Предыдущие главы читать здесь:
https://pikabu.ru/@ZoyaKandik
-23-
Небольшой зал Совета, выполненный в виде полукруглого амфитеатра, постепенно заполнялся народом. В основном это были гуманоиды разных рас, но и другие таксоны присутствовали: профессор Килликан увидел двух киноидов, группу ярких ящероподобных тархонов и одного «призрака».
Что он здесь делает? - с тревогой подумал Килликан, разглядывая аморфное полупрозрачное нечто, колышущееся над сиденьем. Мало того, что «призрак» не гуманоид и поэтому ни черта не понимает в эстетике человеческого тела, у него и тела-то никакого нет! Никакой структуры, ни белковой, ни кремниевой, одни поля… или волны? Профессор не слишком разбирался в науке.
Словно опровергая его мнение, «призрак» сконденсировался, уплотнился, и через мгновение профессор Килликан имел счастье любоваться точной копией себя. Копия смотрела на оригинал и сочувственно улыбалась. Если это намек, с неудовольствием подумал Килликан, то я его решительно не понимаю.
Тревога Килликана имела под собой основание. «Призраки» считались специалистами по этике, все разумные расы признавали их авторитет и приглашали в качестве экспертов в особо сложных случаях. Если речь, например, шла о жизни и смерти или дело касалось судьбы целой расы.
Но ведь это обыкновенные студенческие работы, подумал Килликан. Что в них может быть такого, что потребовалось мнение «призрака»? И, главное, при чем тут я? Скоро узнаю, вздохнул Килликан, и мысль эта не прибавила ему оптимизма. Он понимал, что его пригласили не просто так, а из-за какого-то из его студентов, и даже догадывался, из-за какого именно.
Последним в зал Совета вошел мэтр Бертоз. Заняв свободное место в самом верхнем ряду, он встретился глазами с Килликаном и хмуро кивнул в знак приветствия. Вид у Бертоза был весьма решительный, словно он готовился к тяжелой схватке и был настроен идти до конца. А этот-то что тут делает? – изумился Килликан. Он не преподаватель, не предиктор, он всего лишь психокинетик, пусть даже гениальный. За каким чертом понадобилось его присутствие здесь, в зале Совета? Ситуация все меньше и меньше нравилась ему.
Вообще-то, никакого «здесь» на самом деле не было. И участники Совета могли в данный момент находиться где угодно: у себя дома, на пляже, в кабинете или даже за несколько парсеков от университета, у черта на куличиках. А ступеньки-сиденья, грубая каменная кладка стен, чадящие факелы, отбрасывающие мрачные тени на сводчатый потолок, все это являлось интерактивным воплощением фантазии самого профессора. Ему нравился такой стиль. Знакомые посмеивались над чудачеством Килликана, но беззлобно, и у многих в списках абонентов он значился как «Рыцарь». Старый рыцарь, благородный рыцарь, последний рыцарь… Жену это обижало, а самому Килликану нравилось. Несколько лет назад он даже взял пару уроков боя на мечах, но трусливо сбежал с тренировки, справедливо рассудив, что в деле преподавания знания и богатый опыт вполне заменяют меч.
Председатель Совета – незнакомый Килликану пожилой гуманоид из системы Косы – встал и поднял руку, призывая к вниманию.
- Приветствую вас, коллеги и приглашенные гости, - звучным чистым голосом произнес он. – На повестке дня сегодня двадцать семь выпускных работ факультета гуманоидной психокинетики. Пожалуйста, ознакомьтесь со списком.
Косец взмахнул рукой, и тут же в воздухе возник и с шелестом развернулся свиток – двадцать семь фамилий, выписанных четким каллиграфическим почерком. В алфавитном порядке, отметил Килликан, и этот факт немного его успокоил. Во всяком случае, имя Густлана Хиза никак не было выделено.
