Благо, дорога к тем местам вела практически приличная, лишь последние двенадцать километров до глуши деревни мне пришлось преодолеть по ответвляющейся от трассы пыльной дороге.
Мрачная увядающая деревня, дома с прохудившимися дырявыми крышами. Многие избы там были пусты и заброшены. По пути мне повстречались двое местных, довольно молодых для этих мест, где остались лишь старики и старушки, мужиков. В простецкой истлевшей одежде, со смуглой кожей от тяжёлого физического труда под солнцем. Встретили они меня суровым взглядом исподлобья. Я, одетый в кожанку с нарисованным на спине ликом Христа, да верхом на байкерской «хонде», немедленно ощутил себя чужаком.
Изба, в которой жил брат, была совсем небольшой, на две комнаты – кухня и спальня. От самых ворот и до двери виляла кирпичная дорожка. За время своей жизни здесь он ещё не успел обустроиться, и во дворе был беспорядок, оставленный здесь ещё предыдущими жильцами. Тёмные и гнилые постройки следовало уже давно разрушить и пустить на дрова. Изба не была заперта. Но войти в неё я не успел. Мужики тотчас направились следом за мной. Они стучались в ворота и звали меня на разговор.
Я вышел к ним, так же нахмурившись, удерживая ладонь на газовом баллончике в кармане.
Местные поинтересовались, кто я таков, откуда и по кой сюда приехал. Узнав, что я брат Алексея – они несколько смягчились, но всё так же остались хмурыми и напряжёнными. Они внимательно разглядывали меня, как бы пытаясь заглянуть в душу.
-- А ты в Бога веришь? – спросил тогда один из них, определённо имея в виду тот самый лик на куртке.
-- Конечно, -- уверенно солгал я. В Господа я не верил никогда, а куртку купил исключительно для эпатажа. Но объяснять это местным не хотелось.
Вся деревня, как вдруг оказалось, была населена чрезвычайно религиозными людьми. Мужики посоветовали мне зайти в гости к Тимофею – местному старцу, которого почитали, как лидера общины. С ним я бы мог обсудить некоторые вопросы, касательно умершего брата. И его имущества, которое бы хотела себе присвоить община.
После этих слов я едва сдержался не послать их куда подальше. Если бы брат хотел всё передать им – он бы так и сделал. Вопросов у меня к старцу не имелось никаких, а обсуждать передачу имущества я не желал и вовсе. С чего бы это – раздавать вещи брата дурно пахнущим сектантам? Хоть я и не хотел тогда увозить ничего ценного, закономерно полагая, что всё ценное уже вынесено из дома заботливыми местными… Ничего толкового про брата я у них не выведал, поэтому лишь кивал головой, соглашаясь со всем, что мне говорили. Вскоре мужики ушли по своим делам, а я направился к дому.
В самой избе царила странная атмосфера. В комнатах было чисто убрано, вещи лежали на своих местах, кажется, нетронутые, однако стены будто впитали в себя что-то негативное. Тогда я присел на диван, уставший с долгой дороги, и в тишине ощутил на себе это давление. Постепенно нарастающее, неспокойное… Было здесь что-то злобное. Даже демоническое, чего я себе признавать не хотел.
Отмахнувшись от наваждения, я направился на кухню, где приготовил себе в спешке ужин, после чего принялся изучать вещи брата внимательней.
Ничего дорогого брат не имел. Комнаты украшали немногочисленные иконы. Компьютер и Интернет ему заменили книги, коими был наполнен шкаф в спальне. По большей части брат читал религиозную литературу. И, судя по тому, что я заметил -- увлекался сбором редких экземпляров Ветхого Завета. Эти книги ощетинивались бумажными закладками, словно ежи. Некоторые места он, кажется, перечитывал особенно часто.
Затем я откупорил банку пива и решил прогуляться по участку – атмосфера в избе была не из приятных. Наступил вечер, близилась ночь. Солнце уже касалось только верхушек берёз в лесу за огородом.
Мне нужно было переночевать здесь. Утром я собирался на кладбище за деревней, навестить могилу брата, попрощаться с ним. А днём – уехать обратно в город, повесив на дверь крепкий замок. Что делать с вещами брата – я не знал. Забирать с собой не хотел. Уж не отдать ли действительно всё это общине?
