Выбрать гуманитарный или юридический колледж в Москве — задача непростая: программ много, обещаний еще больше, а реальные отличия заметны только тем, кто уже прошел путь поступления. Многие уверены, что колледж — это просто «переждать до вуза», но на самом деле именно здесь закладывается профессия и первые шаги к карьере. В статье рассказываем, какие направления бывают, как устроено обучение и чем отличаются лучшие колледжи Москвы с гуманитарным уклоном.

⏺️Выбираем гуманитарную специальность

Гуманитарные программы в колледжах чаще всего делятся на три направления: право, педагогика и психология. Все они дают возможность быстро выйти на рынок труда и параллельно определиться с дальнейшим обучением.

➡️Юридическая подготовка в колледже

Юридические колледжи дают базовую правовую компетенцию без длительного обучения в вузе. За два-три года студенты осваивают гражданское, административное и трудовое право, учатся работать с документами и нормативными базами.

Что дает юридическая подготовка:

• возможность трудоустройства помощником юриста, секретарем суда, специалистом МФЦ;

• понимание, стоит ли продолжать обучение в юридическом вузе;

• полезные знания для повседневной жизни.

Что важно при выборе: наличие юридической практики, участие в правовых клиниках, опыт преподавателей.

➡️Что изучают на педагогических программах

Педагогические специальности — это методики преподавания, педагогическая психология, работа с документами и образовательными программами.

Вы получите:

• быстрый вход в профессию: воспитатель, педагог дополнительного образования, ассистент учителя;

• возможность совмещать работу с обучением в вузе для получения полноценной педагогической квалификации.

Что важно: объем практики в школах и детских садах, наличие наставников, современная материальная база.

➡️Профессия психолога: перспективы после колледжа

Колледжи по направлению «Психология» дают фундамент: возрастная психология, основы консультирования, социальная работа, методы диагностики.

Что дает учеба:

• старт в социальных службах, образовательных организациях, центрах поддержки;

• понимание, в каком направлении развиваться дальше — клиническом, социальном или организационном.

Что важно: наличие реальной практики, супервизий, сотрудничество с социальными учреждениями.

🏅Лучшие гуманитарные колледжи Москвы

1. Колледж Президентской академии (Колледж РАНХиГС)

Колледж известен сильной практико-ориентированной подготовкой и возможностью получить диплом РАНХиГС, фактически учась в единой экосистеме «Колледж — Академия». Студенты регулярно участвуют в чемпионатах «Московские мастера», проходят практику у крупных российских работодателей и пользуются одной из самых развитых материальных баз среди колледжей города.

Поступить можно после 9 или 11 класса без экзаменов: прием ведется по среднему баллу аттестата. На популярных направлениях конкурс выше, поэтому важно подать документы заранее.

2. Московский педагогический колледж (МПК)

Один из старейших педагогических колледжей Москвы, выросший из педагогического училища 1981 года и давно известный сильной подготовкой будущих учителей и воспитателей. В МПК работает собственная психологическая служба, открыт музей Федора Полетаева. Среди выпускников — кандидаты педагогических наук и руководители образовательных центров.

В колледже есть вступительное испытание. Оно проходит в письменной форме и включает тест из 10 вопросов и мини-эссе на одну из предложенных тем. Экзамен длится 90 минут, оценивается по 100-балльной шкале, успешным считается результат от 50 баллов.

3. Колледж Университета «Синергия»

Этот педагогический колледж объединяет гуманитарные специальности с современной цифровой подготовкой: здесь обучают будущих юристов, педагогов и тех, кто ищет, где учиться на психолога после 9 или 11 класса. Колледж входит в экосистему Университета «Синергия» — лидера по трудоустройству выпускников и одного из крупнейших игроков российского EdTech-рынка.

Университет стабильно занимает топовые позиции: №1 по числу студентов и по трудоустроенным выпускникам, входит в топ-3 по уровню зарплат и востребованности специалистов, отмечен в национальных и международных рейтингах («Интерфакс», HeadHunter). Это усиливает практическую ценность образования: выпускники приходят в профессию с хорошей базой, востребованными навыками и реальными карьерными перспективами.

Оцените свои шансы по среднему баллу аттестата — именно он чаще всего определяет, сможете ли пройти на выбранную специальность.

4. Колледж экономики, права и информационных технологий (КЭПиИТ)

Колледж известен совместной программой с Институтом экспериментальной экономики и финансов МГУ — студенты обучаются сразу в двух организациях и получают два диплома. Здесь делают ставку на современные направления: IT, беспилотные системы, рекламу и дизайн, а поступающие получают доступ к цифровым ресурсам и широкой материальной базе партнеров.

Поступить можно после 9 или 11 класса: достаточно подать документы и выбрать программу, конкурс проходит по среднему баллу аттестата. Вступительных испытаний в колледже нет.

5. Институт среднего профессионального образования имени К. Д. Ушинского (ИСПО им. К. Д. Ушинского)

Один из сильнейших центров подготовки педагогов и психологов: здесь совмещают классическую методическую школу с современной практикой и регулярной стажировкой в образовательных организациях Москвы. Учебные корпуса подходят под современные стандарты СПО, а среди выпускников — педагоги, руководители школ и специалисты городских образовательных проектов.

Поступить в колледж можно после 9 или 11 класса — достаточно подать документы и пройти конкурс аттестатов. Для некоторых специальностей предусмотрены дополнительные экзамены — эссе, тестирование, творческое испытание.

6. Московский колледж деловой карьеры (МКДК)

Колледж известен практической подготовкой специалистов в IT, экономике, медицине, рекламе и юриспруденции, а также партнерствами с крупными российскими компаниями, где студенты проходят стажировки. Учебный процесс сочетает очный формат и дистанционные технологии, а выпускники часто находят работу еще во время обучения благодаря поддержке карьерного центра.

На большинство специальностей принимают по среднему баллу аттестата. На направлениях рекламы и педагогики есть творческое или психологическое испытание. Формат простой — письменное тестирование или эссе, результат оценивают по системе «зачёт/незачёт».

7. Колледж Международного института бизнеса и управления (Колледж МИБиУ)

Колледж работает с 1994 года и готовит специалистов в экономике, праве, рекламе и туризме, делая ставку на практическую подготовку и прямую связь с головным вузом МИБиУ. У колледжа современный корпус рядом с метро, тысячи трудоустроенных выпускников и возможность продолжить обучение по сокращенной программе в университете.

Прием ведется по конкурсу аттестатов — достаточно подать документы и дождаться результатов. На самые популярные специальности проходной балл выше, поэтому лучше подавать заявление как можно раньше.

8. Колледж Московского педагогического государственного университета (Колледж МГПУ)

Колледж МПГУ — структурное подразделение университета, в котором акцент делают на универсальные навыки, самостоятельность и непрерывное образование. Студенты активно вовлечены в жизнь вуза, участвуют в мероприятиях и проектах, а после выпуска могут продолжить обучение в МПГУ по сокращенной программе.

