CreepyStory

— Эпилептик? — вздохнула заведующая. — Ну и куда мне его? Опять антиконвульсанты заказывать…

Новый дом Вите понравился ещё меньше прежнего. Двухэтажный деревянный барак угрожающе склонялся к новому постояльцу; осматривал окнами-глазницами, хмурился сурово рассохшимися наличниками. Витя прочел по слогам текст на казённой сине-белой табличке – «Дом-интернат для детей-инвалидов с нарушениями умственного развития». Вите стало страшно – захотелось убежать прочь, но ворота за спиной по-стариковски проскрипели «тут-тут-тут», закрываясь, давая понять, что Витино место теперь «тут».

Раньше у Вити был свой дом — маленький, но уютный и светлый. Воспитывала Витю бабушка. Воспитывала до тех пор, пока он однажды не обнаружил её голую и неподвижную, лежащей в ванне. Клубы пара застилали глаза, вода стекала на пол через края. Витя закрутил кран и, поборов смущение, потрогал бабушку за плечо.

— Бабуль?

Та плавно, будто нехотя, сползла под воду. На пальцах остались куски разваренной серой кожи. Мальчик просидел запертый с трупом три дня – пока соседка не забила тревогу. Дверь вскрыли, Витю забрали. Была милиция, комната с Чипполино на стене, вопросы: «Мальчик, у тебя точно больше никого нет?» Потом его определили в детдом. Там Витя на прогулке увидел дохлую кошку – в провалившемся боку меж рёбер вились личинки. Этот кишащий мир распада и разложения захватил всё внимание, погрузил в себя, поглотил. Он весь нырнул туда, в это месиво, где, к чему ни притронься – к пальцам липнет бесцветная плоть, а под ней ощутишь роение миллионов маленьких существ.

Потом были обследования, врачи, анализы, потом другой интернат, потом ещё один, похуже. Никто не хотел связываться с «пароксизмальным эпилептическим расстройством». Никто, кроме «дебилки», как за глаза называли этот новый интернат. И Вите, который уже умел читать, немного писать и даже начало таблицы умножения, было обидно до слёз.

В столовой он познакомился с Надей по кличке Сквозняк – некрасивой девочкой, похожей на акулу-молот. Лишённая напрочь резцов, она откусывала от сосиски задними, коренными зубами и с присвистом рассказывала:

— Это Вад, он главный. Не Вадик, а Вад. За Вадика он тебя в унитаже утопит.

Вад был крупный, пухлый парень гораздо старше прочих. Недостаток ума он компенсировал патологической злобой. Мелкими глазками, липнущими к переносице, он смотрел на мир как на муху, которой собирался оторвать крылышки.

Его шакалов-подхалимов – дебиловатых близнецов – все звали только по фамилии, одной на двоих – Щипки. Были они мелкие, неприятные, вертлявые, как и сама их фамилия. Мозг у них, видно, был тоже один на двоих: как только кто-то из братьев начинал говорить, другой тут же умолкал; когда один ел, второй просто сидел с открытым ртом. Они будто жили по очереди.

— Лучше ш ними не швяживаться.

— Почему?

— Они по ночам... гадошти делают.

Надя всё перечисляла клички, фамилии, имена: дистрофичная, почти прозрачная Ира-Скелетик, Миша-Экскаватор с тонкими рахитичными ножками и мощными как клешни ручищами; безымянный, кривой от полиомиелита Болтун, гидроцефал с печальным взглядом – Лёша-Башка. Имён и кличек было так много, что Витя запутался и перестал их запоминать.

— А ты? Почему «Сквозняк»?

— Дурак столь? – с присвистом отвечала Надя. — Видис, жубов нет?

Надя беззастенчиво распахнула рот, демонстрируя голые десна.

— Молочные выпали? Так отрастут.

— Не отраштут. Мамкин хахаль поштаралша.

— Но… за что?

— Шкажал, я ему вешь хер ражодрала. Я это нарочно — думала, шкорее отпуштит. А он полотенше на кулак намотал и… Штала я Надька-Шквожняк.

От этой короткой истории по Витиной шее тоже мазнуло сквозняком – от осознания, что где-то в одном мире с ним существуют такие вот дяди Толи.

После ужина был положен час просмотра телевизора. Воспитательница, чьё имя-отчество Витя не запомнил, вытолкала всех из столовой и отправила в сторону большой залы в конце коридора.

Колясочников «припарковали» вдоль стены, остальные расселись на стульях. Воспитательница подошла к телевизору, включила по-старинке, без пульта. Кнопки каналов были выжжены зажигалкой – все, кроме одной.

Показывали канал “Культура”. Пожилые тётки в цветастых блузках монотонно болтали о каком-то Шнитке и его культурном “складе”. Было скучно. Поёрзав, Витя всё же решился – встал со стула, подошёл к воспитательнице, бледной бесформенной тетке в огромных роговых очках, похожей на полярную сову; спросил:

— Извините, а можно, пожалуйста, переключить на другой канал?

— Нельзя. На других каналах сплошные...

Она зевнула, не сочтя нужным договорить – блеснули тускло золотые коронки. Витя, несолоно хлебавши, вернулся на место.

Вскоре из коридора раздались крики. Послышалось что-то вроде “...насрано!” и воспитательница грузно зашагала прочь. Тогда Витя решился – бросился к телевизору, в надежде, что успеет переключить на канал с какими-нибудь мультиками, и воспитательница ничего не заметит.

