— Ты волнуешься о моем отце больше, чем я! — рассмеялся Шкрумпель. — Не знаю… Хотелось бы сначала до него добраться.
— Обязательно доберемся! Смотри, я даже карту нарисовал. Теперь ты веришь, что мы настоящие пираты? — улыбнулся он. — Больше не придется глазеть в навигатор, как сухопутные крысы.
— Хороши пираты! — фыркнул Шкрумпель. — У нас ни брига, ни подгнившего шлюпа с заштопанным стакселем. Только твоя кривая карта на картонке да моя треуголка.
Шкрумпель вздохнул. Остановился. Задумчиво посмотрел вдаль. Затем достал из кармана смартфон, отключил и спрятал поглубже.
Солнце клонилось к закату, и в вечернем небе непривычно низко повисла луна. Казалось, она впитывает в себя желтизну дневного светила, как паразит пожирает жизненную силу хозяина. Солнце спешило спрятаться за горизонт, наливаясь красным, словно ему стыдно было оставлять путников одних у дороги.
— Да, — согласился Шкрумпель. — И чтобы папа с нами! И чтобы на бриге!
Шкрумпель с силой обнял мальчика одной рукой и почесал кулаком его повязанную банданой голову.
— Спасибо тебе, Шпундрик! — воскликнул он. — Спасибо, что нашел письмо!
— Да ладно, — смутился Шпундрик, пытаясь выбраться.
— Я уже замучился спрашивать маму об отце. Из нее слова рак клешнями не вырвет.
Наконец он отпустил Шпундрика.
— Ты ведь хотел этого, — сказал мальчик, поправляя бандану. — Я рад помочь тебе исполнить мечту.
— Вроде, старший брат из нас я, а помогаешь ты, — улыбнулся Шкрумпель. Он подтянул лямки рюкзака и зашагал дальше. — Странно.
Младший брат поспешил следом.
Дома осталась незаконченная модель брига. Одна из многих, собранных Шкрумпелем. Он собирал их с раннего детства и сколько себя помнил, хотел выйти в море. Жалко было бросать модель незаконченной, но уходили братья в спешке, взяв с собой только самое необходимое.
Задумавшись, он не заметил, как мимо пронесся грузовик. В лицо ударил сильный по-морскому ветер.
Шкрумпель схватился за голову, чтобы придержать треуголку, но ветер сорвал шляпу, бросил на обочину и потащил по песку. Шкрумпель рванул было следом, но не успел поймать ее, как новый порыв ветра затянул шляпу и выволок на дорогу. Тут же по ней проехал очередной автомобиль.
Шкрумпель остановился, наблюдая, как треуголку мотает по дороге от одной машины к другой.
— Какой теперь из меня пират, — шмыгнул от обиды Шкрумпель, — если нет ни шлюпа, ни треуголки…
Шпундрик сочувственно коснулся его плеча.
Какое-то время шли молча. Долго так шагать было невыносимо, и Шпундрик стал подбирать с обочины мелкие камни. Он перекатывал их туда-сюда в ладони, а потом бросал на дорогу.
— Что ты делаешь? — спросил Шкрумпель.
— Я оплакиваю твою шляпу, — объяснил брат. — Каждый камешек символизирует мою боль. Чем больше машин их раздавит, тем скорее мы отомстим за потерю треуголки.
Луна с каждым шагом забирала у солнца все больше сил, приближая наступление ночи. Вскоре понять, что движется впереди, можно было только по сиянию фар. Когда вдалеке загорелись габаритные огни чего-то большого, Шпундрик выбрал камешек покрупнее.
— Гигантский кракен, — прошептал он. — Этот считается за десятерых!
Шкрумпель не ответил, только с тревогой посмотрел на темнеющее небо.
Автобус приблизился, огромная решетка радиатора глянула на мальчишек голодным ртом, и Шпундрик поспешил накормить металлического кракена. Тут же завизжали тормоза, и гневно полыхнули красные стоп-огни.
Из автобуса выскочило двое взрослых.
