CreepyStory

Это перевод истории с Reddit

Генеалогическая книга лежит у меня в руках. Её кожаный переплёт потрескался, стал хрупким, пахнет пылью и чем-то ещё — чем-то древним. Чем-то, что напоминает запах засохшей крови и забытых криков. Мои пальцы скользят по выцветшим именам, каждое из которых является свидетельством наследия, о котором я не просил, но избежать которого не могу.

Меня зовут Эзра Пирс. Я — последний из своего рода.

Утренний свет проникает сквозь занавески нашего скромного дома в пригороде, отбрасывая длинные тени на тёртый деревянный пол. Лилит на кухне, её округлившийся живот мягко очерчивает линию под светло-голубым ночным платьем. Она напевает что-то — наверное, колыбельную, совершенно не подозревая о тяжести истории, которая пульсирует в моих венах.

Я должен был рассказать ей всё до того, как мы поженились. До того, как зачали ребёнка. Но как объяснить наследственный кошмар, который не поддаётся рациональному объяснению?

Мой отец, Натаниэль, никогда не говорил прямо о проклятии. Как и его отец, Иеремия, или его дед до него. Всё всегда было в полушёпоте, в косых взглядах, в том, как старшие родственники замолкали при упоминании определённых имён. Семейное древо Пирсов было скорее хроникой ужасов, чем записками о родословной.

Каждое поколение теряло кого-то. Всегда при обстоятельствах, которые заставляли местные газеты умолкать, полицейские расследования — загадочно останавливаться, а даже самых закалённых следователей — отводить взгляд и качать головой.

Мой прадед, Элиас Пирс, был найден расчленённым в запертом сарае, каждую его кость аккуратно отделили и расположили в идеальной геометрической форме. Ни инструментов, ни объяснений найдено не было.

Мой дед, Магнус Пирс, исчез без следа во время семейного похода в лес. Поисковые отряды ничего не нашли — ни клочка одежды, ни пряди волос. Только небольшой участок земли, на котором явно что-то произошло: круглая обожжённая область, словно что-то горело так сильно, что уничтожило всё вокруг, оставив лишь память о жаре.

Мой отец, Натаниэль? Его нашли в подвале нашего дома. Тело было изогнуто в невозможной позе, глаза широко открыты, но совершенно белые — без зрачков, без радужки, лишь пустые, молочные поверхности, которые, казалось, отражали что-то из другого мира.

А теперь здесь я. Последний Пирс. С женой, которая ничего не знает. С ребёнком, который растёт внутри неё, не подозревая, в какую генетическую лотерею он уже попал.

Генеалогическая книга раскрывается на странице, которую я перечитывал тысячу раз. Из неё выскальзывает старая фотография — семейный портрет 1923 года. Мои предки смотрят на меня с фотографии, их лица жёсткие, лишённые улыбок. Но если присмотреться внимательно — а я смотрел на это бесчисленное количество раз — в их глазах есть что-то ещё. Знание. Ужасное, душераздирающее знание.

Лилит зовёт из кухни:

— Завтрак готов, любимый.

Я закрываю книгу.

Яйца остывают на моей тарелке. Лилит смотрит на меня, её зелёные глаза внимательно изучают меня, в её взгляде читается беспокойство. Она знает, что что-то не так. Она всегда умела замечать едва уловимые сигналы моего молчания.

— Ты опять думаешь о своей семье, — говорит она. Это даже не вопрос.

Я заставляю себя улыбнуться.

— Просто устал, — отвечаю.

Но дело не в усталости. Скорее — в преследующем меня страхе. В ужасе. В ловушке.

Мои пальцы невольно касаются небольшого родимого пятна на внутренней стороне запястья — странного, замысловатого узора, который больше напоминает символ, чем обычный природный знак. Этот знак был на фотографиях каждого мужчины из рода Пирсов, всегда в том же месте, всегда идентичный.

Беременность Лилит уже на седьмом месяце. Ребёнок двигается всё активнее, толкая её кожу так, словно отчаянно пытается выбраться. Иногда, в тихие моменты перед рассветом, я смотрю, как он двигается, и думаю, что он пытается убежать от чего-то большего, чем просто стены её утробы.

Генеалогическая книга остаётся открытой на кухонном столе. Я замечаю, как Лилит украдкой бросает на неё взгляд, её любопытство с трудом скрывается. Она знает, что я неохотно говорю о своей семье. Большинство моих родственников мертвы или пропали, а те немногие фотографии, что остались, хранятся в огнеупорном сейфе в моём кабинете.

— Расскажи мне о своём прадеде, — вдруг говорит она.

Моя рука замирает на полпути к кружке с кофе.

— Там нечего рассказывать, — отвечаю.

Но это ложь. Там есть всё.

Элиас Пирс. Первый задокументированный случай странностей в нашей семье. Он был картографом, постоянно путешествовал в удалённые уголки мира, составляя карты территорий, которые никто раньше не исследовал. Его дневники, те немногие, что сохранились, описывали места, которые не существовали на официальных картах. Места с геометрией, которая не имела смысла. Ландшафты, которые, казалось, дышали.

Его последняя запись, датированная 17 декабря 1889 года, содержала серию всё более тревожных рисунков. Невозможные архитектурные конструкции. Символы, на которые больно смотреть слишком долго. И внизу, дрожащим почерком, который становился всё более неразборчивым:

"Они смотрят. Они всегда смотрели. Карта — это не территория. Территория жива."

Эти слова стали его последними.

Когда его нашли в том запертом сарае, его тело было расчленено так, словно это была сложная механическая головоломка. В отчёте местного шерифа всё выглядело как бред лихорадки. Кости были расположены с математической точностью. Ни капли крови. Никаких признаков борьбы. Только... переустройство.

Лилит дотрагивается до моей руки, возвращая меня в реальность.

— Эзра? Ты меня слушаешь?

Я понимаю, что всё это время просто смотрел в пустоту. Мой кофе остыл, а родимое пятно на запястье внезапно стало горячим. Оно словно горит.

— Со мной всё хорошо, — лгу я.

Но с проклятием никогда не бывает хорошо. Оно всегда ждёт.

А наш ребёнок скоро появится.

Ультразвуковые снимки неправильные.

Не явно, не так, чтобы встревожить врача или техника. Но я вижу это. Лёгкие асимметрии. Невозможные углы. То, как кости плода изгибаются в направлениях, которые анатомически невозможны.