Конечно, мальчик совершил проступок и достоин наказания… и он, Килликан, тоже, поскольку несет всю полноту ответственности за действия своих учеников. Надерут уши, с облегчением подумал профессор. Публично. Влепят выговор, может даже с занесением. Плевать, отмахнулся он, как-нибудь переживу. В первый раз, что ли?
- Начнем, как всегда, с третьей категории.
Двадцать четыре фамилии из списка подсветились зеленым, и Килликан понимающе кивнул: до девяносто девяти процентов всех выпускных работ относились именно к этой категории. И это означало, что предикторы поработали на славу, что студенты не оплошали, что модификанты в своем новом облике никак не повлияют на историю своих планет, и, значит, не требуется никакой коррекции. Можно со спокойной душой предоставить модификанта его судьбе.
Доклады кураторов по двадцати четырем делам не заняли много времени, голосования не требовалось, и очень скоро председатель объявил, что вышеперечисленные выпускники допускаются к защите дипломов. Двадцать четыре фамилии исчезли со свитка.
Юнгас будет не слишком рад, мельком подумал профессор Килликан. Попасть в третью категорию – какой удар по самолюбию этого гордеца! Впрочем, он об этом не узнает. И никто ничего не узнает, ни про себя, ни про товарищей – все, что касается действий предиктората, строжайше засекречено.
- Вторая категория!
Профессор Килликан удивился. Профессор Килликан не поверил своим глазам. Он несколько раз моргнул, но ничего не изменилось: из трех оставшихся фамилий зеленым было подсвечено только две. Третья оставалась неактивной.
Густ. Густлан Хиз.
Он что, попал в первую категорию? Из-за такого пустяка, как самовольная смена объекта? Да как такое может быть?
- Какого черта? – вырвалось у Килликана, но его возглас утонул в гуле голосов – члены Совета были удивлены не меньше профессора. Правда, не все – кое для кого наличие первой категории не явилось новостью. В том числе и для Бертоза, отметил профессор Килликан. Вон сидит, мрачный, катает желваки на скулах. Он что, знал заранее? Догадывался?
Нечасто Совету приходилось сталкиваться с первой категорией, и каждый случай был своего рода сенсацией, требующей самого тщательного расследования.
- Вторая категория! – Косец повысил и без того громкий голос, без всякого напряжения перекрыв удивленный гул. – Коллеги, прошу тишины! Заседание продолжается. Вашему вниманию предлагается работа Амелин Шортех «Верный рыцарь».
Потом, приказал себе Килликан, все потом. Выкинь Густа из головы, до него еще дойдет очередь. А сейчас надо сосредоточиться на Амелин. Надо же, вторая категория! От нее я этого никак не ожидал. Такая всегда скромная, такая послушная девочка. Что же она такого натворила, что ее модификант требует обязательной коррекции?
Председатель взмахнул пультом, гася затихающий ропот, и на подиуме возникли две голограммы. Две модели – исходная и модифицированная. Рослый мускулистый красавец напротив страшного сморщенного карлика.
Девочка постаралась на совесть, с гордостью подумал Килликан, любуясь рыцарем. А ведь ей пришлось нелегко, совсем нелегко. Гипофиз, тимус, таламический комплекс… Железы вообще трудно поддаются модификации, то и дело норовят, подлые, пойти в разнос. Но девочка справилась отлично. И финальная фиксация выше всяческих похвал.
Профессор Килликан по праву гордился своей студенткой. И искренне не понимал, почему ее работу отнесли ко второй категории.
- Коллега Абдор, прошу с докладом.
Высокий худой косец, сорасец председателя, поднялся со своего места и, подчиняясь программе визуализации, спустился вниз. Встал рядом с моделями.