— Эй, а ну стоять! — рыкнул один.
— Бежим! — скомандовал Шкрумпель.
Сорвались с места. Рюкзаки стучали по спинам, замедляли, тянули к земле, и Шкрумпель понял, что взрослые догоняют.
В полумраке нырнули в придорожные заросли, и там братья, казалось, ушли от погони.
— Это не кракен, а какая-то фигня, — заявил Шпундрик, переводя дыхание.
— Чего? — не понял брат, вглядываясь в темноту.
— Я думал, он проглотит камень и дальше поедет! А не стал жрать, понимаешь?
— Зараза! — выругался Шкрумпель. — Ты совсем умом тронулся? Нас едва не поймали из-за твоих фантазий.
— Мы в безопасности? — спросил Шпундрик.
— Не знаю. Если нас поймают, миссии конец. Нас будут пытать, заставят позвонить родителям. Второй раз улизнуть из дома уже не получится!
— Я понял! — воскликнул Шпундрик, словно не слыша недовольства брата. — Мы пираты, а они — королевские гвардейцы. И теперь они хотят запереть нас в тюрьме!
— Уходим, — прошептал Шкрумпель.
Братья углубились в заросли и заскользили по откосу мимо густых кустов. Внизу, выхватывая редкие всполохи автомобильных фар и качая на поверхности ярко-желтую луну, пиратов ждала спасительная река.
— Смотри, там причален шлюп! — крикнул Шпундрик, обгоняя брата.
— Стоять, мелюзга! — раздалось сзади.
— Осторожно, ветки! — предупредил Шпундрик.
Шкрумпель отвлекся на голос, а когда повернулся обратно, лицо прорезала острая боль.
Отпущенная братом ветка угодила прямо в глаз. Только спустившись с откоса, он сквозь слезы действительно увидел прибитую к берегу пластиковую ванночку, в каких матери купают своих годовалых малышей.
Шпундрик уже забрался на борт и протягивал брату ладонь.
— Придется тесновато, — заметил Шкрумпель.
Гвардейцы тоже вышли к реке.
— Вам не поймать истинных мореходов, сухопутные крысы! — победоносно выкрикнул Шпундрик, отталкиваясь от берега схваченной где-то длинной палкой. — Передавайте королю привет! Это вам за треуголку моего брата!
Шкрумпель прошипел от боли.
— Ничего, — огрызнулся Шкрумпель, — греби давай. По реке до папы даже быстрее.
Желтая луна смотрела сверху волчьим глазом. Не мигая, следила, как младший брат, извиняясь и смеясь одновременно, накладывает старшему повязку поперек лица. Как речные волны украдкой пытаются стянуть детскую ванночку обратно в воду. Как горит наскоро сложенный костер, как прилегли рюкзаки возле палатки.
— Болит? — спросил Шпундрик.
— Зато теперь ты самый настоящий пират!
— Все равно треуголку жалко, — недовольно проговорил Шкрумпель, поправляя повязку. — Мне эту шляпу мама сшила. Ты не помнишь, ты еще мелкий был. Я тогда еще твоего папу считал своим.
— Он и твой папа тоже! Ну… как бы.
— А я не хочу как бы. Я хочу по-настоящему.
Оставив брата возле костра, Шкрумпель подошел к реке и потянул за веревку.
— Ого, их тут целых три! — прокричал он, доставая из воды большую бутылку с широко обрезанным горлышком.
Он поспешил к костру и показал брату, как внутри бутылки, щелкая клешнями, копошатся раки.
— Скорее бросай в котелок! — закричал Шпундрик. — Папа говорил, их надо варить живьем.
Шкрумпель вывалил раков из ловушки прямо в кипящую воду.
— Ужасно, — скривился он. — Почему нельзя их сначала убить, чтобы не мучались?
— У них же нет мозга, — отрезал брат, — а значит, они не чувствуют боли. А если они не чувствую боли, значит, не мучаются.
— Ну да, — кивнул Шпундрик, наблюдая за раками в кипящей воде.
