CreepyStory

Это перевод истории с Reddit

В последнее время я просыпалась с ощущением полного истощения. Даже если я ложилась спать рано, то все равно просыпалась с чувством, будто не спала несколько дней.

Встать с кровати, чтобы пойти на работу, было практически невозможно, что для меня странно, ведь я всегда была полна энергии. Несколько часов сна мне всегда хватало, чтобы восстановиться.

Я была в полном недоумении. После серии обследований даже мой врач не смог найти ничего необычного.

Единственным изменением в моей жизни стал мой парень, который недавно переехал ко мне, и мы впервые начали делить одну кровать.

Стивен был первой любовью всей моей жизни, и это были мои первые серьезные отношения. Я не хотела портить всё, заставляя его спать в другой комнате.

Мне нравилось, когда Стивен был рядом. Он всегда заботился обо мне и каждый вечер приносил мне чашку ромашкового чая перед сном.

Однажды утром я проснулась от резкой боли в бедре, которая пульсировала по правой стороне моего тела. Я вскочила с кровати и, шатаясь, направилась в ванную.

– Стивен, можешь подойти сюда? – закричала я.

На моем бедре красовался огромный темный синяк, будто кто-то избил меня металлическим прутом во сне.

– Что случилось? – спросил Стивен, вбежав в ванную.

– Я упала с кровати или что-то в этом роде?

На его лице появилось странное выражение. Я могла поклясться, что он выглядел виноватым.

– Возможно. Я не знаю, – ответил он уклончиво.

Его равнодушие взволновало меня и запустило череду тревожных мыслей в моей голове.

– Это ненормально, Стивен. Я думаю, со мной что-то не так.

– Тебе, наверное, стоит обратиться к врачу, – холодно сказал он, быстро выйдя из ванной.

Мой врач всё еще не мог понять, в чем дело, и предложил мне обратиться к специалисту, который сможет исключить что-то более серьезное.

Стивен был всё так же безразличен, пока мы ехали в больницу.

– Я уверен, это ничего серьезного. Ты, наверное, просто устала из-за работы.

«Люди не просыпаются с синяками из-за стресса», – зло подумала я.

В больнице врач взял у меня кровь и провел множество анализов, включая тест на стресс.

Я должна была бы обрадоваться, что все результаты оказались в норме, но вместо этого я почувствовала, будто схожу с ума. Что-то явно было не так.

– Я мог бы прописать вам седативные средства, но ваши анализы показывают, что вы уже принимаете нитразепам, – объяснил врач.

Я онемела и не сразу поняла, о чем он говорит.

– Я никогда в жизни не принимала даже обезболивающее.

Лицо врача выражало такое же замешательство, как и я.

Он достал свои записи и снова просмотрел их.

– Нет, вы точно тестировались положительно на нитразепам. Это сильнодействующее успокоительное.

Позже тем же вечером я сидела в кровати, терзаясь миллионом мыслей. «Как это вообще возможно?» – снова и снова прокручивала я в голове.

Пока я размышляла, в комнату вошел Стивен с чашкой моего любимого ромашкового чая, как обычно. Я уже собиралась поднести чашку к губам, но внезапно меня осенило. Мысль, что мой парень подмешивает мне наркотики, обрушилась на меня, словно тонна кирпичей, и я почувствовала страх, которого никогда прежде не испытывала.

Я незаметно вылила содержимое чашки в раковину в ванной, а затем вернулась в постель.

– Чай был достаточно горячим? – спросил Стивен, уютно устраиваясь рядом.

– Как всегда, идеально, – ответила я, стараясь держаться спокойно.

Лежа рядом с ним, я чувствовала себя так, будто рядом со мной находится совершенно чужой человек. «А знала ли я его вообще?» – думала я, дрожа от страха перед тем, что он мог со мной делать, пока я спала.

На следующий день я проснулась, и комната была в полном беспорядке. Стивена нигде не было видно. Всё тело ломило, как будто я участвовала в драке.

«Что же он делает со мной во сне?» – думала я, приняв решение пойти в полицию. Но для этого мне нужны были доказательства. Иначе это останется только моими словами против его.

Я купила скрытую камеру и установила её в спальне, направив на кровать.

На следующее утро я проснулась всё так же уставшей, как обычно, что означало, что он снова что-то сделал, пока я спала. Но на этот раз у меня были записи.

Я открыла ноутбук, чтобы просмотреть записи с камеры. В первые несколько часов сна ничего не происходило. На мгновение мне даже показалось, что я всё выдумала. Но потом я увидела, как мое тело внезапно вздрагивает.

Сначала я не могла поверить тому, что видела. Это было похоже на сцену из фильма ужасов: я смотрела, как я ползла по стене спальни, как одержимый демон. Я продолжала карабкаться по стене, пока не добралась до потолка, зависнув прямо над Стивеном, будто готовясь на него наброситься.

Стивен проснулся, и было странно наблюдать за ним. Он явно знал, что происходит, и, похоже, был к этому готов. Он достал палку из-под кровати, когда я бросилась на него с потолка. Следующий час он, похоже, боролся со мной.

Я смотрела, как он уложил меня на кровать, после чего достал наручники и приковал меня к спинке кровати.

Я посмотрела на свои запястья – теперь следы стали понятными.

Как только Стивен вернулся с работы, я бросилась ему навстречу и обняла его.

– Почему ты ничего не сказал мне о том, через что тебе приходится проходить каждую ночь? – спросила я, голос дрожал от смешанных чувств: страха, благодарности и стыда.

Стивен лишь пожал плечами.

– Я думал, ты знаешь. Обычно те лекарства, которые я давал тебе, немного упрощали ситуацию.

– Почему ты вообще остаешься со мной после всего этого?

– Моя предыдущая девушка была ревнивой психопаткой. Ты по сравнению с ней – прогулка в парке, – ответил он с неожиданной лёгкостью.

Подписывайся на ТГ, чтобы не пропускать новые истории и части.

https://t.me/bayki_reddit

Читать по порядку здесь.
***
1.

«РРР — сказал мертвец, — Давай. Тащи.»

«Прогрессируешь.»

Лысый совсем сдал. После того как он «поделился кровью» — осел на землю тупым мешком, а потом закатил глаза и рухнул. Мертвец запаниковал и вернулся назад, забыв про колодец который с интересом разглядывал.

— Ну, взяли. Хотя я бы на твоем месте завёз бы его в город, в больницу. Там есть специалисты по нечистым, точно бы твоего некроманта подлатали. А мы будем таскать по лесу его и только быстрее убьем. Вижу не слышишь меня, ну взяли тогда.

Мертвецу было все равно, что там ему рассказывают умные люди. Он хотел волочить старика и на этом зациклился, какой-то «инстинкт мертвеца» не иначе.

— Долго еще тащить? У меня сил нет, я ведь живой в отличии от некоторых. — проскрипел Фома. — Старик явно не снежинка.

— ММ. Тм, — мертвец показал на колодец и пошел первым, пятясь задом. Дед висел дугой между ними, ноги цеплялись о неровности земли, мешая и так трудному передвижению.

— Носилки бы, — простонал Фома, — или за мотоциклом вернуться. В коляске быстро бы его домчали куда нужно. В город, например. Может оставим его у колодца и идем машину вытащим?

— Ммм, yyy? — они остановились у колодца и мертвец дал знак Фоме бросить нечистого, а потом сам потащил его.

— Что ты дела…

По жизни слабый, худой и насквозь пропитый человечек-ничтожество после смерти поразил соседа. Он подволок деда к колодцу, посадил его спиной к стеночке, выдохнул и резким движением поднял тело и швырнул в деревянную пасть колодца, так что только ноги мелькнули. Пяткой дед на мгновение зацепился за край, будто пытаясь удержаться и сорвавшись улетел вниз.

Фома наблюдал за этим забыв про усталость и забыв закрыть распахнутый в удивлении рот. Он так и стоял, пытаясь осмыслить, когда мертвец обернулся. Сначала он конечно поставил ружье у колодца, посмотрел вниз, в глубину и сильно перегнулся через край, так что захотелось схватить его за ноги и перекинуть, чтобы полетел Женька за своим новым хозяином. Но слишком большое расстояние и усталость пугали — не успеть и не справиться. А потом мертвец обернулся.

— Ты, — он показывал на жерло колодца, напоминавшую вечно голодную пасть, — ты.

— Не, — сказал Фома и сделал шаг назад, — Ни уя. Я туда не прыгну.

— Ты, — прорычал мертвец и глаза у него еще больше почернели. Сжатым кулаком он тыкал в колодец, а другой рукой неловко манил к себе будущую жертву.

