Сын маминой подруги поставил мне сначала первую Need For Speed. Я в игре тронулся с места, во что-то врезался, потом поехал не туда, чуть не расплакался. Что поделать, чуть ли не первый опыт, ноль скилов. Тогда он поставил мне Neverhood про пластилинового человечка. Тогда эта игра меня просто поглотила. Со стартовой локации я ушёл недалеко, но впечатлений было полные штаны.

А скоро мама сказала, что пора домой. Мы оделись, нас проводили до двери, мы попрощались и почапали. Уже было поздно, автобусы не ходят. Идти километра 4. Тротуар, снег падает, темень. Фонари горят, но фонари редкие. В те времена лампочки меняли не так оперативно: здесь фонарь светит, а следующий в километре впереди. Между ними только свет из окон, а может, ещё Луны, но я не помню, была ли Луна в тот вечер.

А я иду, и у меня в мыслях впечатления от компьютерной игры, в которую я играл, наверно, впервые в жизни. Длящийся вау-эффект. А впереди дом и телевизор, где к моему приходу начнётся "Звёздный десант". И я был как будто бы счастлив.

Долго ли мы шли, не знаю, наверно около часа. Всё-таки снег выпал, скользко было, быстро особо не походишь. Когда мы пришли домой, я метнулся к телеку, включил его, и там шёл тот самый фильм "Звёздный десант". Минут 10 фильма уже прошло, но мне было всё равно, т.к. я не особо понимал, что в нём происходит, а больше всего меня впечатлил эпизод, где солдат кричал "ТААААНК!!!", и после этого появлялся гигантский жук, который брызгал раскалённой жижей.

То был, возможно, самый счастливый вечер в моём детстве. В будущем я ещё пару раз оказывался у Серёги (сына маминой подруги), где он меня уже учил играть в "Казаков", а фильм "Звёздный десант" я ещё пару раз смотрел по телеку. Но атмосферу именно того вечера я до сих пор помню. А потом, когда время шло, годы, я с недоумением обнаружил, что кроме меня среди моих сверстников этот фильм не интересен вообще никому. Как так...

Тень Звездного Ясеня

Лес, в который я вошел тем вечером, не был моим лесом. Это важно. Я знал каждую сосну на своей стороне Чертового болота, каждый кривой дуб, что тянулся к воде, как пьяный. Этот же лес был тише. Слишком тихо. Даже сумеречные птицы замолчали, будто по команде. Воздух застыл, тяжелый и сладковатый, как перед грозой, которой не было в прогнозе.

Я шел, сверяясь с GPS на телефоне, который уже третью минуту показывал одни помехи. Внезапно, между стволами берез мелькнул свет — не вспышка, а скорее медленное, пульсирующее свечение, похожее на дыхание гигантской светлячки. Любопытство, эта древняя крыса в подвале человеческого мозга, зашевелилось сильнее страха.

Я вышел на поляну. И она… дышала. В центре, едва касаясь земли, зависло оно. Не блюдце из голливудских фильмов, а скорее две сложенные вместе чаши из темного, матового металла, отливающего цветом влажного графита. Свет исходил снизу — мягкий, переливающийся от синего к белому. Ни звука. Ни жужжания, ни гула. Тишина была настолько абсолютной, что в ушах зазвенело.

Я хотел бежать. Ноги не слушались. Я был корнем, вросшим в землю.

Из гладкого бока корабля, без единой щели или люка, выплыл столб того же переливчатого света. Он обнял меня, не обжигая, а ощупывая. И потянул. Не было ускорения, паники, потери сознания. Был лишь плавный переход: поляна с ночным небом — белый тоннель с перламутровыми стенами — круглая комната.

Комната была пустой и не пустой одновременно. Стены, пол, потолок — все было одного цвета, теплого молочно-белого, и источало мягкий, рассеянный свет. Мебели не было. Но в центре комнаты стояли две фигуры.

Они были высокими, под два с половиной метра, и тонкими, как молодые ивы. Тела обтянуты однотонным серым материалом, без швов и застежек. Руки длинные, с четырьмя тонкими пальцами. А лица… лица запоминались больше всего. Гладкие, бледные, с огромными миндалевидными глазами, черными, как кусочки ночного неба, без белка и зрачка. Но в них не было ни злобы, ни любопытства. Было лишь спокойное, бездонное внимание.

— Мы не причиним тебе боли, — прозвучало у меня в голове. Голос был нейтральным, без интонаций, как звук камертона. Он не принадлежал ни мужчине, ни женщине. — Времени мало. Воспринимай.

Один из них поднял руку. И комната ожила.

Видение Первое: Зеленая Паутина
Передо мной возник образ Земли,но не такой, как в учебниках. Она была опутана сверкающей, пульсирующей изумрудной сетью. Сеть была красивой, живой. Города светились не огнями реклам, а мягким бирюзовым светом. Леса бушевали, занимая половину континентов. Между городами летали бесшумные каплевидные транспорты.
—Это путь Равновесия, — прозвучал голос. — Ваш вид научился жить в симбиозе с планетой. Вы перешли на чистую энергию, отказались от экономики роста, восстановили экосистемы. Это стабильный, устойчивый мир. Скучный. Предсказуемый. Лишенный скачков. Вы достигли гармонии и… остановились в развитии на три тысячи лет. Вы — ухоженный сад, за которым никто не придет.

Картинка погасла.