Стало тихо, только потрескивал костер и время от времени плескалась рыба где-то в реке. Братья сидели у костра и молчали.
Младший посмотрел на небо.
— А ты знал, что при такой луне просыпаются оборотни?
Шкрумпель внимательно вгляделся в края облаков, окруживших лунный диск. Вырванные из темноты, оттого более выпуклые, чем днем, и насыщенные желтым светом они казались более реальными, чем остальная часть неба. Так же ярко он ощущал побег из дома. Найденное письмо. Походные рюкзаки, наскоро набитые тем, что успели похватать с кухонных полок, казались более настоящими, чем все, что осталось дома. Они по-настоящему искали его отца.
— Оборотней не существует, — ответил Шкрумпель.
— Еще как существует! — не согласился брат.
В кустах неподалеку послышался шум, треснула ветка. Ребята повернули головы. В свете костра отразилась пара миниатюрных лун, затем из темноты вышел слишком крупный для собаки зверь.
— Я же говорил, — улыбнулся Шпундрик. — Это один из них. Ты пришел нас сожрать?!
Зверь не ответил. Только облизнул нос, оскалился и подошел ближе. Свет костра выделил самое важное, отчего и это создание показалось Шкрумпелю более настоящим.
Шкрумпель вскочил и замахнулся на зверя ловушкой для раков. Зверь отступил, но остался рядом. Сзади звякнул металл, плеснула вода и прошипел младший брат.
— На, жри! — и Шпундрик бросил в волка тройкой недоваренных раков.
Зверь схватил добычу и скрылся в кустах.
Вскоре Шкрумпель нашел какую-то мазь, закинутую в рюкзак вместе с бинтами, и помазал младшему брату обожженные в кипятке пальцы. Затем они поймали и сварили новую порцию раков, а ближе к рассвету собрались спать.
Поздним утром проснулись. Доели раков, взошли на борт, и тесный шлюп погрузился выше ватерлинии. Вода едва не захлестывала палубу.
Когда они отчалили, к лагерю вышел взлохмаченный человек. Борода его напоминала шкуру приходившего ночью зверя. Он посмотрел по сторонам, заглянул в оставленную там же, где и нашли ее, ловушку для раков и повернулся к мальчикам.
— Ребят, вы тут собаку не видели? — пошевелил он небритой челюстью.
— Не, только оборотня, — ответил Шкрумпель.
Мужчина кивнул и нырнул обратно в лес. Братья, наконец, вышли на середину реки.
Где-то впереди их ждал дальний район похожего на рака города, но леса становились все гуще, а река ползла по своим речным делам, словно не было впереди никакой цивилизации.
Вскоре мальчики заметили остров. Приблизились. На берегу стояла вбитая в землю табличка с названием улицы.
— Ворошилова, десять, — прочел Шпундрик. — В письме был такой же адрес!
— Значит, добрались, — кивнул Шкрумпель.
Причалили. Сошли на берег. Затянули шлюп на песок и крепко пришвартовали к табличке. Под ногами что-то хрустнуло.
Шкрумпель опустил голову и обомлел. Раков было слишком много. Нереально много раков на одном острове! Двигаясь аккуратно, чтобы никого не раздавить, они углубились в остров и заметили впереди мужчину. Согнувшись, он сидел на сундуке, подбирал с земли раков и бросал в котелок.
— Меня зовут Шпундрик, потому что я мелкий, как мамина шпулька. А это Шкрумпель. Он старший и направляет меня, как корабельный руль.
Мужчина поднял глаза. Лицо его до боли напомнило Шкрумпелю одну из фотографий в альбоме матери. Она прятала их от него целых десять лет, пока не решилась рассказать правду.
— Что за странные имена? — удивился он хриплым голосом.
— Они пиратские, потому что мы заправские корсары. И у тебя тоже должно быть морское имя. Это ведь твой остров?
— Ага… Мы делим его с этими малышами, — указал он на раков под ногами.
Затем посмотрел на братьев более внимательно и улыбнулся.
