Сообщество - Авторские истории

Авторские истории

40 227 постов 28 272 подписчика

Популярные теги в сообществе:

7

Переводчик Петербуруского. Про вокзалы и поезда

Утром дождь переставил буквы на афишах так усердно, что слово «вокзалы» на главной тумбе стало «вокщалы» - и, надо признать, им это было к лицу. Новая «щ» стояла как мягкий зубец на рельсе, где скорое «сейчас» переходит в бережное «ещё чуть-чуть».

Два главных вокзала города - тот, что смотрит на уездные поля, и тот, что держит море под боком, - сошлись у табло, как два усталых брата, и принялись делить поезда. Не со зла, просто у каждого накопилась своя робость.

- Возьми ты скорые и деловые, - предложил Балтийский. - У меня от запаха соли люди и так промокают ожиданием.

- А ты тогда забирай возвращенцев, - пожимал плечами Московский. - У меня от них в кассах теплеет, и расписание плывёт.

Слова их толкались, как чемоданы в узком проходе. Поезда замерли на путях, смущённо мигая огнями. Пассажиры метались между перронами, теряя не время, а направление.

На площадь вышел человек, в чьих глазах отражаются чужие окна. Он посмотрел на это столпоездотворение, достал из кармана небольшой веер, и стал раздувать воздух между спорящими. Вокзалы почтительно замолчали.

- Так. Вопрос не в путях, а в том, кто и что бережёт, - сказал человек. – Давайте-ка голубчики меняться. Вокзалам - сдать по щепотке «мне положено». Пассажирам - по крупице «успею всё».

Пассажиры молча ссыпали в общую банку свои «всё» - из них потом, как известно, плетут кружевные паузы для чайных. Вокзалы нехотя вынули из своих табло по одному медному важничанью. Дождь, довольный, подчеркнул небо мягким «можно».

- Теперь эталонный поезд, - объявил человек.

В первом вагоне ехали «Прощания» - шуршали билетами без обратной стороны.

Во втором - «Встретились Наконец» - сидели так близко, что говорили тише объявлений.

В третьем - «Переезд по Работе» - ноутбук к колену, колено к тоске.

В хвосте - багажный вагон «Не пригодилось, но дорого» - лёгкий только с виду.

И стало ясно: один вокзал отныне будет хранителем уходов, а второй - хранителем возвращений. Купе «Тишина» научилось делить пополам. А багаж «Не пригодилось» добровольно уходил на переработку в белые билеты «до дома».

- Возражения? - вежливо спросил громкоговоритель.

- Мне бы хоть иногда - полдень без спешки, - попросил Московский.

- А мне - полночь без страха, - вздохнул Балтийский.

- Согласовано, - ответил Петербуржец, и трамвай на площади согласно звякнул дважды.

И тогда началось самое главное: распределение. Вокзалы перебросили друг другу подвижное тире - мостик между «прибывает» и «отправляется». Город настраивался.

Поезд «Прощания».

- Этот - к Балтийскому, - решила бронзовая дама, чей взгляд доставал до самой площади. - Вода умеет хранить слёзы без шума. Но на платформе - обязательная пауза. Прикладывать стеклянную линеечку к табличке «Посадка окончена», чтобы те, кто опоздал к словам, успели догнать их глазами.

Поезд «Встретились Наконец».

- К Московскому, - прошелестел дождь. - Там пахнет хлебом и полями - к теплу привыкаешь быстрее.

Поезд «Переезд по Работе».

- В совместном попечении, - решила Собака с железным тире. - Утренние вагоны - к полям, там яснее «зачем». Вечерние - к воде, там проще выдохнуть.

Вокзалы выпрямились, приняв новые должности: не царей прибытия, а хранителей поводов. Табло перестало кричать и начало объяснять. В строках появились добавления: «поезд №… - для тех, кто догоняет своё», «посадка завершена, но тёплое договариваем», «задержка по погоде - подчёркивает дождь».

Не обошлось без спорного вопроса.

- А скорые? - спросил Балтийский. - Они никого не ждут.

- Бывает, - кивнула Собака с тире. - Зато их можно подождать всем. Объявляется «минута общей тишины».

И они попробовали. Часы на башне сделали в себе маленький подоконник. Люди убрали из рук «успею всё». Трамвай звякнул «сейчас - да». Скорый поезд, уже тянувший состав за край платформы, смягчил ход так, словно на рельсы положили не тормозной башмак, а шёлковый путь. Двери не распахнулись, но перестали быть запертыми. Этого хватило двум запыхавшимся, чтобы выдохнуть «я здесь» и оказаться внутри. Никаких чудес. Просто город согласовал темп.

Вечером на стенде Бюро появилось официальное разъяснение:

«Вокщал - это вокзал, у которого есть щадящая скорость. Он делит поезда поводами, а не ветками».

Пассажиры сперва смеялись над новым словом, а потом перестали - потому что в нём оказалось удобно жить. «К какому вокщалу вам?» - спрашивали таксисты, и в этом «щ» было меньше железа, больше бережности.

Иногда, конечно, случались дни непогоды. Тогда на площади появлялся стол с табличкой: «Аварийный раздел: пути - по диспетчеру, поводы - по людям» и раздавало карточки-переводы: «Опоздал» → «догнал своё», «Уехал» → «перешёл через разговор», «Не успел попрощаться» → «сделал паузу на платформе, город передаст».

А дождь продолжал переставлять буквы. Иногда из «поезд отправлен» выходило «поЕзда отправлены», и мы улыбались: ну да, иногда уезжает именно езда, а люди остаются, чтобы дождаться себя.

С тех пор, если вы видите на табло «рекомендуем вокщал», знайте: это не опечатка. Это день, когда сквозь шум объявлений слышно, как город кладёт на рельсы тире, выдаёт белый «до дома» и пододвигает к краю платформы узкую полоску своевременной уверенности. Чтобы и скорые, и медленные, и те, кто пока отстаёт от себя, - успели перейти. Не через пути, а через паузу.

И если вам покажется, что ваш поезд ушёл, не бегите. Скажите по-петербуруски: «А теперь?». Трамвай звякнет «да», часы сделают честную паузу, и один из вокщалов откроет вам правильный вход. Не туда, где по расписанию, а туда, где вы успеваете своё. Город это умеет. Он для того и придумал лишнюю «щ» - чтобы в слове нашлось место отдыщаться.

Показать полностью
6

ФИЛЕРА

шпионский детектив

Девятая серия

ФИЛЕРА

Санкт-Петербург, 1910 год, лето, вечер.

Улица, арка между домами.

На оживленную улицу из арки выходит филер Пётр Збруев и идёт направо по тротуару вдоль домов. За ним на велосипеде из арки выезжает Луи, поворачивает в другую сторону и едет по проезжей части.

За Збруевым устремляются два мужчины в серых костюмах и котелках, один идёт за ним, второй идёт по параллельному тротуару вдоль улицы.

За велосипедом Луи медленно едет закрытый чёрный экипаж, извозчик - мужчина в сером костюме и шляпе-котелке.

Збруев останавливается у витрины магазина платьев и видит в отражении, как через дорогу остановился мужчина в сером и закурил сигарету, глядя на него. Второй, который шёл за ним, резко присел на скамейку, чтобы завязать шнурок.

Збруев поправил кепку на голове, прошёл вдоль яркой витрины и завернул за угол.

Мужчина встал со скамейки и поспешил за Збруевым. Второй перебежал улицу последовал за ним.

Завернув за угол, оба мужчины никого не увидели, на пустой улице, кроме сухонькой нищенки, в дурацком чепце, сидящей у стены дома на мостовой, и качающей обмотанного в тряпьё грудного ребёнка, рядом с нищей на бумажке лежат несколько монет.

Первый мужчина в сером:

  • Эй! Отребье! Ты видела мужика в чёрной кепке и морском бушлате, который только что завернул за угол? Куда он пошёл, отвечать!

Нищенка, улыбаясь и шамкая ртом без переднего зуба, глядя мимо и кивая головой:

Доштопочтенный господин! Не гневись! С рождения полуслепая я, не дал боженька зрения, только тени различаю, да голоса… А доченька малая ещё, месяц от роду!

Второй мужчина в сером, усмехаясь, подошёл к нищенке и нагнулся, чтобы забрать монетки:

  • Вот же дура слепая…

Нищенка, мужским голосом:

  • Не трожь чужое! -  резко выпрямляет ногу и ударяет мужчину в пах, тот сгибается от боли и стонет. Нищенка бьёт его наотмашь по голове замотанным в тряпку ребёнком. Мужчина охает, валится на мостовую и теряет сознание.

