Авторские истории

О «хрущевской оттепели» и расцвете художественной самодеятельности в кубанской станице.

Одни ботинки на двоих

Надежда Зазирная родилась в на Кубани станице Екатериновской (ныне Крыловская) в большой дружной семье. У бабушки по линии мамы было 14 детей, со стороны отца – шестеро.
- Мы всей семьей собирались на все праздники и обязательно пели, - вспоминает Зазирная. – Да так пели красиво, заслушаешься. Есть песня, которую всегда пела бабушка Таня:
Ти приходиш до мене щоночі
В ту хвилинку, як міцно
я сплю,
Зазираєш в заплакані очі І шепочеш: не плач…
я люблю!..(поет)
Детство Надежды Филипповны прошло во времена «хрущевской оттепели». И хотя считается, что эти времена принесли изменения в жизнь советских людей в лучшую сторону, это было не везде. Наша героиня в 1954 году пошла в первый класс. Получала знания с сестрой по очереди, потому что пара обуви на выход у них была одна на двоих, а вместо букваря и вовсе книга сказок «Коза-дереза».
- Через нашу станицу во время войны проходили немцы, - рассказывает Надежда Филипповна. – Но не разгромили её. Одноэтажное здание школы было целым. Мы, дети послевоенного времени, хватались за каждую соломинку. Старшая сестра сходила в ботинках в школу, потом их снимает, и я иду, хоть и большие на меня ботинки. Букварь во всей школе был в двух экземплярах, а у меня «Коза-дереза», она для меня и высшая математика, и букварь, и сопромат. До сих пор с душевным волнением вспоминаю эту книгу, это она вывела меня в люди.
После окончания школы Зазирная решила подать документы в три учебных заведения: аграрный, медицинский и культурно-просветительский вузы. Поступить в последний было её мечтой, но - не взяли. Тогда она выбрала Брюховецкий аграрный колледж, а культура её не отпускала. Будучи студенткой, Надежда Филипповна организовывала самодеятельные коллективы.

Любовь длинной в полвека

- Во время учебы в техникуме я встретила любовь всей своей жизни, - вспоминает героиня. – Мы дружили пять лет. Его забрали в армию, а я уехала работать агрономом-семеноводом в станицу Архангельскую. И все три года, что я его ждала, мы переписывались каждый день. Он всегда писал, что нет в мире человека, который был бы меня достоин, и никогда меня не обидит, пройдя всю жизнь со мною рядом. Так и вышло, мы прожили 50 лет. Уже его нет…
- А что было на свадебном столе у молодых в 60-х?
- Столы были изумительные. Обязательно резали кабана, это сейчас шашлыки жарят, а раньше просто жарили мясо, готовили котлеты, холодец. И очень много - бочковых солений: арбузы, мочёные яблоки и груши, квашеная капуста. Из напитков - компот и кисель.
Семейная жизнь у Зазирных началась в маленькой комнате с коридором, которую молодой семье дал колхоз. Здесь родился их первенец.
- У меня был чудесный муж, он очень любил меня и всегда поддерживал, как и обещал в тех письмах из далекого Кавказа, - вспоминает Надежда Зазирная. У нашей героини двое детей, сын и дочь, и четверо внуков, которыми она безмерно гордится. И, как признается, не было в жизни моментов, когда она из-за чего-то расстраивалась.
- В школу не вызывали, дети и внуки хорошо учились, вышли в люди, - говорит Зазирная. - Но это не моя заслуга, это Господь Бог дал мне на ладошках судьбу... бабью мою.

Работа по зову сердца

В колхоз станицы Архангельской Надежду Филипповну направили на должность агронома-семеновода. Не успев вступить в должность, она сразу направилась в местный Дом культуры.
- В 70-80-х годах был расцвет художественной самодеятельности, - вспоминает героиня. - В нашем ДК был духовой оркестр — 25 человек. Как они исполняли «Прощание славянки»! Одновременно слезы и улыбка на лице от такой музыки, от такого исполнения.
Танцы в Доме культуры проходили под вокально-инструментальный ансамбль, танцевальный ансамбль — 100 человек, хор «Кавказ», где пела Надежда Филипповна.
В Доме культуры станицы Архангельской был театр, в котором актеры - местные жители – ставили для односельчан пьесы «Барабанщица», «А зори здесь тихие».

