Предисловие о вселенной:
Эта история началась с анонимного треда, опубликованного на Дваче в 2018-м:
ЖИВЕШЬ НА 556 ЭТАЖЕ СТРОЕНИЯ П-46
@
ВЧЕРА НОЧЬЮ ОПЯТЬ БЫЛ САМОСБОР
@
ЗАХЛЕСТНУЛО ДАЖЕ ТВОЙ ЭТАЖ
@
БОИШЬСЯ ВЫХОДИТЬ В ПОДЪЕЗД, ПОТОМУ ЧТО ТАМ КТО-ТО СТОНЕТ
@
ЛИКВИДАТОРЫ ПРИБУДУТ В ЛУЧШЕМ СЛУЧАЕ ЧЕРЕЗ ПАРУ ЧАСОВ
@
В КОМНАТУ НАЧИНАЕТ ПРОСАЧИВАТЬСЯ ЗАПАХ СЫРОГО МЯСА
За несколько лет сеттинг оброс деталями, правилами и законами. Некоторые из них гибкие, некоторые – незыблемы, как сам Гигахрущ.
Основные: в Гигахрущёвке правит Партия в лучших традициях режима советского времени. Из Гигахрущёвки нет выхода (но поискать никто не мешает), самосбор – явление непознаваемое и неотвратимое. Спастись от него можно только за гермодверью. Что там за ней происходит во время самосбора, не знает никто, а кто узнал, уже не расскажет. Ликвидаторы не устраняют самосбор, а только зачищают его последствия. Последствия могут выражаться по-всякому, от фиолетовой слизи на стенах, до мутантов всевозможной природы. Основа вселенной – полнейшая безнадёга.
В целом, это постапоклиптичный советский союз в закольцованном пространстве со своими катаклизмами и природным неотвратимым явлением, несущим смерть всему живому. Приятного чтения!
– Кадацкий, я последний раз спрашиваю: почему в журналах наркоторговцев оказался адрес вашей жилищной ячейки? – капитан сел напротив подозреваемого, затушил папиросу о стол.
– Вы серьёзно думаете, что они ведут журналы? – усмехнулся щуплый мужчина в очках. Плешь его блестела в жидком желтоватом свете лампочки.
В допросной повисла тишина.
– Тогда как вы это объясните? – отчеканил ликвидатор, перелистывая исчёрканный гроссбух. – Объёмы сделок, адреса, имена, даты. Это не шутки, Михаил Олегович. Мы накрыли настоящий подпольный цех. Химическая лаборатория по производству наркотика. Говняк, вы знаете. Все сделки зафиксированы здесь. Зачем?
– Фальсификация, – пожал плечами Кадацкий. – Прячутся. Находят человека, узнают, где он живёт. Пишут данные. Всё для отвода глаз – пока вы опрашиваете три сотни подозреваемых из этой тетрадки, их подельники прячутся, переезжают и отстраивают новую лабораторию.
– А если у вас найдут следы говняка? Пока мы беседуем, наши эксперты перерывают всю вашу ячейку. Ящики, поверхности, нычки. Что говорить о вентиляции…
– Извините, капитан, если бы я курил говняк, у меня хватило бы мозгов не делать этого дома.
Капитан сверлил взглядом Кадацкого. Тот молчал и скрёб ногтём наручники. Щёлкнул засов, скрипнула дверь.
– Капитан Ефимов! Вас вызывают на место происшествия. Приказ срочно прибыть.
– Сволочи… – скрипнул зубами ликвидатор, поднимаясь. Уже на пороге бросил через плечо Кадацкому: – Вспоминай пока. Вернусь – расскажешь, кому продавал оптовые партии говняка из лаборатории в ДВ-17. Услышу слово “фальсификация” – буду вынимать у тебя зубы. Один за другим. Пока не расскажешь.
Хлопнула дверь. Шагая по коридору, Ефимов хмуро спросил позвавшего его сержанта:
– Что случилось?
– Трупы х-химиков, товарищ к-капитан. Они ис-счезли.
Ефимов остановился, повернулся к сержанту. Смотрел на него долго своими серо-стальными глазами, пока прикуривал папиросу. Выпустил дым через ноздри.
– Ну пошли… – бросил он, направляясь к лифту.
Говняк. Напасть какая-то. С каждым циклом всё больше молодых от этой дряни откидывается. И ведь не противно же им?