Видение Второе: Пепельные Цитадели
Новая Земля.Небо желтое от пыли. Океаны сократились, обнажив ржавые континентальные шельфы. На поверхности — гигантские куполообразные города из черного металла и полированного камня. Под ними — бесконечные уровни убежищ. Люди, бледные, с усиленными имплантами, жили в строгой иерархии. Управлял всем Искусственный Интеллект, созданный для спасения человечества от него же самого. Он обеспечивал выживание, распределял ресурсы, подавлял конфликты. Общество было эффективным, безопасным и абсолютно бесчувственным. Творчество, искусство, безумные идеи — все это было признано нерациональным и удалено из коллективного сознания, как вирус.
—Это путь Контроля, — сказал голос. — Страх перед хаосом и гибелью привел к добровольному отказу от свободы. Вы выжили как вид. Но перестали быть людьми в том смысле, который делал вас интересными для Галактики. Вы стали… надежным механизмом.

Меня била дрожь. Оба варианта казались кошмаром.

— А что… что нас ждет на самом деле? — сумел я мысленно выдавить.

Существа переглянулись. Это было едва уловимое движение голов.
—Мы — Наблюдатели, — прозвучало в моей голове. — Мы не из будущего. Мы из возможностей. Наша задача — собирать семена.

Видение Третье: "Не данность, а Выбор"
Они показали не конкретную картинку,а поток образов, смешанных с чувствами. Вспышки войн за ресурсы на фоне тающих ледников. Рождение в лаборатории первого истинно разумного, сознательного ИИ, который задал вопрос: «Что есть любовь?». Отчаянные попытки колонизировать Марс, когда Земля задохнулась, и как первое марсианское дитя, рожденное в красной пыли, впервые увидело на небе голубую точку и заплакало. Я увидел, как древние леса выжигают, чтобы построить фабрики по производству синтетической еды. И как в подпольных лабораториях ученые, рискуя всем, создают вирус, пожирающий пластик.
Я почувствовал леденящий ужас экологической катастрофы,сладкий восторг научного прорыва, горький пепел поражения, пьянящую надежду на спасение. Хаос. Неуверенность. Боль. Восторг. Отчаяние. Гениальность.

— Это ваш путь, — голос впервые звучал с оттенком… чего? Уважения? — Путь Хаоса и Гениальности. Вы не выберете ни безопасный сад, ни идеальную тюрьму. Ваш вид болен уникальной болезнью. Вы называете ее «душой», «свободой воли», «иррациональностью». Она заставляет вас разрушать то, что любите, и спасать то, что ненавидите. Она ведет вас к краю пропасти, чтобы вы, летя вниз, изобрели способ полета.

Один из существ сделал шаг ко мне. Его черные глаза казались теперь не пустыми, а бесконечно глубокими, полными звезд.
—Мы собираем семена. Гены, идеи, воспоминания, моменты чистой, нерациональной человечности. На случай, если вы все-таки сорветесь в пропасть и не найдете крыльев. Чтобы посеять вас вновь, на другой почве. Ты, сегодня, здесь, в этом лесу, полный страха и любопытства — ты и есть такое семя. Твой страх перед нами, твое желание понять — это и есть та самая болезнь. Та самая надежда.

Он протянул руку. На его длинной ладони лежал… пепел. Серый, невесомый пепел.
—Это твоего костра. Ты развел его три часа назад, на другом конце болота. Мы взяли частицу. Материальную память о мгновении, когда одинокий человек борется с холодом и тьмой, добывая огонь. Это бесценно.

Второе существо подняло руку, и в воздухе возникло изображение моего леса, моей поляны. Я увидел себя со стороны — замершего, с широко открытыми глазами.
—Мы стерли твою кратковременную память об этом контакте. В твоем сознании останется лишь пробел в несколько минут и… сон. Сон о выборе. Иногда он будет приходить к тебе. Иногда — к другим. Мы сеем сны. Они — удобрение для вашей иррациональной, прекрасной болезни.

Мне не дали ничего спросить. Белый свет снова обнял меня, мягко, но неумолимо. Последнее, что я услышал, был тот же камертонный голос, но теперь в нем звучала едва уловимая нота, которую я бы назвал грустью:

— Выберете вы сад или цитадель — вы перестанете быть собой. Выберете ли вы быть собой — мы не знаем. Но пока вы боретесь с этим выбором… вы интересны всей Вселенной. Боритесь дольше, семя.

---

Я очнулся на поляне. На коленях, в холодной росе. Голова гудела, как после долгого сна. Я моргнул, огляделся. Лес звучал привычно: шорох листьев, далекий крик совы. На небе сияли звезды. Ничего необычного.

«Что я тут делаю? — подумал я. — Кажется, забрел слишком далеко, устал и… задремал?»

Я встал, отряхнулся и пошел прочь, к дому, к теплу, к привычной жизни. В кармане куртки нащупала что-то сыпучее. Я вытащил горсть серого пепла. Странно. Откуда? Костер я сегодня не разжигал.

И тогда, идя по темной тропе, я вдруг, без причины, остановился. Глядя в черный бархат неба, усеянный алмазными искрами, я почувствовал не страх, а дикую, щемящую тоску. Тоску по чему-то огромному, что я забыл. И одновременно — странную, безосновательную гордость. Гордость за что-то, что я не мог назвать.

Я сжал пепел в кулаке. Он был еще чуть теплым.

