23
– Вы просто боитесь, что ее уведут! – вдруг дошло до меня.
– Не уведут, а соблазнят. Новизной. Или юностью. Лучше то и другое ей предложу я.
– Но она вас так любит…
– Тем не менее, – отсек он. – Как раз потому, что я ее тоже люблю.
– А ревность?
Я думал, что нашел слабое звено в нелогичной (для меня) схеме. Для собеседника все было нормально, он странно усмехнулся.
– Ревность. Хм. Дети вот тоже ревниво относятся к своим игрушкам. Пока те не надоедят. Пойми, в ревности больше себялюбия, чем любви. Ревнующий думает о себе, о своих «поруганных» чувствах, о своей боли и своем мучительном страдании. Желания и мысли «любимого» человека для него – пустой звук, что нередко только мешает.
Прикрыв глаза, мужчина останавливающе выставил руку, требуя молчания.
– «Кого окружает пламя ревности, тот подобно скорпиону обращает отравленное жало на самого себя. Самым опасным врагом, которого ты можешь встретить, будешь всегда ты сам, ты сам подстерегаешь себя в пещерах и лесах», – процитировал он кого-то.
Заворочался ключ. Появилась возбужденная Нина – глаза сверкали, лицо раскраснелось, будто она бежала.
– Стоят. – Ее рука нервно махнула назад, на лестницу. – Двое в подъезде, между этажей, и несколько на улице.
– И две машины, – присовокупил муж. – Незаметно не выйдешь.
– А на крышу? – глупо, с их точки зрения, поинтересовался я.
– Зачем?
– У меня есть парашют-невидимка.
– А-а, ну коли так… – улыбнувшись моей якобы шутке, Владлен Олегович кивнул жене: – К Фаине Львовне не поздно, скажем, за солью?
– У бабушки бессонница, только рада будет.
Хитро подмигнув, она отправилась вверх на последний этаж.
– Там какой-то хмырь в кожанке, – последовал доклад по возвращении. – Прямо на площадке. Едва не съел меня взглядом.
Нину трясло – не то от холода, не то от испуга. Владлен Олегович обнял ее.
– Утро вечера мудренее. Нин, постели нашему приятелю на кухне.
Его руки принялись отодвигать стол, мешающий расположению будущего ложа.
– На полу? – Длинные ресницы взметнулись.
– А где? Молодой, здоровый. Не простудится.
– Конечно, – закивал я. – Спасибо большое. Я и так вас стесняю…
Получилось тесно, но всяко лучше, чем в лесной землянке. Заснуть не удавалось, мешала долгая страстная возня в спальне. Кажется, жена ожесточенно благодарила мужа за необыкновенный подарок.
Время – далеко за полночь. К Полине не смог, балбес, из-за своего легкомыслия. И Челеста волнуется. Сам себя в капкан засадил. Имеется ли вероятность, что впредь буду умнее? Вопрос номер два: наступит ли упомянутое «впредь»?
В спальне установилась долгожданная тишина. Минут через пять раскатистый храп сотряс стены. Вот ведь, хрен редьки не слаще.
Послышались тихие шаги. Стараясь не выдать себя, я чуточку приоткрыл глаза.
В одной прозрачной комбинашке в сторону туалета проскользнуло искушающее привидение. Проскользнуло не останавливаясь, прикрывшись согнутым локтем. На «спящего» меня метнулся быстрый взгляд.
В мерцающей ночи нельзя было увидеть больше, нежели просто позу, но я машинально зажмурился – инстинктивно, как школьник, которого застигли за подглядыванием в женскую душевую.
Чувствительный удар по глазам заставил их непроизвольно распахнуться: включив свет, Нина открыла и быстро закрыла дверь туалета. Кто-то красиво сказал, что ночь придает блеск звездам и женщинам. Правильно сказано. Особенно насчет последнего. Пробуя отвлечься, я собрал волю в кулак и изо всех сил не смотрел, как затем женщина перешла в ванную, еще раз устроив маленькую провокационную иллюминацию.