- Дело, в общем-то, простое, - неторопливо заговорил он. – Всем нам хорошо известно, что модификанты часто влюбляются в своих… э-э-э… творцов. Это случается сплошь и рядом и не зависит от пола и возраста модели. Обычно подобная влюбленность не требует специального внимания… но не в этом случае. Дело в том, что студентка Шортех была несколько неосторожна в своих высказываниях. Контраст между реальностью нашего мира и ранним средневековьем мира модификанта оказался слишком велик, и девочка испытала сильное потрясение. Своего рода цивилизационный шок, только наоборот. И разболталась. Она очень подробно и очень эмоционально делилась воспоминаниями со своей моделью, в результате чего рыцарь влюбился не столько в свою прекрасную даму, сколько в ее идеальный - по его меркам! - мир. Для него это было настоящим царствием божьим, и бедняга вообразил, что обязан воплотить его на своей планете. Он провозгласил себя посланцем бога и в данный момент собирает под свою руку войско, чтобы свергнуть тиранию местных владык. Что, разумеется, приведет к большим человеческим жертвам.
- И у него может получиться? – недоверчиво спросил кто-то. – Ведь он просто безродный одиночка. А раннее средневековье, насколько я помню, это эпоха титулов.
- У него может получиться, - кивнул коллега Абдор. – С вероятностью более восьмидесяти процентов государству грозит кровавая резня. Дело в легенде. Обитатели планеты очень религиозны, истово верят в пророчества и чудеса. Нам казалось логичным и естественным, если модификант отправится в паломничество по святым местам, чтобы вымолить себе здоровье и нормальную внешность. Случается чудо, модификанта объявляют святым или что-то вроде этого… и, если бы не несдержанность студентки Шортех, тем бы дело и кончилось.
- То есть с себя вы ответственность снимаете? – ехидно спросила сидящая в первом ряду старуха. Судя по бронзовому цвету морщинистой кожи, уроженка Тайпы.
Как же ее? Мирота? Минота? Профессор Килликан напряг память. Мийота! Айза Мийота, член-корреспондент Галактической Академии Всемирной Истории. Вдруг подумалось: интересно, она из принципа не проходит курса омоложения? Или просто исчерпала возможности своего организма?
- Разумеется, - невозмутимо отозвался Абдор. – Прогнозируя ситуацию, мы рассчитывали, что все студенты прошли соответствующий инструктаж и понимают, что такое дисциплина. Мы не ожидали, что психотип студентки Шортех будет столь радикально отличаться от характеристики, выданной университетом. Мы, советник Мийота, занимаемся, как вам известно, аборигенами. А современники… - Абдор величественно пожал плечами. – Это не в нашей компетенции.
- И все же, - ласково спросила Мийота. – Кто, по вашему мнению, виноват в случившемся?
- Кто угодно, но только не мы, - с достоинством ответил Абдор. – Не собираюсь называть никаких имен, но студентка Шортех пять лет училась в университете. Разве у нее не было преподавателей? Разве не обязаны они были объяснить девочке элементарные вещи? Она не имела права давать своей модели информации больше, чем это подразумевалось легендой.
- Па-азвольте! – сердито закричал профессор Килликан, подаваясь вперед. И не услышал своего голоса. Точнее, услышал, но в своем кабинете, где и находился. А вот в зале Совета его слова не прозвучали, только загорелся над его головой красный предупреждающий огонек, да председатель, обернувшись к Килликану, погрозил пальцем.
- Что за ерунда?
Килликан сунулся в настройки. Он плохо разбирался в софте, все делала его внучка и конечно, засранка малолетняя, не упустила возможности подшутить над дедулей с его любовью к замшелой старине. Пришлось открыть великое множество окованных медью сундуков, прежде чем он добрался до кнопки громкости. Охотничий рог оказался перечеркнут. Раздраженно сопя, Килликан ткнул в него пальцем, но ничего не произошло, значок оставался неактивным, лишая профессора возможности участвовать в дискуссии.
Килликан растерялся. Гуманитарий до мозга костей, он всегда терялся, когда сталкивался с техническими проблемами. Шепотом чертыхаясь, он полез в карман за коммуникатором, чтобы позвонить внучке, и вдруг остановился, осененный внезапной догадкой.
