Авторские истории

Митя завыл пароходной сиреной. Он выл и бился головой о династический стол Канцельбогенов. Митя, восходящая звезда российской математики, победитель всех олимпиад и конкурсов, страдал. Он не хотел быть концом рода Канцельбогенов.

Только неустанным трудом можно добиться успеха - терпеливо внушал ему с газетой в руках профессор Канцельбоген, папа. Только трудом и усидчивостью. Математическая сноровка, сказал профессор, передавалась Канцельбогенам из поколения в поколение. И если эта славная традиция прервется на слабоумном Мите, предки встанут из могил, чтобы назвать его дураком, и снова лягут.

Профессор снисходительно посмотрел на сына поверх золотых очков. Он предложил Мите применить теорему Вейерштрасса-Стоуна. Это была подсказка. Непрерывная функция на хаусдорфовом компакте должна подсказать ему правильный ответ.

- Я применя-ал! – орало, брызжа слезами во все стороны, будущее отечественной математики. – Не подсказа-ала!..

Скомкав газету, профессор досчитал до десяти и потом спокойно спросил, как сына декана кафедры прикладной математики могла загнать в тупик, как крысу, задача для третьего класса. Вопрос был риторический. Но Митя стал на него отвечать. Профессора это взбесило. Он схватил учебник.

- Молчи, дурак! – крикнул он и с треском развернул учебник. – Молчи, несчастный! Любая твоя фраза - угроза для таблицы умножения! – он бросил гневный взгляд в текст. - Что тут непонятного?! Две девочки пошли в лес! Понятно, идем дальше. Первая набрала 10 грибов за три часа! А вторая столько же грибов за два часа. Вопрос! На сколько больше грибов в час набирала вторая девочка, если ежечасно каждая из набирала одинаковое количество грибов? И что тут непонятного?!

- Всё-о-о!..

- Сын, я не хочу быть первым в роду Канцельбогенов, кто обагрит руки родственной кровью… Давай сначала. Две девочки пошли в лес? Пошли. Первая набрала 10 грибов за три часа? Набрала. А вторая столько же грибов за два часа. Это ясно?

- Да!.. – заорал Митя и плюнул в профессора.

- Так на сколько же больше грибов в час набирала вторая девочка, если ежечасно каждая набирала одинаковое количество?! – профессор осекся и побледнел. – Ох, йопт…

- Вот именно! – завизжал Митя. Выскочив из-за стола, он схватил отцовскую трость и стал крушить ею стоявший на столе бюст Архимеда. – Мы сейчас посмотрим, кто является концом ветви!

Профессор взял учебник и встал под люстру.

- То есть как это – «на сколько больше грибов в час набирала вторая девочка, если ежечасно каждая набирала одинаковое количество»? – спросил он Митю.

- Сейчас посмотрим, кто тут конец рода Канцельбогенов! – ревел Митя. – В гробу я видел эту математику! Я хочу быть Индианой Джонсом!

Профессор сжал подбородок кулаком и стал перечитывать задачу.

Вячеслав Денисов (с)

Приглашаю вас в мой телеграм-канал https://t.me/DenisovStory

Королю это понравилось, но не понравилось то, что я не умер(яд пить я тоже не умею). Зато, это понравилось королеве и некоторым верным ей гвардейцам. Кстати, а почему я не помер, выпив яду? Видимо, я понравился еще кому-то, кто разбирается в противоядиях. Я – обоятельный.

Да нормально мне без короны, но объяснил я это гвардейцам королевы неудачно. Пришлось стать королем, даже гроб брата в яму уронил – веревка оборвалась.

Мое правление было настолько же неудачным, насколько были тщетными все попытки лишить меня короны и жизни за это.

Пока гвардия и придворные пытались меня лишить короны и жизни, чернь бедствовала, но меня любила. Еще бы, стабильность: приходит ворог из-за границы, и тоже терпит неудачи в делах моего свержения...

Афтар, выпей Йаду! Да пью я пью, каждый день литрами, но, пока не найдете того, кто мне в яд противоядие подмешивает, все ваши потуги обречены на неудачу! Терпите, братва, а я пока еще разок королеву трахну.

А потом покрыть лаком, конечно.

