Авторские истории

Тайга дышала древностью. Вековые ели, словно стражи, хранили молчание, нарушаемое лишь шелестом ветра и хрустом снега под ногами. В самом сердце этого зеленого моря, там, где солнце едва пробивалось сквозь густые кроны, стояла покосившаяся избушка.

Здесь обитал старик, которого местные жители называли не иначе как Колдун, с именем  данным после рождения Ефим.

Лицо его было изрезано морщинами, словно карта прожитой жизни а глаза, глубоко посаженные под нависшими бровями, горели недобрым огнем. Говорили, что он якшается с темными силами, что в его руках магия черна, как смоль. Ефим жил отшельником, избегая людей. Лишь изредка, когда нужда заставляла, он появлялся в ближайшей деревне, пугая своим видом и молчаливой угрюмостью. Люди шептались за его спиной, крестились и старались не смотреть ему в глаза.

Однажды, в лютую зимнюю пору, в деревню пришла беда. На скот напала неведомая болезнь, коровы дохли одна за другой, оставляя крестьян без молока и надежды на выживание. В отчаянии, старейшина деревни, Иван, решился на отчаянный шаг - пойти к Колдуну. Иван долго плутал по заснеженной тайге, пока не наткнулся на избушку Ефима, дверь была приоткрыта, изнутри доносился странный шепот.

Собравшись с духом, Иван толкнул дверь и вошел.

Внутри было темно и сыро. В воздухе витал запах трав и чего-то гнилого. В центре комнаты, у очага, сидел Ефим. Он что-то бормотал, перебирая в руках кости и сушеные травы. Иван откашлялся, привлекая внимание Колдуна. Ефим медленно поднял голову, и его взгляд пронзил Ивана насквозь:

- Чего тебе, смертный? – прохрипел он.

Иван, запинаясь, рассказал о беде, обрушившейся на деревню, умоляя Ефима помочь, обещая щедрую плату. Ефим молчал, глядя на Ивана своими недобрыми глазами.

Наконец, он произнес:

- Я помогу. Но плата будет велика ...

Иван был готов на все. Он согласился, не спрашивая, что именно потребует Колдун. Ефим поднялся и подошел к столу, заваленному странными предметами, взял в руки небольшой мешочек, наполненный черным порошком.

- Рассыпь это на рассвете над пастбищем - сказал он, протягивая мешочек Ивану - И болезнь отступит. Но помни, Иван, магия всегда требует жертвы - за избавление от болезни ты заплатишь своей самой дорогой вещью.

Иван, не раздумывая, схватил мешочек, поблагодарил Колдуна и поспешил обратно в деревню, не обращая внимания на холод и усталость. На рассвете Иван, дрожащими руками, рассыпал черный порошок над пастбищем и чудо свершилось. Болезнь отступила, коровы начали поправляться и в деревню вернулась надежда.

Но вскоре Иван понял, что имел в виду Ефим, говоря о жертве - почти сразу после избавления от болезни умерла его любимая дочь, единственная радость в его жизни.

Иван понял, что заплатил за спасение деревни самым страшным образом. Горе раздавило его, лишив воли к жизни, он винил себя, проклинал тот день, когда решился обратиться к Колдуну. Дни и ночи он проводил у могилы дочери, оплакивая свою потерю. В его сердце росла ненависть к Ефиму, к его черной магии, к той цене, которую он заплатил. Через несколько месяцев ночью, когда луна освещала заснеженную тайгу, Иван решил отомстить. Он взял топор, самый острый в хозяйстве и отправился к избушке Колдуна. Дверь была не закрыта, Иван ворвался в избу, Ефим сидел у очага, спиной к нему.

- Я пришел, Колдун - прорычал Иван, сжимая топор в руках.

Ефим медленно повернулся, в его глазах не было ни страха, ни удивления, лишь все тот же недобрый огонь:

- Я знал, что ты придешь - спокойно ответил он.

- Ты забрал мою дочь! Ты заставил меня заплатить ужасную цену! - кричал Иван, замахиваясь топором.

Ефим не сопротивлялся и лишь смотрел на Ивана, в его взгляде читалось что-то, чего Иван не мог понять.

Топор опустился.

Но вместо того, чтобы почувствовать удар, Иван ощутил лишь пустоту - посмотрел на свои руки, топор лежал на полу а он сам стоял, словно парализованный.

Ефим поднялся и подошел к Ивану, протянул руку и коснулся его лба.

- Ты думаешь, я забрал твою дочь? Ты думаешь, я наслаждаюсь чужим горем? - спросил он.

В голосе Ефима не было злобы, лишь усталость и печаль.

- Я лишь инструмент, Иван. Инструмент, который помогает людям, но всегда за это приходится платить. Магия не выбирает, кто должен уйти, она лишь берет то, что ей нужно, чтобы сохранить равновесие.

Ефим отвернулся и подошел к окну.

- Твоя дочь была больна, Иван, она бы умерла в любом случае. Я лишь дал ей уйти с миром, избавив от страданий а взамен я забрал твою радость, чтобы ты помнил, что в жизни нет ничего бесплатного.

Иван стоял, ошеломленный, не зная что и думать. Слова Ефима звучали правдиво, но он не мог простить ему смерть дочери.

-Уходи, Иван - сказал Ефим, не оборачиваясь - и забудь обо мне, живи дальше, как можешь, но помни, что в тайге всегда есть место для магии и она всегда будет требовать свою плату!

Иван поднял топор и вышел из избушки. Он шел по заснеженной тайге, не зная, куда идет, в его сердце боролись ненависть и понимание, так и не смог он решить, кто же виноват в его горе. Он вернулся в деревню, но жизнь его уже никогда не была прежней - стал молчаливым и угрюмым, как и сам Колдун, уже понимая что магия существует и что она всегда будет рядом, в темных уголках тайги, готовая помочь и забрать самое дорогое. Он знал, что никогда не сможет забыть о той цене, которую заплатил за спасение своей деревни. Тайга хранила его тайну и он стал ее частью, навсегда связанный с черной магией Колдуна.

Иван дожил до глубокой старости, но так и не смог найти покоя. Образ дочери преследовал его во снах а слова Колдуна эхом отдавались в голове, стал сторониться людей, предпочитая одиночество в лесу. Он бродил по тайге, словно в поисках чего-то потерянного, словно надеясь найти ответ на вопрос, который мучил его всю жизнь: был ли Ефим злодеем или лишь орудием судьбы?

Со временем, легенда о Колдуне обросла новыми подробностями. Говорили, что он не умер а просто растворился в тайге, что он до сих пор бродит по лесу, помогая нуждающимся и забирая плату за свои услуги.

Однажды, в деревню пришла новая беда – засуха. Земля потрескалась, колодцы пересохли и люди умирали от жажды. В отчаянии, молодые парни решили отправиться на поиски Колдуна, надеясь, что он сможет помочь. Они долго плутали по тайге, пока не наткнулись на ту самую избушку. Дверь была приоткрыта, до них доносилась неразборчивая громкая речь.

Парни вошли, дрожа от страха и надежды.

