...Погода была единственным, что радовало. Что у нас имелось на тот момент? Враги, которые ищут нас в предгорьях, пятнадцать измотанных, умиравших от голода царевен, ваш покорный слуга и несколько доспехов на всех. Чего не было? Еды. Лишнее из имевшегося мы с удовольствием обменяли бы на недостающее. За обмен врагов на еду отвечал командир, то есть я. В меня верили, на меня надеялись, на некоторое время для стайки молодых аристократок я стал заместителем бога на земле. Потому что сами они ничего не умели – ни добыть пищу, ни серьезно противостоять охотившимся за нами силам.
Я проснулся первым. Ну, не то, чтобы вот прямо-таки взял – и проснулся. Все было несколько иначе. Трещали электрические разряды, в ушах тревожно бумкало – как в поезде, только перестук выходил басовито-гулкий и зловещий. Поднявшийся вихрь взмел пакеты и обрывки газет. Мы – сумевшие вернуться назад земляне-попаданцы (последнее – во всех имевшихся смыслах) – проявились в родном мире такими же, какими прибыли в другой – нагими и беззащитными. Вцепившись в почву всеми конечностями, Тома пряталась между Шуриком и чем-то недовольным дядей Люсиком, я осматривался. Пока все жались к спасительной земле, Малик медленно распрямился.
– Мне нужна твоя одежда, – грозно объявил он оказавшемуся неподалеку первому встречному.
Похожая на скалу несокрушимо-огромная фигура нашего друга нависла над крепким мужичком, каким тот казался себе и окружающим, пока не рядом не оказался Малик.
Все же нельзя так грубо. К тому же, фразу наш горбоносый пилот явно у кого-то стащил.
Да это же сцена из старого фильма, но теперь с нашим участием – какая-то пародия, как все в жизни, если сравнивать с кино.
Сон лопнул, как лед на реке, и лениво потек куда-то. Окончательно проснувшись, я обнаружил себя повернутым к дереву, а Варвару – обнявшей меня сзади. Во сне перевернулись. Ладно, это во сне, не считается. Зато тепло было. Надо бы спасибо сказать. Впрочем, обойдется.
Мысли о возвращении в далекий дом развеялись, и меня с головой утопило в настоящем. Высвободившись из объятий спавшей девушки, я потянулся, отошел в сторонку и несколько раз присел. За приседаниями последовали нагибы в разные стороны, прыжки на месте и, наконец, пробежка вокруг сонного царства. Царевны беспардонно дрыхли, прижавшись друг к дружке – носы сопели, ресницы иногда подрагивали, ноги поджимались к скукожившимся туловищам. Хоть из пушки пали. Можно прийти, грохоча латами, целой армии, каждую из них связать, покидать штабелем в телегу и увести – они не проснулись бы. Организмы брали свое. Точнее, забирали. Мозгам велели молчать.
Нет, в телегу не погрузили бы, телега на такой склон не доберется. Я осмотрелся по сторонам с края лесочка. Каменная пустыня предгорья отсюда начинала обрастать кустарником. Чем ниже, тем больше. Вдали волновалась зеленая масса деревьев. Полдня пути – и мы под защитой бескрайнего леса.
Под защитой ли? Там могут быть волки, рыкцари, человолки… да мало ли. Для нас лес опасен своей ежесекундной неожиданностью.
Меня тянуло в горы. Туда не ходят местные, там нет ничего и никого, поэтому спасаться нужно именно там. Но сначала – найти еду. Места почти знакомые, со стаей я проходил здесь чуть ниже.
Вспомнились нескончаемые грядки клубники. Мм-м… К ним идти долго и опасно, но это вторично, потому как не сезон. Какие овощи и фрукты созревают в декабре, я не знал, тем более – в новом климате и в новом месте, где знакомой кажется в лучшем случае половина флоры. Отчего так – загадка. На родной Земле похожая на эту местность мне неизвестна, как и многие здешние растения. Не видел даже на картинках. Где же мы? Вопрос пока ответа не имел.
