Сообщество - Авторские истории

Авторские истории

40 276 постов 28 286 подписчиков

Популярные теги в сообществе:

3

Письмо

Ты спрашиваешь, как мне пишется? Ох, милая... Оно пишется по мне, проходит невидимым катком по плечам и спине, кожа натягивается и скрипит, кости хрипят от давления, мне кажется, ребра крошатся там внутри по чуть-чуть, особенно четвертое слева...

Оно пишется через меня. Заползает в меня с запахом тухлой тупости, с рабочей встречи. Я вляпываюсь в склизкую трусость, объясняя очередному недотепе, что и как делать, выдыхаю, улыбаюсь, стараюсь говорить тише и медленнее, слова скрипят на зубах ложью, но я держусь. Рабочие чатики пестрят испачканными оправданиями, сообщениями.

Терплю объятия, пропитанные шершавой добротой, скрывающей корыстные мотивы, у меня от них зуд и раздражение на предплечьях и пояснице. Но ничего…

Я смотрю на своего босса и вижу, что он заглотил крючок надежды, и теперь будет упорствовать, пока вся жизнь не вытечет у него через жабры. Я слышу жидкие, писклявые голоса повсюду: на собрания, в голосовых сообщениях, в рекламных и информационных роликах, в ресторанах, парикмахерской, на улице — они все пытаюсь впихнуть друг в друга свои смыслы — на сухую.

Терплю до тех пор, пока мой смех не становится кислотно-зеленым, ядовитым, от его испарений у меня разъедает губы и десна. И я перестаю есть.

И если не сесть писать в эту ночь — наутро я просыпаюсь с чувством протухшего вожделения. Злость скребется в костях, по венам течет забродившая радость, страх стекает в почки.

И я сажусь писать. Куда деваться? Перевязываю тесемкой предложений эти бесплотные идеи и ошметки софистики. Складываю в кучки объедки тепла и любви, брошенные через плечо. Иногда мне кажется, что я кормлю какого-то зверя, который ест буквы… Помнишь, как в той песне…

Пишу. Пишу. Пишу. Пока очень плохо выходит. Усталость ложится со мной рядом, смотрит на меня круглыми черными глазками, тыкается холодным носом в голень: пора гулять. Иду, тело кутается в порывы летнего ветра. Тут такое небо, каждый день разное... Сегодня видел: на детской площадке, валяется забытая на лавке вера, перепачкана кровью надежды и спермой правоты — пахнет жидкой кошкой.

Границ нет, меня нет. Есть оголенный нерв, волокна которого состоят из картинок и слов. Вкусов почти не чувствую. Ем редко, грущу часто. А как ты? Как там твои краски, какая нынче палитра? Как твои острые кисти, густые чернила, злятся белые хосты?

Показать полностью
961
Авторские истории

Смена деятельности

Можно быть лучшим из лучших, быть патриотом своей профессии, любить ее всей душой и служить ей от чистого сердца, провести сотни и тысячи успешных операций, быть неоспоримым примером — и утратить всё в одночасье…

У ведущего хирурга Андрея Ковалева задрожали руки. Он сам всегда учил молодых, что всех на свете не спасешь, что, если ты выложился на все сто и сделал все от тебя зависящее, но проиграл, унывать нельзя. Надо жить дальше, работать и стараться еще лучше. А тут сам сломался после одной операции.

— Андрей, ну елы-палы, ну сколько можно? Ну не твоя же вина, сам же все прекрасно понимаешь. Да — молодая, да — хорошенькая, но она сама дотянула до последнего, хотя очевидно, что скоряк надо было сразу вызывать. Ты же не боженька, чтобы с того света вытаскивать, и не робот, чтобы такие операции в два щелчка делать, ну.

— А в Эмиратах роботы уже операции вовсю делают! Вот им и надо доверять этих ангелочков, а не старым обезьянам вроде меня…

— Да за одну такую старую обезьяну можно целый завод с этими роботами отдать! Ну всё, иди, я тебя на две недели в отпуск отправляю. Тремор пройдет, вернешься к работе, а там и забудется потихоньку, — выпроваживал главврач лучшего хирурга за дверь.

Но ничего не прошло. Руки продолжали трястись, и Ковалев продолжал тонуть в своем проклятии. Тут не то что других оперировать — себя бы не вскрыть во время бритья и стрижки ногтей. Его стали снимать с графика операций, просили выступать в качестве консультанта; на работу Ковалев часто приходил невыспавшийся и с запахом. Молодые коллеги с сожалением и страхом смотрели на своего вдохновителя, который чах на глазах, как забытый всеми на подоконнике горшок с «женским счастьем». Никто не хотел такого исхода для себя.

Ковалев прошел обследование. Невролог, эндокринолог, ревматолог. Ничего.

— Дело не в физиологии, все у вас в голове, — объяснил в конце концов психотерапевт и прописал препараты.

Таблетки на время снимали симптом, но убивали координацию, плавность движений, скорость мысли. С алкоголем — та же история. Всё летело к чертям. Две недели отпуска превратились в три месяца.

— Андрей, я поговорил с Фирсовым, он тебя предлагает оставить в качестве ведущего консультанта, будешь все то же самое делать, только чужими руками, — снова принимал у себя Ковалева главврач.

— Не буду, Толь, не буду, — произнес хирург, повесив голову на грудь. Глядя на ритмичный ход своих пальцев, он не мог сдержать слезу. — Я так не смогу, — дрожь с рук, казалось, распространилась на все тело, голос тоже начал дрожать. —  Если я в больнице, значит, должен работать, а не языком чесать! Не мое это. Боюсь, сил не хватит со стороны наблюдать. Это вам тогда меня связать придется, чтобы я за инструмент не хватался! — сквозь всхлипы прорывался гнев.

— Ну и что ты мне предлагаешь? — начал терять терпение начальник. — Я тебе помочь хочу!

— Спасибо, — буркнул врач, вставая со стула и направляясь к двери.

— Андрей, ну погоди ты!

— Хватит… — дверь кабинета бесшумно закрылась, и Ковалев ушел.

Его не стали рассчитывать, надеясь на скорое возвращение в строй.

Время — лучший врач, но даже оно не лечило своего коллегу. Не дожидаясь, пока накопления окончательно растают и жена сама начнет аккуратно намекать, Ковалев стал подыскивать работу. По совету психиатра он решил на время полностью сменить деятельность. Попросился к брату на стройку. Занялся ремонтом квартир.

«Такое же наведение порядка во внутренностях, но на этот раз в бетонных и без возможных последствий», — так он себя успокаивал, приступая к первому объекту.

Но последствия были. В пятьдесят восемь с гипсокартоном в руках не попрыгаешь. А тем более — без должного опыта. Хирург не справлялся. То дорогой материал повредит, то собственную спину, да и тремор от усталости только усиливался. Бросил.

Перепробовал всякое: что-то продавал, что-то чинил, водил машину, охранял — лишь бы не связанное с медициной, но нигде подолгу не задерживался. А тут сосед по парковке предложил устроиться к нему в ателье.

— Ну а что такого? Людей зашивал, а тут бесчувственные тряпки. К тому же на машинке можно и с тремором, а не получится, так всегда есть шанс исправить. Мне ответственный человек нужен.

Доводы Ковалеву показались разумными, и он согласился. Сложно было вернуться на уровень подмастерья, но хирург не жаловался. С ниткой и иголкой как-то приятнее, чем со шпателем. Пусть и отдаленно, но схожесть профессий чувствовалась.

Потекли рабочие будни. Ковалев снова штопал, кроил, укорачивал, убирал лишнее, облагораживал. Работал аккуратно и с самоотдачей. Клиентам нравилось, Ковалев был при деле. Поток стал плотнее, выручка чуть больше. В больнице потеряли всякую надежду на возвращение хирурга и готовили место для специалиста из другого города.

