ЧАСТЬ I. Десять лет назад
Предыдущие главы читать здесь:
@ZoyaKandik
Друзья, шестая глава немного превышает разрешенный размер. Сокращать не хочется, поэтому выкладываю двумя частями подряд: 6.1 и 6.2
Глава 6.1
-1-
Что такое три дня? Да ничего! Промелькнут, и не заметишь. Но для дона Тинкоса они растянулись чуть ли не на три года. Он весь извелся. Он потерял сон и аппетит, он осунулся и перестал следить за собой – так однажды он явился к завтраку в ночном колпаке, чем привел в ужас не только впечатлительную матушку Стонцу, но и повидавшего виды лакея Томаша. Таким своего благодетеля они видели впервые.
- Заняться бы вам чем-нибудь, хозяин, - вздыхал Томаш. – Что ж вы себя поедом едите? Ну, хотите, в город съездим? Супружницу вашу навестим? Деток, опять же, внуков? Они, поди, истосковались, вы же все лето тут безвылазно. Как отшельник какой, ей-богу.
В предложении лакея крылась корысть – тридцатилетний Томаш скучал по обществу. В особенности, по женскому. Но и рациональное зерно крылось тоже, и дон Тинкоса немедленно ухватился за него. Он развил бурную деятельность.
Почему окна грязные? Почему паутина по углам? Дверные ручки не надраены? Ну-ка, матушка, тряпки-швабры в руки и марш наводить чистоту! И чтоб блестело мне все!
Почему в гардеробной бардак? Почему чулки в дырках, шляпы не чищены, а сорочки не глажены? Все заштопать, выгладить, привести в порядок! И развесить все по струночке, как на параде! Лакей ты или кто? И не смей тут мне козью морду крючить, уволю!
А ты, позор моих седин, недостойный называться внуком своего деда, что зубы скалишь? Думаешь, тебе работы не найдется? Живо ставни красить! Да что ты делаешь, дурила? Сперва старую краску сними. Что значит – чем? Щетку железную видишь? Вот ею и сними. Господи, пошли мне терпения!
Домочадцы, ошеломленные приступом хозяйственности своего господина, бросились выполнять приказы, а сам дон Тинкоса, воинственно размахивая тростью, с прытью, не подходящей ни его годам, ни его телосложению, помчался к морю.
- И с обедом не опаздывать! – грозно крикнул он напоследок.
Впрочем, энергии его хватило ненадолго, очень скоро он вспотел, запыхался и сбавил темп. Годы, думал он, вытирая красное мокрое лицо, проклятые годы. А ведь совсем недавно еще был молодым. Без живота, без морщин, без хруста в коленках. А уж каким франтом наряжался! Как танцевал! Девицы млели и таяли, а молодые жены старых мужей со значением подмигивали, прикрываясь веерами.
Дон Тинкоса вспомнил одну знойную пышечку, и воспоминание доставило ему удовольствие. Ух, что они вытворяли! И в спальне, и в карете и – прости, господи, - на пленэре! Радость неожиданного отцовства, свалившаяся на пожилого супруга пышечки, оказалась для того слишком сильным потрясением, и он тихо скончался через пару лет, оставив скорбящей молодой вдове солидный капитал.
Она потом снова вышла замуж, думал дон Тинкоса. Слава богу, не за меня. В любовники ей я годился, и даже вполне, а в мужья – нет. Я был слишком молод для нее, молод и беден, а она всегда точно знала, чего хочет. Очень, очень решительная и незаурядная женщина. Кстати, жива до сих пор и, по слухам, все так же энергична. До Соррейны несколько часов пути, можно навестить ее, на правах старого друга. Интересно, удивится ли она?
… Дон Тинкоса думал о пустяках. О всякой ерунде он думал, неторопливо перебирая слегка потускневшие воспоминания. Он старательно гнал от себя мысли о главном, но получалось плохо. Совсем, если честно, не получалось.