До сих пор ногти приходилось обгрызать или стачивать о камни, и вот – счастье! – в руках острейший нож. Я присел между нескольких валунов, и в траву полетели срезаемые заскорузлые кусочки. После рук настала очередь ног, и я снова почувствовал себя человеком. Долой наследие звериного царства, человек – звучит гордо! И какой человек. Ну, настоящий полковник. Для полного счастья осталось полк накормить. Для начала.
Вспомнились апельсины, которыми так беззаботно кидались с Томой. Вот у кого самый сезон, но именно со стороны известной мне рощи двигались полчища разбойников. Надо искать еще, наверняка та роща не единственная в мире.
Я продолжил обход. Ниже по склону нашлась полянка со съедобными корешками. На шестнадцать рыл – каждому на один зуб, но я собрал все, сколько нашел, и, вернувшись, сложил у лежанки. Царевны еще спали. Кажется, их морили не только голодом, но и бессонницей. Или с теми рожами в одном помещении не поспишь.
Подумав, я вновь отправился вниз по склону, на этот раз еще ниже и во много раз осторожней – чтоб не попасть на глаза никому, кто случайно (или не случайно) окажется в дальнем лесу.
Глаза не врали – в одном месте в зелени пробивались оранжевые проблески. Пошла слюна, сработал глотательный рефлекс. Легки на помине. Если это действительно апельсины, спускаться до них по скалистым буеракам придется несколько часов. Потом еще не заблудиться в лесу. Но – апельсины!
Слева метрах в пятистах вздымалась небольшая каменная гряда, за которой просто обязана находиться поляна – с продуваемых мест почву смывает именно в такие естественные низинки. Я направился туда.
Предчувствие не обмануло. В сырой впадине за отрогом обнаружились кусточки, на них – длинные плоды, внешне похожие на чурчхелу с солнечного юга, только зеленые. Я надкусил один. Сухо, вязко, противно. Под надорванной толстой кожурой обнаружились зеленоватые овальчики – жесткие и тоже невкусные. Собственно, в таком виде практически несъедобные. Но если перетереть их в порошок или попытаться съесть с чем-то в перетертой массе… Инстинкт подсказывал, что это едят. Только как?
Отвык я от людской жизни. Их варят! Это горошек, бобы или что-то в том же роде. Можно сварить кашу.
Взгляд под ноги заставил побелеть. Между кустами почву проминал след – отчетливый, большой, довольно свежий. След сапога.
Сначала я огляделся. Видимость со склона хорошая, нигде никого не видно. След направлялся влево, на запад, куда мы с царевнами двигались весь предыдущий день. Кто-то ушел из выбранного нами для ночевки места буквально перед нашим приходом. Или мы его согнали? Вчера, в темноте, мы чужих не видели. Но ведь – в темноте. Вот и ответ. Если это враг, он мог пойти за подмогой.
Взбудораженный, я обследовал округу еще на несколько сот метров. Итог: чужак был не один. Несколько человек тащили что-то тяжелое – в паре мест заметны следы волока. И главный вывод: они ушли еще ночью. Сами нас испугались. Если бы рыкцари – не стали бы прятаться от сборища малолеток. Может, кто-то из разбойников решил вернуться к мирной жизни и спасался теперь от всех – своих и чужих?
Неважно. Нам они не опасны, и они уже далеко, точка. Набрав в подол юбки местного гороха столько, сколько мог унести, я двинулся обратно.
Место ночлега медленно оживало. Одни царевны еще спали, вторые сонно выглядывали из лежанки, пытаясь сообразить, что, где и почему. Третьи уже встали и оправляли помятую одежду. Некоторые отходили в сторонку.
Обнаружившая мое отсутствие Варвара привстала на листвяной подстилке, взгляд искал меня и, найдя, немного успокоился и уставился на принесенную добычу.