Растения в огороде оказались загублены, несмотря на благоприятную июльскую погоду. Присмотревшись, я увидел в искусанной траве копошения. Через мгновение гаркнул от ужаса – прямо на меня с жужжанием взлетело что-то большое, зелёное и омерзительное. Я отмахнулся от отвратительного насекомого, оно плюхнулось на землю, и я тут же растоптал его. Сплющенная кашица напоминала кузнечника. Громадного. Саранча. Крупные летающие насекомые всегда были для меня кошмаром. Даже после того, как я отрастил брутальную бороду, набрал с десяток килограмм мускулов и стал пропадать в байкерских клубах. А в огороде этой саранчи было полно… Меня передёрнуло с ног до головы. Гадость.
Я уже жалел, что приехал в эту дыру. Матерясь, я стопил баньку, и остаток вечера читал на телефоне запасённые книги. Постепенно я привык к дому. В нём было гораздо уютней, чем на улице, где копошились жирные насекомые.
Баня оказалась особенно жаркой. После неё и нескольких банок пива я совсем расслабился и лёг спать.
Где же он умер? Не в этой ли кровати? Я совсем ничего не знал об его смерти. Я не знал даже причину…
Утром я направился к могиле брата. Кладбище располагалось сразу за деревней. Для такого маленького посёлка это кладбище оказалось довольно большим. И, несмотря на приличные размеры, даже самые старые могилы здесь были ухожены. Около надгробия меня встретил старец с негустой, но длинной седой бородкой и особым говором. Он представился Тимофеем. Мы разговорились.
О брате он не говорил ничего плохого, только лестные слова, говорил, что тот был хорошим человеком. Жители были между собой очень дружны, помогали друг другу, решали общие проблемы. Потому-то мой брат и уехал в эту деревню. Чтобы жить с такими же духовными людьми, чтобы посвящать свою жизнь молитве, службе; стремиться к праведности и искупать свои грехи.
Я поинтересовался о причине смерти. Последовала недолгая пауза, после которой Тимофей сказал, что брат навлёк на себя гнев Божий. А быстро его похоронили, чтобы не навлечь беду и на остальных. Никакой конкретики я от старца не добился.
Оплакав брата, я вернулся к дому. Перед отъездом я решил приготовить плотный обед – дорога в город предстояла долгая, а транжириться в дорогих придорожных кафе и гостиницах мне не хотелось. Я запёк картошку с мясом и, с ещё не сгинувшими в парнике, помидорами. Раздобыл в погребе соленья, необычайно вкусный компот из лесных ягод. Едва я решил собираться, как услышал настойчивый стук…
За воротами стоял старец Тимофей. Он всучил мне ведро с какой-то скверно пахнущей жидкостью. Я зачем-то взял подарок, прищурился, заглянув в ведро. И едва сдержал рвоту.
-- Обязательно смажь этой ночью свою дверь бараньей кровью, -- проговорил он с полной серьёзностью. – Иначе придёт Худо.
-- Что придёт? – я нахмурился в непонимании.
-- Не за горами Пасха, сынок, -- сказал Тимофей. – Только не глупи и сделай, как я сказал, акосишься.
-- Пасха? Так она же в апреле, а сейчас лето на дворе, дед…
-- «Пасха» – искони означало «прохождение мимо». Худо пройдёт стороной. Мимо нас. И тогда будем мы это праздновать.
-- Я сейчас уезжаю, так что спасибо за подарок, не нужно, -- попытался я вернуть ведро, но Тимофей покачал головой.
-- Тогда спеши, сынок. Гроза будет жуткая.
Сказал он это и я услышал раскаты грома. Небо действительно затягивали чернющие массивные тучи. Я даже не сразу заметил, как похолодало. Старец, присвистывая, развернулся и зашагал к своему дому, приговаривая, что будет очень сильный ливень, и что он особенно чувствует это своими коленями.
Я в досаде сплюнул, да побежал в дом, собирать вещи. Если угодить в такой ливень на мотоцикле, то можно было и простудиться. Тучи шли как раз со стороны дороги. Может, стоило переждать?...
Я загнал байк в старый коровник и в спешке вернулся в избу. Погода изменилась в считанные минуты. Июльская жара стремительно перешла в прохладу, принесённую всё усиливающимися ветрами. Дождь начался сразу и сильно. Через минуту во дворе уже образовались первые лужи, потекли ручьи. Видимость сильно сократилась. Ливень плотно прижал траву к земле, а ветер перерос в ураган и теперь гнул растущие за забором ели. Я похвалил себя за то, что решил остаться. И спустя мгновение по крыше ударил такой грохот, будто на дом высыпали целый грузовик с щебнем. За окном потемнело ещё сильней. По земле хлестал крупный град.
