В роскошном фойе элитного жилого комплекса мужчина подошёл к столу в центре помещения. На нём была надета синяя куртка фельдшера скорой помощи, но с логотипом какой-то частной клиники на спине. Консьерж поднял глаза от монитора и вежливо спросил:
— Добрый день, вам к кому? — ни тон, ни взгляд не выдавали никакие эмоции при появлении посетителя, что было достаточно редкой реакцией на его внешний вид.
— Добрый, — кивнул врач, — пятнадцатая квартира, к Ларисе Александровне.
Кинув беглый взгляд в монитор, затем пару раз щелкнув мышкой, молодой человек утвердительно кивнул и сказал:
— Пятый этаж, квартира справа, вас ожидают.
В лифте играла тихая музыка, как в отелях, что наводило на мысли о том, что за столько лет службы пора бы хоть раз побывать в отпуске и уехать из города, хотя бы на недельку. Дверь справа от лифта была открыта, в проёме стояла девушка в простом черном платьице с белым передником.
Богатые дамы, почему то, часто заставляют своих служанок одеваться именно так. Видимо, чтобы ни у кого из посетителей не возникало сомнений — кто в этом доме наливает кофе. Подойдя, врач увидел уже более знакомую реакцию. Девушка, явно не вышколенная, как консьерж, с ужасом в глазах подняла руку ко рту и застыла. Ну, это хуже чем вежливое безразличие, но лучше чем отвращение.
— Не волнуйтесь, мне совсем не больно, — дежурная фраза, сопровождаемая легкой улыбкой. Девушка же никак на это не среагировала. Пришлось слегка прикоснуться к её второй руке, безвольно свесившейся вдоль тела. Она вздрогнула и, наконец, отвела взгляд от ожога.
— Я из клиники имени епископа Софрония Иркутского. Можете провести меня к Ларисе Александровне?
— Да, да конечно, извините, пройдёмте, как вас представить? — служанка взяла себя в руки, широким движением показала на тяжелую деревянную дверь и вошла первой.
— Брат Исидор. — Она вопросительно обернулась на него, на что он просто кивнул и еще раз виновато улыбнулся.
Дойдя до конца коридора, девушка постучалась в дверь, подождала пару секунд, приоткрыла её и обратилась к кому-то внутри комнаты.
— Лариса Александровна, к вам пришли из клиники, — она слегка замешкалась, но всё равно продолжила: — брат Исидор.
— Отлично, Марина! Мразь явился! Пусть заходит, а ты уйди пока на кухню — не мешай нам.
Совсем сбитая с толку, Марина быстрым шагом ушла. Её нанимательница, конечно, не самый милый человек на свете, но с порога никого не оскорбляла ни разу. Еще ожог этот жуткий, он явно свежий, аж сочится, а этот то ли священник, то ли медбрат делает вид, что ходит с ним уже продолжительное время и совсем перестал обращать внимание. Брат Исидор же зашёл в комнату и остановился на пороге. Первое, что бросалось в глаза при взгляде на заказчицу — это её длинные густо накрашенные ресницы. Они кажутся такими тяжелыми, будто она не сможет их поднять без помощи рук.
— Фу, ну и гадость, теперь хоть понятно, почему вас называют мразью. — Женщина поморщилась и смяла в руках платок. Даже дома она носила тонкие длинные перчатки, скрывая возрастные изменения на кистях, будто только это и может выдать, сколько ей лет. — Почему ты представился братом? Разве тебя посвятили?
— Мразь Исидор звучит не так представительно и открывает меньше дверей. Я же вообще предпочитаю "клирик" — пожал он плечами. — Что вас беспокоит? — попытался быстро перевести тему. Судя по гневу, расплеснувшемуся в глазах, ответ показался женщине излишне дерзким. А низшим такое дозволять нельзя.
— Тебе есть разница? Просто делай, что должен, и уходи. Не хочу смотреть на твою рожу больше, чем требуется.