– Что это?
– Еда. – Ссыпав на землю горку пупырчатых полосок, я присел рядом с Варварой – близко, но не слишком, оставив чисто деловую дистанцию. – Представь мне команду, за которую теперь несу ответственность.
Как у ребенка, воображающего, что стреляет из пулемета, Варварин указательный палец застрочил по ученицам:
– Александра Пелагеина, Клара Ольгина, Кристина Есенина, Амалия Фаинина, Майя Береславина…
– Тпррр, стоп, пожалуйста, – перебил я. – Память не резиновая.
– Какая?
Я мигом поправился:
– Плохая. Давай только имена. Сразу всех не запомню, но хоть что-то останется.
Теперь Варвара стала декламировать, проговаривая медленно и четко, как чтец указа о награждении посмертно:
– Александра, Кристина, Клара, Майя, Амалия, Софья, Анна, Ираида, Марьяна, Антонина, Ефросинья, Ярослава, Любава, Феофания.
– Угу.
У меня закружилась голова. Точнее, в голове закружились имена, сваленные в кучку рядом с другой кучкой – из лиц. И они никак не хотели распределяться попарно.
– Теперь еще раз, только по тем, кто встал, – попросил я.
– Длинноволосая блондинка, которая идет за деревья – Александра. Мелкая…
– Клара, помню. Кудрявую темненькую Кристину тоже знаю. Кто эта курносая, которая вчера всем помогала, хотя сама еле ноги переставляла?
– Майя. Она из…
– Без подробностей, – взмолился я.
Плотненькая царевна восторженно таращила глаза, пытаясь вспомнить, каким чудом ее занесло в предгорный лес, а вспомнив – еще больше обрадовалась. Темные волосы за ночь расплелись, одежда смялась, но девушка не обращала внимания. Дескать, мелочи. Не до них. Напевая под нос и ритмично покачивая растрепанной головой, она вылезла и с упоением уставилась на задравшийся за облака ломаный горизонт.
Вчера эта царевна отлично себя проявила. Побольше бы таких.
– А крупная, примерно моего роста?
В начале июня, когда я сам Варваре, образно выражаясь, в пупок дышал, эта ученица тоже ничем не выделялась. Теперь вот раздалась ввысь и вширь как на дрожжах. Плечам и рукам мог позавидовать кузнец, почти соломенные ярко-желтые волосы чуточку вились и едва достигали объемистых плеч. Густые брови свелись над предметом изучения: царевна рассматривала царапинку на шлеме, который не бросила вчера, несмотря на усталость. Она попыталась затереть царапину рукавом рубашки. Деловитая, основательная, ответственная.
– Антонина, – представила ее Варвара.
– Позови Майю, Антонину и Кристину, только тихо, пусть остальные отдыхают.
Собравшись в течение минуты, все расселись вокруг меня на траву: грязные, мятые, стыдливо прикрывавшие пятна на одежде. Давно не мытые головы по-заговорщицки приблизились. Довольные, что выбор остановился на них, царевны горели жаждой деятельности.
– Мы с вами пойдем в дальний лес за едой, – объявил я. – Возьмите по пустому мешку.
– Оружие брать? – поинтересовалась большая Антонина, серьезно глядя в лицо. Без страха. Вдумчивая и предусмотрительная, она просто узнавала, к чему быть готовой.
Хорошие качества для похода. Я похвалил себя за выбор.
– Обязательно. Кто-нибудь из гнука стрелять умеет?
Все сделали страшные глаза. Еще бы, запрещенное оружие.
– Берите мечи. – Я обернулся к Варваре: – Захочется пить, выкопайте ямку в самом сыром месте, будет сочиться вода.
Она непонимающе сомкнула брови:
– Разве я не иду?