Через минуту водные процедуры закончились. Прошуршавшая по стенке рука нащупала кнопку. Свет погас. Шаги удалились.
Я отчаянно старался заснуть.
Бесполезно. Снаружи по пожарной лестнице простучали ноги, на закрытой шторе четким силуэтом нарисовалось темное пятно головы. Сквозь боковые щели оно попыталось разглядеть что-нибудь внутри.
Дверь спальни снова отворилась. Обхватив себя за локти, выглянула встревоженная Нина. Через прикрытые ресницы я осторожно наблюдал, как она приближается, аккуратно ступая, к месту моей горизонтальной дислокации. Я вновь зажмурился, изображая сопящий труп, но над ухом раздалось:
– Спишь?
Сплю ли? Да как можно спать в таких условиях! Глаза честно открылись.
– Нет.
– Здесь очень холодно. И опасно. Если кто-то из нас вновь включит свет, тебя могут обнаружить. Пойдем к нам.
Она взяла меня за руку.
– Но как же…
– Пойдем, говорю.
Нина подняла меня и повела, словно на поводке. Впрочем, почему – словно?
Отвернувшийся к стенке муж безмятежно спал, укрытый по горло. Я застыл. Стоя посреди чужой супружеской спальни в одних трусах, не мог решить – куда лечь? С пола меня забрали. Кровать просторна, но лежать под одним одеялом бок о бок с голым мужиком…
Нина все это устроила, за ней и решение.
Женщина продвинулась в середину кровати, краешек одеяла за ней призывно приподнялся. Я юркнул под быстро опустившийся полог.
– Ну вот, а то совсем окоченел, – матерински прошептала Нина.
После разового оборвавшегося всхрюкивания сбоку вновь разнесся храп. Нина прижалась к супругу, легонько качнув его. Тот сонно покряхтел, храп сменился едва слышным размеренным присвистом.
Еще через полчаса волнительного пряного умиротворения провалилась в сон и она. А я…
Как же, заснешь. Даже Сусанна вспомнилась. Все почему? Да потому. Я ведь не железный, как ни стараюсь доказать обратное.
* * *
Сжимая мужа в дремотных объятиях, потревоженная непонятным то ли шумом, то ли действием, Нина выплывала из реальности сна. Где-то там, за горизонтом сознания, из-за пределов мира, где только она и он, что-то живое и настойчивое упорно присоседивалось, едва чувствительными движениями раз за разом втираясь, просачиваясь, протискиваясь, при этом неясно, но приятно тревожа. А она все еще спала. Ну, почти спала. Уже – почти. Вот оно покачалось, словно готовящаяся к броску гадюка, поелозило, примериваясь… Последовал нажим, продирающийся толчок и, легко прорвав неготовый к отпору передний край обороны (стража уснула, враг подкрался незаметно), оно уже внутри, захватывая, наполняя и будоража.
Неудержимая сила, что коварным (или все-таки желанным?) обманом ворвалась в спящий город, приступила к его освоению огнем и мечом. И полному, окончательному порабощению. И город пал. Город покорился, подписал безоговорочную капитуляцию, поддался удару нежданного завоевателя, к внезапному восторгу уставших от безвластия горожан. Колонна войск хлынула по центральной улице, круша все на своем пути. Ее встречали овациями. Обнимали и просто душили в тесных объятиях. Явь стала сном, невозможное – возможным, красивое – прекрасным, простое – сложным, а сложное – простым.
Чарующая картинка вдруг размазалась, пошла серой мутью, словно в крепкий кофе добавили молока, реалии прорвались, наконец, сквозь заманчивые образы, уводящие в соблазнительное небытие, и достучались до сознания. Боясь резким движением потревожить спящего мужа… и еще больше боясь не потревожить, Нина испуганно ойкнула. Даже я почувствовал, как бешено всколотилось ее сердце.
Враг отступил, бережно и аккуратно выводя армию… и вновь пошел на пугливо-губительный штурм, боясь, что вот-вот раздастся крик дозорного, поднимется тревога, и появится непобедимая рыцарская конница сюзерена, которая разнесет вдребезги и войска, и тылы, и самого горе-полководца…
Конечно, я был в ужасе от того, что делал. И все-таки делал. За прошедшие часы организм настолько перенапрягся, раскалился и едва не перегорел, что не смог удержаться. Я не думал о будущем. Уже. Увы. Или к счастью.