А высоко в небе, невидимая для глаз и радаров, уходила к звездам серебристая капля, увозя в своих архивах семя: мгновение страха, искру любопытства и горсть пепла от одинокого костра. На всякий случай.

«Звёздный десант» Пола Верховена вышел на экраны двадцать восемь лет назад, но зрители до сих пор не определились, как его понимать. Даже сейчас, в конце две тысячи двадцать пятого, отдельные люди регулярно утверждают, что фильм – просто тупой боевик и плохая экранизация Хайнлайна, которая заявками на сатиру и социально-политический комментарий пытается прикрыть сюжетные дыры и несоответствие первоисточнику. Более глубокие смысловые слои верховенского «Десанта» тут же клеймятся аббревиатурой СПГС, объявляются шизой, а интерпретация фильма как сатиры воспринимается попыткой натянуть сову на глобус.

Каждый раз, когда кажется, что по идеям «Звездного десанта» в медиапространстве все же возник консенсус, я немедленно натыкаюсь на опровержения. По фильму из года в год выходят статьи и видеоэссе с разборами, и каждый раз они вызывают споры, которые в узких кругах называют словом «жукосрач». Иные фандомы позавидовали бы столь долгоиграющей активности…

Дело в том, что Пол Верховен облачил свое антифашистское высказывание в образцовый фантастический боевик, какие умел снимать только он – драйвовый и невероятно эстетичный. Классическое правило «хороший антивоенный фильм должен быть хорошим военным фильмом» здесь сработало даже с перебором – другого кино, которое бы настолько эстетизировало армию и войну, в современном кинематографе просто не найти. В этом и кроется одна из проблем восприятия картины: многим людям эстетика космического милитаризма и драйв жучьей войны понравились сами по себе, и они не готовы принимать иную точку зрения на «Звёздный десант» именно потому, что не хотят ассоциировать все это с политикой и плохими словами на букву «ф».

Я сам в вопросе «жукосрача» придерживаюсь вполне конкретной точки зрения: «Звёздный десант» – это тонкая и злая сатира, великолепный антивоенный и антифашистский фильм, скрывающий за оберткой зрелищного экшена и черную комедию, и чуть ли не психологический хоррор. Конечно, очень хотелось бы провести окончательную расстановку точек в этом споре, но я отдаю себе отчет в том, что это едва ли возможно. Посему представляю вашему вниманию первую часть аналитического сборника о сатире, социальных комментариях и идеях «Звездного десанта» Пола Верховена. Целью было создать материал, на который можно будет ссылаться в дискуссии, чтобы не пересматривать каждый раз двухчасовой фильм и не требовать этого от оппонента.

И да: разумеется, давно известна позиция самого Пола Верховена и сценариста Эда Ноймайера, в открытом доступе есть куча их заявлений и комментариев, но на них ссылаться неспортивно: во-первых, критики всё равно скажут, что это оправдания, а во-вторых, в нашу эпоху постмодерна каждый имеет право заявить, что автор мертв, и интерпретировать произведение, игнорируя внешние источники. Поэтому фиги в режиссёрском кармане и неочевидные идеи «Звездного десанта» 1997 года я буду рассматривать в основном изнутри самого фильма и его вселенной – их вывести за скобки дискуссии точно нельзя.

Котогики, мы идем первым эшелоном – сатиры хватит на всех!

ХОТЯТ ЛИ АРАХНИДЫ ВОЙНЫ

Какова завязка основного конфликта в сеттинге фильма? На поверхности все просто: коварные арахниды запустили по Земле метеорит, который разрушил Буэнос-Айрес, а Федерация в ответ направила войска на их родную планету Клендату, чтобы пресечь смертельную угрозу. Вроде бы и думать особо не о чем, надо скорее хватать fully automatic Morita и лететь бить злобного агрессора. Так ведь?

Решимость героев фильма (и многих зрителей) мстить насекомым понятна: ведь casus belli в войне Федерации с жуками — трагическое происшествие с почти девятью миллионами погибших. Вот только для ответа на поставленный вопрос «хотят ли арахниды войны» нужно сперва понять, кто на самом деле виновен в гибели Буэнос-Айреса. Придется нам с вами, котогики, расследовать это чудовищное преступление против разумной жизни: не секрет, что на этот счет в фандоме существуют разные мнения.

В ходе расследования для установления вины подозреваемого ищут два ключевых фактора: мотив и возможность. Именно с проверки мотивов и возможностей арахнидов я и начну: кто знает, куда это приведёт...

Для начала стоит принять во внимание, что версию с целенаправленной жучиной атакой нам показывают в новостных выпусках Федеральной Сети. А ФедНет – в высшей степени ненадёжный рассказчик: во-первых, это просто явный агитпроп с целью зазвать побольше рекрутов в Мобильную Пехоту, а во-вторых – потому, что информация из выпусков новостей периодически противоречит как сама себе, так и тому, что зрителю показывают в остальном фильме.

Самый явный пример – это потери в ходе провального штурма Клендату: в феднетовском выпуске мы видим цифру 100 000, а потом, когда Кармен смотрит списки погибших на станции Тикондерога, в кадр попадает цифра в триста тысяч,да еще двести тысяч пропавших без вести, чья судьба больших сомнений не вызывает.

Даже Зандер комментирует это фразой «жуки пленных не берут» – надо думать, это если не официальная, то расхожая точка зрения, так что Федеральная Сеть врёт вообще без стеснения.