– Остаешься за главную. Сидеть тихо, не шуметь, деревьев не валить, костров не разжигать. Появятся чужие – уходите от них в противоположную сторону. Если мы не вернемся до утра, идите на закат, сколько сможете, там повернете на север, к людям. Должны выйти к своим.
– А если вам понадобится помощь?
Я отмахнулся:
– Ни в коем случае не идти за нами без разрешения. Если что – пришлю связную. Или дам знак: на высоких деревьях вон в той стороне вывешу свою рубаху.
– Тогда сразу идти к вам? – уточнила Варвара.
Я на миг задумался. Какой сигнал подать, если опасность? Костер развести? Дерево свалить? Это долго, и кто-то может сделать то же самое случайно. Можно поднять два сигнальных флага. Если уже прячешься на дереве, это возможно, но поднимать два при реальной угрозе… нет, при угрозе надо делать простейшее. Меняем.
– Одна тряпка – срочно уходите. Две – идите к нам. Повтори.
– Одна – бежать от, две – шуровать к.
– Отлично.
Моя команда повеселела, Антонина широко и могуче потянулась, курносое личико Майи вскинулось на меня, ожидая приказа. Кристина даже оперлась о землю руками, готовясь вскочить всеми четырьмя конечностями. Кандидатка в стаю, понимаешь. Сам бы так сделал. Я ведь только-только начал отвыкать. Недавнее звериное прошлое не отпускало, приходилось постоянно держать себя в руках и пресекать на корню позывы, которые испугали бы девчонок. Не хватало еще привычно грыкнуть с возмущением или обратиться к кому-нибудь кратким «ррр» вместо неимоверно длинной фразы, которую нормальный человолк легко понял бы по интонации, позе и мимике. Слов человолки не знали, только радостный лай, грозный рык и вой страдания, зато остальные чувства и понятия прекрасно выражались их смесями и вариациями. Например, бывало так:
– Рррр! – опрокидывал меня грузным телом самец, которого мы с Томой прозвали Гиббоном.
Приходилось лежать на спине, подрыгивая ножками, и делать вид, что подавлен, что все понял и покоряюсь. Что именно понял? Неважно, в любом случае это по поводу вечного выяснения, кто сильнее. Гиббон имел габариты шкафа, волосатость дикобраза и вонючесть скунса. Каждый раз, когда его ставил на место вожак, Гиббон шел отыгрываться на менее значимых особях. Понятно, что это я так витиевато о себе выразился. Местный порядок напоминал нечто вроде армейской дедовщины, как о ней рассказывали. Выглядит отвратительно, но в ней имеется системообразующий стержень, на котором тоже может держаться общество. Оно и держалось.
Или такой «разговор»:
– Гав! – радостно говорила мне молодая низкоранговая самочка, оттесняя от основной стаи.
Худая и жилистая, она не имела пары. Ростом с Тому, возрастом постарше. На вытянутом лице блуждало беспокойное подобие улыбки. Волосы напоминали мои: русые, непослушные и столь же нестерпимо грязные. Хлипкие плечи передних конечностей перетекали в узкую грудную клетку. Тельце топорщилось мягким вниз, а жесткими лопатками вверх. Как штурмовик на боевом вылете: сверху крылышки, снизу бомбочки. Впалый животик нежданно проступал отчетливой решеткой пресса. Поскольку хвоста не имелось, самочка задорно помахивала передо мной тощей кормой так, будто он подразумевался. Пару раз умудрялась лизнуть в щеку или куда достанет. Я отбрыкивался, строил страшную морду, рычал, но, видно, не очень правдоподобно. Попытки подружиться не прекращались.
– Опять Пиявка приставала? – неведомым способом узнавала Тома о том, чего видеть никак не могла.
Я изображал надменное равнодушие. Типа, не ваше волчье дело, сударыня человолчица Тома.