Лилит прикрепила снимки к нашему холодильнику, как гордая будущая мама, показывающая первые изображения своего ещё не рождённого ребёнка. Каждый раз, когда я смотрю на них, мне кажется, что что-то ползёт у меня под кожей. Что-то древнее. Что-то, что наблюдает.

Наш акушер, доктор Хелена Рейес, всегда была профессиональна. Но я замечал, как она смотрит на меня. Не на Лилит. На меня. В её глазах было что-то, от чего у меня стыла кровь.

— Всё идёт... нормально, — сказала она на последнем приёме. Пауза перед словом "нормально" повисла в воздухе, как плохо скрытая ложь.

В ту ночь я снова достал старые семейные документы. Между хрупкими страницами генеалогической книги я нашёл письмо. Бумага была настолько старая, что крошилась по краям, но чернила остались чёткими. Письмо было написано моим дедом Магнусом, адресованное никому и каждому:

"Ребёнок всегда приходит. Ребёнок всегда был на пути. Мы — лишь сосуды. Носители. Род требует своего продолжения."

Какой род? Продолжение чего?

Лилит спит рядом со мной, её дыхание глубокое и ровное. Её живот поднимается и опускается, а форма под ночной рубашкой движется так, что это кажется... осознанным. Преднамеренным.

Я снова касаюсь родимого пятна. В лунном свете, струящемся через окно спальни, оно выглядит не как пятно, а как карта. Карта в никуда. Или повсюду.

Последние фотографии моего отца Натаниэля хранятся в запертом ящике моего кабинета. Я редко на них смотрю, но сегодня всё кажется другим. Что-то тянет меня к ним. Зовёт.

Фотографии странные. Не из-за того, что на них изображено, а из-за того, чего там нет. На каждом семейном портрете, начиная с давних времён, есть пустое место. Всегда в одном и том же месте. Будто что-то было намеренно стерто. Удалено.

Но удалено ещё до того, как фотография была сделана.

Ребёнок бьёт изнутри. Сильно.

Так сильно, что Лилит не просыпается, но я вижу, как её живот искажается. Форма, выпирающая наружу. Не как обычное движение плода. Скорее как что-то, пытающееся прорваться.

Что-то, что хочет уйти.

Или что-то, что пытается войти.

Я закрываю глаза, но всё ещё вижу карту. Территорию. Родимое пятно пылает, словно клеймо.

Наш ребёнок скоро появится.

И я боюсь того, что придёт.

Старые записи из архива суда разложены на моём столе, образуя карту боли, нарисованную выцветшими чернилами и хрупкой бумагой. Я занимаюсь исследованием нашей семейной истории уже несколько недель, движимый не просто любопытством. Скорее — жаждой выжить.

Каждый мужчина из рода Пирсов за последние пять поколений умер или исчез до 35-летия. Это не совпадение. Больше не может быть.

Мой отец Натаниэль. Умер в 34. Мой дед Магнус. Пропал в 33. Прадед Элиас. Найден расчленённым в 35.

Этот узор слишком точен, чтобы быть случайностью.

Я собрал газетные вырезки, судебные документы, медицинские записи. Это не драматичные, сенсационные доказательства, которые можно было бы ожидать, а скорее тихий, бюрократический след разрушений. Полицейские отчёты с пропавшими страницами. Протоколы патологоанатомов с ключевой информацией, вычеркнутой чёрным маркером. Страховые выплаты, которые никак не сходятся.

Лилит часто заходит ко мне по ночам, видя, как я сижу среди этих документов. Она больше не задаёт вопросов. Просто приносит мне кофе, смотрит на меня своими зелёными глазами, в которых словно спрятано больше понимания, чем она готова показать.

— Комната для ребёнка почти готова, — говорит она мягко, ставя кружку рядом со мной.

Я поднимаю голову. Дверь в детскую приоткрыта. Бледно-жёлтые стены. Тщательно подобранная мебель. Всё идеально. Слишком идеально.

— Ты когда-нибудь задумывалась, — спрашиваю я, — почему одни семьи будто помечены трагедией?

Она садится рядом, её беременность делает движения осторожными, размеренными.

— Просто неудачники, — отвечает она.

Но я знаю, что дело не в удаче. Что-то течёт в нашей крови. Что-то, что не заботится ни о любви, ни о надежде, ни о той тщательно выстроенной жизни, которую мы с ней построили.

Родимое пятно на моём запястье пульсирует. Не больно. Просто... напоминает о себе. Постоянно.

Я достаю самый пугающий документ. Психологическая оценка моего деда Магнуса, проведённая за два месяца до его исчезновения. Заметки психиатра написаны сухим, отстранённым тоном:

"Пациент демонстрирует крайнюю паранойю по поводу семейного «проклятия». Проявляет сложную иллюзию систематического разрушения семьи. Фиксируется на биологическом детерминизме. Не проявляет признаков шизофрении, но настойчивое воображение унаследованной травмы указывает на глубокие психологические механизмы."

Унаследованная травма. Эти слова эхом звучат в моей голове.

Что, если разрушение нашей семьи не связано с чем-то сверхъестественным? Что, если это что-то более зловещее? Генетическая предрасположенность к саморазрушению? Психологический узор, настолько глубоко укоренённый, что каждое поколение бессознательно воссоздаёт одну и ту же историю потерь?

Рука Лилит касается моего плеча.

— Пойдём спать?

Я киваю, но мои мысли далеко. Я считаю. До родов осталось шесть недель. У меня есть шесть недель, чтобы понять, что происходит с нашей семьёй.

Шесть недель, чтобы разорвать цикл, который пожирает поколения.

Шесть недель, чтобы спасти нашего ребёнка.

Если я смогу.

Исследования поглощают меня.

Я взял отпуск на работе, и мой кабинет превратился в импровизированный исследовательский центр. Генетические отчёты. Психиатрические заключения. Медицинская история нашей семьи за последние сто с лишним лет. Каждый документ — ещё один кусок ужасающей головоломки.

Доктор Хелена Рейес согласилась встретиться со мной лично. Она — генетик, специализирующийся на наследственных психологических расстройствах, её мне порекомендовал коллега, который заподозрил, что в истории нашей семьи есть что-то... необычное.

Её кабинет стерильный, идеально организованный. Совсем не такой хаос, как мой собственный рабочий стол.

— Семья Пирс представляет собой уникальный случай для изучения, — говорит она, передвигая ко мне папку с документами. — Поколенческие модели саморазрушительного поведения, преждевременной смертности и, как кажется, повторяющийся психологический профиль.

Я подаюсь вперёд:

— Какой профиль?

