Русская осень – это не только золотая листва. Постарался собрать для вас максимально широкую палитру от отечественных мастеров, давайте любоваться.

Открывает подбору Исаак Левитан и «Лесная река. Осень на реке Истра». Художник собрал практически все осенние цвета – от свежей зелени до ржаво-рыжего, убрал с полотна небо, но уравновесил чёрную реку всполохами солнца и лёгкой дымкой слева. Тишина и спокойствие, только река ползёт, да лес скрипит. Подборка будет умиротворённая, да.

Прыгаем в контрастную работу Архипа Куинджи «Осенняя распутица». О да. Насыщенный туман, везде грязь, раздетые деревья. Такую осень я вижу последнее время. Удивительно, но большой мастер цвета и свечения изобразил одну из самых унылых осенних пейзажей, что я видел.

Социальная критика беспробудной тоски русской деревни? Да, вполне в духе передвижников. Очередная «блестящая» работа Куинджи? Да, наверняка 150 лет назад она светилась ещё сильнее. Хочу ли я выходить в такую погоду прогуляться? Нет, спасибо, я картину посмотрю лучше.

И снова контраст, ученик Куинджи, Евгений Столица, выкручивает желтизну на канале на максимум! Никаких скандалов про звёзд, только радикальная осень. Знаете, когда листва стала золото-лимонной, но не упала и не засыпала землю, но дня через три засыплет все дороги в округе. Погода дождливая, листья и стволы деревьев влажные и особенно яркие, появляется сильнейший контраст.

Столица накладывает слои краски как не в себя, но не забывает про баланс –по дорожке бредут женщина с ребёнком, тоже контрастные, они выхватывают взгляд от хаоса природы. Вот по такой осени я бы прогулялся!

Коротко переведём дух на трёхполосной картине Валентина Серова «Осень. Домотканово». Но присмотритесь, хитрый Серов разбросал малюсеньких деталек – облачка, совсем перемешанный лес, проплешинки у поля. Холст оживляет далёкая фигурка бредущего человека, находка уровня Ван Гога (гении мыслят одинаково). Солнечно и мирно.

А завершить подборку хочу незаконченной работой Фёдора Васильева «Болото в лесу. Осень». Совсем молодой человек (23 года, вдумайтесь) с трагичной судьбой не завершил замысел до конца, но тем самым создал настоящий образец русского импрессионизма – такой широкий мазок не зашпаклюешь, незавершённые края полотна добавляют эмоций, скорости, энергии – картину пишет юный бунтарь, без денег и будущего, но с настоящим азартом творца.

Помогает ностальгия – Васильев лечился от туберкулёза в Крыму и скучал по любимым северным болотам, писал по памяти заветные пейзажи и вкладывал всю боль и всю жизнь. Так получился этот замечательный хоровод цветов. Поразглядывайте, там целая стая цаплей – нашли?

Держимся. Зима близко. Но и Новый год тоже!

Другие истории и заметки про искусство можно почитать тут
Добра и любви!

Нетривиальный взгляд на мир искусства, раскрывающий некоторые из самых странных, забавных и увлекательных историй о великих художниках и их шедеврах, с иллюстрациями в конце)

По мере чтения, приходилось постоянно гуглить работы художников, что лично меня порядочно раздражало. Но сами истории написаны легко, читаются в удовольствие и делают мир искусства ближе и понятнее.

Клод Моне, патриарх импрессионизма, посвятил более 250 полотен мотиву кувшинок. Этот навязчивый, почти медитативный цикл стал его magnum opus и духовным завещанием. Чтобы понять генезис этой одержимости, необходимо обратиться к 1914 году — периоду глубокого личного и творческого кризиса мастера.

Клод Моне был сломлен: смерть любимой жены, угасание зрения из-за катаракты, мучительная зубная боль и мрачный фон Первой мировой войны, на фронт которой отправился его сын. Мир вовне рушился, и художник совершил уход в собственноручно созданную вселенную в Живерни, в деревне в 50 милях от Парижа.

Здесь он погрузился в сизифов труд, начатый двумя десятилетиями ранее: грандиозный цикл «Кувшинки». Это должна была быть итоговая работа, монументальная панорама, запечатлевшая игру света от заката до рассвета на почти 100-метровом полотне. После смерти Моне в 1926 году цикл был преподнесен в дар французскому государству и осмыслен как лебединая песня импрессионизма и прорыв к истокам абстрактной живописи.