Он шагнул к ней и тихо произнёс:
— Я не могу лечить, если не знаю что.
— Спина, чертова спина, от поясницы до лопаток! Я даже встать без Марины не могу, доволен? Ни врачи, ни таблетки уже не помогают. Давай, делай уже!
Обойдя кресло, он положил руки ей на плечи и молча простоял несколько секунд. После чего направился к выходу из комнаты:
— Ты куда? Ты ж ничего не сделал еще, — Лариса Александровна от возмущения будто попыталась встать самостоятельно, потрясая кулаком, но у неё ничего не вышло. Она даже не смогла приподняться, лишь нагнулась. С седых длинных волос, забранных в пучок, на колени упала маленькая черная шляпка.
— Мне надо к донору. Я не ношу запас с собой. Я буду через полчаса, здесь близко. — Медленно и раздельно произнёс он и вышел из комнаты, не дожидаясь возражений. "Не стоит беспокоить Марину, ей пока хватит впечатлений" — решил Исидор и вышел из квартиры, просто прикрыв за собой дверь.
Андрей Петрович, как и всегда, проявил необычайную пунктуальность, оказавшись на месте в нужное время. И как он это только делает без часов-то. Он сидел на лавке посреди заросшего кустами, неубранного двора старого одноэтажного дома с выбитыми окнами. По соседству от заброшки отделенная лишь красивым, высоким забором стояла элитная новостройка. Вот уж воистину, "город контрастов", подумалось Исидору. "Скорее всего, скоро здесь всё расчистят и воткнут какой-нибудь стеклянный фитнесс зал для богачей или же оставят пустырь под парковку". Сам же он широким шагом прошёл к помятому жизнью, но довольно чистому бомжу, сидящему на лавке.
— Здравствуй, Андрей, спасибо, что пришёл. — Со стороны они выглядели как врач скорой помощи, навещающий любимого бездомного пациента.
— И вам, доброго дня. Как не прийти-то? Деньги всегда нужны. Давайте побыстрее, пожалуйста, меня Клава ждёт, я её сюда не стал вести, пнёт еще кто. — Клавой звали необычайно умную старую овчарку, с которой жизнь обошлась не сильно лучше, чем с Андреем Петровичем.
Бездомный медленно снял куртку, закатал рукав кофты и протянул руку, всю испещренную как свежими, так и уже давно зажившими шрамами. Некоторые из них имели неровные края.
— Как твой прошлый порез? Хорошо заживает? — Андрей, не отвечая, закатал второй рукав, и показал недельный, уже хорошо зарубцевавшийся порез с рваными краями. — Ну, Петрович, затягивается на тебе всё как на Клаве, конечно. Давай другую руку. Сегодня будет совсем чуть-чуть, но заплачу полную сумму.
Тут случайный наблюдатель увидел бы, как врач скорой помощи протянул бомжу тысячу рублей, после чего открыл оранжевый ящичек. Достав оттуда бинт, вату, спирт, маленькую бутылочку перекиси и два свернутых широких тампона из марли, медик зачем-то взял в руки нож для хлеба с мелкими зубчиками. Затем, слегка подумав, убрал хлебный нож, и достал скальпель в стерильной упаковке.
Бездомный, увидев, что нож-пилка убран, вздохнул с облегчением. Протянутая рука будто стала трястись поменьше. В голове у медработника уже четко выстроился план действий, осталось только приступить: смачиваем вату спиртом и протираем руку, от локтя до запястья, слегка по диагонали. Затем берём скальпель, нажимаем им в середине предплечья чуть справа. Чувствуем, как лезвие вошло в податливую мышцу. Рука инстинктивно дёргается, Андрей Петрович тихо с шипением выдыхает и зажмуривается.
— Нет! Ты должен смотреть, иначе придётся еще раз, ты же сам знаешь. — Одёргивает его клирик.