Ефимов прислонился к стенке лифта, пыхтя папиросой и вспоминая курс наркотической химии из спецподготовки. “Говняк, значит, – он затянулся. – Скатол, индол… Из чего там эту дрянь гонят. Какие-то гетероциклы из человеческих фекалий. Их экстрагируют, дерьмо отправляют обратно в канализацию, а эти соединения обрабатывают… А, чёрт, забыл.”
Вынул из зубов папиросу огоньком в ладонь. Ладно с этим всё понятно. Опилки, пропитанные никотином и аммиаком. Та ещё дрянь, да и пахнет погано – но ведь не из дерьма же. А говняк же как самогон – сколько ни чисти, примеси остаются. Поэтому крысиное дерьмо хуже подходит, а где-то барыги норовят всучить говняк из бетоноедов – и ведётся же кто-то.
Двери разъехались, грохот резанул по ушам. Не успел Ефимов сделать и шага, как его схватили за запястье. В ухо дохнуло жаром чужого дыхания.
– Вы умрёте! Вас постигнет кара Хрущова! – прошелестел хриплый шёпот. Ногти впились в кожу.
Капитан выдернул руку, оттолкнул, схватил напавшего за горло – и, досадно крякнув, отпустил. Сухощавый старик, трясущийся от болезни, скалился кривыми коричневыми зубами. У Ефимова набух неприятный комок под горлом при виде мясистого нагромождения складок на месте глаз старика.
Слепец вытянул заскорузлый палец, продолжая жутко улыбаться. Трясущейся рукой он коснулся фуражки капитана и облизал ладонь. Потом поковылял в лифт, подволакивая ноги, и нажал на кнопку. Ржавый лязг заглушил его тонкое хихиканье.
Капитан долго глядел на двери лифта. Папироса погасла, он раскурил её снова. Этого юродивого он уже встречал, когда был на захвате лаборатории. Когда опрашивали соседей, открыли его ячейку. Десять минут бессвязных бормотаний ничего им не дали. Да и вообще, соседи то ли были куплены, то ли и правда не были в курсе, что за углом коридора притаилась нарколаборатория.
А старик этот всё-таки был нечист. Что-то в нём было не так, помимо безумного вида и всех этих странностей… Ефимов почесал висок, но так и не вспомнил. И всё же где-то в спинном мозгу ворочалось чувство неправильности. Надо будет обыскать как следует ячейку слепого.
На входе в лабораторию – оцепление и охрана. Дежурные козырнули.
– Вольно, – процедил Ефимов.
Прошагал внутрь. Снова оглядел мерцающие стальные бока перегонных кубов, протёр глаза от мельтешения бликов в стеклянной посуде. Пристально изучил пол – обыкновенный бетонный пол, как и везде. Никаких плит, стыков, люков, фальшпанелей. Бетонный монолит.
Остановился. Сглотнул прогорклую слюну. Забарабанил пальцами по виску, раздумывая. И ничего не придумал.
Перед ним лежали четыре вороха одежды. Грязно-серые (когда-то, видимо, бывшие белыми) халаты, брюки и ботинки, выцветшие тёмные рубашки. Обыкновенная гражданская одежда, не считая лабораторной униформы. Потёки крови и дырки от пуль были здесь же. Пистолеты, вынутые горе-химиками из карманов в момент облавы – тоже здесь. А тела – исчезли.
Выглядело так, будто мертвецы дождались, пока дежурные отвернутся, разделись и сбежали через… кстати, как они сбежали?
Вентиляционная решётка закрыта. Из производственного цеха одна дверь – в фальшивую жил-ячейку, служившую прикрытием. Её перерывают вверх дном эксперты. На входе – двое вооружённых ликвидаторов. Никаких шансов пройти незамеченным – особенно у голого трупа.
Из головы всё не выходил тот слепой старик у лифта. Куда он поехал? Какую кнопку нажал?..
Ефимов достал новую папиросу. Голова уже болела от курева, ноздри щипало. Сейчас бы чаю, а не курить… но выбирать не приходится – прочистить мозги надо. А вечером забыть про всё. Обнять Варвару, почитать Ниночке на ночь следственные отчёты – она под них всегда так хорошо засыпает…
Сизый дым рассеивался и уплывал в вентиляцию. Тишина давила. Ефимов вспоминал инструкции.