Сумрак неопределенности уже почти рассеялся, когда однажды за стеклянной дверью ателье нарисовался низенький, худосочный человечек с мерзкой улыбкой и пластиковым пакетом в маленьких сухих ручках.

— Это Карманов. Та еще дрянь. Все нервы нам поднимет, — предупредил начальник Ковалева, когда заметил знакомую фигуру.

Карманов вызывал к себе ненависть со скоростью звука. Если душа человека — это загадка, то этот ребус можно было отгадать с трех слов.

— Подшить брюки, вторник, — бросил клиент на заваленный тканями стол свой пакет.

— Не раньше четверга, — отодвинул в сторону пакет Ковалев.

«Лучше быстрее сделать, чтобы этот хрен свалил в туман», — пришло сообщение на телефон Ковалеву от начальника, который находился в метре от него.

— Хорошо, ко вторнику будет готово, — сдался хирург и предложил снять мерки.

— Так посмотрите. Не обязательно мерить, если вы нормальный специалист, — гнул свою линию Карманов, вытащив брюки из пакета и приложив к себе.

— Мы так не угадаем, надо глянуть, как они на вас сидят, как к ботинкам подходят, напуски…

— Так смотрите, — требовал Карманов.

Не привыкший к такому тону Ковалев пытался спорить, но его затыкали и просили «не учить ученого».

Через десять минут отрицательная энергия Карманова запустила короткое замыкание в ателье, и сработала пожарная сигнализация. Хорошо, что мастер успел зафиксировать длину.

Во вторник все было готово. Ковалев сделал в точности как просил клиент, и уже взялся за другую работу, но Карманов заявил, что всё надо переделать.

— Что-что? — прочистил ухо пальцем хирург. — Переделать?

Слово звучало как иностранное. Ковалев не понимал, чего от него хотят. Все было выполнено точно по заданию, как в назначении, вернее, как в заявке.

— Вы недостаточно укоротили, и шов у вас кривой, — настаивал клиент. — Переделывайте.

— Но вы не даете нормально снять мерки.

— Пе-ре-де-лы-вай-те.

Ковалев вопросительно посмотрел на начальника, но тот лишь пожал плечами. Хирург был в шоке. Он и раньше слышал жалобы в свой адрес, но чтобы таким повелительным тоном…

Еле переступив через себя, мастер снова пытался уговорить Карманова сделать нормальные замеры, он даже предлагал по старой привычке сделать это под наркозом, но тот и слушать ничего не хотел.

Пришлось повиноваться требованию. На следующий день штаны были готовы.

— Не так, — мотал головой Карманов. — Вы что, не видите, что одна штанина на полсантиметра короче другой?

Ковалев достал сантиметровую ленту и сделал замер при клиенте. Разницы не было.

— Я на глаз вижу, что короче.

«Да у тебя одна сторона мозга на полкилометра короче, сволочь!» — бесился внутри себя врач, забирая в очередной раз брюки на переделку.

— А можно еще мне расшить талию?

«Я тебе морду скоро разошью», — беззвучно произнес Ковалев.

Карманов приходил три раза в неделю в течение месяца, задавая настроение всему рабочему дню. Каждый раз он находил новые причины для критики и вносил новые идеи. Брюки его напоминали Собор Святого Петра в Ватикане и уже ничего общего не имели с первоначальным проектом. Мастер ушивал, распускал, делал напуски, но Карманову по-прежнему не нравилось.

— А мы не можем просто вернуть ему деньги? — спросил хирург у начальника после очередного визита капризного клиента.

— Не можем. Один раз попробовали, так он потом ходил и жалобы писал. Нас чуть помещения не лишили. Потерпи, пожалуйста. Он еще пару раз придет, ну, может, три — и переключится на новую жертву. Хобби у человека такое — кровь пить.

Ковалев пообещал потерпеть. Но кульминация кармановской трагедии была достигнута раньше. Утром в понедельник его наглость перешла на новый уровень, и он заявил следующее:

— Вас кто вообще учил шить? Представляю, что было бы, если судьба занесла вас не в ателье, а в операционную. Вы бы там такого наворотили, что за всю жизнь от позора не отмылись бы.

От такого заявления у Ковалева сломалась пополам иголка. Мозг отключился, оставив тело наедине с инстинктами. Хирург молча встал со стула, замахнулся и с воплем дикого индейца послал кулак в сторону клиента, но в последний момент передумал и ограничился хорошей пощечиной. Шлепок напомнил звук лопнувшей резинки от трусов. По десятибалльной шкале «смертельности» удар был на полтора, но Карманов все равно некрасиво развалился на полу, как груда дров.

— О господи боже мой, что я наделал? — дыша так, словно только что выплыл с глубины Марианской впадины, хирург переводил взгляд с Карманова на свои руки. Вдруг он заметил, что тремор пропал. Полностью. 

— Быть не может…

Не веря своим глазам, Ковалев достал кошелек и сбегал в супермаркет, располагавшийся на их этаже, где купил виноград, и, взяв одну ягоду, сделал надрез. Затем при помощи пинцета и обычной иглы он провел тест, соединив две стороны разреза, не проронив ни капли сока.

— Вставай, вставай, мой хороший, пойдем скорее, купим тебе новые брюки или, если хочешь, весь костюм, — откачивал нашатырем и новыми пощечинами Карманова хирург. Тот что-то невнятно кричал про суды и про то, что на брюках надо бы заменить пуговицы в цвет, но Ковалев не слушал. Он купил ему новый костюм, отдал половину жалования за месяц и вернулся в больницу.

— Ты где так отдохнул? — удивился главврач, когда заметил в глазах своего лучшего хирурга прежний огонек и убедился в полном исцелении недуга.

— В ателье, — признался Ковалев.

— В ателье? — хихикнул начальник, решив, что ослышался. — В отеле, наверное, ты хотел сказать. В Турцию ездил с семьей?

— Да нет, это в торговом центре на нулевом этаже. Я там швеей работал.

— Ты же шутишь, да?

— Какие уж тут шутки, Толь. Голову освободил, теперь полный порядок.

— Правда? Ну никогда бы не подумал, что смена деятельности творит такие чудеса, — всерьез задумался главврач. — Может, мне тоже попробовать? Как думаешь? Уже полгода на таблетках сижу. От стресса всё никак долг перед женой нормально не могу выполнить. Ну, я думаю, ты понимаешь, о чем речь… — смущенно поделился он со старым другом.

— Понимаю… Можно попробовать. Карманов как раз новым костюмом недоволен, принес на переделку вчера, я тебе дам номер начальника, думаю, он тебя возьмет на полставки.

Александр Райн

Друзья, приглашаю всех в свой телеграм, где я делюсь не только рассказами, ено и новостями о выходе книг и концертах https://t.me/RaynAlexandr

Показать полностью
15

Рэпа ин да хаус

Я не очень смешливый, но если уже пробрало, то блин не остановить. Мне довелось общаться с огромным количеством иностранцев в жизни, и я наслушался всевозможных произношений английского в своё время. Понятное дело, очень веселили филиппинцы, не способные выговорить название собственной страны. Ну нету них буквы "Ф". Пилиппины получаются. Кофе он предлагает, или копию не понятно, пока не принесёт. Да и буквы "В" у них тоже нет, поэтому когда меня один спросил "Хау пар из то Бентспилс" я не мог не засмеяться.

Очень узнаваемое произношение у товарищей из Индии. Там вообще всё в комплексе. И журавлиное курлыканье, и покачивание головой в стиле "Ай яй яй", что бы они не говорили, и запах карри кругом и всегда.

С американцами общаться приходилось, но как-то совсем не много и не часто. Ну на их произношение подсажена вся планета, благодаря Голливуду, естественно. Но, там же у чёрного населения свои краски в произношении. Есть среди них и такие, кто говорят вот на этом "реперском" сленге: - Пипа камин то зе сири дец а вэри факин пири.