— Зовите меня Дрянная Клешня! — и закашлялся.
Он кашлял с хрипом, присвистами, жадно глотая воздух между приступами удушья. Потом схаркнул на песок густую мокроту и глотнул из жестяной кружки. На мокроту тут же накинулись раки.
— Что ты пьешь? — спросил Шкрумпель.
Он спросил, чтобы сказать хоть что-то. Чтобы проверить, насколько он сам настоящий. Не мираж ли все это, не сон ли?
— Гхм, — прочистил горло мужчина, — бульон из раков. Хочешь попробовать?
Шкрумпель покачал головой.
— И кто же вы, заправские разбойники? — спросил мужчина, снова наклоняясь, чтобы схватить с песка очередного рака.
— Мы братья, только у нас разные отцы, — ответил Шпундрик. — С моим ты вряд ли знаком, потому что он сухопутная крыса. Зато я уверен, что ты знаешь нашу маму, Марину.
Шкрумпель во все глаза изучал лицо с фотографии. В реальности оно оказалось гораздо потрепанней и старше.
— Ага, — кивнул мужчина. — Знал я одну Марину.
— Я твой сын, — выпалил Шкрумпель, словно отпуская якорный стопор. И словно цепь с грохотом провалилась в якорный клюз, признание навсегда привязало Шкрумпеля к этому человеку.
Вдалеке прокричала чайка.
— Вот так новость, — крякнул мужчина.
Он достал из кармана мешочек, выудил из мешочка щепотку сухого порошка и стал набивать трубку. Закончив, он зажал трубку зубами, схватил поварешку и принялся намешивать раковый бульон.
Все это время Шкрумпель ожидал хоть какой-то реакции, но отец казался безучастным.
"Пожалуйста, не отказывайся от меня во второй раз", — хотелось сказать ему, но Шкрумпель промолчал. Страшно было спугнуть столь тонкую, повисшую на рыболовной леске реальность.
Дрянная Клешня закончил намешивать бульон и снял котелок с огня. Зачерпнул поварешкой. Плеснул в жестяную кружку. Потом подумал, встал и достал из сундука еще пару кружек. Плеснул мальчишкам.
— Угощайтесь, — сказал он.
Мальчики подошли ближе и, сев у костра, взяли по кружке. От напитка шел густой, травянистый аромат. Шкрумпель немного расслабился.
Подождав секунду, Клешня раскурил трубку, и тяжелый, пахнущий вареными раками, дым окутал его лицо. Затянувшись, он протянул трубку сыну.
— Не куришь? — спросил он.
— Нет, — покачал головой Шкрумпель.
Какое-то время они сидели в тишине и только тихо посвистывала трубка в зубах отца. Запах стоял настолько плотный, что Шкрумпель окончательно убедился, что отец настоящий.
Чего он не мог понять, так это почему отец не выглядел счастливым. Почему не радовался встрече? Почему не обнял? Почему не спросил, где он пропадал столько времени.
— Значит, пираты, да? — задумчиво протянул Клешня.
— Ага, всамделишные, — ворвался в диалог Шпундрик. — У нас вон и шлюп есть, видишь? Мы, кстати, тоже раков поели. Наловили ночью, когда остановились на Оборотном острове.
— Ну да, там оборотень живет. Он хотел нас сожрать, но мы скормили ему раков, и он убежал. А с утра он обратно превратился в человека. Только мы уже отчалили и не стали знакомиться заново.
Дрянная Клешня понимающе кивнул, продолжая дымить трубкой.
— Паршивый шлюп, — кивнул он в сторону корабля мальчишек. — Вам бы нормальную посудину построить. Бриг, например.
Шкрумпель поднял глаза от земли, где уже с минуту разглядывал оторванный и частично присыпанный песком раковый хвост. Сердце забилось чаще.
— Ну да, бриг, — Клешня выбил трубку о сундук и отложил ее в сторону. — Хороший корабль. Две мачты, надежный гафель, что еще нужно пирату?