Кавказ на кубанскую манеру

В ДК Зазирная выступала в хоре, намечалась поездка в Абхазию, а названия у коллектива не было. И станичники в честь поездки решили назвать хор «Кавказ».
- Однажды мы коллективом поехали на серьезный смотр самодеятельности, а костюмы забыли, - рассказывает Зазирная. - Это сейчас у каждого свой чемодан с нарядом, а раньше все костюмы были в одной коробке. Организаторам все объяснили, и каждый пел в том, в чем приехал, а выступили лучше, чем в костюмах (смеется).

Когда в летний кинотеатр станицы Архангельский привозили модные в 80-х индийские фильмы, люди висели на деревьях, чтобы видеть экран.

Около 10 лет Надежда Зазирная была директором Дома культуры станицы Архангельской, сейчас
она на пенсии, но дома не сидит. К 16 часам спешит в ДК на репетицию, участвует в мероприятиях поселения, и ежемесячно коллектив сельского клуба навещает пожилых, заслуженных людей станицы в их праздники.
- Надежда Филипповна, какие у вас планы на будущее?
- А какие? Жить как жила, петь и веселиться (смеется).

Высокий голубоглазый блондин, добрый, искренний. Он шел по жизни с сердцем, открытым к окружающим, но они его ранили… Поэтому Даниил ушел в свой мир, в «мир за стеклом», где остался наедине с мыслями, книгами и спортом.

Даниил глух, даже со слуховым аппаратом он очень плохо слышит. Говорит тоже с трудом, понять журналисту его было очень тяжело. Наше интервью прошло с помощью бабушки Даниила Любови Патаниной и мамы Лилии, они объясняли ему мои вопросы и переводили мне его ответы.

Таких нужно держать за закрытыми дверями!

Первой в их семье потеряла слух мама Даниила Лилия.
- Когда она ходила в детский сад, заболела воспалением легких, - рассказывает бабушка. – Лечили по наставлением специалистов. Через месяц она выздоровела и пошла снова в сад. Однажды прихожу её забирать, а воспитатель говорит: "мне кажется, Лиля ничего не слышит". Мол, раньше она не замечала за ней такого.
Любовь Николаевна повезла дочь в больницу. Какие только диагнозы врачи не ставили! Удалить гланды, миндалины, подрезать уздечку, и слух вернется. Но нет, это была ошибка в препаратах, назначенных полуторагодовалому ребенку. Антибиотики уже сделали свое дело, жизнь малышки не стала прежней - Лиля стала слабослышащей.
- Был такой случай, - вспоминает бабушка. – Моя мама жила в Подмосковье, и, чтобы позвонить ей из Тихорецка, я ходила на переговорный пункт. Конец 80-х. Заказала переговоры и пошла с маленькой Лилей, а бывало, приходилось долго ждать. Она ребенок, устала, начала капризничать, кричать. Ко мне подошла женщина, сделала замечание, я ей начала объяснять, что ребенок болен, не слышит. Ответ, конечно, выбил у меня почву из-под ног! «Таких людей нужно держать за закрытыми дверями, а не ходить по общественным местам!».

Прошу, пустите меня в свой мир!

На улице с Лилией дружили все, а вот с внуком Даниилом были проблемы. Внук в детстве часто гостил у бабушки Любы. Он ходил за ней хвостиком и очень любил, когда бабуля водила его на детскую площадку. Пошли они в песочницу, дети строят замки, лепят куличи, ведь хоть они и маленькие, но у них свой язык, который они понимают.
- К Даниилу дети обращаются, я же им говорю, что он не слышит, - рассказывает Любовь Николаевна. – Постучите ему по плечику, когда хотите что-то ему сказать. Только я закончила говорить, как мамы подскочили: «Всё, всё пошли отсюда! Здесь дураки!». Знаете, когда дети с агрессией или непониманием к глухому ребенку относятся, всё равно их можно понять, они маленькие. А взрослых я никогда не пойму!
Непринятие обществом Даниила в разных проявлениях болезненно переживала вся семья мальчика, кроме него самого. Он был мал, не слышал, не понимал. Но годы шли, из малыша в песочнице, от которого шарахались мамы с детьми Даниил, превратился в подростка.
- В 12-13 лет я стал одиноким, - пытается сказать Даниил, помогая себе жестами. – Как будто нахожусь в другом мире, за стеклом, в нем птицы не поют, в нём я с собой один на один. Мне было больно оттого, что вы, слышащие и говорящие люди меня, не принимаете, а мне так этого хочется, но вы только смеетесь надо мной! Никто со мной не хотел общаться, дружить.