Она колеблется, её профессиональная отстранённость дрожит на мгновение.

— Склонность к рискованному поведению. Постоянная паранойя. Документированная неспособность к долгосрочным эмоциональным связям. Каждое поколение, по-видимому, бессознательно воссоздаёт травматическую семейную динамику.

Мой дед Магнус. Мой отец Натаниэль. Их жизни были серией разрушенных отношений, изолированных существований, карьеры, прерывавшиеся внезапными, необъяснимыми провалами. А я? Я боролся с этим узором. Женился на Лилит. Построил стабильную жизнь.

Или мне так казалось.

— Есть ещё кое-что, — продолжает доктор Рейес. — Мы выявили редкую генетическую мутацию. Не такую, что вызывает конкретное заболевание, но вариацию, влияющую на нейронные пути, связанные с восприятием угрозы и реакцией на стресс.

Она показывает мне сложную генетическую карту, где хромосомные вариации выделены клинически-синим цветом.

— Проще говоря, — объясняет она, — мозг вашей семьи работает иначе. Вы неврологически настроены на постоянное восприятие угрозы. Представьте себе, что вы живёте с постоянным ощущением, что вот-вот произойдёт что-то ужасное. Каждую. Единую. Секунду.

Я знаю это чувство слишком хорошо.

Лилит сейчас на восьмом с половиной месяце беременности. Ребёнок может родиться в любой момент. И всё, о чём я могу думать, — это узор. Проклятие. Генетическое наследие, которое, кажется, охотится за нашей семьёй, как хищник.

Этой ночью мне снится сон.

Не о монстрах или сверхъестественных сущностях. А о простой, ужасающей истине:

А что, если настоящий ужас внутри нас? Закодирован в нашей ДНК?

Что, если наш ребёнок уже помечен?

Схватки начались в 3:17 утра.

Лилит сжимала мою руку с такой силой, что пальцы онемели. Её дыхание оставалось ровным, несмотря на боль. Родильная палата казалась всё меньше с каждой минутой, белые стены будто сжимались вокруг нас.

Доктор Рейес была там. Не наш обычный акушер, а генетик, которая изучала наш случай. Её присутствие казалось намеренным. Просчитанным.

— Всё проходит нормально, — сказала она. То же самое, что она говорила раньше. Но ничего в нашей семье никогда не было нормальным.

Часы тянулись медленно. Ритмичный писк мониторов. Тихий шелест медицинских инструментов. Мои мысли вновь и вновь возвращались к исследованиям. Генетическим маркерам. Истории нашей семьи, полной разрушений.

В 11:42 утра родился наш сын.

Его здоровый крик прорезал стерильный воздух больницы. Нормальный. Идеально, чудесно нормальный.

Доктор Рейес провела стандартные анализы. Анализы крови. Генетический скрининг. Я наблюдал, весь напрягшись, ожидая малейшего знака того проклятия, что преследовало мою семью поколениями.

Ничего.

Недели превратились в месяцы. Наш сын, Габриэль, рос сильным. Здоровым. Никаких признаков психологических надломов, которые разрушали моего отца, моего деда, наших предков. Никаких загадочных исчезновений. Никаких необъяснимых трагедий.

Я предоставил доктору Рейес все медицинские документы. Полные отчёты. Психологические оценки. Каждый документ — доказательство того, что Габриэль совершенно нормален.

— Эти генетические маркеры, — однажды спросил я её, — эта предрасположенность к саморазрушению?

Она выглядела уставшей, профессиональной.

— Иногда, — сказала она, — разорвать цикл возможно. Не через сверхъестественное вмешательство. А через понимание. Через выбор.

Лилит нашла меня однажды ночью, окружённого старыми семейными документами. Генеалогической книгой. Газетными вырезками. Медицинскими записями, которые столько времени поглощали меня.

— Ты готов? — спросила она.

Я понял, что она имела в виду.

Той ночью я разжёг огонь в нашем дворе. Смотрел, как бумаги скручиваются и горят. История разрушений. Груз унаследованной травмы. Превращаются в пепел.

Габриэль играл неподалёку, смеясь. Невинный. Не зная, какую тьму я сжигаю.

Впервые за поколения мужчина из рода Пирсов будет жить. По-настоящему жить.

С проклятием было покончено.

Подписывайся на ТГ, чтобы не пропускать новые истории и части.

https://t.me/bayki_reddit

Подписывайтесь на наш Дзен канал.

https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Заведующий психиатрией отложил отчёт и уставился на доктора:

— Ваше мнение?

Доктор помялся.

— Фантасты допускают путешествия во времени. А если пациент не перемещался… Был же Вольф Мессинг. В Болгарии, говорят, живёт некая женщина…

— По тонкому льду ходите, товарищ!

Заведующий подошёл к окну, словно проверяя, не стоит ли снаружи чёрный фургон.

— «Пророчества» пациента опасны. Какое «СНГ», какой капитализм?! А про двадцатые годы чего наплёл! Пандемия? При современном развитии медицины? Про войну — вообще ни в какие рамки…

— Назначаем лечение?

— И самое радикальное!

Перед выходом доктор протянул руководителю бумажку:

— Это про 2025 год. Не решился включить в историю болезни.

Прочитав пару строчек, заведующий оцепенел.

Я, конечно, не забывал про нее. Как вырос, сам в город перебрался. Работу нашел, квартиру снял. Но каждое лето – как штык, на дачу. Помогаю ей там с огородом, по дому что подправить, ну и просто поболтать по душам. Она у меня женщина простая, но мудрая, всегда дельный совет даст.

Читайте нас на Дзен: https://dzen.ru/id/672b199105b3524a4c405fb4

Вот и в этот раз приехал, как обычно. Неделю жили душа в душу. Я ей там забор подлатал, крышу поправил, дров наколол. Она мне пирогов напекла, вареньем своим фирменным угостила. Сидим вечерком на веранде, чай пьем, звезды считаем. И тут она мне говорит: "Слушай, внучок, что-то мне нехорошо. Сердце прихватывает." Я, конечно, перепугался. Говорю: "Бабуль, давай скорую вызову?" А она ни в какую. "Не надо, - говорит, - само пройдет. Полежу немного."

Ну, что делать? Уложил я ее в постель, таблетку дал. Вроде уснула. А мне не спится. Хожу по дому, места себе не нахожу. Вдруг слышу – стук в дверь. Я к двери: "Кто там?" А в ответ – тишина. Открываю – никого. Странно, думаю.