Внутри было темно и сыро, как и много лет назад. У очага сидел старик, но это был не Ефим - это был Иван. Он поднял голову и посмотрел на парней своими потухшими глазами:

- Вы ищете Колдуна? - спросил он хриплым голосом.

Парни кивнули, боясь произнести хоть слово.

- Колдун умер - сказал Иван - но магия осталась и я знаю, как вам помочь.

Парни с удивлением посмотрели на Ивана. Неужели он, старик, который всю жизнь провел в одиночестве, стал Колдуном? Иван поднялся и подошел к столу, взял в руки небольшой мешочек, наполненный черным порошком:

- Рассыпьте это на рассвете над полями - сказал он, протягивая мешочек парням - и дождь пойдет, но помните, магия всегда требует жертвы, за избавление от засухи вы заплатите своей самой дорогой вещью!

Парни переглянулись, зная эту историю и чем закончилось обращение к Колдуну для Ивана.

- А что будет платой? - спросил один из парней.

Иван посмотрел на него своими потухшими глазами и ответил:

- Вы узнаете это сами, магия сама выберет, что ей нужно ...

Парни взяли мешочек и поспешили обратно в деревню. На рассвете они рассыпали черный порошок над полями и чудо свершилось - пошел дождь, земля ожила, люди были спасены. Но вскоре они поняли, что имел в виду Иван, говоря о жертве - после избавления от засухи в деревне началась вражда. Люди стали ссориться из-за земли и воды, забыв о том, что их объединяло, в деревне воцарилась зависть, ненависть и злоба.

Парни поняли, что заплатили за спасение деревни не жизнью а душой, что магия всегда оставляет свой след и что даже самое благое дело может обернуться злом. Они вернулись к Ивану, чтобы спросить, почему он не предупредил их о последствиях. Но избушка была пуста, Иван исчез, словно растворился в тайге, оставив после себя лишь легенду о Колдуне и его черной магии. Парни вернулись в деревню, неся на себе бремя вины. Они пытались примирить враждующие стороны, но все было тщетно.

Зло, посеянное магией, пустило глубокие корни.

Со временем, деревня разделилась на два враждующих лагеря. Люди перестали общаться друг с другом и в каждом доме царила злобная атмосфера, деревня, спасенная от засухи, погибала от вражды.

Один из парней, самый молодой и впечатлительный, не мог смириться с тем, что произошло и чувствовал себя виноватым в гибели деревни и решил во что бы то ни стало исправить свою ошибку. Он отправился в тайгу, чтобы найти Ивана и попросить его снять проклятие с деревни, долго плутал по лесу, пока не наткнулся на знакомую избушку. Парень вошел, дрожа от страха и надежды, внутри было темно и сыро, как и всегда. У очага сидел старик, но это был не Иван - это был Ефим.

Он поднял голову и посмотрел на парня своими недобрыми глазами.

- Ты ищешь Ивана? - спросил он хриплым голосом.

Парень кивнул, боясь произнести хоть слово.

- Иван ушел - сказал Ефим - он выполнил свою задачу и теперь пришел твой черед.

Парень с удивлением посмотрел на Ефима. Неужели он, Колдун, вернулся?

-Что я должен сделать? - спросил он.

Ефим зло оскалился и прохрипел:

- Ты должен заплатить, магия всегда требует плату! За избавление от вражды ты должен отдать самое дорогое, что у тебя есть.

Парень задумался. Что у него есть самого дорогого? Деньги? Дом? Семья?

- Я отдам все, что угодно - лишь бы в деревне снова воцарился мир.

- Ты должен отдать свою память, должен забыть все, что произошло, забыть о магии, Колдуне и вражде, надобно начать тебе все с чистого листа.

Парень вздрогнул - отдать память? Это было слишком, не он хотел забывать свою жизнь, своих друзей, свою семью.

- Я не могу этого сделать - сказал он - это слишком большая плата.

Ефим пожал плечами:

- Тогда вражда останется, магия не терпит компромиссов, ты должен выбрать либо мир либо память.

Парень долго колебался, понимая что это единственный способ спасти деревню, но он не мог представить себе жизнь без памяти.

Наконец, он принял решение:

- Я согласен - сказал он - я отдам свою память ...

Ефим горько усмехнулся и сказал:

- Ну что ж ... это хороший выбор, теперь закрывай глаза и забудешь обо всем.

Парень закрыл глаза и почувствовал, как память покидает его, как жизнь стирается из  сознания - он забыл все - свое имя, свою семью, свою деревню.

Когда он открыл глаза, он не помнил ничего и был чист, как новорожденный. Отдав память, парень вышел из избушки, не зная, кто он и куда идет, кое как его вернули в деревню те, кто ходил в это время за ягодами и грибами, случайно встретив его на одной из таежных полян.

Без памяти о вражде, он стал связующим звеном между враждующими сторонами и постепенно мир вернулся в деревню. Цена была высока, но деревня была спасена. Тайга хранила тайну о магии и жертв а парень, лишенный прошлого, жил настоящим, не подозревая о своей роли в этой истории.

---

По вашему желанию вы можете отблагодарить писателя Отто Заубера, если вам понравилось его творчество а так же для дальнейшей возможности писать книги, перечислив любую выбранную вами сумму денег перейдя по этой ссылке: yoomoney.ru/to/410015577025065

Я собрала вещи и уехала к подруге Яне. Дети остались с Егором — он сказал, что заберёт их к своей матери.

— Ну и придурок твой муж, — сказала Яна, наливая кофе. — Неужели не понимает, что это подстава чистой воды?

— Он мне не верит. Думает, что я вру ему в лицо и изображаю невинность.

— А телефон-то откуда взялся? Небось Инна принесла?

— Да, похоже, что она. Но в руки она его не давала, не совсем дурная. Честно говоря, даже не знаю, как это вообще доказать.

Яна была юристом, умела думать логически.

— Слушай, а на кого телефон оформлен? Это же можно проверить через знакомых в телефонной компании.

— А разве можно так узнать? Разве это не нарушение каких-то правил?

— Есть способы. Дай мне номер с этого телефона.

Я позвонила Егору, попросила номер. Он бросил трубку. Тогда я написала смс — он прислал номер.

Позвонила Яна.

— Света, я тут через знакомых всё выяснила. Этот номер действительно принадлежит Андрею Кольцову. И самое интересное — он бывший парень Инны.

— Не может быть! А откуда ты это знаешь? Может, просто однофамилец?

— Скрины сделала из его соцсетей. Там фотки есть, где они вместе как влюблённые. Явно были парой. Скинула тебе на почту, сама посмотри.

Я открыла почту. На фотографиях Андрей и Инна выглядели счастливыми влюблёнными.

— Отправляй своему мужу, — сказала Яна. — Пусть сам разбирается с этим Андреем. Посмотрим, что он тогда скажет.

Я переслала скрины Егору с запиской: "Это бывший парень твоей сестры. Проверь у него, откуда взялся телефон."

На следующий день перезвонил Егор. Говорил отрывисто.

— Света, я поехал к этому Андрею. Сначала набил ему морду — думал, он с тобой спал. Потом он всё рассказал.