— Нет. Нифига.

Мертвец отклеился от колодца и шагнул к нему. Он шел неуверенно, покачиваясь и спотыкаясь и полосы разрезов на груди пульсировали в такт ходьбе.

— Нет! — крикнул Фома и принял боевую стойку готовясь к последнему бою за свою жизнь. За себя и за Галку.- Нет! Давай сначала ты!

Такие хитрости прокатывают только в сказках. Мертвец ускорился до сверхзвуковой скорости, метнулся черной молнией и Фома успел почувствовать удар в грудь, такой что он взлетел и как только обе ноги оторвались от земли милосердно потерял сознание.

Потом его тащили за ноги и он видел светлое небо над головой: проплывало огромное белое облако, похожее на огромный комок ваты из аптеки, протянулась полоска от высоко летящего самолета, а он оставляя головой колею в мокрой земле ехал туда, куда его тащили.

Колодец был настоящий, он чувствовал его запах, ощутил спиной твердость камня когда мертвец посадил его на край. Когда он наклонился ближе и подхватил его под руки тесно прижавшись к Фоме у того даже не было сил оттолкнуть гнилушку. Хотя бы плюнуть напоследок, побыть героем в последнюю секунду жизни, не сдохнуть как покорная овца, но на это тоже не было сил.

— Да. — проблеял мертвец и его морда сменилась на ясное чистое небо без облачка, еще рывок и он увидел склизкую мокрую каменную облицовку колодца покрытую зеленью, а потом черное зеркало воды вдалеке. В ней отражалась луна и когда засвистел ветер в ушах она приблизилась.

2.

Что-то не так. Он почувствовал это спиной, всеми своими жилками. Мурашки провели боевую вылазку начиная с шеи и заканчивая задницей. Он отпустил человека вниз и обернулся. Обернулся резко, очень быстро и неожиданно. Никого не было около колодца, никто не вышел на поляну и не видно силуэтов за деревьями и дальше. Снеговик всмотрелся вдаль, медленно как маяк поворачивая голову пытался уловить малейшее движение, хоть что-то чуждое этому участку. Никого. Они или очень хорошо прячутся или инстинкт снеговика его подвел. Он прикрыл глаза и глубоко вдохнул, перебирая запахи. Его нюх очень обострился сейчас и запахи читать как по нотам оказалось очень интересно. Углубится он в тему потом, а сейчас нужно только быстро перебрать пачку запахов. Мокрая кора, чернозем под грязным снегом, плавающий в луже сигаретный окурок двухдневной закваски, шлейф остался после пробежавшей псины, воняло мочой, мокрой шерстью, калом и кровью на лапе. Запах масляной лужи впитавшейся в дорогу, запах мочи уже человеческой, запах гриба, выглядывающего из-под снега. Разные ароматы от приятного до омерзительного, но ничего подозрительного. Не слышно одеколона, пота, пороха, забитого в гильзы, дыма от сигарет, запаха человеческого страха, кожи сапогов — ничего. Здесь никого не было, но снеговик не мог отогнать ощущение. Оно не давало ему нырнуть за шефом, не убедившись в его безопасности.

«РРРммг», — выдавил он злобно и положил ладонь на землю. Прислушался к ощущениям, к вибрации. Почувствовал десяток дождевых червей мягко копошащихся у поверхности, почувствовал роющего нору крота, почувствовал дыхание впавших в спячку ос и резкие вибрации от лап бегущей собаки. Ничего тяжелого. Ничего похожего на человеческие шаги или гусеницы вездеходов.

Выпрямился и помолчал немного, постоял оглядываясь. Медленно, скрипя конечностями как не смазанный робот повернулся, взялся двумя руками за край колодца и прыгнул головой вниз.

— Ох!

— Тише ты.

— Видел, ну ты видел?

Если бы он сделал фальшивый рывок, как и намеревался, то услышал бы. Но Мертвый ангел Женька полетел вниз ласточкой, как в детстве ныряли в озеро с крутого берега. Две руки вперед и погнали разрезать водную гладь, рискуя свернуть шею, но никто не пострадал ни разу. Полет продлился мгновение, но счастливый мертвец летел вечность счастливо наблюдая улетавшие прочь годы счастливые годы детства. Потом он бесшумно «вошел» в воду.

3.

Колодец торчал одиноким обрубленным пальцем посреди поляны. Если бы он был живой, то услышал голоса, но он был всего лишь каменной постройкой, местом входа Мороза в его жилище.

Мыльный пузырь укрытия еще светился полукругом над ним, но тускнел и заметить его могли только профессионалы. А они здесь были. Они наблюдали, они ждали.

4.

Фома очнулся обнимая чье-то теплое тело. Ему снилась Галка, ее пышные дыни, теплая постель и запах шампуня. Он хрюкнул от удовольствия еще не до конца проснувшись и испуганно замолк — Галка по утрам злая как стая голодных волков и разбудив ее он оказывается голым и беззащитным на поле боя посреди двух готовящихся к штурму армий — немцы против русских. Брр. Врагу не пожелаешь Галку разбудить. Вот только почему он одетый, обнимает ее и почему она его еще не выкинула из постели за такие фокусы? Неужто нажрался вчера?

Фома пошевелился и руку с груди убрал. Принюхался. Это не запах его дома и значит это не Галка. А еще это не женская грудь!

«Фуу!» Слабость как рукой сняло. Фома скатился с мягкого теплого тела и отполз в сторону. Ноги не слушались, приходилось тащить себя на руках, но не секундой больше лежать на лысом мужике он не собирался. Теперь он вспомнил где находится, вспомнил свой полет на встречу смертельной глади воды и вспомнил где находится: одно из двух он или на том свете или на хате у Деда Мороза.

А вот это уже интересно. Лысый мертвым тюком лежал перед ним, неестественно скорчившись. «Надеюсь ты сломал себе шею», — подумал с надеждой Фома и осторожно огляделся. Сначала посмотрел вниз, со страхом ожидая, что сидит на широкой сковородке, но он сидел на обычном дощатом полу. Никто не подкидывал дровишек в костер, никто не поджигал ветки. Обычный пол, обычный дом и не тянет паленым. «По крайней мере это не ад, а в рай я вряд ли попаду. Значит жив. Все еще жив».

Фома улыбнулся. Летел в колодец — попал в сказочный домик. Это Лежбище. Это же то самое место. Это чертов клад.

Несмотря на то, что они рухнули глубоко под землю (под воду, дурак) здесь было светло. Окна не было, что немного пугало, но картина на стене заменяла его. На картине изображено снежное поле и маленькая фигурка на нем. Фоме показалось, что она как будто двигалась как по телевизору. Потряс головой, нет, показалось.

Дед лежал в чем-то на подобие прихожей. Маленькое, очень узкое, полукруглое темное помещение. Сверху свисают веревочные лестницы. Мертвец не додумался спуститься по человечески? Обязательно нужно было так сюда входить? Хотя чего возьмешь от безмозглого.

Дальше стол упирается в кровать, под столом разбитые осколки тарелок, разбитый самовар (что тут случилось?), справа высокая печь, а около нее (сюрприз!)стоит красивейший посох бело-синего цвета. «Сколько кредитов за него дадут?» — подумал Фома и встал, забыв про усталость и боль. Он даже не слышал, как сзади вспыхнуло и что-то то свалилось на пол. Он шел к посоху и уже почти взял его, когда холодная рука легла на плечо и с силой сжала.

— Нне, — промычал Женька, а это был он. Стоял гнилой падла за спиной и своими черными пуговицами-глазами таращился бессмысленно.

— Блииин!

5.

Вдвоем они затащили деда в дом и разложили на полу как ковер. Мертвец даже не предлагал положить его на кровать и тем более на печь, а Фома был послушен как кастрированный бык, только по сторонам смотрел.

-У! — сказал мертвец и ткнул пальцем под стол.

— Чего?

— Ууу.

— Убрать осколки?

Кивок.

— Где веник взять и совок?

— УУ, — в дальнем углу был проход, Фома его не заметил раньше и только белый палец мертвеца выделил его.

— Там?

— Ууу.

— Хорошо. Уже иду.

Он прошел за печь и кончиками пальцев как будто случайно провел по холодному дереву посоха. Мертвец не заметил этого движения, наклонившись над своим хозяином, а Фома прошел в маленькую комнатку дальше. Это была кухня — небольшая, но уютная, заметно, что здесь правит женская аккуратная рука. Интересно, что едят нечистые? Может снег и лед? Может кору с деревьев и землю. Как-то не обращал внимания он раньше на эти сказки. Только про ту бабку, что жила в лесу говорили, что она людоедка. Заманивает глупых детей в дом, накормит, напоит и задушит, когда ребенок заснет. А потом такую жесть рассказывали, что верится с трудом. Даже и вспоминать не хочется. Мыла она своих жертв в горячей водичке, часть съедала, часть коту отдавала, а часть «на потом» хранила в кастрюльках.