Трудная дорога в спорт

К сожалению, в маленьких городах спорт людям с ограниченными возможностями почти недоступен. Но каждый родитель с детства старается отдать ребенка в спортивную секцию. Так вышло и с нашим героем. Бабушка Любовь Николаевна обошла немало спортивных кружков, во многих ей отказывали. Так как ребенок глух, ему нужен сурдопереводчик, а это дорогое удовольствие.
- Удалось записать внука на секцию по настольному теннису, - рассказывает бабушка. – Мы так обрадовались, начали с родителями по очереди водить его. Я выходила с тренировки и плакала. Стоит много теннисных столов и много детей, которые слышат, Даниил среди них один глухой. Тренер стоит вдали и объясняет, как правильно держать ракетку, бить. А внуку нужно говорить лицом к лицу, он читает по губам, что ему объясняешь. Конечно, Даниил ничего не понимал, из-за этого над ним смеялись, издевались одногруппники, крутили у виска, он выдержал три года и отказался туда ходить.
Даниил был полненький мальчик, однажды он услышал о тхэквондо в одной из спортивных школ города. Записался туда. Признается, ходить туда было страшно из-за горького опыта прошлой спортивной секции и отношения общества к нему, как слабослышащему. Но он там не встретил к себе отношения как к особенному человеку или другому, не такому, как все. Тренер Андрей Жданов открыл для него дверь в «наш» мир, в который Даниилу хотелось попасть столько лет.
Теперь Ерёмин не одинокий подросток, а сильный и напористый мастер спорта России по дисциплине тхэквондо спорта глухих. Он участвует в соревнованиях и выходит на корт со здоровыми детьми и побеждает их.

Глухота помогает заниматься саморазвитием

- Даниил, чем ты занимаешься после уроков?
- Очень люблю читать, особенно произведения в историческом жанре. Одна из последних книг о жизни Иосифа Сталина, - показывает жестами маме.
- Кем ты видишь себя через 10 лет?
- Трудный вопрос. Мы в школе-интернате для слабослышащих учимся 12 лет, это как в обычной 11. Потом сдаем ЕГЭ и поступаем. Правда, для нас выбор учебных заведений невелик, - жестикулирует герой. – Мне бы хотелось поступить на экономический факультет.
- Какие у тебя планы на спортивном поприще?
- Конечно, завоевать золото на Сурдолимпийских играх.
- Тебе 17 лет, давай оглянемся назад. Что бы ты пожелал себе, 12-летнему непонятому подростку?
- Терпения…

Денис вырос в деревне километрах в пяти от города. Отец его сгинул где-то так давно, что люди и не помнили, мать, Тамарка, работала на железной дороге и держала корову. Баба она была справная, здоровая, но не очень-то чистая, так что некоторые из стрелочниц и осмотрщиц, трудившиеся на станции, даже отказывались брать у нее молоко, когда та предлагала. «Не надо твоего молока, Тамара», - за глаза говорили они, в лицо сказать такое, конечно, никто бы не осмелился.

Впрочем, денег хватало. Жили они неплохо. На железной дороге платили хорошо да и опять-таки, хозяйство. Корова, свинья, куры, огород... Голодными не были.

Денис рос единственным сыном. Рожать больше Тамара не стала, уж больно время было неспокойное. Ходил он в обычную городскую школу, пешком, редко когда подвезет кто. Примерным учеником не был, так что даже учительница домой ходила, проверять, в каких условиях живет мальчишка. Видимо, осмотр оказался удовлетворительным, потому что визит тот оказался единственным. После школы поступил в сельскохозяйственный техникум.

Но не закончил... Его забрали в армию. Шла Чеченская война. Вторая. Отслужил год. И прислали домой в цинковом гробу, так что мать и увидеть сына не смогла...