Многие из мразей предпочитают доноров, которые боятся собственной крови. Так можно получить больше, с меньшими травмами. Зажмуренные глаза с усилием открываются и смотрят, как медленно скользящий по плоти скальпель оставляет позади себя разрез, из которого незамедлительно начинает сочиться кровь. Миллиметр за миллиметром лезвие приближается к запястью, грозясь перерезать вену на нём вместе с сухожилиями. Рука дрожит всё сильнее. Быстрый взгляд на Исидора. Глаза выпученные, волосы слегка приподнялись, будто под напряжением, открытый рот и нервно бегающий по передним зубам язык, всегда свежий ожог на правой щеке начал сочится сукровицей. Нет, лучше уж смотреть на то, как кровь покидает тело и уже начинает капать на асфальт.
Врач в это время уже вынимает скальпель и затем, быстрым движением, промачивает кровь на открытой ране тампоном и бросает его в урну у лавки. Далее сразу прижимает второй тампон, сверху на него кладёт вату и принимается туго забинтовывать. После чего оставляет на коленях пациента остатки ваты с бинтом и бутылочку перекиси.
— Завтра утром еще раз...
— Да знаю, знаю, не впервой, иди уже, дай побыть одному.
"Раньше Андрей Петрович не смотрел на меня в процессе, никогда не мог оторвать взгляд от собственной крови. И готов поклясться, он меня испугался больше! Кажется, пора искать нового донора". Пронеслось в голове у клирика, пока он выходил со двора.
— Ну, уж нет, это был последний раз, — тихо прошептал ему вслед бездомный. — Это уже не просто извращение. Рожа безумная такая! Мразь какая-то, да и только...
Хоть консьерж никак не обозначил возвращение Исидора, он точно сообщил об этом Марине, пока клирик был в лифте. Она уже стояла в дверях, ожидая его. Как и все, кто первый раз был в сочувствующем ужасе, при повторной встрече она сделала вид, что лицо клирика абсолютно ничем не примечательно. Хоть и отвернулась, чтобы проводить его до комнаты чуть ли не сразу, как их взгляды встретились.
Лариса Александровна тоже не разочаровала. В замечании о том, что мразь мог бы вернуться и побыстрее, был даже лёгкий намёк приветливости. "Ох уж эти епископы, если бы не их проповеди, люди, которых мы лечим, явно не относились бы к нам с ненавистью и презрением. Даже эта карга, с такой радостью называющая меня мразью, как того требует Духовенство на проповедях, могла бы быть приятным человеком".
— Ну что, мразь, подзарядился? — кривая усмешка просто кричала, что женщина во всех подробностях представляла, чем он там занимался и сколько мерзости совершил, пока она ждала.
— Еще как, если уж не хватит — всегда подойдёт кто-нибудь из соседей или Марина. — Лицо растянулось в улыбке так сильно, что из ожога тонкой струйкой потекла кровь. Это собьёт с неё спесь и даст поработать.
Женщина действительно затихла и вжалась в кресло. Взяв её за руку, врач закрыл глаза и повторил перед внутренним взором. Как прорезал скальпелем руку бездомного, как тот дрожал от страха, как текла и капала на асфальт кровь. Как чужой страх и боль наполняли его, а теперь эту накопленную силу нужно передать другому. Просто представил, как старуха встаёт с кресла и разминает спину.
Пару мгновений спустя резкая головная боль и жжение в щеке оповестили о том, что исцеление прошло. Лариса Александровна почувствовала, как за эти пару секунд что-то изменилось. Аккуратно забрала руку и чуть наклонилась вперёд. Крепко ухватившись пальцами за ручки кресла, она напрягла мышцы рук. Её ноги мелко задрожали, но она всё-таки сумела оторваться от кресла. Еще десять секунд ушло на то, чтобы окончательно встать и разогнуться. Любимый момент работы, сейчас будут извинения за оскорбления и слова благодарности.