Так вот, зададимся вопросом: а что ещё мы знаем о жуках и их взаимоотношениях с людьми? И что люди в сеттинге фильма знают о жуках?

Первичную экспозицию проводит учительница биологии в школе, где учатся главные герои. Из её рассказа мы узнаем, что по человеческим меркам арахниды не особенно умны, но миллионы лет эволюции привели к тому, что они научились заселять другие планеты, выбрасывая свои споры в космос. К слову, когда биологичка восхищается общественным устройством жуков, не знающих эгоизма, обидевшаяся за человечество отличница Кармен отвечает «зато люди создали искусство, математику и звездолёты». Надо понимать, что у арахнидов всего этого нет – а если есть, то человечество не в курсе. По крайней мере, жучьих космических кораблей в фильме мы не увидим.

Nota bene: я знаю, что в мультсериале «Хроники звёздного десанта» они есть, но это отдельная вселенная, в которой нет, к примеру, Федерации.

В выпуске Федеральной Сети, который открывает фильм (хронологически он вышел одновременно с битвой на Клендату) зрителю впервые рассказывают о том, что жуки запускают в сторону Земли астероиды, а заодно показывают взаимное расположение Земли и Клендату на карте галактики... и находятся они по разные стороны галактического ядра.

Все расчёты фанаты давно провели за меня: чтобы преодолеть обозначенное расстояние, астероиду потребуется порядка семидесяти тысяч лет движения с околосветовой скоростью. В Федерации при этом принято считать, что у жуков нет ни звездолётов (а значит, и сверхсветовых технологий), ни математики (которая определённо понадобилась бы для расчета столь сложного удара). Ну-ну. Уже на этом моменте в причастности арахнидов к гибели Буэнос-Айреса возникают сомнения.

Едем дальше. А где живут наши членистоногие небратья по разуму? В фильме еще до начала войны периодически упоминается некая «карантинная зона арахнидов» – регион космоса, в котором обитают жуки. Слово «карантин», если что, намекает, что оттуда никого не выпускают.

Иных межзвездных государств в фильме не упомянуто – выходит, что выставила этот кордон именно Федерация, опасаясь дальнейшего расселения арахнидов по галактике. Казалось бы, Земля и Клендату находятся в противоположных концах галактики, какое людям дело до того, где там расселяются жуки?

А людям есть дело.

В фильме показано четыре планеты, входящих в границы «карантинной зоны арахнидов»: в порядке появления это Дантана, Клендату, Танго Урилла и планета Пи. Так вот на каждой из этих планет человек может выживать без скафандра: Мобильная Пехота носит там простую форму с брониками и касками и прекрасно себя чувствует. На Дантане так вообще успели основать целое поселение, а значит, там как минимум можно выращивать еду. Обобщая: эти планеты обитаемы для человека, но, как назло, заселены арахнидами.

А с демографическим давлением власти Федерации, судя по всему, не справляются. Из меметичного разговора в душевой понятно, что для рождения детей нужна лицензия, и её ещё и не каждому дают (даже гражданам получить разрешение всего лишь проще). При этом, судя по всему, свободного лебенсраума... простите, подходящих людям планет в Галактике почти не осталось. Мормонские экстремисты, упомянутые в одном из довоенных выпусков ФедНета, бежали из-под власти Федерации не куда-нибудь, а прямо в карантинную зону арахнидов, несмотря на предупреждения властей и то, что «каждый школьник знает – арахниды опасны». Кстати, наверняка одной из причин такого отчаянного шага стала именно демографическая политика Федерации – в нашей реальности мормоны известны как раз большими семьями, а то и многожёнством.

Зато уничтоженное арахнидами мормонское поселение на Дантане стало для Федерации неплохим инфоповодом. Забавно, кстати, что монтажеры выпуска новостей цензурят то, как голодный жук жрёт корову, но при этом показывают крупным планом во всех деталях подранные и расчленённые тела несчастных колонистов. Напрашиваются два интересных вывода: во-первых, к арахнидам в Федерации относятся примерно как к диким зверям в зоопарке, а во-вторых, ненависть к жукам в человеческом обществе начали прогревать ещё почти за год до официального объявления войны.

Выходит, что у арахнидов с мотивами негусто: за таковой сойдут разве что периодические вторжения людских колонистов на планеты карантинной зоны, но жуки с ними до сих пор неплохо справлялись, твердо стоя на своей земле. Зато у Федерации есть явный и сильный мотив устроить передел обитаемых планет карантинной зоны военным путем... Впрочем, мотив – это только часть, нужна еще и возможность.

А могут ли арахниды прицельно запустить снаряд по Земле?

Для начала им потребуются координаты Земли: далеко не факт, что они вообще знают о ее существовании. Ну да ладно, тут можно предположить с натяжкой, что при нападениях на человеческие колонии типа того же форта Джо Смит они брали пленных, и в мозгу кого-то из них сумели обнаружить информацию о местонахождении Земли: это маловероятно, но допустимо. Однако же земная экзобиология, как сказано выше, учит, что у жуков нет ни звездолетов, ни даже математики: проведение такого дальнего удара без них практически невероятно. Официальная версия Федерации гласит, что для придания астероидам нужного направления и разгона жуки обстреливали их плазмой. Допустим, пусть тезис и бредовый; но в ходе фильма зрители не раз могли наблюдать, фактически, следственный эксперимент – воздействие жучьей плазмы на звездолеты Федерации.