Закрыл дверь, вернулся к бабушке. А она лежит, глаза открыты, и смотрит в потолок. Я к ней: "Бабуль, ты чего не спишь?" А она молчит. Я ее за плечо легонько трогаю, а она как закричит! Да так жутко, что у меня волосы дыбом встали. "Не трогай меня! - кричит. - Уйди!" Я в шоке стою, не знаю, что делать. Потом вроде успокоилась. Говорит: "Померещилось мне что-то. Иди спи, внучок."

Я, конечно, не уснул. Сидел рядом с ней до утра. А утром она встала, как ни в чем не бывало. Бодрая такая, веселая. Я ей про ночной случай рассказал, а она смеется: "Да приснилось тебе, наверное." Я вроде и сам уже не уверен, что это наяву было.

Но с того дня начались странности. Бабушка стала сама не своя. То забудет что-нибудь, то разговор не поддерживает, то вдруг ни с того ни с сего заплачет. Я ей: "Бабуль, что случилось?" А она молчит, только головой качает. И холодом от нее веять стало, как от покойника.

А в один день и вовсе пропала. Утром просыпаюсь – ее нет. Я по всему дому, по огороду – нигде нет. Соседей спрашиваю – никто не видел. Я уже в панике, хотел в полицию звонить. И тут, смотрю, идет моя бабуля из-за сарая. Грязная вся, в земле, волосы растрепанные. Я к ней: "Бабуль, ты где была?" А она смотрит на меня мутным взглядом и говорит: "Там... В земле... Холодно..." И опять замолчала. Я к ней прикоснулся, а она вся как ледышка.

Я ее домой завел, умыл, переодел. А сам думаю: "Что-то тут нечисто." Решил я за ней проследить. Ночью не сплю, прислушиваюсь. И вот, слышу, она тихонько встала и вышла из дома. Я за ней. А она – прямиком к старому колодцу, что у нас на участке. Заброшенный он, лет сто им никто не пользовался.

Я за ней, крадусь, как тень. Подхожу ближе, а она уже у колодца стоит. Наклонилась над ним и что-то бормочет. Я прислушался, а там слова какие-то непонятные, жуткие. И вдруг она как закричит: "Возьми меня! Я готова!" И в колодец – прыг!

У меня сердце в пятки ушло. Я к колодцу, заглядываю, а там темнота, и только плеск воды слышен. Кричу: "Бабушка! Бабушка!" А в ответ – тишина. И вдруг из воды пузыри подниматься начали. Прям забурлили до пены. И сквозь них медленно что понимается. Пригляделся — голова! С длинными спутанными волосами. А потом я увидел глаза… Глаза эти своими бельмами на меня зло посмотрели.

И тут я чувствую, как из колодца могильным холодом веет. Страх сковал меня по рукам и ногам, я не могу ни пошевелиться, ни слова вымолвить. А эта тварь из воды на меня все смотрит.

Не знаю, откуда силы взялись, но я рванул что было мочи. Бежал, не оглядываясь, пока не добежал до дома. Заперся на все замки, забился в угол и сижу, трясусь. А в голове только одна мысль: "Что это было? И где моя бабушка?"

До утра я так и не сомкнул глаз. А как рассвело, сразу же собрал вещи и бегом из этого проклятого места. По дороге вызвал полицию, рассказал им все, что случилось. Они, конечно, мне не особо поверили, но проверить поехали.

Через несколько часов мне позвонили. Сказали, что нашли в колодце тело моей бабушки. Она, оказывается, уже около трех дней как была мертва.

После эти слов у меня от страха аж холодный пот на лбу проступил. Получается, что все последние дни я с мертвой бабкой в доме находился. Или с чем-то, что ею притворялось.

Читать по порядку здесь.

Часть вторая. Дорога из желтого кирпича

1.

— Что такое Улей, человек?

— Я толком не знаю, дедушка. Я из села, в городе бываю редко. Новости не смотрю.

— Рассказывай, что знаешь.

— Это городской район. Там живут эти… ну… ваши. Все вместе. Такой квартал единомышленников, одной крови…

— Я не понимаю.

— Город в городе. Там живут Нечистые.

— Спасибо за уточнение, Снежный ангел.

2.

Смена имиджа или ребрендинг нравился только начальству. Патрульных новая аббревиатура из трех букв раздражала. Арсен заполняя протоколы постоянно путал СБД или СДБ. И часто выходил смотреть, что написано на служебном форде. Садился, брал ручку и опять начинал сомневаться, вздыхал и снова выходил. И так по два-три раза. В конце-концов написал СБД ручкой на запястье, там где щупают пульс и время от времени надпись обновлял. Вот и сейчас он рассматривал ее и ручкой рисовал виньетки вокруг. Хотелось кушать. Еда заканчивалась удивительно быстро, а Жорик только смеялся над муками друга.

Его неизменный напарник Жора ел мало, зато любил новости и сейчас тоже не спеша листал газету, которую купил на заправке неподалеку. Радар, целью жизни которого была ловить любителей ездить побыстрее молчал уже восемь часов. Шоферюги вдруг стали примерными и законопослушными. Неудивительно, в такую пургу.

— Эх, невезуха, — пожаловался Арсен и вздохнул. — Они моргают там друг другу и оттормаживаются перед нашим поворотом. Не заработаешь ничего. Только активисты на заправке кофе жрут литрами. Чего они там ждут?

Жора пожал плечами, ему было всё равно.

3.

— Все в одном месте? Почему?
— Так решил народ. По всему миру так. Закон о Нечистой Крови. Дедушка, не смотри на меня — я человек маленький.
— Что за закон? Подробнее.
— Откуда мне знать? Сходи в библиотеку. Или в милицию. Там все законы знают. А я просто самогон варил. Я с Бабой из ваших дружил — мне всё равно кто деньги платит.

4.

Для Жорика работа уже закончилась, не хотелось напрягаться. Еще четыре часа и на базу СБД, там в душ, переодеться в цивильное, запрыгнуть в машину и домой отсыпаться. Зачем ловить этих бедолаг сейчас? Метель метёт во всю. План по протоколам выполнен, пора и честь знать. Взяток все равно не возьмешь, камера в машине фиксирует все разговоры и шоферюги со своими ходят, иногда даже скрытыми. Чистота и прозрачность.
Место у них было хорошее, заброшенная автобусная остановка и справа отходит дорога в поселок. Они спрятались за деревянным домиком, служившим местом встречи дальнобойщиков и дешёвых женщин, но сегодня не появлялись ни те ни другие. Какой дурак выходить в такую погоду.
— О хо-хо, — опять вздохнул Арсен, мимо пролетел грузовичок, но все в рамках приличия, еще и улыбается, — чувствую себя плечевой. Никому не нужной и старой. А еще четыре часа так сидеть, я бы оформил пару протоколов, а ты?
— На базу хочу, — зевнул Георгий, — зачем мне эти упыри в конце смены. Я лучше домой, там тепло, — он вздохнул, — и пиво. А здесь нас заметёт с головой через пару часов и придётся эвакуатор ждать. Поехали лучше на станцию, там убирают. И у меня скидка накопилась на пару бесплатных хот догов.