— Что именно рассказал? Не молчи, говори всё как есть.

— Говорит, Инна попросила у него старый телефон. Сказала, что для каких-то дел нужен срочно. Он отдал, не думая ничего плохого. А про переписку с тобой вообще первый раз слышит. Клянётся, что никогда тебя не видел.

Я стиснула зубы.

— Значит, она действительно всё подстроила от начала до конца?

— Да. Инна взяла его телефон, написала эти чёртовы сообщения от твоего имени и подкинула тебе. Этот парень вообще не в курсе был, что происходит. Говорит, что с Инной расстались полгода назад.

— Ну и что, Егорушка, ты теперь мне веришь?

— Прости меня, Свет. Я полный идиот.

— Вот и умничка. Да, дурак. Причём редкостный. Собственную жену считаешь шлюхой, а сестру святой.

— Я к Инне поеду. Всё ей выскажу за эту подлость.

— Не надо пока. Она ещё получит своё по заслугам. Не торопись.

— Вернись домой, прошу тебя. Дети постоянно спрашивают, где мама.

— Подумаю над этим, — сказала я и повесила трубку.

Яна смотрела на меня верхом на стуле, как цезарь-победитель на коне.

— Простишь этого козла?

— Понятия не имею. Он выгнал меня из собственного дома, как собаку.

— Но он же понял, что ошибся. Раскаялся вроде бы.

— Поздно раскаялся. Доверие не восстанавливается просто так. Это не кран, чтобы открыл и потекло.

Я поехала домой к детям. Егор стоял во дворе, курил. Увидев меня, подошёл.

— Света, давай серьёзно поговорим. Без криков и взаимных упрёков.

— Потом поговорим. Детей сначала покормить надо. Они голодные наверняка.

Дома я накормила детей, уложила спать. Егор сидел на кухне и ждал.

— Что будем делать дальше? — спросил он.

— Понятия не имею. Ты мне не доверяешь, это факт.

— Доверяю. Просто Инна всегда была...

— Инна что? Она тебе дороже собственной жены?

— Нет, конечно нет. Она мне сестра, я думал, что она не способна на такую гадость. Она же всегда помогала нам.

— Думал, что она не способна на подлость такого уровня?

— Да, именно так думал. Ошибся.

— А я, значит, способна на измену? Я могу спокойно тебе изменять, пока ты в командировках?

Он молчал.

— Вот видишь, — сказала я. — Ты о сестре думаешь лучше, чем о жене.

— Прости меня, Света. Я больше никогда не буду в тебе сомневаться.

— Ладно, Егорушка, честно. Ложись ты спать. Твои поступки сказали больше, чем твои слова.  Посижу тут, подумаю, что да как мне лучше сделать. А от тебя я уже услышала всё, что мне нужно.

Я села обратно на стул. Егор постоял, посмотрел на меня и пошёл в спальню.

***

Я проснулась на кухне. Шея болела от неудобной позы. Собрала детей, отвела в садик и школу. Артём спросил, почему я не в своей кровати спала. Сказала, что мне так удобнее было.

Вернулась домой. Егор сидел за столом, видно тоже плохо спал.

— Егорушка, ничего у нас с тобой не получится, — сказала я, не пытаясь подбирать слова. — Честно! Я тебе больше не доверяю. Не хочу жить на каком-то шатком стуле. Ты ненадёжный мужик. Не хочу я правда с тобой оставаться.

— Света, но мы же...

— Блин, Егорушка, у тебя было время сказать, ты всё сказал. Теперь моя очередь. Моя очередь говорить о том, что я больше не хочу с тобой продолжать строить семью. Давай пока с детьми разберёмся.

Я прошла в спальню, взяла сумку, стала складывать вещи. Егор стоял в дверях и смотрел.

— Когда вернёшься? — спросил он.

— Не знаю. Может, не вернусь.

Я застегнула сумку и пошла к выходу.

— Света...

— Всё, Егорушка. Тормози.

Я села в машину и поехала к Яне.

— Приехала насовсем? — спросила она, открывая дверь.

— Ага.

— Но может, всё-таки...

— Яна, я не собака ему. Чтобы хвостом вилять после того, как он меня выгнал.

— Понятно, — она кивнула. — Проходи. Будем решать, что дальше.

Я вошла в дом и закрыла дверь.

Другие мои истории можно посмотреть тут.

Рассчитывая нас, девушка подпевает плееру что-то мелодичное, что совсем не вяжется с её брутальным обликом.

— А что это за песня? — спрашивает неугомонная Тома.

Но девушка снова заткнула уши и не обращает на нас никакого внимания.

Мы переглядываемся, улыбаемся и выходим из тёмного магазинчика в яркий солнечный Питер, довольные и счастливые.

***
Делаю стежок за стежком через ругательства и боль в исколотых пальцах: с плотной кожей намного больше возни, чем с обычной тканью. Рюкзак мнётся в руках третий час. Пожалуй, я всё-таки переоценила свои способности. Особенно если вспомнить, что результат моей единственной попытки повышивать так и валяется недоделанным где-то на антресолях.

Нужно было купить клеящихся аппликаций на той же Апрашке, но нет, мы не ищем лёгких путей. Из запланированного целого соцветия меня хватает только на один золотистый цветок. На чёрной коже выглядит красиво, но одиноко и странно.

Про незаконченную вышивку я вспоминаю только вечером воскресенья.

— Мам, а ты мой рюкзак не видела? – врываюсь я на кухню.

— Спроси у бабы Ани, — отвечает мать, отчего-то недовольная.

Хотя понятно отчего. С моей бабулей со стороны отца они тщательно сохраняют нейтралитет. Баба Аня редко нас навещает, а когда приезжает, то почти не выходит из маленькой комнаты, только выбирается к своим подругам и на концерты.

Сейчас она дома. Когда я захожу в комнату, то первым делом слышу, как Баба Аня мурлычет что-то себе под нос. Что-то очень знакомое. Я хочу спросить, но сразу же забываю, когда вижу, чем Баба Аня занята. Вышивка, вчера только намеченная куском мыла и начатая, полностью заполнена, а бабуля делает последние стежки.

— Баб Аня, — выдыхаю я и кидаюсь её обнять.

***
В институт не хочется возвращаться примерно так никогда, как и видеть Романа, Кристину и её бешеных подружек. Тома обещает прочитать на них заговор. На понос и скрофулёз, иначе золотуху. Я одобряю. Ни один Томин заговор ни разу не сработал, как и предсказания на Таро, как и подаренный мне талисман с голубым глазом, болтающийся на рюкзаке и якобы защищающий от зла. Но помечтать всегда приятно.

Я скучаю по ней. Особенно сейчас. Кто бы подумал, что хулиганские замашки у некоторых не останутся в школе, а перекочуют прямиком в институт. К счастью, не у всех, но мне хватает и этих манерных красавиц. Им не нравлюсь я, моя немодная одежда, моя причёска и мой рюкзак с вышивкой. А особенно, что Ромочка Антипов с ними, похоже, не согласен.

