Советую посмотреть

Почему я плачу над голыми людьми?

Тони Эрдман — фильм, который вроде вообще не должен работать, но работает. И, честно говоря, я всё ещё не понимаю, как.

Я смотрю кино ради эмоций. И одна из моих любимых — удивление. Когда фильм показывает что-то, чего я раньше не видел. Или показывает привычное так, что внутри всё переворачивается. Тони Эрдман удивил меня до слёз. Не столько сюжетом, сколько тем, как он умеет балансировать между нежностью и кринжем, неловкостью и теплом.

По сюжету есть дочь, с головой погружённая в корпоративный мир и утратившая вкус к жизни. Она всё анализирует, планирует и взвешивает. Есть отец, который любит дурачиться с накладными зубами и париком. Не потому что глупый, а потому что иначе не умеет. Однажды он решает вернуть в жизнь дочери радость. По-своему, конечно: через странные, местами абсурдные выходки. Он выбирает шутить не ради шуток, а использовать смех как последний (и свой единственный) способ достучаться.

Теперь странное признание. Это довольно скучное кино. Очень европейское в том смысле, который обычно убаюкивает: ручная камера, ни грамма музыки, много тишины и паузы, когда герои просто сидят и смотрят вдаль. Порой это почти раздражает. Если бы не одно «но».

Фильм — кринжовый. Причём не в духе дешёвой неловкости, а как будто его снимал Саша Барон Коэн из параллельной вселенной, где он родился в семье голландских протестантов. Смех здесь на грани стыда. Того стыда, от которого ты хочешь отвернуться… Но остаёшься, потому что за ним скрывается что-то важное о тебе самом.

Первые полтора часа я шёл по этой истории, как по медленному европейскому бульвару: всё чинно, тихо и, давайте честно, немного тоскливо. А потом наступила сцена дня рождения. Не буду спойлерить, но это апогей странности. Момент, когда кино рвёт все тормоза. До него я думал: «Окей, симпатичная европейская трагикомедия».

А после понял (нет, почувствовал), что передо мной шедевр. Как? Я начал плакать и не мог остановиться. Абсурд в одну секунду обратился в простую мысль: «Если тебя примут голым, значит, примут и любым. Даже настоящим». И вдруг странность перестала быть странностью. Она за секунду стала ключом к сердцу.

И вот я сижу с покрасневшими глазами и думаю: может, ради этого и стоит смотреть кино. Ради моментов, когда смеёшься сквозь слёзы, и боль сливается с радостью в одно чувство. Когда ты понимаешь, что живёшь, потому что внутри дрожит что-то обнажённое. Что-то, чего ты больше не стыдишься. Твоё искреннее Я.

8,5 из 10.

За сочетание несочетаемого. И за абсурд, который может быть открытием для сердца.

Это кино про любовь. А ещё про страну, где такая любовь была возможна.

У меня есть список фильмов, которые с возрастом бледнеют. После первого просмотра я с трудом вспоминаю чувства, которые они тогда оставили. Но есть и такие, что спустя годы раскрываются. Только не за счёт новых смыслов, а потому что ты стал мудрее, а мир вокруг, к сожалению, чуть потускнел. «Два дня» для меня именно такой.

Первый раз я посмотрел его почти пятнадцать лет назад. Примерно тогда же, когда смеялся над «О чём говорят мужчины» и с удовольствием отмечал: «Ну вот, и у нас ведь можно иронично, умно, и без шуток про пердёж». Тогда мне казалось, что «Два дня» просто хорошее, взрослое и человечное кино про любовь. Сегодня я вижу в нём нечто большее: это нежный, почти наивный фильм про время, в котором ещё можно было мечтать, меняться и менять.

Сюжет лаконичный, но на злобу дня. Замминистра экономики (Бондарчук) приезжает закрыть Подмосковный музей (выдуманного) писателя-классика Щегловитова, а на его месте построить коттеджный посёлок. В музее его встречают сотрудники, немного льстивые борцы за сохранение наследия, и Маша (Раппопорт), женщина-культура с глазами из серебряного века.