Помочь со стряпней на похороны Тамара созвала баб с работы. Те привели и своих дочек, сестер... Хоронили всем миром. Да и правда: вся деревня пришла попрощаться с Денисом, военные, офицеры... Надо ведь было что-то поставить на стол. Пожилой майор принялся целовать руки одной из стряпух, осмотрщице Валентине: «Спасибо за сына». «Я не мать, не мать, - стесняясь, уклонялась она. - Мать там».

Мать суетилась, командовала на кухне, пыталась руководить. Не плакала. Ее вроде как обкололи чем-то таким, успокоительным, чтоб без нервов. И казалась она железной, да что там, железобетонной, словно непробиваемой. Ни слезинки, ни причитания. Только работа, только расчет. Словно и не сына хоронила.

Потом, после похорон, когда за сына должны были выплатить большие деньги, она будет хвастаться: «Я теперь миллионерша». А робкая, маленькая Валентина покачает головой: «Это кровавые деньги, Тамара. Их нельзя брать. Да и зачем они тебе теперь...»

Тамара, сама словно не знающая ответа на этот вопрос, через некоторое время найдется: «А я дом построю». Зачем, для кого... Просто, наверное, есть у деревенского человека такая мечта - дом. Вроде как есть, значит, больше ничего и не надо. А если уже стоит? Да хоть десять. Своя ноша не тянет.

Впрочем, может быть, это был просто шок, невозможность осознать, в полной мере понять случившееся. Да и сына в гробу она ведь не видела. Видела гроб - а сына нет. Но Тамару осуждали - мать так вести себя не должна.

Да и за жадность обиделись. «Мы ей столько наготовили, а она хоть бы салатов с собой дала, - говорила Валентина. - Нет, только Галке банку «оливье» наложила, у той трое. А мы что?» Но вслух опять же попросить не смогли, постеснялись.

«Кровавые деньги» не принесли Тамаре счастья. Дом она построила, но долго в нем не жила. Всего-то через три года упокоилась на кладбище рядом с Денисом, не выдержало ее не умевшее горевать сердце.

Но хоть мать и не лила слез на похоронах, ушел Денис не совсем неоплаканный. По-деревенски причитали старухи: «И на кого ж ты нас оставиииил, закатился наш месяц яяясный....»

И рыдала за домом Ольга, его единственная, почти сорокалетняя любовница. Не успел сойтись Денис со своей сверстницей, молодой девушкой, брезговали они им, и единственной его женщиной стала еще крепкая, красивая разведенная баба. Нет, не рыдала она, выла, понимая, что больше никогда, никогда, никогда его не обнимет. Убивалась, не в силах принять его смерть, такого молодого, горячего, которому бы жить да жить... И может быть, она была единственной, кто так крепко его любил.

- Это так, случайно. Сама же знаешь, характер у мамаши твоей был не сахар!

Катя знала очень хорошо. С тех пор, как отец их бросил – то есть с тех самых пор, как Катя себя помнит, - мать контролировала каждый её шаг. Нет, дело даже не в том, куда она идёт и зачем. Что есть, с кем общаться, что любить – всё решала мать. Ну и, чего греха таить, тяжелая матушкина рука нередко поднималась «в воспитательных целях».

Воспитывала Татьяна Николаевна не только дочь – соседей, продавщиц в магазине, дворничиху… Вспоминая громовой рёв матушки Катя ещё больше вжалась в угол кухни и вернулась было в то далёкое безрадостное детство, как поспешный шёпот соседки выдернул обратно в этот день, 6 января.

- Ну так что, отдашь?

- Что?

- Шубу! Мне - шубу, на долгую память. А я за Танечку, упокой её душу, молиться стану. Денно и нощно!

- Так ведь сорок дней-то нельзя…

- Только ты не забудь – шубу я первая приметила! Никому не отдавай!

Бабка ещё покрутилась в коридоре, пригладила растрепавшийся норковый воротник, а потом, тихо прикрыв дверь, исчезла в своей квартире. Катя поправила портрет матери на столе – с черно-белой карточки сверлила взглядом толстая старуха с тёмной шеей.

- Мам, на конфетку, теперь можно, - тихо прошептала Катя, положила рядом со стопкой водки батончик и ушла рыдать в спальню.