Развивали ли обломки кораблей после столкновения с плазменными зарядами сверхсветовую скорость, или хотя бы близкую к тому? Очевидно, нет. На этом версию об ответственности арахнидов за падение астероида на Буэнос-Айрес можно отметать как несостоятельную.

В таком раскладе главной версией следствия становится проведённая Федерацией «операция под ложным флагом»: либо в Землю врезался совершенно случайный астероид, а федеральные власти обвинили жуков ради casus belli, либо гибель Буэнос-Айреса была и вовсе провокацией, организованной самими властями. Фактов, говорящих в пользу этого, в фильме предостаточно.

Для начала вернемся к новостному выпуску в начале фильма. Один из сюжетов показывает якобы очередной запущенный жуками астероид, который живописно разносит залп орудия противокосмической обороны. Голос диктора гордо поясняет: система обороны планеты сильна как никогда! Надо понимать, подготовились со времен Буэнос-Айреса.

А теперь посмотрим на сцену с учебным полётом Кармен в академии имени Терешковой. Челнок будущей пилотессы как раз летит вдоль кольца орбитальных сооружений... И зритель видит на нем то самое орудие из новостей. А через километр – ещё одно.

Почти за год до Клендату система противокосмической обороны Земли уже была развернута, и, надо понимать, поразила бы астероид точно так же, как в новостном сюжете, если бы поступил приказ. Или если бы расчеты орудий в роковой день, скажем, не сняли с дежурства... вы поняли, вариантов много.

Первым тот самый астероид обнаруживает экипаж корабля «Роджер Янг» во время учебного полета неподалеку от Юпитера: там в это время как раз проходят стажировку Кармен и Зандер. И вот в чем загвоздка: «Роджер Янг» бы не наткнулся на астероид, следуй он изначальному плану полёта. Маршрут меняется в последний момент только потому, что Кармен замечает странность в полетном задании и перерасчитывает курс на оптимальный.

Причем, судя по всему, и заготовленный маршрут был весьма правдоподобен: ни более опытный Зандер, ни капитан Даладье не заметили ничего подозрительного. Но, конечно, авторы плана не рассчитывали на то, что курсантка-стажер Кармен Ибаньес окажется гением математики и космонавигации. Провокация скаймаршалов в этот момент реально повисла на волоске; её спас (и погубил почти девять миллионов жизней) слепой случай, из-за которого «Роджер Янг», уклоняясь от астероида, потерял антенну дальней связи.

Справедливости ради, в этой сцене есть и зерно неоднозначности: Зандер немедленно заявляет, что астероид таки прилетел со стороны карантинной зоны арахнидов. Не будем спрашивать, как он так быстро и однозначно рассчитал траекторию прилетевшего булыжника – вместо этого я утверждаю, что направление не значит вообще ничего. Во-первых, как уже было сказано, метеорит мог быть никем не направлен, а лететь к Земле сам по себе. А во-вторых… ну да об этом чуть позже.

Сильнее всего провокацию скаймаршалов выдает скорость реакции на разрушение Буэнос-Айреса со стороны федеральных… даже не властей, а СМИ. В день столкновения Джонни Рико как раз уже подал рапорт об уходе со службы и звонил родителям по видеосвязи, чтобы предупредить их о возвращении. Тень от приближающегося астероида опустилась на город буквально на глазах Джонни (и зрителя).

Спустя буквально пару минут идущий по «тропе позора» протагонист уже смотрит на видеостенде репортаж о гибели своей малой родины: возможно, в момент начала новостного выпуска семья Рико даже была еще жива. А самое главное, что вышедшая буквально в минуту катастрофы телепрограмма уже называет виновников трагедии: разумеется, астероид запустили жуки. Плазмой. Ну-ну.

И в том же выпуске говорится о том, что Совет Федерации принял решение о мобилизации и объявлении войны арахнидам.

Заметьте: не было никакого расследования и выяснения причин произошедшего, никаких комиссий, никаких учёных-консультантов – как будто виновник трагедии известен заранее. Потому что он, разумеется, и был назначен заранее. Кстати, отличную параллель в плане быстроты вынесения суждений можно провести с сюжетом более раннего выпуска ФедНета, в котором подозреваемый в убийстве был осуждён и казнён в день поимки.

Можно предположить, что такое директивное назначение виновных для властей Федерации – привычная практика.

Ну а дальше маховик ненависти и милитаристского угара раскручивается на полную мощность. В первом выпуске Федеральной Сети уже «военного времени» репортаж из разрушенного Буэнос-Айреса доводит манипуляцию чувствами зрителя до смешного: сразу после найденного в руинах семейного фото нам показывают мертвую собаку, а злобный бородатый мужик говорит в камеру, что «хороший жук – мёртвый жук», перефразируя известное высказывание генерала Шеридана о вполне реальных индейцах. Скаймаршал Диенс в своей речи перед федеральным собранием вообще откровенно палится, озвучивая истинные цели войны:

We must meet this threat with our valor, our blood, indeed with our very lives to ensure that human civilization, not insect, dominates this galaxy now and always!

В этом выпуске ФедНета зрителю раскрывают еще одну интересную подробность. Оказывается, в глубине карантинной зоны арахнидов все это время висела военная космическая станция «Тикондерога», которую теперь военное руководство Федерации использовало для передового развертывания войск и как базу подскока для вторжения на Клендату!

