- Маргарита Владимировна… - он начал привставать.
- Максим Геннадьевич, - в тон ему отозвалась психолог. – Мы с вами не первый год общаемся. И прежде вас устраивали мои советы и моя компетенция.
- Это, скорее, совет бабушки внучке, а не психолога бизнесмену, - буркнул Макс. – Я что, похож на старую деву, страдающую от несчастной любви?
- Вы похожи на фрустрированного человека на грани нервного срыва. Вам нужна деятельность, Максим, не просто разговоры. Надо занять руки. А голову – освободить. Вязание идеально подходит в этом случае. Вы, конечно, сами решайте. И прошу меня простить – у меня через десять минут назначена новая встреча.
Следующие несколько дней Максима преследовали вяжущие.
Вязала молодая мама на скамейке в парке, рядом с песочницей, где возились малыши. Вязала бабуля-соседка на лавочке у его дома. В офисном здании, случайно зайдя не в ту дверь, угодил прямо в клуб вязальщиц, откуда только взявшийся! - и выскочил оттуда красный как помидор под звонкий хохот и ехидное посверкивание спиц. И даже когда Максим включил наугад телевизор, вымотанный после особенно идиотского дня, с экрана ему улыбалась солидная дама на полном серьёзе объяснявшая, как лучше выбрать пряжу для носков на подарки близким!
Максим выключил телевизор, тупо уставившись в стену.
Таська бы сказала: «хорош переть против Вселенной», и, наверное, была бы права.
…Жаба была до того умильная, что Тасе захотелось немедленно бежать за скетч-буком и пастелью. Но эти амфибии – существа крайне осторожные, увидеть их нелегко, тем более, охотятся они в основном ночью. Но эта серо-бежевая красотка, покрытая живописными пятнами и бородавками, явно соскучилась по майскому солнышку и сидела на кучке сухих листьев, не шевелясь, томно прикрыв бездонные тёмные глаза с золотыми ободками.
Как можно называть уродинами и уж тем более, бояться таких очаровательных, безобидных и невероятно полезных существ, которые пачками едят даже самых ужасных и волосатых гусениц!..
Тася осторожно вытащила телефон и сделала несколько снимков. Вот польёт теплицу, надерёт редиски и зелени для вечернего салата и порисует в своё удовольствие! Тем более, к вечеру обещают дождь…
За оградой прошуршали шины, и звук замер напротив её крыльца. С мягким чавком хлопнула дверь. Тася с трудом подавила раздражение: кого ещё принесло, назло всем её уютным планам? А отворив ворота, едва не выронила от удивления телефон.
- Макс?.. Федосеев? Да неужели!
И громко рассмеялась, запрокинув голову.
…Он шёл вверх, а она – вниз. Ну, или так казалось. Всем, кроме неё. Максиму, так точно.
Кто в своём уме станет работать в офисе скромной фирмы на должности помощника юриста, когда всю эту фирму можно попросту купить с потрохами и соседним пафосным рестораном впридачу?
Кто будет носить одежду из ближайшего универмага вместо шёлковых блузок и брендовых сумочек от Шанель за миллион – полтора рублей?
Или закусывать в перерыв шаурмой из ближайшего ларька, вместо нежнейших трюфелей в том же ресторане?
Ответ был единственный и очевидный – во всём их немаленьком городе только Таисия Чёрная, дочь сибирского мебельного магната, маялась подобной фигнёй.
Ему бы её деньги, он бы ни секунды не сомневался, что с ними делать.
И несмотря на её абсолютно идиотское поведение, когда она появлялась в офисе, он не мог отвести от неё глаз.
Эта короткая стрижка, с чёрным, отливающим в синеву ёжиком шелковистых волос, изумительно-стильно топорщившаяся обманчиво-острыми пиками. Эти хрустально-голубые глаза, напоминавшие гималайское небо на картинах Рериха. Смех, весёлый, колокольчатый, заразительный, и готовность смеяться всегда. И бритвенно-острый язычок, на который лучше было не попадаться вовсе – это ведь она придумала ему прозвище «Макс Бакс», из-за которого он её окончательно возненавидел и даже перестал ходить в свой любимый «Старбакс».
Слишком уж много смыслов сошлось в этом прозвище, и особенно бесило то, что офисный народ стал забывать, как его на самом деле зовут!..
Но когда Таисия вдруг ни с того, ни с сего ушла из фирмы, стало так тоскливо, что когда Макс эту фирму возглавил, радости от этого не испытал совершенно никакой. Много позже, решив всё же честно разобраться с собой, он признал простую вещь.
ОНА должна была увидеть этот его успех!