5.

— Как давно основали Улей?
— Не знаю я. Лет десять? Или пять? Говорю же, дедушка, в библиотеку тебе нужно за знаниями, а не ко мне. В милицию не советую все-таки.
— Ничего не понимаю.
— Что не понимаешь, дедушка?
— Не припомню я такого. Кожный год выходили со Снежкой и ни слуху ни духу о том Улье. А ты говоришь десять лет уж.
— Я говорю «библиотека». Чего мне верить, я институтов не заканчивал.

6.

Ночью сильно похолодало и мороз был таким лютым, что стали находить замерзших бомжей на улицах. Погода за пару часов изменилась радикально. Снежная буря бушевала целую ночь. Дороги замело и не хватало снегоуборочных машин. Судя по новостям машины вне города вставали в заторы целыми колоннами. Арсен уже собрался ответить напарнику пожёстче и замолк, глядя в зеркало заднего вида. Из леса, который окружал проселочную дорогу шатаясь выходил человек.
— Накаркал, — сказал Георгий, — нечистый идет. Вот тебе и упырь в конце смены.
Арсен уже кряхтя доставал из кобуры пистолет, действительно, нужно было ехать за хот-догами. До пришельца было еще метров двести, но нечистые могли передвигаться молниеносно.
— Думаешь?
Человек вышел из леса и брел к ним раз за разом проваливаясь в сугроб. Ветер подталкивал его в спину, но больше мешал, чем помогал. То одна ногу уходила под снег и только он выдирал левую, то под снег уходила правая. Шапку он потерял еще в лесу и снег сейчас прятал волосы под белым пушистым мехом.
— Жена говорит, что у меня дурной глаз и сегодня я с ней согласен, наверное дедушка был с нечистой кровью, оставил наследство, — бормотал Жорик, поглядывая в зеркало.
Он тоже вооружился и проверял пистолет, не переставая говорить:
— Так вот. Я если брякну какую глупость, то она исполняется. Особенно то, чего не ждешь. Если прямо закажешь — не будет ничего, так не работает. Но если упомянешь упыря между слов — вот тебе, нате! Ползет.
— Я не уверен, что это нечистый. Больше похоже на человека, которого жестоко избили. А за неоказание помощи сам знаешь штрафом не отделаешься, я пошёл.
Он открыл дверцу и втянув живот, вылез наружу. Снежные комья как пули полетели в теплоту салона и милиционеру за шиворот. Арсен поежился и подумал о домашнем борще, который приготовила жена и на секунду стало легче.
— Мужчина! С вами все в порядке? Вам нужна помощь?

7.

— Значит пойдем в библиотеку. Поможете мне?
— Дедушка, может пургу переждем?
— Нет времени ждать. Карачун долго прикрывать не будет. Ангел? Ты поможешь? Вот и хорошо. Можешь не отвечать.

8.

Ветер выл как голодный волк. Тучи смотрели сверху вниз медведями, а острые хлопья снега резали лицо острыми кинжалами. Погода ухудшалась с каждым часом, уничтожая настроение и дороги.
Мужчина остановился пошатываясь и только Арсен успел подумать, что все-таки спасает сельского алкаша, когда тот по-звериному закричал и разрывая рубашку на груди упал лицом в сугроб.
— Стой! — крикнул напарник, выскакивая со своей стороны, но Арсен уже бежал на помощь потерпевшему. Жорик нервно огляделся по сторонам, но не заметил мелькнувших теней за деревьями, захлопнул водительскую дверцу и побежал за другом.
Человек на земле дергался в конвульсиях и когда они перевернул его на спину ужаснулись открывшейся картине. Голая грудь уродливо располосованная: от левой руки до правой тянется рваный глубокий и толком не успевший зажить шрам.
— Вас пытали? — крикнул Арсен. Он уже стоял на коленях рядом с телом, пытаясь поднять мужчину и сам медленно погружался под снежный наст. Почему в критических ситуациях приходят в голову только такие глупые слова? Может потому что большинство тупеет под воздействием стресса? Вот Жорик, серой массой никогда не был, например, поэтому и действовал не стандартно. Он, высоко задирая ноги, подошёл, оглядываясь по сторонам, и, не выпуская пистолет, схватил Арсена. За минуту зимний бушлат из черного стал белым.
— Ты что! — Арсен сопротивлялся когда его потащили за ворот в сторону, но Жорик только пыхтел от натуги и ругался. Отбросил Арсена в сторону и щелкнул предохранителем «Ярыгина».
— Тут что-то не так, брат! Говорю тебе. Что-то не так, я чувствую мягким местом. Отходи к машине!
Правая нога провалилась под снег и он замахал руками, чуть не выстрелив.
— Это не упырь! — крикнул обиженно Арсен и поднялся. — Ещё раз так сделаешь…
— Стой! — крикнул Жорик. — Руки вверх! Быстро вышел оттуда!
За домиком кто-то прятался и теперь Арсен тоже заметил темную фигуру и взял ее на мушку.
— Видел? — прошептал Жорик. — Медленно отходим к машине, там рация и бронированные стекла. Только медленно, без паники. Постарайся выстрелить первым.
Тело на земле забулькало и затрепыхалось, как рыба на берегу.
— А этот?
— Это приманка, точно тебе говорю!
Приманка забилась еще сильнее, орошая снежный покров желтыми рвотными массами. Арсен отскочил, скривившись. Жалость — жалостью, а брюки потом отстирывать придется.
— Стоять на месте! — кричал напарник, — Стоять на месте, я сказал тебе!
Ветер усиливался толкая служителей дорог в спину, завывая протяжно, даже сквозь снег в ушных раковинах.
— Оставь его! Оставь здесь что-то нечисто! Арсен отходим!
Арсен стоял, пошатываясь под злыми толчками ветра, и видел, как замер человек, перевернувшись на спину, как вытянулся и оскалил рот, покрытый остатками еды, а снег уже заметал его, скрывая физиологические последствия рвоты.
— Он заразный как минимум! Вызови врачей, если хочешь, но вон тот тип мне совсем не нравится! Я читал в новостях про новый вирус из Индии, который распространяют бездомные нечистые и мне не хочется стать первым зараженным у нас! Стоять!
Он так заверещал, перекрывая вой ветра, что Арсен забыл про больного, заживо засыпаемого снегом и уставился на приближающуюся фигуру. Сразу отметил, что человек очень крупный и несмотря на вес идет по снегу он ровно, не проваливаясь, не отступаясь и буря ему не помеха. Он шел в сторону стражей и руки традиционно поднял вверх, но боялись почему-то они.
— Стой на месте! — закричал Жорик, — Стой или буду стрелять! Я знаю кто ты!
Арсен тоже направил табельное в нужную сторону и отмахивался от снега одной рукой. Кажется и он что-то припоминал. Что-то что ему читал напарник, что-то рассказывала жена на кухне, что-то ухватил мельком по телевизору. И до него дошло!
— Стоять! Руки вверх или стреляю!
Чудовище из Заречья остановилось.
— Руки не опускать! Только сделаешь движение вниз и получаешь в лоб из двух стволов!
Чудовище из Заречья не опускало руки. Погода не давала его рассмотреть, но Стражи знали с кем столкнулись. С тем, о ком судачит Город. С тем, на кого разосланы ориентировки.