Женщина с ребёнком встаёт и улыбаясь, идёт на второго мужчину.

Второй мужчина таращит глаза , одной рукой испуганно вынимает свисток и пытается засвистеть, а второй рукой пытается вытащить из кармана брюк револьвер.

Женщина ударяет ногой мужчине в грудь, тот отлетает и стукается о стену, женщина бьёт его по голове свёртком с ребёнком, мужчина теряет сознание.

Женщина опускает руку с ребёнком, тряпка падает вниз, под ней оказывается короткая полицейская дубинка.

Женщина - Збруев, вынимает изо рта чёрную фиксу, снимает чепец и выворачивает его на изнанку, надевая кепку на голову, также поступает с бушлатом, вывернув подклад, собирает монеты и достаёт из кармана лежащего мужчины, небольшую картонную карточку.

Збруев, читая вслух:

  • Оберполицейский Рыльский Николай Ильич, сотрудник отдела охраны Министерства внутренних дел… Ну что Рыльский, получил в рыло?

По мостовой едет Луи на велосипеде, к рулю примотано бечёвкой маленькое женское зеркальце, в которое он видит, что за ним едет чёрный экипаж.

Луи сворачивает на набережную и едет вдоль парапета спуска к Неве, карета двигается за ним.

Луи останавливается, слазит с велосипеда и деловито начинает его складывать пополам.

Карета останавливается рядом с ним, извозчик - усатый мужчина в сером костюме, шляпе-котелке, спускается на дорожку набережной, подходит к Луи, наклоняется к нему и приставляет револьвер к его голове:

  • Малыш, отбегался! Поедем в Петропавловку! Оружие есть?

Луи делает испуганное лицо,  накидывает петлю из металической проволоки на кисть с револьвером, и резко подныривает под ноги мужчины, тот делает кувырок через голову и с шумом падает на камни набережной, выронив револьвер.

Луи:

  • Как без оружия то, милейший?

Из кареты пытаются выйти ещё двое, но не успевают - подбежавший гигант Голиаф опрокидывает карету через парапет набережной, и из неё вываливаются двое мужчин в сером, они катятся вниз к воде.

На берегу стоит Глаша, рядом с небольшой пришвартованной лодкой, в лодке сидит Васька с револьвером в руке.

Глаша встречает скатывающихся мужчин короткими ударами в голову и складывает их в лодку.

Луи связывает проволокой руки третьему и, толкнув ногой, отправляет его Глаше.

К Луи подходит Голиаф и берёт его на руки как ребёнка, они смотрят вниз на Глашу.

Луи:

  • Глашунь, всё в порядке? Тебе помощь нужна?

Глаша, закидывая в лодку последнего:

  • Спасибо, Луи! С этими дровами мы с Васькой справимся! - глядя на отключившихся, лежащих рядом полицейских: - Мои вы куклята!

На светлом экране появляется лист желтоватой старой бумаги, на котором под стук печатной машинки слово за словом появляется текст.

За кадром низкий мужской голос читает вслух:

«Филер – это агент уголовно-сыскной полиции России конца XIX – начала XX века, в обязанности которого входили проведение наружного наблюдения, негласный сбор информации о преступниках и их задержание».

На экране печатная машина отбивает надпись:

ФИЛЕРА

Девятая серия

Санкт-Петербург, вечер, гостиница.

В гостиничном номере в зале идут сборы на операцию по захвату монетного двора и оружейной комнаты военных казарм.

Мишка Япончик заряжает два револьвера, и прячет их в карманы галифе, за пояс втыкает две ручных гранаты с деревянными ручками.

Коба прячет под пиджак обрез винтовки на коротком шнурке, кладет в карман пиджака  короткий «Вальтер», а за голенище сапога прячет  - финский нож с наборной рукояткой.

В комнату входит Марлен в короткой лётной кожаной куртке, клетчатой кепке-шестиклинке и высоких ботфортах, поверх куртки крест на крест на кожаных ремнях закреплены две деревянные кобуры с длинноствольными «Маузерами», за ней в зал заходит Ли в чёрном костюме-тройке с идеально белым воротником и дисковым пулемётом «Льюис» на плече.

Настась Павловна, глядя на них:

  • Господа, возможно и я буду чем-то полезна? Я тоже умею убивать полицейских, как недавно на мосту!

Марлен, холодно, испепеляя её взглядом:

  • Вы, милая моя, будете куда полезнее если останетесь здесь! Охрану мы вам обеспечим.

Коба:

  • Да, голубушка Настасья Павловна, поберегите себя! Как говорят у нас в Грузии: - «Кто задирает голову, тот спотыкается!»

Настасья Павловна, опускает глаза, отходит к окну и закуривает.

Банда во главе с Марлен выходят из номера.

Коба, тихо обращаясь на выходе к двум боевикам-грузинам в чёрных пиджаках:

  • Генацвалле, стеречь её внимательно! Не пускайте её на балкон! Попытается бежать - убейте её! Если кто-то сунется в номер - убейте! Только тихо!

Боевики заулыбались, оскалив белые зубы и показав длинные кавказские кинжалы, закрепленные на кожаных поясах под пиджаками.

Санкт-Петербург, лето, вечер, двор большого дома.

Во дворе стоят несколько казаков, в коротких кителях, галифе и сапогах, с лихо надетыми папахами и шашками на боку.

Их лошади стоят и переминаются, привязанные поводьями к водосточной трубе.

К казакам выходит высокий широкоплечий прапорщик с золотыми погонами кавалериста и усами пшеничного цвета.

  • Здравья желаем, Василий Иванович! - хором говорят казаки.

Василий Иванович:

  • Здорово, служивые! - казаки подходят к нему и становятся полукругом.

Казак с седыми усами:

  • Чего звал, Василь, никак дело срочное?

Василий Иванович:

  • Мой боевой товарищ - глава жандармов и его семья попали в беду, но они сейчас в безопасности. Хуже другое - государственная измена! В министерство пробрался враг, и сегодня этот враг нападёт на оружейные комнаты казарм Первого пехотного полка.

Молодой казак с вихром:

  • Так пущай полиция и контрразведка с этим разбирается!

Василий Иванович:

  • Так-то оно так, Никола! Только этот враг - заместитель министра внутренних дел, и теперь ему подчиняется вся полиция, жандармерия и военные, включая роты юнкеров.

Седой казак, почёсывая затылок:

  • Да, дела… Что предлагаешь делать, Василь?

Финский залив, вечер, по заливу плывёт небольшой корабль, выпуская из трубы чёрный дым.

На палубе капитанского мостика за штурвалом стоит Збруев, с дымящей сигаретой, он улыбается встречному ветру и смотрит на огни приближающегося города.

На нём серый костюм, снятый с обезоруженного полицейского.

В капитанской каюте, наклонившись над картой города, разложено на столе, стоят Медников, Гордынский тоже переодетые в серые костюмы, рядом стоят глава жандармов Бочкарёв, жена Медникова - Ольга, Глаша, Голиаф, Луи и Васька.

Мединский:

  • Согласно нашим расчетам, Марлен заглотила приманку, отправив с помощью Дзержинского полицейских на задержание Збруева и Луи, чтобы они не передали информацию нам, а сама  оставила Настасью Павловна под присмотром своих головорезов, как заложницу. Поэтому перед нами стоят четыре задачи: первая - освободить Настасью Павловну, вытащив её из банды. Второе - сорвать нападение на хранилище монетного двора, третье - отбить налёт на оружейные казармы и четвёртое - арестовать зам министра внутренних дел Дзержинского.

Луи:

  • А можно я зам министра арестую? Давно хотел!  - всё смеются.

Глава:

  • Евстратий Павлович, дюже много задач, а нас работников с гулькин нос! Подмогу бы!

Бочкарёв, улыбаясь:

  • Глафира Андреевна, будет вам подмога! Казачья кавалерийская рота подойдёт?

Голиаф, приобнимая Глашу и подмигивая Луи:

  • Вот это дело! И Джони - меткий глаз нам в помощь!

Все оглядываются и с сомнением смотрят на Джонни, в костюме ковбоя, храпящего в кресле в углу.

Медников, хмыкнув:

  • Ну пока он больше похож на Джонни - пьяный глаз… - все смеются.

Джони, открыв глаза:

  • Я всё слышу, сэр! Не беспокойтесь, я буду вам полезен, найдутся патроны под «Кольт» девятого калибра?