— Два года я ходила на эти дебильные проповеди прежде, чем меня допустили до таинства! Два года я платила членские взносы в вашу сраную секту. И всё что от тебя требовалось, это полчаса порезать бомжей и две секунды подержать меня за руку!? Проваливай отсюда, урод! Видеть не хочу твою морду блевотную! Я столько страдала, а для вас ублюдков это вообще ничего не стоит, оказывается! Все вы там мрази!
Ну и ладно. Пореже, конечно, но бывает и такое. Чаще, когда к таинству присоединяются ради родственника, который к тому моменту уже умер, а получают в итоге уже ненужное исцеление сами. Мразь молча пожал плечами, взял свой оранжевый кейс и вышел из комнаты. На выходе из квартиры его ждала Марина.
— Извините, я обожгла руку на кухне, прислонилась к чайнику, у вас найдётся что-нибудь? — Она показала на медицинский ящик.
— Могли бы заметить, что ожоги я явно не лечу. Просто подержите руку под холодной водой. — Девушка испуганно взглянула на его щеку, из которой снова потекла кровь.
Выйдя из подъезда, Исидор сел в свою старенькую машинку. "Членские взносы в сраную секту. Ха. Мне ли об этом выслушивать, я то с этого получаю считанные гроши. Ладно, этого дня с меня предостаточно, пора ехать в "Черного клирика". Инесса, поди, уже там". Он не спеша ехал к подруге, беззлобно вспоминая излеченную даму и пытаясь вспомнить, где же он её видел. Наверное, какая-то актриса или певица на пенсии. О том говорил и наряд, и надменность, и предполагаемая цена её квартиры. Хотя может и просто жена, а то и мать какого-нибудь бизнесмена.
В приходе он давно не появляется — прихожанам не очень нравится вид мразей. Хотя ту же Инессу любят, её даже посвятили. Но её наставник и клеймо ей поставил на спину в обход всех правил. Не думаю, что хоть кто-то на проповеди слушает про уродов, якшающихся с бесами, и связывает это с милой девушкой в закрытом белом платье. Её обязанности во многом заключались в том, чтобы встречать паству на входе и с помощью силы подбадривать их через легкие прикосновения. "Лёгкий кофейный поцелуй в мозг", как любит она шутить.
В "Черном клирике" Инесса уже сидела на их месте у окна, больше никого из коллег пока не было, но была пара случайных посетителей, которые сидели у входа, изучая меню.
— Ну и рожа у тебя, Антон, просто мразь! — встретила Исидора подруга, сияя счастливой улыбкой.
— Расскажи своей хребтине об уродстве, Настя, — прозвучал не менее радостный ответ. Клирикам нельзя использовать мирские имена, но между собой те, кто мог назвать себя друзьями, часто нарушали этот запрет.
— Ну, сегодня ты еще кислее, чем обычно, давай заливай допинг, — она подвинула ему кружку тёмного пива тонкой бледной рукой, — и рассказывай, кто сегодня посмел обидеть величайшего благодетеля церкви епископа Софрония Иркутского. — На последних словах она, дурачась, сделала проповедующий голос, встала и приложила к сердцу обе руки, как это делают в церковном хоре.
— Да ничего нового, просто у меня, кажется, Петрович сорвался. Увидел лицо. — Ответил Исидор, отмечая, как один из посетителей бара вышел. Второй же не только остался, кажется, он стал прислушиваться к их разговору после выкрика Инессы о церкви. А в баре кроме них, как назло, никого. Даже музыки нет.
— Я тебе тысячу раз говорила — работай со спины, и вообще ищи нижних БДСМщиков. Даже если спалишься, всегда можно отмазаться, мол, ты настолько в экстазе.
