Сообщество фантастов

Всем привет :)

Буду краток. Очень рад, что так оперативно образовалось сообщество начписов. В связи с тем, что форма постов в этом сообществе будет иметь вид текстов (а также для того, чтобы не нарушать правила сообщества), предлагаю вашему вниманию пару удобных онлайн-сервисов для хранения текстов. Было бы здорово, если бы админ (если есть такая возможность) закрепил этот пост. Если нет - то добавил бы ссылки в правила сообщества. Итак:

http://pastebin.ru - довольно удобный онлайн сервис, хотя и используется в основном, насколько я знаю, для хранения кодов. Можно настроить параметры хранения - приватность, сроки и т.д. Из минусов - не очень приятный шрифт (субъективно), зато не нужно регистрироваться.

http://www.docme.ru - так сказать, усложнённая версия. Можно хранить документы в различных форматах, такие как pdf, doc, и прочие популярные и не очень форматы. Из минусов - для комфортного пользования необходима регистрация.

UPD.

http://online.orfo.ru, http://text.ru/spelling - сервисы онлайн проверки орфографии. Простенькие, понятно как пользоваться, кому-то, возможно пригодится (возможно, и этому посту тоже:))

UPD2.

http://www.adme.ru/zhizn-nauka/24-poleznyh-servisa-dlya-pish...

Больше (24) различных сервисов, много полезных, и не только для художественной литературы. Смысла перепечатывать всё сюда не вижу, итак всё собрано в одном месте.

Предлагаю следующую форму постинга - пикабушник (ца) выкладывает отрывок из своего опуса, а сам опус заливает на вышеуказанные сайты и даёт ссылки. Так посты будут выглядеть прилично, не будет "стен текста".

Собственно, наверное всё. Если есть, что добавить - пишите в комментах.

P.S. Надеюсь, я правильно понял систему сообществ:)

Степь.(глава 6)

Сколько прошло времени, и жив ли он, или мертв в этом странном пространстве, Дервиш уже не понимал. Поскольку проходило время, а ничего вокруг не менялось. От усталости его тянуло на сон, но он боялся, что уснув, неминуемо разобьётся, ведь контролировать своё падение и управлять силовыми полями, или что они такое на самом деле, не сможет. Но как Дервиш не крепился, а усталость взяла своё, и на грани сна и яви он вдруг увидел как из тумана соткались всадники, на грациозных, изящных скакунах, всадники в черных одеждах, в тюрбанах, с подоткнутым краем материи, что закрывало всё лицо и видны были только мрачно и кровожадно сверкающие глаза. Глаза, подернутые флёром безумия, и грозящие смертью. Или это только казалось, потому что не видны были их лица? И воображение дорисовало зловещение выражение лиц?

О! Нет! Это не казалось, ибо у каждого из них в руке была сабля. И они размахивали хищными и легкими как перышко саблями, выкрикивая непонятные слова, грозя незримому врагу. Нет, не ему – Дервишу, поскольку взоры их и путь пролегал мимо, куда-то туда, в густой туман. Куда они и канули бесследно, через несколько мгновений. А сон у Дервиша как рукой сняло. Что это? Откуда и куда? Такие же бедолаги, как и сам Дервиш, попавшие в провал реальностей волей случая? Но это были не степняки, не джунгары, и вообще не монголоиды, а явно арабы или какие-то племена с ближнего Востока. Неужто провал разросся и захватил уже полмира? Чувство вины, начало глодать Дервиша, за свою беспомощность и никчемность. Провалить такое простое задание, всего-то и нужно было узнать у местного населения о районе аномалии, проникнуть туда, забрать артефакт, активировать, и вернуться домой. Домой. А что такое его дом? Временное место обитание их временного братства? Конкретный исторический период? В общем-то да. Но ему там было скучно. Ведь в истории столько всего неизученного, столько интересного. А они топтались на одном месте. Правда не по своему желанию, а из необходимости. Но всё-таки, топтались. Дервиш же всегда боялся, не смотря на кажущуюся бесконечность жизни и практическую бессмертность, боялся того, что не хватит этой самой жизни всё изучить и понять. Дойти до времён князя Владимира, посмотреть на строителей Аркаима, увидеть как строился Родосский колос, и высекался великий Сфинкс. Ему казалось, что с познанием полной, настоящей истории мира, он сможет постичь смысл человеческого существования, и понять куда же мы идём? И зачем? Ему хотелось выкрикнуть вслед за прокуратором Иудеи: Что есть Истина! И он чувствовал, что на этот вопрос только время может дать ответ. Ему хотелось купаться в океане времени, как дельфину. Нырять и нырять, но так не получалось. Ведь каждый период, каждое погружение в отдельный временной промежуток, требовало затем времени на осмысление полученной информации. И порою Дервишу начинало казаться, что вот-вот, ещё чуть-чуть, и он поймёт, нечто важное, объясняющее всё происходящее. Что не напрасны, эта кровь, грязь, испражнения в которых купается человечество на протяжении сотен веков и тысячелетий, что это всего лишь околоплодный воды, из которых должен выйти человек будущего. Вылупится как из кокона, переродится из гадкого утёнка, и наконец стать тем, кем ему предначертано стать. Но окунаясь опять в кровь и грязь, в эту бесконечную череду братоубийственных войн, Дервиш чувствовал, как его охватывает отчаяние, и он теряет надежду на лучшее, и смысл ускользает от его понимания. Как ускользнули эти, только что появившиеся из ниоткуда бедуины.

***

Уж не знаю, что это такое было, но пучок проводов со сплавленной изоляцией явно намекал, что сей организм раньше не бегал, и не мычал, и даже не кукарекал. Холодно поблескивающие металлом расплавленные обломки, были видимо недавно частями некого механизма или летального аппарата. Вон как их разбросало! И именно из этих расплавленных осколков и начался пожар. Спешившись я подошел к обломку размером с мини автомобиль. И что это было? Если бы я был писателем фантастом, то сел бы сейчас на пенёк, закурил трубочку с ядреным табачком и сочинил:

«Из далекой, далекой галактики, что на самом краю вселенной летел корабль, с последними выжившими представителями древней расы мудрых опоссумов. На последнем литре бензина (или чем там у них корабль питался?) они дотянули до подходящей для жизни планеты, и тут попали в систему ПРО кыпчаков, которые не знали, что мудрые опоссумы самые мудрые во вселенной и сперепугу шарахнули по бедному кораблю стрелой с термоядерным наконечником. Тут и сказочки конец».

Но я, к слову сказать не фантаст, и специалистом по космической техники не являюсь, и вообще специалистом по всякого рода технике. Чтобы вот так вот сходу исследовать фрагмент и определить, что это было и как работало. Отнюдь. Полез я в кишки устройства с единственной целью, понять чьё это и откуда. Как спросите вы? Да очень просто. Всякие детали люди любят маркировать и обозначать разными малопонятными буквами с цифрами, иногда дополняя другими мелкими надписями типа : made in China. Чтобы всякому несведущему человеку было понятно, как к этой вещи относится.

Здрасти мордасти! – выдохнул я, потерев пальцем закопченную деталь, и обнаружив под ней иероглифические знаки. Словно кто кисточкой запятых наставил. Опять шумерская клинопись! Вот сыны Адама, и неймется же им! Танк не вернулся, так они теперь какой-то вертолёт отправили! И что с ним случилось? Сам навернулся, или помог кто?

Вопрос конечно праздный. Никто стрелой его сбить не мог. Однако!

- Ты долго будешь тут копоть нюхать? Тут дышать нечем, а ты ходишь по пожарищу! – заявил недовольный голос за спиной. И заявлено это было с такой интонацией, словно это я у неё в плену, а не наоборот.

- Пригнись! – крикнул я, и девчонка успела среагировать. Стрела свистнула, проскользнув по согнутой спине промеж лопаток Сауле и впилась в конскую гриву. Лошадь, не ожидавшая такого сюрприза наподдала задними копытами и рванула с места не разбирая дороги, и проламывая подлесок пронеслась мимо меня. Матильда выпучив глаза без приглашения устремилась следом, унося на себе моё оружие.

- Твоего отца! – выругался я, и ,выхватив аигути, побежал зигзагами в том направлении откуда прилетела стрела. И стрелы, летящие навстречу, запели однообразными злыми голосами. Мимо! Мимо! Ах! Вот вы где! А вот хвататься за палицы поздно! А за копьё вообще не разумно. Тут ветки кругом, где же тут размахнуться? Пропускаю удар тяжелой палицы мимо себя, тычок вытянутой рукой в шею, кувырок, отталкиваюсь от ствола смолистой сосны, чтобы наступить на копьё. Ой! А ты дружок его выпустить из рук не успел? Пальчики тебе прищемил? Потерпи! Будет больно. И этот готов. Третий как всегда бъёт в спину. Никакого рыцарского благородства, и понятий. Ну, тогда не обессудь. Удар локтем в нос, тебя не особо огорчит? Ничего! Кровавые сопли мозги прочищают. Убивать тебя пока не будем, потолковать нужно. Завернув паршивцу руки за спину, я прижал их коленями и с комфортом уселся на спину пленника, пока он кровавым носом орошал землю.

- И так, господин иносранец, или как тебя лучше называть? Адамит? Рассказывать об интимной жизни вашего императора мне не нужно, а вот о своих планах, и задании будь добр, поведай!

- Ты кто такой! – спросил пленник, и в голосе его было столько удивления, что мне захотелось ему ответить. Но я сам себя одернул.

- Вопросы задаю я, и если не хочешь перед смертью помучится. Отвечай!

***

Скорее всего Дервиш все-таки впал в дремотное состояние, иначе он бы не пропустил тот момент, когда падение прекратилось, и туман под ногами преобразовался в болотную жижу.

- Чмок! Чмок! – ноги с противным чмоканием и хлюпаньем приходилось выдирать из болотной жижи. Было такое ощущение, что болото это живой организм, который всё старается втянуть в себя, методом всасывания. Втянуть в себя, и медленно переваривать лакомую плоть, смакуя годами. Дервиш брезгливо вытянул ногу из жижи и поморщился от запаха сероводорода идущего от воды. Это только звучит химически беспристрастно сероводород, а на самом деле воняет тухлыми яйцами. Плохо. Сил нет, усталость обняла за плечи и давит к земле. Но упасть сейчас, это значит захлебнуться и умереть. Смерть? Своей смерти он не боялся, потому как умирал не раз, но такой вот… утонуть в черной грязи, не хотелось. Дервиш неожиданно вспомнил как в конце XX века однажды участвовал в раскопках под Новгородом поселения одиннадцатого века. Поселение граничило с болотом, а точнее было полузатоплено. Когда часть воды откачали, был обнаружен конкистадор времен Колумба. Одеяние и латы (кираса, шлем, шпага), и все мелкие детали безоговорочно указывало на его происхождение. Но этого не могло быть, потому что быть не могло. Что потерял испанец под Новгородом? С Америкой перепутал? И хотя Дервиш категорически возражал, но начальник экспедиции в отчетах обозначил находку, как средневекового рыцаря польского происхождения. Ведь это был единственный вариант, чтобы не поднимать шум, и не стать посмешищем в научных кругах.

- Чёрт! – зло крикнул Дервиш, вытаскивая из топкого ила, глубоко засевшую ногу. Вспомнил он про странного утопленника, не потому, что тот был артефактом в Новгородских лесах, а потому, что покойный не разложился полностью, из-за отсутствия кислорода в болоте, а замылился. Описывать как он при этом выглядел, дело не благодарное. Можно сказать вкратце – погано он выглядел, потому, что каждого, кто имел счастье его лицезреть, тут же душил рвотный спазм. И Дервиш прекрасно сознавал, что если он через полчаса не выйдет на сухой участок, где отдохнуть и поспать, то будет выглядеть так же, как тот конкистадор.

Но сделав всего пару шагов, вдруг ощутил под ногами твёрдую почву. Как он приближение островка мог не заметить? Непонятно. Хотя стоял такой густой туман (или не туман вовсе) что за плотной, буквально ватной пеленой тумана, было видно не дальше вытянутой руки. И вот, миг, и под ногами земля. Рыхлая, сочащаяся от избытка влаги, но земля, на которой можно без опаски стоять и даже лежать.

Дервиш рухнул на спину, как подкошенный и с наслаждением растянулся на земле. И практически сразу провалился в небытиё. Сон пришел как спасение от усталости.

***

- Что ты возишься? Убей его, и поехали отсюда. Эти гады мне лошадь покалечили!

Добрая девушка Сауле, ничего не скажешь. Начинаю понимать, почему её родной отец побаивался. В принципе она была права, засланец сказал всё, что знал, и в дальнейших его услугах мы не нуждались. Однако, я призадумался. Показания шпиона адамитов больше запутывали дело, чем проясняли. Так, из его показаний следовало, что при открытии этой реальности из-за образовавшегося разрыва появилась возможность их стороны попасть в наше измерение в другое время, в частности в прошлое. И они собирались использовать своё преимущество в развитии и техническую оснащенность попросту захватить наш мир, уничтожив коренных жителей под корень. Поэтому практически сразу был выслан десантный бот с целью захвата и удержания ближайших земель под контролем. В состав десанта входили разведчики замаскированные под аборигенов, которых успели высадить с геликоптёра. После чего транспорт взлетел и скоропостижно взорвался вместе со всем десантом. Мне этот момент понравился. Проблем меньше. Но тут же слов разведчика, выяснилось, что никакой робот-вездеход они (адамиты) не высылали. И у меня складывалось впечатление, что он говорит правду. Непонятно. И это первое, что я взял на заметку.

Он клялся и божился, что перед решением послать десант, в эту реальность были посланы только «рыбьи глаза» ( что это такое не знаю, но догадываюсь, что какие-то миниатюрные видеокамеры трансляторы), которые и насобирали достаточно информации. Достаточно для того, чтобы разведчикам одеться как местные, выглядеть как местные, и говорить на местном языке. Даже оружие им выдали не вызывающее подозрение. Для чего вообще разведчиков в таком виде посылать непонятно? Зачем они нужны? Если сыны Адама, тут геноцид собирались устроить? Непонятно №2.

И тут же непонятно №3 - Провал по моим подсчетам существует чуть больше месяца, и они успели подготовить разведчиков за столь короткий срок? Правда подготовили плохо, поскольку я их расшифровал за пять минут. И это не потому, что они плохо стреляли с луков, или были неважные бойцы. Бойцы они были нормальные для своего уровня. И одеты были как надо, и внешность была подходящая, и говорил мой пленный «язык» достаточно хорошо. И шпион искренне недоумевал как я его раскусил так быстро? А вы не догадываетесь?

Хорошо. Скажу. Каждый человек имеет свой запах. И запах этот зависит от образа жизни. Если мужик скитается по степи на коне, ночует у костра, питается вареным курдючным жиром, пьёт кумыс, то и пахнуть он будет соответственно. Или другой к примеру будет жить оседлой жизнью, питаться квашенной копустой, а в зимний период держать скот в доме, дабы не померз и волки не сгрызли, и будет от другого человека и запах другой. А эти гаврики пахли машинным маслом и выхлопными газами, и одежда на них как вчера пошита. Какой идиот поверит, что они местные? Только такой же идиот, как они сами.

-Так – так, что-то я ещё хотел спросить, да это ты знать не можешь… Пожалуй и всё на этом, - произнёс я, задумчиво рассматривая остриё кинжала. Бедный мой несчастный танто, столько раз его приходилось править, что ещё сотню лет он, пожалуй, не переживёт.

- Не убивай меня господин! Мой много знает, даже то, что знает не все! – совершенно по-заячьи заверещал пленный, путая местоимения. - Ты не спросил главное! Наша цель как разведчиков!

- Да? Тогда, считай, спросил. И какая у вас была цель кроме выяснения мест наибольшего скопления аборигенов?

- Где они пасут скот мы и так знаем. Рыбий глаз. Достаточно. А ты правда меня не убьёшь?

- Правда, - равнодушно ответил я, стараясь не показать, своей заинтересованности.

- Не обманешь?

- Не веришь? Можешь не говорить, простимся без истерик. Помолись и приступим.

Остриё аигути коснулось горла пленника.

- Верю! Слушай! Нас послали узнать у местных о камне. Этот камень известен у нас как «капля желания» последнее неисполненное желание Господа!

- А с чего вы решили искать в нашей реальности? Да ещё именно здесь? – фыркнул я. Религиозные артефакты адамитов, да и прочих фанатиков всех мастей меня мало интересовали.

- А потому….

***

Сон, приснившийся Дервишу был необычайно ярок, и не похож на другие сны. Нет, конечно, разумеется ему иногда снились сны, где он снова и снова переживал какие-то события происходящие в его жизни. И по большей части их редко можно было назвать радостными. Смерть своя, и знакомых ему людей, смерть являющаяся в разных ипостасях, от ран, огня, воды, зимней стужи, от руки врага и от топора палача. Смерть разная, но с неизменным оскалом голого черепа, с черными провалами глазниц, казалось заглядывающими из самой бездны. Но нет, на этот раз смерти не было. Был цветущий луг, широкий с густой и сочной травой, по пояс. И Дервиш шёл по этому лугу, касался травы ладонями, и даже, кажется, вдыхал свежий запах. Дышал и не мог надышаться, нарадоваться буйству жизни и ароматов, царящих на лугу. И вдруг что-то сказало ему, что это не просто луг, заканчивающийся у реки. Это мир, эта жизнь, какой она должна быть у людей. Если каждому из них будет достаточно солнца - доброты и тепла, достаточно влаги - любви к этому миру. Если не будут их грызть саранча - жадность и скупость, не будут точить черви - зависть и подлость, не будет поедать скот – эпидемии и болезни, и не будет косить война, то человечество расцветет, как трава весной в степи. Но как? Как сделать так, чтобы всем было хорошо? Чтобы один, не отнимал у другого? Не жил за счет другого? Как перебороть жадность? Ведь сколько людям не дай, им все равно будет мало? И сильный заберет у слабого? А если все будут сильные? Так они будут воевать, пока не уничтожат друг друга. Лишить их жажды большего и соперничества? Но это уже было… Заноза в сердце Дервиша зашевелилась, и он опять вспомнил судьбу несчастной деревни, где они ставили эксперимент с идеальными людьми лишенными пороков, и чем это всё закончилось. Не могут идеальные люди выжить в порочном мире, и совершенно недопустимо было провести глобальные эксперименты над человечеством, как предлагал Очкарик. Ведь тогда неизвестно чем это могло для человечества закончиться. Да, вполне вероятно, что воины бы прекратились. Все жили бы довольствуясь тем, что есть. Трудясь и совершенствуясь в меру своих сил и способностей. Но как верно подметил Ронин, если убрать агрессию и дух соперничества - человечество станет сообществом амёб. Любая внешняя агрессия, и земляне исчезнут как вид, или превратятся в послушных рабов. К тому же, как оказалось, среди подопытных на протяжении двухсот лет не родился ни один изобретатель, ни один потомок подопытных не произвел ничего, чтобы как-то облегчить свой труд. Прогресс в этой деревне остановился. И если бы они не были уничтожены, не выдержав реалий этого мира, то вполне вероятно и через тысячи лет точно так же рубили бы срубы, и пахали землю запрягая лошадь. Кто знает, может в простой и тяжелой жизни они и обрели бы своё счастье. Но правильно ли это?

Мир велик. И не познавать всю сложность мира, не знать законов его образующих, это всё равно, что жить слепцом и отказываться прозреть.

***

И тут чужеземца прорвало, и он спотыкаясь и перескакивая с одного на другое поведал мне один из апокрифов их веры. Из коего следовало, что когда Господь создал Землю, Небо, Воду и кучу различных тварей, включая приматов, у него осталось немного невысказанного, некое желание, которое он воплотил в небольшой камень в форме сердце. «Заначка бога» попала в руки недостойных, их всех адамиты уничтожили, но те перед гибелью спасли своих детей, отправив их при помощи камня в другую реальность. Занятно, подумал я, но где обоснование этой гипотезы? Вот как-то не верилось мне, что технически развитая цивилизация, осуществляющая проколы в реальностях и бессовестно ворующая ресурсы других миров, до сих пор верит в ветхозаветную хренотень. И я прямо это и высказал. На что пленник мне ответил, что есть несколько точных признаков наличия артефакта в этой реальности. Тут мой рассказчик сбился и начал косноязычно объяснять некоторые физические законы, которые артефакт нарушает, и не мудрено (это я про косноязычие, ведь многих понятий и научных терминов в языке кыпчаков той поры просто не существовало). Но если объяснять на пальцах, то ученые адамитов объясняли то, что прокол в реальностях не затягивается, а расширяется именно наличием артефакта в месте прокола. Они установили, какими физическими свойствами он обладает, и что его силовое поле входит в резонанс с энергией прокола. В месте разрыва нарушаются причинно-следственные связи, которые выражаются в том, что вариантов развития событий становится бесчисленное множество, реальность разбивается на несколько ветвей, и это зафиксировали приборы.