На утро она честно попробовала надеть эту шубу. Не потому, что очень хотела сама – Катя знала, что этого потребовала бы мать. Шуба была вершиной мечты пенсионерки. На неё она копила даже не годами, а десятилетиями, но все накопления съедала инфляция, в то время как моль выедала дыры в старой советской дублёнке. И только когда Катя закончила школу (девять классов – больше мать не дала), поступила в колледж на бухгалтера и стала вечерами браться за подработку, зажили веселее: мамину пенсию проедали, пособие по инвалидности пускали на коммуналку, а Катины доходы – в шкаф, под стопку панталон.

В июне Катя окончила колледж, в июле её взяли на работу в бухгалтерию троллейбусного парка, и уже к марту стопка бумажек в шкафу возвестила о том, что пора отправиться на охоту за меховым сокровищем. К тому же весной все магазины скидывали цены на залежалый за зиму неликвид.

Татьяне Николаевне модные куцые подергушки и не нужны были. Она мечтала о боярской шубе Шаляпина и уже присмотрела такую, на трёх массивных пуговицах, в центральном универмаге.

И вот мама – в морге, и не чувствует январского холода, а Катя стоит в коридоре у зеркала и пытается справиться с тяжестью меха. Мама успела лишь дважды выйти в шубе на улицу - зима, видимо, из вредности, выдалась тёплой. Первый выход был коротким – до остановки, чтобы встретить дочь. Второй – тем самым, неудачным, когда наркоман из соседних деревяшек попытался вытряхнуть пенсионерку из шубы, чтобы обменять на дозу. Наивный, он думал, что справится легко! Сто восемь килограммов пенсионерки сопротивлялись активно, пару раз ей даже удалось пнуть нахала в колено, но нога поскользнулась на льду. Татьяна Николаевна рухнула как ледяная глыба с крыши. И затихла.

Всего два раза, но казалось, что шуба впитала в каждую складку и каждый из многочисленных швов сладковатый запах пенсионерки. Нет, не духов «Дзинтарс», тяжёлых и душных, как её редкие объятия, а запах пожилого диабетика. Катя опустила на худые плечи всю тяжесть благородной норки и поняла, что задыхается под её весом, а ещё ей показалось, что портрет на кухне, отражающийся в зеркале прихожей, стал ещё суровее. Хотя куда хуже?

С трудом она натянула шубу обратно на плечики и унесла её в мамину комнату, на дверцу основательного советского шкафа.

Пронеслись пара недель, с ними пролетели погребальная суета, похороны, поминки и пара дальних родственников, заглянувших на огонёк и заодно выведать дальнейшую судьбу просторной трёшки. В разгар январской метели в бухгалтерию вдруг влетел водила Никитин:

- Девочки, выручайте! Я сейчас на линию должен выходить, на полста пятый, а тут в салоне вон заяц оказался! И главное, у меня ж вытрезвиловка – до сих пор печка не работает, ну куда его? Околеет…

- Подкинули, видать, ржавого… - оценила пассажира старший бухгалтер Зинаида Аркадьевна. И действительно, у щенка, которого Никитин вытряс из-за пазухи на пол, был какой-то удивительный ржавый окрас. Не рыжий, а именно ржавый, жалкий. Когда-то такого же нелепого котёнка школьница-Катька принесла домой, отбив у дворовых собак, да мать не разрешила оставить. Выкинула из подъезда. Три дня котёнок сидел в углу у крыльца, встречая и провожая несостоявшуюся хозяйку.

- Я себе заберу, - решилась Катя. – Вдвоём веселее.

В честь такого события Екатерину даже отпустили с работы пораньше, отправили отмывать и кормить нового жильца. У входной двери она чуть замешкалась – мама терпеть не могла собак и вот этого точно бы не одобрила. Собралась с силами, вздохнула и повернула ключ в неожиданно скрипнувшем тугом замке.

Щенок был рад размять лапы и весело бросился в кухню вслед за Катей, которая поспешила выгрузить на стол купленный корм, пластиковые миски. Она старалась не встречаться взглядом с портретом, но получалось плохо – раздражение матери чувствовалось даже сквозь стекло.

Катя провела щенка по квартире, показала лежанку у батареи, наспех сооруженную из старого свитера, спальню и гостиную, плотно закрыла тяжёлую дверь в мамину комнату и, тихо прогнав перед сном пару серий «Бриджертонов», заснула на мокрой подушке. Рыжий к тому времени вовсю сопел в ногах. Во сне он смешно дёргал лапами, словно убегал от кого-то, отчего его круглый младенческий живот ходил ходуном.