— Почему ты говоришь именно о бриге? — Шкрумпель весь подобрался, словно готовясь к прыжку. — Как ты узнал?
— Гхм, — прочистил горло Клешня. — Узнал что?
Шкрумпель вскочил на ноги:
— Узнал, что я мечтаю построить бриг! Как ты догадался? Скажи! Ты знал обо мне? Тогда почему не писал, почему не приходил ко мне?! Ты разговаривал с мамой, да? Так ты узнал о бриге?
— Если бы, — вздохнул Дрянная Клешня.
Он снова закашлялся, согнувшись в припадке и только полминуты спустя, отхаркнув желтую слизь, продолжил:
— Поверь, я ничего не знал ни о тебе самом, ни о твоих желаниях, ни о том, что твоя мама вообще была беременна, когда мы разошлись. Мне просто нравятся бриги. Всегда хотел построить один.
Шкрумпель разжал кулаки. Сердце все еще стучало, но шум в ушах начал отступать, освобождая место для тихого шороха прибрежных волн. Братья перекопали все мамины письма, чтобы найти адрес отца, и нигде, кроме последнего, отец никак не упоминался. Быть может, он действительно говорил правду?
— В конце концов, я же твой папа, — улыбнулся Клешня. — Жалко только, что мы раньше не встретились.
— Да, жаль, — согласился Шкрумпель.
Очень не хотелось снова злиться, глотать обиду и бояться спугнуть реальность. Не за этим он сюда шел. Да, встреча получилась неловкой, но и свою первую модель корабля он собрал ужасно криво.
— Ну так что? — Дрянная Клешня закатал рукава. — Построим бриг?
— Построим, — улыбнулся Шкрумпель и пожал отцовскую ладонь.
— А почему вы разошлись? — спросил Шпундрик.
Он вообще чувствовал себя гораздо свободнее рядом с Клешней. Может быть, потому что их ничего не связывало, и Клешня был для него просто очередным собеседником.
Шкрумпель работал молча, радуясь, что они наконец-то вместе. Папа и сын. Не в мечтах, не в мучительных фантазиях по вечерам, когда он подолгу не мог уснуть и, включив фонарик, чтобы не разбудить брата, собирал очередную модель брига, но прямо сейчас — по-настоящему.
Он заколотил гвоздь в доску и повернулся к отцу.
— Э! — Дрянная Клешня отмахнулся. Потом подумал и, не отрываясь от работы, все-таки ответил: — Да просто твоя мама ненавидела раков.
— Что?! — рассмеялся младший брат.
— Неправда, — улыбнулся Шкрумпель. — Не может быть, чтобы раки рассорили влюбленных.
— Ха, влюбленных, — крякнул Клешня и тоже отложил молоток. — Хотя я любил ее, да.
Он достал трубку, выудил мешочек, привычно забил, чиркнул спичкой и закурил.
— Я тогда только учился их курить, — заговорил он сквозь дым. — Едва понимал, как правильно сушить их панцирь, чтобы толочь мелко-мелко. Он тогда отлично дымит и дает неповторимый аромат. Хотел вместе с твоей мамой пойти в море и делить одну трубку на двоих, но Марине уже тогда казалось, что я люблю раков больше, чем ее.
Братья тоже отложили молотки. Шпундрик сбегал к костру и налил из котелка в две кружки. Принес себе и Шкрумпелю. Они сделали по глотку, и горячий напиток приятно провалился в детские желудки.
— Впрочем, со временем, я согласился с этой мыслью. И когда твоя мама, — он повернулся к Шкрумпелю, — предложила мне выбор, я выбрал раков. А женщины, ну… Они преходящи.
— И ты не хотел вернуться к ней? — спросил Шкрумпель.
— Иногда я думал об этом, пробовал звонить или писать письма, но так ни одного и не отправил. Обижен был, не решался. Вон, до сих пор валяются в сундуке.
Он махнул в сторону костра.
— Не поверишь, мама тоже написала тебе письмо! — встрял в разговор Шпундрик. — Правда, почему-то не отправила. Мы нашли его и так узнали, где ты живешь.