Ага! Об этом мы тоже догадались. Очкарик сходу выдвинул гипотезу о нахождении чужеродного предмета, который и не даёт пространственной ткани затянуться. И зачем тут легендарный артефакт приплетать?

На что продвинутый в науке шпион мне резонно заметил, что так бы оно так, но это не объясняет – ветвление реальности. Дело в том, когда Бог создал время, он создал его достаточно. А вот количество реальностей является величиной постоянной. По крайней мере, адамиты если и не исследовали их все, то все сосчитали.

Интересно и сколько же их? Разведчик скромно промолчал, скрывая свою некомпетентность. Зато, то, что делается в этой реальности не происходит ни в одной другой, затронутой разрывом. А именно эта реальность ветвится. Ветвится, как куст или дерево. И такое возможно лишь при наличии частички праматерии, из которой зародилась вселенная, и обладает свойствами материи и антиматерии одновременно, имея вектор направления и в прошлое, и в будущее.

Странно это как-то, и путано. Я покрутил услышанное в голове, и не мог понять. Камень, он и есть камень. Если он существует сейчас, то был и сто лет назад, и наверняка будет и через сто лет в будущем. Что ему сделается? Если на наковальню не класть, а скажем гнетом в кадушке с грибочками использовать.

- И что из этого? – спросил я, - Станет реальностей несколько больше? Боитесь, что пересчитывать придется?

- Дело не в этом…, - вздохнул адамит, - Дело в том, что расслаиваясь в геометрической прогрессии реальность, достигнув пика, пойдет в обратном направлении. Приставьте к вершине дерева зеркало, что получится? Раскинутые тонкие ветки, перейдут в такие же тонкие, затем в толстые, толстые устремятся к стволу, а ствол уйдёт в землю. То есть стремиться к точке. А это значит через какое-то время реальность схлопнется. Как это отразится на всех соседних, ещё не просчитано… Все объекты находящиеся в этой реальности ветвятся так же. О существовании своих клонов-двойников в соседних ветках реальности люди конечно не догадываются. Время в слоях течет по-разному, поскольку какая-то ветвь короче, какая-то длиннее. Где-то человек уже что-то совершил, где-то ещё и не собирается. Когда клон в соседнем слое гибнет, то его знания передаются другим клонам. И человек начинает думать, что уже пережил будущее и научился предвидеть последствия поступка, и может перемещаться во времени….

- Кто ты такой? – спросил я, переворачивая шпиона на спину, чтобы посмотреть в его глаза.

***

- Эй! Кто ты такой! – произнес некто, и подкрепил свой вопрос тычком в бок Дервиша. Судя по болезненному тычку, ткнули чем-то тупым твердым, скорее всего палкой. И это не удивительно, кто его знает как отреагирует спящий, когда его будят, может и кинуться на обидчика? Дервиш за свою долгую жизнь не раз встречал людей, которые побудку воспринимали как обиду, и могли будящему въехать в ухо от всей души. Тем более, вот как сейчас, когда тебя будят на иностранном языке, вполне можно предположить худшее, что не разбудить, а убить спящего пытаются. Ведь вопрос был задан на испанском языке. Испанском? Какого лешего тут испанец? – подумал Дервиш не то, что открыв, а распахнув глаза от удивления.

Перед ним стоял рыцарь во всей красе, точнее кирасе, изрядно поцарапанной и с парой ощутимых вмятин на груди ( не кулаком били, определил следопыт, а скорее палицей или обухом топора). Кирасу помимо вмятин и царапин, украшала болотная тина на загнутых кверху пластинах предплечья. Тина была и на островерхом шлеме, и на некогда длинном, но сейчас оборванном плаще. А судя по мокрым и расползшимся ботфортам на ногах, рыцарь неоднократно пытался утонуть, но его попытки успехом не увенчались. Пока. Обозрев колоритную фигуру идальго, Дервиш и сам не знал как у него нечаянно вырвалось:

- Едрит! Мадрид!

- Туземец?! Откуда ты знаешь про Мадрид?! – удивился идальго.

- Я то? Я может и туземец, только знаю Мадрид давно и объяснять это долго…, - подумав, ответил Дервиш. Странно то, что испанца не удивило, что туземец говорит с ним по-испански, а удивило лишь знание столицы.

- Э-э-э…. неважно, - скривился испанец, и от его гримасы словно тень по лицу пробежала, и он грозно сказал - Ты должен вывести меня из болота к вашей деревне. К жилью. Ты понял?

После этих слов идальго приосанился и оперся левой рукой на эфес меча, или шпаги. Намекая, что за ним сила. Поскольку в правой руке так и держал плохо обтесанную березовую ветку, видимо ей он и тыкал в спящего. «Для шпаги ножны несколько широки» - подумал следопыт. Но меч ли это ? В оружии Дервиш разбирался слабо.

- Я бы и сам хотел отсюда куда-нибудь выбраться.

- Так, что стоишь? Веди!

- Куда?

Дервиш вопросительно развел руками. Стоящий плотной стеной туман так и не рассеялся.

- Туда откуда пришел.

- Хэх! Не знаю насколько это возможно при нынешних обстоятельствах, - улыбнулся Дервиш. Происходящее его несколько забавляло, поскольку ему явно пытались навязать роль Сусанина, а чем закончится поход по болоту, он представлял. Явление же испанца, мумию, которого он недавно вспоминал, наводило на мысль, что происходящее ему снится. Тем более, что мокрую фигуру в латах обвивал туман, и в то, что перед ним действительно живой человек верилось с трудом.

- Тогда давай еду. У тебя есть еда? Пища? – заинтересовался идальго.

- Нет. Еды нет. И я понятия не имею где мы сейчас находимся. А ты знаешь в какой стране сейчас? Думаешь в новой Индии? – с интересом спросил Дервиш. Если это сон, почему бы и не поговорить с привидением? И не узнать, что ему понадобилось в русских болотах?

- Не морочь мне голову! Мы в Тмутаракани.

***

-Я не только разведчик, я магистр ордена «Каменщиков» ….

Вот причуды реальностей! – подумалось мне, у нас «вольные каменщики», более известные как масоны, там каменщики. Впрочем ничего удивительного, камень – он и в Африке камень, основной строительный материал. А работа зодчих иногда обожествлялась.

- Дай угадаю, того ордена, что ищет божественный камень?

- Да.

- И ты знаешь где искать?

- Для этого и отправили разведчиков….

- Удачи в поисках! – ответил я, поднимаясь с тела.

Магистр ордена закрутил головой, словно не веря, что она ещё на шее. А я развернулся и пошёл к Матильде, на которой прочно сидела девчонка. Её лошадь после недолгих мучений пала, и Сауле нашла меня уже верхом на моей Матильде. Не знаю как там Буцефал не унёс двоих, а моей лошадке придется некоторое время двоих повозить, пока я не найду ещё какого-нибудь транспорта.

- Постой! – окликнул меня бывший военнопленный. - А как же я?

- Я оставил тебя в живых, разве этого мало? – бросил я в ответ, не оборачиваясь.

- Я… я не смогу один…, - растерялся адамит, - камень можно найти, но для проведения ритуала нужно трое…

Хм. Давняя традиция соображать на троих, коснулась и соседней реальности.

- А я здесь причем?

- А разве у нас не одна цель? Остановить разрыв и разрушения ткани мироздания? Я помогу тебе найти среди миллиарда камней именно тот единственный, а ты поможешь мне найти место? Я нужен тебе! Без меня ты не справишься!

- Место я знаю и без тебя, а найти камень похожий на сердце не так уж и сложно. Так, что ты мне не нужен, - ответил я, а сам подумал: « И как такого взяли в разведку?»

- Постой! Я не всё сказал!

- Что ещё?

- Ты знаешь… ты уже перемещался по веткам реальности, не отрицай …,- адамит нервно сглотнул, отчего острый кадык дернулся, - Так вот… каждый двойник в ветках воспринимает себя за настоящего и единственного, пока не погибнет тот, отражением которого они являются. Тогда по понятной причине гибнут все. Ты уверен, что ты это ты? А не двойник?

- И что? Ты это можешь как-то предотвратить?

- Нет. Есть лишь одно средство, найти последнее не высказанное желание Господа. Оно всё может, в том числе и отражение сделать человеком…

- Это всего лишь ваши домыслы, - отмахнулся я от религиозной чуши. Воткнув ногу в стремя, я дожидался пока Саулешка переберется на круп позади седла, - Счастливо оставаться.

- Не бросай меня! – в отчаянии крикнул адамит, - Возьми меня с собой Ронин

- Как? Как ты меня назвал???

- Ронин.

Представьте на миг глаза верблюда, страдающего запором....Представили? Вот у меня были такие же. В этом времени и месте под этим именем меня мог знать только Дервиш, остальным я не представлялся.

***

Степь.(окончание главы 5)

6.Глава. Следопыт.

«Некоторые побеждают быстрыми действиями, даже если их действия не продуманы» Цао Цао.

Конь исходил пеной, хлопья пены падали из конского рта, измученного самодельной ременной уздечкой, да и спину неугомонный всадник, усевшийся без седла, коню уже порядком сбил. А когда человек наконец спрыгнул, конь с облегчением вздохнул и пошёл вперед по инерции медленным неуверенным шагом, что всякий сторонний наблюдатель мог смело предположить – конь сейчас упадет. Но конь не упал, хотя пошатывался из стороны в сторону, а мышцы под шкурой непроизвольно сокращались и подергивались, словно пытаясь отряхнуться от сковывающей усталости. А человек равнодушно спрыгнув с коня пошел дальше не оглядываясь….

Дервиш охватил всю картину места сражения одним взглядом. Он был взволнован пока скакал, был переполнен чувствами, когда обнаружил войско джунгар, был в ужасе от того, что воображение рисовало ему истерзанное и мертвое тело возлюбленной. Но когда наконец прибыл на место, эмоции отступили. Он вдруг осознал себя другим человеком, и этого другого точно звали не Газарчи. Ему ненужно было больше как первобытному следопыту ползать в пыли по земле, выискивая следы, и мелкие детали, чтобы потом сложить из них мозаику прошедших событий. Он видел всё сразу, и практически сразу, без запинки мозг выдавал картинку произошедших событий.

Вон там воины сошлись… Нукеров Байрама настигли джунгары в километре от основного места сражения, но задолго до этого упали первые, настигнутые стрелами, а в километре отсюда был удар копий и всадники сбилась, закружились, их принесло словно волной сюда. С Северо-Востока подошли воины Аблая. Они ввязались в битву нехотя, с ленцой, кони плясали понукаемые седоками. Большинство убитых было по краям, из-за особенности нападавших брать противников в кольцо, окружать. Те, кто находился в центре вступали в бой чуть позже, а потом уже всё и все перемешались…. Джунгары полегли все. И некому было послать гонца с плохой вестью, и никто не пришел на место сражения, чтобы предать земле павших. Поэтому их останки до сих пор лежали на земле распространяя зловоние. Хотя, конечно, всё мало-мальски ценное с них уже сняли. Но это было уже дня через два после битвы. Но вот во время сражения, когда все джунгары пали? А потом… потом, случилось нечто необычное, нечто, что не позволило воинам Аблая и Байрама разобраться между собой. Остатки отрядов с места сражения буквально бросились врассыпную. Что они увидели? Подход основных сил противника? Нет. Они обязательно бы рассказали своим хозяевам о большом войске джунгар. Тогда что это было? Почему ни те, ни другие ни словом ни обмолвились чем закончилась битва? И где всё это время была Сауле? Понятно, что во время сражения никто за ней специально не следил, но её не могли упустить? Всё равно, кто-то бы да видел её либо убегающей, либо мертвой. Ведь потом приезжали телеги и арбы Байрама и Аблая, забирали своих людей. Хорошо, что в разное время. А то бы опять мирно не разошлись.

В прежние времена следопыт бы растерялся, от внезапной загадки и наверное не один час проблуждал по следам, выясняя, что и как. Но следопыта уже не было. Был Дервиш, который следуя интуиции двинулся прямо, через поле битвы, в том направлении откуда приходило нечто так напугавшее воинов. Он прошёл пару километров, когда наконец вычленил из общего рисунка набитого на земле конскими копытами два следа уходящих в Западном направлении. Причем, отпечатки копыт одной из лошадей очень отличались от всех, которые когда-либо встречались у местных. Подковы. Подковы были зимние, рассчитанные на гололед, и потому с тремя шипами по дуге, как делают на Руси. А здесь в степи они ни ко времени, и ни к месту. Кочевникам такие подковы ни к чему, в степи нет накатанных санных дорог, ведущих от деревни до деревни. А ведь Дервиш уже видел эти следы, он шёл тогда по следу вместе с нукерами Байрама. И были это следы лошади Наркескена.

Значит, это его испугались воины, а Наркескен на второй лошади увез Сауле. Поэтому нукеры и не признались, боясь хозяйского гнева, и не рассказали куда делась Сауле. Не видели, и всё…

***

Кощей-бессмертный повесился, потом утопился, затем застрелился, в общем развлекался как мог… И то же самое можно было без преувеличений сказать про меня. Сколько раз я не пытался переиначить историю, но каждый раз что-нибудь да шло не так. То Кармыса убивали, то Матильду, то я сам погибал на различных этапах встречи с джунгарами. И как понимаете, меня такой расклад никак не устраивал. Уж не знаю, что такое судьба, но эту случайную встречу с отрядом джунгар нам пережить было не суждено. Инерция времени, инерция событий. А я глупый обрадовался открывшейся возможности кратковременных прыжков во времени, ухватился за эту возможность как Иванушка за хвост Жар-птицы, а оно вон как вышло…. Обязательно кто-то погибал.

Поэтому я не придумал ничего лучше, как опять оказаться погребенным стараниями бия. Посидел у костра, пожарил барашка, подождал появления Ертая. И уже с ним отправился на место схватки за байскую дочь. Потому что следопыт, бежавший из плена, обязательно там должен был появиться.

То, что я увидел на месте, меня весьма озадачило. Вот допустим, вам сказали, что в таком месте находится труп не первой свежести (тот, которого по рассказу Ертая пытали), и в нескольких километрах от него, примерно в двадцати, произошло сражение, и там ещё несколько трупов, и от них понятное дело не розами пахнет. И вы заранее ожидаете увидеть не самое приятное зрелище и к этому внутренне подготовились. А тут вы находите искомое место, и вместо смердящих трупов обнаруживаете лишь несколько давно выбеленных на солнце черепов, полузанесенных пылью и кое-где среди травы валяются кости растащенные зверями. И что тут плохого скажет непросвещённый зритель? Вони нет, ужасов никаких нет. Одни старые кости. А то-то и оно, что старые… Это означало только одно – время. Её величество время выкинуло странный фортель. Я не особый специалист по костям, но чтобы они дошли до такого вида, должно было пройти не неделя, а как минимум несколько лет. Присев на землю я отряхнул от пыли один череп и, рассматривая пустые глазницы, стал изображать принца Датского.

- Скажи мне Йорик, ведь не даром? – продекламировал я, и замолк призадумавшись. Череп – символ смерти. А что смерть? Мы рождаемся, и в детстве почитаем себя за бессмертных. В юности – смерть близких людей нас печалит, но мы всё ещё верим, что костлявая придет за нами очень и очень не скоро. И хоть страх смерти иной раз пугает в молодости, но надолго не задерживается в памяти. Мы молоды, и потому полны оптимизма. Лишь с возрастом, когда тело начинает сбоить, и не спешит восстанавливаться, теряет гибкость, раны перестают заживать как на собаке, когда крошатся зубы и мы начинаем сознавать, что новые уже не вырастут. Что смерть уже взяла тебя на заметку, и ты есть в её списке. И список этот все короче… Да. Осознание бренной жизни учит ценить и любить эту самую жизнь, потому как безвестный край, откуда нет возврата земным скитальцам разум не смущал.

Умирал я бессчетное количество раз, но вот смерти так и не увидел, так же как рая и ада. И всё потому, что ни разу не умер по настоящему, просто переносился в другой временной промежуток. И опять был молод и полон сил. Мы как-то с Дианой хотели перенестись к началу времен и прожить простую и скучную жизнь как Адам и Ева, до самой своей естественной смерти от старости, в окружении детей, внуков и правнуков. Но увы…

Однако, я отвлекся. Что-то произошло, и видимо что-то весьма не хорошее, раз время в этом месте прошло значительно быстрее, чем… Чем где? Да, хотя бы там, где до сих пор лежит кишащий личинками труп первой жертвы столкновения. Может это я скакнул нечаянно вперед на пару лет? Или время стало неоднородно на Земле? А это возможно, только в том случае, если аномалия в месте разрыва реальностей разрослась. Может поэтому и стали возможны мои краткие временные прыжки? Может это как-то связано с аномалией? Одни вопросы и ни одного ответа. И непонятно как теперь быть? Мы опять разошлись с Дервишем во времени. Место встречи то, да не в то время. И я психанул. Сколько можно гоняться за призраком и щупать остывающие следы? Ещё шаман говорил: Ты ищешь его, он ищет себя… И когда-нибудь вы встретитесь. Почему когда? Я на месте. Осталось только перенестись и угадать то время, когда он будет здесь.

***

Какое-то время Ертай помнил, о чем говорил ему Наркескен. Когда Ертай сказал, что хочет быть сильным воином как Нар. Наркескен спросил у Ертая: Зачем он хочет быть сильным? Отомстить за родных? Так Нар убил его обидчиков. Стать сильным воином? Для чего? Чтобы его боялись? Сильных просто так не боятся, если они не обижают слабых. Быть воином, для того, чтобы стяжать богатство и славу? Но слава эта будет куплена ценой чужих жизней, а богатство нажито грабежом. Служить хану? Так хан сегодня прикажет драться с джунгарами, а завтра скажет убить соседа вместе с женой и детьми. И Ертай возразил Наркескену, что сам-то он сильный воин, батыр. На что Нар, усмехнулся и ответил, что у него нет хозяина, и служит он только своему сердцу. И ещё что-то говорил. Пока они ели сочную молодую баранину жареную на костре. И курдючный жир приятно пах дымом и был сладкий. А когда стало светать они отправились искать Газарчи, и Ертай привел Наркескена к телу несчастного нукера, который погиб жуткой смертью, и которого они находили с Газарчи. А потом, они приехали на место, где говорят, была битва. И ничего кроме старых костей там не нашли.

И вдруг это наваждение прошло, и Ертай оказался в кромешной тьме один. Кругом лежали поверженные джунгары. Невдалеке блеяли бараны, ржали не расседланные лошади джунгар. И ни где не горел костер, и даже дымом не пахло. Зато был могильный холмик, сложенный бием Кармысом над погибшим батыром. И Ертай к своему ужасу понял, что это мертвый Нар являлся ему, и говорил с ним. И некуда они на самом деле не ездили, и Газарчи не искали. А ещё холодили сердце последние слова покойного батыра, что сегодня утром придет большая беда. Большое войско джунгар придет в аул Байрама, пока Байрам поедет на ханский суд. И Ертай должен спасти людей. Вернуться в аул как можно скорее и предупредить людей, чтобы уходили.

Опомнившись, Ертай вдруг понял, что страшно замерз. А иначе от чего его так трясло? Он поймал скакуна, которого угнал вечером у мужа сестры матери, и взобравшись на него, поскакал назад в аул. Бросив прощальный взгляд на могильный холмик Наркескена, что отчетливо чернел в свете луны, Ертай почувствовал, как волосы на его голове зашевелились. И ему показалось на миг, что холмика нет, а камни рассыпаны. Огрев коня камчой и уже не оглядываясь, он поспешил в аул. Туда, где томился в яме пленный следопыт, туда, куда скоро должна была прийти беда. А когда на рассвете ворвался в аул, то почти забыл о чем говорил с покойным воином. В памяти осталось только одно – джунгары!

И вовремя…. Аул жил своей безмятежной жизнью. Женщины доили коров, мужчины собирались в степь. Крик Ертая про джунгар никого не разбудил, разве только грудных детей, потому что все давно встали, и большинство нукеров уже уехало с Байрамом к хану. Следопыт как выяснилось утром пропал. Искать его никто не стал.