Теперь я особенно радовался, что задержался в деревне и не попал в такую погоду на дороге. Градины оказались такими крупными, что мне сделалось страшно. Оконное стекло дребезжало, едва сдерживая удары. Крыше, казалось, приходилось гораздо хуже – скаты у избы были пологими.
Некоторое время я сидел у окна. Но затем мне наскучило, и я решил ещё раз осмотреть шкаф с книгами. Что именно читал брат? На каким моментах в писаниях оставлял закладки? Однако, едва потянувшись за книгой, я обнаружил лежащую на книгах старенькую видеокамеру, в тени от полки…
Я взял её в руки, включил дисплей…
По большей части брат фотографировал окрестные леса. Иногда он снимал результаты совместной работы с деревенскими мужиками: как они делали переправу через небольшую речку, как они строили какой-то сарай, как устраивали сенокос.
На той видеокамере я обнаруживал и записи, в которых брат рассказывал на камеру о том, как прошёл день, хоть такие записи и были редки. В основном его гложили проблемы грешных желаний, от которых он всячески пытался очиститься. Он считал, что они – это проделки искушающего дьявола, поэтому сопротивлялся.
В одном из видео он запечатлел, как улицы деревни заполонили странные тучи… Он говорил, что от этих полчищ мошек нет никакого спасенья, что они лезли из всех щелей и доставали даже дома.
Потом он заснял, так же из окна дома, но несколькими днями позднее, скопившихся за стеклом слепней. Огромное количество насекомых… Но мошки куда-то уже исчезли, чему он сильно радовался. Но из-за слепней было невозможно выйти на улицу и закончить дела по хозяйству. Кровопийцы облепляли всё тело, роились вокруг дома. В том видео он упомянул, что вчера в их деревне захворала вся скотина. Животные гибли от занесённых мошкарой болезней. Захворал и «Ефимыч». Бедняга покрылся язвами и наростами.
Далее брат записывал «дневник», где он показался мне осунувшимся и измученным. Нашествие саранчи погубило все урожаи. Наступали голодные времена. Вероятно, следовало уходить с той земли. Ибо Господь карал их за грехи. Господь испытывал их веру. Не зря же брат сюда приехал, не зря же он читал все эти затерянные в веках книги, чтобы найти это место.
Но брат постепенно сдавался. Ему было страшно.
В комнате потемнело ещё сильней. Град заметно утих. Я решил включить свет, но глаз мой зацепился за окно и я обомлел. По стеклу лились ручьи крови. Дождь сделался бордово красным. И капли его совершенно не были похожи на окрашенную воду. Они были густыми и медленно тянулись вниз. Ошарашенный, я подошёл к другому окну. Но и здесь стекло заволокло кровью.
Я выглянул за дверь, пытаясь что-либо разглядеть на сильно потемневшей улице.
Снаружи свирепствовал кровавый дождь. Сопровождаемый странным утробным звуком, разносящимся по округе.
Капли испачкали мои руки. Я немедленно захлопнул дверь.
-- Что за чёрт?! – воскликнул я и бросился оттирать руки в умывальнике.
Затем я сел в диван и попытался успокоиться. Происходящее не было похоже на сон. На умственное помешательство – тоже, ведь я вполне давал себе отчёт в происходящем. Я сомневался в реальности. Но глаза, кажется, меня не подводили. А дождь всё не прекращался, только град утих…
В пробоины от града на крыше капала кровь. Она же скапливалась на чердаке лужами. И начала просачиваться через потолок тонкими растягивающимися струйками, распаляя во мне всё большую тревогу. Я подставлял под них вёдра, тазики, банки. Затем пришлось доставать тарелки и кружки. Если бы в доме затопило весь пол – я бы сошёл с ума. Скоро вся моя одежда пропиталась этой жидкостью. Я менял вёдра, кружки, относил наполненные сосуды к люку на кухне и сливал красную жижу в погреб, размышляя о чертовщине, увиденной на видеокамере брата.