В нашу мастерскую каждый день попадает не меньше дюжины мётел. Хотела бы я сказать, что магический дар делает ведьм более осторожными, но — нет.

Они врезаются в деревья. Путаются в линиях электропередач — а мы потом заменяем сожженные прутья. Про шабаши, на которых рекой льётся вино, я вообще молчу.

После таких мы недельную выручку за одну ночь делаем.

Разобранная метла лежит на столе. Я натягиваю перчатки и тянусь за наждачкой: начну с древка. Через три дня владелица заберёт помело из мастерской и унесётся на нём в темноту. И, обещаю, летать оно будет ещё лучше, чем до аварии.

Такая уж у меня работа.

7/365

Одна из историй, которые я пишу каждый день — для творческой практики и создания контента.

Мои соцсети — если вам интересно~

Подготовив всё необходимое, я принял решение отправиться в Заведение лично. За несколько минут до выхода я отправил письмо с уведомлением со следующим содержанием, чтобы мой визит не стал неожиданностью:

Заведение

Через сорок минут я был у порога Заведения. Дверь оказалась приоткрытой, кто-то выходил, и я ловко, как завсегдатай, скользнул внутрь. На вахте, которую я видел не в первый раз, произошли перемены. Пропали стулья, где раньше можно было подождать, пока кто-нибудь из секретариата спустится за документами.

У стойки сидел человек, в котором легко угадывался охранник — невозмутимый, даже слегка суровый, как будто его долг в том, чтобы проверять каждого на прочность. Решив, что к нему нужен правильный подход, я для начала спросил:

— А куда стулья для посетителей дели?

Однако мой дружелюбный тон встретил неожиданный отпор.

— Вы кто такой, чего вам надо? — сухо бросил он.

Ладно, думаю, дружелюбие в сторону. Объясняю по делу:

— Мне нужно передать возражение на апелляционную жалобу. Могли бы позвонить в секретариат и попросить кого-нибудь спуститься?

Но вместо ожидаемого действия охранник лениво откинулся на спинку стула и произнёс:

— Звоните сами, если надо.

— Так я не знаю, кому и куда звонить, — возразил я, стараясь сохранять спокойствие.

— Это не моя работа, — последовал ответ.

И тут меня осенило: передо мной был не просто охранник, а полновесный Директор турникета! Величественный в своём никчёмном самодовольстве, он словно обрёл эту позицию не случайно, а благодаря редкой способности сочетать три великие цели: выслужиться перед начальством, унизить любого, кто окажется слабее, и вдоволь насладиться собственным мнимым величием. "Какой я сильный, какой я нужный, а вокруг меня — одно сплошное ничтожество," — будто бы кричала каждая его фраза, каждый взгляд, каждый жест.

Однако в таких Директорах, как правило, кроется один существенный недостаток — поразительное, монументальное отсутствие здравого смысла. Эта чуть более чем нулевая сообразительность, словно идеальная броня, отражает любой довод и превращает каждое общение с такими индивидами в испытание терпения. Для меня же это испытание часто оборачивается приступом копролалии. Словно сбой в системе, я начинаю выдавать такие высказывания, что уже и сам не могу за собой уследить.

Что именно я сказал этому Директору в тот момент, воспроизвести сложно. Помню лишь, как его лицо багровело и приобретало все более угрожающий вид, и наконец из уст раздалось:

— Выйдите немедленно, или я нажму тревожную кнопку!

Но вместо того чтобы испугаться, я вдруг увидел в этой угрозе новый горизонт возможностей. Если он нажмёт кнопку, приедет Росгвардия, начнётся переполох, соберётся половина Заведения, и в итоге мне точно вынесут книгу входящих, и я получу заветный штампик.

Решив довести всё до логического завершения, я, уже без лишних эмоций, но с определённой долей вдохновения, бросил ещё пару слов в адрес персонажа с комплексом Бога. Его рука дрогнула, затем уверенно потянулась к кнопке, и я понял: партия сделана!

Группа быстрого реагирования ехала, как водится, совсем не быстро. Минут десять я, слегка нервничая, маялся у вахты. Не каждый день попадаешь в подобные ситуации, особенно с перспективой появления Росгвардии. Время тянулось лениво, ничем особо не запоминаясь, за исключением одного примечательного эпизода.

