ЧАСТЬ I. Десять лет назад
Предыдущие главы читать здесь:
@ZoyaKandik
Глава 4
-1-
На следующий день, ближе к вечеру, в ворота замка въехал, мягко покачиваясь, запыленный дормез, влекомый четверкой крепких каурых лошадок. На высоких козлах сидел мрачный широкоплечий детина, больше похожий на разбойника, чем на возницу. Форейтор, устроившись на запятках, казался его родным братом.
- Вот умора, - сказал молоденький стражник, давясь смехом. – Ты только посмотри на этих лилипуток! Их что, у гномов сторговали?
Невысокие коротконогие лошадки и впрямь смотрелись потешно рядом с огромным массивным экипажем.
- Понимал бы что, - снисходительно ответил второй стражник, по возрасту годящийся в отцы молодому. – Это же либурийская порода, дурень! Силища у них, как у тяжеловозов, а едят мало. И рысью, если что, могут, и галопом. Понял? Одна такая нам мортиру из болота вытащила… сдохла потом, правда. Ну так и тяжеловоз сдох бы. Только все равно мортиру не вытянул бы.
- А-а-а, - с уважением протянул молодой, другими глазами глядя на лошадей.
Форейтор ловко соскочил с козел, распахнул дверцу экипажа и откинул лестничку. Потом протянул руку и помог выйти пассажиру. Точнее, пассажирке: высокой, стройной, одетой в глухое дорожное платье. Голова и лицо путешественницы были закутаны легким шарфом.
- Баронесса Костайль, - объявил старший, со знанием дела рассматривая герб на дверце дормеза. – За альтером пожаловала. Ну, стало быть, скоро объявят о наследнике. И то сказать, пора. Граф уже весь извелся, поди.
- Ага, - кивнул молодой. – Гляди – вон, бежит.
Граф Урмавира, конечно, не бежал, но шел весьма быстрым шагом.
Приблизившись к баронессе, он склонился перед ней в церемонном поклоне.
- Рад приветствовать вас в моей скромной обители. Что, дорога была удачной?
- Вполне, - ответила женщина, разматывая шарф. Шарф зацепился за крючок платья, и женщина раздраженно дергала тонкую ткань. – Как здоровье леди Беллиз?
- Она еще слаба, но уже достаточно оправилась. Сегодня утром мне позволили навестить ее.
- Я очень рада. Ведь у нас были поводы волноваться.
Она справилась, наконец, с шарфом и с облегчением стянула его с головы.
Граф Урмавива уже виделся с баронессой Костайль. Но это было почти полгода назад, встреча была сугубо деловой и поэтому очень короткой. К тому же, был вечер. К тому же, мысли Урмавива были заняты кое-чем поважнее, чем какой-то там альтер. Поэтому толком баронессу он не разглядел и не запомнил. И сейчас восполнял упущенное.
Баронесса Уна Костайль была ровесницей Урмавива, и выглядела ровно на свой возраст, ни на день не моложе. Морщинки, глубокие носогубные складки, уголки глаз уже немного оттянуты вниз. Она не пользовалась притираниями и пудрой, она не закрашивала седину и не выщипывала брови, но зато у нее была хорошая осанка, горделивая посадка головы и чистые умные глаза. Граф Урмавива поймал себя на том, что любуется женщиной.
Баронесса Костайль огляделась. Везде царила оживленная веселая суматоха, но флаги на башнях вывешены не были, челядь не щеголяла праздничными нарядами, да и сам граф был одет очень скромно и буднично. И это о многом говорило опытному взгляду.
- Как я понимаю, разделение еще не произошло, - заметила женщина, и граф помрачнел. Баронесса ободряюще улыбнулась ему. – Не стоит волноваться, милорд, это сущие пустяки. Уверяю вас, очень скоро вы сможете обнять своего сына. А сейчас, если не возражаете, я бы хотела…
Спохватившись, что до сих пор держит гостью «на пороге», граф Урмавива извинился и, предложив баронессе руку, повел ее в замок. Томящиеся неподалеку слуги тотчас бросились к лошадям.