Санкт-Петербург, крыльцо здания государственного монетного двора.

К лестнице подъезжает длинный чёрный автомобиль с закрытым верхом.

Из него выходят Марлен, Ли и трое кавказских боевиков.

Двое полицейских у входа вскидывают винтовки и кричат:

  • Стоять! Проход закрыт!

Ли вскидывает пулемёт и даёт длинную очередь.

Одного полицейского получившего несколько пуль, откидывает назад, второй прячется за колонны и открывает ответный огонь из винтовки.

Банда стреляет по нему из всех стволов, колонна крошится от попадания пуль, полицейский зажмуривается и пытается дослать патрон в ствол, но заевший затвор не поддаётся.

Преступники спокойно поднимаются на лестницу ко входу в монетный двор.

Марлен, глядя в лицо беспомощному полицейскому с бесполезной винтовкой, стреляет ему в грудь из «Маузера», полицейский затихает, выронив винтовку.

Банда, открыв двери, заходит в вестибюль монетного двора.

Санкт-Петербург, вечер, шлагбаум и охранная будка у здания казарм первого пехотного полка.

Один постовой с винтовкой прохаживается у шлагбаума, второй стоит в будке и курит махорку.

Недалеко от шлагбаума останавливается экипаж, из кареты выходит Коба с плетеной корзинкой в руке и подходит к почтовому у шлагбаума:

  • Эээ, дарагой, доброго тебе вечера!

Постовой, снимая с плеча винтовку:

  • Что тебе нужно, отец? Не положено тут находиться!

Коба:

  • Сынок у меня тут служит, гостинцев ему принёс, хочешь тоже угощайся, дарагой, тут лепешки, яблоки, сыр! Есть вино домашнее!

Постовой тянет руки к корзинке, Коба резко бьёт его ножом в живот, тот хрипит и скорчившись оседает на мостовую.

Второй постовой охает, вскидывает винтовку с плеча, но получает пулю от Мишки Япончика, который почти бесшумно стреляет в него из револьвера, замотанного в шерстяной зимний платок.

Второй постовой оседает на стенку будки и затихает.

Коба открывает шлагбаум, карета заезжает во двор казармы пехотного полка. Из кареты выходят четверо боевиков с пистолетами и обрезами, и вместе с присоединившимися к ним Кобой и Япончиком идут к центральному входу.

Вдруг резко включаются фары броневика, стоящего во дворе и на бандитов поворачивается башня пулемёта.

Раздаётся голос полковника Бочкарёва:

  • Внимание! Господа террористы! Вы в западне! Двор отлично  простреливается! Предлагаю немедленно сложить оружие!

Банда замерла в ожидании, опустив руки с оружием. По периметру двора из темноты появляются фигуры солдат с наведенными на бандитов винтовками.

Открыв дверцу броневика, выходит полковник Бочкарёв в форме и с револьвером:

  • Господа, рекомендую сдаться!

Коба и Япончик растеряно смотрят друг на друга, остальные боевики хищно озираются по сторонам.

Коба:

  • Ладно! Уберите свет! Мы сдаемся, ваша взяла, шакалы! - он нагибаясь, кладет обрез на землю.

Фары на броневике гаснут, Бочкарёв, опускает револьвер, довольно улыбаясь.

Коба неожиданно выхватывает небольшой «Браунинг» и стреляет в Бочкарева, тот падает на спину.

Бандиты начинают стрелять по солдатам в разные стороны двора. Япончик кидает гранату в темноту, раздаётся взрыв, двор окутывают клубы дыма.

Луи, укрывшись за колонной, используя в качестве упора бочку, стреляет по боевикам, два боевика падают на мостовую.

Коба и Япончик бегут к броневику и забираются в кабину, убив стрелка и водителя.

На броневике включаются фары, ревет мотор, поворачивается пулеметная башня, дав длинную очередь по периметру двора.

На встречу броневиком выбегает Васька и стреляет из револьвера в броневик, броневик едет на него и сбивает его с ног, выпускает клубы дыма и, разбив шлагбаум, выезжает на мостовую.

Поздний вечер вестибюль здания монетного двора.

Бандиты стоят в центре зала Марлен оглядывается по сторонам. Ли включает ручной фонарь и светит вокруг, боевики достают холщовые мешки.

Марлен втягивает воздух носом:

  • Мне знаком этот запах, так пахнет свежая оружейная смазка! - Марлен, резко выхватывает оба «Маузера» и начинает палить в разные стороны.

Включается большая люстра, два солдата,  пораженные пулями Марлен, падают на пол из-за колонн.

Ли кричит что-то на японском, и упав на колени, дает из пулемёта во несколько очередей по окружившим. Боевики, встав спина к спине палят вокруг себя. В ответ звучат выстрелы.

Марлен несколько раз стреляет в люстру, та потухает и падает на пол, подняв вверх облако осколков и пыли.

Бандиты бросаются к дверям. Первой на крыльцо выбегает Марлен, ей на встречу шагает Глаша и бьёт её прямым ударом кулака в нос.

Трёх бегущих сзади боевиков сносит Голиаф, оттолкнув одного бандита грудью, а двух других оглушив ударами правой и левой руки.

Бегущий за Марлен Ли останавливается, поворачивается к Голиафу, бросает дымящийся пулемет с пустым диском и встаёт в боевую стойку.

Марлен падает на спину от удара в нос, выронив оружие, она поднимается, прикладывает манжет к разбитому носу, злобно улыбается Глаше и резко распрямив руку, швыряет в неё тонкий стилет, который втыкается Глаше в плечо.

Глаша охает и падает на колени, схватившись за плечо. Марлен подходит к ней и бьёт Глашу носком ботфорта в висок, Глаша падает на бок, ударяясь головой о камни мостовой.

Ли, хищно улыбаясь, швыряет в Голиафа затраченные четырехконечные звездочки, от которых Голиаф закрывается поднятой деревянной скамейкой.

Ли  достаёт короткий самурайский меч и нападает на Голиафа, нанося рубящие удары. Голиаф отбивает удары меча скамейкой, от которой летят щепки после каждого удара.

Марлен подходит к лежащей на боку Глаше, и, достав блестящий маленький пистолет, прицеливается ей в голову.

Глаша резко сделав подсечку, сбивает Марлен с ног, поднимается вытирает ладонью кровь с виска, поднимает Марлен за волосы:

  • Ну что вобла сушеная, поговорим как подруги? - Глаша, приподняв Марлен за волосы и раскрутив, швыряет её о кирпичную стену здания.

Ли разрубает мечом скамейку на две части, резко выпрыгивает и бьёт двумя ногами Голиафу в грудь. Голиаф падает на спину, Ли прыгает на него, замахиваясь мечом. Голиаф задерживает меч двумя ладонями, ногой отшвыривает Ли в стеллажи с книгами и поднимается на ноги.

Ли тоже быстро встаёт, потирая ушибленный затылок, ухмыляется и достаёт из внутреннего кармана разорванного пиджака удавку из проволоки с двумя деревянными ручками по бокам.

Ли разбегается, прыгает на стену, отталкивается от неё ногой и сверху приземляется на Голиафа, обхватив удавкой его шею.

Голиаф хрипит, подставив пальцы под проволоку, Ли тянет стальную проволоку удавки на себя, Голиаф опускается на колени, кровь струится из разрезанных пальцев, лицо Голиафа становится багровым он задыхается.

Вспотевшее, напряженное с гримасой ненависти лицо Ли улыбается, слышен звук глухого удара, Глаза ли закатываются, на лицо сверху начинает стекать струйка крови.

Ли опускает руки и падает сначала на колени, потом на пол лицом вниз.

Сзади него стоит Глаша с окровавленным виском и разбитым лицом, она держит в руках булыжник, вывернутый из мостовой:

  • Не смей, обезьяна, трогать моего мужика!

Санкт-Петербург, вечер, коридор гостиницы, по коридору идёт стройная симпатичная служанка со стопкой полотенец, она стучится в дверь гостиничного номера.

Ей открывает один из кавказцев, улыбаясь:

  • Ээ! Красавица! Что тебя к нам принесло? Меня Зураб зовут.

Служанка:

  • Свежие полотенца, господа!

Кавказец Зураб:

  • Гоги, пасматри какой красавица с полотенцами к нам пришёл!

Служанка резко бьёт кавказца Зураба локтем в челюсть и коленом в живот - это Ольга.

Кавказец, шипя проклятья, сползает по косяку двери, подбежавший Збруев забирает его револьвер, машет остальным рукой. За ним в номер заходят Медников и Гордынский.