У нее тоже завелся поклонник. Он не подходил, глядел издали истосковавшимся голодным взглядом, нарезал круги, как бы демонстрируя себя, но не навязываясь. У нас он стал Зыриком, Вуайеристом, Глазодером, Смотрюном... Каждый день приносил новые варианты.
– Как наш Смотрик? – интересовался я после любой отлучки. – Руку и еще что-нибудь предложил?
– Все смотрит, – горестно вздыхала Тома.
– Любуется, – объяснял я.
– Было бы чем, – сердито фыркала Тома. – Тут вон сколько всяких вот с такими и с вот тут о-го-го.
– Зато ты всех нежнее, всех румяней и умнее.
Перекинуться несколькими фразами удавалось нечасто. Обычно после первого же шепота где-нибудь раздавался настороженный или агрессивный рык, и мы затыкались.
Как я уже сказал, в стае, насчитывавшей десятки особей, соблюдалась четкая иерархия. Лучшее место занимали вожак и его самка (вспомнилось, что так же у волков – настоящих, не местных). Самый сильный самец держал в узде мужскую половину стаи, сильнейшая самка – женскую. Назвать их мужчинами и женщинами можно было с огромной натяжкой. Обычные на вид люди, которые превратились в зверей. Огня не знали, никаких орудий, начиная с камней и палок, не признавали. Передвигалось сообщество исключительно на четвереньках. Питались человолки добытыми в округе волками-собаками, пили их кровь, ели печень, сердца, сырое мясо. Тухлое сбрасывалось со скалы – скармливалось тем же волкам, так сказать, на откорм. Прочий рацион составляли корнеплоды, множество трав, некоторые листья, насекомые, черви и личинки. Мы с Томой сначала плевались, но с голода стали есть почти все, кроме сырого мяса. Как его усваивали луженые внутренности человолков, не знаю. Дело привычки? Или естественный отбор, работавший многие поколения? Едят же сырое мясо на северах и еще где-то.
Несмотря на жесткие правила, в стае постоянно возникали какие-то свары. Воспитательным рыком вожака они быстро прекращались. Мне нравились откровенность и простота звериной жизни. Четкость, логичность и неотвратимая суровость их законов. Каждый знай свое место. Считаешь, что заслуживаешь большего – отвоюй себе большее. Отвоевал – наслаждайся. Побили – признай поражение и живи дальше. Никаких интриг, никаких бесплодных амбиций. Самцы разных рангов в повседневной жизни друг друга обходили. Если наметилась охота, там – сообща. Нижние ранги во всем помогали вожакам. Если что-то не так, одного взгляда, который ставил на место, оказывалось достаточно для вразумления. Если недостаточно, если наглец нарывался – следовал злобный рык, толчок, иногда укус. Что нравилось, человолки подавляли дух возможного соперника, не калеча его. Стая понимала, что противостоять внешним угрозам сможет только сообща, и чем больше в ней боеспособных особей, тем лучше.
Мы с Томой внимательно смотрели вокруг и учились. Учиться пришлось всему: правильно лежать, сидеть, ходить, бегать, прыгать, общаться. Как детям, все приходилось открывать заново. Мы занимали в местной иерархии нижнее положение. Это значит – постоянные тычки, толчки, укусы, рык по поводу и без. У каждого имелось свое место, отвоеванное у других. Чем ближе к вожаку, тем почетнее. Мы с Томой оказались с краю.
Мы были вместе, но одиноки. Дважды одиноки. Каждый сам по себе, не находя душе приюта и покоя… и вместе. Вдвоем мы были еще более одиноки. Тоже дважды. Вынутые из своего мира, заброшенные черт знает куда. И выдернутые уже из нового мира. Вместо какого-никакого общества людей, пусть средневековых кровожадных феодалов-вегетарианцев, оказались среди зверей, пусть и в человечьем обличье. Чтоб выжить и вернуться хотя бы в мир номер два, приходилось прилагать массу усилий. Главным было во всем подражать, не выдав в себе человека. Но как же надоедало притворяться! Везде. Дома выдавать себя за исключительно правильного, в прежней земной школе – за умного и прилежного, в местной – за девочку. Быть то ангелом, то царевной, то волком. И везде, что удивительно, сходить за своего.