- Для вас приготовлена комната, - говорил на ходу Урмавива. – Как вы и просили – рядом с детской. Может, вы немного отдохнете с дороги? Скоро подадут ужин. Мы будем счастливы, если вы присоединитесь к нам.
- С удовольствием, милорд. Но сначала мне нужно повидать детей.
Граф споткнулся на ровном месте, и Уна Костайль почувствовала, как закаменела его рука. Волнуется, с сочувствием и симпатией подумала она. Приятно убедиться, что он не такой тупой солдафон, каким его считают, и ему не чужды обычные человеческие чувства.
- Поверьте, граф, у меня есть опыт в подобных делах, - мягко заговорила женщина. – Случай с вашим сыном не уникален. Более того, для мальчиков как раз характерно более позднее разделение. Да, считается, что, чем раньше это произойдет, тем крепче и здоровее будет ребенок. Но это не так! Дремучее суеверие и только. Вспомните Оскальда Белоборода – достоверно известно, что его разделение произошло на четвертые сутки. И это не помешало ему прожить достойную жизнь и умереть от глубокой старости. Да и в моей практике… я не могу, разумеется, называть имен, но по крайней мере двое молодых людей, очень успешных, очень известных…
Граф внимательно слушал баронессу. Он замедлил шаг, а потом и вовсе остановился у подножия широкой лестницы, не торопясь подниматься к дверям, которые уже распахнул перед ним мажордом.
- Почему? – вдруг спросил он. – Почему вы запретили клеймить альтера?
Неожиданный этот вопрос привел Уну Костайль в замешательство. Никто и никогда не интересовался судьбой альтеров, их просто отдавали в приюты, оплачивали соответствующее содержание и забывали о них. Они словно исчезали, вычеркивались из общественной жизни, и даже простое упоминание о таком явлении, как альтер, было невозможно в приличном обществе. Даже низшие сословия и бедняки, которые были вынуждены жить бок о бок со своими альтерами, лишь терпели их рядом с собой. Те же крестьяне, используя труд альтеров, относились к ним хуже, чем к скотине. За скотиной, пусть даже и предназначенной на убой, хотя бы был уход. Альтеры же, кроме самых маленьких, были предоставлены сами себе и выживали, как могли. И в то же время в отношении альтеров существовали жесткие, пусть даже и не писаные правила.
Так, например, нельзя было причинить вред чужому альтеру. Со своим делай, что хочешь: мори голодом, избивай, хоть совсем убей, а чужого не трогай! Только герцог, по праву «сильной руки» распоряжающийся жизнями своих подданных, мог по своему усмотрению распоряжаться и их альтерами. Например, приговорить провинившегося подданного к «ступенчатой казни».
Конечно, встречались разного рода отщепенцы и чудаки, которых (по разным причинам!) живо интересовали альтеры и все, связанное с ними, но они были исключением, лишь подтверждающим общее правило.
Очевидно, граф Урмавива тоже попал в число исключений – требовательно, даже жестко глядя на баронессу, он ждал ответа. А ответа не было. Точнее, он был, но озвучить его означало подписать себе смертный приговор. Пришлось импровизировать.
- Почему я прошу не клеймить альтеров? – задумчиво протянула Уна Костайль. – Трудно сказать, милорд. Полагаю, виной всему Лунный архипелаг. Я прожила на нем четыре года, пока не овдовела, а потом с радостью покинула его. Это суровый край, где выживает сильнейший. Там обитает племя туюсов – аборигены, презирающие цивилизацию. У них существует странный обычай – они убивают альтеров сразу после разделения.
- Я слышал об этом, - кивнул граф, и в голосе его явно прозвучало неодобрение. – Действительно, дикий обычай. Расточительный, я бы сказал. Зачем лишать себя дополнительной силы, которую сам господь создал в помощь нам? Это все равно, как вести бой без резерва. Очень глупо.
- Они считают, что человек всего должен добиваться сам. А альтеры для них… н-ну, что-то вроде соблазна, дьявольского искуса. И таким вот образом они избегают его. А еще они клеймят своих жен. Совсем как скот. Представляете, милорд? Красивая женщина с клеймом на всю щеку.