Веник стоял в углу, как и пластиковый вполне современный синего цвета совок и ведерко для мусора. Фома заглянул внутрь, но там было пусто. Никаких кровавых ошметков одежды, комков слипшихся червей, замороженных пальцев — просто пустая корзина, ничего противоестественного — дно застелено свежей газетой.

Мертвец ждал его, смотрел с нетерпением на дверной проем и довольный закивал, когда увидел инструменты. Самовар стоял на столе. Целый, без единого признака повреждения. Вокруг него полукругом как цыплята расположились мисочки, белые с синими узорами, на них небольшие фарфоровые кружечки очень красиво расписанные голубыми цветочками. На полу больше ничего не валялось кроме лося-хозяина. «Сокровища и правда восстанавливаются», — подумал Фома и протянул веник мертвецу.

— Что делать? Подметать ведь нечего уже.

-Дай! — мертвец забрал веник и начал трусить им над лицом лежащего. Пыль сыпалась с прутьев, покрывая лицо деда тонким серым слоем, залетала ему в ноздри, оседала в полуоткрытом рту, а Женька продолжал свой глупый шаманизм и что-то напевал под нос, продолжая колдовать над дедом. Про Фому он забыл, а тот нашел табуретку, сел на нее тихонько и осматривался.

Домик очень небольшой, уютный, но страшно тесный для двоих. Одному еще ничего, но с женой и с детьми тут точно не прожить. Прихожая еще меньше, только обувь выставлять, да веревочные лестницы свисают сверху. Интересно почему три штуки? Здесь живут трое? Мороз, Снегурочка и кто-то третий и вообще где они и когда вернутся? И если они увидят здесь Фому и полумертвого деда, как бы беды не стало. Вину легко можно переложить с нечистой головы на здоровую.

Он осмотрелся. Да, есть следы женского уюта. Вон над кроваткой висит на вешалке шубка и меховая шапка, вон сапожки сушатся на тряпочке в углу. На кухне чисто, стол вымыт, кастрюльки разложены и расставлены, на крючочках висит кухонная утварь. Нет, здесь точно присутствует женщина да и на картине она есть.

Мертвец продолжал подвывать, помахивая в такт веником. Фома всмотрелся в картину внимательнее. Человек шел через поле, сквозь ветер, сквозь снег — большая мужская фигура в белой шубе. По левую сторону изображен лес, из-за деревьев выглядывает волчья морда. Странно, но раньше ее видно не было.

6.
«Перестань махать на меня, веником!»
Сначала лысый застонал, показывая что не сдох, потом разлепил глазища, посмотрел на веник, летающий над головой, глубоко вдохнул, закашлялся и наконец сказал:
— Перестань махать на меня, веником, снежный ангел!
Мертвый Женька остановился и веник стукнул рукояткой об пол, дед повернулся на бок и опять закашлялся, неудивительно у него все легкие в пыли, черные как у шахтеры — старательный мертвец помог. Вид у лысого был болезненный и дышал он как умирающие актеры в фильмах, но взгляд цепкий — сразу поймал в фокус Фому. «И ты здесь». Фома осторожно молчал, сейчас он был полностью во власти нечисти. Он даже выбраться отсюда не сможет, если захочет. Если будут убивать, останется только сопротивляться.
— Напомни мне, почему ты до сих пор живой?
Фома пожал плечами, иногда лучше жевать, чем говорить.
— Вот и я не помню.
Лысый повернулся на спину и посмотрел в потолок.
— И что ты делаешь в моём доме?
Он замолчал. Фома с мертвецом смотрели как дед шамкает по старчески губами, как вращает зрачками и то открывает, то закрывает глаза. Потом старик продолжил.
— Хорошо, что принесли меня сюда. Дома и стены помогают восстанавливаться, а чай с медом еще лучше.
Он попытался встать, но сил не хватило даже сесть и дед рухнул на спину. Мертвец подбежал и потянул за руку, пытаясь помочь, но лысый остановил его движением руки.
— Погоди, ангел. Так дела не делаются. Эх. Негоже мне как умертвию на холодной земле лежать — почкам конец. Эй, ты! Как там тебя! Помоги ангелу поднять меня, раз уж пришел.
Фома долго думать не стал и подхватил старика под вторую руку.
— На кровать, тащите на кровать.
— Рррр
— Я понял, раз, два, взяли!
И они дотащили деда до кровати, помогли взобраться, лечь и с удовольствием вытянуть ноги.
— Хорошо, — сказал дед, — спасибо, ангел. И тебе тоже, сосед.
Он устроился поудобнее и повернулся на бок:
— Ты думаешь, что он задумал этот нечистый? Когда именно собирается отомстить мне? Так?
Фома пожал плечами и глаза опустил, глаза — зеркало души, нечего нечистому ему в душу смотреть. А тот продолжал балаболить, диванный политик.
« Мы живем тысячи лет и переживем весь род человеческий, может быть. Поэтому все эти мелочи вроде измен, предательств, подлости, ненависти и злобы я уже насмотрелся. Как от ваших так и от наших. Да и сам я не чистый белый снег, а так — желтизна. Поэтому мелочи вроде той что ты совершил или хотел совершить для меня всего лишь пшик. Плевок в пургу. Замерз и скрылся под толщей льда. Понимаешь?»
Фома кивнул.
— Понимаешь? — лысый повторил еще раз и громче, он смотрел ему в глаза и ждал ответа.
— Да.
— Я выпущу тебя. Отпущу живым к семье, позволю забыть о том, что произошло. Точнее даже помогу тебе забыть. Есть у меня небольшой дар. А потом приду ночью и помогу забыть всем, кто меня видел и потом мы расстанемся. У меня есть дела поважнее, чем воевать с крестьянами».
Он застонал и перевернулся на спину. Левой рукой схватился за стену как за костыль, чуть не срывая ковер, который кто-то заботливо там повесил.
— Ангел! Ангел! Дай чаю! Ставь самовар!
— УУУ, — простонал мертвец и ошалело огляделся.
— Ладно, я забыл. Сядь, отдохни. Эй ты, как там тебя!
— Фома!
— Да? — Фома выпрямился, чуть не прищелкнув каблукам, как старый солдат.
Старик уже показывал пальцем на ковер посреди комнаты:
— Убери его. Там люк. Открой и спустись в подвал. На полках справа найди банку с медом и чай травяной, тоже в баночке стеклянной. Сюда неси.
— Хорошо, — кивнул Фома.
— Слушай. Постой.
— Да? — Фома замер, дед смотрел на него изучающе, грудь ходила ходуном: вверх-вниз, вдох-выдох.
— Ты сказки в детстве читал?
— Галка детям читала, слушал иногда, а что?
— Можешь все там рассматривать в подвале, вы люди любопытные существа, я знаю. Даже смерть вас не пугает, когда нужно сунуть нос куда поинтереснее. Бери все, не стесняйся, лапай, нюхай, верти в пальцах — только назад положи — это раз. И не трогай ёлочку — это два.
— Что?
— Не трогай елочку мою! — он вдруг побагровел и погрозил кулаком Фоме, — Елочка — это твоя запретная комната! Входить в нее нельзя! Понял ассоциацию или сильно туп для этого!
— С. но, — забормотал Женька и принялся его укладывать осторожно на спину, а дед все грозил кулаком, — Знаю я вас! Сволочи! Ублюдки! Да не дергай ты меня! Чаю давай!
Он посерел и дрожал всем телом, как в лихорадке и Фоме стало жалко его на секунду, но потом это быстро прошло.
7.
Под ковром действительно скрывался люк. Ручка люка предусмотрительно сложена в углублении поэтому можно наступать на это место десятки раз и не почувствовать неровности. Сам люк тоже спрятан в полу так, что под ковром не заметишь.
Фома крякнул и поднял крышку, открывая черную дыру убежища. Да, там вполне можно прятаться, главное чтобы не закрыли.
— Выключатель нащупаешь слева от ступенек, — командовал старик. Он полулежал на кровати, а полуголый мертвец сидел рядом и держал его за руку, — и принеси одежду для ангела. Там должен быть мешок с одеждой. А то простудится наш друг.
Фома сделал для себя пометку, что ему одежду не предлагают и пошел вниз. Нащупал выключатель и щелкнул светом.
— Да будет чай с медом! — провозгласил дед, — Друг спас жизнь друга!
Там было холодно. Конечно и наверху не Африка, но сейчас он как будто погружался в чан с холодной водой. Сначала ноги, дошло до коленей, потом то самое место и уже по пояс в воде. На данном этапе обычно привыкают и ныряют с головой. Фома пошел вниз.
— Не споткнись о табуретку! — кричал сверху дед.
— Ирррку! — рычал ангел-дебил.
Табуретка присутствовала, но споткнуться об нее это еще надо было постараться. Сначала под ноги полезла бы одна, банка, вторая, третья — да их тут было, как снега зимой. Какая тут табуретка, глупый старик. Тут шаг неправильно сделаешь и заденешь кривую пирамидку из консервированных огурчиков. Пирамидка полетит прямо, теряя банки по пути и сбивая конкуренток, которые покатятся по земле, сбивая следующие. Консервные кегли. До табуретки, деревянной четырёхногой уродины еще дойти нужно.
По правую руку стеллажи у стены. Там тоже куча хлама и она точно стоит очень дорого, подороже «закруток». Дед разрешил порыться и этим обязательно нужно воспользоваться.
В дальнем углу стояла елочка. Небольшая, в рост человека ютилась себе одиноко.
«Елочка это твоя запретная комната!» — сказал лысый хам. Интересно.