Из комнаты выходит Гоги с бутылкой вина в руке и открывает рот.

Медников, быстро сделав шаг навстречу, бьёт кавказца боковым ударом ноги в грудь, тот отлетает в сторону и пробивает собой шкаф, сломав его двери.

Збруев:

  • Браво, господин полковник! Это что за приёмчик такой?

Медников:

  • Это боковой удар ногой - «йоко гери», трофей японской войны.

В зал выбегает Настасья Павловна и бросается на шею Гордынскому:

  • Папа! Господин Медников! Петя! Вы пришли за мной! Я так вам рада!

Гордынский, гладя дочь по спине:

  • Всё хорошо, милая! Ты отлично сыграла! Это твой лучший спектакль!

Лежащий у двери Зураб незаметно достаёт кинжал и кидает его в спину Настасье Павловне.

В последний момент Гордынский закрывает её собой, кинжал втыкается ему в спину, он оседает на пол.

Медников стреляет Зурабу в лоб из револьвера.

Санки-Петербург. Поздний вечер. Проспект.

По центральной улице несётся броневик. За ним вдогонку едет карета.

Башня броневика повернута назад, из башни по карете стреляет пулемёт «Максим».

В карете на месте кучера сидит Луи с расцарапанным лицом, в кабине кареты сидит раненный Бочкарёв, который высунувшись из окна, бесполезно стреляет по броневику из револьвера. Пули отскакивают от брони.

На перерез карете по площади бегут десятки солдат и юнкеров с винтовками. После того, как броневик переезжает мост, солдаты и юнкера становятся в несколько шеренг на мосту, примыкают штыки и целятся в карету.

Сбоку от шеренг стоит офицер с шашкой и командует:

  • Внимание! Солдаты и юнкера! Слушай мою команду! В карете находятся опасные преступники! Приказ зам министра стрелять на поражение!Первая шеренга лежа, вторая на колено, третья стоя! Заряжай! Цельсь!

Луи останавливает карету и испуганно смотрит на солдат, Бочкарёв вздыхает и опускает руку с револьвером.

Слышен свист и топот копыт. На мост несётся несколько десятков конных кавалеристов, это казаки в папахах с саблями на голо. Впереди на белом коне в чёрной бурке несётся Василий Иванович, выставив вперед сверкающую шашку.

Солдаты, стоящие на мосту бросаются в рассыпную, побросав винтовки, офицер и несколько солдат прыгают с моста в воду.

Казаки проезжают по мосту и выстраиваются по бокам улицы, Луи на карете проезжает через мост, улыбаясь и благодарно кивая казакам.

По набережной несётся броневик.

За рулём броневика Коба. В пулеметной башне Мишка Япончик.

Мишка:

  • Коба, мчи за город! Там в лесу укроемся! У меня патроны все в расход ушли!

Коба:

  • Что за шакал нас предал! Убью!

Навстречу броневику на середину улицы выходит мужчина в костюме ковбоя, он слегка покачивается.

Броневик едет на него. Первыми выстрелами ковбой разбивает все фары броневика, двумя другими выстрелами он попадает в смотровую щель водителя, ранив в плечо Кобу, и в пулеметную щель в башне, поцарапав щеку Мишки Япончика.

Броневик, не доехав до ковбоя, резко сворачивает влево, и, разбив перила набережной, с грохотом и брызгами падает в Неву.

Ковбой, шатаясь подходит к разбитым перилам, закуривает сигарету и выпускает дым:

  • Хоть Джонни и пьяный глаз, но всё равно меткий!

Конец девятой серии

Показать полностью 1
14

Доля ангела

Доля ангела

Никодим открыл глаза.

На часах - ровно полночь. Ну вот, теперь не уснёт. Не потому что мается бессонницей....Всё намного хуже. Месяц назад у него заболел зуб. Жена пинками отправила упирающегося мужа в стоматологию. Доктор просмотрел снимок и сообщил, что зуб мудрости расположен крайне неудобно, надо будет разрезать десну, вытаскивать под наркозом, зашивать, да ещё и могут возникнуть осложнения. Тут только - в чёлюстно лицевое отделение больницы, я выпишу направление.

Никодим на негнущихся ногах вышел из кабинета и сообщил жене, что в больницу не пойдёт. Дорогая, это всего то зуб, поболит и перестанет. Нет, я не стану добровольно подвергать себя пыткам. Сам пройдёт.

Зуб видимо был не в курсе, что он должен пройти сам, и продолжал болеть. То резко, почти невыносимо, и тогда Никодим почти решался отправиться в больницу. Но коварный зуб спохватывался и боль сменялась на тупую и ноющую.

Жена умоляла одуматься, ты пьёшь обезболы горстями.

-Дорогая, он вчера почти не беспокоил. Я знаю, что всё образуется, - с уверенностью, которой не ощущал, утверждал Никодим.

Почему же он проснулся? Зуб почти не болит, он выпил перед сном анальгин.

Шур.

Никодима подбросило на кровати.

В доме кто-то был.

Сна как не бывало.

Воры.

На дворе - конец октября, он практически один в дачном посёлке. Холодно, мерзко, время от времени идёт снег с дождём. А он приехал на выходные. Потому что завтра Великий день.

Проба молодого вина.

Никодим считал себя виноградарем, чем безмерно гордился и с превосходством смотрел на соседей, носящиеся с кабачками как с писаной торбой. Кабачки, огурцы и прочие плебейские овощи мы оставим жене. А сами займёмся древнейшим искусством - производством вина. Делать вино - это вам не огурцы закрывать. Это творчество. Древнее, покрытое легендами и тайнами, практически мистическое занятие, которым люди занимались тысячи лет. Благородный напиток, ничего общего не имеющий с прости господи настойками, которые так любят делать дачники.

Он творил. И ощущал себя творцом, создавая из ничего дивный напиток.

Да, творцом.

Он стал понимать Бога. За семь дней всё сделал. И получилось в принципе неплохо, хотя могло быть и получше. Зато как в жизни. Прям веришь.
Это потрясающее же чувство, когда вдруг, из Ниоткуда, пришла Мысль, глаза загорелись, мурашки по коже, и ты такой: "Не могу это в себе носить. Семь ночей спать не буду, но сотворю. Пусть в никуда, пусть в стол. Я для себя. "Сначала было…" Стоп. Сначала я создам рок музыку, сигару и кофе. Погнали..".

Шур шур шур.

Топ топ топ.

Звук доносился из подвала.

Когда рабочие приступили к строительству его дома, Никодим попросил вырыть подвал побольше. По старинной дачной советской традиции он собирался держать в нём хлам. Но потом увлёкся виноделием, и оказалось, что в подвале идеальная температура для производства и хранения вина.

Сейчас там стоит огромная дубовая бочка, купленная страшно сказать за какую цену. А в бочке - молодое вино. Сегодня можно будет снять первую пробу.

Неужели мыши?

А если...Никодим похолодел. Соседи вроде приличные люди, но как знать? Вдруг они решили помочь с дегустацией? Да, но все уехали. Ну и что? Как уехали, так и приедут, города не очень далеко.

Никодим схватил топор и ринулся спасать вино.

Чем ближе он подбегал к подвалу, тем громче доносился шум.

Значит, соседи, гады. То - то Михалыч с соседнего участка спрашивал, когда будет готово...

Никодим распахнул дверь и замер на пороге.

Этого он точно не ожидал.

В небольшом помещении подвала сидели за столом несколько мужиков плотного телосложения в несвежих рубахах до пят. На ногах - сандали, а за спиной....За спиной трепыхались белоснежные крылья.

Мужики дегустировали его вино. Компанию ворью составляла парочка чрезвычайно легко одетых девушек. Боевой топор за поясом заставлял относиться к ним с уважением. Дамы держали в тоненьких ручках бокалы и судя по всему не отставали от крылатых приятелей.

-Вы хто? - прошептал Никодим.

-Простите, опоздала, клиент попался сложный, - вслед за Никодимом в подвал влетела девушка в докторском халатике. Причём влетела в буквальном смысле, за спиной Никодим с содроганием увидел полупрозрачные крылышки, мерцающие в полутёмном помещении, будто покрытые светящейся пыльцой.

-Ангелы, сам что ли не видишь, - буркнул один из мужиков.

-Какие вы ангелы, - пошёл вразнос Никодим, - Они не такие!

-Милый, я могу оглушить его, - хрустальным голоском произнесла девушка и достала из-за пояса топор.