“Если вы сталкиваетесь с явлением впервые – опишите его максимально подробно. Спектр аномалий Гигахруща бесконечен – если вы не встречались с каким-то сверхъестественным явлением, это не значит, что его не бывает. Не давайте волю скептицизму – рассматривайте все варианты произошедшего. Даже кажущиеся невероятными”.
Ефимов долго не верил в бетоноедов. Пока не попал в состав охотничьей экспедиции. Тогда ещё совсем юнец, он остался последним из взвода после облавы на тварь. Глубоко в душе ещё жил тот страх, заставлявший жать гашетку гравижернова, пока от гнезда не осталось ничего, кроме облака пыли.
В памяти вспыхнули картины: беснующийся червь, осколки серо-стальных зубов, бетонная крошка и чёрная кровь… Падающие с потолка плиты, изломанные тела сослуживцев… Судорога в пальцах на гашетке гравижернова – как его… Верхова? Вихрова? Экспериментальная модель. Она-то их и спасла.
…Ефимов машинально описывал произошедшее в блокноте. Делал предположения, выдвигал гипотезы. Ещё в начале службы, до оперативной работы, на рядовых зачистках он видел много последствий Самосбора. Ожившие трупы не были редкостью. Терять одежду и просачиваться сквозь бетон они тоже могли.
Но здесь-то не было Самосбора уже несколько декад!
Зайдя в тупик, капитан выбрал единственный возможный путь – довериться инстинктам.
– Автоген! Унесли? – рявкнул он следственной группе, затушив папиросу об стену и убирая окурок в портсигар.
– Никак нет. Ещё здесь, – отозвался сержант, поднимая инструмент.
– Тащи сюда. Надо вскрыть одну ячейку.
Он повёл солдата по коридору. Указал на герму слепого. Сержант без лишних слов приступил к работе. Спустя несколько минут дверь распахнулась.
– М-мать твою… – выдохнул Ефимов.
С порога в нос ударил запах сырого мяса. Первой реакцией было – бежать! – но дверь открылась, и капитан с сержантом окаменели. Ефимов достал пистолет и знаком велел сержанту сделать то же самое.
Посреди комнаты висели освежеванные тела. Три трупа с разрезом на брюшине, вываленными внутренностями, содранной кожей.
Шаг, ещё шаг, беглый осмотр. Спрятаться негде. Шкаф, кровать, плита да дверь в санузел. Капитан двинулся к ней с оружием наготове. Распахнул пинком, ворвался – пусто. Только в поддоне душевой кабины груда частей тела. Четвёртого.
Ефимов выдохнул, досчитал до пяти и достал рацию.
– Я нашёл ваши тела. Пришлите ещё людей. Разберитесь, как такое могло произойти. Найдите связи, зацепки – всё, что угодно. Я буду искать подозреваемого. Этаж тот же, ячейка двенадцать. Слепой старик, мы его допрашивали, не помню фамилию… Найдите. Конец связи.
– Владимир, – донёсся взволнованный голос диспетчера. – У нас проблемы. Кадацкий исчез.
– Какой Кадац… М-мать. Из допросной? Кто его сторожил?!
– Допросная заперта. Изнутри. Камера внутри накрылась, свет вырубился на минуту. Пока взламывали дверь, свет включился обратно – а Кадацкого нет. Как сквозь пол провалился.
– Сквозь пол, говоришь… – Ефимов вытер пот со лба, чувствуя, как его бьёт озноб. – Это они умеют.
– Вот это я и пытаюсь выяснить. Конец связи.
Думать в комнате, пропахшей свежим мясом, было невозможно. Инстинкты кричали, что нужно бежать как можно быстрее и дальше, за гермодверь и лучше – под кровать. Пришлось раскурить обратно затушенный бычок, чтобы перебить запах.
Исчезающие тела, наркобарыга, проваливающийся сквозь пол, слепец, расчленяющий трупы химиков – всё это не желало складываться в единую картину. Одно было очевидно: назревают проблемы серьёзнее, чем сеть по сбыту говняка. Здесь явно замешаны аномалии, а судя по ритуально разделанным телам – ещё и культ. Вот только какой?
Смесь запахов забила ноздри, и Ефимов вспомнил. Рванулся обратно в комнату, зашагал по ней, делая затяжку за затяжкой и прокручивая в голове сцену у лифта.