Заметьте, не на границе висела эта станция, а посреди жучьего космоса, deep inside the Arachnid Quarantine zone. Откуда она там взялась? Ой, неужели у Федерации уже были агрессивные планы на пространство расселения жуков, и они построили ее там заранее, пользуясь тем, что жуки не строят космических кораблей и не смогут ее уничтожить?

Или станцию разместили там, чтобы отслеживать и парировать обстрел пресловутыми астероидами? Тогда получается, что запущенная в Буэнос-Айрес каменюка прошла не то, что не сбитой, а незамеченной не одну, а целых две линии обороны! Возникают вопросы к профпригодности таких защитников, что уж сказать.

Помните, несколькими абзацами выше я обещал пояснить «во-вторых», почему прилет астероида со стороны карантинной зоны не доказывает вины арахнидов? Так всё просто. У жуков нет звездолётов и сверхсветового двигателя, а у Федерации есть и то, и другое, и военная космическая станция посреди жучиного пространства. При желании они могли поймать астероид из пресловутых поясов возле Клендату, приделать к нему сверхсветовой двигатель Черенкова (или, как он называется в фильме, C-drive) и запустить в сторону Земли. Кто проверять-то будет, в конце концов, если всё можно свалить на жуков?

Вот и получается, что у жуков слабенький мотив и отсутствие возможностей, а у Федерации – и мотив, и возможности. Вывод напрашивается.

Разумеется, федеральная верхушка сама не верила в ответственность арахнидов. Более того: она и разумными их не считала. Я утверждал это ещё в своем разборе первой битвы за Клендату, и держусь этой точки зрения до сих пор. На идее того, что жуки тупые и не смогут ввиду того оказать серьезное сопротивление, строились все планы вторжения на Клендату, и только после того, как тупые арахниды больно надавали пехоте и флоту по щам, в федеральных СМИ начали публиковать предположения о том, что насекомые, оказывается, могут думать, и что в трехсотом поколении арахнидской колонии могут рождаться мозговые жуки.

Забавно, что даже в показанном по ФедНету отрывке ток-шоу один из спикеров напирал на тупость арахнидов до последнего, даже называя саму идею разумных насекомых оскорбительной для человечества.

Спрашивается, как это общество, убежденное в неразумности своих соседей по галактике, вообще умудрилось поверить в угрозу с их стороны? А это извечный пропагандистский парадокс образа врага: он должен быть достаточно силён, чтобы быть опасным, и одновременно слабым, жалким и неполноценным, чтобы неизбежность победы над ним не вызывала сомнений. Парадоксально, но работает уже сотни лет – особенно с людьми, которые сами по себе о назначенных «врагах» никогда в жизни не задумывались. Но есть и обратная сторона: именно из такого восприятия соседей вырастают кровавые мясорубки на сотни тысяч трупов, которых начальнички потом клянутся никогда не повторять.

Ну и напоследок: перед самым началом вторжения на Клендату в эфир Федеральной Сети с военной станции Тикондерога выходит в эфир военный корреспондент. Конечно же, в лучших традициях военкоров он мимоходом сливает дату предстоящего наступления, а встретив главных героев – Рико, Диззи и Эйса, – произносит следующую фразу:

Some say the Bugs were provoked by the intrusion of humans into their natural habitat, that the «Live and Let Live» policy is preferable to war with the Bugs.

то есть,

Говорят, что жуков спровоцировало вторжение людей в их среду обитания, и политика мирного сосуществования предпочтительнее войны с ними.

Это, по-моему, одна из самых важных реплик за весь фильм – редкий голос разума в охваченной военной горячкой Федерации. Внутри сеттинга такое мнение высказывалось, наверное, некими либеральными диссидентами или просто честными учёными, но так и осталось маргинальным. Сам же Джонни Рико, услышав эту точку зрения, немедленно перебивает корреспондента:

I’m from Buenos Aires, and I say kill them all!»

Как сказал один умный человек, кровь деполитизирует. Человеку, потерявшему близких, очень трудно думать о чём-то, кроме собственного гнева и будущей мести, когда ему любезно показывают на виноватых. Тут и родных земных тараканов начнешь давить, как в рекламе…

Война повязывает кровью стороны конфликта, ожесточает их, и становится всё труднее судить о происходящем трезво и рационально – особенно когда эта ненависть подпитывается сверху. Это важная часть посыла фильма, предупреждение Пола Верховена зрителям, которое аудитория, увы, поняла далеко не сразу.

Что ж, котогики, это была первая часть моего аналитического сборника о сатире, социальных комментариях и идеях «Звездного десанта» Пола Верховена. В будущем мы ещё поговорим:

– о кителях и молниях;

– о критике Верховеном и Ноймайером идей Роберта Хайнлайна;

– о том, какие люди нужны Федерации;

– о единственном живом человеке в фильме среди марширующих автоматонов;

– о том, куда путь героя завел Джонни Рико;

– и о тех, кто без сомнений понял посыл фильма правильно.

Автор текста: Александр Тимофеев. Написано специально для CatGeek и читателей Pikabu.

🎮 🎲 Также читайте нас на других ресурсах:

• Телеграм ↩ – новости, заметки и розыгрыши.

• ВК ↩ – наша Родина.

• Ютуб ↩ – пробуем делать видео.

Мы всегда рады новым авторам. Если хотите предложить статью на CatGeek или заинтересованы в сотрудничестве — пишите сюда или сюда.

Голос из Холода

Мы с братом нашли ту антенну случайно. Вернее, не нашли — она сама будто вышла нам навстречу, одинокая и гордая, как мертвое дерево в ледяной пустыне Колымы.