ОНА должна была признать, что Максим Федосеев – крут и перспективен…
Теперь же Макс точно был крут, обеспечен, перспективен - фирме ещё расти и расти - и пуст, как картонный стаканчик из-под латте с карамелью, который так легко и жалко сминается под ногой случайного прохожего...
... - Заходи, - сказала она, отсмеявшись, и распахнула довольно кривую калитку. – Чайку попьём. Как тебя сюда занесло, каким-таким ветром?
- Алла проболталась, где ты живёшь, - ответил Максим, по ходу осматривая окрестности. – Говорит, счастливая ты и в ус не дуешь. Морковку с грядки немытую ешь.
- До морковки ещё далековато, - она распахнула перед ним дверь на залитую солнцем веранду. – Проходи, садись, куда хочешь. А вот редиска сейчас отменная, если жрать хочешь, нарву и салатик сделаю. Ага?
- Даже не спросишь, зачем приехал?
- Дык сам расскажешь, куда ты денешься? Раз приехал, значит припёрло!
Свет дробился в стёклышках старых французских окон, которые никто не менял явно ещё с советских времён и весёлыми искрами скакал в хрустальных глазах. Она была в выгоревшей рубахе с закатанными рукавами и старых джинсах, но Максим никогда не видел женщины красивее. Хотелось зажмуриться и ущипнуть себя за руку, потому что больше всего это напоминало сон.
- Научи меня вязать... Я знаю, ты умеешь...
Её хохот смешался с солнечными бликами и странным образом заполнил его всего.
- Господи, какой ты криворукий, - не выдержав, она вскочила с дивана и пошла готовить ужин.
Макс только глупо хихикнул и чертыхнулся, пытаясь изо всех сил протащить нить сквозь слишком туго севшую на спицу петлю. Пальцы выворачивало так, будто он пытался заставить суставы сгибаться в обратную сторону. Да кто вообще придумал такое издевательство!
Но ничего, он упорный. К тому же она снова рядом - есть, ради кого стараться. В нём проснулся давно позабытый энтузиазм, и это уже было чудом.
Таська усадила его вязать простенький шарф, несколько вечеров потратив на то, чтобы научить его основам. А сама рядышком на диване вязала... жабу. Которую сначала нарисовала пастелью на листе плотной бумаги. Когда Макс увидел, что она рисует, не поверил своим глазам.
- А что? - удивилась она. - Посмотри, какая красота!.. Пятнышки, штрихи, глазки с золотыми ободками. Бородавочки...
Макса слегка передёрнуло.
- Ты всегда была странной. Почему ты живёшь в старой деревенской развалюхе? Хоть приличный бы коттедж сняла, неужели папка денег не даёт?
Она долго смотрела на него ничего не выражающим взглядом, пока ему не сделалось не по себе.
- Какой же ты ещё... маленький, Макс, - вздохнула она, наконец, так и не ответив на его вопрос.
А теперь вместе с ним по вечерам вязала жабу. На тумбочке возле дивана уже лежала горка из зелёных лапок, будто заветная мечта французского гурмана. Макс же вымучивал нечто, что по идее должно было стать шарфом, но назвать сиё странное поделие таковым не повернулся бы язык даже у самого отмороженного кутюрье.
- Не важен результат, Макс, важен процесс, - утешала его Таська, явно стараясь не ржать в голос.
Сначала Макс упрямо боролся, чтобы доказать себе, что он может! И свяжет! Но шли дни, закатное солнце каждый вечер подпаливало золотистую тюль на Таськином кухонном окне, пальцы привыкли и перестали болеть, редиску стало лень каждый раз мыть и выяснилось, что иногда достаточно просто вытереть её об штаны, а вода в местной речке казалась уже не холодной, а просто бодрящей.
А жабы действительно стали казаться симпатичными.
И вязаная, понемногу обретавшая шерстяную плоть, и та, что жила у Таси под крыльцом и совсем перестала их бояться, смешно и неуклюже вышагивая в вечных поисках всякой ползающей гадости. Таська даже наловчилась скармливать ей капустных слизней, из-за чего Макс начал дразнить её «внучкой Дроздова».
Макс обжился у Таси на веранде, спал на всё том же диване под старым ватным одеялом, ремонтировал насос, прибивал полки, почитывал старые книжки из архива прежних хозяев дома и практически перестал интересоваться делами фирмы, которая почему-то не забилась в агонии сразу после его отъезда, а вполне мирно, хоть и без прежнего задора, продолжала жить в руках его помощников.
Зато каждый вечер они с Тасей кипятили огромный самовар, плюхались на диван - каждый со своим вязанием, и под стук спиц вели неспешные философские разговоры, перемежая их чаепитиями, напоминавшие Максу бессмертных героев деревни Простоквашино. Чистая благость, только Печкина не хватало!
