Работа на «Скорой помощи» не только напряжённая и трудная, но и опасная. Отправляясь на вызов, бригада едет в неизведанное и что её там ждёт – одному Богу известно, да и то не всегда. События нередко развиваются стремительно, непредсказуемо, зачастую ставя на грань жизни и смерти судьбы врача, фельдшера и водителя. Хорошо, когда бригада сформирована из представителей сильной половины человечества, а когда ты работаешь в обычной «линейке», да ещё в напарниках у тебя сопливая девчонка, только что окончившая медучилище – приходится быть настороже вдвойне. Это потому, что, во-первых, приходится рассчитывать только на свои силы, а, во-вторых, ты ещё в ответе за эту куколку с наманикюренными ногтями и накрашенными губами, которая пришла на дежурство, как на свой день рождения.
Особенно осторожным приходится быть на вызовах у больных с теми или иными психическими отклонениями. Это психбригадам хорошо: здоровенный врач, плюс ещё два фельдшера-бугая. С такими напарниками можно и в огонь, и воду и к чёрту в задницу. А ты? Что можешь сделать ты, когда на тебя прёт шизик с боевым пистолетом или параноик с топором? Бежать? Ха! «Не смешите мои подковы!». Он-то, может и не догонит, а вот пуля или топор могут и долететь. И ещё. На дверях своей квартиры такие пациенты не вывешивают объявления, типа, здрасьте: здесь живёт имярек – завсегдатай республиканской психиатрической больницы, и на лбу у таких не написано, что у них периодически «крыша едет». Хорошо, когда они живут с родственниками и те заранее предупреждают диспетчера, вызывая «Скорую помощь». А если родни нет?
Едем как-то с бригадой на вызов. Повод самый банальный – высокое артериальное давление. Мысли такие: щас приедем, измерим давление, таблеточку под язык, дибазол и магнезию с сульфиком внутрижопно и – по своим делам. Последние таковы. Водитель просит «посмотреть» тёщу: «Она тут недалече живёт, месяц по больницам бегает – всё бестолку». Ладно, проконсультируем. У фельдшера – молодой симпатичной девчушки, работающей на станции без году неделю – тоже дома кто-то из родственников болеет, надо проведать и сделать укол. Никаких проблем – и те, и другие живут неподалёку друг от друга. А то, что я с утра не жрамши и приехал на дежурство прямо с работы из мединститута – это уже никого не колышет. Ладно, может, найдётся какая-нибудь добрая душа и накормит бедного доктора на вызове, ещё целая ночь впереди, но раз напарники просят – надо помочь.
Приезжаем на место. Камера (квартира) в кирпичной «хрущёвке» на втором этаже. Звонок в обшарпанную дверь совпадает с надсадным собачьим лаем, даже не лаем, а свирепым звериным рыком, переходящим в вой, а-ля собака Баскервиллей. На всякий случай отходим от входной двери на пару шагов назад, поскольку уже «учёные» четвероногими друзьями человека. Ждём минут пять. Снова звоним. Наконец, слышим за дверью шаги, лязг замков, звон цепочки. Дверь распахивается настежь. На пороге – моего роста, но плотный, лысый мужчина в окровавленной пижаме, лет под пятьдесят. Здоровается, окидывая нас цепким, хищным взглядом. Здоровкаемся в ответ и уточняем адрес. «Да, вызывал». На нашу просьбу убрать собаку отвечает, что уже запер её в дальней комнате и приглашает пройти внутрь. Проходя мимо хозяина квартиры, я почувствовал лёгкий запах алкоголя. Дверь за нашими спинами с лязгом захлопнулась и плотоядно защёлкнулась несколькими замками.
Квартира – самая что ни на есть бомжарная. Разорванные собачьими лапами обои; гармошкой топорщится пятнистый линолеум, местами протёртый до дыр; в углах - белесоватая, как в фильме «Вий», паутина. Все межкомнатные двери – почему-то с замками, без стёкол, грубо заколочены толстой ободранной фанерой с двух сторон. А запахи, точнее, вонь! И пахнет ещё чем-то до боли знакомым, специфическим, медицинским. Я только потом догадался – чем.
Прошли в зал. На столе, застеленном газетами, – большая чугунная сковорода с остатками яичницы, заплесневелый хлеб, грязные стаканы, недопитая бутылка водки. Здесь же – старый, прожжённый сигаретами, засаленный диван; подобранные, вероятно, на местной помойке разношёрстные стулья без спинок или одной ножки; «обглоданный» собакой пожелтевший от времени буфет. За дверью в спальную комнату беснуется пёс, не обращающий на окрики хозяина никакого внимания.
Кое-как расселись, если можно употребить это слово. Начинаю расспрос. В первую очередь, интересуюсь происхождением пятен крови на пижаме. Ответ: покусала собака. Прошу показать укусы, но хозяин отмахивается от меня, как от мухи. Мелочи, мол, жизни, «до свадьбы заживёт». Предлагаю измерить давление, помня о просьбах водителя и фельдшера и предстоящей трате времени на их выполнение. И это тоже не надо. Тогда какого хрена вызывал «Скорую»? Посидеть, поговорить?
А вот, оказывается, какого! Первым делом мужик идёт к двери в спальную и открывает её. В зал врывается просто огромный доберман с красными от злости глазами и кидается в нашу сторону, но заслышав команду «Фу!», тут же застывает, как вкопанный, в метре от нас. Из его мощной пасти с вурдалачьими зубами, чуть ли не до пола свисает огненно-красный язык и непрерывным водопадом льётся розовая слюна. Глаза контролируют каждое наше движение, а мощное мускулистое тело готово в любой момент метнуться в нашу сторону. Откровенно говоря, не очень-то приятное и одновременно шокирующее зрелище.