Это забавно, наверное, но я нифига этого языка не понимаю. Гонна, гочча, браза ещё куда не шло, а дальше тёмный лес. Как-то мне казалось, что это язык мужской. Ну "пацанский" что-ли. И вот давеча, приходит женщина в летах. Ну +- 60. Внешне обычная харлемская старушка, с аккуратно уложенными в пучок кучеряшками, и килограммовым перстнем на пальце. Я не знаю где она нахваталась, но первые несколько минут, у меня в ушах сильно резонировало. Она не успокаивалась никак и продолжала: - Лисн мэн, кэн я тэйк дат уан а? Ю бэра гара бига уан.

У меня внутри уже всё хохотало, но наружу пока не выплёскивалось из голландской толерантности. Но, судьба, как известно, злодейка, и эта тётка обратилась ко мне с кое-какими вопросами и меня порвало как надутую грелку с кипятком. Она не понимала что происходит, но искренний смех дело заразительное, и она начала тем же грудным басом ещё и смеяться.

- Уатс хэппан мэн? Уар а ю лафин ат а? - А у меня уже слёзы, живот болит, а она то по-другому не умеет. - Ю бера стап дат коз пипа араунд - и рукой так сделала, ну как все реперы мира.

P.S. В общем, сделала мой день бабуля. Где-то через час, когда ко мне вернулся голос, я попытался ей объяснить с чего меня так плющило, но она снова начала говорить и у меня началась вторая серия.

Рэпа ин да хаус
Показать полностью 1
8

Незапланированная мистика

День какой-то непутёвый выдался. Ну общее настроение радостное, конечно, выходные же. Тут радоваться выходным - национальная забава. Так-то радоваться особо нечему. У них поздняя осень девять месяцев в году. Депрессивный регион. Но они не унывают. Если в пятницу никто тебе радостно не сказал "байне уикэнд" - (хороших выходных) - то ты не в Голландии. Особо нарочитые товарищи начинают радоваться приближению уикэнда уже в понедельник утром. И я знаю почему. За два года я не видел тут на работе ни одного человека с похмелюки. Ни разу.

Уставшие - да, не выспавшиеся, но вот этих - с тяжёлым взглядом, чтобы сильно тошнило только от вида утреннего лица человека - таких нет. Зачем они живут?! С какой гаммой, с какой ярчайшей палитрой ощущений люди не знакомы. Страшные люди. И они и мы, но сильно по-разному.

Пришёл домой, разбросал свой "суповой набор" по кровати, сижу весело провожу долгожданную пятницу. Один. Даже не пью. Некому.

И тут мне звонят, мол зарезервируй номер в гостинице на завтра. Ну какое-никакое событие. На улице, правда, мерзопакостно. Днём то ещё ничего, а по вечерам уже октябрь. И вот, это вот с неба моросит, прям в морду так, что хочется нажраться. Ну, по делу же иду. Надо так надо. Захожу в местную гостишку. Там народец кучкуется командировочный. Бабло компаний на Алкоголь меняют в баре.

А к этому пацану в ресепшн уставились двое предсмертного возраста и орут. Странное дело с этими глуховатыми. Тебя отлично слышно, надо сказать. И не только на первом этаже. Ты же сам не слышишь и сам же и орёшь. Да и видят оба так себе уже. Короче, было очевидно что эпопея надолго. Этот гостинщик, так вздыхает и делает взглядом в бок недовольно когда они отворачиваются. А когда они резкость наводят он им шлифовано улыбается. Ну сервис, один словом.

Уже и мне поднадоело с ноги на ногу переминаться. Мы уже с этим нумерологом переглядываться начали. Я ему взглядом: - Ну совесть имей, 20 минут стою уже. Мне скоро работу начнут предлагать. Он так виновато плечами пожимает, типа: - А мне думаешь по кайфу эта канитель, мне ухо уже заложило. Ну и я стою как-то так чтоб ничего не подумали. А тут Голландия - могут не только и подумать. А мне оно надо на старости лет?!

Наконец-то он их зачекинил, проводил их в лифт с этими самсонитами, радостно так, как в последний путь.

А я много говорю. Ну и по роду деятельности, а в перерывах между деятельностью и бездельем так ещё и больше. Говорильный аппарат устаёт от перегрузок. Ещё и не на родном языке. За два года в определённых кругах мои истории уже стали древним голландским эпосом. Хотел сказать "калевала" на голландский манер, но я не матерюсь в интернете. Как правило, к вечеру у меня голос садится и начинает сипнуть и басить, одновременно.

Я хоть уже и не первой свежести, но пока вижу и слышу, по этой причине мы с ним быстренько обкашляли детали касаемо моей брони на завтра. Он начал писать мне бумажку и зазвонил телефон. А эти маленькие бумажки - катастрофа. Он пытается ручкой на ней писать, а она ёрзает туда-сюда. А вторая рука же занята. Ну и ему как бы и неудобно, в смысле писать, ну и неудобно в плане того что я его жду. Он и там дерзить не может в трубе, и я уже бабушку со стариком перестоял. Любопытно было смотреть как он пытался локтём листок бумаги держать и писать. Получалось так себе.

А у меня день даром пропадает - ничего интересного. Это в пятницу-то. Он закончил любезничать по телефону и закатывать глаза, мол, когда же ты уже заткнёшься там. Все извинения что знал, на всех языках мне выпалил. Бумажку с каракулями выкинул и написал мне новую, хорошо поставленным гостиничным почерком.

А мне креативности не занимать. Я год под РЕН-ТВ засыпал. Ну не под новости же - там хрен уснёшь. А на главном канале по тарелочкам круглосуточная прямая трансляция из дурдома из отделения не буйных. Спокойная умиротворённая обстановочка такая, добротная вялотекущая идиотия.

Ну и я через эту мраморную столешницу перегибаюсь доверительно и внимательно смотря ему в глаза, сиплым басом спрашиваю:

- А ты в мистику веришь?!

Он даже ещё не успел разобраться в себе на этот счёт, как я ему заявляю что бабушка у него американка. Хлопаю по-отечески его по тыльной стороне ладони и лёгкой разбалансированной походкой травницы-ведуньи в восьмом поколении, разворачиваюсь и скольжу к выходу.

Тут ещё чистая случайность, совпадение - в баре клиент в этот момент рассчитывался. А во многих питейных заведениях всякие разные способы благодарности за "чай". А тут висел маленький колокол как на зло. Как рында, только очень миниатюрная. Я остановился, поднял вверх палец и по холлу разлетелся звон колокольчика. Я опустил палец и продолжил парение в сторону двери, делая парню из респшн обморок всего тела.

Стеклянные створки, загодя, степенно отворились и я канул в темноте.

Стою в ночи свечу сигаретным угольком. Поволокой взгляд устремил куда-то промеж вялой луны и Большой Медведицы.

Из дыма от моей сигареты - как "Явление Христа народу" появляется лицо чемпиона мира по бледности. Я никуда не тороплюсь, тяну лямку загадошности. Он посмотрел на меня остывающим взглядом и молвит старческим голосом в свои то, в лучшем случае 20:

- Сэр, простите, а откуда вызнаете, что моя бабушка американка?!

Вечер перестал быть томным. Мне в спокойном то состоянии на фантазию жаловаться никогда не приходилось, а тут клиент. Я докурил сигарету, посмотрел на него свысока, хоть он меня и выше ростом и молча закурил вторую.

В момент когда его уже начало предобморочно покачивать, я полузагробным голосом начал нести ахинею, про то что я из Македонии, праправнук Александра. Того самого. В этом году, говорю, мне исполнилось 425 лет... А двухнедельная небритость только подчёркивает древность происхождения.