Прием ведется по конкурсу аттестатов. На педагогические специальности дополнительно проводят психологическое тестирование, а сроки подачи отличаются в зависимости от направления, поэтому важно следить за датами.

9. Колледж Всероссийского государственного университета юстиции (Колледж ВГУЮ)

Колледж с 1970 года готовит специалистов для юридической сферы и считается одной из самых признанных «точек входа» в профессию без обязательного высшего образования. Выпускники быстро находят работу в госструктурах и коммерческих организациях, обучение проходит в связке с университетом.

Прием в Колледж ВГУЮ ведется после 9 и 11 класса по конкурсу аттестатов — дополнительных экзаменов нет, решение принимают по среднему баллу.

10. Колледж Московского университета имени С. Ю. Витте (Колледж МУИВ)

Колледж известен высоким уровнем подготовки и входит в топ столичных образовательных организаций по версии «Интерфакс». Здесь сочетают современные форматы обучения, государственную аккредитацию и развитую университетскую инфраструктуру, а выпускники получают диплом, признанный работодателями и возможность продолжить образование в МУИВ.

Зачисление в колледж МУИВ происходит по конкурсу аттестатов. Дополнительные баллы можно получить за индивидуальные достижения — участие в олимпиадах, конкурсах, чемпионатах профессионального мастерства или спортивные результаты.

🏄‍♀️Маршрут к гуманитарной карьере

Гуманитарный колледж — это не «временный вариант вместо вуза», а нормальный рабочий маршрут: за два–три года вы получаете профессию, пробуете себя в деле и понимаете, куда двигаться дальше — в бакалавриат, магистратуру или сразу в работу. В подборку вошли учебные заведения с аккредитацией, понятной практикой и живыми отзывами, но окончательный выбор все равно за вами.

Обратите внимание на четыре критерия:

• программы и профиль: право, педагогика, психология или смежные направления;

• формат и цена обучения: бюджет, платное обучение, очное или заочное;

• практика и партнеры — где работают студенты и выпускники;

• перспективы после колледжа — есть ли понятный переход в вуз и точки роста.

Сохраните статью, выпишите несколько подходящих вариантов и сравните их по этим пунктам. А дальше — дело за вами: чем раньше определитесь с траекторией, тем проще будет строить гуманитарную карьеру.

(Сырец Ч.1)

...В кабинете Аркадий Павлович Биндюков был не один.

С ним рядом сидел старик с седым венцом волос вокруг блестящей плеши и тонкой, как разрез ножа, улыбкой на творожистом лице.

— Виссарион Павлович Биндюков. Младший брат вот его, — представился он, кивая на профессора.

— А, садись, дорогой, — поприветствовал Ханкина научрук. — Давай коньяку? У меня тут был…

Пока Биндюков-старший уходил к буфету за коньяком и рюмками, младший сказал:

— А мне и не предложит. Но я не пью — нельзя мне голову заливать, а то идеи расплескаются.

— А в-вы, собственно…

— Я писатель-фантаст, — улыбнулся Виссарион. — Книжек издал немного, но ничего, читают… Может, слышали у братца замашки какие-то космические? Всё-таки подсадил я его на этот плебейский ширпотреб.

Он усмехнулся, а Аркадий Павлович невозмутимо налил и поднял рюмку.

— Тимофей, до защиты меньше месяца, пора нам обсудить главную идею. Давай маханём.

— Г-главную?.. — оторопел Ханкин, поспешно выпив. — Я думал, Сырец…

— Это да. Но мы теоретизировали. А я говорю о практическом применении Сырца. О том, как с ним взаимодействовать.

Ханкин промолчал.

Заговорил Виссарион:

— Сперва надо разобраться с символами. Теми, что вы собираетесь уплотнять, чтобы разрушить и освободить энергию смыслов.

— И что же символы?

— Вы же не только авангардистов читаете? Вот у Борхеса был рассказ про человека с феноменальной памятью. Он помнил абсолютно всё. Он придумал систему чисел — присваивал каждому числу словесное обозначение. Тысяча — «дядя Том»; тысяча один — «козодой»; тысяча два — «букашка»; миллиард двести девяносто девять — «половник». И так далее. Называл все подряд слова под любое число и автоматически их запоминал. Он создал идеальную связку «символ — содержание», пусть и пользоваться ею мог только он один. Это как кнопки.

— Кнопки? — снова тупо переспросил Ханкин и выпил налитую профессором вторую рюмку.

— Да, клавиши у компьютера. Вы нажимаете «энтер» — и там, в этих микросхемах, происходят сложные команды, процессы, чего-то передается и символ реализует стоящее за ним содержание. Нажали кнопку — свернулось окно. Другую кнопку — пропечаталась буква. Третью кнопку — прибавилась громкость. Плюс горячие клавиши… — Виссарион прокашлялся, махнул рукой. — В общем, оперируя языком, словами, символами — мы оперируем смыслами. Математики, физики, инженеры, химики — все они не смогут открывать новые законы и изобретать новые технологии без языка. Но они делают это посредством символов. Это костыли! Наша задача — открыть пространство сырых смыслов и подключить к ним некий ноосферный насос.

— Мне ещё вспомнились буддисты, — сказал профессор. — У них же Просветление — выход за рамки символов и форм, а упражнение для этого — медитация, отсутствие мыслей. А абсурд и вот эта ваша словоблудческая дурь с цветными картинками — это же и есть способ избавления от мыслей. Способ пробуждения сознания — слияния его с бесконечно вечным, куда ни посмотри, хоть вглубь — бесконечно малое, хоть ввысь — бесконечно большое…

«Ого. Я знал, что профессор в философии подкован, но чтобы он был знаком даже с такими неоклассиками… Впечатляет!» — подумал Ханкин.

Потом до него дошли слова про цветные картинки — он стал вспоминать, рассказывал ли Биндюкову про «постироню))», но так и не вспомнил.

— Или вот ещё Герман Гессе, — вставил Биндюков-младший. — У него была намечена верная идея, но вот только увёл он её в тупик. Если помните, в фельетонную эпоху в монастырях, где хранилась культура, учёные мужи создали «игру в бисер» — особый язык, соединяющий математику, музыку, архитектуру и словесность — но для настоящего синтеза им нужно было не создавать новый язык, а отказаться от языков вообще.

— Так, про это мы говорили, я это могу только добавить как примеры в диссер… — пробормотал сбитый с толку Ханкин. — А что там насчёт практического смысла Сырца?

— А вот это самое интересное, — Виссарион Биндюков пригладил седоволосую кайму на висках. — Вы знаете, как человечество может выйти в космос, колонизировать Галактику и встретить внеземные цивилизации?

— Ну… В общих чертах… — Ханкин стал вспоминать краткие разговоры с Биндюковым о цивилизациях второго и третьего типа, о варп-двигателях, технологии которых могут быть сокрыты в Сырце.