8.
Мёд нашелся на второй полке слева, а чай над ним. Нужно отдать должное хозяйке здесь столько еды — можно пережить третью мировую или зомби апокалипсис. Очень хотелось подойти к елочке и Фома подошел, но трогать не стал просто смотрел, стараясь понять, что в ней особенного кроме старых игрушек. Да, до новогодних праздников еще месяц, а у Деда елка украшена гирляндами, звездой Давида и прочей мишурой. Особенно раздражают игрушки в виде белых желудей, уродливо раскрашенных сердечек и бесформенные стеклянные пузыри. Само по себе это добро не стоит даже места в мусорном баке, но если это игрушки нечистого. Эх, такое добро пропадает.
Фома поискал камеры по углам и не нашел, но взять игрушку все-таки не решился. Кто его знает, как видит нечистый и почему они наверху так подозрительно молчат. Потом. Может быть удастся в следующий раз.
***
Пузатый термос уже пыхтел наверху, мертвец с Морозом ждали только припасов снизу.
— Вот, — сказал Фома и протянул банки, но лысый отмахнулся.
— Приготовь на троих чайку, да покрепче. Заварку прямо в кружку кидай, я так привык.
Пока Фома разливал кипяток двое голубков сидели друг напротив друга и смотрели в глаза. Дед накрыл своими широкими ладонями маленькие мертвые лапы Женьки и что-то тихо шептал ему, а Фома перебирал что же он видел там в подвале кроме запретной елки и консервов. На полках лежало много разнообразного хлама от зонтиков до упаковок с карандашами и тетрадок. Видел сложенную стопку мужской одежды, видел брелки, шнурки на руки, еще какие-то талисманы небрежно раскиданные между вещами. Все это стоило… очень хорошо стоило, но он не решился спрятать ни одной мелочи, хотя мог бы. Хорошо, что Галка не знает, она бы точно назвала его трусом. Целая полка была посвящена охотничьим аксессуарам: аккуратно сложенные чистые и блестящие резиновые сапоги, раскладной стул, еще упакованный оранжевый жилет, набор манков на разных птиц и еще много чего, что он не запомнил. Лысый любил поохотиться на зверя и денег не жалел.
Подноса не было и Фома прокашлялся, привлекая внимание.
— Готово… Если хотите.
— Иди, — сказал лысый и похлопал мертвеца по коленке, — Иди попей и мне подай если не трудно.
— Не трудно, — ответил мертвец и встал, — сейчас принесу, шеф.
Фома так и стоял бы с открытым ртом, если бы не смех лысого:
— А ты думал мы с ним парочка голубков? Ангел, нежности.
Женька взял по горячей кружке в руку и подмигнул.
— Шеф меня учит, передает силу. Лепит из меня человека.
— Не человека, — поправил лысый, — ангела, снежного ангела. Не забывай кто ты.
— Да. Я уже не человек.
— Точно, — лысый принял из его рук свою чашку и подул на воду, — Ух, хорошо. Мёд кинул? Вот и ладушки. Пара кружек теплого чаю, постельный режим и я восстановлюсь.
Он бросил взгляд на шубку и помрачнел.
— А потом нужно будет ускориться.
9.
Дед смотрел на человека и думал. Нет, он не доверял ему. Он не простил его. Но быть может он его и правда отпустит. Хватит смертей для одного села. Пора искать тех, кто обидел Снежку.
Мороз допил чай и позвал ангела, тот послушно забрал чашку и наполнил ее до краев еще раз. Хорошо, что он решился на лепку, теперь можно хоть спать спокойно. Подрегулировать и будет отличный экземпляр, правая рука и верный друг.
— Иди сюда, — он поманил ангела и подвинулся чтобы тот сел рядом, — ну что черноглазик? Как жизнь? Какие планы?
Ангел смотрел на него своими щенячьими глазками преданно и готовясь рвануть в любую сторону по приказу. Хоть по минному полю, хоть за шаурмой. Идеальный напарник. Человек (Фома, кажется) сидел напротив, потихоньку пил остывающий чай и делал вид, что не косится на них.
— Ну что ты молчишь? Отвечай, когда шеф спрашивает.
Слово «шеф» что-то разбудило во взгляде ангела и он «ожил»
— Все хорошо. Готов служить, как и положено ангелам до конца. Кого нужно убить?
— Тихо, тихо, — успокоил ангела дедушка, — никого не нужно обижать. Ты просто моя правая рука, помощник, секретарь, телохранитель — как хочешь назови. А воевать мы не будем. Прошли те времена.
— Будем, — отрезал ангел, — еще как будем.
У Фомы уже одно ухо было больше другого, так он старался не слушать, а дед тем временем удивленно смотрел на самоуверенного ангела.
— Ты со мной споришь? Перечишь хозяину?
— Нет, шеф.
— Вот и хорошо. Смотри у меня. Воевать он захотел.
— Воевать будем, — подтвердил ангел и дед охнул то ли от удивления, то ли возмущаясь, — и, наверное очень скоро.
«Успокойся, — проснулась Снежка. — Он всего лишь глупый снеговик. У него инстинкты, не так просто их приручить. Не спорь с ним, пусть пофантазирует и сам же разочаруется».
Дедушка успокоился. Вдох-выдох, ангел смотрит ему в глаза, Фома косится со своего места. Все нормально, нечего переживать. Никто не собирается воевать, по крайней мере сейчас.
— Там, — сказал ангел и указал на картину.- Посмотри.
Дед посмотрел. На белом саване бескрайнего снежного поля шагала одинокая фигурка в синей шубе и с посохом. Когда-то фигурок было две и картина символизировала дружбу и помощь. Они шли сквозь метель, держась за руки — вместе. Сейчас главный персонаж брел сгорбившись один.
— Видишь?
Дедушка присмотрелся и увидел. Фома встал и тоже смотрел на картину, которая радостно дарила окружающим новые впечатления.
— Вон там в лесу.
— Я вижу, — ответил Мороз, — налей-ка мне еще кипяточку.
— Там волки. Их много, больше десятка. Они выглядывают из леса, как иголки из подушки.
— Хищники идут, — негромко сказал ангел.
— Тут чаем не отделаешься. Фома сходи-ка сделай мне кофе. Он на кухне, на верхней полке. Называется «Якобс».
— Но там был один волк. Я видел, когда пришел.
— Я знаю.
***
Посторонний возился на кухне, никак не мог найти банку с зеленой этикеткой и гремел дверцами, а Дед смотрел на ангела почти в упор. Если бы хотел то мог протянуть руки и выкрутить его уши в разные стороны, так чтобы хрустнуло, но он не делал этого, а говорил со своим «другом»:
— Ты понимаешь, что символизирует эта картина?
— Да.
— Ты понимаешь, кто такие волки?
— Охотники.
— Ты очень хочешь воевать?
Ангел сжал кулаки:
— Они скоро придут. У меня нет другого выхода.
— Ты сделаешь то, что я скажу?
«Нашел!», — крикнул довольный Фома. Собеседники не отреагировали, они были поглощены друг другом.
— Всегда.
В черных зрачках ангела не было видно дна. Слишком мало времени ушло на тренировки. Он не готов к самостоятельным действиям, но придется рискнуть.