- Джунгары! Идут джунгары! – кричал Ертай, - Много! Очень много! Тысячное войско! Они идут сюда! С Юга идет войско!

И слова достигли ушей тех, кто мог слышать. Большинство мужчин, расспросив мальчишку что, да как, поверили в слова Ертая и поскакали за скотом, чтобы отогнать стада в безопасное место. Те, кто остался стали разбирать юрты, и укладывать на телеги. И хоть Ертай бегал вокруг помогая и крича, что войско всего в двух часах пути отсюда, и нужно уходить немедленно, никто просто так бросить своё добро не спешил. Дело кончилось тем, что Ертаю дали подзатыльник и предложили заткнуться. Мальчишка обиделся. И помогал коке (муж тетки) собирать вещи уже молча, но обиженно и надрывно сопя. Но не прошло и часа, как на горизонте с Юга показались всадники. Копья с бунчуками выросли неровным частоколом.

- Всё! – произнес Ертай, ощущая как бешено забилось сердце, - Не успели…

И так ему стало обидно, что опять не повезло, не смог он выполнить то, что ему поручили, что слезы сами собой навернулись на глазах.

***

Угадал! Почти угадал. Я оказался чуть в стороне от толпы, размахивающей копьями и палицами. Батыры со всем усердием уничтожали друг друга. Повезло, так повезло… И что делать? Дервиша еще здесь нет. Решение пришло мгновенно. Да забирать девку, пусть теперь дервиш сам за мной побегает!

Я поднялся на стременах пытаясь разглядеть, кого-то из всадников похожих на женщину. Но всадников было слишком и они как назло сновали то туда, то сюда. Так не пойдет. Нужно их немного проредить. С этой целью я вытащил из саадака лук и принялся за прополку. Меня вскоре заметили и решили познакомиться поближе. Но не доскакали, свалились с лошадей, от острого пищевого отравления стрелами. Хотя, клянусь своей треуголкой, стрелы у меня не отравленные. А тот, которому удалось подскакать поближе – опознал меня и оповестил об этом других, разворачивая коня.

- Наркескен! - крикнул он и во весь опор погнал коня назад.

Вот теперь пора. Выхватил саблю. Щит за спину. Понеслась душа в рай!

- Сарынь на кичку! – заорал я пришпоривая лошадь. Сабля засвистела над головой описывая круги. Постойте! Куда вы?! Я же еще не со всеми познакомился? Ух, ты! И драться перестали? Надо же?!

Когда я прибыл на место боя, то увидел только конские зады и спины всадников разъезжающихся в разных направлениях. Вот это номер! Всегда бы так! Успел себя зарекомендовать, теперь пожинаю плоды. Так… А где же мадмуазель из-за которой весь сыр-бор?

Обследовав тела на земле, опознал одно рядом с убитым конем. Уж больно старательно лежит, лицом в землю. Чтоб никто внимание не обратил. Мол, мертвая и всё. И чем она дышит, если ноздри в земле? Хотя на теле полно других отверстий, но дышать ими может только Ихтиандр. А вдруг? Вдруг действительно убита?

Я спрыгнул с лошади и наклонился к телу в женской бархатной безрукавке некогда синего цвета ( уж больно замызгана была одежда и цвет был скорее грязно-синий). И только нагнулся, как тело тут же распрямилось змеёй и мне пришлось перехватить руку взметнувшуюся с остро отточенным пышаком.

- Не балуй красавица, так и порезаться можно! – сказал я строго, выкручивая из руки нож.

- Гад! Козёл! Всё равно живой не дамся! – ощетинилась девчонка буквально плюясь ненавистью, и пятясь задом к лежащей неподалеку бесхозной булаве.

А хороша чертовка, черные раскосые глаза с сумасшедшинкой, щеки в гневе раскраснелись, лебединая шея, губы…. Словом у Дервиша губа не дура. Однако, эту истерику нужно прерывать, подумал я, отбирая булаву.

- Да нужна ты мне уродина! Возомнила о себе, чучело! – нарочито сердито сказал я, и подхватив легкую как пушинка девушку перекинул через плечо и понёс.

- Ах ты негодяй! Урод! Да как ты смеешь! – кричала девчонка тарабаня кулачками по спине, вернее ниже моей спины. И ногами дергала изо всех сил, пока её задница была на уровне моего лица, и меня так и подмывала её отхлопать, чтобы научилась себя вести.

- Да успокойся ты, я отвезу тебя к дервишу… э-э-э-э, вернее к твоему следопыту. И будет вам счастье!

- Откуда ты знаешь Газарчи?

- От верблюда! А вообще этого бродягу рыжебородого давно знаю, мы же одного с ним рода-племени.

Пленница после этих слов внезапно притихла.

- Он правда твоего племени. Ни кто из наших почему-то не видит, что он не кыпчак.

Я был занят тем, что подыскивал лошадь для дивчины, не на плече же её везти? И поэтому промолчал. Дервиш славился тем, что мог быть своим для любых народов. Мы даже подозревали, что он обладает своего рода гипнозом – глаза отводит. Объяснить феномен брался наш Очкарик, но и он в формулировках запутался. Дервиш просто мог быть монголом, половцем, кавказцем, индусом, а закинь его в Африку, то и негром. И это при своей совершенно славянской внешности.

- Отпусти! Отпусти, говорю! Кому сказала!

- А ты кусаться не будешь? – поинтересовался я, наконец выбрав кобылу, которой можно было доверить мой груз. Только вот везти на ней девушку связанной, или в седло посадить, я ещё не решил.

- Ещё чего!

- А не убежишь?

Девушка промолчала, и я решил везти её связанной

***

Марево поднимающееся от раскаленной земли вдруг задрожало сильнее обычного, искажая по диагонали горизонт, словно фото кто-то порвал, и дрожащей рукой пытался склеить не попадая в стыки. Дервиш почувствовал как земля уходит из-под ног и это его успело крайне удивить, ведь землетрясений в степи не бывает. Но ту перед глазами полыхнуло синее зарево и запахло озоном как перед грозой. От вспышки следопыт на некоторое время ослеп. Перепуганный конь поднялся на дыбы, самодельная уздечка лопнула, и человек соскользнул со спины коня на землю, больно ударившись коленями. Но встать на ноги он не успел, так и остался на четвереньках, когда воздух вокруг стал вдруг густым и плотным, и потек рекой. Потоки воздуха подхватили Дервиша и понесли куда-то вниз. Следопыт к этому времени прозрел, и пытался разглядеть куда этого его несёт и главное – что? Но ничего не смог рассмотреть, кроме белесой мглы, словно купался в густом тумане. Что? Почему? Куда? – целый ворох вопросов стайкой перепуганных воробьёв взметнулся в голове и разлетелся бесследно. И не на один вопрос не пришло ответа. Дервиш ощутил, что он падает камнем вниз с огромной скоростью. Раскинув руки судорожно пытался зацепиться за что угодно, лишь бы не упасть. И руки тщетно хватали пустоту. Он взглянул под ноги, но ничего не увидел кроме той же белесой пелены. Где-то там внизу должен был быть конец этой бездны. Ведь у всего что имеет начало, имеет и конец. НЕ ХОЧУ! – завопило что-то внутри человека. Жить! Жить хочу! Страстное желание жизни внезапно захватило его целиком, каждую клеточку тела, каждый атом, и разом вымело из головы пустые вопросы. Что? Зачем? Куда? – стало совершенно не важно. Главное – жить!

И это желание выплеснулось из тела, словно оттолкнулось от дна пропасти, и человек почувствовал как скорость падения упала. Он уже не летел камнем. Он продолжал падать, но медленно, и тихо раскачиваясь, словно от нисходящих потоков воздуха, качало падающий с дерева лист. И тут Дервиш совершенно неожиданно вспомнил свой странный сон, как он пел во сне какую-то песню без слов и так же парил, бережно опуская и неся вместе с собой группу людей. Белесый разреженный туман, в глазах зарябил и присмотревшись следопыт увидел, что туман не однороден… Сначала он увидел, что туман состоит из множества мелких крупинок, словно кто манку рассыпал и крупинки эти не висели в пространстве, и не падали вместе с ним. Они вращались. Собирались в маленькие чуть заметные вихри и водовороты, скручивающиеся по спирали. Весь туман под ним и вокруг него состоял из этих вихрей. Какие-то закручивались по часовой стрелке, какие-то против, некоторые вообще были не заметны, поскольку закручивались перпендикулярно наблюдателю и глаз их не видел. Дервиш забывшись махнул руками, словно пытаясь воздухом повернуть непонятные блинчики, что стояли к нему ребром, и посмотреть как вращаются они. И вихри вдруг послушались человека и развернулись. И человек мгновенно утратил поддерживающую опору и камнем полетел вниз.

- А-а-а-а! – заорал Дервиш в испуге, и уперся в пустоту руками, как в стену. И падение опять замедлилось. А что если? – подумал Дервиш. Если это не туман, а это конечно был не туман, а некая субстанция, и даже возможно не субстанция, а энергия. Вихри – это силовые поля, которыми пронизано пространство. Именно из-за них и получается разность потенциалов. Совокупность же полей и создают гравитацию. И именно поэтому, я не…. А что если? Предполагать дальнейшее и ставить эксперименты Дервиш опасался.

Очкарика бы сюда, подумал Дервиш, и вдруг вспомнил, что очкарика на самом деле зовут Валеркой. У него была тонкие очки в позолоченной оправе, которые очкарик в задумчивости снимал, и всё тёр и тер стекла синей бархаткой, пока не находил решение проблемы. И ещё у очкарика был тонкий своеобразный юмор, который присутствующие не сразу понимали, а когда начинали понимать, то Валерка первым начинал смеяться, довольно ухать, как сова поймавшая мышь.

- Господи! Что я здесь делаю? – огорченно и озадачено выдохнул Дервиш, он вспомнил всё и сразу. События прошлого уже не выглядывали сквозь прорехи кочевой и короткой как распашонка жизни, а захлестнули мозг мощной волной. И пока Дервиш медленно опускался в неизвестность, буря эмоций гуляла внутри него, и человек то краснел, то бледнел, то покрывался пятнами, словно ему на какое-то время становилось стыдно. И по большей части это было так. Ему было стыдно за проваленную миссию, за то, что он ничего не сделал, не смог. И в той короткой жизни степняком не смог найти и спасти поверившую в него девушку. А теперь вот он умудрился куда-то провалиться, и понятия не имел как ему отсюда выбраться.

***

- Запомни Матильда! – обратился я к лошади, - Лошадь в степи это не только средство передвижения и ценный мех, но и двести – триста килограмм колбасы. Будешь себя плохо вести, отдам этим печенегам, или как их там? Половцам.

- Мы кыпчаки! – с вызовом бросила девушка.

- Вот я и говорю, кыпчакам. Вот этой вот чёрноглазой тебя отдам, и выдоит тебя всю без остатка на кумыс.

Девушка фыркнула.

- Чтоб доить, сперва ожеребиться кобыла должна!

- За этим дело не станет…, - улыбнулся я. Отношения с пленницей, хоть с трудом, но налаживались.

- Куда мы едем?

- Сама не видишь? Туда, - махнул я рукой перед собой. Девушка же рукой махнуть или нос себе почесать, ежели появится такое желание не могла. Хотя она и сидела с комфортом в седле, а не лежала связанной поперек седла, как я вначале планировал, но управлять конём не могла, её лошадь плелась на привязи, а руки у девушки были связаны вместе и прихвачены к луке седла.

- А что там, знаешь?

- Моншакты.

Да, я не придумал ничего другого, как отвезти пленницу в урочище Моншакты к берегам белого озера, по-местному Ак-Куль. В зеркале чистого Белого озера с одной стороны отражалась желтая каменистая степь, зато с другой стороны отражались березы, сосны и клены. Там был лес. Не глухая тайга, как в Московии, а вполне такой смешанный лес, редкими клочками разросшийся по степи, словно борода у попа пьянчужки, которому в корчме шутники её клочками выстригли, пока он спал. И хоть густым тот лес не назовёшь, но какое-то время там можно поиграть в казаков-разбойников с преследователями. Да и в лесу я всегда чувствовал себя более уверенно, чем в дикой и пустой степи, где спрятаться всегда проблема.

Ближе к вечеру, когда на пути стали попадаться первые небольшие околки, на горизонте появилась легкая черная тучка, которую без труда рассеивал ветер. Но не тучка это была, однозначно. Повёл носом, и хоть запаха не учуял, но мог поклясться, что это не шашлык кто-то жарит, и не баню топит, это лес горит. И вот не верилось мне не смотря на знойное и засушливое лето, что лес сам загорелся. И тот, кто его подпалил сразу и категорически не нравился, поскольку он мог быть ещё там. Что делать? Спрятать Сауле в ближайшем лесочке и разведать кто там, и что там? По инерции я заехал в лес, тут же был атакован тучей изголодавшихся комаров. Твою мать! Чистой воды разбойники! Не кормят их тут совсем? Оставить девку здесь со связанными руками, через пару часов загрызут кровопийцы до смерти. Да и лошадь её может заржать, мало ли кто может случайно на неё наткнуться? И с собой брать нельзя. А вдруг там…. Связался я с девчонкой. Не даром говорят, баба с возу, самураю легче.

- Тьфу! – сплюнул я комара попавшего в рот, и затем сказал, - Вот, что красавица… Поклянись мне могилой отца, что если я тебя развяжу, глупостей не наделаешь и будешь меня слушаться.

- Ты что? Отец мой жив!

- Вот и я говорю, что если меня не будешь слушаться, то отцу твоему не долго жить останется. Ты про меня слышала? Слов на ветер я не бросаю. И если сказал, что Дер… следопыту твоему только тебя отдам, значит ему, и никому больше. А сейчас там впереди могут быть враги, и я не хочу чтобы тебя случайно убили. Поэтому руки тебе развяжу, но поедем мы туда, куда я скажу. Фирштейн?

***

Степь.(продолжение главы 5)

Всё началось, когда Такуан настоятель храма Тодай-дзи написал письмо мастеру Тадзима-но-ками , и называлось это письмо «О непоколебимом духе-разуме». В нем утверждается, что просто технического знания приемов боя недостаточно для того, чтобы стать настоящим мастером боевого искусства. Надо еще, чтобы сознание человека достигло определенного состояния, называемого по-японски «мусин» — «отсутствие разума». Скажете, ну и что? И будите совершенно правы.

Поскольку началось это на самом деле ещё на заре человечества. Настоящие воины, коих было считанные единицы, пережившие не одно сражение, доходили до такой вещи самостоятельно, и не утруждая себя тем, чтобы это состояние боевого транса как-то обозначить. Если вкратце, то нужно не думать ни о чем, ни следить за действиями противника, ни просчитывать собственные шаги. Пустота внутри, и человек во время боя живет лишь благодаря одной интуиции, и как правило лишь благодаря ей, и выживает, а навыки фехтования и тренированность тела, отходят на второй план. Впрочем, способностью этой, именуемой как сказано выше, я обзавелся очень давно. И довольно продолжительное время её было вполне достаточно, для выполнения определенных задач. Но всё же, тяга к совершенству гнала меня всё дальше. И тогда я нашел технику замедления времени. Но и она, несмотря на резкий скачок возможностей не устраивала меня, поскольку обладала множество недостатков. Выдержать темп организм мог не более пяти-семи минут, а потом от недостатка кислорода мозг мог просто отключиться. А это согласитесь, не есть хорошо. Не успели вы справиться с поставленной задачей и грохнулись в обморок как впечатлительная барышня. И любой мало-мальски способный двигаться противник может подойти и прирезать вас, как снулую рыбу. А после перенесенного стресса телу требовалось время на восстановление. Увы, зачастую, как раз времени-то и не было.

Мы двигались по степи неспешной трусцой, и хотя время поджимало, но мне нужно было подумать. Дервиш опять ускользнул. Его не было в ставке, а это означало, что он выбрался из плена задолго до поездки к хану. Бежал ночью. Куда? Судя по тому, что я о нём знаю, единственное куда он мог отправиться – на поиски байской дочери. Предположительное место, где она пропала мальчишка знал. И мы сейчас туда и ехали. Но я думал не о том, чтобы идти по следам. А о том, как использовать вновь открывшуюся возможность скачкообразного перемещения во времени. Не смотря на то, что официальная наука их отрицала, они были возможны. А значит стоило не бегать за тенью следопыта, а прыгнуть в то время, когда было точно известно, где он находится. И постараться оказаться в том месте и в то время, когда он там был. А я знал точно, что прошлой ночью он находился в ауле Байрама. Но вот беда, я сам в эту ночь изображал покойника примерно в шестидесяти километрах от аула. И это обстоятельство ни на йоту не приближало меня к заветной цели. А что если….? Пока шальная мысль не пришла в голов. А что если отмотать чуть дальше? И объехать стороной джунгар? Тогда я попаду в аул вместе с Кармысом как раз перед появлением Дервиша.

***

- Знаешь, что…. отец, - сказал я, посматривая на холмы слева от меня, - А давай-ка свернем чуть правее?

- Зачем?

- Ну…, - ответил я с заминкой, - Не всякий путь, что кажется короче, ведет к цели. Да и не ко всякой цели дойдешь прямым путем.

- Ты мудр не по годам чужеземец, - улыбнулся старик, и по его улыбке было невозможно понять иронизирует ли он, или говорит то, что думает на самом деле. Восток дело тонкое. Хотя, знай он сколько мне на самом деле лет, вряд ли эта фраза прозвучала бы комплиментом.

- Но всё же хотелось бы узнать причину, по которой ты хочешь сделать крюк. Если это не просто желание пробыть в дороге подольше?

- Хорошо. Скажу честно. Если поедем прямо, то за этими холмами мы столкнемся с врагами.

- Откуда ты знаешь?

- Некогда объяснять уважаемый, - ответил я, натягивая уздечку и поворачивая лошадь направо. Не смотря на мои опасения, что старик упрется и без объяснения не поедет за мной, но он поехал. И так мы проскакали часа два, оставив далеко слева тот участок на котором произошло памятная для меня стычка. Но не успел я порадоваться той мысли, что уже сегодня вечером наконец найду Дервиша, как справа от нас возник отряд всадников, которые завидев нас поскакали нам наперерез. И кто бы это мог быть? Хорошо бы байские воины. Бия они не тронут, а я попытаюсь с ними договориться. Но чем ближе приближались всадники, тем больше они мне не нравились. Что за чёрт? Да они луки натягивают? Да неужто…? – не успел я додумать мысль, что встречные, которые незнакомых людей в степи сходу поливают стрелами, могут быть только пришлыми, для которых любой местный враг, как стрелы запели надо мной злыми голосами.

- Поворачивая назад Кармыс! – крикнул я оборачиваясь к своему попутчику. И увидел как он мешком валится из седла. Одна из стрел достигла своей цели. И я изо всех сил натянул уздечку, тормозя лошадь. Лук сам прыгнул в мои руки. Ну, держитесь!

Когда первые три всадника, скачущие впереди отряда, потеряли всякий интерес к жизни, и покинули бренный мир, отряд разошёлся полумесяцем, стараясь окружить меня со всех сторон. Вот уж дудки! Я пришпорил Матильду посылая с места в карьер, и развернулся в седле, чтобы по-скифски продолжать отстреливаться. Однако, поздно… Меня явно обходили с боков. И вдруг лошадь споткнулась и я совершив кульбит в воздухе рухнул.

- Ёшкин кот! – выругался я, оказавшись на четвереньках на земле. Оглянувшись назад в поисках Матильды, обнаружил её лежащей метрах в двадцати от меня. Из правой лопатки лошади торчала какая-то черная палка. Матильда билась в конвульсии. Копьё!

- Вот дерьмо! – проскрипел я сквозь зубы. А меж тем меня уже окружили со всех сторон держа под прицелом. Искоса окинув взглядом всадников, я понял, что в своих предположениях не ошибся – это были джунгары. Опять джунгары!