— Ага, вот сама представь меня в латексном костюме доминатрикс с красной плёткой, — она засмеялась. — Нет уж, ты у нас красавица — тебе и легкий путь. Тем более, не путай масштабы подпитки, мне мало пару раз кого-нибудь плеткой ударить. А уж тем более, когда он сам этого хочет. Я не настроение людям силой поднимаю, я лечу их.
— Ну и ладно, — она, кажется, совсем не обиделась на то, как пренебрежительно относятся к её роли в общине. Да и разговор этот повторяется из раза в раз, когда он теряет донора. — Я в туалет! Следи, чтоб тебя не украли.
Как только она ушла, мужчина у входа встал и подошёл к их столику.
— Я знаю, кто ты! — прозвучал низкий прокуренный голос, который отлично подошёл бы огромному бандиту из фильма про нулевые. Но принадлежал голос тощему мужику лет тридцати с красным от алкоголя носом и слезящимися глазами.
— Это и не тайна. Я — врач, вот и курточка синяя, видите?
— Нет, ты — мразь. Я видел таких как ты, когда работал в охране у одного олигарха. Эти ваши мерзкие ожоги и надменные рожи, ненавижу вас. — Мужчина плюнул Исидору в пивную кружку. — Еще увидимся, мразь.
После чего он вышел вслед за своим товарищем. На вид если он и работал у олигарха, то несколько лет назад. Сейчас он настолько пропился, что его бы не взяли и маршрутку водить. Хотя какие-то деньги у него явно были, ведь Черный клирик не самый дешевый бар города.
Настя тихо подошла к столу:
— Да уж, ни дня не проходит, чтобы автограф не попросили. Давай еще по пиву, это, кажется, выдохлось.
Через пару часов, загрузив изрядно поднабравшую клирика-доминатрикс в такси, Исидор огляделся и пошёл от бара по направлению к дому. Не первый раз к нему подходили с явными угрозами, и уж точно не последний. Но всё равно он надеялся, что гопнику уже хватило угроз и плевка в кружку, чтобы довольному собой пойти дальше по своим делам. Однако, оглянувшись, он увидел две тени, быстро идущие по противоположной стороне улицы. Судя по всему, парочка из бара. Будут грабить богатого целителя. Может быть, даже побьют.
"Значит сегодня день, когда расплата будет чуть подольше, чем хотелось бы", — грустно подумал клирик. "Ладно, бежать некуда. Я ж не хочу им дом показать. Сопротивляться тоже нельзя — инквизиция много хуже этой парочки. Так что будем получать удовольствие. Эти выдохнутся за пару минут, им просто надо денег и выместить злость за то, что кто-то может купить себе не только пива". С этими мыслями он остановился, повернулся лицом к преследующей его парочке недобандитов. Они подошли поближе и, конечно же, это был тощий алкаш из бара и его широкий друг, который ушёл еще до их милой беседы. Исидор сразу протянул кошелек, где было несколько купюр по тысяче рублей.
— Нам не нужны твои деньги, — сразу сказал тощий. Судя по удивленному лицу справа, для толстяка это стало весьма неожиданной новостью. Но удивление всё же не остановило его от того, чтобы взять протянутый кошелёк.
— Всё ребята, больше у меня ничего нет, — Исидор медленно, не поворачиваясь к ним спиной, стал отступать.
— Нам. Не нужны. Деньги. — В три выдоха выплюнул тощий, явно накручивая сам себя. Толстый же стал тянуть его за руку, мол, ты чего, деньги у меня, пошли уже. — Отстань, Серёга, не дёргай меня! Ты не понимаешь! — Обвиняющий палец уставился клирику в грудь. — Он может исцелять людей, а делает это только для богачей. Он думает, что может решать, кому жить, а кому умереть. — Низкий голос стало надрывать истерикой.