Продолжение в комментах. Как и обещал))

Они болят как же болят. Как же они сука болят. Я не могу есть, я не могу спать, даже думать, они болят. Ваша серая вонючая жижа отвратительна на вкус. Я расшатал один зуб и он отвалился. Они гниют, снаружи все не так плохо. Но внутри, они гниют корнями.

Стены тоже гниют, черный грибок повсюду. Пытался его есть, но начинает тошнить и я сблёвываю. Все гниёт изнутри.

Я оторвал все заусенцы, ногти, волосы и перетёр их зубами в труху, было вкусно, вкуснее серого дерьма. Мои пальцы выглядят вкусно. Я не хочу. Пожалуйста. Выпустите. Я больше не хочу это есть. ВЫ СЛЫШИТЕ? Я устал, я не хочу продолжать, пожалуйста просто убейте.

Я ХОЧУ УЙТИ, ПОЖАЛУЙСТА

ПОЖАЛУЙСТА

ПОЖАЛУЙСТА

ПОЖАЛУЙСТА

Нет я буду хорошо себя вести, буду есть как вы и сказали, тогда вы отпустите меня да? Да? Я буду хорошим, можете отправить меня на каторгу или опыты, все равно но выпустите пожалуйста...... пожалуйста.

Я так хочу есть.


вы слышите?


[ОБЪЕКТ 32-15 ГОТОВ]

Четверо друзей готовились к очередной экспедиции в Эвенкийский район Красноярского края. Для них это было уже традицией – каждое лето они выбирали самые глухие уголки сибирской тайги, где редко ступала нога человека. Олег, Дима, Лена и Катя познакомились три года назад в клубе экстремального туризма, и с тех пор исследовали заброшенные места по всей Сибири.

В этот раз они стояли на окраине посёлка Тура, вдыхая сладковатый запах дыма от ближайшей свалки. Жара давила на плечи, выжимая последние силы, но они привыкли к таким походам. Катя поправила лямку рюкзака, с завистью глядя, как Олег жадно глотает воду из пластиковой бутылки.

Сосны подступали к самому посёлку, их чёрные стволы тесно жались друг к другу, словно преграждая путь. Белёсая мгла стелилась между деревьями, что казалось странным в такую жару. В этом неестественном тумане иногда мелькали тёмные силуэты, будто кто-то прятался за стволами, наблюдая за путниками.

– Карту нашёл? – Лена отмахнулась от комара, зависшего над ухом.

Олег достал из кармана сложенный вчетверо лист. Бумага казалась старой, с потёртыми краями, но линии троп выделялись неестественно чётко – чёрные, влажно поблескивающие, будто их нарисовали свежей кровью.

– Странный дед на рынке продал, – Олег провёл пальцем по маршруту, и на миг Кате показалось, что линии дрогнули под его прикосновением. – Сначала отдавать не хотел. Всё твердил про какие-то особые места в лесу.

Дима, глядя на карту, присвистнул: – А вы слышали про деревню, которая где-то здесь исчезла? Местные говорят...

– Только страшилок не хватало, – перебила его Лена, но Катя заметила, как подруга нервно поправила лямку рюкзака.

Солнце клонилось к закату, когда они разбили лагерь. Костёр трещал, выбрасывая в воздух снопы искр, которые застывали на мгновение, прежде чем погаснуть. Но в их неподвижности было что-то неправильное – словно время на долю секунды останавливалось вместе с ними.

В ночном лесу то и дело раздавались странные звуки – не похожие ни на привычный шелест листвы, ни на крики ночных птиц. Иногда среди привычного ночного шума проскальзывали звуки, от которых кровь стыла в жилах – не то детский плач, не то тихий смех.

– Часы сбоят что ли, – Дима постучал по циферблату, хмурясь. – Который сейчас?

– Десять, – отозвалась Лена. – У меня почти полночь, – нахмурился Олег.

Катя молча посмотрела на свои часы, замершие на шести. Между деревьев мелькнуло что-то белое – силуэт, слишком высокий и тонкий для человека. Он двигался странно, будто его конечности сгибались не там, где положено.

К утру компас окончательно сошёл с ума. Стрелка металась как живая, указывая то в одну сторону, то в другую, словно что-то невидимое дёргало её за невидимые нити. Они шли наугад, пока лес становился всё гуще, всё темнее. Деревья будто следили за ними – ветви тянулись к путникам, цепляли за одежду, пытались удержать.

Тропа под ногами начала меняться. Земля становилась всё более тёмной, влажной. Каждый их шаг сопровождался чавкающим звуком, будто почва пыталась всосать их ботинки. В воздухе повис какой-то странный запах , запах гнили, от которого к горлу подступала тошнота.

Когда деревья вдруг расступились, перед ними появилась деревня. Усталость взяла своё. Тащиться дальше ночью по мокрой земле, рискуя заблудиться, уже не казалось хорошей идеей.  

— Похоже, тут давно никого нет, — задумчиво сказал Олег, разглядывая дома. — Но крыши целые, значит, не протекают. Лучше переночуем здесь, чем будем валяться под дождём в мокрой палатке.

Остальные молча кивнули. Выбор был очевиден.

Деревня выглядела брошенной и жилой одновременно. Дома стояли крепкие, с целыми крышами и окнами, но было в них что-то глубоко неправильное, как будто хозяева просто вышли на минуту, но что-то всё равно было не так. На крышах рос мох, окна казались мутными, как пыльные зеркала, а заборы, хоть и стояли, покосились, будто устали держаться. Воздух был странный, будто слишком густой и с неприятным привкусом.

– Здесь даже птиц не слышно, – Лена сжала лямки рюкзака побелевшими пальцами.Тишина резала по ушам, как будто кто-то нажал на паузу.  Даже ветер не шевелил деревья, и казалось, что воздух просто застыл. Неподалёку валялась старая телега с лопнувшими колёсами, а рядом лежала груда каких-то сухих веток, будто кто-то пытался сложить костёр, но передумал. И в этой тишине их шаги звучали слишком громко, словно деревня прислушивалась к каждому движению.

Они выбрали крайний дом.

Лена подошла к двери первой, но замерла, не решаясь прикоснуться к ручке.

—Может, не стоит? — прошептала она.

Олег аккуратно потянул дверь, которая неожиданно легко поддалась, как будто их ждали. Скрип петель прозвучал особенно громко, эхом разлетевшись по деревне. Они перешагнули порог, будто переступая невидимую границу.

Внутри пахло сыростью и чем-то приторным, от чего першило в горле. Пол был тёмным, местами прогнившим, а стены будто в пятнах — то ли плесень, то ли что-то ещё. На столе стояла старая масляная лампа, внутри которой давно всё высохло. В углу виднелся шкаф с открытыми дверцами, и там валялись какие-то цветные тряпки. Всё это выглядело так, как будто здесь жили, но кто и когда — непонятно.

На столе стояла керамическая кружка с тёмной жидкостью. Казалось что что-то едва заметно шевелится в её глубине. Рядом с кружкой лежали куски ткани, расписанные непонятными знаками. Полки на стенах были уставлены банками с засохшими травами и бурым налётом на стекле. Тени, падающие от мебели, казались слишком длинными, они переползали по полу, как живые.

Дима коснулся кружки, и что-то тёмное колыхнулось внутри, но он не успел договорить... Его голос оборвался на полуслове. Воздух вокруг него вдруг сгустился, превращаясь в чёрный туман. Катя увидела, как лицо Димы исказилось от ужаса – рот открылся в беззвучном крике, глаза расширились, став совершенно белыми. В них отражалось что-то, чего не могли видеть остальные.

Тьма обвивалась вокруг него, как живая. Она проникала в рот, в ноздри, заползала под одежду. На секунду его кожа стала прозрачной – под ней двигались тёмные нити, пульсировали, словно чёрные вены. А потом тьма просто втянула его в себя, оставив только запах гнили и влажный след на полу.

– Дима! – Олег бросился к месту, где только что стоял друг, его руки дрожали, когда он пытался схватить уже рассеивающийся чёрный туман. – Дима, твою мать, где ты?!

Лена рухнула на колени, её начало трясти: – Этого не может быть... не может... – она раскачивалась вперёд-назад, обхватив себя руками. – Куда он делся? Куда он, чёрт возьми, делся?!

– Бежим отсюда! – Лена вдруг вскочила, кинулась к двери. – Бежим, пока мы все...

Дверь не поддавалась. Лена била в неё кулаками, её крики становились всё более истеричными: – Откройся! Откройся, сука!

Олег метался по комнате, дёргая ручки окон. Его обычно спокойное лицо исказилось от паники: – Они не открываются. Ничего не...