-Неловко, всё-таки хозяин, - раздумчиво произнёс второй мужик. - Да ты садись, Никодим, что ты как не родной?

-Сейчас полицию вызову, - пригрозил Никодим.

-Какая полиция, мы своё берём, - стукнул кулаком по столу самый крупный ангел.

-Вашего тут ничего нет, - обоснованно возразил хозяин.

-Ничего? А доля ангелов?

И сник Никодим. Вспомнил старинные легенды.

Доля ангелов – это часть алкогольного напитка, которая испаряется во время выдержки в деревянных бочках. Он знал, что если не создать нужную влажность в месте где хранятся бочки с бухлом, ангелы вообще совесть потеряют и выпьют всё. Это ему объяснил гид на экскурсии в подвалах Абрау Дюрсо.

Красивая легенда, правда, не очень достоверная, потому что спирт и вода обладают разной плотностью, летучестью и размером молекул.

Помнится, он язвительно спросил гида. "Получается, и крепость ангелы нарушают?"

Гид шутки не оценил и серьёзно ответил, что да. Крепость тоже падает.

-Звучит красиво, - одобрил Никодим. - Жаль, что неправда.

-Очень, - подтвердил гид, аккуратно подбирая белоснежные пёрышки с пола.

А оно вон значит как.

-А ты думаешь, почему вино делали в монастырях? - осведомился самый крупный Ангел. - Мы с ними напрямую работали, монахам это положено по должности.

Никодим, смирившись с незваными гостями, налил себе стаканчик.

Отлично получилось! Год был винным, что не могло не сказаться на вкусе.

Девушка с крыльями взлетела и опустилась ему на колени, держа в руках старинный бокал.

-А вот этого не надо, - сказал как отрезал. - Я женат! А ты почему в докторском халате?

-Я зубная фея, - объяснила лапушка, не делая попытки остановить охальные действия. - А они - музы.

-Ага, понял. А топоры зачем?

-Тебе луче не знать, милый. Давай, за здоровье.

Они чокнулись.

Потом ещё.

И ещё.

Сначала за столом шли степенные разговоры, которые становились всё более игривыми. Затем настал черёд анекдотов на грани, в основном - про житие монахов и монахинь.

Никодим был готов со стыда провалиться, но кажется он был тут единственным, кто считал подобные шуточки, да ещё в присутствии дам, пусть и с топорами - слишком аморальными.

Потом один из Ангелов достал гитару и затянул песню про настоятеля монастыря и прекрасную грешницу, пришедшую на исповедь.

Последнее воспоминание - как он направляется в спальню с Зубной феей, распевающей наиболее спорные с точки зрения морали частушки.

Никодим открыл глаза.

Ну и сон ему приснился.

В комнате царил лютый холод из-за распахнутой форточки.

Никодим захлопнул створку.

И замер, сдерживая рвущийся наружу вопль.

Простынь мерцала и переливалась, будто на ней резвилась фея.

Но ведь фей не бывает!

-Не может быть, - хрипло произнёс Никодим.

И помчался в подвал.

Помещение выглядело так, будто в нём бухала толпа пьяных гусаров. Ну хоть улетели, и на том спасибо.

Закончив уборку, Никодим заварил кофе.

За этим занятием его застала жена.

-Ну что? Будем дегустировать? Мне не терпится дождаться вечера, - предвкушающе произнесла супруга. - Я свечи принесла, бокалы под старину купила...Пойду переоденусь с дороги.

И жена направилась в спальню.

-ААААААА!!!!!

Крик супруги был страшен.

Что она там увидела?

Женщина трясущейся рукой указала на тумбочку.

-Милая, это всего то мой зуб, - прошептал Никодим.

-Почему он вообще там?

-Я себе вырвал. Пассатижами, - не моргнув глазом соврал супруг.

-Но врач сказал в больницу...Сложный случай, - бормотала жена, испуганно глядя на мужа.

-Что там сложного может быть. Нащупал, дёрнул - и готово дело. Можно в больницу не ложиться.

-Странно-то как. Ладно, пошли в подвал, пора снимать пробу....

-Я думала вина будет больше, - удивилась жена.

-Доля ангела, -расстроенно объяснил муж. - Половину забрали, гады.

-Это же легенда.

-Легенды не просто так возникают, милая.

Супруги сидели за на террасе, закутавшись в пледы и дегустировали величайшее изобретение человечества. Терпкое, с тёплым привкусом солнца и лёгкой тенью осени. Оно пахло туманами, костром, сладкой тягучей тьмой.... и чем-то древним, словно само время настоялось в бокале.

Никодим сделал себе пометку купить бочку побольше.

Ангелы знают толк в хорошем вине, и лучше оставлять им их долю. Иначе они возьмут сами - с процентами.

https://dzen.ru/id/5e009e1ac31e4900b580e635

Показать полностью 1
16

Ангельские будни

Смотрите, вот там над детской площадкой стоит гул, и ангелы стайкой вьются над малышней, – светел и чист их мир пока…

А вот полковник ДПС приехал на обед и, выйдя из служебной машины, нежно провел рукой по оформленному на тёщу красному Феррари. Сам полковник еще относительно молод, практически здоров, тайно умопомрачительно богат и даже где-то счастлив. Но ангел его, парящий над ним, видит его ближайшее будущее, – печален и хмур он. Он видит и знает, что менее через час украшенный решётками казённый дом откроет его подопечному свои обитые железом двери и мир полковника рухнет в бездну и ад. И тут же перестанет он быть счастливым и богатым, а через год и здоровым. Но ничего этого еще не знал полковник, и это хорошо. Многие знания – многие печали.

А вот и ангел Петя, опустив понуро крылья, сидит на лавке около своего опекаемого, местного алкаша Петра Семеновича. Не будет ему работы сегодня: он знал, что день обойдется без происшествий. Петр Семенович выпьет, и снова выпьет, и выпьет опять, а потом повторит, и так до тех пор, пока пьяный сон не сморит его; никто ему сегодня не набьет морду, и день его будет сер и уныл. И так еще три тоскливых года... И в свой отмеренный срок Петр Семенович уйдет в свой последний запой, умрет во сне, и родственники вступят в войну за однушку в сталинском доме в Москве. Но это уже будет без нашего ангела…

А вот и бабки, сидят у подъезда на лавочке, обсуждают молодежь, и единогласно сходятся на том, что все они наркоманы и проститутки, а Светка из 17 квартиры особенно; и ангелы их в платочках сидят напротив их на скамейке и согласно кивают им в такт головами.

А вот и ангел Расула, пижон в черкеске с прорезями для крыльев, вьется над самим Расулом, который уже десять минут пока еще словесно обрабатывает ту самую Светку. Расул журчит голосом, и как-то ловко и незаметно работая корпусом, отжимает ее к открытой двери машины. Кто там еще в машине – не видно, но учитывая наличие двух бородатых ангелов, сидящих на капоте на корточках, ничего хорошего Светку там не ожидало. Глядя на это Светкин ангел, в ужасе хлопая крыльями, истерично орал ей что-то в ухо, забыв, что люди ангелов не слышат. Окончательно отчаявшись, ангел материализовал кирпич из воздуха и обрушил его на Расулову машину. И для верности еще один. И вот здесь Расул наконец-то отвлекся от Светки, а его ангел укоризненно посмотрел на коллегу. Хотя повода вмешиваться не было - его принципалу физического вреда кирпич не принёс, а за имущество ангелу было всё равно.

И здесь неслышная человеческому уху овация накрыла двор. Крылья шелестели, а руки хлопали: все имеющиеся в наличии ангелы разразились аплодисментами в адрес Светкиного хранителя. Слышались восторженные крики: «Браво!» «Бис!» «Молодец!» «Чётко отработал!» «Отличная двоечка!» «Спас и сохранил!». Даже ангел алкаша, утирая слезы восторга, шептал: «Мне бы так!» и «За что мне это всё?!»

Только отгремели аплодисменты, как прибыл кортеж олигарха с холуями и охраной. Примерный сын - он приехал навестить старушку-мать, которая ни в какую не хочет съезжать из своей родовой квартиры. А ангел его светел и грустен и щемящая грусть давит на него – ведь миг прощания уже близок. Потому как сегодня он, наконец, навсегда простится со своим контрагентом: дозор его будет окончен сегодня. У олигарха вечером запланирована встреча в Сочи, самолет уже ждал его во Внукове, но он еще не знает (да и никогда не узнает), что встреча не состоится. Взрыв бомбы, подложенной негодяями, разнесет над Чёрным морем и олигарха, и свиту, даже ни в чем не повинных пилотов и стюардесс.