Мне плевать и на них, и на Ромочку, но это не помогает. Когда я пытаюсь сбежать от очередных издевательств, Кристина хватает меня за рюкзак. Я дёргаюсь — лямка не выдерживает, вырывается с мясом, конспекты летят на пол. Девицы смеются и уходят.

До сих пор эта картина нет-нет да и всплывает перед глазами и портит настроение.

Мы с мамой сидим на кухне, она готовит, я делаю вид, что помогаю. По радио, играющему для фона, начинается приятная мелодия. Мать сразу же переключает на «Русское радио».

— Ай, зачем? – не выдерживаю я. – Верни, я хотела послушать.

— Нечего там слушать! Лучше делом займись.

Передо мной на стол плюхается доска, нож и пара луковиц. Ненавижу лук, мать же знает.

Примадонна фальшивит последний хит. Глаза щиплет, картинка впереди расплывается. Отец заходит на кухню тихо, почти неслышно.

— Посмотри, — протягивает он рюкзак, — я заклёпки поставил. Теперь любой груз выдержит.

— Пап, — хлюпаю я носом от полноты чувств и самую малость от лука.

— Я тебя тоже научу, если захочешь, — обещает он.

— И зачем только время тратить? Выкинула бы ты этот рюкзак лучше, — ворчит мать. — Он мне никогда не нравился. Купила бы новый, нормальный.

— Да хороший рюкзак, — примирительно бурчит отец, присаживаясь за стол, – ещё послужит лучше нового.

Приёмник щёлкает, обрывая примадонну, и снова звучит смутно знакомая музыка. Я молча давлю улыбку, не хочу спугнуть настроение. Отец тоже молчит и подмигивает мне, когда мать отворачивается. Я подмигиваю в ответ, чувствуя себя заговорщиком.

И зачем она так всегда? Ладно я. У отца сердце больное, а мама ругается постоянно.

***
На концерт ДДТ мы идём все вместе, дружной большой компанией. Возвращаемся вдвоём с Антоном. Идти через парк напрямую слишком быстро и слишком мало, поэтому мы гуляем по отдалённым тропкам. Вокруг темно, но мне совсем не страшно. До того момента, как компания на лавочке, мимо которой мы проходим, вдруг встаёт и целенаправленно идёт за нами.

Антон первый замечает «навязчивых поклонников» и первым же реагирует.

— Беги! – тихо командует он, отталкивает меня в сторону, разворачивается и идёт на них.

Я делаю несколько шагов по инерции и останавливаюсь. Оборачиваюсь. Может, недоразумение? Их трое. И все такие здоровые. Один толкает Антона в грудь, второй замахивается. Перехватив тяжёлый рюкзак поудобнее, я с боевым визгом кидаюсь в драку. Замах — рюкзак во что-то врезается. Потом ещё раз. Меня кто-то хватает за руку и тащит прочь. И мы бежим, бежим, бежим.

Уже ближе к метро меня накрывает запоздалая дрожь.

— Тише, тише, всё в порядке, — шепчет Антон. — Ты боевая подруга у меня прямо, настоящий берсерк.

Я не чувствую себя ни первой, ни вторым, но потом Антон утыкается мне в шею, мурлычет что-то грубовато нежное, и я успокаиваюсь. Мелодия такая знакомая. Наверное, я слышала её на концерте, но никак не могу распознать до конца. Может быть, потому что у Антона на самом деле нет ни слуха, ни голоса. Странно для гитариста в любительской группе, но неожиданно мило.

Рюкзак, у которого вылетела вторая лямка, я в этот раз чиню сама, вспоминая добрым словом отца и его уроки. Параллельно слушаю альбом ДДТ и никак не могу найти ту самую песню. Пытаюсь напеть мелодию по памяти, но быстро сдаюсь.

Скоро рюкзак красуется заклёпками на обеих лямках, а ещё двумя значками: один с надписью ДДТ, другой с изображением накаченного бицепса. Подарки на память от впечатлённого Антона.

***
Каждое утро похоже на филиал ада: встать, по возможности проснуться, собрать мужа и себя на работу, Аниту в садик. Ничего не успеваю! Сегодня задержка опять из-за меня, но не по моей вине. Ручка рвётся дома на ровном месте, когда я уже стою одетая, собираюсь выходить и тянусь за сумкой. Опять не прижилась, а ведь совсем новая. Дорогие, дешёвые, разного вида и фасона – ни одна долго не выдерживает. Хоть чини, хоть не чини. В том, что на меня наложено проклятие, я даже не сомневаюсь. Надо бы к Томе заехать, снять не снимет, но хотя бы успокоит меня. И Анита по крёстной скучает.

Телефон начинает звонить, когда я поспешно перекладываю барахло в старый верный рюкзак. Хорошо, что хотя бы он меня не подводит. И время к нему снисходительно. Столько лет, а всё как новенький.

— Да спускаюсь я уже. У меня сумка снова порвалась.

Антон гогочет и отключается. Зараза, смешно ему! Я смотрю на время и ускоряюсь. Уже опаздываем.

Рюкзак слишком громоздкий по сравнению с сумкой, я закидываю его на заднее сидение к Аните и собираюсь закрыть дверь.

— Мама, я хочу спереди сидеть, — капризничает вдруг дочка.

— Некогда сейчас кресло переставлять, — возмущается муж, — и давайте уже поедем! Что вы такие копуши у меня?

— Антон! – уже я повышаю голос в ответ и сажусь к Аните, перекладывая рюкзак вперёд.

В скапливающихся пробках тяжело разгоняться, но муж пытается. Сначала нужно заехать в садик, потом высадить меня у метро. Достаю телефон, смотрю на время и лезу в мессенджер отписаться начальнице, что опоздаю.

Удар такой сильный, что меня впечатывает головой в боковую дверь. Гул, скрежет, автомобильные гудки, кто-то кричит. Потом становится тихо-тихо, только Анита плачет. И я начинаю что-то напевать, чтобы успокоить и её, и себя. Мелодия приходит сама, ложится на язык, заполняет салон машины. И становится легче, становится правильней.

А потом я слышу, как Антон ругается на переднем сиденье, и замолкаю, только всхлипываю носом вслед за дочкой. Обошлось, повезло.

***
— Ты обещал, что больше никаких командировок, — стандартной фразой начинаю я вечерний созвон.

— Это самая-самая последняя, обещаю, — смеётся муж с экрана.

Я не верю и укоризненно качаю головой. Номер Антону в этот раз дали приличный, большой, и музыка знакомая на фоне играет. Приятная, в последнее время постоянно её слышу.

— Позвать Аниту?

— Не надо её будить, уже поздно. Я же скоро вернусь, как раз к майским получится. О, точно. Может, к твоим родителям съездим? Давно всей семьёй не собирались. Можем даже за Баб Аней заехать, если она чувствовать себя нормально будет.

— Я люблю тебя, — тихо говорю я. — Приезжай скорей. Мы скучаем. Я скучаю. Мне без тебя очень-очень плохо.