- Отвратительно! – с чувством казал граф.
- Для них это обычай, освященный веками. А для нас… для меня… Знаете, милорд, мне все время казалось, что их женщины пахнут горелой плотью. Глупость, конечно, женские нервы, но я ничего не могла с собой поделать. Вы, милорд, - воин, вы умеете не замечать подобных вещей. И, конечно, простите слабой женщине подобную чувствительность. Будем считать, что клейменные альтеры не нравятся мне эстетически.
- Эстетически, - кивнул граф Урмавива. – Да, понимаю.
Он шагнул на лестницу, и баронесса Костайль, подчиняясь его твердой руке, последовала за ним.
- А дон Тинкоса? – вдруг спросил граф. – Он-то почему запретил клеймить альтера? Раньше за стариком ничего подобного не водилось.
От неожиданности Уна Костайль споткнулась и до неприличия крепко вцепилась в руку графа.
- Что? – с искренним удивлением воскликнула она. – Дон Тинкоса? Астролог? А ему-то что за дело?
- Вот и мне бы хотелось это знать, - мрачно сказал граф и больше не произнес ни слова.
-2-
Сестра Петра с волнением ожидала встречи с баронессой Костайль. Она много слышала об этой удивительной женщине. Игуменья Фидора считала ее незаурядной личностью, а методы ее – передовыми. И если имя баронессы не так хорошо известно широкой публике, то это потому, как утверждала игуменья, что она занимается альтерами. А какому нормальному человеку взбредет в голову интересоваться этими презренными существами? Выбери баронесса любую другую стезю, она бы добилась успеха и признания, даже несмотря на принадлежность к женскому полу. Мужчины ревнивы к чужим успехам, говорила игуменья, но ум и характер баронессы Костайль таковы, что с ними пришлось бы считаться всем, даже признанным мэтрам.
Методы, практикуемые в приюте баронессы, и в самом деле были весьма необычными, они находили как восторженных поклонников, так и яростных противников.
Что из себя представляет обычный приют для альтеров? Большое помещение, уставленное вдоль стен рядами кроватей, зарешеченные окна, пропускающие мало света и еще меньше свежего воздуха. Сами альтеры, разжиревшие, лысеющие, покрытые красными шелушащимися пятнами. Те, кто помоложе, кто сохранил еще какие-то человеческие качества, бродят кругами в небольших двориках, обнесенных высокими глухими стенами. Остальные сидят или лежат на своих кроватях, безучастные ко всему на свете, кроме еды. Приюты, что бедные, что богатые, похожи один на другой и отличаются только лишь количеством обитателей и качеством еды. За альтерами ухаживают, их лечат, но как личности альтеры не интересуют никого – это просто тела, рожденные исключительно для того, чтобы продлевать жизнь своих хозяев. Даже альтер герцога Лимийского не может похвастаться лучшим к себе отношением, хотя и живет в отдельной келье при домашней церкви герцога.
У баронессы Костайль был свой взгляд на содержание альтеров. Свежий воздух, физические упражнения и качественная еда – вот залог их долгой и полноценной жизни, утверждала она. И доказывала это делом. Ее альтеры прекрасно обходились без помощников, обслуживая себя сами. Они возделывали крошечные огородики и цветники, ухаживали за кроликами и лошадьми, они смеялись и плакали, дружили и ссорились, и те немногие, кто побывал в приюте баронессы, признавались, что им было нелегко найти отличия между этими альтерами и детьми. Особенно при отсутствии клейма.
Конечно, приюту баронессы Костайль немногим меньше десяти лет, и никто из тамошних альтеров не достиг еще того критического возраста, после которого любой альтер начинает стремительно терять человеческие качества. Но факт остается фактом – все они исключительно крепкие, здоровые особи, активные и на диво сообразительные.
Ходят даже слухи, что баронесса обучает своих альтеров чтению и счету, а самых способных тайно отправляет в общественные школы. Но это уже враки, решила сестра Петра. Никакой альтер не может до такой степени походить на человека, чтобы его нельзя было отличить. И, тем не менее, нельзя было не восхищаться успехами баронессы.