***

Степь.(глава 5)

И всё-таки человек больше животное, чем человек. Ему постоянно нужно думать о хлебе насущном, и добывание этого хлеба отнимает девяносто девять процентов жизни. И уму непостижимо как он ещё остается человеком? А ведь некоторые ещё пишут стихи, музыку, создают произведения искусства, раздумывают над смыслом человеческой жизни. И как у них времени и сил на это хватает? И главное: Почему? Ведь все их творения противоречат здравому инстинкту животного? Что не полезно для желудка и тела вообще – то ненужно. Но тяга к прекрасному просыпается даже в неимоверно тяжелых условиях жизни, когда, казалось бы, на украшательство нет ни времени, ни сил. Но даже здесь, в условиях кочевой жизни не найдешь ни одного войлочного коврика в юрте, чтобы не был украшен орнаментом, ни одной пиалки без узора, ни одного черпака без резьбы, а что уже говорить про пояса « бельдик кисе», которые просто не бывают без чеканных украшений. Вот и арбат грабителей (так называют местные - арбу), и та украшена грубой незамысловатой резьбой, которую я рассматривал при свете костра. Собственно брошенная арба в качестве дров для костра мне пригодилась, а жарил я на нём барашка. И капающий на пламя жир шипел и расходился в стороны ароматным дымом. Слюной захлебнуться можно. Эх! Сюда бы белого сухого вина, да промариновать это мясо пару часов, вот бы шашлык вышел на славу. Но, увы, чего нет, того нет. Хорошо хоть соли немного с собой есть, и то ладно.

Ночь выдалась беспокойная. Блеющие рядом бараны, похрапывающие и периодически ржущие в ночи лошади, пасущиеся без хозяев, тявкающие лисы, дерущиеся за кусок мяса (трупы начали потихоньку обгладывать). Хорошо, что днём «выспался», в таком шуме точно не поспишь. К тому же, привлеченные запахом крови и бараньего блеянья могут подойти волки. Но всё же, всё же я отвлекся от мысли… О чём это я размышлял? О тяге человека к прекрасному. Так может Господь Бог и создал весь этот мир, с одной единственной целью – выразить своё представление о красоте? А что? Такой версии я ещё нигде не слышал, можно поделиться с Дервишем, ему она придется по вкусу.

Та-а-а-к… Видно плохо, но мясо уже, кажется, прожарилось.

- Хош кельдениздер! - (добро пожаловать) крикнул я в темноту, и приступил к трапезе. Ощущение, что за мной наблюдают, появилось недавно и становилось всё навязчивей. Опасности я не ощущал, но неприятно как-то сидеть и жевать, когда в затылок смотрят. Так и есть, не ошибся. Наблюдающий подумал, что я его заметил и решил больше не прятаться. За спиной раздались легкие, чуть слышные шаги. Так мог ходить либо профессиональный следопыт, либо легкий человек, ребенок например. Но того, кто появился в свете костра, я, честно говоря, не ожидал увидеть.

- Саламатсызба ага Наркескен!

- И тебе не хворать бала (мальчик).

- Меня Ертай зовут, ты не помнишь меня? – произнес мальчишка неуверенно и робко.

- Хочешь, есть Ертай? – спросил я, и, не дожидаясь ответа, протянул ему прямой джунгарский палаш с нанизанными на него ломтями жареного мяса. Тот опасливо принял в руки палаш, и продолжал смотреть на меня, сверля глазами.

- Жуй, не стесняйся, - кивнул я с улыбкой.

- А ты, правда, живой? Кармыс сказал, что похоронил тебя?

Ах! Вот оно что! Мальчишка думает, что я покойник.

- Живой как видишь, мертвые в пище не нуждаются. Да ешь, ты! Не бойся, не отравишься.

И мальчишка потихоньку увлекся мясом, и стал жадно и торопливо его поглощать. А я искоса наблюдал за ним. Лицо исхудавшее, сам грязный, осунувшийся, потрепанный, словно после долгой дороги, хотя тут по моим подсчетам на хорошей лошади часов шесть ходу до аула. Понятно, что бий добрался и рассказал новости, но какая нужда погнала мальчонку в ночь? Неужели меня найти решил? Зачем? Если ему сказали, что я покойник?

- Поел хлопец? – спросил я, увидев, что Ертай последние куски стал, есть медленно, и слегка осоловел. – А теперь рассказывай, что тут делаешь?

Ертай растерялся, он не знал, что сказать и неожиданно для себя выдал:

- Помочь нужно одному человеку… он по моей вине ни за что в яме сидит….

***

Ночью из ямы почему-то отчетливо и ясно видны звезды. Лучинки, исходящие от них казалось можно пересчитать, но следопыт знал, что это лишь оптическая иллюзия и преломления света, исходящего от звёзд, в атмосфере планеты. Но всё же, всё же…. Может на одной из них, на далекой планете в такой же яме лежит сейчас мыслящее существо и смотрит навстречу Газарчи. О чем оно думает? Что видит? Готовится ли принять смерть на ханском суде за украденную чужую невесту? Мечтает ли о справедливости? Или справедливость это только иллюзия, возникшая по желанию людей, в суровой действительности? Ничего этого следопыт не знал. Одно, он знал точно. Ему нужно освободиться и бежать. Сауле в ауле нет, а значит, она осталась где-то в степи и ещё возможно жива (а значит, ему нужно поторопиться и её найти). Об этом ему рассказал Серикали, охраняющий яму с пленником. А так же вкратце поведал о том, чего собственно от Газарчи ждёт Байрам. А ждал он, что следопыт признается на суде, что украсть Сауле его нанял Аблай, чтобы не платить за невесту калым. И следопыт должен был встретиться с людьми Аблая на ничейной земле и отдать им байскую дочь. Но нукеры Байрама их опередили, и настигли подлого следопыта. Но тут они столкнулись с воинами Аблая, которым на помощь пришли джунгары, с которыми у бека был тайный уговор….

Следопыт лишь покачал головой. Нужно было быть очень наивным человеком, чтобы поверить Байраму, что после такого рассказа Темиртас оставит его живым, а не прикажет снять с него кожу принародно. А если поверить в чудо и его не убьют сразу, то убить его очень постараются люди Аблая. Поэтому следопыт как стемнело, начал готовится к побегу. Самое сложное было не освободить руки, скрученные за спиной, которые он освободил легко. Пропустить тело через образованный руками круг, и перегрызть тонкий ремешок из сыромятной кожи, было делом нескольких минут. А вот незаметно выбраться из ямы оказалось сложнее. Полночи Газарчи выковыривал в твердой глинистой стене углубления, некое подобие ступенек для ног и рук, чтобы по ним можно было быстро вскарабкаться и выскочить одним махом. Глина поддавалась хорошо, но шорох привлекал внимание охранников, и каждый раз, как они заглядывали в яму, следопыт прикидывался спящим. Под утро, когда нукеры переговариваться перестали, следопыт понял, что пора. В мгновение ока, он взметнулся по стене и, бросив быстрый взгляд на спящую стражу, ужом пополз по земле. Но полз он не в открытую степь, которая начиналась прямо за ближайшей юртой, а к реке, где густой камыш надёжно скрыл бы его от преследователей. Туда, где паслись отпущенные в ночное лошади. И это не беда, что они без упряжи и стреножены, главное успеть уйти в степь как можно дальше, пока его не хватились.

Удача сопутствовала Газарчи во всём. Охрана не проснулась. Его побег никто не заметил. Пойманная лошадь не заржала сперепугу, оглашая на всю окрестность, что против поездки. Переправившись на лошади на другую сторону реки, он заложил на ней круг и переправился через реку еще два раза, чтобы сбить преследователей с толку. Пригодился и обрывок кожаного ремешка, которым его связали, он заправил его коню в рот, и пользовался им как уздечкой. Прикинув направление, где произошла битва между людьми Аблая и Байрама, он ударил коня пятками и поскакал, крепко держась за конскую гриву. Он знал, он верил, что Сауле не могла погибнуть, просто потому, что он так хочет.

А когда на рассвете нукеры обнаружили пропажу пленника, они не сразу сообщили Байраму, справедливо опасаясь хозяйского гнева. Байрам же, как не был зол и раздосадован этим обстоятельством, в погоню за беглецом никого не послал, не было времени. Его ждали в ханской ставке, и нужно было собираться незамедлительно. Поэтому, когда красный диск солнца появился на горизонте, всё войско Байрама было уже в пути. А впереди всех ехал сам бай, бий Кармыс скакал чуть поодаль. Ему очень не нравилась вся эта история со следопытом непонятно как втянутым в это дело, но своими размышлениями по данному поводу он ни с кем не делился. Поэтому скакал молча, и с Байрамом не разговаривал.

***

Земля дрожала от топота копыт, а степь менялась медленно и неторопливо, как в замедленной киносъемке. Порой мне казалось, что мы вообще топчемся на месте. Я злился, поскольку чётко понимал, застать пленного Дервиша в ауле не успею, единственный шанс перехватить его по пути. Можно мирно (в душе я надеялся на помощь, бия Кармыса), или почти мирно (не стоило сбрасывать со счетов байскую спесь). А вытащить Дервиша из ханской ставки без боя было просто не реально. Главное успеть, успеть пока с ним ничего не сотворили, пока он живой….

- Но! Шайтан! – вскрикнул я, погоняя джунгарского коня нагайкой. Матильда бежала на привязи чуть позади. Монгольский приём смены лошадей в походе, хорошая вещь. Устанет одна лошадь, пересяду на другую. Таким образом, монголы по сто пятьдесят километров за день проходили, если верить первоисточникам, а Очкарику я верил. Но то ли низкорослый конь подо мной был не совсем монгольский, то ли километры в те времена были в три раза меньше, то ли скорость два раза больше, но вот казалось мне, что мы еле-еле плетемся по степи. А сзади нас догоняло солнце.

Позади меня, на расстоянии полета стрелы скакал мой «кайун насуби» (開運茄子-баклажан удачи), как именовал я мальчишку сегодня на рассвете, от радости стиснув в объятиях. Разумеется, простил ему малодушие, не всем дано преодолеть страх перед болью и смертью, а вот то, что он не побоялся найти меня ночью в степи и принёс долгожданную весть о местонахождении Дервиша, дорогого стоило.

Лишь засветлела полоска неба на горизонте, мы отправились в путь. (Оставить мальчишку не удалось, и я предупредил его сразу, отстанет - ждать не буду.) Да какой там отправились? Отправились - это караван верблюдов идущих медленно и важно, а тут галопом по Европам, пардон, по Азиям, а точнее по Средней - Азии. Да, и моё замедленное передвижение, было скорее субъективным ощущением. Камикадзе-кузнечики, попадающие в лицо с силой брошенного камня, говорили о том, что скачу я не очень медленно.

Прошёл час, другой, третий, солнце догнало нас и лупило прямо в макушку. И как я не вглядывался в степь, поднимаясь на стременах, как не крутил головой, но никакого отряда всадников нигде не было видно. Притормозив разгоряченного коня, я дождался, когда меня догонит Ертай и еще раз уточнил: Точно ли в той стороне находится ханская ставка? А то может он что-то путает? Нет, не путает – уверил меня мальчишка. И я с подозрением посмотрел на проводника, а не Иваном Сусаниным ли его назвали при рождении, а потом переименовали в Ертая? Чёртова степь!

Всадники могли отклониться от прямого пути следования на пару градусов влево, или на пару градусов вправо. Какая им разница? Все равно в итоге выедут, если знают наверняка, где стойбище расположено. А в результате разброс на десяток километров. Где их тут следы искать? Если дорог нет, вся степь сплошная дорога. Куда хочу, туда и еду. Это вам не Сибирская глушь, где от деревни до деревни движутся четко по дорогам, по тайге не больно-то продерешься.

Пересев на Матильду я поскакал дальше, уже не разыскивая следы и не рыская по степи галсами, как корабль, идущий против ветра. А скакал точно по направлению к ханскому аулу, насколько точно мне мог показать Ертай, и в результате напал-таки на следы процессии. Они прошли передо мной, не знаю как давно, час, полчаса, два часа? Опоздал! На перехват не получилось. Остается только надеется, что успею догнать.

- Но! Милая! Пошла!- крикнул я, и степь заструилась сизым ковром под конскими копытами.

***

Взобравшись на коне на вершину холма, следопыт не поверил своим глазам. Степь на горизонте была черной. Но это был не след от пожара, не саранча, налетевшая с Юга, а войско, огромное и невиданное ни кем до сей поры. Тысячи коней, кибиток, повозок, стада крупного и мелкого скота. И всё это ржало, мычало и мекало. Погонщики покрикивали, управляя скотом. Повозки скрипели, переваливаясь на кочках. Всадники в ламинарных доспехах «хатангу дегель», в островерхих шлемах, обвешанные колчанами стрел, окружали эту армаду, не давая ей расползтись по степи. А посередине войска три десятка быков тащили громадную повозку, на которой возвышался ханский шатер. Над шатром развевался бунчук - конский хвост, символ власти.

А за шатром следовали конные ряды воинов. Густой лес копий рос и ширился на глазах.

Следопыт охватил открывшуюся картину одним взглядом и, не медля ни секунды, развернул коня, и погнал его, переходя в галоп, уходя вправо, забирая всё дальше, за холмы, стараясь, спрятаться, пока не заметили. Разъезд разведчиков, следующих перед войском, Газарчи успешно обошёл около часа назад, но он тогда понятия не имел, что это разведка, а не обычный разбойничий отряд. И вот на тебе! Войско.

Войско большой черной кляксой ползло по степи, как черная дыра, всасывая в себя все, что попадалось её на пути. Поглощая мелкие селения, стада и отары, и оставляя после себя лишь обгоревшие остовы юрт, и белеющие кости. Мобильные отряды совершали набеги на ближайшие земли, и черное пятно всё разрасталось и разрасталось. Непонятно было одно, как слух о нём до сих пор не достиг кыпчакского хана? Как враги прошли Балхашские степи, и никто из рода Кайман и Нерей не сообщил о беде? Ведь они должны были первыми почувствовать на своей шее вражеский аркан? Племена этих родов граничили с джунгарскими племенами и чаще других подвергались нападению. Объяснение тому, что войско оказалось так далеко, и о нём никто не сообщил было только одно – соседи заключили договор с врагом и вполне возможно сами примкнули к войску, чтобы поучаствовать в грабеже. Аулы, подвергшиеся нападению, уничтожались до единого человека, гонцов отлавливали, случайных свидетелей убивали.

Ой! Как не хорошо…, - замотал головой Газарчи. Но хуже всего, что войско шло с той стороны, где было стычка нукеров Байрама и Аблая, где-то там затерялась в степи Сауле. Сердце забилось в нехорошем предчувствии. Если она попала, если её… Страшно было представить, и даже мысленно додумать, что с ней произошло. Что бы там ни было, нужно было сначала попасть на место боя, и там поискать её следы.

- Алга! Алга! – прикрикнул следопыт, и безжалостно забарабанил пятками по конским бокам.

***

Опоздун я, причем хронический. Перехватить не успел, догнать не смог, на начало судилища опоздал. На маслихат (совещание) собрались. Но поскольку всякое обсуждение всегда происходило за общей трапезой, той уже начался. Впрочем, гости еще прибывали, и прибывали. Такая уж у кыпчаков традиция, если назначено в полдень, к вечеру соберутся. Назначишь на вечер, значит, к ночи начнут. Только главные действующие лица прибыли вовремя, чтобы во время застолья успеть заручится поддержкой тех или иных гостей. Да и общую обстановку пощупать, в чью сторону весы правосудия могут склониться.

И моей задачей теперь было как-то проникнуть в ханскую ставку. На деле ханская ставка была гораздо меньше, чем аул среднего размера. Скорее потому, что в ней, как правило, размещался сам Темиртас, его толенгуты (личная гвардия) и прислуга. А вот обычные пастухи и прочий народ жили подальше, дабы не мельтешить перед глазами пресветлого. Но в те дни, когда происходили какие-то события, народа явно прибывало. Ставились гостевые юрты, увеличивалась прислуга, и аул разрастался до размеров небольшого города. Нет, конечно, до Бухары или Самарканда, ханской ставке было далеко, но на местных она производила впечатления.

Проникнуть в ставку оказалось проще пареной репы. Во-первых, приезжих на подступах никто не проверял. А во-вторых, помог маскарадный костюм. Из награбленного джунгарами барахла, что было когда-то на арбе, пущенной на дрова, практичный мальчишка урвал себе зеленый бархатный богато шитый серебром халат, почти новый малахай, и пару сапог. И всё это добро я у него на время позаимствовал. Самодельной козлиной бородой, прикрыл короткую свою, сощурил глаза, малахай напялил до бровей, морду тяпкой, и алга на баррикады!

Одно плохо в ханский шатер с оружием не пускали. Саблю и Матильду пришлось оставить на попечение мальчишки. Ну, да ладно. Фэйс-контроль бы пройти. У входа в шатер маячила с хмурыми лицами охрана, и на моих глазах завернули уже некоторых желающих пройти. Внутренне приготовившись к худшему, я шагнул вперед, презрительно выпятив нижнюю губу и вообще скривив рожу чёрт знает как. На груди, на толстой серебряной же цепи, болталась латунная цуба (гарда японского меча, с которой я не расставался уже очень давно). А что делать? У всех родовитых тамга была на груди, пусть думают, что это у меня тамга такая. И точно…. Охранники такую тамгу сроду не видели, поэтому на всякий случай пропустили. И вот я в шатре…

А той был в разгаре. При виде честной компании упивающейся кумысом, мелькнула шальная мысль. Подмешать бы им в кумыс селедки взбитой на блендере. Думаю, это произвело бы на присутствующих неизгладимое впечатление…. По крайней мере, судить, кого либо, воевать с кем-либо, и вообще отбило бы все желания напрочь. Да и как из них были бы воины, сидящие на корточках вереницей и со спущенными штанами? Жаль. Жаль, что до ближайшей селедки пять тысяч километров, а до блендера тысячу лет.

Быстро окинув взглядом собравшихся, я высмотрел бия Кармыса, рядом с ним сидел толстощекий хомяк, наверняка тот самый бай, дочь которого пропала. За противоположенным столом в высоком белом войлочном колпаке восседал бек Аблай с компанией.

А где же Дервиш? Рядом с шатром его не было, и я искренне надеялся, что пленный следопыт если не за одним столом с присутствующими, то валяется связанный где-то поблизости. Выйти назад? Я развернулся на выход, и тут все пали ниц, припадая к земле лбом. Мне ничего не оставалось, как тоже упасть на колени и низко поклониться. Широкий малахай с головы свалился, и присутствующие узрели узелок на моей лысой макушке, это борода моя была подвязана на веревочке. И как-то им этот узелок не приглянулся. Восток дело тонкое. Тут главное что? Главное улыбаться. И я широко улыбнулся. Но как-то видимо не так улыбнулся. Потому что стражи, стоящие по обе стороны от хана побелели лицом и попятились, хватаясь за ножи. Всё правильно. Как говорил классик: Кыпчак без ножа, что брачная ночь без невесты. И я с той же улыбкой выудил из-за пазухи аигути, и сорвал фальшивую бородку.

- Наркескен! – раздался чей-то крик.

- И вам не хворать, - отозвался я. И в ту же минуту в просторном ханском шатре стало тесно.

***

Ертаю не стоялось на месте. Его оттеснили вместе с лошадьми далеко от шатра Темиртаса. Он чувствовал, что пропустит самое интересное. Но когда он пытался подойти поближе, один из стражников так зло прикрикнул на него, что стало очевидно. Ещё пару шагов и мальчишку погонят взашей и коней заберут. А ему нужно было быть как можно ближе, просто обязательно, ведь Нар намекнул, что отъезд будет скорый.

Ах! Как хотелось посмотреть на великого батыра хоть одним глазком, как он легко порхая бабочкой расправляется со своими противниками, а они словно малые дети или немощные старики, не могут ему ничего сделать, и разлетаются в разные стороны. А ведь раньше Ертай считал, что нукеры Байрама сильные и ловкие воины, а оказалось, совсем не так, а может и так, но тягаться с чужеземцем не мог никто.

Со смешанными чувствами Ертай наблюдал как Наркескен покачивающейся походкой, словно старик с кривыми ногами, который всю жизнь провел в седле, подходил к шатру. По дороге он захрипел собирая слюну, и подойдя сплюнул через левое плечо, отгоняя злых духов. Ни дать, ни взять настоящий старик – подумал Ертай. Поведение Нара его забавляло, но он искренне боялся, что в следующую минуту обман раскроется. Но не раскрыли. Ханские стражники не заподозрив ничего, пропустили важного старика внутрь. Следом за Наркескеном зашли ещё двое и всё. Похоже это были последние приглашенные, поскольку почти следом за ними к шатру наконец подошёл и сам хан в сопровождении охраны. Но стоило хану зайти внутрь, как буквально через минуту началась суматоха.