Спалось плохо – Кате чудились мамины шаги, знакомый скрип двери, стон половиц и далёкий писк, но субботнее утро разметало все ночные кошмары. Оно разбудило Катю ярким солнечным светом. Его, долгожданного и ласкового, было так много, что хотелось валяться весь день в лучах и наслаждаться первым из двух законных выходных.

- Рыжик! – позвала Катя, чтобы малыш разделил с ней радость утреннего пробуждения. Пёс не ответил. Видимо, всё-таки пригрелся на лежанке. Но там его не было. И в кухне у миски. И в коридоре.

Дверь в мамину комнату оказалась приоткрыта, Катя тихонько толкнула её и заглянула внутрь, в сумерки затемнённой шторами комнаты. Шуба лежала на полу чёрной грудой. Конечно, щенок оказался под ней и, придавленный душной массой, тихо испустил свой собачий дух…

(Продолжение следует)

Вместе они спустились по крутой лестнице в подвал Яйцебазы Урюпинска. Вместе, вырвав из многолетнего сна несколько Урюпинцев они явили им Истину, что Урюпинск – проспект Мира в Москве. Вместе, спустившись в подвал Яйцебазы, они оказались на станции метро "проспект Мира".

Следующий переход был вдохновлен фразой в праздной болтовне: " Что в имени тебе моем?"

Жорик(являя эффектный профиль лысого черепа во всей красе):

– Моргенштерна зовут Алишер. Может это как-то поможет?

Шульц(цокнув языком):

– Отлично, кажется я взял след.

Переход со станции "проспект Мира", с кольцевой линии на красную, в свете открывшихся обстоятельств, вел на станцию метро "Алишер Навои" в Ташкенте.

Осуществив переход, Жорик и Шульц стали свидетелями драмы:

Обожающий творчество Моргенштерна Ифрит, видимо, сожрал кумира...от любви, как толпа Греноя, и сам стал Моргенштерном, а с мозаичного пано станции к нему сошел сам Алишер Навои, ощутивший угрозу своему авторитету.

Алишер(который Моргенштерн, он же Ифрит):

– Кто ты, бро?

Навои:

– Я – поэт эпохи "сорока мудрых чтецов". А ты, чей батрак будешь?

Алишер:

– Я – поэт эпохи "сорока миллионов недоучек", иии, это, насчет батрака, за такие слова "отвечать" надо.

Навои(садясь по-турецки на мрамор):

– С великой охотой отвечу, мой разрисованный потомок, правду отвечать всегда легко и приятно. Подскажи, каким образом?

Алишер:

– Рэп батл?

Навои:

– Будь по твоему, на чагатайском, или персидском?

Алишер:

– На русском-матерном.

Навои:

– Почему так, тезка?

Алишер:

– А у меня мама – еврейка.

Навои:

– Странный аргумент.

Алишер:

– Не для израильского консульства. Даешь батл, старик?

Навои(приосанившись, и закатив глаза):

– На дивном лике от вина вдруг розы замерцали, —
То завязь роз в росе видна иль отблеск роз в зерцале?

Когда в зерцало глянешь ты и лик свой в нем увидишь,
То — словно бы на гладь воды все блики солнца пали.

Алишер(кивнув и расщепенив пальцы):

– Делать деньги, блять, вот так
Пальцем щелк, и деньги в банк
Самый дикий — это факт
Мной гордился бы мой папа
Делать деньги, блять, вот так
Пальцем щелк, и деньги в банк
Самый дикий — это факт
Мной гордился бы мой папа

Навои(выдержав театральную паузу, отчего зеваки недовольно зауууукали):

– Цвет прядей твоих — это амбра иль мускус Китая?
Вкус губ твоих — сахар иль меда струя золотая?

Бесчестья зуннаром не стали ли пряди твои?
Не клонят ли смертные выю, его обретая?

Алишер(ликуя от того, что вышел на более драйвовую волну, чем его соперник):

– Эй, цепь на мне, сыпь лавэ
Сотка тыщ на bag LV
Сотни сук хотят ко мне
Сотни сук хотят камней
Как дела? Как дела?
Это новый Cadillac
Делать деньги, делать деньги
Делать деньги, блядь, вот так (окей, few).