А потом началась темнота. Всё это время я пытался включить свет, но электричество, видимо, оборвало сильным штормом и градом. Дождь не усилился, нет. Он не поменял своего цвета. Даже наоборот – он постепенно смолкал, вместе с тем, как затихал и свист ветра. Кажется, вечерело. Наступала ночь. Хоть часы и показывали четыре дня. Я включил фонарик на телефоне, но тот светил очень тускло. Тогда я отправился к комоду на кухне и стал копаться в ящике с инструментами. В потёмках я потратил на это, казалось, целую бесконечность времени. Темнота сгустилась настолько, что мне стало труднее дышать. Я чувствовал себя как бы взаперти. Луч от телефона не дотягивал до противоположной стенки тесной кухни. Я достал большой и мощный фонарь. Но и тот светил удивительно тускло. Сели батарейки? Запачкалась лампа? Нет…
Дело было не в этом. Когда я посмотрел на экран телефона, то едва мог разобрать там что-либо. Сильная Тьма. Мне стало казаться, что я терял зрение, от чего развивалась паника.
Дождь стихал. Нужно было убираться отсюда. Прогноз погоды не отображался, сеть здесь не ловила. Я практически ничего не видел, хоть и не утерял чёткость зрения. Луч мощного фонарика терялся в метре от меня. Я плюнул на ещё переполняющиеся сосуды с кровью и наощупь добрался до спальни и плюхнулся на кровать. Я оказался перемазан кровью с ног до головы. От запаха кружилась голова и мутило, но никуда нельзя было от него деться… Что мне делать? Как выбираться отсюда? Некоторое время я лежал в кровати.
К ночи дождь закончился. Я пытался уснуть, но мне не давали сделать это звуки капель с потолка. А убирать сосуды я не хотел – настолько было темно. Я спрятался под одеяло. Тогда вспомнился визит старца Тимофея, говорившего намазать на дверь кровь ягнёнка… Я вслушивался в темноту и ждал утра. Утром всё закончится. Главное дождаться рассвета…
Несколько раз я словно бы проваливался в сон. Но виделись мне вещи дикие, беспокойные, изучающие тревогу. Сновидения изматывали. И несколько раз мне подумалось, что кто-то прошёлся за окном… В такие моменты я доставал телефон и пытался дозвониться до друзей. Полоска связи изредка появлялась в углу экрана. Но тут же угасала.
Когда я очередной раз взглянул на часы, то ужаснулся. Было десять утра. Однако чернота всё не спадала. Я подошёл к форточке, затянутой тонкой плёнкой уже засохшей крови. Но снаружи тоже царил густой мрак.
Телефон садился. Оставалось несколько процентов заряда.
С большим трудом я отыскал видеокамеру брата.
Последние его записи несли в себе много тревоги и отчаяния. Испытания обрушивались на деревню одно за другим. И последней записью был чёрный экран. Голос брата дрожал. Он говорил о граде и кровавом дожде, обрушившихся на деревню, после которых наступила Тьма. Господь ненавидел их. Он странствовал по миру тысячелетиями. И пришёл сюда из пещер в глухих окрестных лесах, чтобы убивать, чтобы насытиться жертвами. Библейские наказания следовали одно за другим. И вот пришло время последней казни. Самой ужасной. Брат говорил, что Он придёт за ним. И если это – Бог, то какой же тогда – дьявол?.. Здесь определённо была какая-то ошибка. Как авторы Ветхого Завета могли так ошибиться?... Нет. Это не Бог, не добро. Это Худо.
После записи меня затрясло от страха. Темнота сделалась совсем невыносимой. Тогда я решил, что Тьма не пройдёт. Что здесь определённо творится нечто кошмарное и безрассудное. Нужно было бежать. Убираться. В темноте или в свете – к чёрту! Я вышел на улицу, где царил невыносимый смрад. Кровь уже успела прокиснуть, пахло падалью. Я брёл по кирпичной дорожке, полусогнутый, чтобы видеть кирпичи в тусклом свете фонаря. Так я добрался до ворот. За пределами кирпичной дорожки ноги чавкали по красной грязи. Так я выбрел на дорогу и поплёлся по обочине. Уезжать на мотоцикле было бы самоубийством – спотыкался даже пешком. Скоро я, кажется, вышел за деревню и теперь плёлся по кровавым лужам.
Но когда позади послышались нескладные шаги, то я побежал по этой дороге, преследуемый чем-то незримым, тяжело и свирепо дышащим, издающим звуки, похожие на отчаянный, чудовищный скулёж. Я часто спотыкался, падал в грязь. Во время панического бегства я разбил фонарик и сбился с пути, укатившись в глубокий кювет. Мне пришлось перейти вброд глубокие лужи, а затем продраться через густой кустарник, оказаться в лесу, и бежать, бежать, ударяясь лицом о стволы деревьев…
Минула бесконечность, прежде чем я смог оторваться от чудовища. Оно не смогло пробиться через лес. Кажется, для этого оно было слишком большим.
