На мгновение Бруно замешкался, невидящим взглядом уставившись в пустоту перед собой. Следопыт открыл было рот, но слово узника опередило его.
- Не перебивайте, вильё, - поспешно выпалил мальчишка, - я вижу, вас подмывает острить. Сделайте одолжение, потерпите. Я помню, о чем собирался рассказать.
Антикварное дело не требовало частых отлучек в столицу. С рядовыми вопросами справлялись помощники. Все, что нуждалось в моем личном контроле, решалось в письмах, или при посещении просителями Эскальда. Я изучал списки книг, по мнению Тюреля способных превратить нашу коллекцию в жемчужину, вел переписки с владельцами указанных экспонатов, решал вопросы по благоустройству усадьбы, а в свободное время сопровождал сына в его творческих поисках. Распутица раннего марта сужала круг доступных мест, однако Бруно прибывал в восторге от знакомства с пейзажами безлюдного края. Ясная погода гнала прочь зимнюю хандру, мрачные мысли и тревоги. Пробуждение природы, радость и душевный подъем, растворенные в полнящемся мечтаниями воздухе, пение птиц и набухающие почки — нектар вдохновения двигал его рукой, рождая наброски, миниатюры и большие работы, сотворенные на одном дыхании. Порой в прогулках нас сопровождала Лаура. В тайне я всегда опасался, что дочь унаследовала слабое здоровье матери, однако, ее румянец и беззаботная веселость убеждали меня в обратном. Последние часы перед сном проводились в гостиной. Домашний очаг был непременным атрибутом наших вечеров.
О пейзажи! Дыхание волшебства, способное заворожить поэта и скептика, навсегда излечив последнего от невежественных убеждений. Мы видели, как отринув снежное покрывало, поля приветствовали солнечные лучи; мы любовались кленовыми взгорьями, дубовыми аллеями, берёзовыми рощами, отдыхали в сосновых перелесках, споря о том, куда приведет поворот старой дороги. Я чувствовал себя любопытным мальчишкой, и ей Богу, мне нравилось давно позабытое чувство восторженной страсти к жизни.
За две недели марта сын успел написать больше, чем за всю минувшую зиму. До обеда он работал в приглянувшихся местах, затем перебирался в мастерскую, завершал начатые эскизы либо экспериментировал с подбором красок для лучшей передачи оттенков весны. Склонность Лауры к творческими поисками брата усаживала ее подле окна с видом на дубы, где она занималась рукоделием, наблюдая становление молодого мастера. Я и сам не раз любовался плавным ходом его кисти, сравнивая зарождающиеся силуэты с тем, что ранее видел в живую.
В один из таких дней, закончив рабочее письмо в Мерукан, я решил посетить мастерскую: камердинер доложил, что сын мой, вопреки обыкновению, отказался от поездки в поля, сославшись на важную работу. Меня заинтриговало подобное поведение. Захотелось выяснить, что за труды побудили его остаться дома. К моему удивлению, дверь мастерской оказалась закрытой - Бруно не желал творить при свидетелях. Любопытство взяло верх, и, немного помявшись перед дверью, я постучал. Ответа не последовало. Я постучал сильнее. С той стороны что-то зашуршало. Раздались шаги, скрипнул засов, и на пороге показался Бруно. Весь растрёпанный, он улыбнулся мне, приглашая зайти внутрь. Удивленный пуще прежнего, я проследовал в мастерскую. Дверь за моей спиной тут же захлопнулась.
Первое, за что зацепился взгляд, был мольберт. Он стоял напротив окна в центре полупустого помещения, бывшего сосредоточением творческого хаоса. На полу валялись скомканные, рваные, испорченные листы, половинки карандашей и нож для их затачивания - беспорядок, нехарактерный Бруно. Сама картина, очевидно, ещё не завершенная, являла собой вид на гостиную. Выведенная с педантичным вниманием лестница, приглашала проследовать вниз, в ночь, освещённую камином. Любопытно: чем ниже вели ступени, тем небрежнее было исполнение. Схематичным, расплывчатым и упрощенным линиям только предстояло стать частью целого. Над этим-то черновиком и корпел Бруно, когда мой стук прервал его. Сама гостиная успела обзавестись узнаваемым интерьером, погруженным в царство теней, местами странно нарушавших перспективу и привычную глазу геометрию. Похоже, именно борьба с тенями послужила причиной гибели большинства карандашей.