Через стеклянные двери вошла молодая сотрудница Заведения. Я, заметив её, решил воспользоваться шансом и попросил подняться и позвать кого-нибудь из секретариата. Но не успел договорить, как рядом уже раздался властный голос Директора турникета:

— Никого звать не надо!

Вот уж действительно, не просто Директор турникета, а целый Директор Заведения! Он все офисе решает, кому что делать, куда идти и как себя вести, словно его слово — беспрекословный закон в этом Заведении.

Наконец, прибыли суровые ребята долгожданной группы быстрого реагирования. Росгвардейцы вошли с видом людей, готовых к любой неожиданности, но явно озадаченных тем, что вместо буйного дебошира перед ними стоял прилично одетый человек с папкой документов в руках. Начались стандартные вопросы:

— Кто вы?

— Что случилось?

— Почему вызов?

Я коротко объяснил ситуацию, добавив, что в Заведение я пришёл исключительно с мирными целями. Они, немного помедлив, обыскали меня для проформы. Убедившись, что у меня нет ни оружия, ни запрещённых предметов (разве что острый язык, но его, увы, изымать нельзя), стали вести какое-то общение с Директором турникета.

Тем временем, словно по волшебству, из ниоткуда начала появляться публика. Люди из Заведения, привлечённые шумом, потянулись вниз. И тут, словно финальная нота этого абсурдного спектакля, появилась дама из секретариата.

Она держала в руках тот самый журнал и набор печатей, как некий священный атрибут. Без лишних слов, с видом человека, выполняющего крайне неприятную обязанность, она быстро сделала отметки, забрала мой документ и поставила визу. Её бледное лицо и молчание говорили больше, чем любые слова: это была не просто формальность, а ритуал, который ей явно не хотелось исполнять.

Когда всё было завершено, я собрал свои документы, пожелал всем хороших выходных и отправился к машине, надо было ещё успеть отвезти эту пропечатанную бумажку в суд, однако в этот момент я чувствовал себя победителем, который только что прошёл через очередное нелепое приключение в своей жизни.

_________________________________________________
В продолжение этой истории мне пришлось написать объяснительную в прокуратуру следующего содержания, так как на меня, этот Директор, накатал заявление, что собственно и послужило поводом написать этот рассказ.

Объяснительная

В ответ на заявление, поданное в мой адрес неким персонажем, считаю необходимым пояснить следующее:

13 декабря 2024 года я, Максимов А. А., действуя в рамках своих полномочий как представитель Апальковой И.С., прибыл в ООО «Самарский ИТЦ» (далее - Заведение) с целью передачи возражения на апелляционную жалобу в рамках судебного процесса о невыплате заработной платы. Моя задача заключалась в том, чтобы документ был передан, зарегистрирован и на нём была поставлена отметка о получении.

По прибытии в Заведение я обратился к сотруднику (далее — вахтер), находившемуся на вахте, с просьбой позвонить в секретариат или вызвать кого-либо из сотрудников, уполномоченных принять документ. Вахтер отказался выполнить данную просьбу, ссылаясь на то, что это не входит в его обязанности. После нескольких неудачных попыток объяснить необходимость исполнения моего запроса, диалог приобрёл эмоциональный характер, поскольку вахтер продолжал игнорировать мои просьбы и, на мой взгляд, ошибался в своем поведении.

В ходе дальнейшего общения, вызванного его отказом содействовать, я действительно позволил себе использовать эмоционально окрашенные выражения, что может быть связано с проявлением копролалии, обусловленной моим состоянием в моменты стресса. Отмечу, что моё поведение не преследовало цели оскорбить вахтера лично, а являлось реакцией на ситуацию, при которой я оказался в тупике из-за отказа выполнить мою законную просьбу. Мой комментарий о нажатии тревожной кнопки был скорее провокацией, нежели оскорблением, поскольку я рассчитывал, что это ускорит решение задачи.

Кроме того, считаю, что отказ вахтера оказать содействие в столь простой и несложной просьбе и притом, как я считаю, которая входит в круг его обязанностей, и стал причиной конфликта, который можно было бы легко избежать.

Также вызывает сомнения, что действия вахтера не были заранее срежиссированы руководством Заведения. Сложившаяся ситуация может свидетельствовать о превышении ими должностных полномочий. При этом я заранее, за 40 минут до прибытия, уведомил Заведение о своём визите посредством электронной почты, что может вполне объяснить поведение вахтера.