Его голос оборвался на полуслове. Из-под половиц потянулись бледные руки – десятки рук с длинными пальцами и почерневшими ногтями. Они обвились вокруг его ног как змеи.

– Помогите! – его крик был полон такого первобытного ужаса, что у Кати подкосились ноги. – Помог...

Доски расступились, открывая черноту, и Олег исчез в ней. Только его последний крик ещё несколько секунд эхом отдавался в пустом доме, становясь всё тише, словно он падал куда-то очень глубоко.

Лена забилась в угол, её трясло так сильно, что стучали зубы: – Господи, господи, господи... – повторяла она как молитву. – Что здесь происходит? Что это за место?

Тени метались по стенам в тусклом свете фонарика, который всё ещё работал. На стенах проступили странные полосы, словно кто-то провёл когтями. За окнами сгустилась тьма – неестественная, плотная, живая. В ней что-то двигалось, скреблось, шептало.

Сначала  просто сгусток тени, темнее самой темноты. Потом оно начало принимать форму. Высокая фигура с длинными конечностями. Там, где должно было быть лицо – белое пятно, похожее на маску, но живое, подвижное. На нём проступали черты – глаза, похожие на глубокие провалы, рот, растянутый в слишком широкой улыбке.

– Бежииим! – крик Кати слился с нечеловеческим воплем Лены.

Существо скользнуло к ним. Его руки удлинились, как щупальца, обвились вокруг Лены. Катя видела, как подруга пытается вырваться, как её тело выгибается под неестественным углом. А потом...

Кожа Лены стала прозрачной, сквозь неё просвечивали кости и сосуды, наполненные чем-то чёрным. Её глаза закатились, рот открылся в беззвучном крике. Тень втягивала её в себя – не сразу, а по частям, словно растворяя в себе.

– Катя... помоги... – последние слова Лены прозвучали как бульканье.

И она исчезла. Растворилась в темноте, оставив после себя только эхо крика и холодный воздух с запахом могильной плесени.

Дверь со скрипом распахнулась сама собой. Катя выскочила в ночь, спотыкаясь и задыхаясь. Слёзы текли по её лицу, ноги едва двигались, но она знала, что не может остановиться. Она осталась одна. Вся её надежда теперь была на выживание. Это место словно жило своей жизнью, и каждый шорох, каждый странный звук усиливали её страх.

Катя бросилась к лесу, пытаясь найти тропинку, по которой они пришли. Но в темноте все направления казались одинаковыми. Она бежала вслепую, пока не осознала с ужасом, что сделала круг и вернулась к тому самому дому, откуда всё началось. На пороге стояла женщина в длинном чёрном платье, её фигура казалась размытой в тумане. Но глаза... Глаза горели во тьме, как два уголька, полные древней, голодной злобы.

– Наконец-то, – проскрипел её голос. – Последняя.

Катя хотела бежать, но тело не слушалось. Женщина подняла руку, и невидимая сила потащила девушку к дому. Ноги волочились по земле, оставляя в пыли глубокие борозды.

В доме пахло смертью. Знахарка толкнула Катю на стул. Старое дерево протяжно заскрипело в тишине. Тени в углах комнаты шевелились, принимая очертания человеческих фигур.

– Они все здесь, – знахарка обвела рукой темноту. – Твои друзья. Все, кто приходил до них. Все, кто пытался уйти.

Катя увидела их – призрачные лица в темноте. Она узнала застывшую улыбку Димы, пустые глаза Олега, искажённое ужасом лицо Лены. И множество других, искаженных от ужаса лиц...

– Зачем? – только и смогла выдавить Катя.

Знахарка оскалилась, показав почерневшие зубы.

– Я была знахаркой в этой деревне, – её голос сочился ядом. – Лечила их травами, заговорами, принимала роды. Они приходили ко мне за помощью, а потом... убили моего сына. Сожгли за то, что он видел то, чего не могли понять сами. Все свои беды и неудачи они связывали с моим мальчиком. Думали, что избавятся от проклятия. – Она издала звук, похожий на шипение. – Глупцы. Истинное проклятие началось после его смерти. Я прокляла их всех. Теперь они заперты здесь, между жизнью и смертью. – И все, кто забредает сюда, – она указала на темноту, где проступали искажённые лица, – становятся частью этой деревни.

Тьма тянулась к Кате, когда первый луч солнца пробился сквозь щель в стене. Знахарка отшатнулась, её фигура начала искажаться, словно по воде прокатилась рябь от брошенного камня, а лицо исказилось, став похожим на треснувшую маску.

– Нет... – прошипела она. – Ещё рано...

Но солнце поднималось, заливая комнату золотистым светом. Там, где его лучи касались тёмных нитей, они распадались с тихим шипением. Знахарка отступала, её тело начало таять, как воск. Сквозь кожу проступали чёрные вены, глаза заполнялись тьмой.

Катю вдруг рвануло с места – словно кто-то схватил за внутренности и потащил прочь. Мимо мелькали стены домов, искажённые лица в окнах, протянутые руки. В ушах стоял вой – не то ветра, не то тысячи голосов. Она видела их всех – своих друзей, жителей деревни, белое лицо мальчика, нарисованные им знаки. Всё слилось в один безумный водоворот.

Она очнулась на опушке леса. Солнце стояло высоко, птицы щебетали как ни в чём не бывало. Рюкзак валялся рядом, трава была примята, будто она просто прилегла отдохнуть. Только запах, тяжёлый и тошнотворный всё ещё держался на одежде, напоминая о том, что всё случившееся не было кошмарным сном.

Катя попыталась встать, но тело словно налилось свинцом. В голове пульсировала тупая боль, перед глазами плясали чёрные точки, складываясь в незнакомые силуэты,в призрачные лица друзей, искажённые ужасом. Собрав последние силы, она поползла на звук далёких машин, цепляясь скрюченными пальцами за жёсткую траву.

Её нашли эвенкийские охотники, старик и его сын. Изможденную, в изодранной одежде. Из её горла вырывалось лишь хриплое бормотание. Уже перед тем, как впасть в забытьё, Катя услышала:

– Живая ещё, – прохрипел старик, отдёргивая руку от её ледяного запястья. – Но еле-еле.

– Она была там, – проговорил старик уже на родном языке.

– Но как выбралась? – младший невольно отступил на шаг, заметив, как по её коже пробежала тень.

В кабине старого уазика она окончательно провалилась в спасительную темноту, сквозь которую к ней тянулись бледные руки и чей-то шёпот звал по имени голосами её друзей.

Через неделю Катя очнулась уже в реанимации. Врачи задавали бесконечные вопросы, но она лишь повторяла одно и то же: о проклятой деревне, о знахарке и о друзьях, которых поглотило её проклятье. Полиция обыскала весь лес, но не нашла ни малейших следов, ни каких-либо останков. Поисково-спасательные отряды прочесали каждый метр тайги в радиусе десятков километров, но всё безрезультатно. Катя оказалась на поляне в тяжёлом состоянии, дезориентированной и обессиленной. Официальная версия предполагает, что в результате потери ориентиров группа разделилась: трое друзей могли пойти вглубь тайги, а Катя случайно вышла на открытую местность, что и спасло ей жизнь. Её состояние объяснили стрессом и обезвоживанием. В отчётах указывалось, что следов остальных участников экспедиции обнаружить не удалось, что обычно списывается на буреломы, хищников или дождь, смывший следы.

Её словам о деревне-призраке так никто не поверил. Карта, купленная у старика, оказалась обычным пустым листом бумаги, и это лишь укрепило мнение окружающих, что Катя потеряла рассудок. Через месяц её перевели в клинику для душевнобольных. А по ночам она слышала шаги. Иногда в окно её палаты что-то стучало, оставляя еле заметные следы. Она видела их лица – Лены, Димы, Олега, Она видела их лица – Лены, Димы, Олега, а рядом проступали другие, незнакомые, но одинаково искажённые ужасом. Они не говорили, только смотрели. Их тени мелькали в углах комнаты, исчезая, стоило включить свет.

Иногда, глядя в окно, Катя видела, как тени мелькают у самой линии горизонта. Она не могла доказать их реальность, но знала — они там. А где-то в глубине сибирской тайги деревня-призрак всё ещё ждёт новых путников....

Это перевод истории с Reddit

Я уже несколько часов смотрю на пустую страницу. Не знаю, почему меня так тянет всё это записать — всё равно никто не поверит. Чёрт, даже я бы не поверил. Скажут, что это галлюцинации от пережитой травмы. Вина выжившего. Найдут ещё какой-нибудь термин. Но это не важно. Я знаю, что видел, и знаю, что это было не в моей голове.