Он — с галстуком, но с усталостью во взгляде. Она — с кудрями тургеневской барышни, но с огнём под рёбрами. За два дня они проживают то, на что другим потребуется жизнь. Они спорят и чувствуют. И в этой временной капсуле соединяются музей, две ночи, московская циничность и провинциальная тоска. А на выходе начинает расти то, что вроде бы уже нигде не прорастает.

Бондарчук играет классическую партию: взгляд исподлобья, сам немного дёрганый и около потерянный, но именно поэтому человечный. Здесь в нём приятно сочетаются московский цинизм и внутренняя ранимость. Раппопорт — редкая актриса, у которой в голосе можно услышать Чехова, а в интонации грусть по тем, кого уже не встретить. Их трагикомичный дуэт про невозможное, но нужное. Как разговоры про совесть в коридорах госаппарата или чтение Тургенева в госдуме.

У фильма потрясающий сценарий. Никакой истерики, авторской морали или истощающей философии. Только точные, живые диалоги, в которых есть место боли, нежности и шутке. Где даже фразы о бессмысленности классики звучат не приговором, а мольбой: «Скажите, что я ошибаюсь». И где простая, как летний дождь, история любви внезапно оборачивается воспоминанием о времени, когда культура была чем-то большим, чем QR-код на афише.

«Два дня» — не грандиозное кино. Оно камерное, тихое, почти беззвучное. Но оно удивительно живое. Это редкий фильм, который я хочу не только пересматривать, но и оберегать. Как старую открытку. Как память о стране, где ещё можно было спорить о душе.

7,5 из 10

За «классическую» любовь, которая нужна и людям, и стране. И за культурных идеалистов, без которых такую любовь, возможно, уже не повторить.

Наверное, это великая история любви. Почему же мне тогда не больно?

Иногда фильм напоминает открытку. Она красива, выверена и будто специально для тебя пахнет дорогим парфюмом. Но ты не можешь разобраться, почему тебе её прислали — по любви или из вежливости. Английский пациент оказался для меня именно таким. Он соткан из золота и песка, из тонких касаний и трагичной музыки. Он будто нашёптывал: «Это великая история любви». И я кивал… Но не чувствовал.

Сюжет, если отбросить игру со временем, простой. Под конец войны подбитый немцами пилот падает в пустыне. Его спасают. Он ничего не помнит (или притворяется). Его тело обгорело, но в воспоминаниях осталась любовь к женщине, замужней и недоступной, но такой, которую не бросают. Лёжа под морфином, он вспоминает свой роман. А параллельно за ним в полуразрушенном монастыре ухаживает медсестра и тоже ищет что-то — может, смысл, а может и себя.

Здесь всё пронизано романтизацией. Страсти (и тела) обнажены по максимуму. Горячая пустыня снимает все запреты, а крупные планы получаются такими нежными, что кажется, кожа героев сделана из шёлка. Музыку как будто писали специально для слёз, воспоминаний и писем, которые от боли в сердце жгут в камине.

Актёры тоже хороши. Рэйф Файнс бледен и трагичен (и как никогда привлекателен), он будто постоянно извиняется за свою любовь, но не может от неё отказаться. А Жюльет Бинош (медсестра) походит на мягкий свет свечи. Она пытается лечить, даже когда сама изранена и "тает".

Но вот что странно лично для меня: фильм будто хочет, чтобы я плакал, а я сижу, вглядываюсь, но настроение не совпадает с фактами. Герой помогает фашистам ради любви — и это называется "жертва". Женщина не может признаться в измене — и это называется "долг".

Возможно, в другой истории, в другом тоне, всё это звучало бы иначе. Я не могу так просто поверить, что первоисточнику зря дали Букера. Но здесь мне (ооочень красиво) подают идею, будто любовь — это индульгенция. И я, как психолог, и как мужчина в отношениях с единственной женщиной 15 лет, в какой-то момент хочу спросить: ребята, вы серьёзно?

Темп фильм медлительный, как сдвиг барханов посреди пустыни. Я читал, что многие ругают его в первую очередь за это. Только я не против длинных кадров, я люблю вглядываться, вслушиваться и думать, пока молчат герои. Просто здесь они молчат как будто не о том.