Оборачиваюсь, а его уже отпевать можно. На голливудских ужасниках взрощены - много ли им надо. Я ещё пару фактов из средневековой биографии накинул, чтоб уже наверняка и положил ему руку на плечо. Жаль меча с собой не было, я б его на престол в рыцари рукоположил бы.

- Ладно те, расслабься, пошутил я. - Попытался было реанимировать буксующий мозжечок юного голландца я.

- Вы откуда знаете что у меня бабушка из Америки сэр?! - дрожащим голосом процедил гостиничный.

Так его толком и не отпустило, когда я уходил. Я ему всё рассказал. Как я был в этой самой гостинице месяц назад, когда сюда переехал. Как я пришёл вечером на предмет покушать, но ресторан уже был закрыт. Поведал ему о том что мы с ним разговорились и он рассказывал мне о всех ближайших едальнях и трактирах. Я поймал его на американском налёте английского и напомнил ему, что тогда-то он мне и сказал что бабушка у него американка.

Его из бледности, от напряжения памяти, несколько раз бросало в гипертонические красноты, но он так толком и не вспомнил о нашем разговоре. Я понял что сменка у него сегодня будет непростая, тем более что спать ему по роду службы нельзя. Но и мне стоять "треплом" торговать уже не было никакого смысла. Я с искренними пожеланиями "спокойной ночи" отбыл восвояси.

Будучи уже на почтительном расстоянии я обернулся. Он курил на моём месте и абсолютно ошалевшим взглядом смотрел куда-то в пустоту, примерно, в район между вялой луной и Большой Медведицей.

Незапланированная мистика
Показать полностью 1
29

Непосредственность

С Дашкой мы знакомы давно. С детства. С её. Даже раньше. Вообще, не так. Я знаю её маму. Мы общались и с ней и с её пацаном, и как-то я её встречаю, а у неё нос прям выдающийся. Так не бывает после, или во время насморка. Тут прям ноздри раздались так, что можно, как хомяку, продукты внутрь прятать.

Я не стал ничего спрашивать, хотя вопросов была уйма. Через несколько месяцев глобальной носатости, завиднелась и причина. Причиной-то как раз и была Дашка. А мы, то общались плотно, то пунктиром, а тут беременность нагрянула и не до гулянок ей стало, не до кемпингов, не до дискотек.

Дашка была ребёнком шумным, если не сказать громогласным. Если у нас в районе раздавался зычный детский плач, значит Дашка выехала на прогулку.

Ну и как-то мы все неожиданно повзрослели и увеселительные мероприятия перекочевали на дом. И мы давай с Дашкиной мамой общаться снова. Вот есть дети, от одного вида которых, становится смешно. От деловитости, от походки, от выражения лица, от причёски. У Даши был полный комплект. Кавалерийский изгиб ног, коротенькие пухлые ручки со складками в области локтей, шкодная улыбка и две косы в разные стороны.

Она совершенно не сидела на месте и, пока мы разговаривали с её мамой, она успевала посидеть у нас обоих на шее, поочерёдно, поковыряться у меня в волосах, снять мамину шпильку и попытаться воткнуть мне её в голову для прочности. В общем, дама с моторчиком. Говорила она хорошо поставленным командным детским басом и абсолютно всё знала. Что бы я ей не рассказывал, она какое-то время слушала, потом, неожиданно вставала, махала рукой и со словами "да я это знаю" и уходила неизвестном направлении. То сама спрячется за дверь кухни и осторожно начнёт туда заглядывать. То залезет под кровать и застревает, пытаясь вылезти обратно, ногами вперёд. То прилепит себе рог из пластилина и ходит сама с собой и с ним разговаривает разными ролями. Ну, задаёт вопросы единорогу, который у неё с собой, потом он ей что-то отвечает, потом она махает рукой, говорит сама себе "да знаю я", отдирает рог со лба и выкидывает за ненадобностью.

Года в четыре, по всей видимости, все её знания подошли к концу и у неё начался знаменитый период "Кто? Зачем? Почему? Когда?". Спасу не было, совершенно. Мама её, порой, звонила мне и говорила осипшим голосом - "приходи, у меня нет больше сил никаких".

Захожу, Дашка находится в энергичном здравии и висит на шведской стенке вниз головой, придумывает свежие вопросы. Мать ейная, раздавленной медузой разбросана по дивану в состоянии информационного опустошения.

Пришёл? - спрашивает Даша сразу.

Да - обречённо отвечаю я.

Зачем? - бесцеремонно интересуется хозяйка вселенной.

И тут, главное, не пытаться острить, или усложнять ответ, потому что у неё найдётся вопрос к каждому слову. Первые часика три она меня гоняла по школьной программе, а потом начинался высший пилотаж в виде вопросов "почему рыба зелёная?" В доме не было ни одной рыбы, тем более зелёной, но она не любила когда я долго думал над ответом и приходилось фантазировать на ходу. При этом, "тупо нести околесицу" не прокатывало. Она следила за каждым словом и задавала наводящие, очень трудные вопросы.

Если бы она всё это запоминала, то к семи годам легко могла бы защитить докторскую диссертацию, по любой из существующих наук. Но, как назло, влюбилась в садике и вся её жизнь "покатилась к чертям собачьим" по её же уверениям. Если с четырёх лет она нещадно тащила информацию из меня, то после пяти, сама начала грузить меня по-чёрному философскими выкладками по поводу тщетности бытия, тленности жития, и любви, как бессмысленной трате времени и денег. Не знаю, во-сколько ей обошлась первая любовь, но далась она ей нелегко, однозначно, и после трагического разрыва, она встала в наполеоновскую позу посреди комнаты и объявила о начале периода обета безбрачия.

Где она нахваталась этих слов было совершенно непонятно, но страдала тяжело, с бугудёй на голове, (на остальные у неё не хватало терпения) и громким наигранным рыданием с потряхиванием всего тела на выдохе.

И не дай бог заржать. Она резко оборачивалась, суживала глаза, сжимала губки и испепеляла ненавистью. По вечерам мы с ней обсуждали мои жизненные проблемы и она покачивая головой, давала мне дельные советы. Помню, советовала мне врезать как следует директору игрушечным трактором и больше никогда с ним не дружить. Надо сказать, что идея "врезать трактором" мне очень понравилась, но выносить игрушки из Дашкиной комнаты было категорически запрещено, так как они у неё там жили. У всех были свои места, имена, характеры, поведение, наказания. Хуже всего, отношения у неё складывались с плюшевым слоником Михаилом, по иронии судьбы, названным в честь первой, несчастной и последней, на тот момент, любви. Она наступила на Михаила и упала на стеллаж с игрушками, которые повыпадали со своих мест в полном составе. Плакала она на одной ноте, как сирена воздушной тревоги, делая короткие паузы на вдох. Как выяснилось в последствии, физических травм получено не было, а плакала она от горя в принципе, и общей безысходности в частности.

И вот, в шесть лет она пошла в школу. На первое сентября она пришла всё той же смешной пышкой, с теми же косичками, ямочками на щеках, уже ровными ногами, но всё с тем же командным басом. Долго не церемонясь, растолкала испуганных будущих одноклассников, коротко объясняя каждому, что оттуда где она стояла ничего не видно и не слышно. Когда важная, по её мнению, информация закончилась и началась какая-то совершенно никчемная песня, она начала изучать своих одноклассников и училку, путём выглядывания из первого ряда и первичных оценок мимикой. Сразу было понятно кто так себе, кто совсем не очень, а кто вполне себе, но до неё как до луны на лыжах, в любом случае. Училка попала в категорию "так себе", но после моих рассказов о начальстве, она понимала что иногда придётся поминдальничать с фигой в кармане.

Школа - это уже большая и значимая страница в жизни ребёнка, первый серьёзный опыт самостоятельной жизни в социуме и Дашка быстро повзрослела. Мы редко видимся сейчас, да и взрослая уже, 16 лет. Обет безбрачия уже снят и у неё какая-то очередная любовь. Но её этот детский период, останется в моей памяти навсегда. Надеюсь и в её тоже.