Хозяин, улыбаясь, усаживается на своё место и достаёт из-под газеты окровавленный кухонный тесак. Кровь относительно свежая, но местами уже спёкшаяся и покоричнивевшая. Начинается откровенный монолог о надоевшей жене, которая в настоящий момент «отдыхает» с перерезанным горлом в ванной комнате и о нашем ближайшем бесперспективном будущем. Правым боком я всё отчетливее чувствую прижимающуюся ко мне фельдшерицу, которая дрожит, как осиновый лист в холодную промозглую погоду. А я что, не человек что ли? Меня тоже охватывает «лёгкий» мандраж; я медленно, под рычание пса, убираю руки под стол и сцепляю их пальцами, пытаясь успокоиться и привести в порядок прыгающие в голове мысли. Во рту моментально пересохло, сердце уже колотится где-то под горлом, а между лопаток течёт ручеёк пота. Симпато-адреналовый криз, однако! Всё это понятно, но надо что-то делать, пока этот придурок и в самом деле не перерезал нам глотки.
Больной, между тем, вошёл в раж. Не выпуская из рук тесака, ловко наливает и опрокидывает в рот полстакана водки. Глаза его – серые, волчьи, со всплохами адских огоньков – ни на секунду не выпускают нас из поля зрения. Всё это время он продолжает злорадно улыбаться и говорить, говорить, говорить, точнее, нести полную чушь. Трудное голодное детство, деревянные игрушки, безотцовщина, нищета, больницы с бесчеловечными и злыми врачами-садистами и т.д. и т.п.
Я начинаю блефовать – поддакивать, причмокивать, вставлять в его пламенную речь различные словечки, к примеру, - «…ну надо же!», «…да неужели?», «…да что вы говорите!», - пытаясь завязать «конструктивный диалог» и тем самым оттянуть время. Не тут-то было! Оказывается, старого шизика, как и воробья, на мякине не проведёшь! Он на секунду прерывается и вежливым шипением просит меня заткнуться, и не мешать ему изливать душу, иначе он даст собаке команду «Фас!» и от меня «просто мокрого места не останется».
Разумеется, я тут же заткнулся, но мозг заработал с удвоенной силой: что делать? Что делать? Был бы мужик один – было проще, но собака! И в пасть ей воткнуть нечего… И отвлечь чем-то невозможно… И кошки у меня, как у Шурика из известной кинокомедии, за спиной нет… Неуж-то и в самом деле прирежет? Мы-то, конечно, поборемся, но шансов, в натуре, – ноль… А почему мы? Я, один, поскольку фельдшер уже в шоке - вовсю ревёт, всхлипывая и размазывая косметику по лицу; сжалась вся в комочек, ничего вокруг не видит и не слышит… На неё надежды никакой нет, даже подыграть не сумеет… Что, что делать???
Вдруг в прихожей раздаётся звонок. Ещё и ещё. Кто-то пришёл в гости? Ещё одна жертва? Собака, как на пружине, подпрыгивает в воздухе и с громким лаем несётся к входной двери. Хозяин на мгновение отвлекается и поворачивает голову в сторону. В ту же секунду я хватаю чугунную сковороду и со всей силой обрушиваю её на голову нашего пациента, который, как подкошенный, валится на пол. Прыгаю к двери в зал, захлопываю её и трясущимися руками дважды поворачиваю ключ в замке. Уф-ф-ф, успел! В тот же момент сильнейший удар обрушивается на дверь с другой стороны. Трещит фанера, но дверь выдерживает. Пока выдерживает, но удары сыплются один за другим. Подбегаю к окну и пытаюсь открыть раму. Чёрта с два! Рамы заколочены. Беру стул и с размаху бросаю его в окно, потом еще один и еще… Осколки стёкол разлетаются по комнате, как шрапнель, покалывая руки и лицо. Смотрю вниз. Под окном – сугробы. Хватаю фельдшера в охапку и, под истеричные крики, выбрасываю её в окно. Следом за ней выпрыгиваю сам.
Машина «Скорой помощи» во дворе, пустая, водителя нет, но ключ в замке зажигания. С третьего или четвёртого раза, как в фильме ужасов, трясущейся рукой завожу нашу «трахому», включаю проблесковый маяк и сирену, и начинаю истошно давить на клаксон. Из подъезда, как ошпаренный, выскакивает водила, который, как потом выяснилось, пошёл нас искать, и летит к машине. Я ору, чтобы он прыгал в салон к фельдшеру и, не дождавшись, пока захлопнется боковая дверь, рву с места. Выезжаю со двора на улицу и в зеркале заднего обзора вижу…, вы не поверите, - несущегося за нами добермана, который после нескольких перекрёстков и шарахающихся от нас авто, наконец-то отстал…
Потом… Потом мы опять приехали на то же место, в ту самую фатеру, но уже с милицией и психбригадой. Дверь в квартиру взломали, мужика скрутили и «упаковали», а мы, наконец-то, забрали свою брошенную впопыхах сумку-укладку. В ванной обнаружили тело женщины с отделёнными конечностями и головой, лежащей в раковине. Затем мы три часа просидели в отделе милиции, давая показания по делу. До конца смены доработать уже, как вы понимаете, не смогли. Фельдшер впоследствии быстренько уволилась, а когда мы работали с тем же самым водителем уже в другие смены, он всегда спрашивал: взял ли я с собой на вызов парашют? Тоже мне – приколист хренов!