Стоя рядом со мной, Бруно смущённо разглядывал свой мрачноватый эксперимент. Слабым голосом он извинился за беспорядок, каковой позволил допустить, отдавшись творчеству всей душой. Сын поведал мне, что необычный рисунок - заслуга Лауры. Сестра хотела запомнить вид новоселья, хотела картину, как если бы она сама спускалась по лестнице. Бруно не умел отказать ее капризам и всю минувшую ночь провел за работой. Многие часы он пристально вглядывался в поеденные древоточцем лестничные изломы, воображая людей, ходивших там ранее...представлял скрип ступеней под их сапогом, лица, добрые и злые, холодные и открытые...За час до рассвета, измотанный трудами, он понял, что засыпает, ибо все люди стали безликими силуэтами. Тогда сын вернулся в мастерскую, распахнул окно и разорвал набросок. Ему захотелось начать работу заново, по памяти. Так он и поступил, сходив на кухню за ножом.
Хорошо помню, как я пожелал ему не засиживаться дома. Глядя на дубы, похлопал по плечу и оставил наедине с холстом. К вечеру картина была готова. Дочь не находила места от восхищения, сын выглядел довольным. Тяжкая ноша спала с его плеч. Все было хорошо.
На следующее утро мы посетили Соколиную Высоту. В сопровождении лучших охотников двора, стражи и личной служанки Лауры нам довелось узреть поразительный пейзаж, мало чем уступающий красотам Краснолесия. После трёх часов пути по грязи открывшийся вид вызвал восхищённые возгласы всех, кроме одного охотника. Из-за истории с рабочими лысый Хрогге считал это место проклятым, бормоча молитвы под смешки товарищей.
Холм, взгорье, гора - ее называли по-разному, но идеальную завершенность Соколиной Высоты не стал бы отрицать никто из присутствующих. Есть горы, откуда видно полмира, а душа трепещет пред могуществом Господним; бывают величественные леса, раскинувшиеся на сотни верст; есть и реки, похожие на моря, где от берега до берега влезет половина сальмонтского флота. Соколиная Высота не была тому сродни, ибо в ней отсутствовала грандиозность. И все же своей безупречностью она превосходила всякую грандиозность. Каждая травинка, каждый камень, наклон дерева - все находилось на нужном месте. Убери рогатую сосну, сделай ее прямой, перемести на сажень вперед — гармония нарушится, и Соколиная Высота будет обыкновенным холмом с полуголой верхушкой и неровными склонами. Оттуда можно наблюдать узкую лощину, много дальше - границу леса и поля. Рваный древесный ковер залатан озёрами. Куда не посмотри, картина похожая. Далеко на севере за горизонт уходит нить реки Нильдор, на Юго-Западе виднеется усадьба Эскальд.
В тот день мы сошлись во мнении: сей пейзаж — величайший в мире. Безупречно подогнанные мелочи, объединенные в правильном порядке, преображали ландшафт Гоффмаркского захолустья в подобие небесного царства. Работая с натуры, пейзажисты привносят правки, замещая естественные несовершенства более удачными решениями. На Соколиной Высоте, - заикаясь от волнения, твердил Бруно, - подобное вмешательство было бы непристойно. Изобрази все, что видишь, в точности, и получится идеал.
Начиная с того дня, Бруно проводил на холме каждое утро. Его не останавливали ни дожди, ни ветра. Он вставал затемно, торопясь на вершину к восходу солнца, и засыпал позже всех, работая в мастерской до полного изнеможения. Соколиная Высота должна была стать его первым серьезным произведением. Им он заявит о себе в полный голос! Им он увековечит себя! Нужна только точность...Ему, художнику, необходимо разыскать ту единственную последовательность мазков, могущую передать трепет души в момент прикосновения к гармонии Творца. Единственная последовательность мазков, зашифрованная в бликах рассвета, загадках моросящего дождя и движении сосновых ветвей, сможет воздвигнуть нерушимую лестницу!
Работа поглотила его целиком.