Премудрость человолчьего общения я выучил назубок, прекрасно им пользовался и, вновь попав к людям, с трудом удерживал позыв сказать эмоциями, а не словами. Сказать без слов можно было все, что угодно, но, если убрать нюансы, то главные чувства люди-звери выражали всего четырьмя способами.
Самым простым было игнорирование.
Свирепый оскал означал агрессию, ярость, выражение превосходства и принуждение к повиновению.
Нежелание связываться признавалось желанием подчиняться. Нужно было лебезить, расстилаясь по земле передней частью, елозя грудью и заискивающей мордой, либо падать на спину, демонстрируя, что без драки признаешь поражение. Тогда оставляли в покое.
Четвертое выражение чувств, самое приятное – любовь и симпатия. Человолки ухаживали просто, при помощи языка, который при первой возможности старался добраться до понравившейся особы. Взаимно симпатизирующие терлись мордами, облизывали друг друга. Постепенно из таких складывались пары. Но не обязательно. Самцы выбирали из нескольких самок, самки из многих самцов. Иногда возникали ссоры по этому поводу. Доходило до драк. Тогда вмешивался вожак, восстанавливая статус-кво.
В стае меня иногда нервировала общая нагота. Именно нервировала, не отвлекала. Так, наверное, люди чувствуют себя на нудистском пляже. Когда голые все, это не волнует. Это нормально. Настолько естественно, что неправильным выглядит человек одетый. В бытность человолком я сам смотрел на одетую вертикально ходящую особь как на инопланетянина. Логичны и естественны были грустно свисающие краники самцов, опасно болтавшиеся при ходьбе на четвереньках, и волочившаяся почти по земле мякоть взрослых самок. И облапившие светлокожих мам детеныши, которые висели на спинах и при любой возможности сосали грудь.
После такой жизни перестроиться на нормальные движения и выражения мыслей было трудно. Но необходимо. Правда, чем дальше, тем чаще я вздыхал по поводу былой простоты отношений.
– Насчет воды, – вернулась Варвара к насущной теме. Начавшие вставать ученицы со вздохом опустились на место. – Она не резиновая.
– Какая? – опешил я.
Воспоминания сдуло, реальность вновь взяла за горло.
– Плохая. Сам это слово говорил.
Ну, хрен ей в редьку. Еще ляпнет при ком-то, кто в курсе, и останутся от козлика рожки да ножки.
Так странные слова в обиход и просачиваются – от нас, прибывших из будущего. А не остались от прошлого, как упорно думалось, невзирая на объяснения дяди Люсика.
Да, это еще одно подтверждение, что меня закинуло в прошлое. Вопрос: тогда откуда у этого прошлого свое прошлое, что вылезает срытыми крепостями и косорукими акопалипсами?
Это промелькнуло в голове за секунду. Я вернулся в настоящее.
– Вода будет грязной. Надо дать отстояться.
– Ее может не быть, – возразила Варвара.
Девчонки закивали, подтверждая. Я ковырнул почву носком сапога:
– Сыро. Значит, в глубине совсем мокро.
– Мокрая земля – не вода. Лизать ее, что ли?
Меня всколыхнуло. Горло успело подавить уже вырывавшийся упомянутый грык. Комки грязи, вылетевшие из-под ударившего в землю каблука, разлетелись в стороны. Один прилип к щеке Варвары.
– Если умираешь от жажды – будешь лизать, – жестко проговорил я, – а нет – значит, не умираешь!
Девочки съежились, присмирели. Даже Варвара. Вытершись тыльной стороной ладони, она не проронила ни слова. Кажется, женская интуиция воспринимает телепатию не хуже звериной.