Он сказал про кару хрущёву, хихикал и скалился... Грязные жёлтые зубы, кривые и в пятнах. Но изо рта не пахло. Ничем.
Когда старик шептал капитану на ухо свои бредни, изо рта у него должно было нести нечищенными зубами, сырым мясом, самогоном или чайным грибом. Но Ефимов чувствовал лишь воздух коридоров – разве что очень горячий. Вот, чем дышал слепец. И это отсутствие запаха было страшнее, чем кожаные наросты на глазах.
Капитан остановился у стола. Фотокарточка. Слишком неуместная здесь, давняя и слишком знакомая. На ней был сам Ефимов в форме с новыми капитанскими погонами, улыбался, обнимая жену Варвару и гладя по голове Нину – здесь она ещё едва достаёт ему до груди. Сейчас-то выросла, считай, скоро работать пойдёт… Если выживет.
Дрожащей рукой капитан поднял фотокарточку за уголок и перевернул. И пошатнулся, увидев надпись:
“Этаж 111. Блок ГЖ-13а. Яч.6. “
– Товарищ капитан, с вами всё в порядке? – всполошился сержант.
– Нет, – выдохнул Ефимов.
Он скомкал листок в руке и кинулся к лифту, на ходу чеканя в рацию:
– Сто одиннадцатый этаж, шестая ячейка, опергруппа!
– Принято, – протрещал голос диспетчера. – Стоп. К-капитан Ефимов, это же ваша…
– Я знаю, ёб твою мать, что это моя ячейка! – крик заглушил даже грохот лифтовых дверей. – Вызывай опергруппу на захват, срочно!
– Есть вызвать оперативную группу, этаж сто одиннадцать, ячейка шесть.
Лифт ехал невыносимо долго, скрипя и громыхая. Ефимов чувствовал, как побежала по руке от подмышки до запястья капля пота, как она стекла на рукоять пистолета.
Откуда он знал? Зачем оставил указание? Что если это ловушка?
Впереди было десять минут скрежета и лязга. Десять минут нервного ожидания и десять минут раздумий. В уме капитана тянулись друг к другу ниточки этого дела: хождение сквозь стены, расчленённые тела, странный слепец, нарколаборатория, угроза и подсказка…
Нити обрывались и никуда не вели. Лишь одно было очевидно – на него охотятся. “Он на меня охотится, – стучало в мозгу Ефимова. – Он загоняет меня в тупик”.
Двери разъехались. Родной коридор. Дом.
Едва выйдя из лифта, Ефимов увидел распахнутую герму ячейки номер шесть. В груди похолодело, но он, стиснув зубы, побежал, поднимая оружие.
Из проёма показалась грузная фигура. Капитан едва успел среагировать и остановить палец, дрогнувший на спусковом крючке. Фигурой оказался дядя Витя – этажник. Следящий за порядком. Сгорбленный и сморщенный, хоть и чуть старше Ефимова, он поднял руки и сипло забормотал:
– Т-товарищ Ефимов, бардак на этаже-та! Сначала дети с мячом чуть лампы не порасшибали, теперь ваша герма нараспашку. Варвара куда-то убежала полчаса назад, говорит, дяде помочь надо… А у дяди рожа такая, шо я б ему и помочь не стал бы…
– Где они?! – прорычал капитан.
– Дык, не сказала. Как есь, думаю, подозрительно…
– Дык эт… Ниночка ваша с Лазукиными играет, на сто пятом у фабричного цеха, я их туда послал, а то лампочки…
– Дык да, где всегда мяч пинают, площадочка тама… А чево им не…
Ефимов не стал слушать. Он уже летел по лестнице, бормоча в рацию новый адрес. Всего пять этажей – ногами будет быстрее. Заброшенный блок, культист, угрозы и тела, просачивающиеся сквозь бетон, герма нараспашку и пропавшая жена. Если ещё и дети в опасности… Ниночка… Варя…
Усилием воли капитан отмёл мысли о семье. Сейчас нужно найти Слепца. Нейтрализовать его раньше, чем он успеет навредить им. Потом думать над остальным.
На площадке у заброшенного этажа не было слышно стука мяча – только оживлённый спор.
– …Нельзя туда! Мне папа говорил, что там монстры! – он узнал голос Нины. Слава бетону, дочь жива.