Я ошибся. Вот сейчас я почти уверен, что допустил ошибку, составляя гороскоп виконту. Малюсенькую, крошечную, я ее даже не заметил – и мне до одури, до дрожи в руках хочется все перепроверить. Вот прямо сейчас, немедленно! Пересчитать грозный гороскоп заново, выцепить затесавшуюся туда блоху-зловредину, и с огромным облегчением заявить во всеуслышание: я – ошибся! Слышите, люди? Ваше сиятельство, вы слышите? Дон Тинкоса, знаменитый астролог, ошибся и счастлив этому!
Ноги сами понесли дона Тинкоса домой. Скорей, скорей! Ворваться в кабинет, засесть за работу! И плевать на обед. На ужин тоже плевать… на дырявые чулки, на паутину, на весь белый свет! Плевать, плевать и плевать!
Астролога трясло от возбуждения, и лишь нечеловеческим напряжением воли он заставил себя остановиться. Прижав ладонью колотящееся сердце, задыхаясь, он сел прямо на песок.
Не сегодня! - прикрикнул он на себя. Слышишь, старый неврастеник, тебе говорю – не сегодня! Может быть, завтра. Посмотрю на твое поведение. Если будешь хорошо кушать и крепко спать. Если будешь спокоен и уравновешен. Тогда – посмотрим.
Дон Тинкоса знал за собой одну особенность - в состоянии крайнего нервного напряжения астролог становился чрезвычайно мнительным. Он по сто раз проверял и перепроверял одно и то же, по сто раз доказывал себе свою правоту, и все равно продолжал сомневаться. Самый простой, наипростейший расчет превращался в непосильную задачу, в вопрос о количестве ангелов на кончике иглы. И это выматывало – до тошноты, до многодневных мигреней, до зеленых кругов перед глазами. В таком случае помогали пилюли, от которых астролог спал крепким сном и просыпался бодрым, но пилюли – увы – остались в городе.
Ничего, подмигнул себе астролог, есть еще один способ.
За ужином он приказал подать горячего пунша с гвоздикой и корицей, чем вызвал смятение кухарки и полное одобрение лакея.
- И правильно, хозяин, - сказал Томаш, разливая пунш по двум кружкам: себе поменьше, астрологу побольше. – Чего зря душу рвать? Выпьем сейчас, поговорим. Хотите, я вам на флейте сыграю?
-2-
- А это что такое?
Палец, испачканный зеленой краской, протянулся из-за плеча астролога и ткнул в крошечную точку, примостившуюся на периферии третьего квадранта гороскопа.
- Это? – рассеянно переспросил дон Тинкоса. – Это так, ерунда. Можно пренебречь.
Древние мудрецы, составившие первый гороскоп, были язычниками, политеистами, поклоняющимися целому сонму богов. И каждое светило являлось для них воплощением какого-то бога. Солнце – верховный бог, карающий и милующий, распоряжающийся судьбами всего мира и других богов, рангом пониже. Золотая Байба – покровительница материнства, Отеч – всеобщий отец, защитник рода, Венетра – любовь, Истр – ненависть…
Крошечная, едва видимая на закате звездочка воплощала собой самого младшего, самого слабого и бесполезного бога. Бесполезного настолько, что он числился по ведомству не то четвертого листочка клевера, не то полуденной тени. Звали его Йех, и зародился он от семени, которое оборонил Отеч, когда подглядывал за купающимися сестрами. Проплывающая мимо голодная рыба сочла, видимо, семя за деликатес и проглотила его. В результате чего, спустя девяносто девять лет, родила покрытого чешуей мальчишку. Отеч долго и упорно отрицал свое отцовство и ставил под сомнение божественное происхождение самозванца, над которым потешались все, кому не лень.
- Сумеешь допрыгнуть до неба и удержаться там – так и быть, признаю тебя сыном, - заявил он.
- Йех! – воскликнул мальчишка, поднатужился и прыгнул вверх. Где и повис, уцепившись за один из многочисленных пальцев Солнца – старый бог уже валился за горизонт, в постель из туч, готовясь ко сну, но остановился и придержал пальцем землю, желая знать, чем дело кончится.