Пять сезонов я работал на «Колдуотер Марлин». Пять мрачных зим, вытаскивая сети в Северной Атлантике, там, где холод проникает сквозь несколько слоёв одежды, будто их и нет. На таком корабле, как «Марлин», работают не потому, что хотят, а потому, что идти больше некуда.

Мы были суровой командой — парни с дурными привычками, несчастной судьбой или и тем, и другим сразу. Пьяницы, должники, бродяги. Капитан Хэл Фостер как-то сказал, что «Марлин» ходит не на дизеле, а на отчаянии. И он был прав.

Нас даже прозвали «фостеровскими детьми». Спросите у кого угодно, и вам ответят почему. Скажут: «Никому другому такие ребята не нужны». И это тоже было правдой. Но нас это особо не волновало. У нас была работа, и капитан относился к нам нормально.

Но корабль... О, он был старой развалиной. Ржавчина прогрызала его швы, и он стонал при каждом вздутии волны, как старик с артритом. Внутри было ещё хуже. Стены покрыты солёными разводами и жиром, воздух пропитан запахом гниющей рыбы и дизельных выхлопов. Всё казалось сырым, как будто океан уже начал забирать его себе. Может, так оно и было.

В тот раз мы ушли дальше на север, чем обычно, охотясь за слухами о плотной косяке рыбы, который мог оправдать холод и лишения. Но капитан был на этот раз не такой, как всегда. Всё время сидел в своей каюте, курил одну сигарету за другой и что-то бормотал над картами. Что-то в этом рейсе было... не так. Но мы проигнорировали это. И это была наша ошибка.

Ночи в том рейсе были самыми худшими. В открытом море тьма словно оживает. Океан шепчет и воет, а холод будто трётся о тебя, пытаясь найти щель, через которую пробраться внутрь. А если слишком долго всматриваться в чёрные воды, начинают мелькать силуэты — нечто, что двигается слишком быстро, чтобы быть рыбой. Я всегда говорил себе, что это просто усталость. Там, в море, приходится много чего себе внушать.

Но это было до того, как мы нашли её.

Всё началось, как обычно. Лебёдки визжали, вытягивая сети, которые на этот раз оказались тяжелее, чем обычно. Все уже шутили про хороший улов и большой заработок. И вдруг Карлос застыл.

— Что за чертовщина? — выдавил он.

Сначала я ничего не увидел, только извивающуюся массу рыбы и водорослей. Но потом что-то сдвинулось, и я заметил её. Бледная кожа. Слишком гладкая. Без блеска.

Человеческая кожа.

Она была маленькой, не старше восьми лет, её тело спуталось в сетях. Её губы были сшиты ржавой рыболовной проволокой и крючками, кожа вокруг была опухшей и воспалённой. Это не было работой хирурга — всё выглядело грубо, жестоко, и, главное, давно.

Но она была жива.

Её грудь едва заметно вздымалась. Волосы липли к лицу, спутанные водорослями. Но самое ужасное — это её глаза. Широко открытые, безжизненные, но смотрящие прямо на нас. Такой же взгляд был у горы рыбы, прижатой к её телу.

— Вытащите её! — голос капитана раздался по интеркому, но в нём была трещина, которой я никогда раньше не слышал.

Карлос и Джейк колебались, но всё же протянули руки к сетям, их пальцы скользили по рыбьей слизи. Они осторожно положили её на палубу, словно она могла рассыпаться. Но она не пошевелилась.

— Что нам делать? — голос Джейка дрожал. Он смотрел на капитана, но тот лишь стоял в рубке и смотрел на всё это через стекло.

Карлос не стал ждать ответа.

— Мы не можем оставить её в таком виде, — сказал он, доставая нож.

Я хотел его остановить. Хотел закричать, чтобы он прекратил и подумал. Ведь всё, что происходило, было просто невозможно. Но вместо этого я просто стоял и смотрел, как он начал разрезать проволоку. Девочка не шелохнулась, не издала ни звука. Когда последний кусок проволоки упал, её губы разомкнулись, и кровь заструилась по подбородку.

А потом она открыла рот.

Это был не крик. И не слово. Это был низкий, гудящий звук. Звук, который, казалось, проникал прямо в твой череп и обосновывался там. Он не был громким, но заполнял всё вокруг, заставляя дрожать кости, трепетать грудь.

Карлос пошатнулся, зажав уши.

— Что это за... — начал он, но не закончил. Он повернулся, подошёл к краю палубы и прыгнул за борт.

Боже, помоги мне, но я не пытался его спасти. Никто из нас не пытался.

Вода захлопнулась за ним, как дверь.

А девочка села. Её губы шевелились, звук становился громче. Она скрестила ноги и слегка наклонила голову, как будто пела колыбельную.

Я до сих пор слышу этот звук — эту песню. Это был не просто гул. Это было нечто большее, нечто, что проникало в разум и цеплялось за него когтями.

Воспоминания нахлынули на меня, сбивая с ног, переполняя, душа деталями и образами. Я пишу как могу, тороплюсь, но всё равно чувствую, что не успеваю. Чёрт бы нас побрал, почему мы просто не выбросили её обратно в воду?

Простите. Мне тяжело писать об этом. Но я продолжу.

Карлос был первым, кто ушёл, но не последним. После того, как он прыгнул, мы просто стояли, онемевшие, и смотрели на тёмную воду, туда, где он исчез. Это Уилл нарушил тишину. Он побежал к краю, крича:

— Карлос!

Его голос был сорванным, рваным. Он перегнулся через перила так, что казалось, сейчас сам упадёт.

— Карлос, всплывай! Мы бросим тебе трос!

Но воды были безмолвны. Никаких всплесков, никаких признаков жизни. Только холодное, бескрайнее море.

Девочка не двигалась. Она сидела на палубе, её волосы стекали водой, а губы продолжали издавать этот звук. Он становился громче, заполняя воздух, проникая в нас, оседая в зубах, отдаваясь в костях.

— Заставьте её замолчать! — голос капитана снова прозвучал по интеркому. Он всё ещё был в рубке, наблюдая за происходящим, но не спускаясь вниз. — Заставьте её прекратить!

На этот раз к девочке подошёл Джейк. Громила Джейк, который никогда не боялся ничего. Он шагнул прямо к ней.

— Так, хватит! — рявкнул он, хватая её за плечи и тряся, как ребёнка, который нашалил. — Эй! Прекрати! Замолчи!

Она даже не взглянула на него. Её глаза были пустыми, безжизненными, словно её там вовсе не было. А звук продолжал нарастать, становился пронзительнее, словно бурил череп изнутри.

Руки Джейка задрожали, он отпустил девочку и отступил назад, зажав голову руками.

— Прекратите это... — пробормотал он, голос дрожал и ломался. — Сделайте, чтобы это прекратилось...

И тут он резко развернулся и врезался головой в стальную стену каюты.

Раз.

Два.

Три.

Глухой, мокрый хруст кости и плоти заставил меня ощутить тошноту, но я не мог отвести взгляд. Кровь размазывалась по стене, но Джейк не останавливался, пока не рухнул на палубу. Его лицо превратилось в неузнаваемую массу. Его голова была вогнута.

И тут началась настоящая паника.

Уилл бросился к дверям кают, несясь, словно от самого дьявола. Денни, самый молодой из нас, просто стоял на месте, дрожа всем телом, слёзы текли по его лицу.

— Что происходит? — шептал он, словно молился. Будто кто-то мог ответить.

Звук нарастал, вибрации стали ощутимы под ногами, пробираясь через сталь палубы. Я почувствовал, как ноги сами несут меня к краю, к воде.

Я не знаю, как мне удалось остаться на ногах. Может быть, это был шок, а может, какая-то часть меня уже смирилась с неизбежным. Но звук становился всё громче, всё настойчивее, всё мелодичнее.

Я подошёл к перилам и посмотрел вниз. И тогда я их увидел.

Сначала я подумал, что это мусор — обрывки сетей и остатки улова, дрейфующие на волнах. Но потом я разглядел их лица.

Детские головы. Бледные, вспухшие, с широко раскрытыми, стеклянными глазами. Десятки, если не сотни, они плавали прямо под поверхностью воды, их рты открывались и закрывались в унисон с песней девочки. Целый хор.

Мои ноги подкосились, и я рухнул на палубу, цепляясь за стальной настил, чтобы не соскользнуть вперёд. Чтобы не упасть в воду к ним.

— Не слушайте детей! — закричал я, хотя мой голос показался мне чужим.