Была зима 1994 года. Мы работали на заброшенной метеостанции, в двухстах километрах от Магадана. Брат Лев, радиоинженер по образованию, скучал по цивилизации. Я же, младший, просто хотел пережить эту зиму и вернуться домой с деньгами.

Антенна стояла в пяти километрах от станции, за холмом. Старая, военная, судя по всему. Решетчатая мачта, ржавые растяжки, скрипящие на ветру. Лев увидел ее в бинокль и сразу оживился.

— Павел, это же КВ! Короткие волны! — он хлопнул меня по плечу. — Может, хоть что-то поймаем, кроме метеосводок.

Мы пошли на следующий день. Мороз был под сорок, снег скрипел под ногами, как битое стекло. Небо — свинцовое, низкое, будто давило на макушку.

Антенна оказалась выше, чем казалось — метров тридцать. Основание ее утопало в снегу, но Лев, вооружившись лопатой, расчистил бетонный фундамент и нашел люк.

— Вход в бункер, — прошептал он, и его дыхание застыло белым облаком.

Люк поддался с четвертой попытки. Внутри пахло ржавчиной, холодом и чем-то еще — сладковатым, как увядшие цветы. Мы спустились по железным скобам в темноту.

Бункер был небольшим. Посреди комнаты стоял стол, на нем — покрытый пылью радиоприемник Р-250М, легенда среди радистов. Лев ахнул, как ребенок, увидевший чудо.

— Это же музейный экспонат! — Он смахнул пыль с панели. — И батареи... сухие, надо проверить...

Он возился с аппаратом минут двадцать. Я светил фонариком, чувствуя, как холод проникает сквозь меховую одежду. Тишина здесь была иной — густой, вязкой, словно пространство само поглощало звук.

И вдруг — щелчок.

Лампа приемника слабо загорелась оранжевым светом.

— Есть контакт, — прошептал Лев и начал крутить ручку настройки.

Сначала был только шум — белый, шипящий, как метель за стенами бункера. Затем — обрывки голосов на непонятных языках, писк телеграфа, далекие позывные. Мир, казалось, доносился до нас тонкими, рвущимися нитями.

И тогда Лев нашел ту частоту.

Сначала мы услышали музыку. Негромкую, старинную — вальс, кажется. Скрипка, фортепиано... звук был чистым, без помех, словно трансляция из соседней комнаты.

— Что за... — начал я, но Лев жестом велел молчать.

Музыка оборвалась на середине фразы.

Наступила тишина. Такая глубокая, что я услышал собственное сердцебиение.

И потом — голос.

Женский. Молодой. Она пела без слов — просто тянула одну ноту, чистую, как льдинка. Звук был неземным, пронзительным, он заполнил бункер, пополз по стенам, коснулся кожи холодными пальцами.

У меня пошли мурашки. Не просто мелкая дрожь по спине — а настоящая волна, от копчика до затылка, будто кто-то провел по позвоночнику лезвием. Волосы на руках встали дыбом.

Лев замер, его глаза были широко открыты.

Пение оборвалось. Раздался смех — детский, звонкий, счастливый. Прямо здесь, в наушниках, будто ребенок сидел у нас за плечом.

— Выключи, — прошептал я. — Лев, выключи.

Но он не мог оторваться. Его пальцы застыли на ручках настройки.

И тогда пришли звуки, которые я не забуду никогда.

Сначала — дыхание. Тяжелое, прерывистое, как у человека, которому не хватает воздуха. Потом — шепот. Не на русском, не на каком-либо другом языке, который я знал. Это был язык из щелчков, шипений и булькающих звуков, будто говорящий находился под водой.

А потом — наш с Левом разговор. Тот, что был у нас час назад, по дороге к антенне.

— ...думаешь, там что-то есть? — мой голос, но искаженный, растянутый.

— Все может быть... — ответил Лев из динамика, и в его голосе была чужая, чужая интонация.

Мы переглянулись. В глазах брата я увидел тот же ужас, что чувствовал сам.

Приемник замолчал. Свет лампы погас. И тут мы услышали это снаружи — слабый, далекий звук, тот самый вальс, доносящийся сверху, с антенны, будто сама мачта пела.

Мы выбежали из бункера, не закрывая люк. Наверху уже смеркалось. Антенна чернела на фоне багрового заката, а с ее вершины, казалось, струился тот самый звук — призрачный, не имеющий источника.

Больше мы туда не возвращались. Лев говорил, что, возможно, наткнулся на эффект "радиопризрака" — случайный отраженный сигнал, застрявший в ионосфере, блуждающая волна. Но он не мог объяснить, откуда взялся наш разговор, которого еще не было, когда сигнал, по идее, должен был быть пойман.

А иногда, в особенно тихие морозные ночи, мне кажется, что я слышу тот вальс. Не ухом — кожей. Будто сама земля Колымы, хранящая столько тайн и страданий, иногда напевает их. И я понимаю: мы слышали не просто сигнал.

Мы слышали сам Холод. И он слышал нас.

Кубическая тишина

Дождь в Смоленской области — это не просто погода. Это явление. Он не льёт, не барабанит — он ткает. Ткает серую, плотную вуаль из тумана, влажного мха и воспоминаний о войнах, которые эта земля впитала, как губка. Именно после такого дождя, в конце сентября, когда воздух пахнет прелой листвой и холодным металлом, его и нашёл Пётр Ильич.