Взять хотя бы случай с маленькой дочерью дона Ривды. Малышку поразила мозговая горячка, она металась в бреду, не узнавая никого, и не было сил смотреть, как мучается бедняжка. Лучшие лекари лишь разводили руками: девочка не жилец, и все, что мы можем для нее сделать, это дать маковой настойки для облегчения страданий. Даже если она выживет, сказал мэтр Суал. Есть у меня такие пациенты. Глухие, слепые, слабоумные. Это не жизнь. Давайте лучше молиться, чтобы господь как можно быстрее забрал невинную душу. И что же? Уже через два дня болезнь отступила, через неделю девочка встала с постели, а уже через месяц никто бы и не сказал, что эта резвая толстушка-хохотушка совсем недавно была при смерти.
Второй случай, пожалуй, еще более невероятный, произошел с младшим сыном судовладельца Буазона. Играя в саду, мальчишка наступил на змею. Легкие плетеные сандалии не смогли стать препятствием для зубов ядовитой твари, и родные мальчика с ужасом наблюдали, как черно-багровые полосы быстро расползаются по его ноге, от щиколотки до бедра. От укуса черного аспида и взрослый-то погибает за несколько часов. Что уж говорить о шестилетнем ребенке? Еще живого, его уже оплакивали; в ближайшем монастыре была заказана заупокойная служба, а в родовой склеп Буазонов направились могильщики с лопатами. Но мальчик выжил и даже не очень пострадал, если не считать укушенной ноги – она почему-то перестала сгибаться в колене. Какая ерунда, сказал счастливый отец. Мы – судовладельцы, а не моряки. Наша забота сделки да прибыли, а для этого не ноги нужны, а голова.
Подобные сенсационные события невозможно сохранить в тайне. Оба эти случая стали широко известны, их бурно обсуждали, а интерес к приюту баронессы Костайль возрос чрезвычайно. Ведь даже дураку было понятно, чему обязаны дети своим чудесным спасением. Точнее, кому. Разумеется, своим необыкновенно живучим альтерам!
Правда, кое-кто утверждал, что дело тут нечисто. Не иначе, баронесса якшается с самим дьяволом, говорили одни. Не с дьяволом, а с инопланетниками, возражали другие. А разве это не одно и то же? – ухмылялись третьи. Но все сходились на том, что в приюте баронессы творятся странные дела.
- Не знаю, что она там с ними делает, - во всеуслышание объявил дон Никлас, богатейший скотовладелец во всей Лимии. – Не знаю и знать не хочу. Плевать, сколько это будет стоить, но альтер моего сынишки будет жить в этом чертовом приюте!
И это решило дело – со всех сторон на баронессу Костайль посыпались самые щедрые предложения. Потому что кто из родителей не желает своему ребенку самого лучшего? И если вопрос только в деньгах, то мы с превеликим удовольствием! Называйте вашу цену!
Это была победа. Теперь Ува Костайль сама могла выбирать клиентов и ставить им условия. И она поставила. Всего два, но зато какие!
Во-первых, она принимает альтеров не старше одного года. Желательно, новорожденных. Еще желательнее – сразу после разделения.
Во-вторых, отданные на ее попечение новорожденные альтеры должны быть чистыми, без клейма.
Исключений не будет ни для кого!
-3-
… Тот факт, что баронесса, не побоявшись дальней дороги, лично приехала за альтером, немало удивил сестру Петру. Зачем? Зачем мучиться, терпеть неудобства, когда можно послать слуг, и они исполнят все в лучшем виде? Теперь, глядя на деловую, сосредоточенную женщину, она поняла – нет, не исполнят. Во всяком случае, не так.
Баронесса не восхищалась и не умилялась, не говорила обычных в этой ситуации благоглупостей – склонившись над колыбелями, она задавала простые, но очень конкретные точные вопросы, на которые сестра Петра отвечала сперва настороженно, потом с удивлением, потом…
- Ваша светлость хорошо разбирается в детях, - рискнула заметить она.
Задумавшаяся о чем-то баронесса рассеянно кивнула.