Мне повезло выбраться обратно к дороге. Вскарабкавшись по откосу, я продолжил свой путь, всё время опасаясь, что выбрал неверное направление и вскоре приду обратно в западню.
Однако впереди забрезжил свет. Больно слепило глаза. Я нашёл в себе силы, побежал, ринулся, рванул.
Облака тьмы расступились, густой мрак растворился. Я нёсся по пыльной просёлочной дороге, впереди виднелась трасса с проезжающими по ней автомобилями. Солнце клонилось к горизонту. Обратно я осмелился оглянуться только когда добрался до асфальта. Облака черноты окутывали леса и дорогу, но отсюда они казались длинными сумеречными тенями от деревьев.
Я выскочил на середину дороги, тормознул попутку и заставил водилу принять меня, полностью окровавленного, пообещав почти все свои деньги взамен. Водитель был недоволен тем, что я испачкал его сиденья, и тем, что полицейские могли задать очень много вопросов. Он не хотел сойти за соучастника, но я был настолько перепуган, что нашёл слова, убедившие водителя рискнуть своей свободой.
Когда мы убрались от тех проклятых мест на добрые сотни километров, когда я увидел яркие неоновые вывески своего города -- я с облегчением выдохнул. Кажется, я спасся. Кажется, я смог убежать от казни.
Хоть усталость одолела меня, я отказался ночевать у себя дома в одиночестве. Тогда я заявился к другу на квартиру, наспех вымылся, выкинул свою перепачканную куртку с ликом Иисуса. Кровь так сильно въелась, что выстирать её уже было невозможно. Друг дал свою старую одежду. Я всё ему рассказал, не рассчитывая на то, что мне поверят.
Те дни я помню, как в тумане. В любой тени мне мерещились шаги, тяжёлое дыханье. Не находя себе место, я заливал в глотку литры алкоголя, дававшего недолгое облегченье, недолгий сон, наполненный кошмарами.
Мне повезло, что мои друзья отнеслись с пониманием, помогли справиться с этим состоянием и прийти в себя. С работы уволили. Но я попросту не мог первое время занимать свой разум чем-то сложным. Только покупка нового байка, несколько далёких путешествий нашей команды, бары и красивые женщины постепенно вернули меня на землю. Только тогда я осмелился заглянуть в новостные сводки. Однако ни о граде, ни о шторме, ни о темноте, ни даже о нашествии саранчи не было никаких сведений, сколько бы позднее я не искал в сводках районных газет. Более того, в архивах на сайтах прогноза погоды в те дни цифры показывали безветренную сухую жару. От этого я испытал крайнее замешательство. И, если бы не испачканная кровью одежда, которую видели и мои друзья – я бы счёл тот случай за временное умопомрачение. Я перечитал множество версий Ветхого Завета, включая самые редкие. Это же в своё время делал и мой брат. Он стремился докопаться до истины. И ему это удалось. Так он нашёл место, где жил его демонический Господь. Так он решил присоединиться к безумным сектантам, жившим с библейским чудовищем бок о бок десятилетиями, в надежде на очищение грехов и райскую жизнь. Но нашёл он в тех тёмных лесах лишь погибель…
Я утерял здоровый сон. Я не могу жить в тишине – только в самом центре города, рядом с оживлённой дорогой. Во время путешествий стараюсь держаться подальше от глухих деревень или поворотов на грунтовые дороги. Больше никогда я не возвращался в те проклятые места. И ни за что бы не вернулся вновь. Даже в мыслях я стараюсь не делать этого. И стоит только вообразить те события, нарисовать их в памяти… стоит только грому донестись до ушей, или проснуться посреди ночи в кромешной темноте… Как древний ужас тотчас охватывает мой ум неостановимой лавиной, представляя перед моими глазами то, что я тогда по несчастью увидел позади себя в темноте. Теперь я знал, что он существует. Теперь я верил в него. Ведь я узрел то, чего не дано видеть смертному.
Обезумевший лик ветхозаветного Господа.
Много подобного можно найти здесь в порядке ТОПа: https://t.me/emir_radrigez/1059