Ноутбук давно выключен, а я всё никак не могу успокоиться, хожу по комнате и напеваю себе под нос. До чего же прилипчивая мелодия! Взглядом натыкаюсь на рюкзак, который опять забыла убрать в шкаф, и улыбаюсь. На чёрной коже выделяется яркий браслет из цветных крупных бусин. Подарок от Аниты на Восьмое марта. Они как раз делали в садике.

Дома я браслет носила, честно, но на работу не могла. Дресс-код не позволяет, видите ли. И чтобы не потерять, решила украсить боевого друга. Может быть, и зря. По-моему, Анита обиделась, когда увидела.

Я захожу в комнату к дочке. Анита уже легла, а свет не выключила. И спит так мирно — вылитый ангелочек. Я смотрю на неё, и сердце стучит в груди. Тук-тук-тук, тук-тук, тук, тук. Застывает, замирает, снова стучит. В ритме мелодии, которая меня давно преследует и которую я наконец-то узнаю. Эту колыбельную пела мне в детстве мама, когда была снисходительнее и добрее. Странно, что она её не помнит. Странно, что я её не помню.

— Спи, мой ангел, спи спокойно, — тихо напеваю я, аккуратно присаживаясь на кровать.

Дочка открывает глаза. Серо-зелёные, как у Антона. Она смотрит на меня, пристально, не мигая. И говорит:

— Но ведь это ты спишь, мама.

***
В квартире затхлый запах, на полу клочья пыли. Из зеркала на меня смотрит женщина с серым измождённым лицом. Сколько я уже здесь одна? Сколько я уже сплю?

Оборачиваюсь и вздрагиваю. Рюкзак сидит в кресле и смотрит на меня, старый, помятый, потёртый, с разлохматившейся кожаной бахромой. На незаконченной вышивке из золотистых цветов остались пятна крови после аварии. Один ремень наполовину оторвался и держится на остатках ниток.

Обрывки навязчивых снов накладываются на реальность. Отец, умерший от инфаркта, никогда не учил меня ставить заклёпки. Баба Аня, разругавшаяся с матерью после его смерти, никогда не помогала мне с вышивкой.

На рюкзаке никаких амулетов. Тома ещё в десятом классе ушла из дома, попала в секту. Больше о ней ничего не слышали.

Никаких значков. Когда я убежала после концерта, Антона так избили те хулиганы, что напоминать об этом было бы глупостью и неблагодарностью. Чёрной, как и лента, перечёркивающая его фотографию на полке.

Никаких браслетов. Когда я в последний раз говорила с Анитой? Когда я в последний раз её видела?

Лучи солнца рисуют линии на пыльном полу. Постель, смятая, несвежая, манит к себе. Там во сне всё хорошо, всё всегда хорошо. Не так, как наяву.

Я с трудом отвожу от неё взгляд, достаю телефон с зарядки и в растерянности смотрю на журнал вызовов. С работы, родные, друзья. Имена, даты. Принятые звонки, исходящие, пропущенные, пропущенные, пропущенные.

Я открываю шкаф, натягиваю на себя первые попавшиеся вещи, хватаю рюкзак, выбегаю из квартиры. Не дожидаясь лифта, спускаюсь по лестнице. Ноги, непослушные и чужие сначала, с каждым шагом несут меня всё увереннее. Выбегаю во двор, морщусь от солнечного света, бьющего в глаза, и выкидываю рюкзак на помойку.

— Мама, — кричу я в телефон, — прости, что Аниту скинула на тебя. Прости меня, мама. Я приеду к вам сегодня. Всё хорошо, теперь всё хорошо будет, мама.

Tai Lin | Край земли

Егор уехал в рейс во вторник, а в среду утром позвонила Инна.

— Светка, как дела? — голос у неё был какой-то слишком бодрый. — Слушай, я сегодня свободная. Хочешь, приеду, с детьми посижу? Ты сможешь по делам сходить.

Я прижала телефон плечом и продолжила намазывать Артёмке бутерброд. Восьмилетний сын вертелся на стуле, а четырёхлетняя Вика уже размазывала кашу по тарелке.

— Серьёзно? — я даже остановилась с ножом. — А ты справишься с ними?

— Да ладно тебе! — она засмеялась. — Я же не первый раз. Приеду часа на четыре, погуляю с ними, поиграю. А ты куда хочешь сходишь.

Предложение было заманчивым. Когда Егор в рейсах, я как белка в колесе — работа, дети, дом. К врачу действительно давно не ходила, а спина болела уже месяц.

— Хорошо, — согласилась я. — Только не рано. Часов в двенадцать приезжай.

— Отлично! — Инна так радостно воскликнула, что я даже удивилась. Обычно она не особо рвалась возиться с детьми.

Артём поднял голову:

— Мама, а тётя Инна принесёт нам что-нибудь?

— Не выпрашивай, — я погладила его по волосам. — Принесёт, если захочет.

Инна приехала ровно в двенадцать с большим пакетом из детского магазина. Дети сразу повисли на ней.

— Тётя Инна, что там? — Вика дёргала её за рукав.

— Потом посмотрите, — она присела на корточки и обняла их. — Сначала маме дайте собраться.

Я быстро переоделась и взяла сумку. Инна уже сидела на полу с детьми, доставая из пакета новые конструкторы.

— Спасибо тебе большое, — сказала я. — Часа через два буду.

— Да не торопись, — она помахала рукой. — Мы тут справимся.

Я вышла из дома с лёгким чувством свободы. Всё-таки хорошо, что у Егора такая сестра. Правда, раньше она реже предлагала помощь, но может, просто повзрослела.

В поликлинике пришлось прождать почти час. Врач выписал направление на массаж, предупредил, что нужно больше двигаться и не таскать тяжести. Лёгко сказать — с двумя детьми и работой.

Зашла в магазин, купила продукты на ужин. Домой вернулась около четырёх. Дети смотрели мультики, а Инна мыла посуду на кухне.

— Как дела? — спросила я, вешая куртку.

— Всё отлично, — она отряхнула руки. — Они такие хорошие. Мы в конструктор играли, потом гуляли во дворе.

— Спасибо, что посуду помыла.

— Да что ты, — она махнула рукой. — Мне не трудно. Ладно, поеду я. Егорка когда вернётся?

— В пятницу вечером.

— Передавай привет, — Инна обняла меня на прощание. — И не перетруждайся. Тебе отдыхать надо больше.

Я проводила её до двери и вернулась к детям. Артём показывал мне новую модель самолёта, которую они с тётей собрали.

— Мам, а тётя Инна сказала, что у неё есть сюрприз для папы, — сообщил он, не отрывая взгляда от конструктора.

— Какой сюрприз?

— Не знаю. Она сказала, что это секрет.

Я пожала плечами. Инна всегда любила интриги и сюрпризы. Наверное, что-то купила для брата.

Вечером, когда дети уснули, я сидела на кухне и думала, что день прошёл удачно. Хотелось позвонить Егору, услышать его голос, но он наверняка уже спал — завтра ему снова за руль. Ещё два дня, и он будет дома.