Покончив с пораженческими настроениями, я продолжил спокойнее:
– Возьмите мешок, набирайте мокрую землю и выкручивайте, пока вода не просочится наружу. Так много раз.
– Тревога! – раздалось с дальней окраины леска, в котором располагался лагерь.
Хватая оружие, все бросились туда. Лица вмиг перестали быть сонными, лежак опустел, словно тополиный пух ветром сдуло. Этот пух ощетинился клинками, готовясь продать свою жизнь как можно дороже, а еще лучше – купить пару-другую чужих.
Остры, однако, глаза у девчонок: в далекой дали по камням горного склона что-то быстро неслось в нашу сторону – как перекати-поле, как сдутые ветром клочья тумана над водой, нисколько не обращая внимания на кажущуюся непроходимость. Щурившаяся Варвара вдруг побелела:
– Это…
Я кивнул:
– Стая.
Упавшее слово обратило все живое в такой же камень, как скалы вокруг: на пределе видимости двигались по горе человолки с добычей. Уйму вооруженных людей, от которых разило немытостью, они учуяли издали и, плавно изменив траекторию, стая ушла верхним отрогом.
В ближайшее время страшного противника можно не опасаться – трофеи нужно доставить в пещеру, а там начнется пир. Новая охота возможна не ранее завтра-послезавтра, и это в случае, если еды окажется мало. А ее, как я увидел, хватало. Вряд ли это волчатина, скорее, человолки поживились на месте очередной битвы.
– Отбой тревоги, – объявил я, когда последние движущиеся точки исчезли вдали. – Отдыхайте. Но по сторонам посматривайте.
Мы даже расслабиться не успели:
– А-а! – со страхом и болью донеслось сбоку.
Отдых отменялся. Кристина, шагнувшая на ком сухой травы, теперь торчала над ним в перекособоченной позе – нога провалилась по самый верх бедра и застряла в дыре среди камней. Ни туда, ни сюда. Мои усилия по вытаскиванию за руки вверх успехом не увенчались, а ее собственные попытки, связанные с дерганьем в стороны, едва не повредили ногу. Громкое «Ой!» остановило нашу бурную деятельность. Несколько учениц, толкаясь, принялись раскидывать траву, почву и перекрестно лежавшие – словно специально уложенные таким образом – ветви под ней.
Скальную породу пересекала трещина, она вилась между деревьями на несколько метров вперед. Кристину угораздило попасть в самую узкую часть. Дальше в щель могла бы поместиться не только нога, но и весь человек, что и было мной тут же продемонстрировано. Нырнув во тьму, я просочился в самую глубину, внутри дал глазам немного привыкнуть и осмотрелся.
Щель как щель, в качестве пещеры использовать нельзя: пролом почти вертикальный, от дождя не укроешься, а дно – череда сплошных острых выступов и углублений. Ни лечь, ни отдохнуть. Впрочем, здесь можно прятаться паре человек – при угрозе жизни, когда дождь и прочие неудобства просто не замечаются.
Нога Кристины в грязном кожаном мокасине едва не била меня по макушке. Вот оно что: нужно двигать ее вперед согнутой, тогда выйдет на широкое место. Я осторожно взялся пальцами за тонкую щиколотку.
– А-а! – оглушил сверху девичий вопль.
– Кристина, это я. – В одно движение ее нога была вытянута мной в нужном направлении. – Вот и все.
Обошлось содранным кусочком кожи. Могло быть хуже.
Полазив по трещине еще, я сделал вывод: пещеркой активно пользуются. Людям здесь некомфортно, а вещам – в самый раз. На камне виднелись многочисленные потертости и царапины, оставленные опускаемым и поднимаемым грузом. Сейчас чей-то возможный тайник был пуст.