Владлен Олегович похрапывал. Сонно поворочавшись, Нина чуть прогнулась навстречу, и вновь замерла, ведущая в искушение, ведомая искушением, являющаяся искушением. Спящая Красавица. Добытая преступным путем чужая принцесса, принадлежащая страшному, обитающему в этом заколдованном замке великану-людоеду. Смелый герой проник за стены… и падающим в пропасть разумом понял, какой вулкан пробудил, какой взрыв возмездия накроет его сейчас, и что за это может быть незваному пробудителю вулканов.
Но…
Кажется, страшная лава пока обогнула мое кроткое неукрепленное убежище. После беспокойного непонимания и последовавшего затем чуда тихого принятия случившегося, наступило блаженное душевное затишье. Что-то решив для себя, Нина вновь обняла посапывающего Владлена и замерла.
Происходящее под покровом было настолько зажигательно-запретно, дьявольски обольстительно, настолько прожженно-порочно, неприемлемо-бесстыдно и при этом волшебно-прекрасно, настолько занимало накалом – или оскалом? – чувств весь бунтующий организм, что женщина – уже не спящая и ни капельки не сонная – уговорила себя оставить все, как есть, и наслаждаться выпавшим капризом случая, невероятным воспоминанием из области сна, которое сном и останется. Разве сон наказуем? Разве сон – не алиби? (реверанс Тинто Брассу).
Прекрасное оправдание для человека, который любит только себя. Но утешит ли оно любящее сердце?
Нина легонько застонала, отчего у меня глаза расширились в животном испуге.
Бог слышит тех, кто кричит от смелости, а не от страха. Я был услышан. Я ощущал себя неустрашимым покорителем Запада, завалившем бизона на земле дикого племени, чье кошмарное улюлюканье уже горело в сознании огненными письменами на пиру Валтасара.
Меж Сциллой и Харибдой, между жизнью и смертью, сжатая бортами двух линкоров, один из которых злодейски таранил ниже ватерлинии, Нина погружалась в пучину заливающих палубы вод, моля высшие силы о снисхождении. Она просила эти упрямые силы вечности проявить милость, даровать спасение… ни в коем случае не прекращая эту снизошедшую небесную муку.
– О, Боже… – содрогнувшись и покрываясь красными пятнами, прошептала она едва слышно. И дальше – совсем непонятно, словно молясь: – «…Ворота его не будут запираться днем, а ночи там не будет…»
Моя голова обреченно рухнула на подушку, лицо запрокинулось, открытый рот ловил воздух.
Когда дыхание стало ровным, сердце перешло с маршевой дроби на изысканное аргентинское танго, а кожа перестала вздрагивать, я благодарно и очень осторожно провел ладонью по спине Нины. Она не шевелилась.
С другой стороны кровати вновь рыкнул раненым тигром чудовищный храп.
Показалось, что Нина хихикнула. Или только показалось?
* * *
Когда едешь по дороге – видишь много съездов с нее, много поворотов и даже разворотов назад. Многие из них красиво украшены, сверкают неоном манящих завлекаловок, просто умоляют свернуть – там с виду все прекрасно и здорово, такая жизнь, такой драйв… Но ведь не сворачиваешь, едешь туда, куда нужно тебе. Потому что есть дороги к храму, есть в казино, а есть вообще тупики. Каждый решает сам, куда ехать. Кому-то нравится движение, которое – жизнь, есть коллекционеры перекрестков, а есть любители езды на красный свет. Много всяких людей в мире, и каждый сам определяет свои отношения с дорогой. Кто-то ее клянет на чем свет стоит, другие благодарят и хвалят, третьи вовсе не замечают, им главное не куда, а с кем. Четвертым – на чем. Пятые примут пол-литра на грудь– и остальное вроде как не волнует: ни куда, ни с кем, ни зачем. А где моя дорога? Куда я иду? Зачем иду? И…
Боже, куда меня занесло?