Непосредственность
Показать полностью 1
19

А он ждёт

Раннее утро ещё было совсем, мы шли по росе и от мокрой травы на пыльных сандаликах оставались характерные полоски. Я держал папу за руку и периодически смотрел на его мужественное, пусть и слегка помятое утром лицо. У него не часто получалось отводить меня в садик, но каждый раз когда получалось, я шёл с каким-то особым чувством, крепко держась за его два пальца. Больше в мою ладошку просто не помещалось. С папой оно идти, как с горой рядом, особое такое чувство какой-то уверенности, безопасности, надёжности. Он был молчаливым, но иногда ловил на себе мой взгляд и расплывался в улыбке.

Он уезжал надолго и я сидя у своей кроватки перед сном, смотрел на луну окружённую туманным облаком и представлял как он где-то там очень далеко сейчас работает и скоро приедет. Я не знал, что он там делает и как скоро приедет, поэтому ждал его так же сильно как и Деда Мороза. И в какой-то день ключ в замке проворачивался как-то по-особому, как-то не так как обычно, открывалась дверь и оттуда таким густым басом раздавалось долгожданное: "К вам можно?!" Эх как же я нёсся в прихожую... Я запрыгивал к нему на руки и подолгу висел у него на шее. Он даже умудрялся раздеться не снимая меня с себя. Он всегда привозил что-нибудь вкусненькое и тайно, втихаря от мамы, приносил мне в кровать а я боялся заснуть, чтобы не пропустить этот момент. Это были какие-то настоящие моменты долгожданного счастья. По утрам от него пахло бритвой. Я не знаю как это объяснить, но у него после бритья был какой-то особый запах. Он иногда резался и у него оставались капельки крови, отчего мне становилось его очень жалко. Но я как мог старался ему этого не показывать, потому что он всегда говорил, что - мужчины не плачут. По этой причине, если мне нужно было поплакать, я закрывался в ванной и там отводил душу, чтобы он не видел.

Когда я стал постарше мы с ним ходили в лес. С ним ходить было всегда интересно, потому что он знал про всё что там растёт и мог об этом рассказать. Как-то немногословно совсем, но интересно. Я с тех пор помню разницу между волнушками и рыжиками. У рыжика на срезе из ножки выделяется сок как раз таки рыжеватого, а то и красного оттенка, а у волнушки нет. При этом внешне они могут быть абсолютно похожими и стоять рядом. Если с грибами было негусто, он рассказывал про какие-то ягоды которые нам попадались, про кустарник, деревья, шишки - про всё что было в лесу. Прямо как сказочная энциклопедия. Мы подолгу бродили по лесу и я не отходил от него дальше чем на два метра. Было страшно потеряться. Потом как-то неожиданно мы выходили на берег моря и там какое-то время беззвучно вглядывались вдаль, каждый о своём.

Назад шли уже довольно быстро, по старой танковой дороге и он рассказывал про учения танкистов, про переговоры по рации, про то как снарядом легко срезало дерево, про танки-амфибии и многое-многое другое. Я шёл и безгранично гордился тем, что мой папа такой большой, сильный и знает много интересного.

Несколько раз мы ездили на природу на озеро и там готовил кушать всегда он. Как он ловко резал огурец, как-то так быстро и ровно, что в это трудно было поверить. К мангалу меня не подпускали и я наблюдал за тем как он там колдует с мясом с расстояния. Так у него всё ладилось в руках, спорилось и оставалось только дождаться команды: - "Ну, прошу всех к столу". Так было нечасто, но если мы таки выезжали на природу, то оставались там на несколько дней и ночами смотрели на звёздное небо. Вместе следили за пролетающими спутниками и спорили кто больше увидит падающих звёзд. Я всегда проигрывал и добавлял себе несколько штук. Мы оба это понимали и хохотали. Потом он меня уже уставшего садил на плечи и вёз в палатку. Так было с ним спокойно, уверенно, что я засыпал прямо верхом на нём и не помнил как оказывался в палатке. Рано утром очень не хотелось вставать, но он начинал меня щекотать и тут уж деваться было некуда. Мы усаживались в лодку и медленно разрезая туман уходили куда-то далеко по озёрной глади. Весло, как правило, одно поскрипывало и мы таким неспешным ледоколом разгребали туман, который становился с каждой минутой всё реже и реже, пока не растворялся полностью и мы оказывались на зеркальной поверхности воды, где изредка выпрыгивала то там то тут рыбёшка, по воде бегали забавные водомерки и не тонули, где-то там на берегу начинали перекличку птицы и самых звонких певцов было хорошо слышно и тут.

Помню, откуда не возьмись набегали тучи и начинал моросить мелкий холодный дождь. Я сидел обняв колени и ёжился. Он сделал несколько мощных гребков вёслами в сторону берега, снял с себя огромную куртку и укрыл меня так, что я под ней поместился весь. Там внутри было тепло и уютно, а у него с носа капали капли и он смотря на меня улыбался.

Потом, классе в восьмом вроде, на кроссе среди восьмых классов, я так старался прибежать первым, что у меня перехватывало дыхание. Но я знал, что он стоит на финише и мне очень-очень хотелось ему доказать, что я тоже сильный, что я пусть ещё и маленький, но уже мужик. И я нёсся так, что в итоге всех обогнал. Сердце аж вылетало и было не очень понятно, оно это оттого, что я быстро бежал, или от того, что он стоял поодаль среди родителей и еле заметно улыбался. Так улыбался, как я об этом мечтал, с гордостью, мол, смотрите, а мой-то малый всех ваших уделал.

Потом в 91-ом году повестка пришла в армию и он меня гонял на турниках каждый день. Не просто так гонял, он всё делал сам и подтягивался и отжимался и пресс и я должен был делать столько же, чтобы не позорить семью. Но в конце года армия из Латвии ушла и он расстроился. Не из-за ухода армии, конечно, а из-за того, что мне не удастся пройти эту школу жизни. Да непростую, но и в жизни просто не будет, а школа учит бороться с трудностями и относиться к ним по-мужски, сухо, стойко, философски.

Это и многое другое мне снилось тысячи раз за мои 45 лет, но мне так ни разу наяву и не довелось сказать это простое на первый взгляд слово - "Папа". Хотелось очень и много раз, да некому было. И сейчас бы, наверное, хотелось бы пожать уже не такую большую, шершавую ладонь старика, обнять совсем уже седую голову и помолчать ему в глаза. Долго, многозначительно, глубоко... Так как я об этом мечтал, как снилось и так, как никогда не было и никогда не будет.

P.S. А у вас есть сын?! Возможно он ждёт.

А он ждёт
Показать полностью 1
543

Как я ломался1

Я помню как у меня мутировал голос. До этого эпохального события я дома слыл писклёй. У меня был высокий, тоненький голосок. А там когда всё "ломается" никогда не знаешь Козловский там будет в итоге, или Шаляпин. Меня сломало в баритон и впервые в жизни я молчал два дня к ряду. Там как-то связки не договорились, похоже, и я просто сипел. Я думал, что простыл. Когда через два дня "простуда" прошла, на каждый издаваемый мной звук, все в доме оборачивались. Даже кот. Даже я, чего греха таить. Я ждал каких-то перемен, но чтоб так. Там ещё пару дней внутри меня боролся пискля с Шаляпиным и в итоге после непродолжительного немецкого йодля, получилось нечто среднее. Это было очень странно, но гармонировало с ростом в полтора метра, 42 размером ноги, носярой на пол детского лица и тремя вялыми усами - по одному слева, справа и посередине. Кстати говоря, голос потом разъездился и стал чуть повыше, но первые дни, я повторял за диктором в телевизоре новости и мы ржали. Потом мы ржали с того, как басом ржу я. Я два раза осипал первые дни от ржаки. В общем, эти переходы - сплошной стресс для пубертируемого и бесконечная комедия для окружающих.