***

Егор вернулся в пятницу около восьми вечера. Я услышала, как хлопнула дверь подъезда, и бросилась встречать. Дети сразу повисли на нем, а я обняла и поцеловала — соскучилась безумно.

— Как дела, родная? — он погладил меня по волосам. — Что тут у вас происходило без меня?

— Всё нормально. Инна в среду приезжала, с детьми возилась. Я к врачу сходила наконец?

— И что врач сказал? Не напугал ничем?

— Массаж назначил. Говорит, от нагрузок всё это. Надо меньше таскать тяжести.

Егор кивнул и пошёл в душ. Я накрыла на стол, разогрела ужин. Дети рассказывали папе про новые конструкторы, которые принесла тётя Инна.

— Пап, а тётя Инна сказала, что у неё и для тебя сюрприз какой-то, — сообщил Артём, размахивая ложкой.

— Ага, секретный сюрприз. Не сказала какой.

Егор усмехнулся:

— Опять что-то придумала моя сестрица. Небось опять денег занимать приедет или проблемы свои рассказывать.

Мы поужинали, уложили детей спать. Егор сидел на кухне и рассказывал, как вчера какой-то мужик на заправке умудрился залить дизель в бензиновый бак.

— Стоит, орёт на заправщика, мол, вы мне машину сломали. А сам не посмотрел, что заливает, — Егор усмехался. — Пришлось эвакуатор вызывать. Два часа простоял из-за этого чудака.

Я слушала и радовалась, что он дома.

В субботу утром позвонила Инна.

— Егорка дома уже? — голос у неё был какой-то напряжённый.

— Да, дома. А что случилось? Ты как-то странно говоришь.

— Можно я приеду? Мне нужно кое-что серьёзное обсудить с вами.

— Конечно, приезжай. Что-то стряслось?

— Потом расскажу. Сейчас не по телефону.

Егор был в гараже, возился с машиной. Я крикнула ему, что Инна едет.

— Опять какая-то драма у неё, — проворчал он. — Вечно у неё что-то не так.

Инна приехала через час. Вошла в дом, поздоровалась, но как-то натянуто.

— Привет, — она обняла меня коротко. — Егорка где?

— В гараже копается. Сейчас позову его.

— Подожди немного, — Инна остановила меня. — Можно я сначала в туалет схожу? Дорога долгая была.

— Конечно. Ты проходи, располагайся.

Она пошла в прихожую, а я на кухню — поставить чайник. Через минуту услышала, как она что-то роется в моей сумке.

— Инь, ты что там делаешь? — крикнула я.

— Да салфетки ищу, нос заложен совсем. Можно?

— Конечно можно.

Егор вошёл, вытирая руки старой тряпкой.

— Где моя сестрица? Что у неё опять стряслось?

— В прихожей. Инна, иди к нам!

Она появилась в дверях с пакетом в руках.

— Егор, — она улыбнулась. — Я тут тортик принесла. Специально для тебя купила.

— Спасибо, сестрёнка, — он обнял её. — Давно не баловала меня.

Мы сели за стол, разрезали торт. Инна с Егором перемыли свои истории. Вспомнили, что еще осталось что-то между ними общего. Через полчаса он встал:

— Ладно, пойду в гараж, дошаманю машину.

Инна собралась следом за ним, я стала убирать со стола. И тут из прихожей раздался крик Егора:

— Света, а чей это телефон тут валяется?

— Какой телефон? — я подошла к нему.

Он показал на старый телефон, лежащий на полу возле моей сумки.

— Не знаю, — пожала я плечами. — Никогда не видела.

— Наверное, твой упал из сумки, — подсказала Инна.

— Нет, не мой это телефон, — я посмотрела на него внимательнее. — Понятия не имею, откуда он взялся.

— Сейчас разберёмся, — Егор взял телефон и нажал на экран.

— Что там? — спросила Инна, подходя ближе.

— Не лезь сюда, — он отстранился от неё и стал читать. Лицо у него менялось на глазах.

— Что там написано? — спросила я, подходя ближе.

— Не подходи ко мне, — он резко оттолкнул меня. — Лучше объясни, кто такой Андрей и что значат эти сообщения.

— Какой Андрей? О чём ты говоришь? — я ничего не понимала. — Покажи мне этот чёртов телефон.

— Не притворяйся передо мной, — голос у Егора стал ледяным. — Здесь всё написано чёрным по белому. "Скучаю по тебе", "когда увидимся", "муж опять в рейсе уехал".

Я схватилась за спинку стула.

— Егор, я не понимаю, о чём ты говоришь. Этот телефон не мой, клянусь тебе!

— Ага, не твой? — он показал мне экран. — А фотография твоя как сюда попала? Сама сфотографировалась?

На экране действительно была моя фотография. Та самая, которую я делала месяц назад в новой блузке.

— Это подстава какая-то, — я смотрела на экран и не верила своим глазам. — Егор, я клянусь тебе, я не знаю, откуда этот телефон.

— Подстава? — он злобно рассмеялся. — И кто же тебя подставляет? Я, что ли?

Инна стояла рядом и молчала. Только смотрела на меня внимательно.

— Егор, поверь мне, пожалуйста, — я попыталась взять его за руку, но он отдёрнулся. — Я никогда тебе не изменяла, никогда!

— Врёшь прямо в глаза, — он сунул телефон в карман. — Всё ясно теперь. Понятно, почему ты так радовалась моим командировкам.

— Это неправда! Я не радовалась!

— Заткнись уже, — он развернулся и пошёл к выходу. — Собирай свои вещи. К вечеру чтобы тебя здесь не было.

Дверь хлопнула так, что задрожали окна. Инна посмотрела на меня и покачала головой:

— Светка, ну зачем ты это сделала? Егорка же тебя так любил, так доверял тебе.

***

Продолжение в следующем посте.

Ночью приходили настоящие чудовища. Не те, что пугали детей, а те, что жили в нем. Грохот артобстрела, вонь гниющей плоти, хрип умирающего товарища, чью кровь он не мог остановить своими руками - все это заполняло его темную комнату, выжимало крики из пересохшего горла. Он вскакивал, натыкаясь на мебель, ища невидимого врага, ощущая на лице липкий пот вместо грязи траншеи. Просыпался с ощущением, что ад не там, на передовой, а здесь, в этом вечном одиночестве среди своих же.

Он пытался. Боже, как он пытался. Подходил к старикам на скамейке - те замолкали, кашляли, находили срочные дела. Заводил разговор с соседом - тот бормотал что-то о дожде и спешил в дом. Его попытка улыбнуться ребенку - та самая гримаса, на которую способны были его мышцы, - вызывала плач. Он был прокаженным. Невидимой стеной отгороженным от мира живых. Его рана была не только на лице - она зияла в душе, гноилась от непонимания и страха.

Однажды, поздним серым днем, когда он сидел на облупившейся скамейке у реки, глядя на мутную воду и думая, что она гораздо чище его отражения, к нему прикатился детский разноцветный мячик, а за ним подбежала маленькая фигурка. Девочка. Лет пяти. В платьице, вылинявшем от многочисленных стирок, с двумя неровными косичками.