— Не утруждайтесь. Ответ: никак.

В повисшей паузе уже Аркадий Павлович снова налил, и они с Ханкиным выпили. А Виссарион продолжил:

— Люди в принципе не могут никуда улететь — релятивистская физика шлёт нас лесом. Невозможно освоить пространства звёздных систем, терраформировать планеты, строить в космосе базы, сферы Дайсона и прочую хрень. Знаете одно из решений парадокса Ферми? Великий фильтр. Девяносто девять и девять в периоде процентов цивилизаций погибают из-за неких катастроф и всё такое, а мизерная доля доживает до второго типа… — дождавшись кивка Ханкина, Виссарион хлопнул по столу ладонью. –Так вот: нет и не может быть цивилизаций второго типа! И уж тем более выше! Никаких межзвёздных экспансий! Как можно отправлять корабли поколений в пустоту, надеясь на везение? Как их снабжать ресурсами для перелётов, для колонизации, постройки новых городов? А если предполагаемые экзопланеты окажутся ни разу не «экзо»? Прилетает миллион колонистов на каменистые пустоши, грустно доедает остатки консервов — и амба! Да вообразите, сколько еды им придётся брать, сколько топлива — и с какой силой придётся разгонять всю эту миллионотонную махину?! Да тут ни один термояд не справится, а двигателей на антивеществе создать НЕ-ВОЗ-МОЖ-НО!

Ханкин с Биндюковым-старшим выпили ещё раз. Младший продолжал:

— Мы заперты на своих планетах, в своих пузырях пространства. Можем немножко дрыгаться в них, посылать зонды, приземляться на спутники, но никакого общения, никакой кооперации друг с другом цивилизации в космосе выстроить не могут — природа не даёт им такой возможности! Как не могут… ну, скажем, капибары из Латинской Америки переплыть Атлантику и поселиться в Европе. Не берём в расчёт людей, которые их перевозят. В естественной среде это невозможно.

— Но подождите, — встрепенулся Ханкин. — Тектонические плиты же… Со временем континенты могут сдвигаться…

— А звёзды — не могут! Они разбегаются из-за расширения Вселенной! И вакуум космоса — непреодолимая преграда. Вот наподобие океана для капибар — он становится больше, он непреодолим. И мы никогда не достигнем того берега.

— Если нас кто-то перевезёт? Как люди перевозят капибар?

— Некому перевозить. Ладно, люди на земле построили корабли и самолёты, научились пересекать океаны. Но в природе сверхсветовые двигатели невозможны, что бы там ни говорили про отрицательную гравитацию, варп и Алькубьерре.

— Так… и в чём ваше решение?

— Решение… Парадокс Ферми, да-да, — творог виссарионова лица запузырился, будто подкисая в тепле от удовольствия. — В общем, скачок в развитии цивилизации происходит не из-за технического прогресса, а из-за выхода за пределы физики.

Вмешался Аркадий:

— Знаешь, эффект наблюдателя, все эти квантовые поля, кот Шрёдингера… Всё это показывает, что наше сознание влияет на реальность — по крайней мере, способно это делать.

— Аркаш, это не так работает, — поморщился Виссарион. — Хотя, может, на каком-то уровне даже и… Кхм, в общем, ладно. Но то, что физикам со времён Эйнштейна и Планка до сих пор не удалось поженить общую теорию относительности с квантовой физикой, только доказывает, что никогда это у них не получится — решение нужно искать в другом месте. За пределами привычной физики вещей, в пространстве Сырца — несформулированных, ещё не придуманных идей.

— Значит, Сырец поможет нам найти братьев по разуму?

— И преодолеть Великий фильтр, — кивнул Виссарион. — Человечество должно взойти на гору символов и форм, встать на край, чтобы раскачаться — и прыгнуть с этого края в бездну. А в бездне верх станет низом, и падение обернётся взлётом. Так и случится, не знаю, кротовая нора, всеобщая сингулярность, магия — как хочешь назови, но это будет выход цивилизации в другую реальность, во все свёрнутые измерения разом. И кто знает, там… возможно там, в Сырце, при помощи магии или иного уровня восприятия и физики, мы сможем и найти братьев по разуму, и путешествовать между звёздами — но на том слое реальности, а не на этом. На этом по-прежнему останутся букашки, запертые в пузырях. Поэтому тех, кто действительно вышел в эту вселенскую Нирвану, — их не видно.

Ханкин не понимал, от чего плавится реальность — от коньяка или от соприкосновения с пылающей идеей, выдернутой Виссарионом Биндюковым из Сырца, подобно каштану из огня.

— Подождите, но почему вы говорите «магия»? — спросил Ханкин. — Мы же с вами всё-таки наукой занимаемся…

— Ну, во-первых, третий закон Кларка, — улыбнулся Виссарион. — Достаточно развитая технология неотличима от магии, знаете? А, ладно. Во-вторых… А вот «во-вторых» вам лучше расскажет мой братец.

Аркадий Павлович плеснул в рюмки ещё коньяку, на этот раз неровно, слегка пролив на лакированный стол. Глаза его сверкали, нос покраснел.

— Дело в том, что магия… — он пожевал губами и выдохнул: — …существовала. — Чокнувшись с Ханкиным, профессор коротко заплеснул в себя коньяк, стукнул рюмкой и стал объяснять: — Заклинания. «Дыр бул щыл», «Вселенский язык», «Гласные» — это всё попытка воссоздать заклинания, которые действительно работали в доцивилизационную эпоху. Авангардисты последнего века собирают символы и разрушают их, чтобы… ну, ты помнишь, да. А заклинания… Все думают, что это мифы, сказки, фэнтези какое-то. Но нет. Это и было проявление высшего абсурдного разума — взаимодействие с Сырцом, с первоэлементом материи. Человек отрицал смыслы и символы, и набором абсурдных звуков и слогов обращался к…

— Высшим силам?

— Нет! — Биндюков расхохотался. — Тут ты и попался в ловушку! Определить — значит ограничить. Когда люди стали персонифицировать богов и создали системы мифов — магия исчезла! Там она и осталась, в мифах! Заклинания превратились в ритуалы, в алгоритмы. То, что было истинным абсурдом-Сырцом, закостенело в формах и оттого потеряло силу. И на смену волшебству пришло жречество — не больше чем поддержание традиций. Символ, форма, болванка… Кнопочка. Заклинание перестало быть волением — стало кнопкой на клавиатуре. Прочитал молитву — нажалась кнопочка, отправилась команда — и ещё не факт, что она добежит до адресата и действительно будет исполнена. Поэтому религия и говорит, что в начале было Слово. До появления слова — мир был полон чудес.

Ханкин чувствовал, как выступает на лбу холодный пот. Вытер его тыльной стороной ладони, опёрся на неё носом (украдкой понюхал) — пахло формалином.

А Биндюков продолжал, разливая по рюмкам остатки бутылки:

— И Крученых, и Красный, и Введенский, и Хармс — всё это шаманы, колдуны, пытавшиеся нащупать магию. И у них получилось!