- Наркескен! – донеслось их шатра. Охранники, стоящие у входа тут же нырнули внутрь.

***

Все повыскакивали со своих мест и, большинство из них бросились ко мне, по крайней мере попытались броситься, мешая друг другу, и падая. Теснотища, знаете ли. Шум, гам, крики. Стража, стоящая у входа в шатер, полезла внутрь вытаскивая на ходу из ножен кривые сабли. Темиртас, путь к которому перекрыли охранники, гордо выпятил грудь всем своим видом показывая, что он меня как минимум не боится, а как максимум сам со мной разберется одной левой. Меня попытались схватить. Но я не дожидаясь ударов в спину ножом и сальных от бешпармака рук, тянущихся со всех сторон, поднырнув кубарем под охранников, через мгновение уже стоял перед ханом. Темиртас размахнулся, попытавшись меня ударить. Я принял его руку, перехватил, завернул назад, и тут же оказался за ханской спиной, а лезвие моего кинжала покоилось на ханском горле. По шее тонким ручейком заструилась кровь. Японские клинки всегда славились своей остротой, а тут всё в спешке… Ну, порезал слегка заложника, не рассчитал. И вдруг чувствую, что хан не смотря на вывернутую руку, начинает как-то рыхло всем телом оплывать вниз. Что за чёрт? И в то же мгновение из общего гвалта угроз и ругательств раздается крик перекрывающий весь этот шум:

- Убили!

А следом к нему тут же присоединяются другие голоса:

- Хана убили!

- Держи убийцу!

- Хватай его!

Бросив взгляд через ханское плечо, я увидел рукоятку ножа торчащую из груди Темиртаса. От этой картины мне стало не хорошо. Кто? Когда? Зачем? Скорее всего, когда я стоял перед ханом, кто-то метнул мне в спину нож. Метающий не знал, что меньше чем через секунду я окажусь за ханом, чтобы прикрыться им как щитом. Убивать заложника, с помощью которого я надеялся вытащить из плена Дервиша, и относительно спокойно уйти, мне было крайне невыгодно. В режиме замедленного времени оглядываю присутствующих. Вытянутое от удивления лицо бия, опрокинутое лицо бая, словно его сковородкой плашмя по фейсу приложили, и странную гримасу бека Аблая (если мои догадки верны, и этот тип в шляпе именно бек). Гримасу человека, который очень рад и всеми силами пытается скрыть прямо таки выпирающую из него радость и улыбку. И серьёзные глаза … Я просто не мог скользнув взглядом по толпе, не заметить этих глаз. Узкие, да ещё с прищуром, они принадлежали человеку, стоящему дальше всех, практически у самой стены. И смотрели они не на меня, а на лежащее на ковре тело. В них не было, ни удивления, ни сожаления, а лишь спокойная констатация свершившегося факта. Значит, попал не случайно… Знакомое такое выражение… Нет. Этого человека я никогда раньше не встречал. Просто как-то после боя нагнулся к луже лицо умыть, и встретился взглядом с отражением. Ничего не было в том взгляде, ни радости, ни злорадства, ни ненависти, а лишь усталость и осознание выполненной грязной и тяжелой работы.

Что делать? Мозг лихорадочно решал задачу. Выход один – пробиваться с боем. Выскочить из шатра. Лошадь. Скачка по степи. Пять, десять километров и меня настигнут. И всё…. Миссия закончена. Их слишком много.

И только я внутренне приготовился к бою, как произошло нечто, я даже не понял как, но вдруг я опять оказался на коленях а рядом с моей бритой головой покоился упавший малахай. На уровне моих глаз были красные сафьяновые сапоги хана, и хан в них был живой и здоровый.

***

На мгновение ханский шатер на глазах Ертая вдруг дернулся и потек как знамя на ветру, словно смотрел он на него издалека и как это бывает в горячих потоках воздуха, предмет искажался и шел волной. Ертай моргнул и увидел как хан с охранниками опять заходит в шатер. Но этого не могло быть. Ведь он уже заходил?

Не успел Ертай это подумать, как из шатра опять донёсся крик:

- Наркескен!

На крик воины метнулись внутрь.

Что это со мной? Это уже происходило только что?

***

Я поднял глаза на хана. Он смотрел на меня с удивлением и страхом. Не успел я подняться с колен, как кто-то знакомым голосом опять меня опознал:

- Наркескен!

Твою дивизию! Всегда мечтал иметь такую полезную способность, как переноситься во времени не на века и года, а вот так - на пять минут назад, чтобы переиграть ситуацию. Очкарик мне долго и вдумчиво объяснял, что это не возможно физически и находится за гранью реальности. Если событие произошло, то отменить его сиюминутно невозможно, поскольку всякое событие и само время имеет инерцию. И если я, что-либо хочу изменить, нужно изменить все предпосылки, задолго до сложившейся ситуации, таким образом, чтобы она вообще не могла произойти. А инерция времени такова, что нужно вернуться в это время за несколько лет до событий и приложить немало усилий для исправления ошибок. Но попасть в один и тот же временной промежуток я не могу, время не терпит парадоксов. Т.е. мои фантазии Очкарик тогда приговорил к смерти. И я смирился с этим, хотя в душе всегда надеялся на невозможное. И вот это невозможное произошло. Причем о том, что это невозможное только что произошло, судя по лицам присутствующих, догадывался не только я…. Уж больно заморожено они выглядели. Даже охранники, обнажившие длинные ножи, полусабли – селебе, сделали это как-то неуверенно.

- Великий хан, тебя хотят убить! – выпалил я и развернулся к хану спиной, чтобы принять вылетевший из толпы нож. Свой кинжал на этот раз, я не доставал и руки были свободны. Хлопок ладонями, и перехваченный руками нож летит назад к владельцу. Владелец возвращению своего ножа не обрадовался, и попытался от получения увильнуть, присев на корточки. Я это ожидал, поэтому нож вернулся к нему не в руки, а в левый глаз. Лезвие вошло по самую рукоятку и он рухнул.

И тут я получаю удар в спину и почти одновременно по шее. Причем, если тычок в спину был хоть и обидный, но безвредный (кольчуга выдержала), то в шею входила злая холодная сталь, проникая всё глубже и глубже… Да меня же убивают? А где же Дервиш? Его тут нет подумал я, и время остановилось.

***

Не успел Ертай опомниться от пережитого наваждения, как шатер опять поплыл на его глазах и перед шатром выросла очередь гостей. И Наркескен покачивающейся походкой, словно старик с кривыми ногами, который всю жизнь провел в седле, подходил к шатру. По дороге он захрипел собирая слюну, и подойдя сплюнул через левое плечо, отгоняя злых духов. Ни дать, ни взять настоящий старик – подумал Ертай. Но своей очереди на входе Нар почему-то дожидаться не стал, а повернул назад и так же неспешно двинулся к Ертаю, под удивленным взглядом охранников, стоящих у входа. Один из них хотел окликнуть старика, мол давай аксакал, проходи, да передумал. Наркескен же подойдя к Ертаю вплотную тихо сказал:

- Разворачивайся и уводи лошадей.

- А как же Газарчи?

- Его там нет.

***

Степь.(окончание главы 4)

5.Глава. Зюн-гар.

(левое крыло - тюрк.)

Собственно называть народ, населявший в будущем «Дербен Ойрад Нутуг» или Государство Четырех Ойрат – джунгарами не корректно, поскольку не было такой национальности как джунгары, а было большое количество родов и племен объединённых одной территорией обитания, и далеко не все они были объединены общностью обычаев и схожестью языка. Джунгары – это название ойратских племен перешло от того места, которое они занимали в монгольском войске – «зюн гар» (левое крыло). И те, племена, которые соседствовали с монголами, были больше монголами, те, кто с китайцами – перенимали что-то и от китайцев, а те, которые соседствовали со степняками, со временем переняли Ислам. Что, однако, не мешало им грабить и убивать единоверцев. А что делать? Недостаток пастбищ, и скота сказывались на мировоззрении, выраженной в одной простой мысли - то, чего не хватает, нужно забрать у соседей. И эту мысль периодически воплощали в действительности. Надо заметить, что соседи так же периодически старались вернуть своё и прихватить чужое, поэтому такое хождение туда-сюда было явлением кровопролитным и частым, и частым не в пользу местных.

К пропаже дочки Байрам отнесся, мягко говоря, нервно, а попросту впал в бешенство. Орал и топал ногами по земле, словно она в чём провинилась. Слюна, вылетающая изо рта, пошла пеной и сползала по тройному подбородку, наподобие детской отрыжки, придавая орущему вид эдакого толстого бутуза переевшего грудного молока, и неумело сплюнувшего излишек обратно. Забавный такой бутуз килограмм на сто пятьдесят весом. Но, не смотря на нелепый вид, над Байрамом никто не смеялся, поскольку камча в его руке периодически свистела, рассекая воздух, и опускалась на плечи и головы провинившихся слуг. Тяжелая плеть рассекала одежду, а вид крови приводил Байрама в еще большее исступление. А всё дело было в том, что помимо того, что дочь пропала, так его нукеры, настигнувшие сватов Аблая, Сауле у них не обнаружили, и проболтались о пропаже невесты, так еще и оскорбили гостей, обыскав их грубо и бесцеремонно. А после обыска, некоторые дары Байрама у сватов загадочным образом пропали, о чем гости сразу уведомили уважаемого Аблая, которого Байрам ненавидел всей душой, но с которым по некоторым соображениям спешил породниться. Исповедуя принцип – держи друзей рядом, а врагов еще ближе.

На поиски пропавшей дочери Байрамом были посланы все нукеры, все до последнего. Разбившись на три отряда, они разлетелись в разные стороны по степи, обшаривая близлежащие аулы, и стойбища. Но и Аблай времени даром не терял, он тоже искал невесту, но не по причине душевной привязанности, коей не могло быть, и даже не потому, что его оскорбила потеря невесты, как думали многие. А батырам своим он отдал тайный указ, что они должны найти Сауле раньше нукеров Байрама, и постараться сделать так, чтобы её никто не нашёл. Мало ли в степи безымянных костей? Женится, и платить непомерный калым Аблай не хотел, но гонца с горестной вестью о пропавшей невесте и коварстве Байрама, ограбившего его сватов, послал к железному хану. Темиртас на новость отреагировал по своему – промолчал. Что ему дела слуг? Когда с Юго-Востока по донесениям других гонцов движется вражеское войско. Войско это еще никто не видел, но то, что оно есть – сомнений не вызывало, поскольку отряды вражеских лазутчиков были замечены то там, то тут. И на мелкие селения они даже осмеливались напасть, и уже угнали пару табунов лошадей. Впрочем, табуны удалось отбить, а лазутчики под натиском превосходящих сил противника, бросив скот, растворились в степи. Не спокойно было в степи, и на душе у Темиртаса было не спокойно.

А тут события приняли неожиданный оборот, на людей Байрама нашедших хозяйскую дочь напали джунгары. Нукеры спасались бегством, когда на пути повстречали отряд Аблая. Пока они разбирались, кто-зачем-куда, подоспели джунгары. В сечи пострадали все, причем выжившие воины Байрама, утверждали впоследствии, что им пришлось биться и с джунгарами, и с воинами Аблая, которые непонятно почему поддержали врагов. Воины Аблая говорили совершенно обратное, мол, они подоспели на помощь к людям Байрама и схватились с врагом, когда Байрамовские нукеры подло ударили им в спину. Кому из них было верить? Спросить у джунгаров? Так где их искать? Одни утверждали, что перебили их всех на месте, другие, что ускакали они, спасаясь от кыпчаков. В любом случае, судьба Сауле оставалась неизвестна. Среди погибших её не было, и среди живых никто не видел. Были предположения, что досталась она джунгарам, или убежала в этой суматохе в степь. Но так, или иначе, как о живой о Сауле уже не говорили. Безутешный Байрам поклялся своей седой головой, что отомстит за её смерть и затеял собирать войско среди близких и дальних родственников, чтобы идти войной на подлого Аблая. Бек в долгу не остался, тоже собирал воинов. Темиртас скрипел зубами, мирить и судить он не хотел, а потому велел созвать на суд биев (народных судей), которые бы рассудили и не дали разразится большому кровопролитию.

***

- Когда грудь полна гнева, человек не владеет собой, языком тем более не владеет*…, - круглоголовый мой собеседник и попутчик, с которым я случайно столкнулся в степи, нисколько не вспотел, хотя солнце жарило так, словно собиралось запечь нас живьем на обед.

- А всё от чего? К чему мы стремимся? Ради чего живём? Мы только и думаем, как бы увеличить свои стада и табуны, обеспечить скотом не только себя, но и детей. Когда же это удаётся, стада передаются пастухам, а новоявленные баи, лишь едят до отвала мясо, досыта пьют кумыс, забавляются красавицами, да бегом скакунов. Если зимовки становятся тесными, начинают борьбу с соседями. В ход идут кляузы, подношения хану, кровная месть…, - седло скрипнуло под грузным телом, от того, что уважаемый Кармыс поерзал, устраиваясь поудобнее, - И однажды черной песней рождается мысль: Пусть народ беднеет всё больше, ибо, чем больше бедняков, тем дешевле их труд. Мы мечтаем об обнищании соперников, те хотят, чтобы разорились мы. Так скажи мне, возможно ли нам желать добра друг другу?*

Я согласно кивнул. Так. Все именно так и есть, и будет еще долгое время, пока общество не разделится окончательно на рабов и господ. Рабов будут клеймить микрочипами, следить, чтобы они не разбогатели. Создавать общество потребителя, втюхивая свою продукцию покорному быдлу, навязывая приобретения «модных» вещей как жизненно необходимых, чтобы каждый раб приносил прибыль хозяевам, приобретая весь этот хлам. А те, кто не сможет вписаться в этот образ жизни по тем или иным причинам, окажутся за бортом буквально - будут отправлены в концентрационные лагеря, где будут работать за кормежку.

Прошла неделя, как я вырвался из проклятых земель, и всё еще петлял зайцем по степи в поисках Дервиша. За это время у меня создалось стойкое убеждение, что неизвестный следопыт, побывавший в этих землях до меня, и есть Дервиш. Но следы следопыта терялись, такая вот тавтология. Следопыт попал в какую-то темную историю с байской дочкой, которую он то ли похитил, то ли сама она с ним сбежала. Второе более вероятно. Дервиш любил женщин всегда, и монахом не был, и женщины, не смотря на его миролюбивую жизненную позицию. Э-э-э, как бы выразится покорректнее, мачо он никогда не был, но женщины его любили. Понять феномен его успеха, я никогда не мог. Но факт остается фактом. Меж тем из-за потерянной или похищенной байской дочки скандал разразился не шуточный, пахло междоусобной войной. Для разборок были приглашены народные судьи, с одним из которых я случайно встретился в степи. Бия звали Кармыс ( кармыс – тюрк. народ, скорее всего прозвище), и судя по высказываниям, - судья своему имени соответствовал на все сто. Встреча с мудрым человеком меня не удивила, мудрецы были во все времена и у всех народов, но порадовала, тем более, что его мысли были созвучны моим. Только вот выхода из создавшейся ситуации, Кармыс тоже не видел. Он констатировал факты, и говорил о том, что люди должны быть лучше, чище, богобоязненнее.

- Но как людям стать такими? Если обычаи воровать и грабить переходит из поколения в поколение? – спросил я негромко, рассматривая почти Ленинский профиль собеседника в тюбетейке.

- Повелителем для всех должно быть Сердце. Разум многогранен и разнолик, а Сердце не следует за решением разума. Хорошее оно одобрит и подчинится ему с великой радостью. Плохое не примет, скорее отречется от хозяина*…, - ответил Кармыс после небольшой паузы.

- Вот вопрос, а есть ли у Зла сердце? – хмыкнул я.

- Сердце есть у всех.

* примечание - цитаты Абай Кунанбаев «Слова Назидания», перевод на русский язык С.Санбаева

***

Бывает так, что проверенные временем и рассудком поступки диктуют логическое их продолжение. Но внутренне «я» человека сопротивляется этому, и человек выкидывает нечто из ряда вон, поступает наперекор логики и смыслу. И лишь по последующим событиям можно определить – свалял ли он дурака, или поддался интуиции и благодаря ей не совершил тех логичных и правильных поступков, которые неминуемо привели бы его к гибели. Так случилось и с Газарчи. Он не мог объяснить, почему стадо баранов с двумя мирными пастухами, встреченное им в степи внушило ему подспудное желание бежать от них подальше, словно не бараны это были, и не два пастуха их сопровождало, а грозное войско врагов. И он, не раздумывая, развернул коня в противоположенную сторону медленно бредущему стаду. Мальчишка, сидевший за спиной Газарчи прямо на крупе коня ( в седле они вдвоём не помещались) тут же возмутился.

- Ты чего?! Я есть хочу, у пастухов бы и взяли!

- Нельзя! – отрезал следопыт, - Нельзя сейчас к ним, и с ними нельзя…. никак.

- Совсем рехнулся? Или есть не хочешь? – сердито крикнул Ертай.

Следопыт промолчал, стиснув зубы. Есть он хотел каждой клеточкой своего организма. Живот периодически сворачивался, судорожно пытаясь переварить сам себя, но ощущение опасности занозой засело в затылке, словно стрела с вычурным четырехгранным наконечником. Поэтому Газарчи пришпорил коня и поскакал в обратном направлении и скакал так, пока саднящая заноза в затылке не пропала совсем и неизвестные пастухи со своим стадом не остались далеко позади и не выглядели точками на горизонте, словно мушиный след на трехлитровой банке. И лишь тогда следопыт сбавил ход и обернулся.

Там …вдалеке, на том месте, где было стадо, его, заволокло пыльным облаком, в котором угадывались всадники….

- Что это? – спросил Ертай, выглядывая из-за спины следопыта.

- Ты помнишь мертвого воина? Думаю это те люди, которые его убили.

- Ты знал? Знал, что они придут, и не предупредил пастухов?

- Не знал…,- замотал головой Газарчи, - просто чувствовал…

- Как ты мог??? Как ты мог им не сказать??? Их же сейчас убьют? – тяжелый кулачок ударил в спину следопыту раз, и еще раз.

- А что я мог сказать? Что придет беда?

- Да!

- Они бы не поверили… а если бы мы остались их уговаривать, то…, - следопыт не договорил, это было понятно и без слов. Они с Ертаем погибли бы вместе с пастухами. И как объяснить ощущение надвигающейся беды, непонятной беды, неизвестно откуда взявшейся? И могли ли они поверить незнакомому человеку, говорящему о своих предчувствиях? Вряд ли, скорее приняли бы его за безумца, лопочущего невесть что.

- Трус! Ты подлый последний трус!

Газарчи, промолчал, опять пришпоривая коня и вглядываясь вдаль. Туда, где в него вглядывались любопытные сурки столбиками замершие на пути. Туда, где за мелкими холмами с желтой глинистой почвы должны были начинаться знакомые земли, где кочевали стада бая Байрама из рода Аргын. Где-то там должна была быть Сауле. И хоть путешествие его затянулось, он всё еще надеялся успеть увидеть её, успеть спасти. Да, он мог бы сказать Ертаю, что ему никак нельзя сейчас умирать, но все слова выглядели бы жалким оправданием. И ещё потому, он ничего не сказал на обвинения мальчишки, что сердцем чувствовал, что мальчишка прав. Честнее было бы попытаться спасти пастухов и умереть вместе с ними. Честнее, перед судьбой, перед жизнью, перед Богом. Но было ли это правильнее? – Газарчи не знал.

***

Если бы у царя Колхиды было не одно «золотое руно» а скажем, целое стадо, то охраняли бы его именно так, подумал я, наблюдая как отару в сотню овец гонит вооруженный отряд рыл в пятьдесят. Только вот на аргонавтов охрана была не сильно похоже, и чем-то мы с бием Кармысом им не понравились, хотя, надо сказать, интереса к баранам не проявляли. От стада отделились пяток всадников и с криками понеслись в нашу сторону, и мало того, что кричали они совсем не салам аллейкам, так ещё и стрелы стали пускать.