Его заблокировали! Ну, конечно! Да, его пригласили… но права голоса ему никто не давал. Задать вопрос, высказать свое мнение, оправдаться, в конце концов, он сможет не раньше, чем ему это позволят.
У профессора Килликана от гнева потемнело в глазах. С ним, уважаемым человеком, взрослым разумным существом, обращаются как с пустоголовым безответственным юнцом? Неслыханная наглость! Небывалое унижение!
Первым порывом Килликана было послать всех куда подальше и выключить конференцию, но он вовремя одумался – там, в зале Предикторского Совета (подлецы! ах, какие подлецы!) сейчас решались судьбы двух его студентов, и он просто не имел права самоустраниться, как бы ни топтались по его гордости.
Профессор Килликан скрипнул зубами и заставил себя вернуться к Совету.
А там советник Мийота делала из коллеги Абдора котлету. Фарш она из него делала, молекулярную биомассу, к удовольствию многих присутствующих.
Значит, кто угодно виноват, что полевые агенты прошляпили раскол правящей элиты и нарастание религиозной истерии среди народных масс на родине модификанта? Значит, кто угодно виноват в том, что коллега Абдор – между прочим, предиктор С-класса! – не сумел рассчитать степень лабильности психики модификанта при нарастании внешнего давления, вплоть до критического? А ведь для этого надо было всего лишь воспользоваться уравнением Хогмальда, известного каждому школяру. И, наверное, именно профессор Килликан виноват в том, что коллега Абдор плохо учился в свое время? Как и в том, что многоуважаемый коллега с излишней поспешностью покинул планету, не дожидаясь стабилизации объекта после его финальной фиксации? Что говорите? Критическая ситуация? Угрожающая в том числе и вам лично? Я не циничная стерва, как многие обо мне думают, и, поверьте, известие о вашей гибели меня бы ничуть не обрадовало. Но в сложившейся ситуации любой профессионал на вашем месте просто не допустил бы финальной фиксации образа. Да, даже ценой потери диплома. Но вы этого не сделали, уважаемый коллега Абдор, и теперь мы имеем то, что имеем.
- И вообще, обладай мы полной информации с самого начала, мы бы подобрали Шортех другой объект, - жестко закончила советник Мийота. – С высокой долей вероятности кровавая каша все равно бы заварилась… но она заварилась бы без нас! И я повторяю свой вопрос – кто в этом виноват, Абдор?
Абдор был жалок. Абдор был растоптан и унижен, что доставило огромное удовольствие профессору Килликану. А вот не надо валить с больной головы на здоровую, злорадно подумал он. Ишь, чего выдумал – студентов мы плохо воспитываем! Хорошо воспитываем, как надо! Но девочка психокинетик, а все психокинетики чрезвычайно чувствительны к эмоциональному фону своих моделей. Можно сказать, зависят от него. И если у вашего объекта крыша поехала, то на девочке это просто не могло не сказаться. Я еще в дисциплинарную комиссию подам, мысленно пригрозил Килликан. За угрозу психическому здоровью Амелин.
- Резюмирую, - подвел итог председатель. – Диплом Амелин Шортех допускается к защите. Дело коллеги Абдора передается в дисциплинарную комиссию, поскольку в результате его неквалифицированных действий жизнь и психическое здоровье госпожи Шортех подверглось потенциальной опасности.
На Абдора было страшно смотреть. Лицо у него застыло в страдальческой гримасе, он встал и, пошатываясь, побрел из зала, сопровождаемый сочувственным молчанием. На пороге он остановился, схватил себя рукой за горло. Килликан отвел глаза, ему было неловко.
- Вернемся к модели, коллеги. Как мы могли убедиться, она требует серьезной коррекции. Ваши предложения?
- Снять финальную фиксацию? – предложил кто-то. – Запустить возвратный механизм? Типа святой рыцарь чем-то разгневал бога, и тот лишил его милости.