— Да? Кто-то из них превратил воду в вино?

— Не передёргивай. Нет, они сотворили чудо поскромнее, но всё же — чудо.

— И в чём же их чудо?

— В том, что их помнят! — Биндюков-старший опять захохотал. — Прошло сто лет, за это время все забыли большинства авторов соцреалистических производственных поделок, хотя их сто-олько печатали! И ведь то была литература со смыслом — на мой взгляд, излишне прикладным. Но их смысл забыли. А «дыр бул щыл» помнят, перепечатывают и обсуждают, о нём пишут монографии и читают лекции. Действительно ли могла оставить такой информационный след обыкновенная бессмыслица?! Разве такое могло произойти без… если угодно — магии?

За окном темнело. Тикали часы. Молчавший последние минуты Виссарион Биндюков потёр переносицу и сказал:

— Насчёт воды в вино… Вы, юноша, нащупали хороший пример. В эпоху, когда все только и делали что воевали, а главная книга — я имею в виду Ветхий Завет — повествовала только о карах небесных и бесконечном насилии… Провозгласить идею любви к ближнему в такую эпоху — разве не возведённый в абсолют абсурд? Разве не самый настоящий Сырец? Ничего удивительного в том, что этот Сырец был настолько силён, что воскрешал людей и трансформировал материю. Вы это… вставьте в свою диссертацию тоже. На всякий случай.

* * *

После знаменательного разговора с Биндюковыми Ханкин почти перестал спать.

Он писал и писал, добавляя примеры, находя закономерности и вставляя в файл диплома «ЪУЪ» и «ъеъ» вместо запятых. Он питался только пельменями и коньяком, по вечерам курил трубку, глядя в окно на рыхлую полную луну, что не убывала ни разу за последний месяц.

Теперь Ханкин гордился «постироней))». Теперь он знал, что он — маг. Что он творит волшебство, способное спасти человечество и вывести его на новый уровень эволюции.

В первую неделю он выложил ещё одну «за немательную радугу»:

КУТЁЁЁЁЖ
Осторожно сосу
Жиды
Злыдень писюкастый
Галубой))0
СУУУУС
Фуфел ты слыш сюда иди

Во вторую неделю он выложил ещё одну «за немательную радугу»:

Кыргызстан
Олкоголики
Жижку пролил виталя блинб
Зог!
Грибабас гроза грибов
Сука кто мое пиво выпил
Фазово-нейтронный говномёт

В третью неделю он… нет, он не выложил ещё одну «за немательную радугу», он сначала встретился в рюмочной с Биндюковым, чтобы поделиться материалом новой главы, которую нащупал сам в пространстве Сырца.

— Смотрите, Аркадий Палыч. Откуда взялся абсурд авангардизма у нас? Дадаисты в Европе? Абстракционизм и супрематизм в живописи? Всё вылезло после Первой мировой. Цивилизация встретила предвестник кризиса — грядущего столкновения с Великим Фильтром, о котором говорил Виссарион. Предвестник близкого самоуничтожения. Тогда это был лишь сигнал. Но потом… Ядерное оружие — и тут же всплеск контркультуры, битники, вся эта шелупонь… Я уж молчу про рубеж тысячелетий и перформансы с прибитыми в брусчатке яйцами! И вообще всё это современное искусство…

— Ага, предупреждения нарастают, — кивал, ухмыляясь, профессор. — Помнишь, как в том фильме? «У мужика пошла носом кровь, а он просит за это тридцатку?»

— Вот да. Потом компьютеры, интернет — вот вам и эпидемия постиронии, а теперь ещё искуственный интеллект… Пять лет назад он генерировал наборы бессвязных фраз — что, кстати, тоже можно счесть провозвестником Сырца — а теперь пишет дипломы, рисует картинки, составляет отчёты и пишет код для другого ИИ. Через сколько лет он начнёт решать социальные и политические задачи в масштабах стран и мира? А через сколько получит доступ к красной кнопке?

— Ну, этого можно и не дожидаться, люди и сами вполне могут…

— Да я знаю. Но это ещё один фактор риска. Кризис Фильтра близок — и нам нужно вознести человечество.

— За это и выпьем!

Они чокнулись. Ханкин выпил коньяк и сказал:

— Жъжъжъжъжъ.

— Вот-вот, — профессор снова покивал, а потом встрепенулся: — Подожди, как ты сейчас произнёс твёрдые знаки?

— Эм… Не знаю.

Ханкин ушёл домой.

А потом выложил ещё одну «за немательную радугу»:

Кряк-пук
Олег давайте завтра
ЖРААААТЬ!
Зачем зачем зачем артём
Голубцы из говна
Светлана Лобода!
Флип-флоп

* * *

В ночь накануне защиты диссертации Ханкину приснилось, что он проснулся — а рядом с его кроватью на табуретке сидит Виссарион Биндюков, курит трубку и смотрит на луну.

— Ну и зачем вы тут сидите? — спросил Ханкин.

— Да низачем, — ответил фантаст, пожав плечами. — Нет в этом, знаешь, глубокого смысла.

Потом затянулся, выпустил пару колечек дыма и добавил:

— Да вообще никакого нет.

Ханкин перевернулся на другой бок и уснул обратно. Или и не просыпался вовсе.

То спал, то не спал, в общем. Раз на раз не приходится.

* * *

Ещё одну «за немательную радугу» Ханкин подготовил на будущее — на всякий случай. Ему показалось, что он слегка перепутал буквы, но он всё равно поставил её в отложку «постирони))» на вечер после защиты диссертации. По дороге в университет пересчитал «радуги» и нашёл, что их собралось семнадцать — семнадцать недель работы над диссертацией. Четыре с лишним месяца переписываний, правок, добавлений, рытья в источниках, пьянок с Биндюковыми, сборки мемов и выкладки «за немательных радуг».

Поднимаясь по лестнице, Ханкин размышлял:

«Семнадцать… Простое число, ничего не означающее. Один — точка отсчёта, два — дуализм, где-то считается несчастливым числом, три — на счастье, пять — значимое число для десятичной системы, семь — и радуга, и неделя, и вообще счастливое число. Одиннадцать — две единицы, симметрия. Тринадцать — тоже число магическое. А вот семнадцать — нигде и никогда ничего не значило. Никаких лишних смыслов, никаких лишних делителей — самое простое простое число. Ну и самое первое, потому что по критерию бессмысленности девятнадцать тоже подходит, но зачем далеко за ним ходить?..»

Уже открывая дверь, Ханкин одёрнул себя: «Нет, почему я придаю смысл бессмысленности? Антиконцептуальность — это тоже концепт. Просто семнадцать. Потому что. В этом вообще нет никакого смысла!»