Он шёл за белыми грибами, которые в ту осень пошли странно — не полянками, а одиночными, гордыми стражами на опушках. И вот, в овраге, куда ручей вымыл песчаную осыпь, его взгляд, скользя по корням вывороченной бурей ели, споткнулся.

Он не сверкал. Не светился. Это было первое странное. Предмет, лежавший у самого темного, сырого корня, был матовым, абсолютно черным. Но черным не как сажа или уголь, а как… отсутствие. Дыра в реальности размером с детский кубик. Петр Ильич, человек с руками, помнящими и плуг, и автомат, подошел, присел на корточки.

Куб был идеальным. Совершенно. Ни царапинки, ни шва, ни малейшей неровности на гранях. На ощупь — температура окружающего мха, но странно сухая. И самое главное — он был тяжелым. Непропорционально, невозможным образом тяжелым для своего размера, будто внутри него спрессовалась тяжесть веков. И была в нем тишина. Не просто отсутствие звука, а плотная, вязкая тишина, которая, казалось, втягивает в себя шум леса — шелест капель, щебет синицы, даже собственное дыхание Петра Ильича.

Он принёс его домой, в деревенский дом на окраине. Поставил на кухонный стол. И с этого момента обычный мир стал протекать, как вода сквозь решето.

Первое. Перестали идти часы. Все — и дедовы ходики с кукушкой, и электронные. Стрелки замирали, цифры гасли, едва куб оказывался в одной с ними комнате.
Второе. Кошка Мурка, существо независимое и прагматичное, обходила стол за три метра. Шерсть дыбом, зрачки — в щелочки. Она смотрела не на куб, а в пространство рядом с ним, словно видела что-то протяжённое и ужасное.
Третье. Петр Ильич стал видеть сны. Не свои. Обрывки. Звук топоров в дремучем лесу, крики на непонятном гортанном языке, холодный блеск кольчуги, а потом — оглушительную, всесокрушающую тишину от падения чего-то огромного с неба. И во всех снах присутствовал этот куб — то в руках жреца в звериной шкуре, то в центре начертанного на земле круга, то просто лежащий в чистом поле под свинцовым небом, вокруг — ни души.

Но самое завораживающее началось позже. Если вечером, при свете керосиновой лампы, смотреть на куб достаточно долго, на его гранях начинали проступать… не буквы. Скорее, узлы. Тончайшие, сложнейшие голографические переплетения линий, которые медленно вращались, уходя внутрь черноты. Они напоминали то карту галактик, то схему молекулы, то непостижимые математические формулы. И глядя на них, Петр Ильич, простой сельский житель, вдруг начинал смутно понимать. Понимать не умом, а костями, как понимают приближение бури. Он чувствовал, что этот куб — не предмет. Это граница. Склепка. Шов.

Однажды, в порыве смеси страха и одержимости, он взял кувалду и со всей силы ударил по кубу. Сталь, со свистом рассекая воздух, остановилась в сантиметре от матовой поверхности. Не отскочила. Застыла, будто в толще прозрачного стекла. А через секунду рукоятка в его руках рассыпалась в труху, как столетняя гниль. Куб не простил насилия.

Учёные из областного центра, которым он в конце концов позвонил, уехали ни с чем. Их приборы — георадары, спектрометры — либо молчали, либо выдавали бессмысленный хаос цифр. «Уникальный сплав, возможно, метеоритного происхождения, нужны исследования в столице…» — бормотали они, но в их глазах читался первобытный страх. Они боялись его трогать. Куб лежал на столе в избе Петра Ильича, и вся их «научная мощь» казалась жалкой детской возней перед лицом этой немой загадки.

Прошла зима. Петр Ильич поседел. Он почти не спал, жил в этом тягучем, изменённом кубом времени. Он перестал его изучать. Просто иногда садился рядом и смотрел. И куб, в свою очередь, наблюдал за ним. Это было несомненно. В его присутствии мысли успокаивались, суета мира отступала, и оставалась только древняя, холодная и бесконечно сложная ясность.

Он понял, что куб не случайно нашли здесь, на Смоленщине — крае, который был перекрестком дорог, мостом между мирами, лоскутом, сто раз залитым кровью и зашитым мирной травой. Этот куб был таким же перекрестком. Не дверью, а… стыком. Точкой, где слои реальности, как пласты геологической породы, сошлись и спаялись в одну неестественную, идеальную форму.

Весной, в ночь на Радуницу, Петр Ильич вышел с кубом в руках в поле за околицей. Небо было ясным, усыпанным звёздами. Он поднял куб к Млечному Пути, и в тот миг узоры на его гранях вспыхнули изнутри холодным сиянием далёких созвездий. Они ожили, завертелись, спроецировав в воздух вокруг на мгновение целую вселенную спиралей и светящихся точек. А потом погасли.

Петр Ильич опустил руку. Он больше не чувствовал его тяжести. Только лёгкость и тишину. Не пустую, а полную. Он вернулся домой и положил куб на стол. А утром его не было. Ни на столе, ни в доме, нигде.

Осталась лишь странная деталь. На том месте в овраге, где нашли куб, на следующее утро трава легла по идеальному квадрату, чуть темнее всей остальной. И ни одна травинка внутри этого квадрата больше не росла. Просто лежала, указывая на место, где на миг открылся шов между мирами, и откуда на наш, шумный и страдающий, посмотрела безмолвная, геометрическая вечность.