- Кажется, я теперь понимаю, что такое «дауншифтниг», - сказал Макс, с удовольствием оглядывая своё творение, которое вдруг стало выравниваться и хорошеть - петельки уже не походили на пьяненьких червяков, норовивших слиться друг с другом в экстазе, и на шарфе даже стал виден простенький узор: четыре лицевых - изнанка.
Удивительное дело: когда он садился вязать, внутри у него всё успокаивалось, и под мерный стук спиц входило в ровный и спокойный, какой-то даже математический ритм. Глупо скачущие тревожные мысли постепенно затихали, а потом и вовсе улетучивались, зато беседы текли мило и непринуждённо. Такая своеобразная медитация без необходимости сливаться со всем сущим и мычать мантры. Макс даже поймал себя как-то на мысли, что недовяз он заберёт с собой в город и будет тихо оттягиваться по вечерам. И вообще, как просветила его Тася, вязание придумали мужчины!
Молодец всё-таки Маргарита Владимировна!
Ему очень, очень давно не было так хорошо.
- Мы с тобой как старосветские помещики, помнишь, у Гоголя? - смеялась Таська, с удовольствием разглядывая тщательно вывязанную тушку своей поделки. - «А не выпить ли нам, Пульхерия Ивановна, по чашечке? - Да что ж, пожалуй, выпьем по чашечке, Афанасий Иванович». У меня где-то тут Гоголь валялся, кстати, надо тебе дать почитать, это ж просто чудо, что за тексты, куда там нынешним блохерам!..
- Тася, - вдруг сказал Максим. - Ты мне нравишься до невозможности. Всегда нравилась...
Тася умолкла и пристально посмотрела на него, без обычной насмешки, словно изучая.
- Почему? - спросила она наконец.
- Потому что ты - это ты. Тебе пофиг, что о тебе думают другие. Ты всегда точно знаешь, чего хочешь, и ты идёшь только своим путём. Ты до невозможности настоящая. Ты умеешь быть самодостаточной и не зависишь от семейных денег.... Я раньше совсем не понимал тебя, злился даже, но всегда втайне завидовал и восхищался. Вот, - он усмехнулся и лукаво прищурился на неё.
- И сейчас продолжаешь злиться?
- Ну прям! Теперь-то я тебя начал понимать. Просто мне скоро уезжать, и я боялся, что так и не смогу тебе всего этого сказать. Здесь, у тебя, я так расслабился... я теперь совсем не уверен, правильно ли то, что я делаю со своей жизнью, если я так дико устал. Если всё, что мне теперь нужно от жизни - это вот этот диван, веранда, речка и салат из редиски...
- Из моей редиски, - глубокомысленно заметила Тася.
- Из твоей редиски, - покорно согласился Максим и добавил. - Из твоих рук.
- Так не уезжай, - Тася вдруг кинула в него жабью тушку, и Максим на автомате её поймал.
Они смотрели друг на друга очень долго, и Максим вдруг осознал, что у него совершенно пересохло во рту. Её глаза смотрели так ясно и чисто, так спокойно и открыто, что у него в буквальном смысле случился ступор.
- Что, вот так... просто? - наконец, выдавил он, и Тася усмехнулась.
- А зачем усложнять, Макс? Или тебе без патетики никак? - она одним плавным движением подсела к нему и обхватила руками за шею.
Недовязанный шарф вместе с жабьей тушкой упали на пол, но это никому уже было неинтересно.
...Вязаная жаба Клава, посверкивая жёлтыми глазами из эпоксидной смолы, гордо восседала на приборной панели Максовой машины, словно для неё и была предназначена. Но вообще, она шикарно смотрелась где угодно, впрочем, как и её автор, стоявший рядом.
- Моежт, всё-таки прокатишься со мной в город? Родных навестишь? - с затаённой надеждой спросил Макс.
- Да они сами скоро всей толпой нагрянут, закоптят тут всё шашлыками и табаком, - недовольно заметила Тася. - Ничего они в дауншифтинге не понимают. Едут слиться с природой, а сливаются исключительно с бутылкой. Лучше бы вязать учились.
Они рассмеялись и ещё долго целовались перед тем, как Макс сел за руль.
Он ехал, уже тоскуя по хрустальным глазам и звонким шуткам Таси, и километры шоссе будто разматывали клубок его собственной жизни, нитку за ниткой, добираясь до сути.
Дома предстояло ещё многое понять, кто он и чего на самом деле хочет, но одно он знал точно: кончик этой ниточки прочно закрепился в старой деревеньке в восьмидесяти километрах от его прежней жизни. Но теперь ниточки не перепутаются - жаба Клава за ними присмотрит.
И сразу на въезде надо не забыть заехать в магазин и отправить красивый букет психологу Маргарите Владимировне.
Если вам нравятся мои истории, подписывайтесь на мой ТГ-канал