Глаза открылись. Утро. Яркий свет за плотно завешенными шторами. Ах, да…
Лицо пошло бурыми пятнами. Захотелось укрыться с головой и вновь заснуть, уже навсегда.
С кухни доносились тихо спорившие голоса. Недовольный мужской и оправдывающийся женский.
Мужской:
– …вообще есть голова на плечах?
Женский:
– Бедный мальчик оледенел. И эти люди на балконе…
– Но как ты могла…
– Я? Ты спрашиваешь как Я могла? – Шепот поднялся на тон выше.
– Мы словно говорим на разных языках.
– Я говорю на языке гуманности.
– Нужно различать веселый праздник и суровые будни. Твоя жалость однажды тебя погубит.
Нина с обидой промолчала. Владлен Олегович настойчиво продолжил:
– Он не имел права без моего разрешения даже касаться тебя, не то что лежать рядом.
Женщина опешила:
– И это после произошедшего между нами вчера?! По твоей, между прочим, милости.
Мне хотелось провалиться сквозь землю. Но Владлен Олегович, кажется, не знал о ночном инциденте, он говорил именно о вечере:
– Я пригласил его, потому что хотел, чтобы ты другими глазами смотрела на меня. И видела во мне больше, чем знала и думала до сих пор. А я – в тебе.
Неприятные нотки исчезли. Остались любовь, слепое обожание и желание компромисса. Ага, бумеранг лжи вернулся в запустившего его фантазера. Нина считала, что вчера в ответственный момент в кресле сидел муж, а не я, это служило главным оправданием и оказалось высшим козырем. Крыть Владлену Олеговичу стало нечем. Теперь уже он чувствовал себя виноватым, не в силах открыть жене правду.
Я вылез из кровати, специально громко топнув об пол. Кухня встретила мгновенно воцарившимся молчанием.
– Доброе утро.
– Доброе, Олег. – Нина покрылась смущенным румянцем
– Гм. Доброе. – Владлен Олегович обернулся к жене: – Нин, как там сейчас?
Дыша вернувшейся юностью, она отчиталась, стараясь не глядеть в мою сторону:
– Ходила за хлебом. Все так же: один сверху, чтоб к чердаку не пустить, второй внизу в подъезде, только морды другие. И машины теперь с другими номерами.
Мужчина повернулся ко мне:
– Мы уходим на работу. Останешься здесь. Сиди тихо, к окну не подходи. Свет и телевизор не включай. В остальном – чувствуй себя как дома, не забывая, что в гостях. По вещам не шарься, чужого не бери. Ну, не маленький.
Я успел только благодарно кивнуть, когда он вновь обратился к супруге:
– Вчера я обещал помочь молодому человеку. Раз уж ты работаешь в бухгалтерии Задольского, сведи его с кем-нибудь из ближнего круга. Или дай выход на босса.
– Попробую.
Нина миновала мужа, окатив упругостью прелестей, причем тот успел звонко шлепнуть вдогонку. Уже совсем с другим выражением лица – чистым и мягким – Владлен Олегович прибавил:
– Во-во, попробуй. А я выясню что-нибудь по линии своего ведомства.
Оставшись один, я долго не мог найти занятия. Пальцы механически полистали лежавшую на тумбочке библию, затем на некоторое время внимание отвлекли книги в шкафу.
Чужая премудрость в голову не лезла. Нервы искрили, глаза бегали, то и дело желая выглянуть в окно: стоят ли? Удержаться было все труднее.
Телевизор включать нельзя, хозяйский компьютер тем более. Я вновь окунулся в консервированные мысли.