9.

— Я должен понять, что происходит, поэтому мы пойдём наверх. Карачун даст нам немного времени.
— Нам нужна машина, если вы хотите в город.
— Я найду машину, ты за рулем. Ангел нас прикроет. И главное… Ангел, ты слушаешь? Никого не убивать. Мы не можем вредить людям. Это противоречит нашей природе и понятиям. Напугать, но не убивать. Разберемся, найдем Касьяна — накажем и вернемся. А потом нам с ними еще жить. Поэтому никаких убийств. А тебе человек я бы советовал скрывать лицо.

10.

— Ближе подойди! Руки не опускай и сделай два полных шага!
Проклятый снег не давал разглядеть лицо. «У него должна быть борода», — думал Арсен, — я помню это. Длинная, белая борода до пояса».
Нечистый сделал как его просили и бороды у него не было. Стражи охнули. Лицо нечистого облепило снегом, рисуя снежные усы, огромные белые брови, красные щеки — но борода сосулькой не свисала вниз. Он безразлично смотрел вперёд — не просил, не нападал, не убегал. Безразличный убийца, маньяк нового, нечистого типа.
— Как ты мог? — сказал Арсен, он совершенно забыл про больного под ногами, сейчас только одна мысль занимала стража. — Как ты мог? Детей убить! Я ведь сидел у тебя на коленях, ты старый урод! Зачем?
Задержанный нечистый вздрогнул. Слова задели его и он посмотрел на Арсена. Широко открылись глаза, высунулся язык, облизывая снег на замерзших губах.
— Стоять! — вдруг закричал Женька и затряс стволом перед лицом нечистого. — У меня серебряные пули!
Нечистый медленно покачал головой, и снег посыпался с головы на плечи.
— Нет. — голос у него был спокойный, даже ленивый. — Это у него серебряные пули.
И он мягко кивнул. В спину Арсену уперлось что-то твердое, и он ойкнул как ребенок. Женька перевел пистолет ему за спину и обратно, на пленника, потом опять за спину.
— Опусти оружие, — сказали из-за спины — Медленно.
Он послушался и сделал как его просил голос.
— Забери.
За пистолет дернули и Арсен отпустил оружие, не сопротивляясь. Существо, которое недавно корчилось в судорогах, разрядило пистолет и выкинуло обойму в лес. Потом не вставая подползло к Женьке и требовательно вытянуло белую руку.
— Отдай, — резко сказал голос из-за спины, — тогда будешь жить.
Существо молча тянуло руку. Женька выругался и беспомощно посмотрел на Арсена. Скривился, щёлкнул предохранителем и бросил пистолет в снег.
— Забирай.
— Характер, — сказал нечистый и кивнул, — уважаю. Помню тебя. Ты танк в подарок хотел, но так и не получил. Но просил каждый год, упорно добивался своего и не сдался. Ты — молодец.
Прислужник подполз к пистолету, разрядил его тоже и посмотрел на нечистого. Тот кивнул и оружие полетело прочь. «Как же я потерю табельного оружия объяснять буду», — подумал Женька тоскливо.
Здоровяк смотрел на них с легкой улыбкой, чуть наклонив голову. Существо поднялось и отряхнуло снег, как собака. Преданно посмотрело на хозяина.
— Молодец, ангел, ты всё сделал правильно. Ведите их в лес!
Арсена ткнули в спину и он обернулся. Человек в маске смотрел на него и тыкал двустволкой между лопаток. Единственный из троих он скрывал свое лицо.
— Ты же сказал я буду жить! — крикнул Женька.
— Бегом! — закричал человек в маске. — Руки за голову и пошли в лес!
Они послушно потрусили вперед.