Пожалеем пилотов и стюардесс и пойдем дальше… Вот Саша и Наташа идут на свое первое свидание, а ангелы их, предвосхищая будущее, уже летят над ними в обнимку. Здесь всё будет хорошо: они поженятся, родятся дети, внуки, они проживут долгую счастливую жизнь. Любовь их будет так сильна, что они решат и в следующей жизни снова быть вместе. На этих словах ангелы понимающе улыбнуться и даже смахнут слёзы – их опекаемым и невдомёк, что это уже их пятая встреча на Земле.

У каждого есть свой ангел. И если вы захотите – вы услышите над головой шелест крыльев своего…

Показать полностью
5

"Дружба, жвачка и конец света" (глава 12). Ностальгическая история о конце 90-х

В воскресенье утром я долго валялся в постели, отвернувшись к стене и водя пальцем по ковру, покрытому разноцветным лабиринтом узоров. От него пахло пылью и чем-то еще, что невозможно было уловить, но этот запах я запомнил на всю жизнь. Я чувствовал себя маленьким, потерявшимся в узорчатом переплетении линий, забытым и несчастным. Голова гудела и пульсировала изнутри. Во рту поселилась отвратная гадость. Хотелось отстегнуть язык и прополоскать его в мыльной воде. Пальцы потряхивало, но мне было на все это глубоко наплевать.

Карина перестала быть для меня недостижимым идеалом. Она превратилась в выжженный на металле силуэт с призрачными чертами лица. В том месте моего сердца, где она росла еще недавно, заботливо подкармливаемая моими фантазиями о ней, теперь зияла дыра. Из нее медленно сочилась алая кровь, скапливаясь где-то внизу, темнея и становясь густой.

Образ Максима яркой вспышкой возник перед внутренним взором, и я ударил кулаком подушку. Меня вдруг охватила такая злоба, какой я в жизни не испытывал. Я осознал, что начинаю ненавидеть друга и испугался, подскочил и кинулся умываться. Пока я тщательнее, чем обычно, чистил зубы, старался думать о чем угодно, только не о Карине и Максе. По телевизору начиналась «Подводная одиссея команды Кусто», и я стал прислушиваться, лишь бы заглушить все остальные мысли. Закончив завтракать, я оделся потеплее (на улице валил мокрый снег) и побежал к Венерке.

Его не оказалось дома. Мама Веника сказала, что он ушел с какой-то девочкой гулять. И действительно, от его дома по свежему снегу тянулись две пары следов. Почувствовав себя Коломбо, я побежал их искать. Конечно же, той девочкой была Юля. Кто же еще? Не Карина ведь.

Ее образ больно ударил в кровоточащую рану, что я обнаружил утром.

Минуту спустя боль утихла (во многом благодаря направлению, в котором ушли Венерка и Юля – они отправились на вертолётку).

Так у нас называли вертолетную площадку в лесу сразу за поселком, куда в начале девяностых привозили вахтовиков или забирали их перед вахтой. Теперь они уезжали на поезде, но вертолетка – шесть бетонных плит, уложенных одна к другой – осталась.

От нее следы повернули в бурелом. Тут начиналась тайга.

Не заботясь о скрытности, я пошел за друзьями. Минут через пять я услышал громкое сопение Венерки и голос Юли. Эти двое копали землю на небольшой поляне, и уже вырыли яму два на два метра, глубиной по щиколотку. Вокруг нее валялась сырая земля, мох и сосновые ветки. Заметив меня, они обернулись, а потом снова взялись за лопаты.

– Привет! Вы чего тут?

Друзья поздоровались, стараясь не глядеть на меня.

Я подошел ближе, осмотрел плоды их трудов с видом прораба на стройке.

– Это зачем?

– Ну-у, – протянул Венерка, утирая пот со лба своей шапкой, – кто-то же должен подумать о будущем.

– В смысле?

– Мы землянку строим, – отрапортовала Юля. – Укрытие.

– Зачем?

– Будем здесь конец света ждать, – Веник нахлобучил шапку и взялся чистить лопату от прилипших комьев земли.

– А-а.

– Забыл уже, значит?

– Забыл, – честно признался я.

– Оно и видно.

Затея показалась мне глупой, ведь если на самом деле настанет конец света, никакая землянка нас не спасет. Почему-то это фатальное событие представлялось мне в виде огненных шаров, падающих с неба, или разрушительного землетрясения.

– Можно с вами?

– Да мы вроде и так справляемся, – Венерка поплевал на непривыкшие к тяжелому физическому труду ладони, на которых уже соскочили мозоли, и вонзил лопату в землю.

– Держи, – Юля протянула мне свою. – Я устала.

Она отошла в сторону, где у дерева лежал пакет с бутербродами и чаем в термосе, налила себе кружку и села на корточки перекусить. Я молча взялся за работу.

Мышцы проснулись после забытия. Раньше я и не подозревал, что они у меня есть, а тут каждая оказалась на своем месте и работала с такой невероятной отдачей, что я принялся копать яму с удвоенной силой. Венерка заметил это и тоже ускорился. Он пыхтел, обливался потом, но не уступал мне. А я получал небывалое удовольствие. Вся моя злоба, все мои обиды сначала перешли в мышцы, а потом и в лопату, став кучей земли, раскиданной вокруг ямы.

– Все, хватит, – Веник бросил лопату и подошел к Юле. Руки у него тряслись от напряжения. – Перекур.

Он взял бутерброд, налил чаю и сел там, где недавно сидела Юля. Она пошла посмотреть на результат наших стараний.

– Такими темпами мы до конца октября ее достроим.

Мы с Венеркой не ответили.

– Чего ты злишься? – я подошел к другу и сел рядом.

– На кого? На тебя что ли? – он шумно отхлебнул чая, запивая батон с колбасой.

– Не знаю, на кого. Может, и на меня.

– Ага, – он презрительно хмыкнул.

– Мы тебя ждали сегодня, – Юля подошла к нам, и теперь смотрела сверху-вниз, как мы дуемся друг на друга. – Ты же обещал кассеты принести для проекта. Ну и землянку хотели обсудить.

– Я это… Короче, не будет никакого проекта. Если хотите, давайте без меня.

Они округлили глаза. Венерка даже перестал жевать и на время забыл, что злится на меня.

Я вкратце рассказал им, как прошла дискотека. Юля слушала с живым интересом, но когда дошло до Макса и Карины, лицо ее потемнело, а потом сразу стало непроницаемым, будто она испугалась, что мы увидим ее мысли.

– Если честно, – Венерка со вздохом встал, – к этому все и шло. Я уже пару раз видел, как они болтали на переменах. Макс говорил, что про кассеты у нее спрашивал для конкурса, но я не поверил.

– А что же ты мне не сказал?!

Я подскочил и чудом удержался, чтобы не толкнуть друга.

– Шушукались, наверное, за моей спиной, посмеивались, какой я дурачок – втюрился в подружку Максимочки!

Меня понесло. Исхудавшая после физической работы утренняя злоба вернулась, приведя с собой толстую подружку. Теперь их стало две, и бороться с ними оказалось не в моих силах.

– Да вы с Максом задрали уже со своей Кариной! – проорал Венерка. От его крика Юля вздрогнула. – У нас, если ты забыл, есть дела и поважнее!

– Какие? Дурацкую яму в лесу копать?

– Эй! – обиженно воскликнула Юля. Идея землянки, судя по всему, принадлежала ей.

– Дружба! – Веник топнул ногой. – Вот какие дела! Наша дружба! Твоя, моя, Юли и Макса!

Он ткнул в нас пальцем по очереди.

– Что с вами стало? Вы же меня совсем забыли! Носитесь со своей Кариночкой, по своим дискотекам, – теперь Венерка чуть не плакал. Юля испуганно смотрела на него. – А нам проект скоро сдавать! И, если ты забыл, мы вообще можем не пережить этот Новый год.

Я не нашел, что ответить. Толстая подружка злобы поспешно сдулась и забрала с собой худышку, когда в дверь моего сознания вломился стыд. Он принялся бушевать, расшвыривать вещи и бить стекла.

– Мальчики, – жалобно произнесла Юля, – вы чего? Не ссорьтесь.

– Мы не ссоримся, – уже спокойнее ответил ей Веник. – Просто он должен знать…

Что я должен знать, я так и не понял. Венерка замолчал и больше не проронил ни слова. Он отвернулся, заметил лопату и пошел копать яму. Мокрый снег тяжелыми хлопьями ложился ему на спину.