"Отрядом книг уставил полку,
Читал, читал, а все без толку:
Там скука, там обман иль бред…"
Нет, книги не помогут. А если учесть, что меня все еще бросает в дрожь при одном воспоминании о ночи, влажнеют ладони и бедра, и по спине бежит холодок. А в голове сами собой возникают дикие мысли. Любовника Екатерины Первой камергера Монса по понятной причине (см. первое слово предложения) Петр посадил на кол – не став церемониться и выяснять, комильфо ли то, что он сделал, или не комильфо, чем прямо-таки наплевал на лелеемые блажащей Европой тонкости галантной куртуазности. А голова любимчика его повелением оказалась у Екатерины на подоконнике в банке со спиртом – как вечное напоминание. И предостережение. На будущее. На смущенное любопытство окружающих царственная дама отвечала, предпочитая нападение защите: «Вот, господа, до чего доводит разврат придворных». Но все это детали. Главное – формулировка приговора, она гласила: «Государственный преступник Монс приговаривается к казни за вмешательство в дела, не принадлежащие ему».
Я тоже не святой. Что заслужил, то и приму от судьбы. С этой покорностью року тело плюхнулось на постель, взгляд тупо уставился в потолок.
Час проходил за часом. На любой шум меня подкидывало, ноги неслись к двери, ухо прилегало к полотну. Если ничего не настораживало, я заглядывал в дверной глазок.
Среди дня приходила полиция, звонила во все двери. Некоторые квартиры открывались, стражей порядка пропускали внутрь. Несолоно хлебавши, полицейские, в конце концов, удалились. Зато снова появились ребята в черном. Подходили они только туда, где полицейским не открыли, в том числе ко мне.
– По ходу, там или здесь, – сказал один, указав на мою и строго противоположную двери. – И еще четыре по разным этажам.
Я отпрянул от глазка. Когда в дверном замке заворочалась отмычка, волосы едва не поседели. Взломщики возились некоторое время, один замок открылся, остался еще один, но тут им что-то сообщили по рации, и открытый замок вновь защелкнулся. Квартиру оставили в покое.
Порадовавшись затишью, я решил принять ванну. В сполоснутую посудину побежала вода, вскоре я влез, раздвинув сушившиеся полотенца и белье. Из теплого океана выпирали острова коленей и блаженствовавших рук, голова откинулась на холодный бортик, глаза закрылись…
– Олег, ты здесь?
Последовал стук в оставленную приоткрытой дверцу, ведь свет мне велели не включать. Я чуть не утоп, поскользнувшись, провалившись и заглотнув мыльной воды.
– Кто здесь?
Мог бы не спрашивать. Во-первых, еще на уровне подкорки узнал голос, во-вторых, не дожидаясь ответа, вслед за стуком в проеме показалась Нина. С улыбкой проказницы она поглядела сверху на меня, старательно съежившегося под решеткой скрещенных ладоней.
– Ушла с работы пораньше. – Она присела на бортик. – Насчет тебя договорилась, в конце недели познакомлю с Красавиной, это секретарша Задольского. Фактически – первое лицо после него. В пятницу к шести тебе нужно быть у центрального рынка, я встречу.
– Спасибо. Постараюсь. И… прости меня… за…
Было нестерпимо стыдно за ночной кошмар. Мое глумливое удальство… Ее смиренное приятие и последующее прикрытие перед мужем воспользовавшегося случаем лиходея… Один вскрик, одно движение – и не лежать мне здесь живым и здоровым.
– Это тебе спасибо, – нежданно упало на меня.
– По… – Едва не вырвалось наивное «пожалуйста», в последний момент замененное на нечто более трезвое. – Почему?
– Глупыш. – Нежная ладонь погладила меня по головке, словно ребенка. – Маленький миленький глупышок. Подожди, я сейчас.
Нина вышла.
Горло судорожно сглотнуло комок, я снова с головой погрузился в ванну и, вынырнув, изо всех сил ею потряс. Почему я глупыш?
Нина вернулась быстро, уже безо всего лишнего. Лишним, по ее мнению, оказалось все. Я лежал, таращась и моргая, руки продолжали прилежно прикрываться. Женщина влезла в воду между моих коленей, откинувшись на захлебнувшееся выпускное отверстие.
– Олег, ты подарил мне шикарную ночь, – услышал я, чувствуя, как крепкие ноги стискивают ребра по бокам.
– Но ваши с супругом чувства…
Нина отвела взор.