Вдруг из ниоткуда возникло препятствие — нога в грязном кроссовке, и Витя, теряя равновесие, влетел прямо в угол тумбочки, на которой стоял телевизор. Нос взорвался мокрым, красным, потекло на рубашку. За спиной захихикали – наверняка Щипки, – и тут же послышалось торопливое шарканье.

— Это ещё что такое? Ну?

Воспитательница грубо развернула его, приподняла как куклу, встряхнула.

— Кто это сделал? Ну? Кто?

Витя машинально повернул голову в “зал”, ещё не успел ни на ком сфокусироваться, а воспитательница уже вынесла приговор.

— Вадик! А ну-ка встал и вышел отсюда! Спать ложишься без телевизора, понял?

С громкими скрипом со стула поднялся Вад. Оглядел мутным взором Витю – как на таракана посмотрел, зашипел:

— Урою, стукач ссаный!

— Поговори мне ещё! — огрызнулась воспитательница.

После просмотра телевизора всех повели умываться, а после скомандовали «отбой». Из-за проблем с отоплением мальчики и девочки делили одну, общую на всех спальню. Вите досталась кровать у самой двери, так что можно было слышать, как раздражающе звенит настроечная таблица — телевизор никто так и не выключил.

Свет в коридоре погас, и спальня зажила своей жизнью. Размытые тени шастали друг к другу в кровати, шелестели одеяла, кто-то хныкал, кто-то натужно вздыхал. Вдруг на лицо Вите опустилось нечто удушливое, колючее. Его стащили на пол, принялись пинать поочередно с двух сторон, а, когда Витя перестал кататься по полу и лег смирно, принимая кару, его куда-то потащили, приподняли и швырнули. Витя подумал, что оказался вновь на своей кровати, но рядом заворочалось тяжелое, влажное, оно липло к нему мягкими боками, душило гнилостной и сортирной вонью.

— Тили-тили-тесто – жених и невеста! — по очереди напевали Щипки. — Слышь, стукач, теперь Алёна-Говёна твоя невеста!

Алёной-Говёной называли тучную парализованную девочку. От неё постоянно воняло гнилью из-за пролежней, а ещё мочой и дерьмом – она не умела проситься в туалет. Брезгливо подрагивая всем телом, Витя кое-как выбрался из продавленной панцирной сетки. Алёна проводила его тоскливым, понимающим взглядом.

— Иди, жених, подмывайся! — хохотали мальчишки.

Витя, глотая слезы, уж было шагнул в коридор, когда Надя схватила его за локоть.

— Не ходи. Шплошные... — взмолилась она.

Остальные застыли в ожидании – что будет делать новичок.

— Ну и плевать! — едва не плача, ответил Витя, вырвался из слабой девчачьей хватки.

Не хватало ещё прослыть трусом помимо стукача. Обидно было до слез – он ведь никого не заложил.

Толкнув дверь в коридор, Витя застыл. Было тихо. Лишь в телевизорной что-то тихо шуршало. Синий свет, лившийся с экрана, будто тек по полу, желая добраться до Вити. Один шаг – и экран телевизора попал в поле зрения. Ноги вдруг сделались ватными, по языку разлилась батареечная кислота: на экране копошились бесчисленные опарыши. Перетекая друг в друга, они оглушительно шуршали, шипели хищно, монотонно, и голова зудела резонансом. С той стороны экрана, сквозь занавесь белого шума на него внимательно смотрели, словно приценялись к мясу на рынке. Мелкие волоски на коже стали дыбом, во рту защекотало, засвербело в носу от телестатики. Телевизор звал к себе, манил, и Витя машинально, против своей воли, делал шаг за шагом, – так кролик ползет к удаву задними лапками, изо всех сил сопротивляясь передними. Только Витя – не кролик, и сопротивляться ему нечем. Он чувствовал: стоит приблизиться, коснуться экрана – и опарыши выплеснутся вовне, облепят его, проникнут внутрь и начнут пожирать. Утром его найдут, коснутся рукой – и к пальцам прилипнет уже его кожа.

Он едва не коснулся экрана, но белый шум, вдруг вскипевший внутри, хлынул горлом, вспенился на губах. Болезненно вывернулся язык, одеревенели конечности. Витя канул в эпилептический омут.

Очнулся он под утро — в своей кровати, наспех вымытый, видимо, нянечкой. Зубы ныли — похоже, их расцепляли ложкой. Вчерашнее происшествие можно было принять за сон, если б он то и дело не ловил на себе настороженные и удивленные взгляды интернатовцев. За спиной шипело и шелестело:

— Сплошные-сплошные-сплошные…

Стоило, однако, спросить про этих «сплошных», как интернатовцы отворачивались, уходили, а Вад и вовсе грубо ткнул его затылком в стену, процедил:

— Те чё, больше всех надо, стукач?

К Наде Сквозняк приехала мама, вырвавшаяся из наркоклиники, так что до вечера у неё ничего не разузнать. Воспитательницы отмахивались, мол, не надоедай своими глупостями. Витя попробовал пристать к Бубырю — так называли интернатовского дворника. Бывший воспитанник интерната, с жутким винного цвета родимым пятном во все лицо, он всё время истекал слюнями и пах спиртным. Зато, как рассказывала Надя, Бубырь добрый, у него в каморке можно, если что, спрятаться от Щипков с их «гадостями», иногда он даже угощал карамельками.

— Дядя Бубырь!

— Ау! — отозвался тот, далеко выпятив нижнюю губу; слюна так и ползла по подбородку.