– Вот поэтому я за Ромкой и лезу! – огрызнулся молодой, недавно сломавшийся басок. – Пропадёт там, мы с Толиком вдвоём останемся. Родителей мало?
– Да вы там вместе с ним сдохнете, идиоты!
– Свали, малая, – это старший. – Мне б ещё батю твоего слушать. Почем мне знать, что не он мамку с отцом увёл? Ещё верить этим крысам… Вали домой, к папане, пока он у тебя есть!
Стук тяжёлых ботинок привлёк внимание Толика, и тот обернулся. Ефимов увидел, как стушевался и поник старший из Лазукиных, отходя от его дочери. Нина, разгорячённая спором, покрасневшая, тут же остыла, глаза её округлились.
– Пап, а ты… не на службе?
– На ней, – процедил капитан, в упор глядя на Толика.
Тот сглотнул, но стоял твёрдо. Рухнул только, когда тяжёлый ликвидаторский кулак врезался ему в скулу. Хлипкого долговязого Костю капитан отшвырнул, не глядя. Достал портсигар.
– Т-только пришли… Пап, не ругайся… Мы в соседнем коридоре мячик пинали, а потом Ромка куда-то убежал и потерялся… Мы пошли искать – а тут дверь открыта…
“Меня загоняют, – пронеслось в голове. – Хотят, чтобы я пошёл туда”. Столько совпадений за раз не могла вызвать ни одна из аномалий Хруща. Наверное, не могла. “Не давайте волю скептицизму…”. Что-то вело его – что-то, способное протаскивать тела сквозь бетон…
Ефимов выдохнул дым в потолок.
– Все трое – ноги в руки и марш в ячейку. Сидеть, пока к вам не придут. Предупредите этажника, не вернусь – пусть он о вас позаботится. Мама в опасности, Нин. Я иду за ней.
– Успокойся. Скоро придёт подмога. Некогда лясы точить, кыш отсюда, – он сплюнул, повернулся к Лазукиным: – Братца вашего я тоже найду. Или хотя бы то, что от него останется. Я не всемогущий, гарантий не даю. Всё ясно?
– Абсолютно, – выдавил Толик.
– Дочь тронете – изуродую так, что друг друга узнавать не будете. Уяснили?
– Марш! – рявкнул Ефимов.
Подростки побежали прочь домой, на ходу подхватив мяч. Скрипнула, приоткрываясь, ржавая дверь. Дверь, заваренная четыре гигацикла назад, взяла и приоткрылась. Ну конечно.
Ефимов сделал глубокий вдох и рывком распахнул герму. Скрип истошно резанул по ушам – а потом его оглушила тишина. Сознание помутилось, и капитан сделал шаг. Безмолвие давило так, что ему стали мерещиться шорохи и шёпот. И словно бы звуки борьбы, женский крик – далеко, далеко, в конце этих коридоров…
Стены слабо светились фосфоресцирующей плесенью. Капитан, точно зачарованный шёл, выставив перед собой пистолет, заглядывал в каждую выбитую герму. Инстинкты и выучка не сдавались, но рассудок начал его покидать – он, повинуясь странному зову, шагал навстречу опасности. Один в заброшенном блоке.
Четыре гигацикла назад здесь случился очень долгий Самосбор. Сорок циклов орали сирены и сотрясалась герма, ведущая на этаж. Никто не выжил. Коридор выжгли подчистую и заблокировали до лучших времён. Которые едва ли когда-то наступят.
– …Отпусти меня! – донёсся до него сдавленный женский вопль.
Откуда?! Чёртово эхо. Капли падали с потолка, хлюпали в грязных лужах ботинки. Пронзительный крик прострелил коридор – крик ужаса, отчаяния, боли.
Ефимов скрипнул зубами от напряжения, ноги понесли его быстрее.
Надрыв в этом крике – истошный, не похожий на звук, издаваемый человеческим горлом, – сломал капитана. Ефимов кинулся бежать, влекомый неведомым гипнозом. Какая-то часть сознания вопила от ужаса и силилась остановить непослушное тело, но тщетно.
Ботинки гулко топали по сырому бетону. Плескалась вода. Гуляло эхо. Визжала Варвара где-то там, за стеной, за дверью…
Капитан навалился плечом на тяжёлую герму в конце бесконечного коридора. Вой, срывающийся на хрип, раздирал уши.