- Это моя работа, - просто сказала она, чем повергла повитуху в священный трепет – работа и титул были, в ее понимании, так же несовместны, как лед и пламя. – Кстати, вы можете обращаться ко мне сестра Уна. Не удивляйтесь – овдовев, я приняла малый постриг.
Сестра Петра понимающе кивнула – малый постриг обычно принимали вдовы, не желающие (по разным причинам) вторично выходить замуж, но и не собирающиеся отказываться от скромных мирских радостей, позволенных в их положении.
Позор, возмущалась игуменья Фидора. Узаконенный разврат, утверждала она. Дискредитация самой идеи монашества, смело, не глядя на чины, заявляла она. И сестра Петра была глубоко убеждена в ее правоте. Но сейчас, глядя на баронессу, она отчетливо понимала – из каждого правила есть исключения.
- На ваш взгляд, есть ли признаки начинающегося разделения? Все-таки вторые сутки заканчиваются.
Сестра Петра тяжело вздохнула.
- Увы, - виновато, как будто от нее хоть что-то зависело, ответила она. – Ни малейших. Час назад мне показалось, что у одного из мальчиков начался жар. Но потом оказалось, что кормилица положила в колыбель бутыль с горячей водой. Ребенок просто перегрелся. Я его распеленала, и все быстро пришло в норму.
- Что ж, будем ждать.
- Будем ждать.
Не удержавшись, сестра Петра украдкой взглянула на свой саквояж, и это движение не укрылось от внимательных глаз баронессы. Она распахнула дверь, оглядела пустой коридор и удовлетворенно кивнула. Плотно закрыв дверь, баронесса подошла к сестре Петре.
- У вас же есть методы? – тихо спросила она. – Правда же, есть? Я читала. Трактат «О родовспоможении и разделении» отца Форана.
- Правда, - поколебавшись, призналась повитуха. – Мы редко их применяем, только в исключительных случаях. И, конечно, не ставим в известность родителей.
- Разумно. Вы не ознакомите меня с ними? Хотя бы в общих чертах? Уверяю, я не из болтушек. У меня самой есть маленькие профессиональные тайны… которыми я, возможно, поделюсь с вами. В обмен на вашу любезность. Думаю, этот обмен будет полезен нам обеим.
Искушение было слишком велико. В конце концов, если уж баронесса знакома с трудами отца Форана… И сестра Петра решилась.
- Вот, - сказала она, доставая из саквояжа бамбуковый футляр. – Вот, пожалуйста.
В футляре оказались иглы: тонкие и потолще, длинные и короткие, прямые и крученные, но все исключительно острые. Каждую иглу венчала толстенькая рифленая рукоятка, чтобы игла не выскальзывала из пальцев. Уна Костайль внимательно разглядывала их.
- Настоящие орудия пыток, - заметила она.
- Так и есть. Вот эти используются для нервных узлов в полости носа, эти загоняются под ногти… Знаю, звучит ужасно, но иногда только сильное страдание способно стимулировать разделение. Утешает лишь то, что боль быстро проходит.
Уна Костайль взяла одну иглу, задумчиво повертела ее в пальцах, прикоснулась острием к щеке, вздрогнула.
- Эффективно, - признала она, убирая иглу в футляр. – И гораздо гуманнее, чем прижигание каленым железом.
- Этот метод не практикуется уже лет пятьдесят! – возмутилась сестра Петра. - Если не больше! Мы же не дикари какие-нибудь!
- Иногда и у дикарей есть чему поучиться, - заметила баронесса. – Хочу вам кое-что показать. Обождите меня, я быстро.
Она вышла из детской и вскоре вернулась, держа в руках маленькую деревянную шкатулку, украшенную вензелем рода Костайль. Из шкатулки она достала флакон темного стекла с притертой пробкой, поставила его на стол.
- Настойка каменной плесени. Вы что-нибудь знаете о туюсах?
- Немного. Какое-то дикое племя? Они вроде бы убивают своих альтеров сразу после разделения.