– Послушай. – Голос стал прозрачен и невыносимо пресен, как теплая вода – ничего не выражая, но в то же время являясь криком души. – Ты молод, но когда смотришь вокруг, разве нет чувства невыносимости от серых лиц и тусклых взглядов? У большинства дни и ночи заполняет пустота, она возникает от ощущения, что их жизни и они сами существуют врозь. Не жизнь, а медленное кружение в танце без музыкального сопровождения. Они не знают себя. Они не ищут себя.
– А если ищут, то видимо не так и там, – вставил я с пониманием. – И находят не то.
– Именно. – Нина обрадовалась, глаза заискрили. Ладошка потянулась к медальону. – Еще вчера заметила, но спрашивать не решилась. Что это?
– Амулетик на счастье.
– Помогает?
– Еще как.
– Тогда тоже хочу такой. Чтоб все вокруг вертелось, кипело и постреливало, а потом раз – и в дамки.
Дилинь-дилинь! – громко сказал звонок. Мы вздрогнули.
– Владлен?!
– Еще рано. И у него ключ.
Поднявшись, Нина накинула халат, мокрые ноги прохлюпали к двери. Последовало быстрое отпирание – видимо, сразу после взгляда в глазок. Явно кто-то знакомый, раз не прозвучал вопрос «кто».
– Привет. Одна?
Захотелось влезть под воду с головой и накрыться тазиком. Я узнал этот гнусавый голос.
– Конечно. Зачем ты пришел?
– Ехал мимо, гляжу – идешь. Развернулся, и сюда. Владлен ведь на работе?
– Может прийти в любую минуту.
– Да ладно тебе, а то я его графика не знаю. Ванну принимала?
– Душ.
– Пошли в комнату.
– Нет. Не сегодня.
– Ну тогда…
Послышалась непонятная возня. Мои нервы искрили, как провода троллейбуса в минус тридцать.
–Что ты там забыл? – хлестанул голос Нины. – Куда? Не пойду.
– Никого же нет.
Снова понеслись странные звуки, о природе которых не хотелось думать, чтоб остаться о хозяйке хорошего мнения.
– Все, хватит. Уходи.
– Я еще приду.
– Сначала позвони. На работу.
Входная дверь гулко хлопнула.
Вернувшись, Нина растерянно постояла в проеме, затем халатик упал на пол, и она с вымученной улыбкой вновь погрузилась, занимая прежнее место. Бегающие глаза с трудом остановили безумный галоп, уставившись в меня вселенской пустотой. Потом женщина требовательно вытянула открытую ладонь:
– Дай руку.
Полученная правая ладонь была схвачена, словно палочка-выручалочка, и возложена на сердце.
– Чувствуешь?
– Нина… – Мне было чертовски приятно, но столь же неуютно. – Зачем ты это делаешь? Ты же счастлива с мужем.
С непонятной тоской Нина вымолвила:
– У Цветаевой хорошо сказано: «Если счастлива, то это не любовь».
– И ты посчитала, что имеешь право… – Я поперхнулся. – Процитирую Дюма, который сын: «Узы брака настолько тяжелы, что нести их можно только вдвоем, а иногда и втроем». Ты об этом?
Моя наполненная жизнью пятерня продолжала гореть в аду. Бедра почти обуглились. Я отдернул руку.
– Почему нет? – Взгляд Нины был пронизывающ и туманен. – Владлен борется с этой тяжестью по-своему. Думает, что помогает нашему браку. А у меня не столь извращенная фантазия.
Ее голос вдруг изменился, став сухим и ломким.
– Никому не рассказывала… но тебе – хочу. Чтобы понял. Это было в августе, я возвращалась с корпоратива, улицы были пусты, я торопилась. В летнем платье, на каблуках. В руках сумочка. В своем подъезде нажала кнопку лифта, тот не работал. Я стала подниматься. На одной из межлестничных площадок из закутка за мусоропроводом вдруг выскочил мужчина. Весь в черном. И в черной шапочке-маске на голове. Толкнув лицом в стенку, прошипел в ухо: «Пикнешь – убью!»