— А что такое «сплошные»?

— Сплошные-сплошные-сплошные-сплошные… — зашуршал Бубырь, как заведенный, и во все стороны летели слюни.

— Ну, когда на телевизоре все чёрно-белое и шипит.

— А, белый шум! Это, парень, реликтовое излучение самой Вселенной! Это вот, когда ни тебя, ни меня, ни Земли, ни Бога, ничего вообще не было — было вот это вот излучение, самое древнее. А телевизоры умеют его улавливать. Эхо Большого Взрыва, когда из ничто появилось что-то.

От этой мысли Вите сделалось жутко. Неизвестное «что-то» звучало зловеще. Выходит, там, в телевизоре обитают какие-то древние, «реликтовые» — он хорошо запомнил это слово — твари, которые обосновались на всех каналах, кроме «Культуры»? И всё это происходит здесь, в приюте… У мальчика задрожали колени.

— Дальний рокот надломленной пустоты, парень, из которого родилось само Бытие! — расчувствовался Бубырь. — Так вот задумываешься и осознаешь — до чего ж мы все-таки ничтожная мелюзга. Корм для червей...

Витю трясло всё сильнее, и уже не от Бубыревских откровений. Он видел в прелой листве, которую собирал дворник, дохлую ворону, раздавленную в блин. Блестящие умные глазки давно потухли, а в надорванном брюхе копошился белый шум — пожирал то, что принадлежит ему по праву. Пустота забирала своё. И Витю тоже заберет — в этом его убеждали тихие, жадные шорохи в вороньем трупе. То были голоса сплошных, и они звали Витю с собой. И собственная плоть готова была предать его, подчиняясь зову; предательство мерцало в дрожащих членах, в паутине, облепившей мозг, в мертвенно отяжелевшем языке.

До самого ужина Витя мыкался сам не свой. Кое-как поковырял гречневую кашу, съел половину котлеты, компот забрал Вад. Когда настал «телечас», на ватных ногах шёл почти с ужасом в жуткий зал, к невыносимому экрану…

В телевизорной уже ждала Надя Сквозняк. Сделав большие глаза, она показала на место рядом с собой. Стоило воспитательнице захрапеть под нудную театральную постановку, как Надя потянула Витю в коридор. Завернув за угол, зашипела:

— Засем ты туда посёл?

— Куда?

— К телевижору! Дурак! Они тебя не оштавят! — свистела Надя.

— Кто? — с замиранием сердца спросил Витя, хотя уже знал ответ.

— Идём!

Надя цепко ухватила Витю за локоть и потащила по скрипучим коридорам интерната. Завернув за угол, они оказались у обшарпанной двери без ручки. Надя откуда-то извлекла карандаш, и вогнала шестигранный кончик прямо в отверстие.

— Помоги!

Вместе они не без труда открыли. В пустой пыльной комнате не было абсолютно ничего, кроме одинокой кровати, и на ней, скрючившись, лежало существо — мальчик или девочка, не разберешь. Комнату наполняло невыносимое шипение, словно из расстроенного радиоприемника.

— Наклониш. Шлушай.

И Витя наклонился к самому лицу существа — к его глазам, залепленным пластырем крест-накрест, к широко распахнутому рту, словно подавившемуся воплем. Из широченной чёрной дыры рта струилось шипение; в нем крошилась сухая листва, оползали песок и щебень с краёв раскопанной могилы; угрожающе шипели змеи, извиваясь кольцами. Витя отшатнулся и с немым вопросом ошалело уставился на девочку.

— Это Коля. Он не боялша, и переклюсил канал. Вот, что они ш ним жделали.

— А что у него с глазами?

— Они жабрали их. — Надя замялась, будто не зная, как лучше подать неприятную информацию, — Вить. Он шпал на твоей кровати.

В эти последние минуты до отбоя, пока интернатовцы вяло и неумело елозили во рту зубными щетками, Витя прорабатывал план. Если сплошные придут за ним этой ночью, то их надо опередить. «Лучшая защита — это нападение!» — учила его бабушка премудростям великих полководцев. Значит, нужно поразить врага раньше, чем тот нанесёт первый удар.

В постели Витя ворочался от нетерпения, предвкушая грядущую победу. Зал с телевизором на втором этаже, и окна в нем всегда открыты на ночь – для проветривания . Вряд ли старенький «Панасоник» переживет полёт с такой высоты. Главное – не взглянуть на экран. А то опять случится припадок или, того хуже, можно стать, как тот Коля, и вечно лежать в одиночке, транслируя реликтовое эхо. Решение пришло быстро: обмотав голову наволочкой в три слоя, можно обезопасить себя от кишащей в телевизоре мерзости. Одна беда — идти придется вслепую.

Больше всего в ту ночь Витя боялся, что Вад с Щипками обрушатся на него с новой карой, но те в этот раз переключились на Надю. Втроем подошли к её постели, прижали к матрасу одеялом, навалились сверху. Послышалась пара глухих ударов.

— Вот так, сука! Не кобенься! Мы же знаем, тебе нравится! — по очереди шептали близнецы.

Наконец, Надя перестала дергаться, донеслись чмокающие звуки; Вад смешно закряхтел.

Витя разрывался между страхом и благородством: хотелось спасти Надю от… чего бы они там ни делали, но тогда гнев Вада и Щипков обрушится на него, и черт знает, удастся ли ему добраться до телевизора. А что если они и вовсе выбросят его в коридор без спасительной наволочки – на съедение сплошным? Страх победил.