– Варвара! – крикнул он, приходя в себя. – Держись, я иду!
Непрошенная мысль проскочила в голове. Плевать. Он уже выдал себя – его поймали. Теперь осталось надеяться лишь на чудо. Один в дебрях заброшенного коридора с безумцем, пытающим его жену…
Наконец Ефимов перевалился через порог, отодвинув тяжелённую герму. Он стоял в зале – на пустой широкой площадке. Точной копии той, где его дочь играла в мяч с дружками.
…Чёрт, у них же ещё брат пропал.
Но эта площадка была затянута той же слабо светящейся зеленоватой плесенью. И у дальней стены шевелилась фигура. Что-то с ней было не так. Капитан шагнул вперёд, поднимая пистолет.
– Варя… – прошептал он хрипло. – Варвара.
Это была его жена. Мать его дочери. Зрелая, всё ещё красивая женщина. Острые скулы, голубые глаза и ямочка на подбородке, от которой он был без ума ещё с дурной юности. Варвара-краса…
Она тянулась к нему. Тянулась вздымавшейся грудью и взглядом, исполненным страдания, тянулась хриплым дыханием, набухшей на шее веной. Катилась по её щеке слеза бессилия – ведь больше она не могла тянуться ничем, вмурованная в пульсирующую стену из плоти.
– Уйди! – проревело её горло, содрогаясь и булькая чем-то чужеродным. – УХОДИ!
Ефимов видел такое. Это всегда были порождения Самосбора. Аморфная сросшаяся биомасса, прилипшая к стене – это всегда было Последствием. Впервые в жизни такое произошло без воя сирен и тумана. Но мясом пахло… Пахло сырым мясом.
Кожа на её животе лопнула, обнажая распухшее нутро – розовая масса выкатывалась волнами, нарастая, точно опухоль. Потоки красновато-бурой слизи заструились по всей стене, залепляя остатки рук и ног Вари.
– Во…лодя… – прохрипела она. В её голосе уже не было ничего человеческого. Только во взгляде…
Ефимов кинулся, чтобы вырвать её из хватки проклятой плоти, сделать хоть что-нибудь, пусть даже погибнуть вместе с ней – он просто не мог смотреть, как его любовь, его душа тонет и превращается в порождение больной анатомии Гигахруща. Не мог!
– Не дам! – проревел он сквозь слёзы, хватая Варвару за место, где у неё раньше были плечи. – Не пущу!
Пальцы с чавканьем провалились в мягкий студень. Варвара застонала от боли. Он обнял её голову – единственное, что осталось от прежнего тела, – и в последний раз взглянул в голубые глаза.
– С-спаси… Нину… – выдавило существо с лицом Вари. – Уб-бей… ме…
Изо рта полилась чёрная жижа, зубы высыпались, глаза запали чёрными провалами. Ефимов с усилием поднял пистолет и выстрелил в переносицу твари, уже не бывшей его женой.
Пуля оставила дырку. Чудовище замерло на миг. А потом кривой чёрный рот оскалился новыми зубами – острыми, похожими на ржавые гвозди. Тонкие жгуты из плотной слизи захлестнули ноги и руки. Пасть распахнулась, становясь всё шире… и ближе…
– Автоматы – по щупальцам! – раздалась сзади команда.
Загрохотали выстрелы. Тварь заверещала, втягивая перебитые пулями ложноножки. Ефимов рухнул на пол, дыхание выбило из груди. Голова кружилась.
Над ним рассредотачивались по залу бойцы прибывшего на помощь взвода. Успели…
Капитана оттащили подальше от твари. Гремели очереди, визжала плоть. Заревел огнемёт, поливая огнесмесью пузырящуюся стену из мяса и слизи. Тщетно. Залепленная биомассой стена поглощала пламя, брызгала чёрной жижей, выпускала новые ложноножки. Вот одна из них обезоружила ближайшего бойца и утащила его в огромную пасть, истекающую бурой дрянью.
– Жернов… – прохрипел Ефимов. – Где жернов?..
– Застрял, – ответил комвзвода, поддерживая его за плечо. – Дверь заело, разжимаем… А вот и он. Горбылёв, запускай!
Выбравшийся из-за двери крупный ликвидатор отработанным движением скинул с ремня на плече треногу, поставил её, закрепил массивный куб с раструбом, висевший до этого за спиной. И правда. Здоровая бандура гравижернова просто не пролезла бы в щель заевшей гермы.