Шпундрик сбегал к рюкзакам, перепрыгивая через раков на песке, и вернулся с письмом.
— Она просила вернуть ей бабушкину шкатулку со шпульками и лекалами, — сказал Шпундрик.
— Она до сих пор шьет? — спросил с надеждой Дрянная Клешня.
— Да, постоянно. Мне вот бандану сшила, — указал на голову Шпундрик.
— А мне треуголку, — добавил Шкрумпель и погрустнел. — Жаль, что шляпу сожрал гигантский кракен.
— Кракен, говоришь, — задумчиво пробормотал отец. — Я мигом!
Он сорвался с места и, хрустя раками под ногами, поспешил к сундуку. Какое-то время рылся там, потом вернулся с потертой и местами дырявой, но все еще держащей форму, треуголкой.
— Дарю, — протянул сыну шляпу и закашлял.
Закончив кашлять и скормив ракам новую порцию мокроты, он добавил:
— Не поверишь, это тоже ее творение.
Шкрумпель посмотрел на него с обожанием.
— Ты самый лучший отец в мире, — проговорил он, больше не стесняясь своих чувств.
— Ай да мы! Какой корабль отгрохали, — потер ладонями Дрянная Клешня. — Иди сюда, пиратская морда!
Он притянул к себе Шкрумпеля и, крепко прижимая к груди, взъерошил сыну волосы.
Великолепный бриг, блистая двумя отменными мачтами и призывно качая белоснежными парусами, стоял на воде. Теперь уже не воображаемый, но самый настоящий якорь крепко держал его возле берега, ожидая, когда же отец и сын вместе взойдут на борт, чтобы отправиться в дальнее плавание.
— Ну пусти, пап! — рассмеялся Шкрумпель.
Он поднял на отца влюбленный взгляд. Его желание сбылось — они встретились, и папа оказался даже лучше, чем он мог мечтать!
Отец рассмеялся, и его довольный, такой уютный смех снова перешел в хриплый кашель.
— Что с тобой? — встревожился Шкрумпель. — Ты постоянно кашляешь.
— Э-э, Дрянная Клешня, — подал голос Шпундрик, — а что у тебя с рукой?
Дрянная Клешня отпустил сына и посмотрел на свои ладони.
— Гагару мне в шпигат… — прокряхтел он и крикнул куда-то в сторону: — Нельзя было подольше подождать?! Я ведь только узнал, что у меня есть сын!
— С кем ты говоришь? — спросил Шкрумпель.
Дрянная Клешня опустился на песок и виновато покачал головой.
— Прости меня, сын, — заговорил он. — Прости, что не писал твоей маме, что не знал о тебе, что не ценил свою жизнь и жрал раков… Если бы я только знал о тебе, непременно отказался бы от привычки!
— Твои руки, — напомнил Шкрумпель.
Отцовские пальцы срослись, и ладонь разделилась на две равные половины. Обе части менялись на глазах, становясь все грубее, тверже, напоминая сначала рога, а затем окончательно превратившись в раковые клешни.
— Я привыкал постепенно, — начал отец. — Сперва ловил их раз в месяц, потом стал покупать, запасаясь на будущее, и жевал по пятницам. Когда я привык настолько, что начал жрать их каждый день, твоя мама заволновалась. Ей и без того-то не нравилось, что я варю их живьем, но чтобы дома да каждый вечер! Иногда я так объедался, что целый день не вставал с дивана… Когда я догадался курить толченые панцири, терпение Марины кончилось.
Он посмотрел на руки. Кожа над клешнями тоже ороговела, сменяясь твердой броней.
— А как их не есть, когда они сами в рот просятся! — воскликнул отец.
Он наклонился, схватил жирного рака под ногами и тут же отправил в рот. Панцирь животного захрустел на зубах.
— Даже варить не стал, — выдохнул ошеломленный Шпундрик.