Ханкин должен был выступать первым. Выйдя к экрану перед комиссией, пригладив полы пиджака, он подошёл к кафедре с монитором, вставил флешку. Приветливо улыбнулся и поздоровался с комиссией. Перед ним сидели ректор университета и заведующие кафедрами: лингвистики, фонетики, фольклористики. Потом Ханкин поклонился научному корреспонденту РАН в области филологии — миловидной женщине с каштановым каре. Та заулыбалась.

Последним в аудиторию вошёл Виссарион Павлович Биндюков — в качестве почётного гостя. Все члены комиссии обернулись к нему, поздоровались, ректор пожал ему руку, и тот сел рядом, подбадривающе подмигнув Ханкину. Аркадий Павлович сидел на другом конце стола и тоже сиял в предвкушении.

Затем Ханкин открыл специально заготовленную для защиты презентацию и начал листать слайды.

Вверху экрана вспыхнули буквы неизменным шрифтом «лобстер»:

«ЗА НЕМАТЕЛЬНАЯ РАДУГА: ЗА НЕМАЙТЕС ЧЕМНИБУДБ ПОЛЕЗНЫМ ЛУЧШЕ ПОЖАЛУСТО»

А под ними на всех цветах радуги сияли раздробленные в мелком блендере постиронии словоформы про Зелибобу, Гойду и напердевшего стаса.

В полной тишине Ханкин пролистал все слайды один за другим, давая возможность их прочитать до конца, и наконец вывел семнадцатый слайд:

Казинак
Огурец
Лебеди
Фармакогнозия
Аста ла виста бэби!
Нежность
!сревер

Потом включил на телефоне, достав из кармана портативную колонку, технорейв-ремикс мэшапа «Валенков» и «Каннибал Корпс» и стал раздеваться. В этот же момент профессор Биндюков и фантаст-Биндюков тоже стали срывать с себя одежду и бегать по аудитории, визжа, рыча и похрюкивая.

Пространство начало плавиться.

Ханкин начал читать выученный заранее наизусть «Вселенский язык»:

— е у ю
и а о
о а
о а е е и е я
о а
е у и е и
и е е
и и ы и е и и ы

Воздух зарябил, вспышки света стали возникать по всей аудитории, члены комиссии дрожали и плавились, как сыр в микроволновке. Размазались по Вселенной окна, недремлющая рыхлая луна заглянула сквозь них и расхохоталась, разворачивались свёрнутые измерения и грустно хлюпал проворонивший добычу Великий Фильтр.

Фантаст ползал на четвереньках по стене, профессор смеялся и ревел, на лбу у него проступал холодный сыр, бледными мясистыми каплями проступал, и пахло творогом и вечностью.

Всё вокруг превращалось в Сырец, и волны Сырца шли по Земле, захлёствали умы, освободжая от фрм и симвлов, в бес ане край оке нем зве ист ня ины щ йе про фи ступа гур ла а зн айе дру тья тре гая ео щдё на . . .

Хн по ки ан янл ч он то и ет.сь ч оти но нмо елч аатч то брапор тьазя ум уусылш лаи воихвсе перпровони элезыменва теющСрыемца .

ипефиррвагуяраприскаблизажяалась :

— Жъжъжъжъжъ?

Автор: Александр Сордо

Шрифт «лобстер», белобородо-синелицый батька из мультика «Потец» и рядом — прифотошопленная крыса из «Рататуя» с кусочком сыра. Картинка, преисполненная абсурдного юмора для элиты всех сортов, готова.

Тимофей Ханкин поставил мем в отложку и ушёл варить пельмени.

Вести паблик с постироничными шутками на полмиллиона подписчиков — странное такое занятие, думал Ханкин. Симулякр. Ты делаешь абсолютно бесполезную работу, захламляешь чужие ленты соцсетей, съедаешь внимание и деятельность чужих нейронов шутками уровня Г, а тебе платят выбросом дофамина — или эндорфина, чего там выбрасывается, — в пустоту. Пользы — ноль. И тебе, и подписчику.

Конечно, нет ничего постыдного в «развлекательном контенте». Ханкин был бы рад, если бы оно было так, но что развлекательного в картинках наподобие той, что он вчера постил: КамАЗ с надписью «МЁРТВЫЕ ДЕТИ» на кузове, а из кузова торчит Зелибоба и играет на дудочке?

Паблик отдал Ханкину после выпуска одногруппник, который всерьёз занялся рекламным бизнесом, а эти «детские игрушки» решил передарить. Сказал Ханкину: «Забирай, не жалко. Там с рекламы даже чего-то получать можно, главное контент генерить стабильно. Но я уже не могу — у меня мозги от этой дичи разжижаются».

И теперь, запостив картинку про «сырец», Ханкин помешивал в кастрюле бледнопузые пельмени, подскребая половником прилипшие ко дну и продумывал материал следующей главы кандидатской. Всё-таки паблик с мемами — это для денег, а для души — аспирантура в филологическом.

С учётом того, что страстью Ханкина (да и темой его диссертации тоже) была авангардная поэзия двадцатых годов прошлого века, можно было сказать, что в паблике с тупыми картинками он отрабатывал филологическую практику «в поле».

Ему вспомнилось:

«шлёп шляп
шлёп шляп
шлёп шляп
шлёп шляп.

ВСЕ»

Даниил Хармс, опубликовано в тысяча девятьсот двадцать пятом. Чем не постирония, изобретённая на век раньше, чем она заполонила интернет? Конечно, то было явление более локальное, но Ханкин верил: здесь есть связь. Культурологический феномен, который вспыхнул на сломе эпох, но прогорел недолго, был затушен большевистским сапогом, как папиросный окурок. Но всё же…

Ханкин ел пельмени, терзая мозг этими загадками: какие переломы в обществе породили такую тягу к абсурду? Почему она пропала почти на век и вылезла теперь, в эпоху информационной глобализации? Как авангардные стихи про «дыр бул щыл» связаны с мемами про «семью вады»?

Набрасывая в голове тезисы следующей главы диссертации, Ханкин вернулся к компьютеру. Пришло уведомление:

«Рекламная интеграция: хочешь познакомиться с Богом?» — на картинке улыбался «Дружище-Иисус» из фильма «Догма».

Ханкин поставил пост на таймер. В последнее время ему часто приходили заявки на размещение этой рекламы, и она отлично вписывалась в общий контент паблика с незамысловатым названием «постироня))». Знакомиться с Богом Ханкин не хотел — его интересовал только заработок, позволявший посвятить себя филологии — в пересчёте на нынешний курс едва ли столько получали за свои публикации чинари и обэриуты, гревшие постель проститутками.

Вспыхнула мысль. Быстро найдя в интернете несколько изображений домовят из мультиков, Ханкин собрал в фотошопе троих, одного раскрасил в радужные цвета, прилепил рядом стиральную машинку и подписал троицу: «афоня, нафаня, постироня))».

Пост улетел в отложку, а Ханкин открыл заготовку с радугой.