- Йех, - расстроено крякнул Отеч, но слово свое сдержал. А Солнцу так понравился дерзкий мальчишка, что он оставил новоиспеченного бога при себе.
С тех пор Йех занял свое место на небосклоне, ненадолго появляясь перед самым закатом.
Никакой уважающий себя астролог не опустился бы до того, чтобы включить в свои расчеты столь незначительное светило. И дон Тинкоса не включал – абсолютно бессмысленное занятие. А почему Йех оказался отмеченным в соляре… ну, наверное, всему виной излишняя добросовестность мастера. Привык, понимаешь, все делать как следует. Так он и объяснил любопытному внуку.
- А, понятно, - закивал Алехаро. – А то я смотрю – квадрат, - испачканный палец обвел воображаемую фигуру, по углам которой сурово застыли более влиятельные звезды второго эшелона. – И круг. – Палец описал вокруг квадрата окружность, еле намеченную мелкими светилами третьего. – И этот в центре, - Алехаро ткнул в точку, символизирующую чешуйчатого божка. – А ты сам говорил – если кто в центре, то приглядеться надо. Тень бросает, говорил. Дед, а это плохо, когда тень? Или хорошо? А у меня есть?
Отвесив челюсть, знаменитый астролог вытаращился на внука. Говорите, устами младенца глаголет истина? Правильно говорите, в самую точку! Она, капризная, любит младенцев с их незамутненным взглядом, а не старых закосневших хрычей.
Дон Тинкоса смотрел на гороскоп виконта Урмавивы и отчетливо видел очертания «скреп». И недоумевал – как их вообще можно было не заметить? Это как с фривольными картинками вроде «Сколько дам купается в реке?» - увидев один раз, невозможно это опять развидеть.
- Десять монов, - сдавленно проговорил дон Тинкоса. - Нет, двадцать…нет,
тридцать! Тридцать монов и тридцать дней каникул. Завтра Томаш отвезет тебя в город. Заслужил.
От восторженного вопля каникулярия заложило уши, но астролог и не подумал одернуть внука. Он был счастлив.
-3-
«Скрепы» не такая уж редкая фигура. Иногда она встречается у влюбленных, довольно часто – у заклятых врагов, и почти всегда – у матери и ее ребенка.
«Скрепы» указывали на тонкую, почти мистическую связь между людьми, объединенными взаимными сильными чувствами, будь то великая любовь или не менее великая ненависть.
Первые «скрепы» у новорожденного виконта дон Тинкоса увидел сразу: круг из материнских светил, центром которого была Золотая Байба. Байба отбрасывала тень на область пульсации теменной чакры, и опытному астрологу это говорило о том, что младенец плод скорее разума, а не страсти. И это было хорошо – слишком сильная и жертвенная материнская любовь может плохо сказаться на развитии ребенка. Особенно мальчика. Но в случае с леди Беллиз этого не стоило опасаться – придет время, и она спокойно отойдет в сторону, уступив первенство отцу.
Но вторых «скреп» дон Тинкоса не ожидал увидеть, и поэтому позорно проморгал сей удивительный факт. И если бы не Алехаро, самый замечательный, самый лучший в мире внук… Далеко пойдет парень! И едва намеченные «скрепы» углядел, и Йеха в центре.
Дон Тинкоса гордился внуком.
Это в древности Йех заведовал четвертым листиком клевера; современная же наука доказала и экспериментально подтвердила – Йех указывает на связь альтера и владельца гороскопа. Убедившись в этом, ученые занесли информацию в анналы и выбросили ее из головы. Бесполезное знание, интересное разве что теоретикам – даже отбрасывая тень, Йех никак не влиял на судьбу гороскопируемого.
Но с наследником Урмавива дело обстояло немного сложней. Да что там «сложней» - совсем по-другому обстояло дело!
Круг сам по себе довольно сильная фигура влияния, но если в него вписан квадрат, то влияние возрастает многократно. В результате чего слабенький Йех, находящийся в центре, отбросил такую густую тень, что она легла «кругом смерти» на гороскоп виконта.
- Ложным «кругом смерти»!
