всё это формирует различие в агентности, то есть в возможности влиять на ход отношений. Повышенная вовлечённость нередко является не чертой характера, а стратегией выживания внутри ограниченной социальной рамки.
В целом, ассиметрия вовлечённости — это естественная черта отношений. Анализировать её следует не в категориях "кто любит сильнее".
*об объяснении эволюционной психологии и альтернативе:
эволюционно-психологические модели, столь популярные в объяснении человеческих отношений, кажутся убедительными: они простые, интуитивно понятные, навучные и не требуют доказательств.
Концепция mate value — ценности партнёра — объясняет асимметрию вовлечённости разницей в привлекательности, статусе или репродуктивном потенциале. Один достался партнёру, другой — старается заслужить право на верность.
У таких объяснений есть, по меньшей мере, три серьёзных ограничения.
Первое — редукция социального к биологическому.
То, что называется желательностью партнёра, в действительности формируется не эволюционными механизмами, а социальными и культурными структурами. Физическая привлекательность, доход, положение в обществе — это не врождённые качества, а производные социального устройства, символические маркеры статуса.
Желательность — не универсальная категория, а переменная, зависящая от эпохи, класса, гендера и культурного контекста (Finkel et al., 2012).
То, что одна культура называет привлекательностью, другая может считать избыточностью, вульгарностью или даже угрозой.
Второе — игнорирование структурных неравенств.
Неравновесие вовлечённости часто прорастает на почве неравенства власти. Экономическая зависимость, гендерные роли, миграционный или юридический статус — всё это определяет, кто может позволить себе дистанцию, а кто вынужден удерживать связь любой ценой.
Когда один партнёр полностью обеспечивает семью, а другой ограничен в доступе к альтернативам, повышенная вовлечённость перестаёт быть проявлением личной чувствительности. Это — форма адаптации, стратегия выживания при ограниченном агентстве (Risman, 2018).
В этом смысле тревожное стремление удержать отношения может быть не уязвимостью, а единственным доступным способом сохранить устойчивость в системе, где ресурсы и власть распределены неравномерно.
Третье — патологизация адаптивного поведения.
То, что в психологической терминологии описывается как гиперинвестирование — чрезмерные уступки, повышенная эмоциональная зависимость, стремление избегать конфликта, — не всегда указывает на личностную дисфункцию.
Сложносочинённая версия на Дзен