Более подробно произошедшее описано в прилагаемой истории, обязательно с ней ознакомьтесь.

связи с вышеизложенным, прошу:

- отказать заявителю в вынесении постановления о возбуждении дела об административном правонарушении.

Ты слышишь в коридоре стоны и вой. Там в углу, среди грязных кроссовок сидит Сострадание. Прижимает что-то к груди, раскачивается, подрагивает от рыданий. Ее лицо опухло от слез, ситцевое платье изодрано, она всхлипывает, размазывает сопли по лицу тыльной стороной ладони. Локти и колени сбиты до мяса, бедра в ссадинах и кровоподтеках. Что у нее в руках? Маленькое, уже посиневшее тельце Надежды в окровавленной пеленке.

Из тебя вырывается крик, раздирает горло, срывается в звериный рык. Ты слышишь треск и звон, видишь, как воздух дрожит, раслаивается, расходится черной трещиной.

Она протискивается сквозь эту прореху, вышагивает в твой дом, смотрит на тебя растерянно широко распахнутыми зелеными глазами. Девочка-подросток в ночнушке до пят. Волосы растрепаны, сбиты в пушистые колтуны, в них застряли травинки, хвойные иголки, колючие шарики репья. Протягивает к тебе свои тонкие, как молодые ветви, руки.

Холод мурашками бежит от локтей к лопаткам. В груди скрипит заржавевшее чувство, отдает в зубы. Ты слышишь, как на твоей кухне раскатисто смеются Стыд и Мораль. Съёживаешься, отступаешь, пятишься вглубь дома, упираешься в стену. Девочка шагает к тебе, обвивает руками ребра, сжимает, прижимается. Ты слышишь, как Тревога на кухне вскрикивает, роняет половник на пол.

Тело девочки холодное как камень, от ее ночнушки пахнет речной тиной, песком, илом, мхом, твое дыхание застревает в глотке, желудок изнутри давит на сплетение ребер. Толкаешь спиной стену, скидываешь девочку с себя, вырываешься на кухню.

Тревоги нет. Недоваренный суп остывает. В форточку нервно курит растрепанная Истерика, красные ногти обкусаны, заусенцы кровоточат, пальцы дрожат, она визжит:

— Неееееееет! Ты сошел с умааааааааа! Это невозможно!

Воздух трясется от писклявого звона ее голоса. Стыд и мораль стучат вилками по столу. Перед глазами все плывет, стол наклоняется, ты падаешь. Ловишь ладонями пол — не поймал, проваливаешься в темноту.

…

Темнота проглатывает тебя, ты падаешь, чувствуешь, как потоки воздуха обнимают тело, как немеют ноги.

— Что происходит? Это сон? Почему я не просыпаюсь? Что там внизу?

Твой мозг тонет в яде вопросов, они отравляют твое тело, ты чувствуешь, как потоки воздуха обретают форму щупалец и сжимают тебя. К тебе присасывается Страх. Ты стараешься набраться мужества, но он сильнее, проникает холодом за кожу, сводит кости. Ты терпишь, стискиваешь зубы, вспоминаешь про уважение к Смерти.

Резкая вспышка. Солнце прямо над твоей головой. Горячая мелкая галька жжет спину сквозь футболку, щекочет ладони. Встаешь. Разноцветные теплые камушки прилипли к пальцам: белый — округлый, серый — с прожилками, оранжевый, почти прозрачный. Оглядываешься по сторонам: горный лес, распоротый рекой, за твоей спиной — каменистый холм, чуть впереди и ниже — река. Видишь силуэт в белой ночнушке: обхватила колени, сидит на берегу.

Под твоими ногами шуршит галька, пылит земля, берег реки порос травой: осока, одуванчики, чертополох. Мох забрался на крупные валуны, камни острые — чувствуешь сквозь кроссовки. Ты уже в двух шагах. Замер.

Оглянулась. Глаза огромные в пол-лица, синие-синие, ресницами хлоп-хлоп, смотрит на тебя, улыбается, голову чуть наклонила, перебирает тонкими пальцами пряди волос, выуживает из них шарики репья, вытаскивает травинки. Уронила взгляд на колени и подняла, облизнула губы, обнажила зубы, смеется беззвучно, плечи подрагивают.