11.
Арсен смотрел на плачущего напарника, и думал о том, что хочет кушать. Как-то это неправильно смотреть на своего голого друга и думать о еде. На заправке можно налить себе горячий, обжигающий кофе и взять к нему длинную, как палку, пахнувшую колбасой, сыром и горячим тестом багетку, которая хрустит во рту. Ну или пироженку взять с белым кремом и клубничкой наверху — тоже вариант, только зубы в последнее время беспокоят — кипятка хлебнешь на правую сторону и зубная боль мучает полдня, сладким заденешь зубчик и мучаешься. Что-то библейское: согрешил и сразу отвечаешь за это. Выпил холодной Колы? Добро пожаловать в ад.
Что же он такого сделал сегодня, чтобы быть привязанным к дереву в лесу, вдали от Города, вдали от любимой заправки и менее любимой жены? Здесь только нечистые и его бедный напарник.
Они шли полчаса, пока дорога и служебная машина не скрылись окончательно в белой пыли снега. Шли, спотыкаясь, проваливаясь в снег и выбирались из него боясь опустить руки. Потому что нечистый в маске подгонял их, толкал стволом в спину и угрожал пристрелить, а они каждую секунду ждали, когда же дрогнет палец и грохнет случайный выстрел. Снежная тварь с разрезанной грудью не отставала и шутя кидала в спины стражам закона снежки. Крутила в руках белый шарик и время от времени запускала его в одного из пленников. Третий, и самый здоровый, шёл молча и только иногда, после удачного броска, смеялся.
А потом он приказал одного привязать к дереву, а второго раздеть. Удивились даже его нечистые слуги.
— Нет, — сказал, а точнее попросил Арсен, он был уверен, что разденут его. Он ведь такой красивый и загар у него морской, тепло-коричневый.
— Точно, — кивнул начальник и показал на Арсена. — Толстого привязать к берёзе. Труса раздевать.
Он бросил на землю спортивную сумку, которую все это время тащил и открыл замок. Заглянул внутрь и вытащил рулон скотча.
Жорик бросился бежать. По английски, не прощаясь, он развернулся и постарался уйти. Да, глупо, и без шанса на победу — но он хотя бы попытался. Тот кого называли «ангелом» был больше похож на живого мертвеца, но двигался он как чёрный спринтер — быстрый и резкий. В два прыжка догнал беглеца, повалил его лицом в снег и несколько раз ударил кулаками в боки, для профилактики. Схватил за ноги и потащил обратно тело, которое уже не сопротивлялось. Арсен наблюдал за происходящим с ужасом, который не давал ему двинуться с места. Тот ужас, который блокирует все мотивации и отрезает попытки. Страх зверя загипнотизированного удавом, который покорно ждет приближения шипящего хозяина.
Арсен покорно дал отвести себя к дереву, покорно снял шапку и куртку, покорно руки отвел назад и обвил их вокруг ствола. Человек в маске подошел и начал заматывать его скотчем, как куколку бабочки.
— Стихи любишь? — лениво спросил главный. Он забрал ружье у маски и повесил через плечо и лениво наблюдал за действиями слуг. — Вот я люблю. Мне дети постоянно рассказывали. Одно и тот же, правда, год за годом. Про Новый Год, про Снежку, иногда про дедушку-вождя какого-то, но попадались оригиналы и «вирши» приносили необычные. Про белые берёзки, например. Рассказать?
Разорванный поставил Жорика на ноги дал пару пощечин для устойчивости. Тот теперь стоял покачиваясь, пуская слюни и безразлично разглядывал привязанного к тоненькой березке друга.
— Я продолжу, — сказал главный и Арсен поднял голову. Теперь он видел кто это. Это был именно тот, о ком он подумал. Отсутствие бороды, лысая голова и мощное телосложение не скрывало возраст. Это старик. Очень древний старик. И Арсен его помнил, они встречались в детстве и не раз. Тот самый Дед. А Дед вдруг начал декламировать до боли знакомый стих. Любимый стих Арсена, тот которым он козырял на всех праздниках, вплоть до окончания школы. Неизменный успех среди учителей. Неизменный триумф у родителей, в семье и даже одноклассникам нравилось. А началось всё с детского сада — выпускная группа. Именно тогда они с мамой выучили короткое, но очень красивое стихотворение косвенно связанное с Новым Годом. Именно его сейчас читал старый нечистый.

Учись у них — у дуба, у берёзы.
Кругом зима. Жестокая пора!
Напрасные на них застыли слезы,
И треснула, сжимаяся, кора.
Все злей метель и с каждою минутой Сердито рвет последние листы,
И за сердце хватает холод лютый;
Они стоят, молчат; молчи и ты!
Но верь весне. Её промчится гений, Опять теплом и жизнию дыша.
Для ясных дней, для новых откровений
Переболит скорбящая душа.

— Афанасий Фет! — закончил нечистый, и по клоунски поклонился. — Какая мощь. Какой смысл! Коротко и мудро! Вот только вам молчать не советую! Начинаем сдирать листья с этой березки!
Разорванный схватил Жорика за плечи и одним рывком сорвал с него пальто и отбросил в сторону.
— Холодно? — спросил здоровяк и, не дожидаясь ответа, посмотрел на Арсена. — Как зовут твоего друга?
— Владимир, — простонал Арсен, и Жорик посмотрел на него исподлобья, а бандит засмеялся и махнул рукой — Шапка!
Разорванный влепил напарнику подзатыльник и сорвал теплую шапку ушанку с кокардой. Снег сразу же набросился на черные волосы Жорика, как пчелы на мед. Человек в маске хохотнул, а дед смотрел на Арсена.
— Холодно в руки? Это только начало. Скотч он ведь на морозе как камень резать будет, поверь мне, я знаю. А напарнику еще хуже придется. Каждый раз как ты будешь врать или увиливать и хитрить — он будет лишаться части одежды. Вот такой вот хоровод, дружок. Начнем играть?
Он замолчал и внимательно смотрел на Арсена. Арсен вдруг подумал, что его губы примерзли одна к другой и отлепить их удастся только с кровью.
— Молчание тоже ответ, — кивнул нечистый и махнул рукой. — Продолжим!
— Нет! Нет! — закричал Арсен, а Жора завыл и уклоняясь от рук безобразного споткнулся и упал в снег, откуда его доставали двое, пока дед и Арсен наблюдали. Наконец Жорика привели в прямоходящее положение и даже нежно обтрусили снег с плечей.
— Теперь ясно? — нечистый опять смотрел на привязанного стража и ждал ответа.
— Ясно, — четко и громко ответил он, как учили в академии.
— Вот молодец! — обрадовался нечистый и засмеялся довольный. — Как же зовут твоего молчаливого напарника?
— Евгений Дикисян! Тридцать два года! Не женат! Рядовой страж — патрульный СБД!
— Что такое СБД? Расшифруй!
— Служба Безопасности на Дорогах! Реформированная Дорожная Патрульная Служба!
— Кто такой Страж?
— Реформированный полицейский! Служитель закона нового типа!
— Вот молодец! — повторил нечистый — Теперь ты готов.

12.