Как я ломался
27

Любовь. Часть 3

Я подняла голову с ее колен и посмотрела по сторонам. Никто из бандитов и не подумал ее послушать. Вернулся парень с канистрами в руках. И тут все услышали какой-то звук и что-то мелкое металлическое загремело по полу. Рома выплюнул серебряную пулю. Он сидел в той же позе – на коленях и выглядел еще хуже – лицо перекошено и покрыто морщинами, на голове множество проплешин, а там, где волосы остались, они были абсолютно седыми. Ему сейчас можно было дать лет девяносто. Но голос, голос его не изменился:

- Легкой смерти не жди, - сказал он, глядя на стрелявшего.

- Дай на максимум! – прокричал Саша, доставая пистолет.

«Электрик» развел руки в бессилии.

- Что мощность кончилась? - спросил Рома, ухмыляясь.

Установка работала на максимум, но вампир уже не чувствовал тока. Это то, чего он ждал всю ночь. Ждал, пока его чудовищный организм, привыкавший ко всему: к ультрафиолету, к серебру, к боли, к смертельным ранам, к колоссальной потере крови – привыкнет к высокому напряжению. А еще, я поняла это позже, каждый раз, когда он рвался с цепи, то всегда выбирал одну сторону. Каждый раз одна и та же цепь натягивалась, а вторая провисала – ему нужно было ослабить один фиксатор из двух, чтобы получить свободу.

- Тебе лучше не видеть, что сейчас будет, - прошептала мне на ухо Света.

О, нет! Я хочу видеть! Я два раза видела, как они убивают Рому, всю ночь наблюдала как они его мучают. Боялась сначала изнасилования и пыток, потом смерти. Я хочу видеть, как он расправится с ними, или как они убьют его в третий и последний раз.

- Огонь! – закричал Саша.

Но Рому было уже не остановить. Он рванул на себя одну из цепей с такой силой, что колышек вылетел из пола. Махнув рукой, вампир снес лампы. Цепь обвила «электрика», который оказался ближе всех к бывшему пленнику. Рома потянул его на себя, так сильно что, могу поклясться, слышала хруст костей, сквозь звуки выстрелов. Бандиты успели произвести немного выстрелов, все произошло почти мгновенно. Рома никак не реагировал на попадания. И теперь, когда один из бандитов был у него в руках, он, прикрывшись им как щитом, впился тому в шею. Подельники даже на секунду не прекратили стрелять. Они уже списали своего товарища и беспокоились только о себе.

Рома постепенно отступал ко второму колышку. Закончив с «электриком», он бросил его тело в гнилозубого бандита, того, кто выстрелил ему в лоб. Бросок был такой силы, что грабитель отлетел к стене, ударился об нее и упал рядом с нами. Рома, не теряя ни мгновения, присел и двумя руками вырвал второй колышек. Теперь он был абсолютно свободен и быстро, очень быстро, с нечеловеческой скоростью рванул к Саше. Еще секунда и Саша уже почувствовал его зубы на своей шее. Сопротивляться такой силище было бесполезно. Последний оставшийся на ногах бандит бросил пистолет и побежал к входной двери. Рома оставил Сашу и побежал за ним.

Саша, вращая обезумевшими глазами по сторонам, прикрыв рукой шею, отползал к стене. Его взгляд остановился на вернувшемся в комнату вампире. Последний грабитель был без сознания. Рома бросил его ногу, за которую тащил волоком, и пошел к Саше.

- Такая драгоценная жидкость пропадает, - сказал он, кивнув на окровавленную шею главаря бандитов. – Позволь я ее заберу, а ты просто расслабься и получай удовольствие.

Я не видела лица Ромы, но хорошо рассмотрела лицо Саши, и первобытный ужас в его глазах. Минута и обескровленное тело упало на пол. Рома обернулся к нам. Он выглядел абсолютно обычно – восстановился полностью. Я не знаю, что было страшнее: его кожа в струпьях и ранах, перекошенное и постаревшее лицо или его привычный вид с засыхающей кровью на подбородке, шее и груди. Кровью только что, как выразилась Света, выпитых им до дна людей.

Не обращая на нас никакого внимания, Рома подошел к комоду, достал сигареты с зажигалкой и закурил. Осмотрев свои руки, он обратил внимание, что все это время таскает за собой цепи. Он сорвал наручи легко, как будто резинку. Он закрыл глаза и начал глубоко и громко дышать, полминуты ничего не происходило, а потом в некоторых местах его кожа начала натягиваться и рваться. Как будто мелкие язвы обсыпали его. Рома касался некоторых их них рукой и после этого рана затягивалась. Я никак не могла понять, что происходит, пока он не взял какую-то вазочку и не высыпал в нее то, что было в руке – пули. Это были серебряные пули, некоторые развалились на осколки, каждый из которых покидал его тела. Его организм выдавливал инородные предметы из себя, не считаясь с потерями. К концу второй сигареты он закончил, собрав приличную коллекцию серебра. Все отверстия хоть и затянулись, но оставили кровавые метки по всему телу, кроме головы – единственную пулю, застрявшую там, он выплюнул сразу, когда воскрес в последний раз. Кровь на его жертв, смешивалась с собственной от ранок, штаны – единственная одежда которая на нем была – за ночь впитали столько его крови, что поменяли цвет прибавили в весе раза в три. Все это создавало внешний вид существа, про которого с легкостью можно сказать: вампир, монстр, чудовище. Он меня пугал и то, что до сих пор не обратил на нас со Светой никакого внимание, только увеличивало этот страх.

И тут зашевелился парень, пытавшийся сбежать. Он со стоном открыл глаза и увидел перед собой Рому:

- Видишь ли, какая дилемма передо мной стоит, - сказал хозяин дома, в который они проникли, присев рядом с ним. – В лицо ты мне не стрелял – это больно, черт возьми, электрошоком не мучил, не оскорблял, даже денег с меня не требовал… Ну выстрелил пару раз серебряными пулями, ну сломал пару вещей в доме, пока искал деньги – по сути, ерунда. Я мог бы тебя пощадить…

Грабитель заныл, как маленький ребенок, стал умолять не убивать его и снял маску. Под ней оказался рыжий парень, точнее мужчина лет тридцати или около того. Его слезы выглядели так мерзко, что я даже отвернулась. Чего не сделала ни разу с момента освобождения Ромы, который продолжал:

- Но! Я потерял много крови и сил, мне нужно восстановиться, и я голоден…

Парень тут же стал говорить, что у них в машине есть еда, как будто не понимая, о каком голоде идет речь. Рома кивнул и, поднимаясь, произнес:

- Пойдем покажешь, заодно канистры отнеси назад.

- Думаешь, он его отпустит? – решилась нарушить тишину я.

- Ты же не настолько наивная дурочка, увел его, чтобы не смущать нас, точнее тебя, - ответила Света, встала, подошла к комоду и закурила Ромину сигарету. – Хотя Ромка мог бы, - улыбнулась она, - он давал ему шанс, начав это разговор. Если бы этот слюнтяй не распустил нюни, а ответил бы что-то в стиле, - она понизила голос, изображая мужчину, - «Хорош трепаться, иди и отсоси у меня» - возможно выжил бы. Рома такое уважает.

Я рассмеялась, кажется, впервые за всю ночь. Шутка Светы была ужасной, мы говорили о человеческой жизни, но я хохотала и не могла остановиться. Наверное, я сошла с ума за эту ночь.

Рома вернулся где-то через минуту после того, как я отсмеялась. Свежая кровь на его подбородке говорила о том, что Света оказалась права. Он подошел прямо ко мне и протянул пакет, в котором были шоколадки, печенье, нарезки колбасы и сыра и несколько бутылок воды – все что взяли с собой на операцию грабители.