«В конце концов, — думал Витя, — я же их всех тоже спасаю!»

Накинув на голову наволочку, как Человек-Паук — маску, Витя перетянул её узлом вокруг шеи. Стало трудно дышать. Но телевизионное сияние всё ещё проникало через ткань и выбитую на ней синюю печать «Б.Х.Т». Осторожно шагая вперед, Витя слышал, как нетерпеливо шипят на экране сплошные — будто раскаленная сковородка с маслом, куда вот-вот швырнут Витин рассудок. Под ногами оглушительно скрипели половицы. Интересно, что бы сказала нянечка, встретив его в таком виде?

Шаг за шагом, медленно и осторожно он приближался к цели, обходил, как на минном поле, стулья, расставленные посреди зала, миновал разлапистую тень фикуса. Экран всё рос в размерах, захватывая почти всё поле зрения. Кругом были одни сплошные; их прикосновения кололи электростатикой, их шепот шуршал мушиными крыльями в ушах, их злоба клубилась в воздухе, электризуя его. Когда, казалось, Витя был уже почти у цели, в грудь ударило что-то твердое, тонкое, и он с грохотом рухнул в какую-то мясорубку из палок и колес. Что-то зацепило наволочку и сдернуло с головы; то была инвалидная коляска, которую кто-то оставил перед телевизором.

Лишившись защиты, Витя обреченно вперился в экран. Электронные опарыши играли в свою чехарду, готовые продырявить Витин мозг, как яблоко и выжрать его изнутри, подобно термитам, чтобы от легчайшего прикосновения, Витина голова осыпалась трухой, демонстрируя выеденную, как яйцо, скорлупу черепа. На языке снова плескалась кислятина, позвоночник готовился выгнуться в анатомически-невозможном пируэте, знаменуя начало приступа; за спиной уже слышались голоса — кто-то бежал на шум.

Все-таки Витя нашел в себе силы для последнего рывка. Взревев, как раненый зверь, он вцепился в края телевизора изо всех своих детских сил. Лицо почти касалось мерзости, кишащей на экране. В какой-то момент стекло, отделявшее его от космических, реликтовых опарышей, исчезло, их наглые тельца уже щекотали лицо. От дикого напряжения он захрипел, застонал – и все было кончено. «Панасоник» перевалил через подоконник и полетел на асфальт. Следом скользнул черный провод – будто хвост черта, изгоняемого обратно в преисподнюю; он выдрал из стены хлипкую розетку и мстительно чиркнул по щеке. Погибель ждала сплошных на беспощадном асфальте — под треск пластика и хлопок лопнувшего кинескопа.

Слушая ругань нянечек и рев заведующей, Витя блаженно улыбался — враг был повержен.

Почти три дня Витю держали в индивидуальном боксе, вроде того, в котором обитал Коля. Из развлечений — изорванные и изрисованные книги, найденные им здесь же. Чихвостили его последними словами. Но Витя был доволен — пускай, его подвиг не признали, но это он победил чудовище, он спас интернат от жутких реликтовых тварей, что живут в пустоте.

Выпустили Витю под вечер, на ужин. С аппетитом он смолотил целую миску сладкого риса с изюмом, и даже попросил добавки.

А, выйдя из столовой, он вновь почувствовал, как все тело превращается в судорожно дрожащий кисель. Из телевизорной слышались голоса Бубыря и заведующей:

— Боря, ну ты же немой, а не глухой! Говорю ведь – к другой розетке!

— Бу-у-бырь! — отвечал дворник, надувая пузырь из слюней.

— И не вздумай снова кнопки жечь, понял?

Широкий экран новенького, с наклейкой, телевизора в режиме настройки беззастенчиво выпускал в человеческий мир сплошных. Они лились с шипением неостановимым потоком — темной водицей с ошметками гнили, голодными опарышами, мушиным роем, ненасытной пустотой. Ноги подкосились. Витя потерял равновесие и упал бы, если бы не чья-то мягкая, податливая рука, поймавшая его под локоть. Обернувшись, он пробулькал сквозь подступающую к губам пену:

— Бабуля?

Огромная тень, пахнущая старостью, водопроводным кипятком и вареным мясом накрыла мальчика с головой, в глазах потемнело. Тело Вити выгибалось, будто через него пропускали разряды электричества, конечности выкручивались под невероятными углами; казалось, мальчик сейчас переломает себе все кости. Изо рта с шипением, как из огнетушителя, комками лезла пена. Первой подбежала заведующая.

— Дайте ему в зубы что-то, наконец, пока язык не откусил! Говорили мне, не связываться…

Алюминиевая ложка с хрустом втиснулась меж зубов.

— Сильно приложился. Тут сотряс как минимум. В скорую звоните!

— Сотряс? Куда там! Тут ЧМТ закрытая. Овощем остаться может.

— Ты-то откуда знаешь, каркуша?

— А ты с мое на скоряке поработай! Видишь, глаза на свет не реаг… А что у него с глазами? Что это?

— Никогда такого не видела. Похоже на…

— Что у него с глазами? Что с глазами?

***

Автор - Герман Шендеров

Были мы с мужем в прошлом году на новоселье у своих друзей. А там познакомились с интересной парой, мужем и женой, зовут их Ирина и Артем. Они были кумовьями хозяев. Так вот, когда кум произносил тост новоселам, то сказал:
- Пусть мир и спокойствие царят в вашем доме, пусть квартира будет хорошей, а соседи добрыми. Не так, как у нас когда-то.
Хозяева кивнули в ответ, а кум поспешил нас просветить по этому поводу.