Нина перевела дух.
– Я протянула сумочку, но его интересовало другое. Рот сжала рука в перчатке – уже ни позвать на помощь, ни даже нормально вздохнуть. Я пробовала брыкаться, но с дюжим мужиком одной не справиться. Он бросил меня лицом на подоконник. В общем, белье порвано, руки заломлены, ноги придавлены. Я еще некоторое время отбивалась…
Долгое молчание воцарилось в ванной. Я бережно погладил оцепеневшую женщину по коленке.
– Не переживай так. Время лечит.
Бездумно зачерпнув, она смотрела, как вода стекает сквозь пальцы.
– Ты ничего не понял. Я не сказала главного.
Ее руки сжали мои кисти и медленно сдвинули ниже, на мягкие бедра.
– Может, не надо?
– Тогда не поймешь, почему я делаю то, что делаю.
– Владлен отреагировал на случившееся… неправильно? – попытался я догадаться, – и все пошло кувырком?
– Нет.
После горькой улыбки сникший голос вновь полился, застыв на одной ноте:
– Я ничего не сказала Владику, боялась сделать больно. Он так меня любит… всегда такой заботливый… деликатный в постели… мягкий, нежный, чуткий... Думает исключительно о моем удовольствии. Но однажды я случайно нашла ту маску в его вещах.
В горячей ванне меня прошибло холодным потом.
– И только потом я вспомнила, – продолжила Нина, – как за неделю до того он поинтересовался: дескать, хотела бы жестко, без спросу, как еще никогда в жизни не было, потому что не могло быть? Я пожала плечами: не знаю. И забыла. Но я не сказала «нет».
Положив свои пальцы поверх моих, Нина вновь заговорила, нежно поглаживая и как бы сама себя успокаивая:
– Когда зубило крошило внутренности, могла я представить, что муж хочет сделать мне приятно, и «розыгрыш» придуман исключительно для моего удовольствия?
– Он мог бы предупредить и сделать это в виде игры.
– Тогда я отнеслась бы как к игре. То есть, я понимала направление его мыслей. Но…
– Это же не ролевые переодевания, это жизнь. Не театр. Так нельзя!
– Увы, только правдоподобность делает ситуацию захватывающей, – уныло прокомментировала Нина. – Между прочим, у той истории имеется продолжение. Мы были в гостях в одном частном доме. Все основательно набрались, только непьющий хозяин дома и мой Владик оставались вменяемыми. Не помню зачем, но я оказалась у них в гараже. Кажется, просили принести что-то. Там на меня напали. Напавший снова был во всем черном и в маске с прорезями. Свет вырубился. Вскрик был задавлен ладонями в перчатках. Когда глаза привыкли к темноте, я была уже стреножена, руки-ноги чем-то стянуты, рот, который пытался укусить налетчика, еще крепче сжат. Туловище лежало на капоте стоявшего внутри автомобиля. На этот раз я решила подыграть – выгнулась в экстазе, пережатый ладонью рот промычал стон удовольствия. Захватчика как подменили. Я завела его до беспамятства, скулила и бесновалась, казалось, что происходит землетрясение, только гараж почему-то никак не падал. Силуэт сзади зарычал и бессильно отпал, а мне хотелось продолжения банкета. «Спасибо, Владик, но этого мало, мало» – пела моя душа. Никак от себя такого не ожидала. Губы сделали движение, которое сдавливавшая рука однозначно истолковала как поцелуй. С соответствующими выводами. Черный незнакомец взобрался на капот, рука схватил меня за загривок…. и я заорала во всю глотку. Это был не Владик.
Сняв мои ладони с бедер, Нина перенесла вес вперед и легла на меня грудью.
– Испугавшись, насильник сбежал, – продолжила она прямо в ухо. – «Заявишь в полицию – в гробу достану», пообещал он на прощание. Я привела себя в порядок и вернулась за общий стол. Владик был там, он явно никуда не отлучался.
Ее рука вынула пробку внизу.
– И ты снова ничего ему не рассказала?
(продолжение следует)