Вот тут Исидор понял, что вляпался сильнее, чем подумал изначально. Это не просто ограбление купающегося в деньгах мрази. У придурка кто-то умер, а обвинить он решил клириков, которые исцелили по его мнение не того. Значит, точно будет бить от всей души, пока не выдохнется. Серёгу явно можно не бояться, он хотел только денег. А вот с доморощенным мстителем разойтись спокойно уже не выйдет. И будто в подтверждение мыслей тощий достал из кармана металлический цилиндр.
Резким движением раздвинув телескопическую дубинку, он облизнул пересохшие губы. Толстый, выпучив глаза, перестал его дёргать за другую руку и сделал шаг назад, неотрывно глядя на дубинку. Длинный замах, резкая вспышка боли в колене, и клирик уже лежит на асфальте, еще и ударившись головой в падении. Из носа начинает идти кровь. Но он не теряет сознание. Наоборот, будто пытаясь свести с ума несчастного Серёгу, упавший начал смеяться. Горе сообщник уже только и мог, что прижимать к груди бумажник, готовый хоть сейчас бежать как можно дальше отсюда.
— Хватит ржать, урод, — удары ногой по спине приводят только к новой вспышке смеха. Жертва ограбления продолжал хохотать, как будто услышал лучшую в мире шутку, брызжа изо рта и носа кровью.
— Сань, ну ты чего творишь, пойдём отсюда, пожалуйста. — Жалобный напуганный голос толстяка, и совсем неуместное детское "пожалуйста" вызывает уже настоящую истерику надрывного хохота. Сквозь собственный смех Исидор услышал, как сообщник убегает.
Теперь остался только мститель, деньги ему не нужны, разыгранное представление истеричного смеха его тоже не впечатлило. Жаль, этот трюк редко подводит. Значит надо показать ему, что он победил. Смех затихает. Удары ногами по телу прекращаются. Раздаются звуки шагов, кто-то роется в строительном мусоре на углу. В голове проносится мысль о том, что, похоже, его всерьёз намерены добить. Но встать и защищаться уже нет возможности. Пара рёбер сломана, с ногой вообще не понятно что. Открыв глаза, избитый и окровавленный, он увидел запыхавшегося отморозка с куском кирпича в руке. Два взгляда сосредоточены на одном обломке кирпича, который еще ни разу не получал столько внимания за раз.
— Ладно, живи, мразь, — обломок кирпича брошен в пострадавшую ногу. После чего раздались удаляющиеся шаги. Этот уже точно не вернётся.
Сломанные ребра, минимум два. Нога, вроде, не сломана, но колено распухло. Скальпированная рана от падения на затылке. Разбитый нос и сломанный зуб. Дар даёт возможность почти не чувствовать боль в моменте. Вот уж действительно повезло, что ногой не прилетело в ожог — эту боль он бы ощутил в полной мере. В целом, делов-то минут на пятнадцать в тишине, лежа на асфальте. Мелочи для опытной мрази, не первый раз избиваемой на улице добрыми людьми.
Каждый, кто узнает о закулисье, в котором можно в секунды исцелить любую болезнь, найдёт или денег, чтобы воспользоваться, или достойный повод мстить за то, что воспользоваться не получается. Именно поэтому даже доноры не знают, чем занимаются их мучители. Им почему-то намного легче думать, что их страдания приносят садистское удовольствия, а не исцеляют кого-то другого. Несправедливо, что их режут, а кому-то новое зрение или здоровенькое сердце.
Так Исидор размышлял, ковыляя до дома. Все раны и правда, почти уже затянулись, кроме колена. Может быть, повредили сустав, но и это пройдёт за полчаса максимум. Благо, что квартира на первом этаже. Зайдя в дом, первым делом клирик умылся и налил себе кофе. Казалось бы, вот он конец ужасного дня.
Но впереди было еще то, о чем не знают дражайшие прихожане. Иначе демонический образ мразей был бы испорчен. Его ждала расплата. И благодаря Сане и Серёге за этот день он набрал немало. Перебрав в памяти всё, происходившее за день, он допил кофе, перешел в комнату, выключил свет и сел на стул одиноко стоящий в центре зала.