Лауре не хватало брата. Ее наивные попытки выманить Бруно из мастерской ни к чему не приводили. Он улыбался, уверяя, что труды не займут много времени, после чего дверь в комнату запиралась изнутри. Вечером, заляпанный красками, мальчик приходил в гостиную, делился успехами и просил прощения за невозможность побыть с нами подольше, ибо с утра ему вновь предстоит изыскивать в проблесках рассвета столь важные для решения головоломки подсказки.
Памятный шторм, накрывший Эскальд на Весеннее Равноденствие, изменил его сильнее. Рано поутру сын выбрался из дома, но воротиться засветло не сумел - бушующее ненастье превратило спуск с холма в самоубийство. Укрываясь от ветра за валуном, Бруно вынужден был дожидаться конца стихии. Он продрог, замёрз, но когда мои люди привели его домой, буквально сиял от счастья. Наконец-то он разыскал ключ! Сумерки ответили на его вопросы. Осталось прислушаться к преданиям ночи, и он завершит работу. Заветное сочетание красок невозможно подобрать, наблюдая за природой лишь с утра. Совершенство заключает в себе смешение всех оттенков. Утро, и день, и вечер, и ночь, не одна, но четыре картины, соединённые воедино, породят его будущую славу.
"Не упустить детали, только не упустить детали, - отогревался у камина мечтатель, грезящий наяву. - Как много работы ещё предстоит, но оно того стоит, воистину стоит! Вот увидишь, отец, вы с Лаурой станете свидетелями моего триумфа!"
На следующий день в сопровождении охотников он отправился на Соколиную Высоту позже обыкновенного, воротившись домой глубоко за полночь. Пробужденный дурным сном, из окна я видел беспокойные лица, освещенные факелами. Обрывки разговора доносили недовольство - люди не хотели повторения авантюры. Волки подошли слишком близко. Не будь собак, дело закончилось бы бедой. Увлечение Бруно сделалось опасным для него самого. Мне нужно было скорее поговорить с ним! Я выбежал из комнаты, перехватив сына у входа в мастерскую. Мальчик выглядел осунувшимся, но даже не помышлял об отдыхе. Его ждала проклятая картина. На мои просьбы проявить благоразумие, он отвечал резко и грубо. Бруно досадовал на мое появление, выражая неудовольствие праздной потерей времени. Разговор на повышенных тонах продлился недолго. По его итогу мы смотрели друг на друга, как два чужих человека. В сердцах я пригрозил отослать сына в Вышеград. Расхохотавшись, он захлопнул дверь у меня перед носом.
Той ночью я долго не мог уснуть, вспоминая события последних дней. В какой-то момент вереница смутных образов оттеснила переживания, и я вспомнил, что любое из них есть крошечная пылинка перед Тем, существующим в глубине. Меня поразило озарение: достроенная лестница - это ловушка. Я проснулся мокрый от пота и весь разбитый. Во снах мне явился Конец Света.
Назавтра поутру я никак не мог сосредоточиться на работе. Из головы не шло странное поведение Бруно. Незадолго до завтрака в дверь постучала перепуганная служанка. Звали ее Лорет. Запинаясь, девчонка пролепетала, что во время примерки утреннего туалета Лауре сделалось нехорошо. Лекарь Висток обнаружил у нее жар, распорядившись не вставать с постели. Весь оставшийся день я шатался из угла в угол, стараясь отвлечься от тупой головной боли. Раз в полчаса ноги несли меня к спальне дочери. Прийти в себя мне помог Висток. Во время очередного визита он вытолкал меня прочь, заверив, что всякая опасность миновала.
"Для выздоровления больной требуется покой, а не снующий взад-вперёд родитель", - таковы были его слова.
Ночью меня вновь мучили кошмары.
Хворь Лауры затянулась на неделю. Она то приходила в себя, то впадала в беспамятство, и сколько бы не врал Висток о благоприятных прогнозах, лихорадочный блеск ее глаз красноречиво намекал на тяжелые последствия заболевания. В тревожное время утро не приносит радости, как то предписано Господом. В беззаботных птичьих трелях слышится насмешка, солнечные лучи подмигивают противно, с издёвкой, также и во всем окружающем чувствуется несоответствие внешнего и внутреннего. Человеку кажется, что его водят за нос. Дни тянутся медленно, окрашиваясь пустотой, головной болью и усталостью. Ночи полнятся надеждой не видеть снов. Сны истязают особым способом, заставляя проживать рабские жизни под вековечным гнетом нечто огромного, обитающего рядом. И даже когда сон приятен, пробуждение приносит муку. С пробуждением приходит понимание: наступило утро без радости, предписанной Господом. В беззаботных птичьих трелях уже слышится насмешка, а солнечные лучи подмигивают с издёвкой. Круг замыкается, и все повторяется сызнова.