- Совершенно верно. Только не после разделения, а после рождения. Точнее, после первого кормления. Сразу же. Альтеры туюсов редко живут дольше часа.
На лице сестры Петры отразилось смятение.
- О! – растерянно воскликнула она. – Но… как же так? Это невозможно! Неизбежны ошибки и…
- Они не ошибаются. Никогда. И я вам это сейчас докажу. А чтобы эксперимент был чистым, вы все сделаете сами… под моим руководством, разумеется. Сестра, мне понадобятся две салфетки. Две небольшие чистые салфетки. Даже лучше – маленькие, совсем маленькие. Можете оторвать куски от пеленки, мне все равно. Хорошо. Теперь возьмите один кусок, смочите его слюной одного из мальчиков. Не деликатничайте, засуньте прямо в рот. Очень хорошо. Расправьте и положите на младенца. Теперь вымойте руки. Давайте я вам солью. Это ваше полотенце, сестра? Прекрасно. Вытирайте руки насухо. Теперь повторите то же самое со вторым мальчиком. Готово? Чудесно. А теперь смотрите. Внимательно смотрите.
Баронесса взяла флакон, энергично встряхнула его, открыла пробку и капнула по нескольку прозрачных капель на два обмусоленных клочка ткани.
- Надо немного подождать.
Сестра Петра, затаив дыхание, уставилась на мокрые лоскутки. Потом моргнула – раз, другой. Показалось ей, или действительно один из лоскутков приобрел слегка голубоватый оттенок?
- Ну? Вы видите, сестра, вы видите?
- Вижу!
Буквально на глазах легкая голубизна хлопковой ткани налилась глубокой синевой.
- Это – альтер, - уверенно объявила баронесса Костайль, указывая на младенца с синей меткой. – Вы правильно расположили детей, сестра. Он ведь родился первым?
- Да, - растерянно подтвердила сестра Петра. – Но… вы уверенны, баронесса? Простите мою недоверчивость, но речь идет о виконте, наследнике рода Урмавива. Ошибка может дорого нам стоить. Еще раз прошу простить меня…
Баронесса махнула рукой.
- Не извиняйтесь, сестра. Ваши сомнения естественны, вы же не были знакомы с моим методом. И я совсем не буду против, если вы его перепроверите своим. С кого вы обычно начинаете? С предполагаемого альтера?
- Нет. Увы, страдать должен ребенок.
- Хорошо, начинайте… то есть, если вы, конечно, планировали это. Кстати, интенсивность окрашивания говорит о том, как скоро случится естественное разделение. Чем темнее, тем быстрее. В нашем случае я могу предположить, что разделение произойдет не ранее третьих суток. Мы можем и подождать. Хотя, признаюсь, мне бы хотелось как можно скорее забрать ребенка.
- Ребенка? – изумлению сестры Петры не было предела.
- Альтера, - быстро поправилась баронесса. – Разумеется, альтера. Я просто оговорилась… Ну так что? Ждем или?..
Сестра Петра размышляла не дольше нескольких секунд.
- Стимулируем, - отбросив колебания, решительно сказала она. – Только… должна вас предупредить – это процедура не из приятных. Не только для ребенка. Вам понадобится мужество. Знаете, не многие сестры выдерживают…
- Давайте, давайте, - нетерпеливо оборвала повитуху баронесса. – У меня нервы, как портовые канаты.
Слегка шокированная неожиданной вульгарностью баронессы, сестра Петра молча повиновалась. Размяла сильными пальцами розовый воск, славящийся своей пластичностью, аккуратно залепила им уши мирно сопящего альтера, переложила его на кушетку кормилицы. Потом распеленала предполагаемого наследника (ребенок недовольно закряхтел, но не проснулся), обработала крошечный пальчик с розовой раковинкой ноготочка спиртом, протерла иглы и вопросительно взглянула на баронессу.
- Давайте, - повторила Уна Костайль.
Младенец пронзительно заплакал, когда варварская игла вошла ему под ноготь. Сжав зубы, сестра Петра слегка провернула иглу, и тотчас заплакал второй младенец. Он вопил громче и отчаянней, чем его брат, крошечное тельце выгнулось дугой. Сестра Петра усилила нажим. Альтер посинел от крика, а его хозяин вдруг успокоился и, не обращая внимания на иглу, сладко зачмокал розовыми губками.