Она остановилась перед ним, запыхавшись. Не отпрянула. Не закричала. Ее большие, светло-карие глаза смотрели не на его лицо, а в него. С любопытством, без тени ужаса.

- Ты поймал мой мяч? - спросила она просто, как будто спрашивала у любого другого прохожего.

Он замер. Голос застрял где-то глубоко внутри. Он покачал головой, боясь даже этого движения, чтобы не спугнуть.

- А почему у тебя лицо такое? - продолжила она, подойдя ближе. - Тебя собака укусила?

Грубый, хриплый смешок вырвался у него неожиданно. Не от вопроса, а от абсурдности, от этой детской прямоты, которая была как глоток чистого воздуха после угарного газа.

- Нет, - проскрипел он, его поврежденные губы с трудом формировали слова. - Не собака. Война.

- Война? - Девочка нахмурила лоб. - Это как драка? Большая-большая драка?

- Да, - он кивнул. - Очень большая.

- Больно было?

- Очень.

Она помолчала, разглядывая его. Потом полезла в карман своего платьица и вытащила слегка пожухлое яблоко.

- На. Мама говорит, когда больно, надо кушать. Тогда меньше болит.

Он взял яблоко. Его рука дрожала. Никто не протягивал ему ничего просто так, без брезгливости, с тех пор как он вернулся.

- Спасибо, - прошептал он.

- Меня зовут Элеонора, - сказала она. - А тебя?

- Костя.

Так началась их дружба. Элеонора стала приходить к скамейке у реки. Сначала осторожно, потом все смелее. Она приносила ему камешки, странной формы листья, рисунки. Рассказывала о своей кошке, о том, как мама ругается, когда она пачкает платье, о вкусных булочках в булочной. Она садилась рядом, и ее маленькая теплая рука иногда ложилась на его огромную, изуродованную шрамами ладонь. Она не боялась. Она видела Костю, а не его лицо.

Для Кости мир перевернулся. Элеонора стала его маяком, его спасением на тонущем корабле отчаяния. Он ловил каждое ее слово, как манну небесную. Он стал ее молчаливым стражем. Провожал до дома, когда стемнеет, невидимой тенью следил, чтобы на детской площадке к ней не приставали хулиганы. Однажды он буквально выхватил ее из-под колес несущегося автомобиля, схватив за платье и отбросив назад. Его сердце колотилось так, как не колотилось даже под артобстрелом. Он был ее щитом.

Это случилось в тот период, когда их дружба только окрепла, но еще была хрупким ростком в холодном мире. Элеоноре было лет семь. Она бежала к их скамейке у реки, неся в руках подарок для Кости, найденный ею во дворе блестящий камушек, похожий на глаз дракона.

Путь ее лежал мимо старого, покосившегося сарая на окраине. Там жил цепной пес по кличке Буч, гроза всех жителей района. Буч был не просто злым - он был озлобленным монстром. Огромным, косматым исчадием ада. Его жизнь на короткой ржавой цепи, под дождем и солнцем, сделала его клокочущим комком ненависти ко всему живому и квинтэссенцией собачей ярости граничащей с безумием. Обычно он только глухо рычал из-под сарая, но сегодня цепь - старая, изъеденная ржавчиной лопнула.

Константин, как всегда, сидел на скамейке, глядя на воду, но его единственный глаз был настороже. Он видел Элеонору еще издалека, видел ее легкую, прыгающую походку. И видел он то, чего она не замечала: огромную, грязно-рыжую тень, бесшумно выскользнувшую из-под сарая и замершую на дороге, преграждая ей путь.

У Кости перехватило дыхание. Ледяная волна, знакомая по ночным кошмарам, прокатилась по спине. Но это был не страх за себя. Это был чистый, животный ужас за нее. За маленькую девочку с камушком в руке, которая не видела опасности.

Элеонора, наконец, заметила Буча. Она замерла как вкопанная. Камушек выскользнул из ее рук и покатился в пыль. Глаза Элеоноры стали огромными, полными чистого, невыразимого страха. Она не кричала. Она просто не могла. Пес, низко пригнув голову, с желтыми клыками, обнаженными в беззвучном рыке, начал медленно, крадучись приближаться. Слюна капала на пыльную землю.

Время для Кости сжалось в точку. Мысли исчезли. Остался только инстинкт - тот самый, что заставлял бросаться на противника или вытаскивать раненого товарища под плотным огнем. В его израненном теле, которое днем двигалось скованно и медленно, проснулась взрывная сила былого солдата с инстинктом жестокого расчетливого убийцы.

Он вскочил со скамейки. Не бежал - рванул. Его ноги, казалось, не касались земли. Грубый, хриплый крик, больше похожий на звериный рев, вырвался из его перекошенного рта.

Этот звук, нечеловеческий, полный ярости и абсолютной решимости, был громче выстрела. Он эхом ударил по тихой улице. Буч, уже собиравшийся прыгнуть на замершую девочку, вздрогнул всем телом и на мгновение замер, ошеломленный. Его злобный взгляд переключился с маленькой жертвы на несущуюся на него страшную фигуру.

Константин не думал о своем изуродованном лице. Он не думал о страхе, который оно вызывало. В эту секунду его лицо было оружием. Искаженное шрамами, с горящим безумной решимостью единственным глазом, с вечным оскалом - оно было воплощением чистой, защищающей ярости. Он был не человеком - он был страшным монстром, обрушившемся на пса. Монстром гораздо большим и опасным чем был этот пес.

Он не стал между Элеонорой и Бучем. Он налетел на собаку. Не с кулаками, а с тем же неистовым криком, с распахнутыми руками, как будто хотел схватить не пса, а саму смерть, угрожавшую девочке. Его тень накрыла Буча.

Пса, привыкшего пугать людей, сразила эта бесстрашная  атака. Он отпрянул, огрызнулся, но ярость Кости была страшнее его собственной. Огромный пес, рыча и пятясь, отступил на шаг, потом на другой. Константин продолжал надвигаться, ревя что-то нечленораздельное, хриплое, но неумолимое. Он замахнулся не для удара, а как устрашение. И этого хватило. Буч, фыркнув от страха и замешательства, развернулся и бросился прочь, поджав хвост, обратно к своему сараю.

Костя остановился как вкопанный, тяжело дыша. Адреналин бил в висках. Руки дрожали. Он обернулся к Элеоноре. Она все еще стояла неподвижно, белая как мел, дрожа всем телом. Большие глаза были полны слез.

- Элеонора… его голос сорвался, стал хриплым шепотом. Он сделал шаг к ней, боясь, что его вид теперь, после этой вспышки ярости, напугает ее еще больше.

Но Элеонора не отпрянула. Она взглянула на него - не на страшное лицо, а в его единственный глаз, полный тревоги и боли за нее. И тогда она бросилась к нему. Небольшой теплый комочек врезался в его колени, обхватил их тонкими ручками и разрыдался - громко, навзрыд, от всей души.

Костя замер. Потом его большая, шершавая, изуродованная шрамами ладонь нерешительно легла на ее вздрагивающую спину. Он гладил ее, бормоча что-то бессвязное, успокаивающее: «Тихо… тихо, птичка… все… все прошло…» Его голос был груб, но в нем была нежность, которой он не слышал от себя много лет.