Само пространство для этого подвига было творческим актом. Приобретя в 1890 году дом в Живерни (с помощью галериста Поля Дюран-Рюэля, открывшего ему американский рынок), Моне не просто разбил сад, а сконструировал идеальную художественную лабораторию. Он преобразил фруктовый сад в водный, перенаправив русло реки Эпт, что вызвало недовольство местных жителей, прозвавших его «маркизом». Флора для пруда тщательно отбиралась у специализированных питомников; Моне импортировал экзотические сорта из Южной Америки и Египта.

Вопреки сегодняшнему восприятию сада как идиллического образа французской деревни, это был чистый артефакт, синтез английской, французской, голландской и, что наиболее важно, японской садовой традиции.

Эпоха японизма была в зените, и студия Клода Моне ломилась от гравюр Утамаро и Хиросигэ. Их влияние читается в изогнутых японских мостиках, переброшенных через пруд, и в самой композиции, где кувшинки часто даются крупным планом, вне классической перспективы. Возможно, Моне, будучи атеистом, находил в буддийском символизме кувшинки, произрастающей из грязи к прекрасному цветению, мощную метафору для собственного творческого метода, хотя его работа в саду часто сопровождалась приступами ярости, а не спокойствия.

Фундаментальный смысл этого предприятия — абсолютный контроль. Если прежде Моне, апостол пленэра, сам выходил навстречу миру, чтобы писать стога сена, соборы или морские пейзажи, то теперь он пригласил мир к себе.

С 1890 по 1926 год он создавал вариации на одну тему. Как признавался сам художник, «водяные лилии — это лишь аккомпанемент». Истинным субъектом была сама стихия света — непостоянная, вечно изменчивая, которую, по словам Моне, в Живерни нужно было ловить каждые семь минут.

С возрастом эта одержимость светом достигла апогея. Ранние «Кувшинки» еще содержат традиционные элементы пейзажа: линию горизонта, четкие рамки. Однако к 1909 году происходит радикальный сдвиг. Ракурс сужается, небо изгоняется с холста и присутствует лишь как отражение в воде, что, по признанию Мона критику Гюставу Жеффруа, стало для него навязчивой идеей.

Его «Grande Decoration» («Большая декорация»), начатая в 1914 году, пошла еще дальше. Моне работал над ней до самой смерти, нанося слой за слоем краску, создавая серию настолько размытую, пятнистую и новую по своей языковой структуре, что впоследствии ее назовут точкой отсчета для абстрактных исканий Джексона Поллока и Марка Ротко.

В этих полотнах импрессионизм преодолел себя, трансформировавшись из отражения мгновенной реальности в глубокое, почти бесконечное созерцание самой материи света, цвета и воды.

Больше историй из мира искусства в моем Tg.

Венера, страстная богиня любви, жеманно возлежит на ложе, жемчужная кожа её замечательно контрастирует с насыщенными цветами занавесок и простыни. Тайна, опасность и драма – всё это про «Венеру с зеркалом».

В любой статье про картину вы прочитаете, что это единственная выжившая работа Веласкеса с обнажённой девушкой. В моём посте, кстати, тоже это написано.

Конечно, можно было бы обойтись и без купидона. Но церковная цензура и инквизиция чуточку ограничивали свободу творцов, поэтому Веласкес прикрыться мифологическим сюжетом, но от нашего с вами проницательного взгляда не скроешься.

Почему же я так уверен в хитрости мастера? Слишком уж необычна картина: холодные, отстраненные цвета ближе к реализму, чем традиционные тёплые тона у других Венер (сравните с версиями Боттичелли, Джорджоне и Тицианом), включая тела богинь – у нашей героини белая кожа, бледность с розоватыми вкраплениями, самая земная красивая девушка!

Даже техникой автор выделяет прекрасницу – обратите внимание, крачная, портьера теряет текстуру и цвет. А потому что нечего детали высматривать, у вас тут изящность такая лежит под носом.

Современники, а затем и исследователи, интересовались – кто эта Венера, кто позировал художнику? Скорее всего, это была Фламиния Трива, с которой Веласкес крутил роман в Италии и сделал сына (и уехал к жене, гад). Но это неважно, главное символ – женская красота в своём абсолюте.

Мне кажется, что художник намеренно смазал отражение, чтобы не давать чёткого ответа, что такое красота – пусть зритель сам дорисовывает идеал в своём воображении. Мастерство и загадка, от покупателей отбоя не будет.