Астролог погрозил пальцем невесть кому и с облегчением рассмеялся. Граф будет счастлив узнать, что его сыну ничего не угрожает. Конечно, злополучный круг закрывает собой довольно значительную часть гороскопа, и поэтому не видно, что там, внутри, происходит, какие события разворачиваются. Но это пустяки, с этим мы справимся!
Дон Тинкоса был готов к бою, и точно знал, что выиграет его.
-4-
Кай Ноланди был счастлив, и даже не пытался этого скрывать. Да и зачем? Пусть глупцы думают, что он, как все прочие, радуется рождению наследника. А то, что еще день назад он был сам не свой…
- Я думал, что маленький умрет, - признался он своему лакею, нисколько не кривя при этом душой. Истинная правда – думал. И надеялся на подобный исход, но об этом слуге знать незачем.
Слуга же совсем другими глазами смотрел на юного баронета. С удивлением смотрел, с недоверием и – с уважением. Подумать только, еще недавно единственный, а теперь несостоявшийся наследник Урмавива радуется рождению ребенка, который раз и навсегда лишил его блестящего будущего!
Переживает за него. Невероятно! Кому рассказать, не поверят!
Но факт оставался фактом – от недавней угрюмости баронета не осталось и следа, он сиял, как начищенная монета. Бесцельно шатаясь по замку, он то и дело заливался громким смехом, в котором отчетливо слышались истерические нотки, он был до крайности возбужден, и глаза его лихорадочно блестели.
Общее мнение слуг было таково – Кай Ноланди наконец-то осознал, что у его благодетеля, графа Урмавива, родился настоящий наследник, и баронет, не вынеся потрясения, сошел с ума. Попросту говоря, спятил от горя, что неудивительно. А оно вон как, оказывается!
- Меня отпустило, - объяснил Кай удивленному лакею. – Как только дон Тинкоса объявил гороскоп, я испытал невероятное облегчение. Я вдруг понял, что все будет хорошо.
И опять – ни слова лжи! Одна только правда, и ничего, кроме правды! Если не уточнять, конечно, что речь идет не о том гороскопе, который астролог объявил во всеуслышание, а о том, что он озвучил графу с глазу на глаз.
- У меня никогда не было братьев, - сказал Кай, и в голосе юноши неожиданно для него самого прозвучала горечь. – Те двое – не в счет. Они лишь терпели меня, пока отец был жив. А потом просто вышвырнули за порог. И если бы не дядя… -
Кай вдруг мечтательно улыбнулся. – Интересно, каково это – быть старшим братом?
- Скоро узнаете, ваша светлость, - еле выговорил потрясенный слуга.
Скоро об этом разговоре знала вся челядь.
- Святой, - шептались за спиной баронета, а особо впечатлительные служанки украдкой смахивали с глаз слезы умиления.
Кай старательно делал вид, что ничего не замечает. Сам того не желая, он закрутил первую в своей жизни интригу, и ему понравилось. Он по праву гордился собой.
А то ли еще будет!
***
Кай Ноланди бродил по замку, удивляясь царящей везде суматохе. Слуги носились, как в пятую точку ужаленные, парадная зала спешно приводилась в порядок, и Кай недоумевал – с чего бы то? А потом вспомнил. Сегодня ожидали с визитом барона Шмитнау, деда новорожденного виконта.
Кай не любил барона – слишком шумный, слишком бесцеремонный и… Кай поискал подходящее слово… Слишком независимый, вот! Самого герцога Лимийского ни в грош не ставит, позволяя себе прилюдно делать гнусные намеки насчет любовных пристрастий герцога. Правда, лично сам Кай при этом не присутствовал, но слухи, слухи… У них длинные языки и быстрые ноги. Кай был уверен, что они давно достигли высочайших ушей, и про себя удивлялся долготерпению герцога.
Суета раздражала. Суета мешала наслаждаться грандиозными планами, заполнившими душу и мысли баронета. К тому же сводил с ума дразнящий запах готовящихся яств, намекая на нескорый еще обед, и Кай почел за лучшее удалиться в свою комнату. Прихватив с собой кусок холодного окорока.