Боец работал быстро и чётко. Несколько мгновений – и раструб жернова заискрился потоками энергии. Оператор заорал:
Ефимов плакал. Последнее, что запечатлелось в его памяти перед мясорубкой грохота, пыли и визга – вспыхнувшее на миг лицо Варвары. Бездонные голубые глаза, печальная улыбка и та самая ямочка на подбородке – он так любил её целовать перед сном…
Взрывалась бетонная крошка, летели брызги слизи. Скрежет материи давил на мозги как сотня грохочущих калашей. Из носа Ефимова потекла кровь, но он смотрел сквозь клубы пыли, как проклятую плоть скручивает и перетирает турбулентным потоком направленной гравитации. Несколько минут жернов молотил по стене с тварью, из которой хлестали вперемешку кровь, гной и чёрная слизь.
Ещё немного – и вновь по ушам ударила тишина. Блаженная тишина, в которой нет ни движения, ни твари, ни стены. Ничего, кроме грязно-бурой пыли.
– Огнемёт. Зачистить, – тихо уронил комвзвода.
Струя огнесмеси с глухим рокотом дожгла последние следы безумной опухоли Хруща. Бойцы построились у выхода. Ефимов ошалело оглядывал их, пошатываясь. Перед глазами всё ещё стояла распахнутая пасть, истекающая чёрным.
– Идём обратно, товарищ командир?
– Нет.
– Разрешите?..
– Нет… Нет… Нет.
Вспомнил. Ноги несли его сюда, какой-то зов тянул сквозь коридор, отключая инстинкты и здравый смысл. Здесь нельзя оставаться, но…
Где-то здесь прячется чудовище. Настоящее чудовище – опасное, хитрое, безумное. Слепое.
– Тихо, – прошептал Ефимов. – Он здесь.
Что-то щёлкало, шуршало, тикало – звуки были везде. В контуженной грохотом жерновов голове, в помутнённом рассудке, во мраке коридора и тусклом свете плесени, тянувшейся к нему из-за порога.
– Т-товарищ ка-апитан, – пробормотал комвзвода. – Здесь н-никого нет…
– А ты взгляни на свои ноги.
Волна плесени обхватила ботинки ликвидаторов, светящийся мицелий струился по их штанам, заползал под форму. Бойцы замерли, точно парализованные – наверняка, так и было. Ефимов смотрел, как лопаются противогазы, высыхают на глазах лица бойцов, как проклёвывается плесень сквозь веки глаз…
Глухой стон двадцати человек эхом отразился от сырых стен, разлетелся по заброшенному коридору, сбил Ефимова с ног. Пистолет вылетел из руки – чёрный поток унёс его прочь.
– Спа-аси-и-и… – простонали бойцы, падая на колени. Светящаяся плесень текла в них тонким ручейком, постепенно темнея. Наконец, их глаза ввалились – как до этого у Варвары. Из открытых ртов хлынула чёрная жижа, руки протянулись к Ефимову. Пинаясь и уворачиваясь, он отполз ещё на метр, но его всё же схватили. Жгуты плоти вновь связали его, распяв на стене – другой на этот раз.
Чёрная фигура плыла к нему сквозь пелену бетонной пыли. Чёрные тени, минуту назад бывшие ликвидаторами, скалились и шипели что-то сквозь зубы-крючья. Липкая, мягкая каша стекала по стене, подбираясь к затылку.
Едва она добралась до капитана – и спину обожгло, точно за шиворот залили расплавленное железо. Ефимов заорал – и горло прошила боль рвущихся связок.
Фигура приблизилась. Слепец ухмылялся, скаля жёлтые зубы. Кожистые наросты на месте глаз трепыхались – он дрожал от наслаждения, пытая ликвидатора.
– Твоя жертва будет славной жертвой, – прошипел он. – Чернобог доволен – ещё один кирпич в Его стенах! Гигахрущ будет достроен, и мы будем царить в его дворцах из плоти!
Слепец протянул руку – когтистые чёрные пальцы приближались к лицу Ефимова. Тот, не прекращая сипеть от боли (кричать он уже не мог), зажмурился, пытаясь отвернуться.