- Что скажете, мэтр Бертоз? - спросил председатель, и в голосе его прозвучало неподдельное уважение. Несомненно, он был большим поклонником творчества мэтра.
Так вот зачем его позвали, подумал Килликан. Бертоз встал, коротко поклонился Совету.
- По просьбе советника Салунка (короткий кивок в сторону председателя), я тщательно исследовал модель «Верный рыцарь». И со всей ответственностью утверждаю, что финальная фиксация проведена безупречно. Снять ее невозможно.
- Нет, погодите, - вскинулся невысокий плотный старичок, судя по всему – человек. – Что вы нам голову морочите? Я, знаете ли, бывал в университете. И видел эти ваши модели… страх господень, если честно, но не об этом речь… Они же как-то возвращаются в свой истинный облик? Или так и остаются ожившими кошмарами? Вы что, сумасшедших в модели набираете? Извращенцев?
Волна веселья прокатилась по залу, и старичок грозно насупился. Похоже, он один не знал, что происходит с моделями, когда в них отпадает надобность. Нет, не один – еще по меньшей мере десяток лиц выражали неподдельный интерес.
- А вот мы сейчас спросим профессора Килликана, он нам все доступно объяснит, - ласково предложил председатель Салунк. – Прошу вас, профессор.
Килликан взглянул на охотничий рог – тот игриво подмигивал зеленым. Мол, говори, пока дозволено. Килликан откашлялся.
- Уважаемые… э-э-э… коллеги… («Советники», - поправили его). Да, простите… Уважаемые советники… Дело в том, что…
Какого черта я мнусь? – вдруг разозлился Килликан. Я им кто, мальчик? Я – уважаемый человек, профессор, между прочим! Он встал, сурово оглядел притихшую аудиторию и, заложив руки за спину, принялся прохаживаться по кабинету, как частенько делал, читая лекции.
- Итак, существуют два метода модификации моделей. Без финальной фиксации и с финальной фиксацией. Первым способом пользуются на первых курсах (извините за тавтологию, мысленно прибавил Килликан, но вслух говорить этого не стал. Еще чего!). В этом случае модель, лишенная психокинетического воздействия, в самые короткие сроки – от одного до трех дней – возвращается на свой базовый уровень. Без всяких последствий для себя. Второй способ разрешен студентам пятого, выпускного курса… собственно, этот курс целиком посвящен финальной фиксации, студенты нарабатывают опыт, оттачивают навыки… Правильно зафиксированный модификант теряет способности к спонтанному рефиксированию, и для возвращение к первичному облику ему требуется помощь. Это называется обратная ступенчатая модификация – студенты шаг за шагом отменяют сделанные ими изменения. Поскольку этот процесс невозможен без добровольного согласия модификанта, – помните, что психокинетики крайне чувствительны к эмоциям модели? – то применяется так называемая отрицательная модификация. Иными словами, моделей сознательно уродуют… разумеется, полностью обратимо, просто для того, чтобы создать им стимул к возвращению в свой природный облик.
- И какие уродства они создают, эти ваши студенты? – полюбопытствовал кто-то.
Профессор Килликан открыл было рот, чтобы дать гневную отповедь бесцеремонной особе, но его опередил мэтр Бертоз.
- Разные, - сказал он, сладко жмурясь от воспоминаний. – Самые разные. У кого на что фантазии хватает. Можно отрастить лишнюю конечность или голову. Это будет не действующая конечность и безмозглая голова, но впечатление производит сильное. Хотя чаще всего, конечно, довольствуются банальным старением. Оно требует меньше усилий и гарантирует желание модификанта помолодеть.
- Ого! – весело сказала миниатюрная женщина, похожая на эльфа. – Ничего себе они там развлекаются!
Зал грохнул смехом, и даже председатель не удержался от улыбки.
- Но я очень сомневаюсь, что наш модификант добровольно согласится на это! – повысив голос, упрямо закончил Килликан.