"Жили мы с женой в общежитии и мечтали о своей квартире, когда подвернулся удачный вариант - квартира трехкомнатная по цене двушки в тихом спальном районе, рядом кольцо маршруток. В общем, оформили на недостающую сумму ипотеку и приобрели квартиру своей мечты, как тогда казалось. Все поначалу было замечательно, мы занялись ремонтом, решили воплотить все свои фантазии в реальность. Тем более что Ирина - дизайнер, а я занимаюсь отделкой офисных помещений и торговых центров, опыта в этом деле предостаточно. В общем, как закончили ремонт, переехали и начали жить обычной будничной жизнью. Однажды Ира решила постирать занавески, ну и окно, естественно, осталось "голым". Ночью я как обычно пошел перекусить, в окне сияла полная луна, и тут, взяв все необходимое в холодильнике, я взглянул на окно и остолбенел. За окном вниз головой, как летучая мышь, висела пожилая женщина с бледным лицом, как у покойника, глаза были черными. Потом я услышал зловещий смех, который перешел в неистовый крик. Фигура начала раскачиваться из стороны в сторону, продолжая при этом кричать. Я продолжал стоять с банкой паштета, как вкопанный, а старуха, между тем, стала уже раскачиваться взад-вперед, и, когда она раскачивалась вперед, ее голова, в частности лицо, билась об оконное стекло. Тут я не выдержал, взвизгнул и убежал в комнату к жене. Я долго не спал, прислушиваясь к звукам из кухни, но вскоре все кончилось. Иру я будить не стал, рассказал ей об этом утром за завтраком. А в конце недели встретил соседку по тамбуру, мы не часто с ней пересекались, ну и рассказал ей о том, что произошло, решив при этом узнать, может квартира "нечистая", а мы, не зная, купили. Соседка сначала не хотела говорить, отшучивалась, но я настоял, и она поведала, что до нас здесь жила тоже молодая семья, и тоже их беспокоила старуха. Раз в месяц, на новолуние, она билась в окно, поэтому даже летом все спали с закрытыми форточками. И старуха эта - умершая этажом выше соседка. При жизни все считали ее ведьмой и старались с ней не то, что не ругаться, а не общаться вообще. Многие находили у себя под дверью рассыпанную землю, крупу, перья, также она заклеивала черной изолентой дверные глазки (поначалу думали, что детвора дурачится). Бабушку нашли мертвой в квартире, а до этого неизвестно сколько она пролежала после смерти. Соседка услышала характерный запах и вызвала милицию. Вызвали родственников, оказывается, у бабушки в другом городе жил сын, но он никогда ее не проведывал. Сын похоронил мать, квартиру выставил на продажу, ходили покупатели, но в итоге так никто ее и не купил. Так вот, прежний жилец нашей квартиры, боясь за свое психическое здоровье и психику своей семьи, от греха подальше продал эту квартирку нам. В общем, мы сразу с Ирой оттуда съехали. Квартиру я продал быстро, хоть и цену не сбрасывал, ремонт-то там отменный. Вот теперь немного совесть мучает, конечно, ну а что делать... Сейчас мы живем у родителей Иры и подыскиваем другие варианты, но только в новостройках.

Мистические истории 🕸

Ток, ток, ток. Звук шагов плыл над старой, погрызенной временем, бетонной тропинкой. Тридцать лет несчастная не знала такого слова, как ремонт. Одна плитка красовалась огромной трещиной, у другой вообще не хватало трети. Песок, на котором она лежала давно вымыло и скособоченная инвалидка обреченно просела своим левым краем. А вот из того серого квадрата вообще торчала загнутая вверх арматура — берегись прохожий! С каждым годом «Парк космонавтов» медленно умирал, но все никак не мог испустить свой дух.

Семён брел не спеша по боковой аллее, задумчиво смотря себе под ноги. Его шаг был сбивчив — как в детстве мужчина старался не наступать на стыки и трещины. Порой, приходилось совершать и довольно неуклюжие прыжки, лишь бы не проиграть. Хорошо, что на улице была поздняя ночь и никто из прохожих не видел этого дебильного кардебалета.

Мужчина едко усмехнулся сам себе. Вот взрослый, вроде, семья есть, первенец на подходе... А поди ж ты! Детство в попе заиграло, и тридцатипятилетний увалень скачет по плитке, как сайгак по степи. Должно быть, визит к родителям всколыхнул что-то этакое в насквозь уже циничной душе. Мужчина вздохнул — и почему они такие упрямые? Споришь с ними, споришь, приводишь доводы, аргументы, подключаешь логику. Но все разбивается о железную позицию — «Не хочу, не буду, мы сто лет так жили и ничего менять не будем!». Как дети, ей богу!

Этот разговор был уже восьмым по счету. Сёма в очередной раз пытался убедить своих стариков перебраться поближе к нему, в центр городка. Дескать и к большим магазинам поближе и к больнице республиканской. Да и вообще, к жизни ближе, к цивилизации. А главное — он сможет лучше за ними ухаживать. И, ежели что не так, тут же прийти на помощь. Сейчас, даже на своей старенькой «Хонде», Семён будет лететь сюда минимум минут сорок. Спасибо огромное мэру и его программе «качественные дороги»! Лопату ему в зад.