– Да пошел ты! – бросил я ядовито.

Десять минут спустя я уже жалел, что сказал это. Прежде чем развернуться и уйти, я успел заметить, как застыл друг.

Книга целиком здесь.

На пикабу публикую по главам.

Показать полностью
5

"Дружба, жвачка и конец света" (глава 11). Ностальгическая история о конце 90-х

Пригласили! Ее уже пригласили!!! Какого черта я так долго ждал?! Идиот! Потому что не решался столько времени, и потому, что все же попытался. Мог ведь и дальше делать вид, что тебе она не нравится и в тайне мечтать о ней.

"Дружба, жвачка и конец света" (глава 11). Ностальгическая история о конце 90-х

А на что, собственно говоря, ты рассчитывал? Это был вопрос времени, она ведь красотка. Нет, конечно, у нас в школе тоже были красавицы, но другие. Карина не просто выглядела иначе, она по-другому вела себя, говорила и даже думала. Со временем местные реалии ее пообтешут, уберут шероховатости, которые делали ее особенной, и поставят в ряд с другими, которых мы считали красотками.

И что теперь? Она ведь отказала, что ты будешь делать?

Что делать? Спрячусь! Не буду попадаться ей на глаза месяцев пять, там, глядишь, и забудется мой позор. Надо же было ее позвать на дискач, да еще и в школе, когда на нас смотрели ее подружки!

Ведешь себя, как трусливый ребенок. Не зря старшеки так к тебе относятся. Иди на дискотеку и покажи, что совсем не жалеешь, что Карина отказалась. А еще лучше – пригласи кого-нибудь, чтобы прийти с парой.

Юлю!

Можно и Юлю. Но Карина знает, что вы дружите, и вряд ли будет ревновать. И что, если она придет со старшеклассником, а ты – с восьмиклашкой?

Хочешь, чтобы я еще раз подошел к девчонке и позвал на дискач? Ну нет, хватит с меня этого. Позову Юлю.

Как знаешь.

Когда я рассказал Венерке про Карину и ее отказ, он нахмурился, задумался и почесал коротко стриженную голову.

– Ты чего?

– Да нет, я так.

Мы с минуту молчали. С неба снова сыпала морось, больше напоминавшая мокрый снег. На улицу идти не хотелось, поэтому мы засели у меня в комнате, включили радио и поставили кассету в магнитофон. Мы ждали, когда заиграет «Дискотека Авария», чтобы записать. Кнопки «плей», «запись» и «пауза» были нажаты одновременно. В нужный момент надо просто еще раз нажать «паузу» и процесс пойдет. Лишь бы, как в прошлый раз, посреди песни не заговорил ди-джей.

– Я решил Юлю позвать.

– Куда?

– На дискач.

– Серьезно?

Я покивал.

– Она согласится.

– Ты откуда знаешь?

– Ниоткуда, просто так думаю.

– Скажешь ей?

– А сам?

– Мне разговора с Кариной вот так хватило, – я приставил ребро ладони к шее. – Не хочу опять позориться.

– Ну, ладно.

– Только не говори, что я позвал! Скажи просто, типа, пошли на дискотеку, нас Никита зовет или что-нибудь в типа того.

– Так мне тоже идти что ли?

– Как хочешь?

– Туда точно не хочу, – Венерка нахмурился еще больше. Может, его огорчила мысль, что друзья будут делать что-то без него, а может, он подумал, сколько пьяных старшеклассников будет на дискотеке, в том числе, Толик.

– Но ты ей скажешь, Юле?

– Угу. Завтра в школе.

– Только чтобы никто не слышал! – разволновался я, и сразу устыдился своего недостойного поведения.

– Само собой, – успокоил меня Веник. – После уроков будем окна заклеивать в классе, тогда и скажу.

Каждую осень перед наступлением настоящих холодов нам выдавали рулоны тонкой бумаги или узкие ленты из газет, мыльную воду и заставляли клеить это на место соединения стекла и деревянной рамы. Причем рамы были двойными, а между ними мы укладывали вату. Дома мы делали то же самое, только вместо ваты использовали сухой мох и еловые шишки для украшения.

– Спасибо, дружище.

– Да ладно, о чем разговор!

После разговора с Веником Юля нашла меня на перемене, отвела в сторонку под пристальными взглядами одноклассников (и одноклассниц, особенно одноклассниц) и взволнованно произнесла:

– Ты в субботу на дискотеку пойдешь? – это было скорее утверждение, чем вопрос.

– Да, – я, почему-то, тоже разволновался. – Тебе Венерка сказал?

– Ага, – Юля отвела взгляд. Где-то я уже это видел… – Я ему еще не говорила, но я не смогу.

– А-а, – только и смог выдохнуть я.

– Меня родители на отпустят. Вчера спрашивала.

– А ты говорила, что с друзьями пойдешь?

– Говорила.

Мне показалось, что Юля сейчас расплачется. Он кусала губы, теребила большой палец левой руки, как всегда делала, при сильном волнении, и не могла устоять на месте.

– Я очень хочу, правда, – она умоляюще на меня посмотрела. – Может, я сбегу…

В ее взгляде появился озорной огонек, но тут же погас.

– Нет, не могу. Мне потом запретят с вами видеться. Папа так и сказал, чтобы нашла друзей по возрасту.

Отец Юли трижды уходил из семьи к трем разным женщинам, но неизменно возвращался. Он был суровым мужиком с густым басом, которым поучал дочку так громко, что дрожали стекла. И она слушалась, по крайней мере, пока он не уехал на вахту.

Все, на что меня хватило в этой ситуации, это легонько похлопать подругу по плечу. Мне тоже хотелось, чтобы она пошла на дискотеку, чтобы рядом было хотя бы одно знакомое лицо, и не просто знакомое, а находящееся в том же положении, что и я. Мы бы оба волновались, неловко танцевали и пораньше ушли, пока все идет хорошо. А теперь я снова оставался один.

Несмотря на отказ Юли, я все же пошел. Попросил у папы денег на входной билет. Врать не стал, так и сказал, что пойду на дискотеку. Папа понимающе улыбнулся и дал больше, чем требовалось.

Музыку было слышно издалека. На крыльце клуба, на рынке и у вокзала старшеклассники заправлялись пивом и чем-то покрепче. Отовсюду доносились гогот и полупьяные вскрики. Мне казалось, что все они смеются надо мной, смотрят не отрываясь, и смеются.

Я пришел к девяти, когда все начиналось. Только в зале, почему-то, народу было немного. Куда больше ребят оставалось на улице. Почувствовав себя совсем зеленым дураком, я, стараясь выглядеть бывалым тусовщиком, прошел в дальний угол и сел там на один из жестких раскладных стульев. Подняв воротник куртки повыше, я спрятал в него лицо и принялся сканировать входящих – особенно пары. Наконец, появилась Карина. Она улыбалась, отбрасывала волосы назад и светящимся взглядом озиралась вокруг.

Ей здесь нравится? Точно, так и есть!

За ней вошел высокий парень… Макс. Он неуверенно приобнял ее за талию, потом убрал руку, чем вызвал еще одну улыбку Карины. Она заметила одноклассниц рядом с ди-джейской и побежала к ним. Макс же остался торчать столбом на месте. Он бросал взгляды на танцующих и сидящих у стены ребят (вторых было куда больше, и в основном – парни), пару раз прошелся по мне глазами, но так и не узнал.

А меня парализовало, сковало холодом. При этом я начал жутко потеть. В голове гудело, музыка превратилась в отвратительную мешанину звуков. Не помню, сколько еще я просидел в своем углу, но в какой-то момент я встал и потащился к выходу. Прятать лицо не стал, но никто меня так и не окликнул, а значит, я ушел незамеченным Максом и Кариной.

На крыльце клуба сидели две группки по три человека. У них не хватило денег на билет, и они ждали, когда контролерша на входе уйдет, чтобы пробраться внутрь. Я остановился у одной из них, пытаясь решить, что делать дальше. Чья-то рука протянула полторашку цвета жженого сахара и я, после секундного сомнения, хлебнул. Меня ободрительно постучали по спине, что-то сказали, но мозг так и не вернул способность составлять из звуков осмысленные слова.

Если бы здесь была Юля, все было бы проще.

Сделав еще пару подходов по три глотка, я окончательно поплыл и случайный порыв ветра сдвинул меня с места. Шел я наугад. Парни с рынка куда-то пропали, а впереди, за углом кулинарии, слышались щелчки и шлепки. Это было так необычно. Я смело повернул на площадь нашего поселка и замер.