Советник Салунк снова стал серьезным.
- Это так, - кивнул он. – Добровольно наш рыцарь на это не пойдет. Но оставить все, как есть, мы не имеем права. Советник Мийота абсолютно права – психотип будущего модификанта был рассчитан с грубейшими ошибками. Святой или нет, но он лидер самой высшей пробы. Затяжная кровопролитная война неизбежна, раздробленные княжества ослабеют, а их остатки растопчут орды свирепых варваров с дубинами. Цивилизации, в том виде, в котором мы ее знаем, придет конец, местное человечество будет отброшено на тысячи лет в своем развитии. И это будет целиком и полностью наша вина. Что ж, мы совершили ошибку, нам ее и исправлять.
Кому он это все говорит? - подумал Килликан, с недоумением разглядывая сидящих в зале. Лица советников выражали терпеливую скуку, словно их вынудили выслушивать прописные истины, и только вежливость не позволяет им прервать зануду.
- Итак, ваши предложения коллеги?
Так это он мне! Я единственный здесь, кто нуждается в подобной исторической справке. Вот мне ее и дали, разжевали и в рот положили. Причем сделали это максимально деликатно, как бы между прочим напомнив мне то, что я знал, но слегка подзабыл. Что ж, будем надеяться, что и возникшую проблему они разрешат с таким же изяществом.
Килликану стало интересно, и он прибавил звук.
А советники, между тем, не торопились с предложениями. Они мялись, переглядывались, шушукались о чем-то в зарешеченных стрельчатых окошках приват-чатов. Да что это они? – удивился Килликан. Есть же очень простой, много раз апробированный метод… хотя, откуда им знать? Они же не психокинетики, они всего лишь предикторы, самые обычные аналитики, занимающиеся прогнозированием. Он посмотрел на Бертоза – мэтр сидел с отрешенным видом и явно не горел желанием просветить Совет.
Ну, так я сам это сделаю, решил Килликан. И машинально взглянул на сундук с охотничьим рогом. Ну, так и есть! Опять отключили!
Оказывается, к унизительному манипулированию можно привыкнуть. Килликан откинулся в удобном эргономическом кресле, скрестил руки на груди, криво ухмыльнулся. Вы отвели мне роль наблюдателя? Что ж, буду наблюдать.
- Полагаю, вариант с физическим устранением модификанта мы рассматривать не будем? – спросил кто-то.
- Совершенно верно, - кивнул председатель Салунк. – Хотя бы потому, что это бессмысленно – мертвый, он станет еще полезнее для своих единомышленников. Еще раз отмечу, что раскол в обществе назревает давно, религиозный фанатизм зашкаливает… идея праведной мести бросит в кровавую мясорубку даже самых осторожных и умеренных… Кстати, эвакуация модификанта с планеты тоже не принесет результата. Скорее всего, его посчитают взятым живым на небо… найдутся свидетели, они всегда находятся… а небесный покровитель, причем вышедший, так сказать, из народа, слишком значительная величина, чтобы ею можно было пренебречь…Коллеги, единственный выход – это дискредитировать нашего «святого». Это сразу снизит накал страстей на несколько порядков… войну, разумеется, это не отменит, война будет, но уже не приведет к таким ужасающим результатам. И нам с вами необходимо найти приемлемый способ дискредитации.
- Может, устроить ему свидание с какой-нибудь любвеобильной красоткой? – предложила похожая на эльфа женщина, плотоядно разглядывая великолепную фигуру рыцаря. Судя по выражению ее лица, она и сама была не прочь выступить в роли соблазнительницы. – Как у них там с целибатом?
- С целибатом у них все хорошо, - с сожалением ответил Салунк. – В смысле, его нет. Каждый мужчина, не оставивший потомства, попадает в ад. Это касается не только мирян, но и монахов, отшельников и святых всех мастей.
- Жаль, - разочарованно протянула "эльфийка".