Уилл вернулся, прижимая руки к голове, как будто пытался удержать её от раскалывания.

— Они в моей голове, — всхлипывал он, его голос был высоким, надломленным. — Я их слышу! Я слышу...

Он схватил нож с рабочего стола и вонзил его себе в горло. Горячая, липкая струя крови окатила палубу, и он рухнул рядом с телом Джейка, дёргаясь, пока жизнь окончательно не покинула его.

Девочка наконец поднялась на ноги. Её движения были резкими, неестественными, будто судорожными. Её губы раскрылись шире, и звук изменился, стал более ритмичным, почти... прекрасным. Слушать это было больно, но в то же время это было невыносимо красиво.

Следующим был Денни. Он просто прошёл мимо меня, молча, со слезами на лице. Он поскользнулся в луже крови Уилла, оставив длинный кровавый след от ботинка. Выпрямился и продолжил идти. Он продолжал идти, пока не перелез через перила и не шагнул за борт. Без колебаний. Без борьбы. Просто ушёл.

А океан, в который он упал, больше не был тихим. Он взорвался. Всплеск воды звучал, словно тысячи стеклянных осколков разом разлетелись над поверхностью. Дэнни не издал ни звука, но океан ревел.

Я не помню, как решил двигаться, но внезапно обнаружил себя бегущим к каютам. Я знал, что нужно найти что-то, чтобы закрыть уши. Коридоры корабля казались уже, чем обычно, стены сжимались, эхом отдаваясь от звука её песни. Я схватил всё, что мог найти — тряпки, клейкую ленту, — и затолкал в уши, обматывая голову, пока кожа не стала кровоточить. А потом вышел на палубу, чтобы попытаться спасти кого-то. Хотелось бы мне этого не делать.

Возле носа корабля я увидел двоих членов команды — Мэтта и Рейнольдса. Мэтт стоял над Рейнольдсом с разводным ключом в руке. Он замахнулся. Удар. Хруст был влажным, отвратительным, словно кто-то бил по полому черепу. Мэтт поднял ключ снова. Ещё удар. И снова. И снова. Пока инструмент не стал больше попадать по палубе, чем по голове. Рейнольдса уже не было. Только размазанные остатки.

Я смотрел на всё это, ощущая, как кровь застывает в жилах. Мэтт кричал, но я ничего не слышал. Мои уши были плотно заклеены. Его движения напоминали автоматизм, как будто он был не в себе, словно марионетка.

Я отвернулся и побежал к корме.

Там я нашёл Стэнли и Грега. Они сидели, прижавшись друг к другу, у входа в рубку. Уши у них тоже были заткнуты, вокруг головы обмотаны полоски ткани и ленты. Мы обменялись взглядами — всё было понятно и без слов.

Я указал на дверь, давая понять, что нужно зайти внутрь. Они покачали головами. Стэнли махнул рукой в сторону смотрового окна над нами. Оно было заляпано кровью. Я заметил всполохи искр и языки пламени, выходящие из того, что должно было быть панелью управления.

Я посмотрел на них, и Грег сделал жест рукой, имитируя пистолет, приставленный к виску, а затем словно нажал на спуск. Капитана больше не было.

Я осел рядом с ними. Звук всё ещё просачивался сквозь наши импровизированные заглушки. Он становился всё сильнее, всё пронзительнее. Мы знали, что кто-то из нас скоро сдастся.

И первым оказался Стэнли. Он сорвал ленты с головы, крича, что больше не может выносить это, и побежал к краю палубы. Грег попытался его остановить, но не успел. Я даже не попытался. Только смотрел, как Грег прыгнул следом.

Я остался один. Вместо того чтобы последовать за ними, я пошёл к холодным трюмам. Внутри я заперся в одном из контейнеров для хранения рыбы.

Я не знаю, сколько времени я провёл в этом контейнере. Дни, недели — время утратило всякий смысл. Всё, что я слышал, — это слабый отголосок её песни, которая всё ещё звала меня выйти наружу.

А потом, внезапно, всё прекратилось.

Когда меня наконец нашли, я не сразу понял, кто они.

Я сидел в углу контейнера, свернувшись, как раненое животное. Грохот по стальной двери звучал для меня глухо, отдалённо. На мгновение я подумал, что это она, что она вернулась, чтобы снова запеть и утащить меня вниз, как остальных.

Но это была не она.

Когда дверь со скрипом открылась, я зажмурился от внезапного света. Послышались голоса, настоящие, не те сломанные, бормочущие голоса мёртвых товарищей, которые мне уже казалось, преследовали меня всё это время. Те голоса всегда задавали вопросы. Почему ты не прыгнул за борт? Почему жизнь одного изгоя оказалась важнее, чем жизнь другого? Но самый мучительный вопрос был — почему она отпустила меня?

Один из спасателей в ярком оранжевом костюме присел передо мной и положил руку мне на плечо.

— Теперь вы в безопасности, — сказал он тихо, но в его взгляде было что-то другое. Он скользнул глазами по моей грязной одежде, исхудавшему телу и впалым глазам. Он явно не был уверен, кого нашёл.

Меня вытащили из контейнера и перенесли на их судно, «Арктик Доун». Воздух был ледяным, небо серым, а океан вокруг простирался, как бескрайняя свинцовая пустота. Я оглянулся и увидел, как «Колдуотер Марлин» дрейфует позади нас, его когда-то шумная палуба теперь была безжизненной, покрытой замёрзшей кровью.

Я почти ничего не говорил сначала. Не мог. Моё горло было пересохшим, а разум — разбитым. Они дали мне одеяла, воду и что-то горячее выпить. Помню капитана их корабля, пожилого человека с обветренным лицом и добрыми глазами. Он задавал вопросы: что случилось? Где моя команда? Как долго я был там?

Я не мог ответить. Как можно объяснить то, что произошло? Как можно рассказать, что океан забрал двадцать человек из-за маленькой девочки с зашитыми губами?

В конце концов, они перестали спрашивать. Может, решили, что я в шоке. Может, просто не хотели знать.

Со временем я начал собирать обрывки того, что они мне рассказывали. Они нашли «Марлин», дрейфующий без связи, с заглохшими двигателями. Они высадились на него, ожидая найти механическую поломку или экипаж в беде. Вместо этого они нашли пустоту. Только кровь на палубе, разбросанные личные вещи в каютах и меня, запертого в контейнере.

Никаких тел. Никаких следов борьбы, кроме крови.

Я попытался рассказать им про девочку. Про песню. Про головы в воде. Но слова звучали нелепо даже для меня. Капитан слушал молча, его лицо оставалось невозмутимым, но в глазах я видел сомнение.

Той ночью, после того как я рассказал всё, я сидел один в столовой. Я подслушал, как другие члены экипажа обсуждали меня.

— Может, он сорвался, — сказал кто-то. — Убил остальных и тронулся умом.

— Это не объясняет кровь, — ответил другой. — Её слишком много для одного человека.

— Это могли быть пираты, — предположил третий, но слова прозвучали неуверенно. Пираты не оставляют судна нетронутым, и если кто-то пропал, уже давно был бы запрос на выкуп.

Когда капитан вошёл, разговор стих. Он взглянул на меня и кивнул, но выражение его лица говорило всё.

Я пытался уснуть той ночью, но каждый раз, когда закрывал глаза, видел их лица. Карлоса, шагающего с палубы. Джейка, чья голова разбивалась о стену. Денни с пустым взглядом, уходящего в море. И её. Всегда её. С этим безжизненным выражением лица и тёмными, неподвижными глазами.

Рано утром я снова услышал это. Слабый, почти неуловимый гул, словно песня, принесённая ветром. Я вскочил, сердце бешено билось в груди. Я выбежал на палубу, чтобы убедиться, что это не настоящее.

Океан был неподвижным, пугающе спокойным под серым светом рассвета. Но я увидел это — рябь, движение прямо под поверхностью.

А потом они появились.

Головы.

Теперь их были не десятки, а сотни. Они бесшумно покачивались на воде, их рты открывались и закрывались в идеальном ритме. Я отшатнулся, дрожа, но не мог отвести взгляд. Их глаза встретились с моими, и я снова почувствовал это — тот зов, то невыносимое желание присоединиться к ним.

Я закричал, зовя остальных, но когда они прибежали, вода снова была пуста. Только волны и ветер.

Теперь они считают меня сумасшедшим. Может, я и правда сошёл с ума.

Но я знаю, что видел.

И я знаю, что это ещё не конец.

Подписывайся на ТГ, чтобы не пропускать новые истории и части.

https://t.me/bayki_reddit