А ведь это не кыпчаки!!! Знали бы, свернули заранее. Собственно отряд с отарой мы заметили на горизонте давно. Но я грешным делом и планировал (пользуясь авторитетом бия как щитом) мирно с ними встретиться и поговорить, на предмет: Не встречался ли им где следопыт, похитивший девку, с девкой, или без оной? А тут такое… И я напрягся, мне очень не хотелось, чтобы мудрый Кармыс умер не своей смертью. Мудрые и справедливые люди во все времена редкость, и их судьба меня всегда волновала. И не спасти такого человека, я не мог себе позволить. Справится же с отрядом, было реально, но за это время Кармыса могли убить, случайной стрелой, копьем, зарубить саблей. И если я все силы брошу только на то, чтобы его сберечь, не получится, не смогу. Или свою смерть прозеваю, спасая его, или его смерть, спасая свою жизнь. Правда, оставался один вариант. Но я не был уверен, что получится, тем более затянуть в это дело Матильду. Смогу ли и её захватить? Прошлый раз был пешим. Но пешим тут не успеть… Была, не была!

- Вдох! – отдал я себе внутренний приказ, и медленно потянул воздух в себя, словно он густой и тягучий как кисель.

- Выдох! – скомандовал мозг, когда воздух наполнил меня всего, и легкие, и желудок, и прочие полости в организме. И воздух так же неспешно стал покидать тело, как и заполнялся. И когда, воздух почти весь иссяк, я увидел как летящая ко мне стрела, вдруг замедлила свой полёт. Нет, она не совсем остановилась, а как бы воздух изменил свою плотность, и стал как вода, и стрела двигаясь в воде пошла медленнее, потом ещё медленнее, словно вода стала затвердевать. И я рванул с места в карьер…

Хотелось, крикнуть Матильде: Давай! Милая! Но я не мог кричать, поскольку не дышал. Лошадь не подвела, а послушно набирала ход, и булатная сабля стала неимоверно тяжелой. И все силы уходили у меня только на то, чтобы её поднять, а потом опустить в этом плотном и твердом воздухе. Телу стало горячо, словно близко к костру подсел.

- Хря-а-а-а-а-сь!

- Шмя-а-а-а-к!

- Бу-у-у-у-мс!

- Дзы-ы-ы-ы-ы-ы-нь!

Звуки полились тягуче и неторопливо. Кровь прилила к голове и застучала в висках. Я торопился, торопился, как мог. Организм вопил о недостатке кислорода, но вдохнуть у меня не было права. Ещё не все, не все… Не было времени отбивать чужие выпады и стрелы, да в этом и не было нужды. Рубил, колол, рубил, скакал до следующего супостата и опять рубил. Рубил, почти неподвижные замороженные, как в остановленном кинокадре фигуры. И скакал дальше, не оборачиваясь, зная наверняка, что живых за спиной не осталось никого, кроме моего доброго знакомца Кармыса.

Сердце забилось в предынфарктной конвульсии, голова закружилась, и я уже плохо соображал, все или не все? Попытался осмотреться, но свет в глазах померк и последнее, что я почувствовал, что земля внезапно приблизилась, а удара уже не ощутил.

***

Поступили, как договаривались. Ертай поскакал в аул Байрама узнать как там дела, и там ли ещё Сауле, а Газарчи остался ждать его возвращения, спрятавшись за небольшими холмами. Один Тенгри знает, сколько прошло времени, но мальчишка всё не возвращался и не возвращался. Следопыт буквально уже все ногти сгрыз от волнения, и извелся от тревожных мыслей. А вдруг там что случилось? А вдруг нукеров Байрама догнали враги? А вдруг Сауле уже увезли на свадьбу к жениху? А вдруг…? И этих мыслей следопыт не выдержал и стал потихоньку подкрадываться к селению, в надежде что вот-вот увидит как ему навстречу скачет Ертай. Но Ертая всё не было…

Газарчи уже почти подошел вплотную к аулу, когда несколько всадников вылетели из аула и рванули по направлению к нему, словно давно знали, где он сейчас находится. И намерения их были не добрыми, это следопыт понял сразу, но убежать даже не попытался. Он не заяц, чтобы убегать, и не вор, чтобы прятаться. А разъяренные нукеры исполосуют камчами беглеца, что если сразу не помрет, так лучше… Что лучше и почему, следопыт не успел домыслить. Он как стоял столбом, словно глупый сурок, так и рухнул, когда в воздухе свистнул аркан, и его опрокинули на землю. Газарчи упал и сразу почувствовал, какая твердая эта мягкая как пух земля, и какая шершавая она, когда тебя волокут, и горячая, как огонь. Поскольку через прорехи одежды неминуемо образованные от трения об землю, кожу стесало. И саднящие колени и локти, словно поджаривали на костре. Ветхий халат практически расползся сразу. И когда Газарчи дотащили до юрты Байрама, он уже был похож на пыльный давно исклеванный птицами труп, на котором были лишь жалкие лохмотья, истлевшие от времени. А ещё он был похож на нищего дервиша, что бродят по селениям и вещают слово божие, и живут лишь на подаяние и милостью Господа. Но время дервишей ещё не пришло, подумал Газарчи, отстраненно пытаясь ненужными мыслями отвлечь тело от физической боли. Он почти не видел, потому, как глаза забило пылью, и они исходили слезами в тщетной попытке промыть сами себя. Но понял, что подошёл к нему именно Байрам, именно его голос узнал он. Байрам пнул лежащего с силой пару раз, что затрещали ребра, а когда следопыт изогнул от удара пополам, на него посыпались удары плетки. И как следопыт не пытался прикрыть глаза и голову руками, но камча таки рассекла кожу и кровь заструилась по грязному лицу. Избиение Байрам перемежал со словами, попутно рассказывая, о недостойном шакале и змее, что он пригрел на своей груди. И змею эту надо было втоптать в грязь, из которой она родилась, раздавить эту мокрую жабу. И он, великодушный Байрам, это непременно бы сделал, если бы… Бай наконец устал и откинул камчу, и дальнейшее сказал уже без её помощи. Оказалось, что эту падаль (следопыта) нельзя сейчас убить, а нужно притащить на суд к хану, чтобы он рассказал гнусным своим языком, достойным лишь лизать байские сапоги, что и как получилось с хозяйской дочкой, и как подлые слуги Аблая напали на верных воинов Байрама сговорившись с джунгарами.

Всё услышанное было для следопыта новостью, но не это он сейчас хотел услышать. Поэтому собрался с силами и, выплюнув изо рта сгусток крови с пылью, прошептал:

- Сауле? Сауле? Она жива?

Но ему никто не ответил.

***

Судя по всему, я умер и за все мои прегрешения попал в ад. Несколько странный ад, не таким его описывают очевидцы. Грудь и всё тело сдавливала тяжесть сверху, словно под пресс меня положили, было темно, дышать было можно, хотя воздух был спёртый и сильно воняло застарелым конским потом, и еще каким-то козлом. Руки были сложены на груди, и под пальцами явно ощущалась рукоятка сабли. Попробовал пошевелиться и вдохнуть поглубже. Тяжесть, на ногах пропала, раздались какие-то глухие звуки, словно камни покатились, когда я попробовал подтянуть ноги под себя и встать. Твою дивизию! Да меня похоронили живьем! Догадался я, скидывая конскую попону, которой был укрыт, и камни, уложенные холмиком, над моим бренным телом. Не иначе, как старый Кармыс меня упокоил, приняв за мертвого. Хорошо, что Тенгрианство тут номинальное, и покойников не сжигают на кострах, в виду дефицита оных, а в курганы закапывают только знатных. Остается, радоваться, что у Кармыса лопаты под рукой не оказалось, а то бы я точно уже не проснулся.

Ночной пряный воздух степи защекотал ноздри, и я вдохнул полной грудью. Россыпь млечного пути тускло освещало круглый и темный стол степи. Значит, жив! Жив мудрец! Справился я с супостатом. Уже хорошо! Как рассветет, нужно будет найти лошадь. В том, что с Матильдой ничего не случилось, я даже не сомневался. И дело было не в том, что она не могла дышать как я. Дело собственно не в дыхании совсем, а в том, что при помощи специальной техники дыхания войти в состояние боевого транса. Что при этом происходит на самом деле, я мог только догадываться. Но, то, что я не ускорялся как герой Герберта Уэллса – это точно. Хотя, выглядело это со стороны именно так, носился как чуть заметный глазу призрак, рубил, всё, что шевелиться. Но личное ускорение, никоим образом не могло ускорить лошадь. Просто время вокруг меня начинало течь иначе, секунды растягивались в минуты. И можно было успеть многое, очень многое, и возможно достигнуть большего, если бы не проблемы с дыханием. Организм не мог нормально функционировать в этом режиме. Уж не знаю, недостаток ли это системы тай- чи-чуань, которая в будущем деградирует в элементарную дыхательную гимнастику для китайских пенсионеров, или мои личные недоработки и недопонимание полной картины происходящего процесса. Сложно сказать, тем более, что хитрые китайцы избегают называть вещи своими именами, а часто прибегают к намекам и иносказаниям. То ли потому, что сами толком не знают, то ли не спешат делиться знаниями. Из принципа, мол, нам тяжело досталось, и ученик пусть помучается. Не исключением из правил был и Мэй Лаочэнь, который обучал меня техники тай-чи. Мир его праху. Не думаю, всё же, что это недостатки, недоработки системы, скорее всего, просто возможности ограничены физическим телом. И хотя о героях, постигших учение, складывали легенды, но число этих героев не превышало количество пальцев на одной руке.

- Фу! – высказался я, ощущая благовоние, исходящее от собственного тела. Понятно от кого козлом несло… Пот, и свернувшаяся протухшая кровь пропитала одежду. Не моя кровь, что успокаивало, но благоухал я от этого не меньше. Помыться бы. Выглядел я скорее всего не лучше покойника, однако на внешний вид мой мне было глубоко наплевать, не на бал прибыл перед дамами красоваться, но вот запах… Собственный запах меня угнетал и портил настроение. Интересно, как долго я провалялся без сознания? Не пропустил ли чего интересного? А интересно, зачем это захватчики с баранами связались? Прибыли они большой не принесут, и гнать их далеко - смысла нет. Отара движется медленно. Значит, гнать их можно было только на пропитание войску, и войско это где-то рядом.

***

Ертай шёл по степи, руками размазывая слезы по щекам. Опять! Опять на него понадеялись, а он подвёл. Так, случилось, что стоило ему въехать в аул, как его узнали, узнали точнее не его собственно, его и так знали в лицо почти все, а опознали коня, на котором он приехал. И родственники погибшего Каната, так звали бывшего владельца, остановили Ертая, буквально поймав коня на скаку. Ертаю пришлось рассказать, как и при каких обстоятельствах, ему достался конь, и какой страшной смертью погиб Канат, попутно он проговорился, что нашли останки Каната они вместе с Газарчи, которого тут все поминали недобрым словом. Ертай вступился за следопыта объясняя, что к похищению Сауле тот не имел никакого отношения. Ертаю не поверили, зато слух о появлении мальчишки, якшающемся с Газарчи, быстро достиг ушей Байрама. И вскоре мальчишка покатился в пыль, под ноги бая. Тут его и сломали… Не сказать, что Ертай испугался боли и наказания, он не хотел безвинного наказания, ведь он ни в чем не был виноват. Так же как не виноват был следопыт. И подумав, Ертай решил, что вместе они смогут доказать свою правоту, зачем ему одному страдать? А когда следопыта приволокли, ему даже слушать не стали и не спрашивали ничего, и было непонятно, почему так злится на него Байрам, ведь дочь его следопыт не воровал. И это мог подтвердить Ертай и его родственники, которые проводили их с Газарчи на поиски Наркескена. А рассудить эту простую ситуацию вполне мог бий Кармыс, прибывший для того, чтобы рассудить тяжбу Байрама с беком Аблаем. Может именно поэтому Газарчи не убили, в присутствии бия, а оставили в качестве важного свидетеля? И бросили связанного как барана по рукам и ногам в яму. К яме приставили двух нукеров, которые должны были следить, чтобы пленный не убежал. Впрочем, охранять его предстояло не долго. Утром Байрам со своими людьми и бием должны были отправиться в ханскую ставку. Но уже к вечеру Ертай услышал удивительную историю, что приключилась с бием по дороге. Об этом говорили все в ауле, судача на разные лады. В пути Кармыс познакомился с чужеземцем, который ехал в одну сторону с бием, чужеземец сносно говорил на кыпчакском. Они проехали вместе два дня и две ночи. И бий никак не мог заподозрить ничего необычного в обычном человеке среднего роста. Пока в одном дне пути от аула Байрама они не столкнулись с джунгарами. И тут попутчик бия преобразился, он как беркут накинулся на врагов и перебил всё войско (кто говорил сотню, другие утверждали две сотни воинов), разрубая врагов чудесной саблей на половинки. Но и сам погиб в неравном бою. В дань уважения к неизвестному батыру, Кармыс похоронил его, сложив кучу камней поверх тела, чтобы храбреца не терзали птицы и не растаскивали корсаки. Для этого он задержался почти на день, собирая камни вокруг по степи. А останки врагов оставил как есть, пусть видят, что бывает с теми, кто приходят в наши земли убивать и грабить.

В попутчике бия по описанию в ауле тут же опознали Наркескена, странного чужеземца непонятно чего ищущего в степи, и судя по всему нашедшего тут свою смерть. И хотя по рассказам Кармыса там было большое войско врага, и теперь осталось много оружия, ничейных коней, и целая отара овец, но охотников подобрать это добро не нашлось. А вдруг там есть еще одно войско джунгар? А вдруг Наркескен не совсем умер? Может охотники со временем бы, и нашлись проверить правдивость рассказа судьи, но Байрам дорожил каждым нукером и собирался всех воинов взять с собой к хану. А что такое отправлять на поимку Наркескена небольшой отряд, он уже знал, и на тот же кизяк дважды наступать не собирался.

И никому не нужный мальчишка отправился на поиски места сражения один. Он шел по сереющей к ночи степи и плакал, от обиды на судьбу. Что всё случилось, не как он хотел. Не выучился у Наркескена воинскому искусству, не помог Газарчи и ничем уже не мог помочь ни тому, ни другому. Зачем он шёл туда? Может быть за волшебной саблей погибшего батыра? А некоторые говорили и такое, что раз человек он обычный ( по рассказам бия) то весь секрет его силы в волшебной сабле, или щите, или быстроногом скакуне – тулпаре. А может во всем сразу… В том, что он собирался завладеть волшебными вещами погибшего батыра Ертай даже сам себе не признавался, и спроси кто, он возмутился бы такому предположению. Но спроси его, зачем ему нужно место битвы, он не смог бы ответить. Единственное, что ему сейчас хотелось, это прижаться к могиле Нара и горько заплакать, чтобы понял, чтобы простил его. Он хороший, он никому не хотел зла. И, кажется, только Наркескен поверил, что Ертай хороший, и поэтому

Степь.(продолжение главы 4)

Время в пути шло незаметно. Как не хотелось Газарчи наверстать упущенные часы, что он валялся без памяти, но их было не вернуть. Как не хотелось следопыту идти по свежим следам нукеров, но именно по ним он шёл, поскольку не был уверен, что получится вернуться назад той же дорогой, что пришли, ведь вдоль реки теперь проклятые земли. Но он четко знал, что чем раньше он придет в аул Байрама, тем больше шансов спасти Сауле. И хотя сил не было, желудок настоятельно просил пищи, ноги просили пощады, всё тело ныло от побоев, и периодически кружилась голова и его подташнивало. Последствие сотрясения мозга – мимолетно определил следопыт приступы тошноты. В самом деле, не токсикоз же у него начался после проведенной ночи?

Но следопыт шёл и шёл, механически переставляя ноги и незаметно поглощая километр за километром, и до заката солнца, что удивительно, прошёл довольно большое расстояние. Вот так бывает медлительная гусеница обгладывающая зеленый листок, вроде только приползла, и ест неторопливо. Чуть отвлечёшься, глядь, а пол листка уже нет. Пару раз приходилось устраивать привал, чтобы мальчишка мог отдохнуть. Ертай никак не мог идти в том же темпе, что и следопыт. Он то забегал вперед, то плелся сзади, а в результате устал больше чем Газарчи. Сам Газарчи устал смертельно и на каждом привале, боялся, что не сможет подняться с земли. Откинувшись же, и распластавшись на земле, раскинув руки, он смотрел на воздушные белые облачка в пронзительно синем небе и мечтал. Ему хотелось стать птицей и полететь, полететь до любимой. И улететь вместе с ней далеко, далеко… Туда, где их никто и никогда не найдет. Туда, где нет боли и несправедливости, где нет зла, порожденного людьми. Но стоило ему только почувствовать, что ноги перестают гудеть, и отпускает судорога, стянувшая икры, как привал заканчивался и они поднимались в путь.

К вечеру зоркий взгляд Ертая заприметил впереди странное продолговатое темно-серое пятно, выделяющееся на фоне степи. Поначалу он принял серое пятно, за камень, но у камня возилась стая ворон, которые явно что-то там клевали. Следопыт заметил ворон чуть позже и посерел лицом, он догадался, что это и прибавил ходу. По мере приближения увидел, что догадка его подтвердилась. На земле был труп. Когда они подошли ближе, следопыт крикнул: Кыш! И замахал руками, прогоняя птиц. Тяжелые от пищи вороны взлетали с неохотой. Люди подошли и остановились, в полном молчании рассматривая останки того, кто недавно был человеком.

То, что человек умер не своей смертью, было понятно сразу. Он был распят на земле. Руки и ноги неизвестного были широко разведены в стороны и крепко привязаны к вбитым в землю колышкам, по-видимому, обломкам копья. Живот от грудины распорот. И то, что они издалека приняли за серое пятно, были вытащенные из живота и брошенные между ног несчастного кишки, перепачканные в пыли, которые и терзали вороны.

- Кто это? - тихо, почти шепотом промолвил Ертай, - Кто мог такое сделать..?

Не дождавшись ответа от следопыта, мальчишка начал издавать пугающие звуки. Его стошнило. Газарчи же преодолев тот же позыв, и отвращение, стал изучать останки.

Покойный, несомненно, был жив перед казнью потому, что небольшая, но глубокая колотая рана от копья на плече причиной смерти быть не могла. Глаза и вообще над лицом потрудились птицы, поэтому точно сказать видел ли раньше этого человека, следопыт сказать затруднялся. А мог он сказать, что покойный был не простым степняком, а воином. Определить это было не сложно, на убитом был «Кобе» - панцирь, шитый из лепестков толстой чепрачной кожи, с войлочной подкладкой. Распарывая толстый панцирь, чтобы добраться до тела палачам здорово пришлось потрудиться…

В надежде опознать не имя, так хотя бы род погибшего, Газарчи запустил руку за шиворот к мертвецу и выудил на тонкой волосяной веревке серебряную пластину. На круглой пластинке размером с грецкий орех и толщиной в спичку был вычеканен знак - бесконечность, или перевернутая горизонтально цифра 8. Тамга рода Аргын.

Газарчи стало нехорошо, но не от приторно сладкого трупного запаха, которого не было. Покойник был свежий. А от того, что к роду Аргын принадлежал Байрам, и его люди, а значит, убитый мог быть одним из нукеров Байрама, которые увезли Сауле.

***

Я развернулся уже уходить, когда рация опять ожила и вместо привычных «пятый – я база» заговорила со мной знакомым голосом:

- Чего стоишь? Вали оттуда и побыстрее… Но прежде перепиши диапазон частоты с рации. Там сбоку табличка…

- Где?

- В Караганде! – грубо ответил голос, - На рации сбоку заводская бирка наклеена!

- Зачем? – спросил я, напряженно пытаясь опознать говорившего, - Ты кто?

- Не узнал? – усмехнулся знакомец, - Вот уж действительно, шизофрения… То записки сам себе писал, теперь сам с собой разговариваю… Некогда объясняться, времени нет у тебя. Поторопись…Ш-ш-ш! Кр-х-рх! Ш-ш-ш!

Голос пропал, и эфир огласили звуки помех. Я кинулся назад к УАЗику, передняя дверь не открывалась ни одна, пришлось лезть через гостеприимно распахнутую правую заднюю дверь. Перебравшись на водительское сиденье, нырнул головой под щиток приборов, выглядывая заветную табличку на брюхе рации. Так и есть 156,192 мегагерц. Записать… записать… Пальцем что ли? Или татуировку на лбу сделать? Мой «я» из прошлого или будущего меня несколько разозлил. Указания он дает, понимаешь! А объяснить не соизволил… Сказал бы, как повернешь налево – стреляй, там враг сидит, или через десять шагов на Восток от крайнего саксаула клад закопан. Ценной информации ноль. Неужели я на самом деле такой черствый и грубый? Или таким буду когда-то? Хм… Есть над чем поразмыслить.