Прошу прощения, не пуст. Один камень явно выделялся своей инородностью – на мой взгляд недавнего человолка, привыкшего к жизни среди камней. Я расшатал его и вынул. В глубине обнаружилась выемка, за которой можно спрятать пару мешков золота. Вместо золота здесь ползали мокрицы, а в застоявшемся воздухе, несмотря на сырость, стоял убойный запах чеснока и пота. Кто-то был здесь совсем недавно. Возможно, те самые обладатели ног и груза, чьи следы я видел около лагеря.
Попыхтев, я выкарабкался на свет и указал на трещину.
– Не накрывайте, чтоб еще кто-нибудь не провалился. И хорошо бы огородить торчащими ветками.
С этой минуты движения царевен стали намного аккуратнее, ступни прощупывали почву, прежде, чем перенести вес. Вот и прекрасно, целее будут.
Я вновь собрал отобранную команду в сторонке. Остававшаяся за командира Варвара, естественно, тоже присутствовала, и мои первые распоряжения коснулись именно ее:
– Воду наберите про запас в шлемы, у вас их остается три. Отстоится, можно пить. Лучше, конечно, прокипятить, но дым выдаст убежище, а рыкцари опаснее микробов. Напейтесь и наберите воды с собой, возьмем в горы. И дров наберите, сколько можно. И сухой травы. Не думаю, что дело дойдет до костра, но если дойдет, нужно быть готовым. Вопросы есть?
Антонина подняла бровь:
– Как ты сказал: рыкцари опасней чем кто?
Мяч ей в ворота и полный стадион зрителей. И мне заодно, поскольку сам виноват.
– Чем другие рыкцари, мелкие и вредные. Неважно. Я спрашивал по существу дела.
– Вдруг вы не вернетесь до утра потому, что просто задержитесь? – задумчиво ввернула Варвара. – А мы уйдем.
– Тогда отправимся вам на перехват. Постараемся не задерживаться. Вон кучка корешков. – Я указал на принесенное с утра. – Разделите, поешьте.
Кристина сглотнула. И не она одна.
– Себе еще найдем по дороге, – успокоил я команду. – С вопросами все?
– Какой знак подать, если увидим угрозу вам? – осведомилась Варвара.
Гм. Соображает. Об этом я не подумал.
– Пригните крайнее деревце на пригорке. На фоне скалы его должно быть видно от леса. Буду знать, что к нам кто-то идет.
– Если враг двинется сюда, как сообщить, что мы ушли, а здесь засада?
Я вытащил и протянул девушке кремень:
– Запалите собранный хворост, мы увидим дым.
– А если снова туман? – возразила она.
Я пожал плечами.
– Тогда не увидим.
Больше вопросов не возникло.
Непросто быть командиром. Столько мелочей, о которых нужно думать заранее. Поправив на плече гнук, я повел навьюченную пустыми мешками продовольственную экспедицию в сторону далекого леса. Наступали осторожно, памятуя о прикрытой трещине. Каменистый склон оказался крутым, дальше понадобилась еще большая осторожность, чтоб не соскользнуть. Я постоянно оглядывался.
– Все помнят сигналы?
Если со мной что-то случится, сигналить и принимать информацию придется спутницам. Вышагивавшая плечом к плечу Кристина бойко отрапортовала:
– Один флаг – срочно уходите, два – идите к нам. Если кто-то движется в нашу сторону – согнутое деревце. Если угроза лагерю – костер.
– Откуда взять флаг? – с детской прямотой вопросила Антонина.
Единственная из нас в доспехах и шлеме, из-за своей крупности она выглядела самой взрослой. Внешность обманчива.
Я прокашлялся, не зная, как приступить к объяснению. Разговаривая с Варварой, имел в виду себя, теперь задумался о вариантах.
– Решим этот вопрос, – успокоила меня Кристина, переглянувшись с Майей.
Та едва сдержала смех.
(отрывок из книги «Урок ловиласки*» – полной версии одного из событий "Зимописи")
*ловиласка, любушки – искусство любви.