- Ну, вот и все, - сказала сестра Петра, морщась от детского крика. – Видите, ребенок слил альтеру свою боль и сейчас пребывает в добром здравии. Как будто и не было ничего.
- Вижу, - согласилась баронесса. – Но альтер продолжает испытывать боль?
- Разумеется. Ничего страшного, немного погодя я дам ему капельку маковой настойки. А сейчас пусть поплачет, это полезно для легких.
Она вынула иглу, наложила на поврежденный пальчик повязку с ранозаживляющей мазью («К утру и синяка не останется»), запеленала юного виконта и лишь потом занялась альтером. Баронесса Костайль задумчиво наблюдала за уверенными действиями повитухи.
- Ваш метод действует безотказно, - заметила она. – Но мой гуманнее. И точнее. Во всяком случае, он позволяет спрогнозировать разделение на самых ранних сроках.
- Возможно, - осторожно согласилась сестра Петра. – Только, понимаете…
- Понимаю! Один случай – не показатель. И вы не обязаны верить мне на слово. Знаете что, сестра? У меня к вам деловое предложение. Я много хорошего слышала о вашей обители. И очень уважаю игуменью Фидору, это замечательная, неординарная личность. Я передам вам некоторое количество настойки горной плесени, а вы испытаете ее в своем госпитале. У вас же нет недостатка в роженицах, правда? Я знаю, вы помогаете неимущим. И если результат вас удовлетворит - а он удовлетворит, я уверена! – то мы попробуем внедрить новый гуманный метод повсеместно. Что скажете, сестра?
- Это было бы чудесно!
- Детали мы обговорим позже. А сейчас предлагаю вам поспешить к графу с радостным известием.
-4-
Уна Костайль собиралась тронуться в обратный путь немедленно, но граф Урмавива и слышать об этом не хотел. Вы остаетесь на весь праздник, не терпящим возражения тоном заявил он. Вы что же, хотите, чтобы меня обвинили в отсутствие гостеприимства? Хуже того – в неблагодарности?
Пришлось выдержать настоящий бой. Неотложные дела, ваше сиятельство, требующие моего присутствия. И слуги. Вы же знаете, граф, какие это ленивые твари, за ними нужен глаз да глаз. К тому же – ваш сын, граф. Ваш замечательный юный наследник. Его альтеру требуется специализированный уход, который могу обеспечить только я и только в своем приюте. Нижайше молю вашу светлость… ради сына…
А ваши лошади? Положим, вы двужильная, баронесса, не в обиду вам будет сказано. Но животным нужен отдых.
Это не лошади, милорд. Это настоящие дьяволы. Либурийская порода, и этим все сказано.
Хорошо. Но на ужин вы останетесь, это не обсуждается. Поедете утром. Надо же, черт возьми, соблюсти хоть какие-то приличия! На что это похоже – позволить слабой женщине отправиться в дорогу на ночь глядя? Позор всему роду Урмавива!
Пришлось соглашаться и благодарить за великодушие.
Хорошо, что «утро» - понятие неопределенное и растяжимое. Для кого-то оно начинается в полдень, для кого-то – с рассветом. Мое утро начнется в полночь, твердо решила Уна Костайль. И никакой граф меня не удержит. Да хоть сотня графов!
Сестра Петра тоже пришла в ужас от планов баронессы. Как это – в полночь? К чему такая спешка? И потом, где я вам ночью раздобуду кормилицу для альтера? Нет, конечно, кормилица есть, и даже не одна, на выбор. Но ведь женщина – тоже человек! Ей надо нормально выспаться, нормально собраться в дорогу. А от такой спешки запросто может молоко пропасть! И что тогда делать? В пути-то?
Не надо кормилицы, устало твердила Уна. Есть у меня кормилица, не хуже вашей Олы. Ждет в Трешнау, в гостинице. Как раз к утру доедем. Я, сестра, десять лет занимаюсь альтерами, у меня все отработано.