– Мне были видения. О тебе. Твоей семье. Твоих делах… – шептал культист. – Ты подошёл вплотную к тому, во что не должен был лезть. Тела, которые я украл – это было предупреждением. Им не следовало появляться там, где Я содержу свою паству. А тебе не стоило туда копать…
“Кому – им?..” – мелькнуло в мозгу.
Капитан зажмурился ещё сильнее, чувствуя, как коготь слепого приближается к правому глазу, щекочет ресницу…
– Мне нужен был мальчик. Я обращу его, заплатив твоей жизнью…
Палец надавил, заполз под веко, коснулся ногтем роговицы…
– …и твоим рассудком. Твоя жена погибла страшной смертью. Твою дочь, одинокую и беззащитную, затаскают эти недоумки. Твои сослуживцы…
Ефимов рвался из пут, захлёбывался хрипом от боли, но тщетно – клейкая чёрная масса намертво прилепила его к стене, коготь слепца погружался в глазное яблоко, выскребая его со дна глазницы. Багровая пелена боли нахлынула и вскипела в мозгу. Не осталось ничего кроме боли – и это длилось то ли мгновения, то ли вечность.
Приподнимаясь с пола, он глядел уцелевшим глазом, как фигуры в ликвидаторской форме склоняются над ним и вновь хватают за руки.
– А сослуживцы разорвут тебя на части, – закончил слепец, и в голосе его свистела сталь.
Ефимова тянули за руки и ноги в разные стороны – обезумевший от боли, одним глазом он видел лица, почти похожие на знакомых рядовых и сержантов, но высушенные и потемневшие – точно лежалые трупы.
Чудовищная, нечеловеческая сила вырвала руку из плечевого сустава – невидимая во тьме пасть стала перемалывать её, отвратительно чавкая. Старец смеялся. Живые трупы продолжали тянуть…
И тогда в оставшийся глаз ударил свет.
Тени разлетелись. Полуживое тело Ефимова снова рухнуло на пол. Сухие оболочки бывших ликвидаторов рассыпались бетонной пылью – точно такой же, какую оставляет после себя гравижернов.
Свет был серым – таким обычно освещают штабные кабинеты, стены научных институтов и подсобки. Странный серый свет без источника…Это не была плесень или лампочка, казалось – сияет сам бетон.
Ефимов невероятным усилием поднял голову. Увидел, как Слепец вскидывает руку, оборачиваясь, но застывает на месте. Услышал, как он кричит – и тут же замолкает.
Заевшая дверь за его спиной распахнулась настежь, точно картонная. С оглушительным стуком врезалась в стену – по бетону прошли трещины, но тут же затянулись.
Тихие шаги прозвучали громче выстрелов. К застывшему истуканом слепцу подошёл человек. Обыкновенный человек в рубашке и жилетке, но… от его лица исходило сияние. Похожее на то, что лилось от бетонных стен.
Он был серьёзен. Смотрел в упор на кожистые складки на лице чернобожника долго и пристально. Провёл рукой по лысине, поморщился. Ефимов сощурил глаз, пытаясь рассмотреть его лицо. Сфокусировал взгляд, узнал.
Сил удивляться не было. Он рухнул обратно затылком на пол и краем глаза смотрел, как бетон разжижается и поглощает тело культиста.
– Ты умрёшь, еретик! – проскрежетал из последних сил Слепец, но поперхнулся.
Кадацкий шевельнул ладонью и чернобожник закашлялся в поднятом облаке бетонной пыли. Чёрные ложноножки поползли по бетону – но стоило Кадацкому сжать кулак – и бетон сковал и раздавил их. Серая крошка смешалась с жижей, её блеск померк – и сила ушла из слизи. И из слепца.
Тот хрипел и вращал глазами, пока бетон смыкался на его горле. Кадацкий что-то сделал – послышался хруст. Потом он присел рядом и положил ладонь на лоб Ефимову. От сухой и жёсткой руки исходило тепло – точно от лампочки. Боль стала уплывать куда-то. Горе, боль и страх притупились в мозгу капитана, его осторожно приподняли.
Вокруг лежали истерзанные тела ликвидаторов. Такие же… несвежие, но уже не изуродованные нечестивой силой Чернобога. Им вернули облик. Насколько смогли.
Всем, кто донатит сообществу Большой Проигрыватель, будут выданы поощрительные почётные грамоты с занесением благодарности в личное дело! Партия вас не забудет, товарищи!