— Как спалось? — голос тихий, шершавый.

Отвернулась, смотрит на воду. Ветер треплет ее волосы и ночнушку, река ревет.

Что происходит? Почему глаза стали синими? Как я здесь оказался? В голове стучат вопросы, ты пытаешься пробраться по канату воспоминаний назад, в привычную реальность, он обрывается на кухне.

Вдыхаешь, пахнет летним зноем, хвоей, разогретыми камнями, рекой. Спускаешься к воде. Зачерпнул в ладони, бросил в лицо: стылая, свежая, хлебнул — пресная, чистая, сводит десны, прокатывается по горлу, выходит мурашками между ключиц.

Смотришь на нее, сидит, перебирает что-то на коленях. Подходишь ближе — почувствовала, смотрит снизу вверх, протягивает тебе две игральные карты: честность пик и уважение червей.

— Выбирай! — улыбается зелеными глазами.

Уважение червей? Кому нужно уважение червей? Эта мысль щекочет тебя, ты протягиваешь руку, чтобы взять честность. Замираешь. Думаешь: а что я выбираю?

— Смелей, не трусь! — девочка смеется.

Ее смех топит тебя в странном чувстве, по лицу расползается жар, во рту пересохло, в груди скрипит. Ты хватаешь карту «уважение». Под ногами берег реки расходится черной трещиной, темнота всасывает, тянет тебя вниз.

…

Ты на кухне. Из трещины в полу торчит хвост судового джутового каната. За столом Стыд хлопает в ладоши, трясет вторым подбородком, поднимает большой палец на обеих руках, кивает, снова хлопает, жир на руках дрожит как желе. Старуха Мораль выгнула спину, облокотилась на стол, подперла кулачком свое сморщенное как печеное яблоко лицо, а второй рукой, как веером, помахивает картой: уважение червей.

Ты слышишь вой за спиной, поворачиваешься, видишь, как Истерика припала к какому-то ящику в коридоре. Черт! Это гроб! Истерика поворачивается к тебе, ее лицо в красных пятнах, нос распух, губы дрожат. Ты видишь: на большом гробу — маленький, детский. Истерика всхлипывает:

— Они обе. Обе. Надежда, милая Надежда. Ох, Сострадание…

Всклипы переходят в рыдания, рыдание в вой, вой в звон. Тебе хочется зажать уши, но в груди что-то ржаво лязгает, ты разворачиваешься, подскакиваешь к столу, откидываешь ногой пустой стул, хватаешь Стыд за его жирное, расплывающееся под твоими пальцами горло, рычишь.

Он закатывает глаза, трясет руками, как будто пытается взлететь. Ты хватаешь одной рукой со стола карту треф, засовываешь в его полуоткрытый рот, орешь прямо в жирную рожу:

— Сгинь с моей кухни!

Слышишь треск справа, поворачиваешься — старуха упала со стула, лепечет, отползая в глубину кухни:

— Что за агрессия, так же нельзя, нехорошо…

Поворачиваешься к Стыду и видишь девочку. Твои руки сжимают ее тонкую шею, она как рыба беззвучно хлопает бледными сухими губами, вцепилась холодными пальцами в твои запястья, из ее испуганных синих глаз по щекам текут слезы. Задыхаешься. Разжимаешь руки. Отступаешь назад. Проваливаешься в трещину.

…

На берегу. В этот раз острые камни вгрызлись в лопатки и спину. Встаешь. Она неподалеку, у самой воды, склонила голову, растирает шею, ветер треплет ее волосы и ночнушку, закручивает спиралью вокруг тонкого тела. Ты подходишь ближе.

Она не поворачивается, смотрит в сторону, брови нахмурены. Вглядываешься в ее лицо, кажется — и не подросток она вовсе: черты тонкие, скулы острые, кожа бледная, морщинки в уголках глаз усталые, тело тонкое, хрупкое, но плавное, гибкое.

— Кто ты? Что происходит?

— В кармане джинсов, — ворчит недовольно, отворачивается.

Лезешь правой в задний карман, достаешь две карты: бубны терпения и честность пик.

— Что это? В чем смысл загадки?