Общая беда создала меж нами с Бруно видимость примирения. Сын отыскал в себе силы покинуть мастерскую. Ему хватило мужества попросить прощения, и хотя слова его звучали правдиво, а голос напоминал прежнего Бруно, я не был уверен в искренности его покаяния. Сын объяснял вспышку злости мольбой о принятии. Наобещав с три короба, он боялся прослыть болтуном, не способным закончить начатое, боялся не оправдать возложенных на него надежд. Всякий раз, когда что-то не получалось, он вел себя, как зажатый в угол кот: метался и шипел. Теперь же морок рассеялся. Мой гнев, порожденный беспокойством, убедил Бруно, что я не судья, но сподвижник его поисков. Никогда прежде не доводилось ему испытывать такую благодарность. Легкой рукой он творил двое суток без перерыва, а когда выспался, понял - картина готова! Он вспомнил все гадости, сказанные в полубреду, сердце его екнуло, и в тот же миг, сгорая со стыда, он помчался молить о прощении. Разумеется, я простил его, но предчувствие подсказывало - просто так все не закончится. Кошмарные сны не давали мне покоя, да и сам я стал похож на больного старика. Я не верил сыну, ждал от него новых выходок и всерьез хотел отослать его в город. Одурманенный человек опасен для окружающих. Он забывает о делах, путается в воспоминаниях, невольно распространяя ложь. Своими фантазиями он может очаровать ближних, лишив их рассудительности. В погоне за понятным лишь ему одному идеалом Бруно был склонен к чудачествам, но после месяца в Вышеграде все должно было измениться. Размышляя над справедливостью приговора, впервые за неделю я уснул так крепко, что не смог вовремя проснуться...То был штурм Исхиге. Череда ветхих лестниц и бледных бликов привела меня в Зал Роланда, где выстроившиеся в боевой порядок рыцари готовились дать свой последний бой. Мать-Луна сияла призрачным светом, и стены замка дрожали, словно нечто воистину огромное шевелилось во всех помещениях, в небе и под землёй одновременно. Пол представлял собой скользкую мешанину размазанных внутренностей, но, приглядевшись повнимательнее, я понял, что все кругом ненастоящее. Все кругом - рисунок, и сам я - тоже рисунок. Настоящей была только первопричина дрожания стен, ибо художник предал ей должную глубину. Проснувшись, я решил побывать на Соколиной Высоте, прежде, чем сын мой возьмется за старое. Как и обещал Висток, Лаура шла на поправку, и у меня не было сомнений, что Бруно вот-вот вернётся к работе. Ехать предстояло одному. Я не желал плодить слухи, сообщив камердинеру, и трижды - конюхам, о встрече с торговцами в деревне Бисен.
За пределами дома мир ощущался светлее. В нем не было намека на похабную ложь солнца, отвращение к которой нашептывали оконные стекла. Неужели стены усадьбы так давили на меня? Камень, знавший годы пустоты, оказался дурным советчиком. В голове мелькали мысли одна другой чуднее: бывало ли такое, чтобы камень мог советовать? Что, если он питался горестью? Это бы все объяснило...Долго пришлось ему голодать в ожидании нового пира. Лаура называла безрассудством мои бдения возле кровати. Я соглашался, но уходить не спешил. На то у меня были веские причины. Заброшенные дела не могли дожидаться вечно, ну а я не мог позволить Бруно проводить время наедине с ослабевшей сестрой. Его россказни о картине могли навредить ей.
Какой кошмар произойдет в доме Франца Калленберга, можно будет узнать в следующей части уже в среду. Кто не хочет ждать, книга выходит вперед на АТ - Краснолесие. Небосвод Лебедя
Телеграм канал с подробностями о вселенной - https://t.me/nordic_poetry