Сегодня же мужчина вообще добирался к родным в течение полутора часов на перекладных. Машина сплоховала, как всегда без объявления войны, и встала на сервисе на неопределенное время. Мда... Общественный транспорт — еще одна инициатива местного царька. «Экономика должна быть экономной! Поэтому с этого года мы оптимизируем маршруты городского транспорта». У народа скоро уже будет рвотный рефлекс на слово «оптимизация», а любого его сказавшего будут бить. Возможно даже ногами.

Последним крайне грациозным прыжком Семён оказался на бордюре центральной аллеи парка. Ну как грациозным... Вот вы когда-нибудь видели хромую старую гориллу? Вот примерно настолько грациозным. Нога соскользнула с раскрошенного камня и мужчина, махая руками, пробежал несколько метров в попытке не упасть.

- Да мать твою етить с переподвыподвертом! - зашипел здоровяк, стараясь не наступать на правую ногу. - Су... дак, растак вашу через коромысло!

Поймав равновесие, Сёма шумно выдохнул, присел и аккуратно прощупал лодыжку. Перелома, вроде нет… Да и с чего ему быть — всего лишь слегка подвернул. Хотелось бы верить, что слегка. В выходные они со Светкой наконец собрались на шашлыки за город. Компанию им должны были составить Маринка с Михой и Вадик с Ксю. Сколько они не виделись уже? Месяцев пять, пожалуй. И вот так, из-за глупого ребячества снова все откладывать?

- А вот хренушки вам садового! По-любому поеду, даже если на одной ноге скакать придется! - Семён сплюнул и похромал к выходу из парка. Последние несколько месяцев он отчаянно старался отучиться ругаться — иначе какой пример он будет подавать подрастающему поколению? Мысль, что совсем скоро на свет появиться его сынок грела душу и мужчина улыбнулся. Или дочка. Они со Светой намеренно просили врача не рассказывать кто — пусть будет сюрпризом.

Нога донимала не сильно, но с каждым шагом добавляла к раздражению мужчины небольшую песчинку. Злость на самого себя как-то незаметно сменилась злостью на весь мир. Сёма припадал на больную конечность и сквозь зубы клял этот парк, этот город, его мэра — лопуха. Впереди, в свете новеньких светодиодных фонарей, показалась светящаяся болезненным белым арка главного выхода. Мужчина еще раз помянул городских чинуш именем острой столовой приправы. Не могли по всему парку красоту навести?

- Вот почему нельзя все сделать нормально? Почему нужно ремонтировать только то, что на виду? Экономщики хреновы! — проворчал Семён и ощутил на коже лица одинокую холодную каплю. Он задрал голову и тут же получил в лоб еще один мокрый подарок. Где-то вдалеке подала голос хлопушка грома. - Просто чудесно!

Плотнее закутавшись в осенний плащ, мужчина ускорил свой колченогий шаг. Пройдя под аркой, он окунулся в янтарное царство натриевых ламп. Еще одна странность — почему в парках и на площадях светильники с такой помпой меняют на светодиодные, а на улицах города и во дворах до сих пор перемигиваются рыжими глазками старые советские? Непонятненько.

Сёма перехромал дорогу и свернул налево. Впереди показался темный куб новенькой остановки. Он едва-едва проглядывал сквозь ночную мглу громоздким и несуразным титаном. Из четырех ближайших к павильону фонарей светил лишь один, и то он болезненно моргал, явно решив отправиться в свою ламповую вальхаллу. Оставив несчастного позади, мужчина направился к своей сегодняшней цели. Темнота это неприятно, но что уж теперь поделаешь?

За что Семён был благодарен властям — так это за такие вот остановки. Они были построены по столичному проекту и имели на борту не только свое личное освещение, но неплохой кондиционер. Летом, в самую жару, это чудо техники превращалось в настоящий оазис, а зимой отогревало промерзших до костей пассажиров. Казалось бы, такое помещение становиться настоящей Меккой для лиц без определенного места жительства. Но данную проблему решили просто и изящно – кондиционер был на таймере. Жмакнув по сенсорному экрану, любой мог запустить аппарат на 15 минут. Что бы кондей работал и дальше, по звуковому сигналу нужно было нажать на кнопку еще раз. Уличным романтикам быстро надоело каждые 15 минут тыкать по кнопке, и они просто предпочли игнорировать подобные павильоны. Подвалы и теплотрассы были намного более знакомы, просты, надежны и уютны.

Остановка, к которой Сёма спешил сейчас — стала пятой в городе. Еще две достраивались и скоро уже должны были гостеприимно распахнуть двери навстречу страждущим. В планах города вообще было оснастить все конечные подобными чудо-сооружениями. Да и чем черт не шутит — может сподобятся поменять всё?

Подойдя ближе, мужчина довольно улыбнулся. Дождь уже разошелся не на шутку и невзрачный кубик, с длинным козырьком манил намокшего Семёна обещанием тепла и света. Нога стала постепенно отпускать, что тоже прибавляло настроения. Обогнув ряд лавочек, прикорнувших под поликарбонатным навесом, Сёма потянул пластиковую дверь и шагнул в темноту. Мужчина фыркнул и совсем по-собачьи отряхнулся, поправив ворот плаща. Холод октябрьской ночи уже пробрался под одежду и колючими лапками неприятно царапал кожу. Семён пошарил рукой справа от входа, щелкнул выключателем. Тихий, мерный гул светильника разлился по помещению.