Усевшись на широкий подоконник, прислонившись спиной к откосу, Кай с аппетитом грыз мясо, рассеянно рассматривая двор замка. Нищета, право слово – нищета! Ни тебе фонтанов, ни тебе изысканных цветочных клумб и статуй! Одна брусчатка, голая и вытертая. Ну, колючий кустарник еще вдоль стен. Кай Ноланди презрительно хмыкнул: тоже мне, украшение! То ли дело у его высочества!
Один раз Кай побывал во дворце герцога Лимийского, и был потрясен царившей там роскошью.
Стану наследником, изменю тут все, пообещал себе юноша. Чтобы не хуже, чем у герцога. И даже лучше! Деньги? Ничего, деньги найдутся! Если хорошенько тряхнуть кое-кого за жирное брюхо. И я тряхну! Ух, как я тряхну этого ворюгу-управляющего! Он у меня без штанов останется, наглый жирный боров! Посмел завить, что у него нет лишних денег для меня. Хам! Наглец! На новую пушку у него, значит, деньги есть, а на новое платье для родного племянника графа – нет!
Ничего, скоро все изменится. И всего-то десять лет надо потерпеть. Через десять лет граф будет совсем старый, он вряд ли решится родить еще одного наследника, отойдет от дел, и вот тут-то я развернусь! Так развернусь, чертям станет тошно!
Погруженный в приятные размышления, Кай не сразу осознал легкое беспокойство, острым коготком царапнувшее душу. И удивился – с чего бы то?
Что произошло? Вроде бы ничего не изменилось: все так же хлопочут слуги, кто-то катит бочки с вином, кто-то разгружает возы с припасами… потный, растерзанный управляющий торгуется с пеной у рта, а щуплый мужичок с хитрой физиономией топчется у телеги и, судя по всему, не намерен уступать.
Ничего не изменилось. Ни-че-го! Тогда откуда беспокойство? Тревога даже? Кай подался вправо, прижался лицом к стеклу, скосился налево, стараясь охватить взглядом весь двор.
Так вот оно в чем дело!
Малый экипаж Тинкоса! Верх откинут, и видно, что там никого нет; слуга, не распрягая лошадь, прилаживает ей на шею торбу с овсом… Понятно, что астролог приехал совсем недавно, и вряд ли собирается надолго задержаться.
Кай Ноланди вихрем сорвался с подоконника.
Я должен это слышать, твердил он, изо всех сил стараясь не бежать, чтобы не привлекать к себе внимания. Должен! Должен! Дон Тинкоса приехал не просто так, он привез новости, они касаются моего сволочного братца, а, значит, и меня лично!
Кай ни на секунду не задумался, куда направился Тинкоса. Конечно, в оружейную! Трудно выбрать лучшее место для приватного разговора, особенно когда замок кишит людьми.
Кай миновал половину витка лестницы, ведущей на третий этаж, как вдруг замер, словно громом пораженный. Там, наверху, на последней ступеньке, привалившись плечом к стене и вытянув ноги, сидел Дижак. Рядом с ним стояла оловянная кружка.
Попался! – мелькнула паническая мысль. Вот сейчас Дижак поднимет голову, поманит меня пальцем (этот грубиян никогда не отличался хорошими манерами!) и спросит: а какого черта, милостивый государь, вы тут делаете? Подслушиваете? Подглядываете? И что отвечать? Что просто мимо шел? Очень умно! Куда здесь можно идти «мимо»? Только в оружейную, да-с…
Но Дижак не шевелился. Да он спит! – с изумлением подумал Кай. Точно! Напился и уснул, где свалился, свинья!
То, что ранее ничего подобного за Дижаком не водилось, баронета не смутило. Все, знаете ли, случается впервые!
На цыпочках, стараясь не дышать, Кай Ноланди спустился с лестницы. Пронесло! Слава тебе, господи, пронесло! Не заметил. Не услышал, не проснулся. И это очень хорошо!
А вот что не удалось услышать разговор графа с астрологом, это плохо.