- Моя знать, - подал голос риддиец, с головой закутанный в черно-белый плащ. – Есть хороший способ – неправда есть сказать. Сильный неправда.
Шамшур? Килликан дал увеличение, пригляделся. Нет, вроде не он. Или все-таки он? Килликан, к своему стыду, плохо различал риддийцев, что не раз приводило к конфузам.
- Вы имеете в виду ложные слухи? – заинтересовался старичок. – Грязные сплетни?
- Грязь, - кивнул риддиец. – Очень много грязь. Мы уметь, как. Мы научить есть.
- Мы не сомневаемся в ваших талантах, коллега Фефлит, - показалось Килликану, или в тоне председателя прозвучала скрытая ирония? – Идея, действительно, хорошая… и местные сами пришли к ней. Пропаганда… точнее, контрпропаганда идет полным ходом, но, к сожалению, не работает. Выражаясь поэтически, к нашему рыцарю никакая грязь не прилипает.
- Дикари, - пренебрежительно заметил риддиец. – Не знать как. Талант без.
Дайте мне волю, говорил его вид, дайте мне развернуться, и от репутации вашего модификанта даже мокрого места не останется.
Тут слово взяла советник Мийота.
Слишком много болтовни, объявила она. Мы переливаем из пустого в порожнее, а между тем решение лежит на поверхности. Обратная модификация – вот единственно верное решение в данной ситуации! И не надо мне говорить, что она невозможна, я знаю, что это не так. И мэтр Бертоз тоже знает, не правда ли, мэтр? Это же совсем несложно, если подключить к операции гипнолога. Желательно с опытом работы в полевых условиях. Как это уже было двадцать семь лет назад. Ведь так, мэтр?
«Так!» - очень довольный, кивнул профессор Килликан. Он понятия не имел, что там произошло двадцать семь лет назад, но гипнологи были незаменимы в тех редких случаях, когда модификант был категорически против возвращения к прежнему облику. Гипнолог лишал бунтовщика воли, и психокинетик запускал рефиксацию. Три-четыре дня, максимум неделя, и все заканчивалось. Вот так, просто и без затей.
Не просто, поправил себя Килликан, совсем не просто. Немногие психокинетики могут работать с обезволенным человеком, буквально единицы. Реакция модели на воздействие – это не каприз художника. Это опора, это твердь, лиши психокинетика этой опоры, и он будет беспомощно барахтаться, как неопытный космический турист в невесомости. Нет, друзья мои, модифицировать обезволенного могут лишь такие гении, как Бертоз!
Я бы, например, не взялся, вздохнул Килликан. Он не обольщался насчет своих скромных возможностей.
Внезапно он осознал, что в зале Совета стоит тишина. Все смотрели на мэтра Бертоза, а тот изучал свои сжатые кулаки с таким вниманием, словно впервые их увидел, и увиденное ему не слишком нравится.
- Гм, - сказал председатель Салунк, когда молчание стало совсем уже невыносимым. Бертоз поднял голову и обвел присутствующих тяжелым взглядом.
- Двадцать семь лет назад мой учитель Ребеске уступил просьбе Совета… очень настоятельной просьбе, я бы сказал. – Голос Бертоза звучал равнодушно и невыразительно – так могло разговаривать информационное табло с расписанием занятий. – Исправить просчет аналитиков? Он не видел в этом ничего плохого, обычная работа. И он ее выполнил. А потом случайно узнал, что этот человек… о, простите – модификант, подвергшийся рефиксации! Так вот, он покончил с собой. Надо ли объяснять, почему? По глазам вижу, что не надо, и это очень хорошо. А мой учитель испытал такое потрясение, с каким не смогли справиться лучшие психологи. Коллапс личности, слышали о таком? Он винил себя в смерти этого несчастного, лично себя! Он бросил все – работу, учеников, семью, он удалился в самоизгнание и умер там, мучаясь от отвращения к себе. До самого последнего дня – мучаясь!