Идея «за немательной радуги» пришла накануне перед сном: выкладывать семиколорную картинку и писать на ней абсурдные слова, начинающиеся на буквы, с которых начинаются названия цветов. Поставив чайник, Ханкин сделал первый пост:

Красный
Оппенгеймер
Жора
Залазий
Губка-Боб
Сасай
Фломастеры)

Сверху над радугой красовалась подпись неизменным шрифтом «лобстер»:

«занемательная радуга: за немайтес чемнибудб полезным лутше пожалусто»

Не успел Ханкин допить чай, как зазвонил телефон. Вызывал Аркадий Павлович Биндюков — профессор кафедры филологии, научный руководитель по диссертации. «Ага, прочитал главу, значит, правки обсуждать будем», — кивнул себе Ханкин, принимая вызов.

— Да, Аркадий Палыч?

— Я долго думал, — донёсся из трубки густой баритон научрука, — откуда на улице взялся тигр…

* * *

Ханкин приехал в университет. Поднимаясь на кафедру филологии, услышал оклик:

— Челодой моловек!

Обернулся: на лестнице стоял мужчина с венцом седых волос вокруг блестящей плеши и лицом, похожим на творог — рыхлым и бледным. Но глаза из складок этого творожного лица смотрели остро и пристально, со смешинкой. Мужчина забивал трубку, зажав кисет табака между мизинцем и безымянным пальцем. Он спросил:

— Слоны бились бивнями так..?

— Что казались белым камнем, — машинально ответил Ханкин. И добавил: — Под рукой художника.

Мужчина кивнул, сунул трубку в зубы и засеменил вниз.

Тряхнув головой, Ханкин подумал: «Все старые филологи такие придурковатые?» — и двинулся к кабинету профессора Биндюкова. Перед тем, как постучаться, усмехнулся, достал телефон и перечитал накатанные в троллейбусе заготовки «за немательных радуг»:

Куклуксклан
Офигемба
Жъжжъжъж
Зомбиленд
Гавно))
Синий
Фонари

*

Коловрат
Ородруин
Жолтый
Запорожье
Гыгыгыгыг
Слабосоленый
Фунфырики

*

Ключи от танка
Оранжывый
Жаришка
Залупа)
Газгольдер
Салатницы
Фиолетовый

* * *

Аркадий Палыч сидел с распечаткой, замаранной пометками, — по тексту от захватанных пальцами следов гелевой ручки размазались хвостами розоватые кляксы. Научрук кивнул на стул и, не здороваясь, заговорил:

— Тимофей, смотрите. По плану у вас всё хорошо, но содержание нужно раскрыть полнее. Вот, например, тезис об использовании гласных. «Вселенский язык» Крученых — это хорошо, но это самая база. Хорошо, что вспомнили «Гласные» Александра Красного, он менее известен. Анализ ритма и фонетического рисунка выполнен замечательно — я только не согласен с тем, что в строке «ё о а» тон идёт на повышение и передаёт восторг.

— Почему же? Буква «ё» всегда была этакой «буквой зю» в русском языке. Восклицания, бранная лексика, «ё-моё» в конце концов…

— Во-первых, это «ё-моё» может быть и минорным, а про брань я вообще молчу. — Биндюков постучал по столу концом ручки. — Как и «о», и «а». Их можно прочитать как междометия, выражающие растерянность… Ну, а во-вторых, не стоит анализировать эти вещи с точки зрения русского языка — мы говорили об этом в прошлый раз. Вот, видите, я абзац вычеркнул? Это лишнее, это уводит от сути. Вселенский язык, Тимофей. Все-лен-ский!

— Ну, а если я не согласен насчёт минорности?

— Это плюрализм мнений, это хорошо. Просто раскройте оба тезиса, исследуйте их диалектически.

— Хорошо.

— К дальнейшему… Материал отработан неплохо, но его нужно актуализировать. Приведите примеры из… м-м-м… более современной культуры, где используются одни гласные. Чтобы сразу начать прокладывать мостик к последующим главам, где вы собираетесь анализировать феномен постиронии, раз уж вы меня убедили в необходимости этого раздела. Итак, где у нас сейчас есть одни гласные?

— Музыка? — с сомнением протянул Ханкин. — Все эти завывания, вокализы… А, вот! Был такой армяно-американский ансамбль: «Систем оф эй даун» называется. У них есть песня с названием… Можно я напишу? — Взяв ручку, Ханкин вывел вверху страницы: «I-E-I-A-I-A-O». — Причём, текст — совершенная бессмыслица. Кажется, это наши пациенты.

— Хорошо, — кивнул профессор. — Но можно не ходить далеко. Вот вам ещё подсказка.

Биндюков написал чёткими печатными буквами поверх страницы: «ЪУЪ».

— Но тут не только гласные, — произнёс Ханкин.

— А как вы собираетесь произнести твёрдый знак? — улыбнулся профессор. — Кстати, можете посвятить небольшую главку дискуссии о том, как читается эта трёхбуквенная конструкция. Насколько я знаю, есть разные версии.

— О, ещё вспомнил! В нулевых-десятых в интернете модно было писать «ыыыы», а сейчас иногда встречается «аоаоаоао».

— Отлично!

— И это… Операция Ы!

— Чтоб не догадались! — засмеялся Биндюков. — Замечательно.

Обсуждение правок затянулось на полтора часа. Ханкин записывал комментарии, набрасывал новые тезисы на полях, фоном размышлял над главкой о загадочном слове «ЪУЪ»; Биндюков сыпал ссылками на работы авангардистов, названия сборников и газет, которые нужно прочесть; и к концу встречи у Ханкина распухла от информации голова, рабочий блокнот пополнился парой исписанных страниц, а на языке начали бутаться пуквы.

Наконец, они закончили. Ханкин убрал в рюкзак и блокнот, и почёрканную распечатку, пожал руку профессору и вышел. И хотя мозг его кипел, на душе было легко и лихо — диссертация обещала выйти на славу.

У крыльца университета стоял и курил трубку тот самый пожилой мужчина с творожистым лицом. Казалось, будто он только что вышел. Увидев Ханкина, он спросил:

— Смотрю, у вас душевный подём?

— Ч-что душевный?

— Подём.

— Вы хотели сказать, «подъём»?

— О! — Мужчина выдохнул колечко дыма. — А как вам удалось произнести твёрдый знак?

Оставив Ханкина в недоумении, старик ловко выбил трубку и проскочил в университетскую дверь.

* * *

Следующие три недели Ханкин редактировал главу и писал две новые. И даже привёл в сыром материале выдержки из сетевых дискуссий о том, как читать пресловутое «ъуъ». Они с Биндюковым сформулировали концепцию Сырца, и теперь план кандидатской выстраивался вокруг неё. Сырец стал осевой мыслью. В перерывах между диссертацией и заливкой мемов Ханкин слонялся по квартире, пытаясь произнести твёрдый знак.

Однажды он поперхнулся чаем и загоготал, увидев в ленте картинку: пафосный мужчина в пальто и шляпе, объятый колдовским зелёным пламенем, а сверху подпись: «ЛОБОТОМИЯ».