В рекомендованных фильмах к Пациенту я увидел Искупление и Чтеца. Их боль мне ближе. Я понимаю, как там мотив стыда, вины и боли соседствовал с романтикой. Трагичной и живой. А здесь я словно проспал пару часов хронометража. Почему они так поступают? Потому что любят? Но разве (в этих обстоятельствах) нельзя любить и поступать иначе? Все факты говорят, что можно. И вот героический поступок уже выглядит бессвязным.

Конечно, это вопрос вкуса. Многие увидят в фильме судьбоносную трагедию, разыгранную на фоне величественной пустыни. Я вижу хорошо снятую, местами по-настоящему трогательную, но слишком дырявую историю. Слишком декоративную, чтобы пробить под рёбра. Может я черствею. А может, просто не люблю, когда чувства из меня пытаются вытянуть клещами.

С другой стороны, я понимаю, что не всё кино обязано быть твоим. Есть фильмы, которые словно далекая музыка из соседнего дома. Ты её слышишь. Она красивая. Но танцевать ты под неё не будешь. И это кино, очевидно, с моим ритмом совсем не совпадает. Пусть будет так.

6 из 10.

За напоминание о том, что любовь — это не всегда страсть. Иногда это логика. Та самая, которой в пустыне, к сожалению, оказалось недостаточно.

Не кинобомба, но в рюкзак положить не стыдно.

Есть фильмы, которые я смотрю не потому, что очень хочу, а потому что умею быть благодарным. Благодарным за вечер без перегрузки, за актёров, которых уважаешь, и за напряжение, которое создают не криками и взрывами, а двумя людьми, которые полфильма разговаривают друг с другом через наушник. Так выглядит «Ручная кладь» — тревожно-средний, местами нудный, но с лицом, на котором ты (я) не против задержать свой взгляд.

Сюжет — как хорошо подобранный рюкзак с WB: ничего не болтается, но вау-эффекта нет. Всё-таки без авторского бренда.

Молодой сотрудник аэропорта Итан Копек (Тэрон Эджертон) становится мишенью таинственного шантажиста (Джейсон Бейтман): тот требует пропустить на досмотре чемодан, чтобы жена Копека выжила. А дальше 90 минут моральной гонки, в которой чемодан важнее любого смысла жизни. Всё на минималках — полторы локации, диалоги через микрофон-наушник, много напряжения.

Конечно, здесь нет ничего нового. Картинка — «Netflix с плюсом» выглядит, как дорогой тостер: блестит, но внутри всё то же. Однако в этой картинке лицо Бейтмана. Он здесь будто айсберг в форме человека: улыбка тёплая, взгляд холодный. И смертельно убедительный.

Эджертон не отстаёт: бегает, страдает, отыгрывает уязвимость и в целом напоминает, почему его зовут на главные роли, даже когда сюжет халтурит. Удивительно, но они надёжно держат кино на своих плечах. Потому что без этих двух оно вполне могло стать ношей.

Середина не смертельно провисает. Это чувствуется. Есть ощущение, что Netflix пытался сварить борщ, но побоялся, что он получится слишком мясным. Поэтому добавили щепотку семейной драмы, чайную ложку рождественского юмора и пару капель экшена (сцена в машине ух!), чтобы угодить всем. Получилось сносно и съедобно. Иногда даже вкусно.

Именно ближе к финалу фильм вспоминает, зачем он начинался. Ритм ускоряется, лица покрываются потом, а ситуация становится отчаянной. Последняя треть — это именно то, за что мы любим жанр: сжатые кулаки, бег, моральные компромиссы и Эджертон, который из агента службы безопасности превращается в мини (макси?) Тома Круза.

Это не фильм, который будет цитировать киношкола. Это фильм, который ты посмотришь в субботу вечером и не пожалеешь. А может даже поймаешь себя на мысли, что ты не так уж далёк от героя: ты тоже когда-то делал нечто опасное ради тех, кого любишь. Только у тебя не чемодан с Новичком, а секреты, не аэропорт, а кухня, и никто, я надеюсь, не угрожал твоей семье.

Хотя… Кто тебя знает.

7 из 10.

За то, что это не улёт, но точно не багаж.