Выбравшись из машины, я подхватил откатившийся от костра уголек и засунул в карман штанов. Вот чем писать я уже нашел, а сейчас доберусь до Матильды и там придумаю на чем. Островок закончился. Болото захлюпало под ногами.

- Сто пятьдесят шесть, сто девяносто два… Сто пятьдесят шесть, сто девяносто два – бубнил я себе под нос разгоняя ногами черную застоявшуюся воду. Страх забыть зачем-то нужный в будущем номер поселился во мне основательно. И я никак не мог понять как он мне может пригодиться? Рация с этой частотой находится здесь, и вряд ли мы с ней больше встретимся. Если он сказал валить отсюда, и он со мной говорит, значит, свалить мне удалось… Стоп! А если не удалось? И он, т.е. я погиб, а значит, вернулся в нашу кают-компанию и вещаю через микрофон Очкарика?

- Рота! Бегом! – крикнул я сам себе и зачастил ногами.

- Хлюп! Хлюп! Хлюп! Хлюп! Хлюп! – говорила вода.

- Шыр! Шыр! Шыр! Шыр! – отзывался раздвигаемый телом камыш.

Вот уже и заветная сушь. Выбравшись на берег, я свистнул, подзывая Матильду. Слава богу, она далеко не ушла. Быстро угольком написал на попоне 156,192, и, вскочив в седло, пришпорил лошадку. Возвращаемся! Пошла родная!

Матильда нехотя набирала ход, всё-таки столько травы у леса, густая, зеленая, не то, что в голой степи. Но я пришпоривал её снова и снова, давая понять, что продолжение банкета не будет. Разогналась. Камыш слева стал плотной стеной, справа замелькали чахлые и редкие деревца. Всё тянется и тянется бесконечное болото. Низко висит густой туман, размывая очертания. Дальше чем на сто шагов ничего не видно. Над головой не небо, а какая-то серая мгла, грозящая разразится то ли дождём, то ли снегом. И вдруг раз…

Луч солнце ударил по глазам, словно шпажный клинок. Матильда от неожиданности остановилась, упершись в землю всеми четырьмя копытами, и мне пришлось обхватить её руками за шею, чтобы не вылететь из седла.

- Ну, даешь, ядрена вошь! Я что ли это предвидел? И нечего на меня косится, я то откуда знал? А? – обратился я к лошади, оглядываясь по сторонам. Осматривать особо было нечего. Вокруг была всё та же выжженная солнцем степь. И тут только до меня дошла некая странность.

Рация говорила, но мой собеседник не мог меня слышать, ведь тангенту на вызов я не отжимал во время разговора, и вообще был в десяти метрах от машины.

***

Не смотря на то, что Газарчи торопился, он не отправился в путь, пока тщательно не обследовал окружающую местность и не сделал соответствующих выводов. Выводы были не утешительные. Покойный, несомненно, был одним из нукеров Байрама. В километрах двух до того места где находился труп, два отряда столкнулись. Людям Байрама с Юго-востока вышел наперерез чужой отряд, человек тридцать навскидку определил следопыт, прикинув не столько по количеству отпечатков копыт на земле, сколько по ширине строя нападавших. Боя не было, иначе одним трупом на земле бы не ограничилось, было бегство. Нукеры уходили в спешке, увозя драгоценную добычу – хозяйскую дочь. Одному не повезло, он отстал, его сбили ударом копья в плечо, а потом издевались. Зачем? К чему эта бессмысленная жестокость? Обычный воин, который не мог знать никаких ценных тайн, чтобы его пытать? Или его убили из мести? Маловероятно, чтобы для этого послали целый отряд. Гораздо проще подослать наемника, чтобы тот тихо прирезал жертву за порогом собственной юрты, или пустил стрелу в спину. Загадка? Загадка быстро разрешилась, когда Газарчи нашёл несколько стрел, стрелы Байрама и стрелы преследователей. Среди чужих стрел, следопыт обратил внимание на одну, очень странную стрелу….

Наконечник длиной с указательный палец, с вырезом в форме полумесяца.

Такие наконечники стрел Газарчи уже видел, но встречал их гораздо восточнее этих мест там, где обитали ойратские племена. Плохо дело, - подумал Газарчи. Его прошиб пот. Над воином не просто издевались, а показательно казнили, с единственной целью – нагнать страха на местное население. Мол, раз мы тут, лапки к верху и отдавайте скот, иначе все умрете. Тактика выжженной земли не нова. Ох! как не нова! И приход в кыпчакские степи воинственных соседей, худшая новость, какая может быть, не считая джута - массового падежа скота в суровую зиму.

В голове следопыта крутилась одна навязчивая мысль, он знал, кто использует такие стрелы, но где и когда он их уже видел, никак не мог вспомнить. Пока не пришло озарение. Эти стрелы он видел и в другой раз, в разрушенной после налета Бикатунской крепости в 1710году, когда сам там был по одному делу… А вот, что это было за дело? И что за указ он привез? Из памяти вылетело. В голове настойчиво всплывала фамилия Демидов, но следопыт точно знал, что она со стрелами никак не связана, а потому отмахнулся от неё как от назойливой мухи. А вот звали его в ту пору не Газарчи, и следопытом он не работал, хотя кое-какие функции детектива выполнял. А звали его Дервиш (درویش — derviš — персид. бедняк, нищий), хотя нищим он не был и к последователям суфизма, судя по внутренним ощущениям, не относился. Поэтому «дервиш» - скорее прозвище, чем имя собственное. Своё же имя, настоящее, данное при рождении, следопыт так и не вспомнил. Давно это было, очень давно. Или только будет? Но ведь с ним это уже происходило? В будущем или прошлом? – следопыт понять не смог, от открывшейся перспективы кружилась голова. Или это от сотрясения мозга? Одним словом – немене, непонятно.

- Дядя, давай пойдем уже? – сказал мальчишка, прерывая раздумья следопыта. Ертаю было не по себе от того, что где-то рядом в степи рыщут враги, которые могут в любую минуту появиться и настигнуть пеших путников.

- Зачем пойдем? Поедем. Где-то в той стороне должна быть лошадь убитого, если её конечно не захватили. А это вряд ли, не было у них времени её ловить… Не было.

***

Раки снятся к драке. Ничего подобного мне накануне не снилось, но вот, поди ж ты…

На горизонте появился отряд всадников и в их совсем не дружеском расположении я был на сто процентов уверен. Странные какие-то всадники, не очень кыпчакского вида, одеты не так, и кричат что-то на незнакомом языке. Пришлось остановиться и подождать, когда подскачут. Мало ли? Может, случилось чего? Может, им помощь моя нужна? Челюсть кому кулаком поправить, или там лишнюю конечность ампутировать?

Вот только они летели на меня гуртом, стращали, кричали. Мол, зашибут. Но не зашибли. Остановились. Интересно было все-таки узнать, что за одинокий путник им повстречался, а убить меня всегда успеется. Тем более, что и не убегал я никуда. Самый главный из них был в явно трофейном китайском шлеме (железный конус с пришитыми ватными ушами, завязанными под подбородком). Если бы не шлем, его из-за лошадиной головы и видно бы не было. Смотреть главарю на меня было неудобно, поэтому он поставил коня боком, и мне было видно, как он нервно похлопывает себя по голяшке сапога камчой. Знакомый такой жест, ни дать, ни взять, сотрудник дорожной полиции. Сейчас скажет мне: А предъявите ваши права и техпаспорт на лошадь! А я задеру Матильде хвост и отвечу: В бардачке посмотри! Но сказал он другое.

- Говори где твоя стойбище, жить если нужно! – с угрозой произнес малорослик со странным акцентом. Говорил он на местном диалекте хуже меня. Жить мне было нужно, с этим разве поспоришь? А насчет стойбища выходило неловко. Как ему было объяснить, что до моего «стойбища» двести лет, не поверит ведь? А если и поверит, то расстроится человек, да и помрет от огорчения. Придется, наверное, соврать, ложь во спасение, так сказать. Акцент говорившего придал мне уверенности, что он должен понять, что я скажу:

- Во ми лу лэ, – ответил я на синьском наречии (я заблудился), пожимая плечами для убедительности. И судя по тому, как округлились его глаза, понял, что попал. Китайский язык собеседнику был знаком.

- Нин шы на гуо жен? – спросил владелец малахая.( Какого ты племени?)

- Во шы э гуо жэн, - ответил я. ( русский)

Мой ответ вызвал оживление в рядах всадников, а командир отряда по-прежнему недоверчиво смотрел на меня, словно на русского я похож, как пингвин на балалайку. Ну, положим, цветом кожи я - загоревший на солнце араб; бритый на лысо, как китаец; короткая бородка, как у самурая; ну, а выразительные глаза большие и грустные, как у еврея. А в целом-то я вылитый русский!

- Ни тиао шэн мэ мин дзы? – с подозрением спросил главарь (как тебя зовут?).

- Меня звать не надо, я сам прихожу, - ответил я, вызвав ухмылки на лицах окружающих.

- Откуда едешь?

- Оттуда, - указал я рукой на проклятые земли.

- Там есть селение?

- Нет, - я отрицательно замотал головой.

- Если врешь, мы вернемся, и ты умрешь плохой смертью, - с угрозой сказал командир. Затем он минутку подумал, сверля глазами, словно решая, съесть меня сейчас или на ужин оставить, и что-то прокричал своим людям на незнакомом языке. Ощетинившиеся копьями всадники, до сих пор окружавшие меня со всех сторон, осаду сняли. Подняли копья и понукая коней двинулись в ту сторону, откуда я ехал т.е. по направлению к проклятым землям.

- Я не понял? – пробурчал я на синьском, - Меня, что? Сегодня убивать не будут?

И никто мне не ответил, всадники уже мчались в заданном направлении. Ну, и дела…

Странно это всё. Вооруженный отряд, в добрых пятьдесят рыл, явно профессионалов, с полной выгрузкой – щиты, кольчуги, длинные палаши, копья с металлическими наконечниками все, а не то, что мне встречались у кыпчаков, просто заостренная палка с обугленным для крепости острием. Полные колчаны стрел, луки сложносоставные очень похожие на монгольские. Но не монголы явно… Что за люди? Понятно, что разбойники и откуда. Но отряд малочисленный, у местных баев нукеров в два раз больше. Значит, скорее всего, разведывательный отряд. Остальное войско придет следом. Плохо дело. Скоро тут такая заваруха начнется. И где мне искать Дервиша? Немене, как говорят у них…

Степь.(глава 4)

Залежался я на громыхающей железяке, да и Матильда с унылой мордой скакала за нами, всеми силами напоминая, что она-то не железная, в таком темпе того гляди и копыта откинет. А я облазил весь агрегат снаружи и так и не мог придумать, как его собаку обездвижить? Где тут у него кнопка? Нигде никаких красных кнопок и предостерегающих надписей, типа «warning!» или «ахтунг!» не трогать одним словом. Первой мыслью было закрыть обзор, скинуть с себя рубаху, да прикрыть смотровую щель с перископом. Да какая тут к чертям смотровая щель! Это же не «тигр» и даже не Т-34! Тут вообще, скорее всего эхолот установлен, инфракрасный датчик и еще куча прибамбасов, чтобы этот гроб с гусеницами ни в какую ямку случайно не завалился, и нигде не застрял. Твою дивизию! Что ж с ним делать???!!!

И потом меня осенило…. Судя по запаху выхлопов, вездеход явно на нефтяном топливе. А его выхлопная, вот она! Чуть ниже уровня вращающейся башни, чтобы значит и водой её не залило, при переходе через реки. А у меня как раз избыток жидкостей в организме наметился, зря я, что ли столько воды перед отъездом выпил? Идея неплохая, но учитывая силу выхлопа, такого напора струи, чтобы его преодолеть, я обеспечить не смогу, как не старайся. К тому, же выхлопная была замаскирована, скрыта сверху металлической крышкой с прорезями, предохраняющими от попадания крупных предметов, способных забить выхлоп. С крышкой нужно было решать, а под рукой никакого инструмента, кроме верного аигути и костяного ножа шамана. Ёк, макарёк! У меня же венгер есть! Не подумайте, что я таскал с собой пленного по национальности венгр, и только что про него вспомнил, когда он разлагаться начал. Я конечно забывчивый, но не до такой степени. Wenger – это армейский нож, швейцарской фирмы, основанной Теодором Венгером в начале 20го века. И в ноже куча всяких бесполезных штучек встроено, типа штопора. Вот скажите, зачем мне штопор, если еще бутылки не изобрели? А Очкарик всучил мне его с умным видом, мало ли… Может пригодиться. Как в воду глядел! Там же, что-то из инструмента есть….

Я пошарил рукой по широкому ремню на поясе. Где-то на нём, помимо гнезда с компасом, чехла с пеленгатором, футляра с запасной тетивой, сумочки с наконечниками для стрел, кошелька с вечным огнивом, и был чехол со складным армейским ножом. Представили, как я выгляжу? Кто сказал как новогодняя ёлка? Ась? Вот, правильно, больше похож, не на ёлку с игрушками, а на монтера-электрика из далекой заокеанской страны. Но местным знать про это не обязательно, они думают, что на поясе куча всяких вещей для смертоубийства. А произвести сразу впечатление на врага, это уже залог успеха.

Т-а-а-к. Под натиском пассатижей болты сдавались через одного. Два открутил, а два никак. Да и фиг с вами! Крышка не сильно толстая, отогнуть уже можно. Горячая только собака! Вот и всё…

Нервно осмотрел себя. Чем пожертвовать, чтобы заткнуть трубу? Ничего лишнего. Поскрипел зубами и, скинув безрукавку, стал утрамбовывать её в выхлопную. Запахло паленой кожей. Безрукавка сморщилась и задымилась. Ёшкин кот! Сейчас мы тебя потушим.

- Чих! Пых! Чих! Прфы! – сказал поперхнувшийся вездеход, сбрасывая ход. Пару раз рыкнул для приличия и благополучно заглох. Аминь. Выхлопная труба, заливаемая моей жидкостью, шипела от отвращения. Ну, чудище иноземное, будешь знать, как лезть в нашу реальность без приглашения. Как говорил Александр Невский, кто к нам с мечом придет, тот в орало и получит.

Настроение моё резко улучшилось. Все-таки много хороших людей во все времена, и ради них стоит бороться со злом во всех его проявлениях.

Забравшись на башню остановившегося агрегата, я замахал руками и засвистел, подзывая отставшую лошадь.

- Матильда! Ко мне!

***

- А ты знаешь, что звезды на небе это не духи предков, а далекие предалекие планеты и солнца, и на них может тоже живут люди или другие существа…. И когда-нибудь человечество обязательно туда долетит ….

- Зачем? – спросила Сауле, прерывая рассказ следопыта. Её голова лежала на его груди, и сама Сауле прижалась к нему всем телом, чтобы согреться, а Газарчи, чтобы отвлечься от греховных мыслей стал рассказывать ей об устройстве мира.

- Зачем? – переспросил он сам у себя, и чуть замешкавшись, ответил, - Просто чтобы узнать, как они живут, и рассказать, как живем мы.

- А там у них, ну,… этих, есть степь?

- Вселенная бесконечна. Там наверное есть всё, и леса, и горы, пустыни, и океаны… И стоит там вечное лето, и по бескрайним степям, по высокой и густой траве бродят вольные кони…

- Ой! Как хорошо! Тогда нам точно надо туда! Чтобы наши кони паслись в тех степях, и чтобы не было зимы, не случался джут. А тех, чужих, наши нукеры перебьют и все будут счастливы! Даже самый бедный кыпчак!

Газарчи оторопел от неожиданных выводов, которые сделала Сауле, и замолчал.

- Расскажи, расскажи ещё, - громко прошептала она, - Ты рассказываешь такие хорошие сказки!

- Это не сказки… это предположения. А сказкой было бы то, если бы люди на нашей Земле жили в мире и согласии. И никто никого не убивал, не воровал, и не сорился…

- Это старая сказка, я про неё слышала… Все жили хорошо, пока не пришли джунгары и не согнали нас с наших земель. А ты разве этого не знаешь?

- Знаю. А когда кыпчаки пришли на эти земли они прогнали сяньби, а до сяньби этой землёй владели хунну, и так до начала времен.…

- Вот и я говорю, мало у нас земли…, - прошептала с грустью Сауле, и без перехода сказала другое, - Ты знаешь… я замерзла, мне холодно.

- Давай, я укрою тебя своим халатом, и ты согреешься.

Халат следопыта, правда, до сих пор был влажный, и ему самому в нём было не жарко, но Газарчи предложил это просто из благородства.

- А ты?

- А я сейчас побегаю и согреюсь.

- Какой ты глупый, - сказала Сауле, и следопыт почувствовал, что она улыбнулась, - Ты правда не понимаешь?

- Чего?

- Как мужчина должен согревать женщину?

После этих слов Газарчи был очень рад, что ночью темно и Сауле не видит, как к его лицу прилила кровь. Он украдкой посмотрел на мальчишку, спит ли он? Судя по ровному дыханию, Ертай спал. И всё… Ночь стала жаркой.

О! Эти маленькие упругие груди! Что так жадно ласкал он своими губами. Эти волосы, черные как сама ночь, ласкали его грудь, когда он посадил Сауле на себя. И постарался взять её нежно и осторожно, как только мог. Она выгнулась как натянутая тетива и вскрикнула от короткой боли. «Всё… Всё любимая… Больно больше не будет» - шептали его губы. И Газарчи погружался в неё снова и снова. О! Этот нежный атлас кожи и аромат девичьего тела! С чем сравнить? Как передать всю полноту страсти и восторга.

Следопыт обнимал сам и растворялся в объятиях. Казалось уже нет сил, но стоило маленькой теплой ладони провести по его спине, и он опять был готов начать всё заново.

И на пике наслаждения позабыть себя, и всё вокруг. И только пряный запах полыни и разгоряченных тел говорил им о том, что они ещё здесь, они существуют. Неизвестно сколько прошло времени, и прошло ли оно? Или время не властно над страстью? И было непонятно, страсть ли это, или любовь, что робко стучалась в сердце Газарчи, с первого дня как он увидел байскую дочку, наконец прорвалась наружу. Да это было и неважно, важно, что сейчас они любили другу друга. И забылись в объятиях, и уснули, крепко прижавшись. Уснули так, крепко, что проснулся следопыт, только, когда Сауле шевельнулась, высвобождаясь из его рук.

Он приоткрыл глаза, и зажмурился от яркого солнца. Уже настал новый день.

А насмешливый мальчишеский голос возвестил:

- Эй! Вас можно поздравить? Кыз узату той* справили?

*( Кыз узату той – первая часть свадебного тоя, прощание невесты с девичеством. Второй день свадьбы – Улеу той, празднуют у жениха)

***

Хорошо. Хорошо в чистом поле. Выйдешь в поле, сядешь …., далеко тебя видать. А ещё хорошо быть книжным героем. Почему, спросите вы? А вот скажите, что мне сейчас с этим вездеходом делать? А?

Подорвать его - гранаты нет, закопать его – инструмента нет, поджечь – реактивов нет, и бросить нельзя. Хоть нет никого кругом, но вдруг, какой любознательный отыщется, и пожелает вытащить из выхлопной остатки моей безрукавки, что так безобразным комом топорщится. И тогда трактор опомнится и поедет выполнять заложенную в него программу. Вот потому-то и хорошо быть книжным героем, их авторы в беде не бросают. У книжного героя вдруг оказался бы под седлом гранатомет, о котором он ранее забыл. Или там экскаватор случайно в сумке седельной завалялся, чтобы вражеский агрегат предать земле и забвению. На худой конец, гранаты бы в кармане галифе обнаружились вместе с семечками и пачкой Мальборо. Но нет ничего… Увы, реальная жизнь далека от вымысла.

И я крепко призадумался сидя на остывающей спине железного лазутчика и разжевывая случайно сорванную травинку. Горечь, гадость, но нервы успокаивает, сасык шоп называется у местных, а как будет по-нашему, даже не представляю. Матильда с крайне заинтересованном видом, паслась невдалеке, вынюхивая как собака в лысеющей степи что-то, что можно пожевать. Ну? И какого рожна я призадумался? Что главное в степи? Главное пропитание. У этого тарантаса с двигателем внутреннего сгорания должен быть бензобак или солярабак, смотря, чем он там питается? И очень сомневаюсь, что крышка бензобака находится внутри вездехода. Не зачем ей там находится. А значит мне стоит поискать и определить её снаружи, а далее как получится… Или слить топливо, или поджечь, или слить и поджечь одновременно, чтобы быть уверенным наверняка, что эта груда металлолома уже никуда не денется. Хоть режьте меня, но мне категорически не верилось, что в степи внезапно может появиться человек с канистрой бензина и заправить агрегат. В ближайшие 800 лет, по моим прикидкам, это крайне маловероятно.