Единственная лампа не соизволила зажечься сразу. Перед этим она несколько раз неуверенно моргнула и издала невнятный треск. Ее скудный свет потек по стенам остановки, отрезая помещение от темноты ночного города. Лампа горела тускло, но этого хватало, чтобы превратит плывущую за окнами тьму в непроглядный мрак. Зеленоватые электрические лучи робко выглядывали за окна павильона, не смея делать и шага наружу. Казалось, что Семён махом перенесся в открытый космос. Лишь фонари уличного освещения, горящие напротив остановки, не давали окончательно поверить в это.

Сзади едва слышно прищелкнула доводчиком дверь, отрезая человека от промозглой темноты. Словно по команде Сёма встряхнул головой и направился к небольшому сенсорному экрану. Более всего тот напоминал аппарат для оплаты услуг связи, вмонтированный в стену. Хотя нет, это и был он! Узкая щель купюроприёмника и чекового принтера обнаружилась рядом, варварски вмонтированная в светлую пластиковую панель стены. Похоже, что остановка прошла модернизацию. Ткнув в мягко светивший монитор, Семён выругался.

- Да ё-моё! Чтоб вас леший дрючил в лесу! — на экране вылез двадцатисекундный рекламный ролик какого-то онлайн-казино. — И здесь ты! Надеюсь, это одноразовая акция…

Недолгое ожидание, пара дополнительных регулировок и где-то наверху загудел внешний блок кондиционера. Семён бросил беглый взгляд на потолок и с удовольствием встал под быстро нагревающиеся струи воздуха, водопадом льющиеся из длинной и узкой решетки. Холодный ветерок стал теплым, а теплый обернулся почти обжигающим. Это были самые счастливые минуты за день, если не считать утра с любимой и обеда. Подставляя воздуху то лицо, то спину, мужчина искренне улыбался, наслаждаясь процессом. Вскорости он расстегнул плащ и просто уселся на одну из лавок внутри. Сёма откинул рукав и уставился на часы — старый отцовский “Луч”, доставшийся ему на прошлое день рождения. Еще с детства это была Мечта. Именно так, с большой буквы. Семён просто фанател от этих часов, втайне представляя, как когда-нибудь заполучит их в свои цепкие лапки. И вот, двадцать четыре года спустя, это сокровище оказалось на его запястье. Немного полировки, новый кожаный ремешок и маленькое чудо советской промышленности вновь греет душу. Прямо как в детстве!

Тонкие, желтовато-медные стрелки показывали 10:23. Семён подумал, что стоит позвонить жене и предупредить, что бы не ждала. Он уже потянулся к телефону, как глаз уловил снаружи нечто неправильное. Мужчина встал и приблизился к окну павильона. Невнятное чувство тревоги заставляло раз за разом оглядывать улицу напряженным взглядом. Что же изменилось? Сердце принялось разгонять свой бой. Но спустя секунду Семён сообразил, что его так обеспокоило — погас фонарь на противоположной стороне улицы. Всего-то и делов!

- Нервы ни к черту, - проворчал мужчина, а в следующую секунду вспыхнул и рассыпался искрами еще один светоносный агрегат. Сёма вздрогнул от неожиданности и заворчал себе под нос. – Да что там у них, напруга скачет, что ли?! Мать-перемать!!

За спиной противно заверещал таймер кондиционера. На этот раз Семён даже подскочил на месте, а затем нервным шагом направился к экрану. Отлично понимая глупость своих действий, он с силой вжал палец в сенсорную кнопку. Маленькие цифры в углу экрана пополнились еще 15 минутами тепла. Только после этого в голову пришла мысль – а стоило бы уже поубавить градус, а то так и зажариться недолго! Жаль умноголовые программисты такую функцию пока не предусмотрели. Поменять температуру можно было лишь раз в 15 минут. Ну ладно, если что — можно открыть дверь. Обернувшись, мужчина вновь глянул в окно. В ночной темноте погасли уже четыре фонаря.

- Чертовщина какая-то, - пробормотал Семён себе под нос. – Не может же рвануть сразу четыре лампы… Или может?

- Эй! – слабый, едва различимый женский оклик донесся от двери остановки. Голос был молодой, бархатисто-мягкий и… слегка грустный. Он задел какие-то струнки в душе Сёмы, и тому захотелось немедленно помочь окликнувшей его незнакомке. Просто сделать ей что-нибудь хорошее, лишь бы девушка так не грустила. Будто прочитав его мысли, голос позвал снова. – Эй! Помогите! Прошу, помогите, кто-нибудь!

В несколько шагов мужчина пересек помещение и уже ухватился за ручку входной двери, но замер. Что-то останавило Семёна, что-то было не в порядке. Он приблизил лицо к стеклу и вгляделся в ночь, стараясь разобрать кто его там зовет? Мертвенный свет погибающей лампы из-за спины больше мешал, чем помогал. С улицы на него смотрел зеленовато-бледный уставший призрак, подслеповато щурящийся в попытках рассмотреть мир по другую сторону. Сёма поежился от вида своего отражения.

- Помогите… - вновь прожурчала незнакомка затухающим голосом.

- Да какого черта! - он решительно толкнул дверь и в тот же момент понял, что девушка может лежать под ней! К счастью, створка легко распахнулась, и мужчина облегченно выдохнул. Неловко бы вышло, засвети Сёма несчастной по голове.

Павильонная лампа разогнала тьму, едва осветив пяточек радиусом в метр перед входом в остановку. Ночь затаилась, и только занудное гудение светильника, шум кондиционера за спиной, да влажный стук дождевых капель давили на нервы. Мужчина замер на пороге, не решаясь сделать последний шаг. Сердце вновь забухало, переполняясь тем самым чувством неадекватности, что застало его врасплох минутой ранее. Да и зовущей на помощь девушки нигде не было видно. Классика жанра, чтоб ее!