- Перекуси, - сказал он – не лучший вариант, - он оглядел зал, залитый кровью, - и обстановка, но тебе тоже нужно восстановить силы.

Он уже собрался уйти, но поднял с пола пистолет и положил на подлокотник моего кресла. Указав на грабителя, который лежал в отключке, тот самый что стрелял в него и был сбит трупом «электрика», сказал:

- Если пошевелится – стреляй, - потом замолчал, медленно перевел взгляд на Свету, закуривающую вторую сигарету, и закончил, - ее это тоже касается.

Он легко подхватил тела «электрика» и Саши и унес их. Видимо всех мертвецов решил сложить в газель, на которой они приехали. Она стояла прямо у входа в дом, прохожие бы не успели ничего понять, даже если бы что-то увидели с улицы.

После его приказа аппетит как-то сразу пропал. Мне хотелось поговорить со Светой, сказать ей, что стрелять не собираюсь, что, если она хочет уйти – пусть идет. Но она молча курила, полностью игнорируя меня, и я не смогла начать разговор.

Прошло минут 15, а Ромы все не было. Я попила воды, нашла в пакете пачку каких-то сухариков, открыла, положила в рот и хрумкнула так громко, что Света, забыв о своей мрачной участи рассмеялась. Я последовала ее примеру. Жестом указала ей на пакет, она отказалась.

Рома появился как раз тогда, когда я проглотила последний сухарик. Он уже побывал в душе и переоделся: ботинки, джинсы, рубашка – все как обычно, как будто не было всех ужасов этой ночи. Все бы отдала, если бы их и правда не было. Он подошел к Свете и закурил, молча глядя ей в глаза. Не знаю, что на меня нашло, но я решила, что ни за что не дам ему укусить ее, в крайнем случае воспользуюсь пистолетом, который лежал на подлокотнике моего кресла.

- Я готова, - сказала она и сама наклонила голову.

Черт, я надеялась она будет хотя бы чуточку сопротивляться.

- Когда-то я сказал, что больше не прикоснусь к тебе, а не в моих правилах нарушать обещания, - он убрал сигарету и приблизил свое лицо к ее шее непозволительно близко и с шумом втянул носом воздух. – Сколько дают врачи? Год?

- Плюс-минус, - кивнула Света.

- Ты могла прийти ко мне, на ранних стадиях я мог помочь…

- Когда-то ты сказал, что больше не прикоснешься ко мне…

Шах и мат! Я едва сдержалась, чтобы не зааплодировать ей, но боялась привлечь к себе внимание и перестать быть слушателем такого интимного разговора.

- Поэтому я решила, что лучше так, - продолжала Света. – Чтобы ты меня точно запомнил. С электричеством – это моя идея. Ты рассказывал, как ездил в Чернобыль устранять последствия аварии и отхватил там такую дозу, что несколько дней не мог выбраться, а еды вокруг не было. Зато сейчас ты эволюционировал и сможешь атомный взрыв пережить, если не в эпицентре окажешься. Вот я и решила, что электричество довольно новая штука, по сравнению с тобой, должно тебя удержать хотя бы несколько часов. Теперь тебе и оно не страшно, не благодари.

Он мельком глянул на меня и ответил:

- Не буду.

- Как бы там ни было, но убить мня придется. Не хочешь выпить, значит застрели. Иначе я выйду отсюда и всем расскажу о тебе, в интернете, в газетах, в телек пойду, в самые дебильные передачи. В общем испорчу тебе репутацию, как смогу. Ты переживешь, но к чему эти сложности? - она победно улыбнулась.

- Когда ты выйдешь отсюда, то рассказывай сколько хочешь. Твоими слушателями будут Наполеон и Иван Грозный, а может тебе повезет угодить в палату к вампирам и оборотням, им будет очень интересно.

Светлана вмиг изменилась в лице, мне даже показалось, что она бросится на него с кулаками, но она в бессильной злобе уселась прямо на пол и тихо заплакала.

- Скажешь врачу, будешь ли бороться с онкологией, если надумаешь помучаться подольше, я все устрою, - он развернулся, теряя интерес к разговору, и подошел ко мне. – Кристи, иди наверх, прими душ, приведи себя в порядок, переоденься. Я вызову тебе такси. Только одна маленькая просьба в ближайший час не спускайся вниз, спасибо.

Последнее «спасибо» четко дало мне понять, что это приказ, который не терпит возражений. Я, не говоря ни слова, встала и пошла, сжимая пакет с едой в руках. Я дошла до лестницы и, поднявшись на несколько ступеней, затаилась. Обратившись в слух, я хотела знать, что будет дальше.

Рома привел в чувство гнилозубого, заставил его допить бутылку воды, которую я открыла и оставила рядом с креслом. Потом, судя по звукам связал, и заклеил рот той же лентой, что и мне накануне, а потом заговорил:

- Тебе не повезло, как твоим товарищам. Умирать ты будешь долго и мучительно. В подвале тебя ждет гроб, в котором ты проведешь неделю. Потом я приду и дам тебе попить, возможно, поесть и запру еще на неделю. И так мы будем повторять и повторять. Чуть позже я обзаведусь датчиками и системой жизнеобеспечения, чтобы ты не покинул меня слишком быстро. Тебя ждет долгая и одинокая жизнь в темноте, без движения, но я позабочусь о том, чтобы ты оставался в сознании и не сошел с ума слишком быстро. И когда ты превратишься в живую мумию, без остатков разума, я постараюсь восстановить тебя, чтобы начать все сначала, ведь ад – это не боль и страдание, а осознание их бесконечности.

Рома направился в подвал, взвалив на плечо мычащее тело оставшегося в живых грабителя. А я побежала к Свете.

- Скорее, уходи! Я его задержу, если что. Давай-давай… - я пыталась поднять ее с пола, но она не собиралась сбегать.

- Я должна испить эту чашу до дна, - заявила она. – Мне некуда и незачем уходить. Если я убегу от него, от рака убежать не получится. Прости меня, деточка, ты могла быть счастлива с ним долгие годы, а я все испортила.

- Ничего не знать и быть счастливой дурой?

- Именно. Ты не знала и была счастлива, я не знала и была счастлива. Даже не представляю, что его заставило мне все рассказать, наверно это его очередной эксперимент, он любит такое. Развлекает себя, как может. Играет жизнями людей и смотрит, что из этого выйдет.

- Кристи! – услышала я за спиной его голос и повернулась на негнущихся ногах, - ты теряешь время.

Света ободряюще подмигнула мне на прощание. Тогда я видела ее в последний раз. Конечно, имелся план, как я найду ее и если не спасу, то хотя бы поговорю с ней. Я даже привлекла к поискам ресурсы отца, но даже они не шли ни в какое сравнение с возможностями Ромы. Она провела оставшиеся ей месяцы в какой-то психушке, в полной изоляции ото всех нормальных людей. Остается надеяться, что ей достались не самые мерзкие душевнобольные соседи.

Я прошмыгнула мимо Ромы, поднялась на второй этаж и заперлась в спальне. Замочек на двери дарил ложное чувство безопасности. Зайдя в ванну, первое, что бросилось мне в глаза – это следы крови в душевой. Логично, ведь передо мной здесь Рома смывал с себя последствия самой нескучной в моей жизни ночи. Минут двадцать я направляла лейку в разные углы, тщательно избавляясь от всего, даже отдаленно напоминавшего кровь. Удовлетворившись проделанной работой, разделась и встала в кабинку сама. Наверное, я должна была сжаться в комок на полу, позволяя струям смывать мои горькие слезы. Так в фильмах режиссеры показывают особую драматичность момента. Но я не плакала, не хотелось, выплакала все слезы за ночь. Я включила тропический душ и просто стояла под ним, практически не шевелясь. Оттирать себя мочалкой до красноты я не видела смысла. Несмотря на количество крови на первом этаже – на меня ничего не попало, испачкались только подошвы тапок, но они были резиновыми и ничего не впитывали, просто оставляли следы на полу.