— Тебя как зовут?
— Арсен Ли. Тридцать два года! Рядовой страж — патрульный СБД! Женат!
— Слабости?
— Чьи?
— Мои! Твои, конечно! Баб любишь?
— Нет, я женат. Люблю покушать. Труслив. Чересчур исполнителен! В детстве свалился с велосипеда на полном ходу о чем имеется шрам на лбу, скрытый под волосами. Боюсь огромных скоростей. Иногда ленив! Школу закончил середнячком, но учителя любили за исполнительность!
— Ладно, ладно. Останови свои сани, страж. Слишком много бесполезной информации. Будешь так отвечать, твой друг точно не замерзнет. Кстати о холоде.
Нечистый подошел к Арсену и пробормотав что-то бессмысленное, коснулся двумя пальцами его лба.
— Теперь ты не будешь чувствовать дискомфорта, спешить не нужно. Отвечай и рассказывай в своем стиле — подробно и не скрывая.
— А как же…
— Кто? Евгений Дикисян? Тридцать два года, не женат? Он будет надеяться, что его напарник не дурак и отвечает честно. Это все, что ему нужно знать.
— Пожалуйста, меня тоже коснитесь.
— Не будь жалок, Страж, Дикисян. Ничего с тобой не случится. Холод вас не тронет, сейчас он добрый и если будете слушаться, то останетесь без обморожений. Но если твой китайский друг будет юлить — ампутаций не избежать. Обморожения бывают трех видов: легкой степени, средней и тяжелой. Хочешь расскажу подробнее?
— Я не знаю.
— Ну нет, так нет. Не очень и хотелось, только время тратить. Вот Карачун, родственник мой, он бы не только рассказал, но и показал. Кстати, у моего дома очень наглядно все можно посмотреть. Парк Ледяных Фигур. Человек, отведем их на место?
— Может в следующий раз, дедушка? Сейчас нам нужны ответы. И мне бы тоже твое прикосновение не помешало обновить — мерзнуть начинаю.
— Мёрзнуть — это хорошо. Мороз — это жизнь. Главное этой жизнью не увлекаться. Ладно, подойди. Оставь его, он уже никуда от дерева не уйдёт, подойди и получи мое благословение, сын мой.
— Пожалуйста, можно мне тоже вашего благословения? Или хотя бы пальто надеть? Холодно очень.
— Молчи, злыдень. Благословляю тебя Фо… мм человек. А теперь приступим к опросу…
— Говори же быстрее, мой друг замерзает!!!
(Звук удара и приглушенный стон)
— Не торопи, дедушку! Он сам решит, когда ему что делать.
— Ну-ну. Человек. Не обижай собрата и бандану на лице поправь, а то ведь стражи любопытные у нас, так глазами и шарят. Мало им ангела и дедушки с дробовиком. А ещё спешат… Ладно начнем. Слушай меня очень внимательно страж у дерева и не говори, что не слышал. Очень меня обидели в последнее время как люди так и нечистые, поэтому зол дедушка и практически на грани нервного срыва. Я бы не советовал тебе попасть в эту бурю. Примёрзнешь, так что теплая батарея не поможет. Ну да не будем повторяться. Какой год на дворе? Ясно. Какой месяц? Понятно. Не переживай, твой друг всё ещё одет, значит отвечаешь правильно. Вчера к моему дому подъехали вооруженные люди с холодными сердцами и они намеревались уничтожить моё жильё, и меня вместе с ним. Что это было? Не дрожи так, вижу зацепил.
— Не знаю я. Правда не знаю! Откуда мне знать, мы простые патрульные, Жорик тоже не знает.
— Жорик, говоришь? А ну-ка снимите с Жорика ботинки, разговор быстрее пойдет!
— Не надо! Не надо! Не разувайте его! Слышал я что-то краем уха! Спецоперация по вашей поимке была. Отдел по Контролю за нечистыми готовил ее совместно с военными! Все, что мне положено знать! Только слухи!
— Не разувай его, ангел. Вон как друг разговорился, как в старые добрые, да? Так вроде убить они меня собирались, или нет?
— Я не знаю! Скорее нет! В крайнем случае! Вас судить хотят, чтобы народ знал и видел, какие вы, а расстрелять в лесу смысла нет!
— Какие мы? Злые?
— Нечистые! Говорят, что людей вы ненавидите и только ждете, как нас всех уничтожить. Это не я придумал!
— Продолжай, страж!
— А ваше дело очень показательное в этом плане! ОКН ходят и светятся от счастья. Если это правда, то вы настроили против себя весь Город и на этот раз не только людей, ваши тоже не рады. После того, что вы сделали, отношение к Улью и его жителям ещё больше ухудшилось. Я слышал, что будут строить стену, чтобы отделить нечистых от людей. Если это правда — благодарить будут вас.
— Суд говоришь?
— Я так слышал. Хотя если вы еще что-то сделали, тогда даже не знаю. Но убивать нечистых не принято. За шиворот и в Улей без права выхода.
— Улей — это тюрьма?
— Боже мой, не смотрите на меня таким взглядом! Я обычный патрульный и всё… Вы говорили отвечать честно и быстро…
— Ладно, ладно, не нервничай. Дедушка спокоен, как тучка на небе. Говори правду и останешься жив.
— А…
— Вместе со своим милым другом. Отпущу, обещаю. Только картинка у меня в голове не складывается, страж. Почему вы не любите таких как я уже и спрашивать не буду, но, объясни, почему на спецоперацию по захвату нечистого идут люди во главе с Нечистым? Касьян Всемогущий пришёл с ними, и я не успел с ним поговорить, поэтому спрошу у тебя. Почему Касьян Всемогущий вместе с людьми против меня пошел?
— Касьян Предатель?
— Что?
— Касьян Трусливый? Касьян Множество Имен?
— Знаешь его, страж?
— Как не знать, он главный Спикер Улья. Все вопросы решаются через него. Он борется за права ваших и защищает нечистых в глазах людей. А ты, то есть вы, так его некрасиво подставил. Поэтому и пришёл, наверное. Вы его тоже… того?
— Ясно. Спикер значит. Касьян Сладкоголосый. Ну-ну. Что-то здесь не сходится опять. Всегда он нелюдим был, Касьянище. Злой, как снежный буран. Трещал как мороз. Людей сторонился. Нет, я больше скажу — Касьян людей ненавидит, девок любит красть и насильничать. А тут спикер. Посредник, забери его мороз. Главный нелюдим объединил и правых и левых. Чудеса да и только. А не врешь ли ты мне, толстячок? Ангел сними рубашку со стража, пусть потанцует, а то расслабился и уши развесил!
— Нет! Не надо! Не надо! ААА!
— Вот так! Зарядочку изобрази нам! Ручки вверх-вниз! Наклоны! И поживее, а то замерзнешь, это тебе не Армения!
— Перестаньте издеваться! Что вы хотите от нас? Я все что знаю выкладываю! Касьян ваш не добровольно с ОКН связался! Эти ребята умеют убеждать! Жорик не стой, все будет хорошо! Прыгай, вертись, в ладоши хлопай — они тебе не запрещают!
— И как же они его убедили работать против своих?
— Я точно не уверен, но кажется Касьяна крепко взяли за яйцо! Я так слышал!
***

Мой тг - тут. Заходи, если что.