Хорошо, что ужин – шумный, веселый, бестолковый – не слишком затянулся.
Хорошо, что граф, пьяный не столько от вина, сколько от счастья, разомлел душой и почти не обращал внимания на окружающих. Удалось незаметно покинуть малую залу, пробраться к себе и даже вздремнуть часок.
Ровно в полночь, с последним ударом башенных часов, Уна Костайль встала, умылась, выпила чашку горячего крепкого чая и была готова к отъезду. Слуги, предупрежденные заранее, уже ждали ее за воротами.
- Мы его покормили, - сказала сестра Петра, передавая закутанного в теплое одеяло альтера баронессе. – И еще Ола два рожка сцедила. На всякий случай. Они здесь, в корзинке со льдом. Ну и припасы вам в дорожку. Я понесу, вы не беспокойтесь, ваша милость.
Уна скрипнула зубами и поблагодарила повитуху, надеясь, что голос ее звучит приветливо и доброжелательно. По черной лестнице женщины спустились во двор и, никем не замеченные, вышли за северные, малые ворота. В окне дормеза, задернутого серой шторкой, горел фонарь. Слуги, стоящие рядом, торопливо дожевывали что-то. Увидев хозяйку, возница полез на козлы, а форейтор, наскоро вытерев жирные руки о штаны, распахнул дверцу.
- Зря вы колыбельку не взяли, - озабоченно сказала сестра Петра. – Хорошая колыбелька, пригодилась бы в дороге. Устанете ведь, с младенцем на руках-то. А графу она уже и ни к чему вроде.
- Ничего, - отозвалась Уна. – Не успеем оглянуться, как наследник подрастет. Чужие дети, они быстро растут. А у меня вот, - она кивнула на походную колыбель.
Сестра Петра, поджав губы, с неодобрением посмотрела на плетеный короб, подвешенный на ремнях к крыше дормеза. Альтер, он, конечно, альтер, говорил ее вид, но все же – графский! Не гоже, как щенка, в коробке возить.
Уложив альтера в подвесную колыбель, баронесса Костайль сердечно распрощалась с сестрой Петрой (корзину с припасами пришлось взять, чтобы не расстраивать добрую монахиню), уселась в дормез и приказала:
- Трогай!
Форейтор захлопнул дверцу, ловко вспрыгнул на запятки. Возница чмокнул губами, пустил вожжами волну. Либурийские лошадки сделали шаг, дормез качнулся и тронулся в обратный путь, увозя неклейменого альтера. Сестра Петра постояла, глядя в след удаляющегося экипажа, вздохнула, перекрестилась и, зябко передернув плечами, побрела в затихающий замок.
Завтра будет трудный день, думала она. Завтра граф Урмавива официально объявит о наследнике.
-5-
Если бы сестра Петра могла проследить путь баронессы, она бы очень удивилась: экипаж с альтером, миновав Крестовый перекресток, не двинулся прямо, к Трешнау, а свернул налево, на узкую извилистую дорогу, холмами спускающуюся к Лимийскому тракту. Конечно, это сильно сокращало путь до приюта баронессы, но… как же кормилица? Которая ждет в Трешнау? Альтер или не альтер, но любой ребенок хочет есть. И нельзя же всерьез рассчитывать, что двух рожков с молоком ему хватит на весь долгий путь!
Еще больше сестра Петра удивилась бы, узнай она, какая судьба постигла эти два рожка. Пожалуй, она бы всерьез забеспокоилась насчет душевного и умственного состояния баронессы. А человек, хоть сколько-нибудь смыслящий в политике, заподозрил бы тут сговор против древнего рода Урмавива. А как еще объяснить тот факт, что баронесса, едва покинув пределы графства, приоткрыла дверцу дормеза и хладнокровно метнула рожки с молоком в густые придорожные заросли? После чего откинулась на спинку удобного мягкого дивана и задремала, укрывшись теплым пледом.
Но не было на ночной дороге ни добросердечной сестры Петры, ни искушенного знатока дворцовых интриг. А слуги баронессы Костайль уже давно ничему не удивлялись.