Человек тридцать, если не больше, молча махали руками и ногами, валялись в грязи в свете фонарей, пыхтели и иногда вскрикивали. Когда кулак встречался с лицом, слышался тот звук, который я поначалу принял за щелчок или шлепок. Это были взрослые парни, лет по двадцать и больше. Некоторых я знал, других видел впервые. Они дрались с таким ожесточением, наносили удары с такой ненавистью, будто хотели поубивать друг друга.

Моя голова очистилась. Адреналин осветил все так ярко, что тень исчезла совсем, остался только ясный, незапятнанный свет.

Позади послышались шаги, крики. Это местные узнали о драке с приезжими. Из клуба бежала толпа парней и пьяных, жадных до зрелищ девчонок. Они воинственно верещали и потрясали в воздухе кулаками. Свежие силы влились в этот первобытный сумбур, прервав кровавый танец. Меня кто-то толкнул, я обернулся, но никого уже не было.

– Вали-ка ты отсюда, – буркнул я себе под нос, развернулся и быстрым шагом ушел за рынок, а потом через школьный двор пошел домой. Так закончилась моя первая в жизни дискотека.

Книга целиком здесь.

На пикабу публикую по главам.

Показать полностью
6

Однажды 3

Дерябнув с бомжами и готкой кружку пенистого БАДа, Минковский не ощутил никакого изменения сознания, зато обратил внимание на то, на что и не думал обращать внимание раньше: в переходе ошивался высокий гражданин в черном кожанном плаще, и гнул исправную базуку, вставляя один ее конец в щель между бетонными плитами, и нажимая на нее всем своим весом.

Наконец, гражданин утомился, утер испарину со лба платком, шагнул к нищему, и вывалил ему в руку горсть медяков, после чего застыл на несколько секунд, благоговейно рассматривая грязный потолок.

"Психопат!": подумал Минковский – "Совершил акт альтруизма на рупь, а дофаминовую дозу получил за это на десять!"

Готка:

– Это Шульц – завсегдатай "Бедного Йорика" и ректор эзотерофиз-мата...

Минковский:

– Психопат?

Готка(пожав плечами):

– А разве другие дожили до наших времен?

Минковский:

– И зачем я базуку купил, если Шульц здесь, ведь мне теперь не надо в "Бедный Йорик"?

Готка:

– Не купил бы базуку, Шульц бы ее не согнул; не согнул бы он базуку, ты бы не увидел в нем психопата; не увидел бы психопата, не признал бы в нем эзотерофизматчика.

Минковский:

– Логично, наверное. А зачем я БАД выпил?

Готка:

– Не выпил бы БАД, не счел бы мою лабуду логичной....

Показать полностью
8

Дорогой предков 7

Кералча сидел в чуме, то и дело открывая и закрывая глаза. Он и представить не мог, что жилище кишит невиданными существами. Одни, словно большие муравьи, занятые своими делами, проходили сквозь стены, не замечая мальчика, другие развлекались проказами — наклоняли берестяной короб с пшеном, едва мать отворачивалась от посудины, а третий, самый крупный с приплюснутой большой головой, длинными худыми ногами и такими же руками, похожими на сухие ветки осины, сидел в закутке и пялился на Кералчу.

Мальчик замычал и ткнул пальцем в закуток. Мать, копошившаяся у печи, сделанной и старого обласка, обмазанного глинной, подскочила и посмотрела в указанном направлении, пожала плечами и повернулась к сыну:

- Что случилось, Кералча?

Мальчик пытался объяснить, но не мог: шипел и стонал, словно подбитый лось. Мать развела руками и подошла к Кералче:

- Не бойся, ӣга[1], шаман скоро вернётся, отыщет твой голос.

Ефросинья села рядом, прижала Кералчу к себе и запела. Тихая протяжная мелодия обрела форму прозрачной ленты, летящей к центру чума, где высился нос старой лодки. Кералча представил себя плывущим по волнам. Мать пела про своё детство, про бабушку и дедушку, охранявших род от болезней и напастей. Про казаков, принёсших с собой новые имена, одно из них досталось матери, и необычную пищу. Вскоре весь чум наполнился светом. Кералча видел знакомые слова, похожие на игривых рыбок, и незнакомые – русские с острыми сверкающими углами. Мелкие лозы-проказники, пропали, «муравьи» больше не ползи поперёк чума, но самый большой лоз не сдавался. Он сморщился, словно от неприятного запаха, и сверлил Кералчу красными как угли глазами.

Раздался треск, смолистый аромат кедра наполнил чум. Кералча увидел, как над головой злого духа появилась когтистая птичья лапа, вцепилась в макушку лоза и выдернула его наружу. Мальчик посмотрел на мать, но та, погруженная в песню, ничего не заметила.

В чум влетели раскрасневшиеся сёстры, загалдели, требуя еды. Мать чмокнула Кералчу в макушку и поднялась навстречу дочерям. Кералча смотрел то на очищенный от нечисти дом, то на мать и не мог поверить, что и она тоже шаманка. Кекралча лёг на своё место у очага и принялся повторять про себя недавно услышанные слова, старясь запомнить напев. И всё же один вопрос не девал покоя: кто выдернул лоза из чума? Уж больно хотелось посмотреть.

Кералча уличил момент, схватил меховую тужурку, выскочил на улицу. Зажмурился от яркого солнца, закутался плотнее. В начале месяца щепяй ират[2] холодно, даже когда весеннее солнце разбивает сугробы жгучими лучами.

Мальчик заглянул за чум, напротив которого стоял на сваях бревенчатый лабаз[3], и увидел чёткий след волочения. Хотел рассказать матери и сёстрам, но, вспомнив, что онемел, с сожалением вздохнул. Можно было притащить их сюда, указать на примятый буроватый снег, но Кералча медлил. Был бы дома отец, но он на охоте, бьёт зверя на продажу. И старший брат с ним. Помогает скоблить шкурки.

Раздался тихий скрип. Кералча поднял глаза. Двери лабаза качались: то открывались на ширину пальца, то закрывались. Мальчик поёжился, хотел вернуться в чум, но любопытство тянуло внутрь бревенчатого сарая, где среди сушеной рыбы, мешков с мукой и крупами на кованом сундуке обитали родовые куклы, принесённые матерью со своего поселения. Кералча их побаивался, но не упускал возможности посмотреть на Аҗӱка[4] и Ара́лҗыга[5].

Аҗӱка была одета в яркий синий сарафан, а Ара́лҗыга в шубу мехом внутрь. Мать сама выбирала ткань на ярмарке, где так любил бывать Кералча, а потом шила одежду. Два раза в год Ефросинья переодевала кукол, только нитки бус, венчавшие остроконечные деревянные головы родовых духов нельзя было трогать. Сколько раз сёстры просили поиграть с Аҗӱка и Ара́лҗыга, но мать была непреклонна: нельзя, беда будет.

Кералча набрался смелости, побежал к лабазу, схватился за высокий порожек, приходившийся ему по макушку, подтянулся и запрыгнул на площадку перед входом. Заглянув внутрь, он затих. В полумраке сверкали стеклянные глаза оживших Аҗӱка и Ара́лҗыга. Родовые духи мёртвой хваткой держали длинноногого лоза, которые неразборчиво скрипел:

- Камытырни хр-рм-шж. Если мальчик пойдёт хр-рм-шж. Сильный будет. Отдайте его мне.

Лоз протянул руки к входу, Кералча отпрянул и свалился вниз, приложившись головой о деревянную сваю.

«Амба[6]!» – закричал было мальчик, но, вспомнив, что онемел, только расплакался. Ефросинья «услышала» сына, почувствовала неладное, выскочила, как была в одном платье, схватила Кералчу в охапку и потащила в чум. Наказав дочерям следить за братом, она вновь принялась за домашние хлопоты. Надо было приготовить похлёбку из рыбы.

Сёстры надулись от обиды, но мать не ослушались, сидели рядом и даже бегали с Кералчой до отхожего места, расположенного на границе с ближайшим подлеском.

На улице Кералча закрывал глаза, боялся вновь увидеть то, чего раньше в его жизни не было. В чуме, где всё ещё витала материнская песня, да берёзовый тёплый дух, приправленный запахом вареной рыбы, было безопасно.


[1] Сынок

[2] Апрель

[3] Постройка для хранения запасов и утвари

[4] Бабушка

[5] Дедушка

[6] Мама

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!