— Сам решай, — смотрит на тебя синими глазами обиженно, исподлобья.

Тебе становится смешно от всего этого бреда. Ты смотришь на две карты в своих руках, вертишь — привычные игральные карты, рябая обложка в красную и зеленую полоску, так выглядит туз: черное сердечко с хвостиком по центру, а вместо буквы «Т» слово «ЧЕСТНОСТЬ», с двух сторон в зеркальном отражении, на второй — красный ромбик и слово «ТЕРПЕНИЕ».

— Это просто бумага!

Карты в твоих руках превращаются в бумажные клочки, ветер усиливается, вокруг кружат обрывки листов в клетку, в линейку, белые, желтоватые, холщовые и цветные стикеры. Ты различаешь слова: «честность» на белом, «уважение» на желтом, «терпение» на синем, «мужество» на зеленом, «вина» на красном. Ты смеешься. Бумага превращается в сухие листья, сжимаешь два больших кленовых в своих ладонях, они шуршат, щекочут твои пальцы, рассыпаются в труху.

Воздух становится шершавым, колет кожу трухой листвы, в глаза и ноздри набивается сухая пыль, ты чихаешь, кашляешь, пытаешься отвернуться от порыва ветра, но он крутится спиралью.

— Стоп! — выкашливаешь со злостью.

Всё замирает. Красно-коричневые частички пыли застыли в воздухе, блестят на солнце, переливаются охрой и золотом, раздвигаешь их руками — разлетаются, толкают друг друга с еле различимым звоном, замирают снова. Вышагиваешь из колючего облака.

На берегу пусто. Оглядываешься по сторонам. Вздрагиваешь, увидев ее за плечом. Лицо так близко, смотрит на тебя пристально, тяжелым взглядом черных глаз. В грудине что-то трескается, по внутренностям растекается кипяток, топит легкие, ты чувствуешь тепло и облегчение.

— Ты смерть? Я умер?

Она отводит глаза, улыбается, показывает рукой в сторону реки. Ты поворачиваешься — видишь на месте горного потока черную трещину, распарывающую лес и долину. Она шагает к трещине, зовет тебя за собой, протягивает руку, улыбается. Берешь ее за руку, пальцы холодные как лед, тонкие, хрупкие, кажется: сожмешь чуть крепче — и рассыпятся как сухие листья. Твое тело горит изнутри, ты чувствуешь, как жар движется по венам и артериям, наполняет желудок, выходит через кожу. Когда вы подходите к тому, что было рекой, ее рука согревается в твоей.

Берег реки поросший травой, обрывается чернотой. Валуны крупные, камни острые — чувствуешь сквозь кроссовки. Заглядываешь в глубину. Ничего. Темнота. Пинаешь камень ногой, он проваливается в трещину, пропадает без звука.

Смотришь не нее — улыбается, прикрыла глаза, дышит глубоко, будто наслаждается запахом пустоты. Принюхиваешься. Ничего особенного: мох, трава, лесная влага, нагретые солнцем камни, еле различимый запах ее кожи — миндальный.

— Каково это — быть смертью?

Отпустила твою руку, повернулась, рассмеялась, провела рукой по волосам:

— Неплохо, очень даже занимательно.

— И что дальше? Это всё?

Она кивает. Тебе не хочется уходить, солнце ласкает плечи сквозь футболку, жжет переносицу, застывшие травинки на берегу сложились в причудливые узоры, похожие на волны.

— Тебе пора. До встречи!

Ты чувствуешь крепкие горячие ладони на лопатках, падаешь в пустоту.

…

Ты на своей кухне. Никого. Светает, по небу кляксами расплескались фиолетовые облака, подсвечены розовым. Распахиваешь окно. В дом прокрадывается запах свежескошенной травы, птицы свиристят.

Ты видишь, как на полу затягивается трещина, перекусывает джутовый канат, растрепанный обрубок вздрагивает и затихает.

На столе листок, написано от руки мелко, буквы кругленькие под наклоном:

«Смейся над стыдом. Будь сострадателен к Морали — убей старуху быстро. Помни об уважении червей ;) Оставь сухие слова.

Увидимся. С нежностью, твоя Смерть».

Берешь шершавый листок, от бумаги пахнет тиной и сладким миндалем.