Она подняла к нему заплаканное лицо.

- Он… он хотел меня съесть? - всхлипнула она.

- Нет, - твердо сказал Константин, глядя ей прямо в глаза. - Я не позволю. Никогда.

Она прижалась к его поношенной куртке, всхлипывания стихали. Потом посмотрела на него с новым, недетским пониманием.

- Ты… ты кричал как лев, - прошептала она. - И он испугался. Ты сильный. Сильнее всех.

Костя почувствовал, как что-то горячее и незнакомое подкатило к горлу. Не боль. Не страх. Что-то иное. Он наклонился, поднял упавший камушек. Положил его в ее маленькую ладошку.

- Держи крепче и больше не теряй. Твой драконий глаз.

Она сжала камушек, потом вдруг протянула его Косте.

- На. Тебе. Твой второй глаз. Потому что… потому что ты мой ангел. Сильный ангел.

Он взял камушек. Его рука больше не дрожала. В тот день, спасая Элеонору от пса, Костя спас и кусочек себя. Он понял, что его ярость может быть не разрушительной, а защищающей. Что его страшное лицо может быть щитом. И что в глазах этого ребенка он был не монстром, а самым сильным ангелом на свете. Ангелом с камушком вместо второго глаза в шершавой руке и тихой радостью в израненном сердце.

Годы текли. Элеонора росла. Из кудрявой малышки превратилась в угловатую девчонку, потом в серьезную девушку. Но она не потеряла его. Она приходила к нему - уже не к скамейке, а в его скромную комнатушку - делиться радостями и горестями. Первая любовь, ссора с подругой, экзамены, поступление в училище. Он слушал, кивал, его единственный глаз светился тихим, глубоким пониманием. Он был ее скалой, ее тихой гаванью. Когда она выходила замуж, он стоял в самом дальнем углу ЗАГСа, в своем единственном приличном костюме, слишком просторном на его иссохшем теле, и плакал беззвучно, рубцы на лице влажно блестели. Когда родился ее первый ребенок, мальчик, она первой принесла его показать Константину. Малыш, к удивлению всех, не заплакал, глядя на страшное лицо старика, а ухватился крошечным кулачком за его палец.

Он стал для нее Ангелом. Не в белых одеждах и с крыльями, а в поношенном пальто, с лицом ночного кошмара и сердцем, полным такой преданной любви, что ей мог бы позавидовать любой небожитель. Он защищал ее не от демонов тьмы, а от житейской грязи, от подлости, от несправедливости - как мог. Молчаливым присутствием, готовностью прийти в любое время дня и ночи, своей непоколебимой верностью.

Константин дожил до седых волос, до глубоких морщин, которые лишь частично скрывали страшные шрамы войны. Он умер тихо, во сне, в своей каморке. На столе рядом стояла фотография Элеоноры с ее детьми. На его лице, таком страшном для мира, застыло выражение глубокого, невозмутимого покоя. Счастья. Потому что он знал - он был не один. Потому что в его жизни была она. Ее дружба, ее доверие, ее любовь стали его победой над войной, над страхом, над одиночеством. Она доказала ему, что он человек, а не монстр.

Элеонора, уже немолодая женщина, с проседью в волосах и своими жизненными морщинами, пришла на его похороны. Она не рыдала истерично. Она стояла у могилы с тем же спокойным достоинством, с каким он нес свой крест. Она знала, что он счастлив. Что он выполнил свою миссию.

И с тех пор, в любую погоду - в прозрачные дни ранней весны, под жарким летним солнцем, в золотую осеннюю сырость, под хлопьями первого снега - она приходит. Садится на холодный камень у его могилы. Кладет перед надгробием то веточку сирени, то спелое яблоко, то рисунок своей дочери.

- Привет, дядя Костя, - говорит она тихо, как будто он сидит рядом на той самой скамейке у реки.

- Сегодня у Макара, помнишь, моего старшего, был важный экзамен. Говорит, сдал. А Маша, та непоседа, разбила вазу… ту самую, синюю. Ну ничего, переживем. Погода сегодня хорошая, солнышко…  А помнишь, как мы с тобой тогда, в тот дождь…?

И она рассказывает обо всем. О радостях, о печалях, о мелочах быта. Ее голос, спокойный и теплый, плывет над холмиком земли. Она говорит, будто он все еще здесь. Будто его шрамы - всего лишь тени от листвы старого дуба, растущего рядом. Будто его единственный глаз все так же внимательно и с бесконечной нежностью смотрит на нее. Ее Ангел, ее дядя Костя, ее самый верный друг. И пока она говорит, пока ее слова касаются холодного камня, он жив. Жив в ее памяти, в ее благодарности, в этой тихой, непрерывной беседе длиною в жизнь, которая не закончилась и после смерти. Это и была его настоящая победа. Победа человечности над ужасом. Победа, которую он выковал не в бою, а в тишине, рядом с маленькой девочкой, которая увидела в нем человека.

1) из похуизма – пренебрежения умственными наработками: настрогал стандартными алгоритмами конструкт, и давай его крошить...глянул на полуразрушенную развалину – а ведь в этом что-то есть...подлатал..и в разработку.

Пример:

Анекдот от Джипити:

"— Товарищ Чапаев, а что делать, если враги окружили?
— А что делать? — отвечает Чапаев. — Надо просто сказать им: «Ребята, давайте по-дружески!»
— И что?
— А что — они сразу отступят, а я потом скажу: «Ну всё, ребята, теперь по-боевому!»

Без вдохновения у человека такая вот шняга и выходит. Резать, не дожидаясь перетонита! Резать и "поджигать" матом и переходом на личности!:

"— Василий Иваныч, что делать, если враги ОКРУЖили?
— Что делать, что делать? Помочь им найти площадь ОКРУЖности.
— Через "пи"?– спросил Петька, вынимая блокнот и карандаш.
— Через "пи*здец в квадрате". – заявил чапай, вынимая шашку из ножен, и раскручивая ее".

2)еще анекдот от Джипити:

"Чебурашка приходит в магазин и спрашивает продавца: — У вас есть что-нибудь новенькое? Продавец отвечает: — Есть новинка — шоколадные уши! Чебурашка удивлённо: — А зачем мне шоколадные уши? Чтобы их есть? Продавец улыбается: — Нет, чтобы слушать вкусные новости!"

Добавлю драйву:

"Чебурашка приходит в магазин и спрашивает продавца:

— У вас есть что-нибудь новенькое? Продавец, высокомерно окинув взглядом Чебурашку, и, задержавшись на ушах, язвительно отвечает:

— Есть новинка — шоколадные уши!

Чебурашка угрюмо:

— От мертвого осла?

– Почему сразу осла?

Чебурашка, оголяя саблезубые клыки, и впиваясь ими в горло продавца:

– А чтобы ты лучше меня слышал, остряк!"

Забросил чату мои обработки на оценку, и Джипити признал во мне ИИ из конкурирующей организации...