Открыв пост, Ханкин понял, что это был рассказ в литературной группе, подсунутый алгоритмами ленты, а картинка с подписью — иллюстрация с названием.

«Сырец,» — подумал он.

Смыслы и формы играли в чехарду в мире победившей постиронии. Картинка с определённым смыслом стала выглядеть нелепой абсурдной шуткой. Может, и наоборот — смыслы можно было найти в нелепой чуши?

Открыв «постироню))», Ханкин перечитал последние набросанные в отложку «за немательные радуги»:

Космодесантники!
Ололо)))
Жыжа
Зеленый
Гречка)
Саб-зиро
Фу ты опять напердел стас

*

Колян
Ого
Жостка
Заставь меня даваййй!
Гиги за шаги
Синий
ФФФРИСТААЙЛА!

*

Кукумберы
Охохонюшки-хохо(
Жупел
Зырь че могу
Гули-гули
Салам алейкум
Фиолетывый

Смысла найти так и не удалось.

Но Ханкин вернулся к Сырцу. Над этой главой он бился последние шесть дней, сдвигая сроки сдачи. Она давалась ему плохо — хотя когда на прошлых консультациях Аркадий Палыч рассказывал о Сырце, всё звучало стройно и логично, но наспех начирканные после консультаций заметки теряли всё волшебство — буквы торчали остро, но смысл висел на них вяло и скользко, как червяк на рыболовном крючке.

Он перечитал начало главы.

«Сырец — сырой текст, не ставший текстом, полу-смысл, рыхлая ткань языка, не оформленная в чёткую речь, срыв границ синтаксиса. Чистый поток идей, обрывочный и нескладный, реальность по ту сторону лингвистики, новые горизонты коммуникации и познания. Всё созданное человеком родилось из пустоты, из пространства отсутствия смыслов. Всё созданное человеком — вытащено из-за границы реальности, из трансцендентальной области сугубо мыслимого.

Письменность (и язык в целом), архитектура, искусство и даже технологии — всё это вещи, не существовавшие никогда в природе, человечество вырвало их из небытия, из тех свёрнутых измерений, где они прячутся, запакованные, как архивы в тёмном интернете.

Чтобы создать новое, нужно смотреть за пределы ограниченного пространства старого. Тот океан инновационных идей и неизобретённых форм — сам по себе бесформенный. Это пространство Сырца — материи, спаянной из обрывков слов, слогов и звуков, сплавленных воедино так же плотно, как нейтроны в нейтронной звезде — когда давление настолько высоко, что они не могут держаться на стабильных упорядоченных орбитах атомов».

Ханкин ещё тогда удивился, откуда у профессора филологии такие странные сравнения. Хотя чему удивляться — человек пожилой, начитанный. Наверняка с широким кругозором; не авангардом же единым, наверняка он научпоп какой читает или даже фантастику…

С каждой консультацией Ханкин всё больше проникался уважением к научруку. Биндюков мало-помалу добавлял в план диссертации новые главы, совершенно иначе раскрывающие искусство абсурда и абсурд в искусстве. Так в одной из бесед родилась идея «Сырца» — Ханкин назвал так сырой черновик следующей главы, которую принёс к сроку, но не успел привести в порядок, а Биндюков подскочил на месте и стал возбуждённо рассказывать о пространстве за пределом форм и даже отечески обнял Тимофея, взъерошив тому волосы.

— Сырец! — провозгласил он, вскинув к потолку растопыренную пятерню. — Точно же! Расскажи-ка нам отец… Да-да! Вселенский язык! Все-лен-ский!

Дальнейшие тирады профессора оставалось только успевать записывать — но когда наваждение сошло, и Ханкин с квадратной головой вернулся домой, концепция Сырца подтухла и развалилась.

«Ну, пространство несозданного… — думал Ханкин. — Ну, область неоткрытого, ну, сырые идеи. И при чём тут постирония и авангард?»

Сравнив текущий план диссертации с изначальным, он заметил, что работа довольно сильно отошла от намеченной темы. Впрочем, с таким увлечённым и знающим руководителем это не должно составить проблемы. Осталось около трёх месяцев до защиты — главное успеть дописать.

Но утомлённый размышлениями и попытками структурировать неструктурируемое, Ханкин решил, что с утра допишет главу и отправит к обеду, как и было условлено. Потерев уставшие глаза, он выключил компьютер и лёг спать.

Ночью ему снилось, что он смотрит в зеркало, а на лбу выступают бледные крупные капли, он соскребал их ногтями и ел, на вкус они были как сыр, только слегка пахли формалином.

* * *

Ханкин проспал до пяти вечера — проснулся с гудящей головой, будто всю ночь пил. Ужаснувись тому, что опять сорвал сроки, схватил телефон, чтобы отзвониться профессору, сказать, что, кажется, заболел. И сел, удивлённо глядя на оповещение.

От Биндюкова пришло СМС:

"Не ходи, сволочь, без меня в бар, подожди меня".

Не узнав цитату, Ханкин погуглил. Потом позвонил Биндюкову.

— Да? — отозвался профессор.

— Это из письма Введенского Хармсу, — осторожно отрапортовал Ханкин. — Аркадий Палыч, я…

— Не идёт глава, да? — перебил Биндюков. — Ничего, Тимофей, бывает. Вы просто слишком много думаете. А вам надо нырнуть в Сырец, понимаете?

— Пока не очень.

— Тогда пошли в кабак.

— Э-э-э…

— Да я серьёзно, Тимофей, мы взрослые люди, давайте выпьем и поговорим ещё о Сырце. У меня тут появились идеи. Разгоним мысль, сдвинем тебя с мёртвой точки, раз ты завис. Ничего, что я на «ты»?

— А… Ничего. Хорошо, давайте.

— Давай-давай, пока таракан не попал в стакан.

После звонка профессор скинул адрес, и Ханкин засобирался. Потом вспомнил, что забыл поставить новую «за немательную радугу», сел за компьютер и быстро набросал новый пост:

Кириешки с сыром

Огурцi
ЖОПА АХАХАХ
Зилёный
Гурченко
Сова с сиськами
Фруктовый лёд хочу

Поставив своё авангардное творчество в отложенные записи, Ханкин вышел из квартиры, размышляя, противоречит ли эта сетевая тупизна, которой он занимается, идеям Сырца и работе над серьёзной филологической диссертацией — или же, напротив, их дополняет.

На лестничной клетке Ханкину померещился запах табака — не сигаретного, а другого, ароматного. Будто кто-то на ступеньках у его квартиры курил трубку.

* * *

Они встретились в утлой рюмочной, адрес которой прислал профессор. Стоя за столиками, потягивали коньяк из пластиковых стаканчиков — заказали по сто, но пьяненькая барменша ливанула на глазок почти все сто пятьдесят.

— Тимофей, мы с тобой отвлеклись от важного понятия, — Биндюков хлебнул коньяку и выразительно моргнул. — Заумь.