Долгое время считалось, что картина приносит несчастья своим владельцам: после покупки они разорялись, их грабили и даже убивали. Бедняги всего лишь хотели кусочек прекрасного в своей жизни, но безжалостная богиня губила души, а мы с вами отмечаем, что это совпадение. Ведь правда?

С картиной связан и другой сюжет. В 1914 суфражистка Мэри Ричардсон увидела сексуализацию женщин и как невежественные мужланы исходят сладострастными слюнями по богине на холсте. Также мадам искала акцию против ареста Панкхерст, своей коллеги-феминистки. Словами «Убийца Мэри» (эпичное прозвище) не ограничилась – взяла нож с собой в музей и нанесла смертельные раны полотну. К счастью, реставраторы совершили маленькое чудо и восстановили полотно, и теперь современные зрители могут исходить слюнями себе на здоровье.

Правда и на этом напасти не закончились. В 2023 году новые акционисты, теперь экоактивисты, попытались молотками пробить защитное стекло (после первого нападения Национальная галерея сделала выводы). Картина получила минимальные повреждения, активисты получили минимальное наказание, все мы получили минимальное удовольствие от таких новостей.

Потому что искусство должно оставаться искусством, а политика и скандалы пусть проходят мимо. И вообще, лучше полюбуемся Венерой, прекраснейшей из богинь!

Другие истории и заметки про искусство можно почитать тут
Добра и любви!

В искусстве часто именно игра, лишенная рационального контроля, рождает самые радикальные открытия. Ярчайший пример — игра-практика «Изысканный труп» (Cadavre Exquis), коллективная игра в рисунки и слова, рожденная в 1920-е годы на винных вечерах в парижском Монпарнасе и ставшая одним из ключевых методов сюрреализма.

Суть игры проста: несколько участников поочередно создают фразу или рисунок на листе бумаги, складывая его так, чтобы следующий художник не видел предыдущих вкладов. Результатом становится причудливый гибрид — скажем, человек в котелке, с пышной грудью, в килте и с щупальцами осьминога вместо ног. Но для сюрреалистов это был не просто забавный курьез, а манифест и инструмент творческой революции.

Хотя подобные словесные игры (как «последствия») существовали и раньше, официальное рождение «Изысканного трупа» как художественного метода связывают с кругом Андре Бретона. Как писал сам основоположник сюрреализма в журнале «La Révolution surréaliste» (1927), игра оформилась примерно в 1925 году в «старом доме» на рю де Шато, 54, где собирались Марсель Дюамель, Бенжамен Пере, Жак Превер и Ив Танги. Именно там, за бокалами вина, взрослые мужчины с детским рвением предавались игре, стремясь вернуть spontaneity и незамутненность детского восприятия.

Название методу дала первая же составленная фраза: «Изысканный-труп-выпьет-молодое-вино» (Le cadavre - exquis - boira - le vin - nouveau). Эта фраза, с ее случайной, но совершенной поэтичностью, была воспринята как мистическое откровение.

В основе игры лежала центральная эстетическая категория сюрреализма — сопоставление несоответствующего (juxtaposition). «Изысканный труп» стал материализацией их стремления разорвать привычные связи реальности, поставить под сомнение объективность восприятия и обнажить работу бессознательного. Как писал Бретон, этот метод позволял «отрицать неистовое, насмешливое подражание физическим видимостям» и акцентировать «случайные взаимосвязи, то, что объединяет внутренний и внешний миры».

Игра быстро эволюционировала из салонного развлечения в серьезный художественный метод. Коллажи, созданные по его принципам, сегодня хранятся в ведущих музеях мира. Одна из самых известных работ — коллаж самого Бретона и шести его товарищей, созданный для приглашения на открытие Сюрреалистической галереи в 1927 году: голова-зонт, тело-сундук и ноги-горшки. Важно, что метод иногда модифицировался: некоторые коллажи создавались без секретности, но все равно объединяли видение нескольких авторов, порождая то, что «не мог создать ни один отдельный ум». Это также давало возможность для творческого высказывания часто забываемым женщинам-сюрреалисткам, таким как Валентин Юго и Ремедиос Варо.

«Изысканный труп» был не единственным методом, рожденным из стремления сюрреалистов обойти диктат разума. Ему предшествовал «автоматизм» (спонтанное рисование без сознательного контроля), а позже Сальвадор Дали разработал свой «параноидально-критический метод». Все они были нацелены на одно: сместить фокус творчества в область бессознательного, чтобы, минуя рациональность, породить нечто абсолютно новое, свободное и подлинно сюрреалистическое — то, что находится по ту сторону реальности.

Больше статей по искусству в моем Tg