Толпа зевак громогласно заулюлюкала, поднимая Алишера Моргенштерна на руки, попутно обвиняя Алишера Навои в зашкваре.

До прибытия электрички, следующей до станции "проспект космонавтов" оставалось тридцать секунд.

Жорик(толпе):

– Братва! Кидай на рельсы кумира! Поглядим, как он своею славой поезд сомнет!

Толпа, несущая на руках Моргенштерна, оглянулась на Жорика, как на идиота, но, узрев его, за века обросший авторитетом лысый череп, преисполнилась мудростью, и выбросила кумира на рельсы, незамедлительно последовав за ним туда же, чтобы быть ближе к грядущим эпическим событиям.

Поверженному в батле Алишеру Навои, со стыда, захотелось вернуться в собственный мозаичный лик на стене, и он тоже сиганул вслед за толпой на рельсы.

Шульц(наблюдая за происходящим, оформил весь этот винегрет высокопарной фразой):

– Повержен Великий, оправой поблекшей он стал победителю, алмаз его славы ярче блистать заставляя.

В этот момент, над головой Моргенштерна засветился нимб, и выбитая на лбу татушка с числом "666" засияла алым.

Жорик:

– Нимб и "666"? Ну не бред ли?

Шульц:

– Бессмыслица!

Жорик:

– Не то слово. Зияющая пустота в сверкающей оправе...

После этих слов Вольного каменщика, вокруг спустившегося уже на рельсы Алишера Навои засиял широкий ореол, вобравший в себя всю толпу с Моргенштерном.

Поезд приближался, толпа затихла, Моргенштерн затух..потух, обратился в зияющую всезасасывающую бездну отсутствия смысла.

Жорик:

– Ну вот, опять Ифрита потеряли, а вместе с ним и Моргенштерна.

Электричка, на бешенной скорости, ворвалась в сосущую бездну с сверкающей каймой, между тем, последний ее вагон остановился, и перед Жориком и Шульцем растворились автоматические двери.

Шульц(пропуская вперед Жорика):

– Только после вас, мой любезный друг.

Жорик(входя в вагон):

– И куда мы теперь?

Шульц(заходя вслед за другом, и подмигнув тому черным оком адепта Хаоса):

– Домой, наверное.

Жорик(улыбнувшись):

– Никак не думал, что у тебя и Моргенштерна одна прописка!

Шульц:

– Сам в шоке.

"Осторожно, двери закрываются, кейинги дукат – Чилонзор."

— А вот достроил бы метро ― и уже был бы дома, — снова раздался голос.

Мужчина оторвал лоб от холодного стекла и повернул голову. Рядом с ним сидел незнакомец в серой форме: рубашка, брюки, погоны — и смотрел куда-то перед собой.

— Это еще что?! — спросил Сигуньков, а затем крикнул водителю: — Эй, я бизнес-класс заказывал, откуда еще пассажир?!

— Он вас не слышит, — сказал незнакомец, — у него в каждом ухе, как у вас на пути, пробка. Только через свои наушники может нормально общаться.

— Кто ты такой? — требовал объяснений губернатор.

— Я Лёва Кустов — гипотетический машинист недостроенного метро.

— Что за бред? — не понял странной терминологии губернатор. — Ты призрак?

— Призрак предвыборных обещаний, — кивнул Кустов. — Я возможный специалист, который мог бы управлять поездами подземной железной дороги.

— Ничего не понимаю. Ты жив или мертв?

— Ни жив ни мертв, — ответил с придыханием машинист, — как и ваши слова, данные десять лет назад, что первую станцию запустят через год.

— Кустов, ты мне мозги не делай, — расправил зачем-то воротник рубашки Сигуньков. — Денег нет в бюджете ― я что сделаю? Это метро копать начали, когда я еще в школу ходил и думать не думал, что губернатором стану. Мой предшественник то же самое говорил. Ты и ему являлся?

— Нет, — честно ответил машинист, — я тогда сам еще не родился. Вы должны довести дело до конца.

— Я тебе ничего не должен. Мы считали уже сто раз. Невыгодно оно.

— Но вы же можете дать работу сотне людей, подумайте о них! Обо мне, в конце концов. Я, например, специально отучусь на машиниста, поверив в ваши обещания. И что дальше? Я буду машинист без поезда? Подумайте о моей семье, о моих детях!