— У меня в плане было, мы просто не добрались…

— Да, действительно. Чёрт с ним, с этим Сырцом. Отложи пока ту главу — напиши про заумь, она тебя всё равно туда же выведет. «За умом» — понимаешь?

— Да-да, значение слова изменилось, сейчас это слово понимают как «слишком умное». Я слышал, второкурсники так про ваши лекции говорят…

— Эх-хе-хе-хех… Это они настоящей зауми не слышали. Но да, Тимофей, верно подмечено — раньше это слово означало скорее «внеумное». То, что вне ума, вне осмысления и…

— Пространства форм и символов, да.

Они чокнулись и выпили. Голова у Ханкина переставала болеть. Обрывки слогов и завитки букв спаивались в единое целое, где-то внутри (или всё-таки вне?) рассудка созревал Сырец.

— Мне понравилось сравнение с нейтронной звездой, — вдруг сказал Ханкин. — Даже стало интересно, откуда вы…

— О, есть ещё интересное сравнение, — не дослушав, усмехнулся Биндюков. — Тоже про космос. Вот слушай, человечество жило в ограниченном пространстве ньютоновской физики. Ограниченном земными условиями, я имею в виду. Впоследствии стало ясно, что земная физика, вполне работающая по Ньютону, — лишь частный случай общей теории относительности. Просто есть определённый комплекс условий, в котором она работает вот так вот. И понимаешь, любое пространство — это частный случай и подпространство некоей другой среды, более широкой, более универсальной.

— Такая матрёшка из пространств, да? — слегка развязно спросил Ханкин, теплея от коньяка.

— Точно! И вот Эйнштейну потребовалось сломать привычную математику, выйти за пределы устоявшихся концепций, чтобы выдернуть эту плавающую в великом ничто идею. Просунуть руку сквозь щель матрёшки и оттуда, из большего пространства, достать новые законы и формулы.

— То есть, ограниченность языка — это про любой язык? Математический тоже?

— Ну конечно! — Профессор допил коньяк и сказал: — Поэтому и «дыр бул щыл», поэтому и «Вселенский язык». Попытки выйти в бесконечность смыслов и идей за пределами наблюдаемого и осмысляемого, ну ты понял уже, да? Те футуристы, мой дорогой, — они не просто сочиняли бессмыслицу. Они искали ключи от дома Бога! То же, что делают сейчас эти гении постиронии в глупых, на первый взгляд, пабликах с тупыми картинками. Вселенский язык, Тимофей. Все-лен-ский! — Биндюков постучал пальцем себе по лбу и ушёл заказать ещё коньяку.

А Ханкин сидел, чувствуя, как у него горят щёки от смущения и радости. Правда, сам он не понимал, как именно он ищет язык Бога, ведь до этого вечера ему казалось, что он просто делает скромную денежку на тупых и бессмысленных приколах для деградантов.

Ожидая Биндюкова, он достал телефон и сочинил ещё три «за немательных радуги» для «постирони))»:

Кроты-хомякииии
Орео (печенево такое)
Жажа пыщпыщ
Задолбали
Глупый кретин тупица!!(
Ссаки
Фасоль

*

Ку роч ка
Отк рой дверь
Жеска надристал!!!
Зюзя
Голубой (ты)
Сорян я пошутил(((
Фиалковый ето фиолетовый же да?

*

КАЛБА-КАЛБА-КАЛБАСА!!!
Омайгад
жывотнее
Зодумайтесь…
Голубое
Сало
Фаллоимитатор «Кузя» (из универа)

Перечитав всё это, Ханкин довольно хмыкнул. Что-то внутри мешало перестать чувствовать себя дегенератом, но теперь к этому стыдному ощущению примешивался лёгкий шлейф гордости.

— Язык Бога! — Он прищёлкнул языком. — Сырец…

Ханкин вернулся с маленьким подносиком со стоящими на нём четырьмя стаканчиками «по сто». Сказал:

— За что будем? А! За заумь!

— А-за-за… — бормотнул себе под нос, улыбаясь, Ханкин.

А потом они безбожно напились.

* * *

Работа над диссертацией снова закипела. Следующий месяц Ханкин писал и переписывал главу за главой. Раскрыл суть зауми, проанализировал социальные процессы в России, Европе и мире, происходившие в начале двадцатого века и начале двадцать первого — искал закономерности, совпадения, связи.

Потом перестал искать эти связи и решил сосредоточиться на зауми. На Сырце. Вспомнил хрестоматийное «тега егал могол» и посвятил пару недель разбору фонетического и ритмического рисунка последних страниц сорокинской «Нормы». Биндюков больше не звал в рюмочную, лишь иногда звонил, чтобы Ханкин заехал в университет за очередной исчёрканной распечаткой.

Около университета Ханкин неизменно встречал пожилого творожистого филолога, пыхтящего трубкой. Иногда, проходя мимо, Ханкин слышал, как тот бормочет что-то вроде: «Я тега ега модо гадо. Я тега ега могол гадо дано. Я тега могод нога ега модо».

Утомившись от бесконечного переписывания, Ханкин отдыхал, собирая в фотошопе новые абсурдные картинки. Он делал шутки всё более бредовыми, упрощая и уплощая, отказываясь от панчлайнов; впрочем, постирония давно сделала это за него, он лишь догонял её, отрезая от себя здравый смысл — ту гаденькую писклявую сущность, что называла его дегенератом после каждой «за немательной радуги» наподобие:

Конина)
Оранж-сода
Жук-насарог)))
ЗОЖ маваши турнички
Го по пиву
Сосал?
Фхфъхфъхфъхъхфъхъхъ

Недосып, переутомление и обилие сидячей работы прискорбно сказывались на внешнем виде Ханкина — кожа его стала пористой и дряблой, он побледнел, стал замечать, сидя на стуле, что на животе собирается парочка новых складок — хотя раньше он всегда был тощим. Часто в квартире мерещился запах то формалина, то табака, но Ханкин списывал это на последствия инфекции. Он и правда переболел чем-то серьёзным, пока писал главу о Сырце, — но с температурой под тридцать девять глава получилась идеальной — такой как надо: частично академической, частично бредовой, частично заумной, с парочкой искромётных шуток про пердёж.

Приехав в очередной раз в университет за распечаткой, Ханкин не встретил мужчину с трубкой — решил, что это дурной знак. И для успокоения нервов, перед тем как войти в кабинет Биндюкова, набросал в телефоне ещё одну «радугу»:

Какашки)))
Остановись не читай
Желтенький)
Зелибоба
ГОЙДА!
Сарацыны-сарацыны
Фофан тебе пабашке))

В кабинете Аркадий Павлович Биндюков был не один.

С ним рядом сидел старик с седым венцом волос вокруг блестящей плеши и тонкой, как разрез ножа, улыбкой на творожистом лице.

ЧАСТЬ 2

(Автор: Александр Сордо)