Бертоз встал, обвел притихших советников взглядом.
- Ситуация повторилась. И теперь вы предлагаете мне стать убийцей? Мне? Вот вам! – Взбешенный Бертоз, не стесняясь женщин, сделал неприличный жест. – Вот! Это ваша вина, это вы убийцы! И живите теперь с этим!
В зале повисла опасная звенящая тишина, а через секунду взорвалась многоголосым возмущенным воплем. Профессор Килликан подпрыгнул от неожиданного акустического удара. Сморщившись, он выключил звук и перевел дух.
Ну, надо же, подумал он. Нет, ну, надо же…
Он впервые присутствовал на совете предикторов, и даже не представлял, какие страсти могут бушевать здесь. Ему казалось: ну, собрались аналитики, тихие безобидные теоретики; ну, копаются в своих исторических аналогиях, пытаясь изобрести формулу идеального общества. Все тихо, мирно, прилично. И вдруг – такое!
В абсолютной тишине, нарушаемой лишь дыханием самого Килликана, бесновались советники. Они беззвучно разевали рты, они размахивали руками и потрясали кулаками, они вертелись, скакали и прыгали, и были сейчас похожи на стаю диких возбужденных обезьян.
Завороженный невероятным зрелищем, профессор не сразу сообразил, что советник Салунк что-то вещает. Килликан поспешно прибавил звук.
- … ни в коем случае! Эта трагедия не должна повториться! И мы этого не допустим, можете быть уверены! Как только стало ясно, что ошибка коллеги Абдора критична и влечет за собой невероятно разрушительные последствия, мы обратились к нашему уважаемому коллеге, специалисту по этике.
Все посмотрели на «призрака». Тот на секунду уплотнился и вежливо колыхнулся в ответ.
- Предложенное решение не является идеальным, разумеется, но оно хотя бы минимизирует негативные последствия для исполнителя. Другими словами, его совесть будет чиста – модификант останется жив.
- Благодарю, что позаботились о моей совести, - криво ухмыльнулся Бертоз. – И что вы предлагаете?
- Старение. Просто старение и ничего больше. Стремительное, с нелинейным ускорением по времени. За несколько дней наш прекрасный рыцарь превратится в седого морщинистого старика, и на этом его влияние прекратится. Кумир окажется повержен, и армия, лишившись идейного вдохновителя, разойдется по домам.
- Только из-за того, что он внезапно состарится? – недоверчиво спросила «эльфийка». – Нет, я понимаю, что такое необычное явление вызовет вопросы. Но разве этого достаточно, чтобы пошатнуть его авторитет?
- Представьте себе! Дело в том, что у аборигенов существует легенда о ложном святом. Некий мудрец вычислил слово, дающее власть над местным аналогом дьявола. И потребовал для себя вечную жизнь и молодость, чтобы, так сказать, без помех заниматься накоплением знаний. Увы, мудрецу этого показалось мало, со временем он возжаждал власти. И тоже получил ее. Затем он объявил себя живым богом на земле и принялся перестраивать общество по своему вкусу. Мудрец успел натворить немало дел, прежде чем на его подвиги обратил внимание господь бог. Дальше все понятно – желая примерно наказать гордеца, бог сорвал с него личину ложной молодости. На глазах тысяч свидетелей прекрасный юноша превратился в старика и умер. Даже прах его рассыпался… Разумеется, нам не нужна смерть нашего рыцаря, пусть живет, но живет – стариком. Бодрым, здоровым, ни на что не влияющим стариком. Что вы на это скажете, мэтр Бертоз?
Бертоз думал, завесив глаза густыми бровями. Советники терпеливо ждали. Наконец Бертоз пошевелился и вздохнул.
- Что ж, - неохотно сказал он. – Если так… если другого выхода нет…
- Мы немедленно начнем готовить операцию, - с огромным облегчением сказал председатель Салунк.