Я стояла и задавала себе вопросы, пытаясь найти ответы в той информации, которой так щедро делилась Света. На многие вопросы ответов не было, тогда я еще планировала найти ее в будущем и расспросить, а по поводу других пыталась рассуждать. Благо, текущая вода всегда способствовала размышлению. Сколько Роме на самом деле лет? Он был в Чернобыле сразу после катастрофы, я тогда еще не родилась. Правда ли, что он тусовался с семьей Медичи? Допустим, а то, что застал Римскую империю? Ему что две тысячи лет? А мог ли он лично знать Христа? А может Иисус сам был одним из них? Так же как Рома по запаху мог определить болезнь и вылечить, так же красиво говорил, так же пронес свой крест до Голгофы, истекая кровью. Потом приуныл на солнышке, а в пещере взбодрился, перекусил кем-нибудь и воскрес. Хождение по воде не вписывается. Может, была способность к левитации, там надо-то пару минут на высоте пять сантиметров провисеть, а молва потом разнесет…

Кристина, стоп! Понимаю, что ты готова забивать себе голову чем угодно, лишь бы не думать о главном вопросе: что дальше? А что дальше? Ой, а сколько я здесь уже стою? Он мне дал час, минус время, что я подслушивала, потом мыла кабину, а еще сушиться… наверно надо выходить. Потом все хорошенько обдумаю.

Я оделась, спустилась на первый этаж и собралась в гостиную, но он позвал меня из кухни, и я направилась туда. Он поставил передо мной чашечку кофе и стакан воды. Кофе – единственное, что он готовил, по крайней мере для меня. Каждый раз, когда я оставалась у него на ночь, утром меня ждал черный крепкий кофе в маленькой чашечке объемом не больше рюмки. Он сам молол зерна и всегда варил его в турке, был очень сосредоточен в процессе, видимо соблюдая технологию. И у него получалось великолепно. Раньше я никогда не пила чисто черный кофе, всегда в том или ином виде смешивала с молоком, но его рецепт был великолепен.

Обычно мы вставали поздно, потому что ложились ближе к рассвету, он интересовался, что я хочу на завтрак и заказывал доставку. Пока мы ждали курьера, он готовил кофе. Сегодня доставки не будет, придется довольствоваться только черным кофе с холодной водой. Можно еще съесть что-нибудь из фруктов, ваза с которыми стояла на столе. Теперь я понимаю, что он держал их специально для меня. В холодильнике было абсолютно пусто, только морозилка была забита большими брикетами льда. Иногда он откалывал от одного из них кусок, обтесывал до состояния шара и помещал в стакан с виски – второе его коронное блюдо. Сейчас в его руках было как раз такое. Половина девятого утра, почему бы и нет?!

- А можно мне тоже? – я кивнула на его напиток.

Он запустил свободную руку за спину и через секунду вернул с таким же стаканом, поставив рядом с кофе. Вот как с таким иметь дело? Я сама еще минуту назад не знала, что попрошу виски, а он налил его еще до того, как я спустилась. Пришлось демонстративно сделать большой глоток и постараться не скривиться, я сделала второй глоток и как избалованная девка потрясла пустым бокалом в воздухе, без слов требуя добавки. Он снова запустил руку за спину и выставил передо мной еще один стакан. В этот раз в нем была двойная порция виски. Его не переиграть. Я обречено вздохнула и, наконец, села за стол.

- Что ждет меня теперь?

- Кофе и такси, - ответил он и закурил.

Я сделала глоток из маленькой чашечки – кофе как раз остыл до моей любимой температуры и, как всегда, был идеален.

- Ты отпустишь меня? Не боишься, что я разболтаю?

- Не боюсь, - спокойно констатировал он. – Ты знаешь достаточно, слышала, что сказали они, слышала, что сказал я. Мне бы хотелось, чтобы ты знала, а главное, видела меньше. Но случилось, как случилось. Я не вправе неволить тебя и отдал бы многое, чтобы ты вернулась, после того как все обдумаешь, но решать тебе. Обещаю, что преследовать не буду и покорно приму любое твое решение. Кроме того, ты можешь всегда обратиться ко мне, если очень понадобится. Считай это моей платой за, - он сделал паузу, - за твое молчание.

- Или за мою кровь? – с вызовом бросила я.

Он отвел глаза и осушил стакан и налил себе еще.

- Накануне всего случившегося, - наконец заговорил он, - там, в подвале, я еще не был уверен, но потом, когда ты все уже знала, то пыталась выторговать мою жизнь… Это было так мило. Для меня это многое значит.

Почему во всем виноват он, а смущаюсь я? Как он это делает?

- Надеюсь ты сделал для себя выводы и впредь будешь хранить наличные на черный день? - решила я сменить вектор разговора. – Вообще я не понимаю, как такой продуманный и опытный воротила бизнеса не смог найти способа рассчитаться с этими подонками? – я озвучила один из тех вопросов, которые зародились у меня ночью и только развились под струями горячей воды.

Я еще глотнула кофе, запила водой, посмотрела на него и сразу все поняла:

- Ты мог… Мог все сделать, и не было бы всех этих издевательств. Мог все решить даже до того, как Саша рассказал мне…

- Я не первый раз попадаю в подобную ситуацию. Когда-то давно, когда люди передвигались только с помощью лошадей, я заплатил. Заплатил много, золотом. А они, - он вздохнул, - они нас убили. К следующей ночи я выкопался из могилы – весьма неприятный процесс, доложу я тебе, но это мелочи, ведь она умерла навсегда. Такие как они сходят с ума, если получают то, чего хотят. У них отказывают все тормоза. Их ослепляет обладание тем, чего они жаждали. Даже если они не планировали, они все равно убьют. И я, как ты выражаешься, сделал выводы: с людьми надо по-человечески, но если имеешь дело со зверьем, то должен быть самым опасным хищником в лесу, - он снова закурил. – Для меня самое главное было обеспечить твою безопасность, даже ценой того, что ты узнаешь правду обо мне. Я обозначил это в самом начале разговора, а дальше только тянуть время, пока организм адаптируется к новому физическому воздействию. – Рома глубоко затянулся. – Да, с электричеством промах вышел глобальный, в будущем буду внимательнее к новым технологиям.

- А если бы он не поверили и вчетвером меня… - на глаза навернулись слезы.

- Тогда был резервный план – сказать, что деньги под полом, замурованы прямо подо мной. Какой бы сногсшибательной ты не была, но они пришли сюда не за тобой. Им бы нужно было искать способ сдвинуть меня и при этом контролировать. Тут свои риски, ты могла получить случайную пулю, когда бы все завертелось, я в порыве гнева мог никого не оставить в живых и не узнал бы откуда они так осведомлены… Ты серьезно хочешь обсудить тактические вопросы?

У меня действительно начала болеть голова. Помимо бессонной ночи сплошного стресса, пытаться вникнуть в стратегии тысячелетнего вампира это слишком. Понятно было одно: всю ночь я считала его жертвой, а на самом деле это он управлял ситуацией и на каждый их ход у него был припасен не один план действий. Был еще один вопрос, который меня интересовал, и я увидела способ получить ответ:

- Ты нашел тех, кому заплатил золотом? Тех, кто убил твою девушку? Что ты с ними сделал?

- Стер их ДНК с лица земли, - он внимательно смотрел мне в глаза и читал мою реакцию.

- И детей?

Он не ответил, но и взгляд не отвел. Другого от самого страшного хищника в лесу ждать не приходилось. Я допила кофе, двойную порцию виски оставила нетронутой, взяла сумку и начала подниматься из-за стола:

- Мне пора, думаю, таксист уже заждался.

Продолжение следует...

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!