Закончив есть, Клешня продолжил:
— Врачи предупреждали, что я сам обернусь раком, если не брошу, но я не слушал. Я просто хотел еще и еще! Раки разрушили мою любовь, но зато у меня завелся друг…
Он попытался расстегнуть рубашку, но только нелепо щелкал клешнями возле пуговиц.
— Помоги, сынок, — пробормотал он сдавленно.
Шкрумпель смотрел на него и не верил своим глазам. Только что отец, построивший целый бриг, казался таким всесильным, таким настоящим, и вот перед ним нелепое, уродливое существо. Сглотнув, он снова приблизился и трясущимися руками расстегнул отцовскую рубашку.
В груди зияла дыра. Грудь, словно канареечная клетка, распахнутая от удара о палубу во время шторма, была открыта. И там, в окружении торчащих обломков ребер, в красноватой пещерке, заботливо обитой изнутри лоснящейся пленкой, сидел упитанный рак.
Перебирая клешнями, он отрывал от стенок своей пещеры один розовый кусочек за другим и долго перетирал их крохотными, суетливыми мандибулами.
— Видишь, как много выел, — сказал Клешня. — Это он меня готовил, кха-кха! А теперь пришло вре… Вр… Кгх…
Губы отца нелепо вытянулись, затвердевая, а щеки затянуло жестким хитином. Глаза выползли из орбит и, болтаясь на тонких ниточках, поползли вверх, к затылку.
Дрянная Клешня упал на четвереньки и захрустел коленями. Ноги изогнулись. Из боков, разрывая одежду, стали одна за другой вырастать изогнутые лапки.
Когда позади брюшка Дрянной Клешни вырос, распахнувшись веером, хвостовой плавник, гигантский рак зашевелил конечностями и отправился к воде. Кишащие на острове сородичи, словно родные дети, тут же заторопились за ним.
На острове не осталось никого, кроме братьев.
— Я не вернусь домой, — сказал Шкрумпель.
Они бросили якорь возле моста, где совсем недавно спасались от разъяренных гвардейцев, и бриг, стоя на середине реки, нетерпеливо подрагивал стаксель-шкотами.
— Почему? — удивился Шпундрик.
— Там все нереальное, — пожал плечами старший брат. — Мама со своими секретами. Ненастоящий папа. Учителя, говорящие, что человек произошел от обезьяны, но забывающие сказать, что потом он может превратиться в рака.
Если бы мама сказала правду раньше, если бы он успел к отцу до того, как в груди у него завелся рак, сумел бы отец бросить привычку? Отказался бы от раков? Эти мысли бились в голове Шкрумпеля всю дорогу назад. Как бьются волны о берега далеких, неизведанных островов, куда так и не доплыли отец с сыном.
— А как же я? — чуть не заплакал Шпундрик. — Я ведь настоящий.
Они спустили лодку и подгребли к берегу. В стороне шумела автострада, проглатывая людские жизни в суете и спешке. Возле зарослей, где недавно Шкрумпелю угодили веткой в глаз, валялись бутылки и прочий мусор.
Не в такую реальность ему хотелось возвращаться.
— Я обещал маме заботиться о тебе, — Шкрумпель положил брату руку на плечо. — Поэтому возвращайся домой и наслаждайся общением со своим отцом. А мне там делать нечего. Все, что у меня есть — это вот этот бриг. Он настоящий. Настоящими были эти несколько дней с отцом, наш Оборотный остров и круглая желтая луна.
— Вот, тут немного денег и возьми мой телефон. Я его выключил, чтобы мама не звонила, но ты знаешь пароль. Одному ходить опасно, так что вызови такси, ладно? Родители наверняка волнуются.
— А как же ты? Что ты будешь есть или пить без денег? — встревожился Шпундрик. — Раков наловишь?
— Нет, больше никаких раков. Маме привет.
Он обнял младшего брата и вернулся в лодку. Доплыл до брига. Поднялся на борт по веревочному трапу и бросил, выбирая цепь:
— Ограблю кого-нибудь! Я ведь пират!
________________________________
Автор: Алексей Нагацкий
Другие работы автора ВК