Спрыгнув с агрегата, я пристально его осмотрел ещё раз. Солнце уже завалилось за горизонт, и наступили сумерки. Плохо. Есть у меня такой дефект зрения, в сумерках вижу неважно. Днем нормально, ночью не плохо, а в сумерках беда… Но крышку, благо она была не маленькая я обнаружил. Скорее всего, она пряталась за прямоугольным люком с внутренним замочком справа. Ключ подбирать некогда. В тонкую щель вбил ладонью клинок танто и сковырнул люк на раз. И обнаружил под ней выступающую трубу бака с обычной круглой металлической крышечкой, как на автомобилях середины ХХ века. На крышке проступала какая-то надпись. Хотя бегло взглянув, можно было подумать, что её кто-то до меня зубилом приложил, затем пришло понимание, что это клинопись, весьма похожая на шумерскую. Жаль, что шумерскую мову я не разумею. Хм… Сюда бы Дервиша, его бы письменность аборигенов другой реальности очень заинтересовала. Хотя, не зная, что там написано, я сделал предположение, почему именно клинопись у них сохранилась. Видимо те самые адамиты, сыновья Адама, как они себя именуют, ведут своё начало от цивилизации Шумеров. В их реальности она не канула в вечность, а поглотила остальные народы, завоевав планету целиком.

Крутанул крышку против часовой стрелки, и она поддалась. Принюхался. Пахло явно керосином или соляркой. Потоптался пять минут, раздумывая, чем еще из одежды пожертвовать, чтобы опустить в бак и сделать фитиль. Ядрен батон! Единственный аксессуар, которым я мог пожертвовать без внешних потерь, это трусы. Тут без них обходятся все поголовно, и даже не догадываются, что это такое. А я, будучи несколько сентиментальным (и в целях гигиены, и привычки) их ношу. Правда, они не 21 века, те давно сносились, а шиты заботливыми руками моей суженой. Надеюсь, суженая по возвращению мне претензий не предъявит, где я их потерял. А она может… ревнивая жуть. Но любимая. Ладно!

Пока я раздевался, голое тело тут же принялся инспектировать рой комаров. Как же без них? А вот зачем я дурень без веревки пеньковой путешествую, это вопрос? Был бы с собой аркан, использовал бы его на фитиль, не пришлось бы последними трусами жертвовать. Говорил же мне Очкарик, бери всё и побольше.

***

Светлый солнечный день разлился над бескрайней степью, и таким же светлым и лучезарным было настроение следопыта и Сауле. И если Газарчи слегка смутился, от того, что Ертай догадался о произошедшем ночью, то Сауле и вовсе не обратила внимание, на слова мальчишки. Надо ли говорить, что следопыт был счастлив и наполнен любовью ко всему сущему. Он любил и бездонную синь неба, и бескрайнюю степь, и зеленую мутную речку, и каждую травку в степи, каждого кузнечика в траве. И в порыве чувств готов был расцеловать весь мир, который освещало расплавленное золото солнца. А всё потому, что на свете была Она. Та, которую он любил всей душой и телом. И самое главное, что она тоже любила его или просто отозвалась на его чувства. Он не задумывался над этим, это неважно… важно только одно. Милая… И следопыт потянулся за ней.

Сауле тем временем умывалась в реке, он подошёл, чтобы ещё раз полюбоваться, посмотреть на неё.

- Чего подглядываешь? – обернулась на его шаги Сауле, - Вот тебе, чтоб не подглядывал!

Она плеснула ладонями воду на него и засмеялась. Её смех серебряным колокольчиком разнесся вдоль реки. Газарчи в притворном испуге отклонился от теплых капель, а сам боком, боком и запрыгнул в речку, окатив Сауле целым снопом брызг.

- Ах! Ты вот как?! А я тебя…! – со смехом выкрикнула девушка, заходя покалено в воду и зачерпывая ладонями очередную пригоршню воды. Она брызгала на него, а он на неё, медленно приближаясь. А когда подошел совсем близко, то привлек к себе. И влюбленные слились в долгом и жарком поцелуе. Сердце бешено забилось в груди, оглушающее застучало в голове. Телу стало жарко. « Почему вода в реке не закипает?» - мельком подумал следопыт и отдался своему чувству.

Да. Он, конечно, был счастлив, как ребенок, как несмышленый щенок, резвящийся в таком прекрасном и необъятном мире. Но надо сказать, что помимо ощущения любви и счастья, когда Газарчи проснулся, его окружил сонм колючих как репейники мыслей. О том, что им теперь делать? Где искать себе пристанище и как жить? Ведь у них ничего нет. Ни коня, ни барана, ни своей юрты над головой. Зато у них уже есть Ертай, который будет жить с ними как младший братишка. Будет ли? А вдруг не захочет? А вдруг Сауле захочет вернуться домой к отцу? Выйти замуж за Аблая? А вдруг? И это каверзное вдруг, отравляло следопыту радость. И хотя сердце его уверяло, что все проблемы разрешатся сами, разум говорил другое. Поэтому, когда поцелуй, наконец прервался, он зашептал на ухо Сауле:

- Никому тебя не отдам… никогда. Ты всегда будешь моей… Слышишь?

Но Сауле не отвечала, а только улыбалась в ответ. Рядом затрещал камыш. Мальчишка без сомнения подглядывал за ними.

- Ага! – раздалось вдруг из камышей, - Там скачут!

- Кто?

- Где?

Но Ертай не ответил, он уже выбирался из камышей и кричал:

- Эге-гей! Мы здесь! Эй!

Следопыт и Сауле поспешили за мальчишкой и увидели как в километре от них, с Северо-запада на Юго-восток по степи ползет облако пыли. В облаке угадывались всадники.

- Эге-гей! Эй! – кричал Ертай, размахивая руками.

Сердце защемило от предчувствия. Он уже понадеялся, что их не заметят и пройдут мимо, даже хотел запретить Ертаю кричать. Но заметили и повернули к ним. Земля дрогнула от приближающегося топота конских копыт. Вскоре уже стали различимы лица всадников. Следопыту даже показалось, что он знает кого-то из них. Не враги, не джунгары, уже хорошо. Вот они уже рядом и замедляют бег останавливая лошадей. А в первом ряду скачет сам Музаффар, любимчик судьбы. Только он почему-то не спешит останавливать разгоряченного коня? Постой! Он же старший среди нукеров Бай… Но следопыт не успел додумать мысль, потому как со свистом опустившаяся на него камча свалила его с ног, и кровь из рассеченной на голове кожи залила глаза.

***

Ску-у-ушно. Ночь прошла с огоньком, но без задоринки. Вездеход и горел так же неспешно как до этого ездил, и чадил слабо. Черный дым прорывался из него изредка, а потом, видимо устыдившись своего порыва, опять еле клубился. Один раз вездеход даже пытался взорваться, бухнул как-то невнятно, пламя подкинуло метра на два к небу, и опять опустилось. Ночевать в степи было скучно, не только поэтому. Прохладно было. Такая вот особенность резко континентального климата. Днем жара, ночью прохладно. Туда, дальше, к Бухаре и Самарканду еще холоднее. Почти так же как в монгольской пустыне весной. Днем +40, а ночью всего +6 по Цельсию. А я лишился некоторых деталей своей одежды, теплее мне от этого не стало. Поэтому с грустью наблюдая за пылающим трактором, пытался уснуть, и мне это удалось. Но перед рассветом озяб и, подскочив с попоны, которая мне служила вместо матраса, я занялся гимнастикой, дабы усилить кровообращение. Эх! Если бы знал, какая зарядка мне предстоит вскорости, то мог и не разминаться. К тому же на меня навалилась усталость и желание поворчать.

Усталость была скорее духовной, чем физической. Чего жаловаться скажете вы? Молод, практически вечно молод, полон сил, в прекрасной физической форме. Лучше чем когда либо. Долгие годы скитаний и бесчисленные сражения и битвы закалили меня как клинок в кузнечном горне. Любовь не давала душе зачерстветь. Друзья единомышленники не давали ощутить одиночество, а работа по устройству мира не давала скучать. Только вот разумом я понимал, что бесчисленные подвиги и свершения, бесконечные битвы с человеческой подлостью, глупостью и порочностью - мы проигрываем. Потому как, меняя какие-то исторические события, мы меняем отчасти будущее, но мы бессильны изменить природу человека. Дервиш первым почувствовал это. Вернее задолго до того, как я стал задумываться об этом аспекте. Он с самого начала нашего знакомства, прежде всего, был озабочен именно этической и моральной стороной вопроса. Увлекался изучением религиозных учений и философских трактатов, и в своих поисках, как мне кажется, был близок тому, чтобы найти истину. А я был воином, и решал поставленные задачи как воин. Манера же ворчать и высказывать недовольство появилась у меня не так давно. Хорошо сражаться лет пять, десять, от силы двадцать. Но сто лет бесконечной борьбы кого угодно заставят призадуматься. Всё потому, что результаты побед спорны, а количество проблем меньше не становится. Более того, чем совершеннее в техническом плане мы становились, тем сложнее становились проблемы, и увеличивались в геометрической прогрессии. И лет пятьдесят назад, я впервые взял отпуск. Мы с возлюбленной уединились.

Избушка в лесу. Речка. Тишина. Только сосны шумят на ветру. Днем я рыбачил или охотился. А вечерами, растапливал печь, и мы читали при свете свечи древние рукописи или занимались любовью. Такая благодать. Мы тогда ещё надеялись, что возможно случится чудо и у нас возможны дети. Но увы, не смотря на хорошее здоровье, детей у нас так и не случилось. И дело было не в нас, а скорее в том, что время не терпит парадоксов. Если пришельцев из будущего время терпело, то никак не хотело, чтобы в прошлом появились дети от людей, которые еще не родились сами. Но мы этого еще не знали….

А когда начались грибы, гуляли по лесу вдвоём, собирали их и сушили, заготавливали впрок, словно собирались провести в этой избушке всю оставшуюся жизнь. Так прошло лето… Однажды осенью, когда я вернулся с охоты на оленя, едва передвигая ноги под тяжестью оленьей туши, то застал вместо избушки, только дымящие угли…. Какие-то разбойники случайно наткнулись в лесу на наш дом. Жену мою изнасиловали и убили, а избушку сожгли. Нет, я не видел её тела ( после смерти мы не умираем, а переносимся в другой временной промежуток). Просто потом, когда я отыскал её в другом времени, то сам догадался по выражению её глаз. Единственное, что я спросил: Кто?

Её ответ меня потряс. Именно с этими людьми плечом к плечу я сражался против войск Тохтамыша, но это произошло через два года. Вернее, для них произойдет, а для меня это уже прошлое. О! Как невыразимо заныли зубы! Как свело челюсти от желания вернуться и убить подонков, которых я успел узнать как верных товарищей и лихих бойцов. Вот и верь после этого людям?

И хоть я клялся ничего не предпринимать, но втайне от Дианы нашел их потом, и они пожалели о том, что сделали…

***

Очнулся Газарчи от того, что ему брызнули водой в лицо, и стали протирать тряпкой. И от этого лицо саднило и щипало, словно не тряпкой, а наждачной бумагой по нему терли. Газарчи сморщился и, приоткрыв глаза, увидел размытый светлый овал, и лишь когда зрение сфокусировалось, узнал в овале лицо Ертая.

- Сколько? – прошептал он, тяжело перемешивая во рту густую и кислую кашу запекшейся крови.

- Чего?

- Сколько я провалялся?

- Полдень уже.

Однако, - подумал следопыт, пытаясь припомнить все события сегодняшнего утра. Они встали. Резвились в реке. Потом прискакали нукеры Байрама, его избили как вора чужой дочки и невесты. Сауле забрали, а его оставили подыхать тут.

- А ты почему не ушел с ними? – спросил Газарчи у мальчишки, что нахмурившись, стоял рядом с бренным телом следопыта.

- Неужели пожалел меня?

- Ещё чего! Забыл, что у нас уговор? Ты должен мне найти Наркескена?!

- Хм…., - многозначительно хмыкнул следопыт пытаясь встать, но избитое тело отозвалось болью, и вместо обычного «хм» он промычал – «О!Ухм!». А сам подумал, что найти сейчас Наркескена неплохо бы, чтобы добил и не мучиться. Вот же въедливый мальчишка! Где мы? А где Нар? И зачем мы ему, а он нам?

Газарчи кряхтя, опустился на колени у воды и стал умываться, смывая засохшую кровь с головы, лица и тела. И как не старался делать это нежно, но зашипел от боли сквозь зубы. Кровь толчками билась в голове, ссадины от воды защипали, словно не водой он их поливал, а кислотой. Про поиски Наркескена следопыту совсем не думалось, а думалось о том, чтобы вернуться в аул, выкрасть пару лошадей и увезти Сауле куда глаза глядят. И желание этого было таким сильным, что он практически не прислушивался к голосу разума, который бубнил, что не поедет с ним Сауле, и некуда её везти, некуда бежать. Бежать есть откуда, но нет куда.

- Туда пойдем, - сказал Газарчи, указывая рукой направление, куда уходили следы всадников, увезших Сауле с собой.

- Тебе чего? Мало было? Убить ведь могут, если еще раз их встретишь? – произнес Ертай, прикинув направление, - А если узнают, что у вас было, точно убьют.

- Спасибо, утешил, - попытался улыбнуться следопыт откровенности мальчишки, но улыбка вышла жалкой и перекошенной от боли.

- А как же Наркескен? Ты же обещал?

- Он тоже где-то там крутится. Если не повезет, встретим.

- Постой! Я туда не пойду! Ты обещал найти мне Нара!

Ертай вцепился в рукав следопыта, когда тот двинулся по указанному направлению. Рукав такой нагрузки не выдержал и затрещал. Сгнившие нитки лопнули, плечо следопыта обнажилось, а из халата на шве полезли внутренности – серая грязная вата.

- Ты, что делаешь? – с укоризной сказал следопыт, оборачиваясь к мальчишке.

- Это ты, что делаешь? – зло отрезал Ертай, - Совсем мозги потерял? Убьют тебя там! А я не пойду! Здесь останусь! Умру тут. И пусть моя смерть будет на твоей совести!

Мальчишка резко развернулся и зашелестел камышом, уходя к реке. Газарчи вздохнул и пошел за ним. А когда нашел его в камышах, мальчишка сидел на земле и, крепко обняв колени, плакал, уткнувшись в них лицом.

- Ты что? Не плачь? Найду я тебе Наркескена, найду, раз обещал…, - сказал тихо следопыт, прикасаясь к плечу Ертая, но тот нервно дернулся, сбрасывая руку Газарчи.

- Успокойся и пойми, - продолжил говорить следопыт, присаживаясь рядом с мальчишкой и обнимая его за плечи, - если я сейчас не найду Сауле ей будет плохо… Её отдадут Аблаю, а он и убить может… А Наркескен куда денется? Найдется. Да и зачем он тебе? Зачем ты ему?

- Ничего ты не понимаешь, - сквозь всхлипывания ответил Ертай, - У тебя есть Сауле, у Сауле есть отец и мать, сестры, братья. А у меня никого нет…. и не нужен я никому… а Нар… Наркескен единственный кому я был нужен…

***

Пробудившееся солнце, вставшее на востоке, мои ожидания обмануло. Вместо тепла, изнуряющей жары, в которой я собирался прогреться после холодной ночи, солнце вдруг скрылось в густом тумане, неизвестно откуда наползшем на степь. Словно передумало оно вставать, а спряталось за тучку-подушку, задернула туманную занавеску, и решило еще поспать. Мы брели с Матильдой неспешным шагом в надежде, что туман скоро развеется и можно будет определиться с направлением и прибавить хода. Не нравилось мне мчаться неизвестно куда. Ориентира в виде солнца нет, а компас давно и бесповоротно свихнулся, и я понятия не имел где на самом деле Север.

По мере нашего продвижения туман не рассеялся, а наоборот стал гуще, потянуло сыростью и запахом тины. Впереди по курсу появилась какая-то темная полоса, которая оказалась большим бескрайним болотом, густо заросшим высоким камышом. Не было его тут раньше? Или я все-таки заплутал? Лезть в болото не хотелось, да и не было такой необходимости. Как говорится, нормальные герои всегда пойдут в обход. И я, свернув налево, медленно поехал вдоль зарослей, пока внезапно слева от меня возник лес. Не сказать, что я его четко видел, но громада леса угадывалась. Именно векового леса, а не случайного в степи лесного околка. Чёрт! Развернув Матильду, я проскакал бодрой рысью назад. Да вот же! Только что степь была? Я скачу уже полчаса в обратном направлении, а лес не кончается. Ой! Не нравится мне всё это! Очень не нравится. И совсем не потому, что лес я не люблю. Люблю, очень даже. Ориентируюсь в любом лесу как в своём кармане. Не было случая, чтобы заплутал, или вышел не туда куда планировал. Деревья люблю, хвойный лесной дух, грибы-ягоды, зверюшки всякие. Но этот лес, возникший из ниоткуда меня пугал. Пугал не зверями, не разбойниками, а отсутствием звуков. Так же, как насторожило до этого болото. Не может быть, чтобы в этой большой луже не квакала ни одна лягушка, не крякали утки, не пугала своим голосом выпь. А тут тишина полная…. угрожающая тишина неизвестности и смерти. Ведь только смерть безмолвна, а жизнь полна суеты и звуков. И тут до моего слуха донеслись звуки, звуки далекого человеческого голоса, заглушаемого каким-то шорохом и треском.

Люди? Здесь? В болоте? Или мне показалось? Но нет…, вот и дымком потянуло. Костер кто-то жжет.

Недолго думая, я спрыгнул с Матильды и стал медленно продвигаться на запах дыма. Голоса не слышались, а когда они затрещали вновь, я испытал легкий шок. Во-первых, голос говорил явно на русском, а во-вторых, я понял, что за шум и треск ему сопутствует. Рация! Рация мать моя женщина! Где? В глухой степи, непонятном болоте, за тысячу лет до её изобретения. Если бы у меня были волосы на голове, то встали бы дыбом. Чужеземный вездеход в степи меня удивил гораздо меньше, наверное, потому, что некую пакость от параллельных аборигенов я ожидал. А тут… Что это? Слуховая галлюцинация? А как же быть с запахом дыма? Откуда? Вода кругом и болотные кочки. Может это ловушка для дураков? Заманивают времяпроходимцев на звуки необычные, а там сидит себе какая-нибудь Жылмыуз-Кымпыр, аналог русской бабы-Яги, и кушает заплутавших на ужин.

Выбравшись на небольшой и относительно сухой островок, я в полном молчании обходил фундаментальную картину Василия Перова «Охотники на привале». Право слово, автомобиль УАЗ с рацией на борту, стоявший в сторонке, меня заинтересовал гораздо меньше, чем группа людей, живописно расположившаяся вокруг костра.

- Пятый! Пятый! Я «База»! Прием! - квакнула рация, включенная на полную громкость в УАЗике, и разразилось треском помех. Я вздрогнул, осторожно и внимательно осматривая замерших как манекены людей. Все пятеро в камуфляжной армейской форме конца 20 века. Три лейтенанта, один капитан, и один сержант, видимо водитель. Глаза стеклянные, тела на ощупь теплые, но пульс не прощупывается. Изменить положение тел, даже уронить сидящее тело мне не удалось, словно они корни пустили. Костер давно сгорел, но от черных головешек тонкими струйками всё исходил и исходил дым. И дым этот никак не кончался. Все офицеры вооружены штатными ПМ, и автоматами АКСУ-5,45. Обрадоваться внезапному обретению огнестрельного оружия я не успел, поскольку тут же выяснилось, что снять его с впавших в ступор офицеров я не могу. Даже лежащий на заднем сидении автомат оказался намертво и необъяснимо приклеенным.

- Ну и дела! Ничего не понимаю…, - произнес я вслух, хотя кое-какие догадки меня посетили. Зря я это сказал. Неуместно и пугающе разнесся мой голос по болоту, придавленному туманом. Говорить и шуметь в этом месте не хотелось. А хотелось тихо и незаметно отсюда уйти, и чем дальше, тем лучше.