Бес не заставил себя ждать. Слишком высокий даже для трёхметровых потолков бывшего деревянного барака, в котором обитал клирик. Он стоял на четвереньках, опираясь на излишне длинные руки. В полный рост он бы не вытянулся. Надо было провести искупление в фойе дома Ларисы Александровны, чудище хоть размяло бы спину.
Правило первое: не разговаривать с Бесом. Бес улыбнулся во всю ширину рта, показав два ряда зубов и приветственно кивнув. Здороваться в ответ нельзя.
Правило второе: не сопротивляться. Бес взял Антона за руку. Если бы можно было разговаривать, они бы звали друг друга мирскими именами, они познакомились много раньше, чем на его лице появилась отвратительная метка. Длинный коготь вонзился в предплечье и медленно вспахал кожу до самого запястья, разрывая плоть. Рогатая морда имела самое скучающее выражение лица, на которое только была способна. Ведь чуть ли не каждый раз на расплате он делал одно и то же. Но, как только достал коготь из плоти на руке, Бес улыбнулся Антону сладчайшей улыбкой. Сволочь поняла, что сегодня будет десерт. Встав сбоку, он одной лапой взялся за правое бедро, второй ухватился за щиколотку. После чего упёр угловатую ступню в колено клирика и резко дёрнул щиколотку на себя, ломая сустав. Затем дернул щиколотку вниз, вырывая голень из суставной сумки.
Правило третье: не терять сознание, иначе смерть. Если ты уже принял силу за увечье, неважно: ты его нанёс или тебе его нанесли, ты должен принять расплату. Боль от увечья полностью затмила разрез на руке. Кровь, идущая из вспоротой когтем вены, не останавливаясь, текла на пол. Все участники этого беззвучного спектакля знали, что умереть на расплате можно, лишь нарушив правила. Затем, слегка задумавшись, Бес вытащил широкий шершавый язык и прижал его к затылку клирика. Резким движением головы он выдернул клок волос вместе со скальпом, сплюнув кроваво-лохматую массу в угол кухни.
С довольным выражением морды, рассмотрев результат, зверюга чуть не затанцевала от радости, ведь и это был еще не конец. Принявшись кружить вокруг стула, он стал наносить короткие удары по ребрам, не забыв пару раз ударить и в лицо. Исидор был уже на грани того, чтобы зареветь от боли, раненным зверем. Не столько от того, что ему заново ломали ребра, а от того, что нога всё также была вырвана из суставной сумки. Каждый удар отдавался резким, дёргающим спазмом сухожилий, на которых висела голень. Внезапно, Бес остановился, кивнув на прощание, легонько пнул его по бессильно свисающей ступне и сразу исчез.
Наконец-то Исидор смог закричать. Он рухнул со стула, крича от боли, словно маленький ребёнок. Набирал полную грудь воздуха и выжимал из себя всё, до последнего хрипа. Вдоволь напугав жителей близлежащих домов, слава богу, в его бараке уже давно никто не живёт, клирик смог подняться на ноги. Нога была в порядке и совсем не болела.
"Неужели мне действительно ударом дубинки выбили колено из сустава? Бес может сделать небрежнее или больнее, но всегда точно передаёт суть увечья. Даже количество и места нанесения ударов он повторил в точности за тощим ублюдком. И ведь даже не забыл бросок кирпича, мразь такая". Зная, что по регламенту ближайший вызов будет не ранее, чем послезавтра, мужчина неловко проковылял до кровати и лёг.
Как это часто бывало после расплаты, сон всё никак не шёл к нему. В голове раз за разом проносились заученные много лет назад правила вместе с четвертым: "Если клирик переживёт расплату за убийство, он должен немедленно сдаться инквизиции". А перед глазами всё стоял образ широко улыбающегося Беса.