— У тебя есть дети? — посмотрел на него исподлобья Сигуньков.

— Есть. Но пока тоже гипотетические.

В этот момент они как раз проезжали мимо входа в так и не открывшуюся станцию метро. Кустов устремил взор на обесточенный символ метрополитена, величественно и трагично возвышающийся над входом в этот склеп городских надежд, и изобразил печальный вздох.

— Откроете метро, и часть людей на него пересядет, загазованность уменьшится, сократится процент аварий, а турпоток пойдет вверх. Вы меня вообще слушаете? Что вы там всё в своем телефоне делаете?

— Ищу логарифмическое уравнение, чтобы доказать гипотезу и провести обряд экзорцизма.

— Очень смешно, обхохочешься, — обиделся машинист. — Вас самого потом в рай не возьмут за такое…

— Тоже в гипотетический? — поднял бровь губернатор.

— В капиталистический, — съязвил призрак. — Знаете что, да и пес с вами. Нравится вам в пробках киснуть ― ради бога.

— Да пойми ты, Кустов, там все тоннели затопило, работы еще больше, чем в начале. Проекты все переделывать надо, комиссию созывать, окупаемость появится только через пятьдесят лет. Меня сожрут с потрохами за такое.

— Мы в вас верим! Это ваша судьба, а от нее не убежишь!

— Во дает. Призрак верит в человека, с ума сойти, — засмеялся Сигуньков.

Машина окончательно встала в пробке. Водитель даже заглушил двигатель.

— Мы тоже посчитали, — не сдавался машинист. — Десять лет хватит, чтобы выйти в плюс. Потому что рядом с метро аренда будет привлекательной. Я уже разговаривал с гипотетическими коммерсантами, они готовы вписаться. Кафе, новые арт-пространства, скверы, платные туалеты, в конце концов.

— Ага, за это мне люди отдельное спасибо скажут, — замотал головой губернатор.

— Скажут, вот увидите. А там и до аэропорта проложите линию, вам же потом за такое памятник поставят…

— Памятник, говоришь? — задумчиво произнес Сигуньков. В голове его вспыхнули яркие картины. От перспектив начало кружить голову: аэропорт, свободные дороги, платные туалеты, налоги…

— Ну какой-то памятник точно поставят. Не сразу, конечно, и не обязательно в центре города, и не факт, что в полный рост, но памятные даты и слова благодарности точно будут, — говорил уклончиво машинист, но губернатор его уже не слушал. Он и правда задумался над делом, которое могло стать его главным достижением на этом посту.

Навигатор прибавил еще десять минут к пути. Сзади послышались звуки сирены неотложной помощи.

— Ладно, будет вам метро! — ударил себя по коленке Сигуньков. Машинист тем временем уже растворился в пропитанном перегаром воздухе.

— Это вы мне? — повернулся таксист.

— И вам тоже! — кивнул губернатор.

Через год начались работы по восстановлению первой и главной линии подземки. Работа спорилась. Сигунькову пришлось приложить все силы и раскрутить свой дар убеждения до максимума, чтобы перенаправить деньги из бюджета, подключить инвесторов и привлечь столичных инженеров. В то же время началась работа по подбору будущего штата рабочих специалистов и машинистов. Губернатор решил лично познакомиться с командой. Но, трижды перечитав список фамилий, он так и не нашел ту, что искал.

Тогда он велел своим замам разыскать этого провокатора Лёву Кустова, а когда нашел, оказалось, что тот еще всего лишь студент, который к тому же решил сменить профессию на турагента и ушел после третьего курса института путей сообщения.

***

— Ну здравствуйте, гипотетический турагент. О детях, я надеюсь, думаете, — послышался чей-то незнакомый голос, когда Лёва ехал на автобусе домой через мост и таращился в окно. Он повернул голову и чуть не вскрикнул от удивления, увидев сидящего рядом с собой губернатора. — Властью, данной мне регионом, я восстановил тебя на третьем курсе. Не благодари, — сказал Сигуньков и перекрестил студента шевроном метрополитена.

— Что? Зачем? Я же не просил, — испугался Лёва.

— Ничего, я в тебя верю, Кустов. Как сказал один мой знакомый гипотетический призрак, от судьбы не убежишь!

Александр Райн

Подписывайтесь на мой тг канал t.me/RaynAlexandr