- Если б это был Баркер, то меня сейчас что-нибудь схватило и утащило куда подальше. Хрен с ним, я сделал все, что мог... - пробормотал мужчина и потянулся к медленно закрывающейся двери. Желание выйти на улицу странным образом сдулось. Ну ее, эту деваху. Слишком подозрительно все.

Не раз уже Семён читал в газетах о группах грабителей, заманивающих своих жертв подобным образом. Так чем он хуже? Выманят сейчас бедного мужика из остановки и... Хвать! Черная молния метнулась откуда-то сверху и вцепилась в рукав Сёминого плаща! Не успев даже испугаться, тот рванул руку на себя и шарахнулся прочь. На мгновение, по ладони скользнуло что-то холодное, мокрое и... обжигающе-болезненное! Противные мурашки пробежали по спине, а в животе все похолодело. Больше всего касание этого нечто напоминало резы от бумаги.

Плюхнувшись на пятую точку, Сёма с удивлением взглянул на пострадавшую ладонь. С наружной стороны кисти красовались пять тоненьких, ровных ранок. И это не были царапины — именно порезы и достаточно глубокие! Кровь выступала из них тонкими струйками стекая куда-то под намокший рукав.

- ДА КАКОГО ХУЯ?! - заверещал мужчина, враз растеряв свою взрослость. На последнем слове голос дал петуха, паника захлестнула с головой.

Судорожно дергая ногами, скользя по керамической плитке, Семён пополз прочь. Единственной его мыслью было — оказаться подальше от предательски-медленно закрывающейся двери. Он успел заметить нечто темное, улетевшее в глубину ночи с крыши павильона. Послышался удар, и чернота вскипела шипящими голосами:

- Тварь! Тварь! - негромко верещали из-за двери. - Не выйдет!

Возня в темноте все не прекращалась. Кто-то тоненько скулил, кто-то неразборчиво ругался... А Семён вжался в противоположную стену и дрожал. Наконец дверь прищелкнула, отрезав внутренности остановки от ужасов ночи. Даже голоса почти стихли. Но все же, невнятное, едва слышное шипение говорило перегретому от ужаса мозгу — все это происходит на самом деле! Несколько минут мужчина не смел оторвать взгляд от стеклянного окна, ожидая подвоха каждое мгновение. Казалось, еще чуть-чуть и чудовища снаружи вырвут с корнем хилый пластик и окажутся внутри. Они накинуться на бедного Сёму и иссекут его тело своими тоненькими коготками. Некстати в голове всплыла статья про одну из самых жестоких казней в древнем Китае - «Линчи». Еще ее называли - «смерть от тысячи порезов». Вспомнив несколько фотографий, Семён затрясся еще сильнее. Но прошла минута, затем вторая, пятая... Дверь так и осталась на своем месте. Шепотки с улицы пропали и пространство вновь заполнило гудение лампы, шум механического ветра и изматывающая барабанная дробь капель по обшивке.

Писк таймера впился в уши Сёмы словно раскаленные иглы под ногти. Мужчина в панике подскочил и заметался по павильону, пытаясь сообразить откуда исходит звук. Наконец поняв в чем дело, он бросился к экрану и ударился коленом обо что-то, аж зубы клацнули. В глазах потемнело от боли, а руки сами собой попытались нащупать проклятую кнопку. С третьей попытки у Семёна получилось продлить время и несчастный, поскуливая, упал задом на лавочку и ухватился за больное место.

Внезапная догадка резанула по сознанию и взгляд вновь уперся во входную дверь. Боль от удара была мгновенно забыта. Казалось, Семён даже разучился дышать. Но минута проходила за минутой, а никто так и не появился. Хотя нет, кое-что все же нарисовалось на горизонте! В окружающей павильон темноте, свет подслеповатых фар старого рейсового автобуса показался настоящим солнцем. Двумя солнцами, яркими, теплыми, дарящими уверенность и надежду! Перевалившись через далекий холм, старик-трудяга пополз к очередной своей остановке. Мужчина едва не расплакался от счастья.

Семён, радостно похромал к выходу, ухватившись за эту четырехколесную соломинку. На несколько секунд он даже забыл о чуди, поджидающей его в темноте, ибо выход из кошмара был слишком близок! Вот же он — нелепо покачивается на асфальтовых ямках, подруливая все ближе и ближе! Такой большой, теплый и уютный. Еще чуть-чуть и автобус увезет его обратно домой, в объятья к любимой жене. Свет фар старичка мазнул по остановке, Семён толкнул дверь и увидел ЭТО.

Три высокие женские фигуры, замершие под струями проливного дождя. Они нависали над четвертой, елозившей в луже у их ног. Темные, необычайно стройные, но не лишенные весьма привлекательных форм. И абсолютно обнаженные. По крайней мере, за те несколько мгновений, что тварей облизывал бледно-желтый свет, мужчина не смог разглядеть на них ни грамма одежды. Впрочем, и привычного женского тела он рассмотреть не смог. Монстры, казалось, были сотканы из самой ночи. Их тела, цвета бушующего океана, маслянисто поблескивали, а лица были скрыты такими же блестящими волосами. Миг и чудовища порскнули в стороны, пропадая из поля зрения. Быть может, Семёну и показалось, но двигались твари совсем не как люди. Их движения напоминали кошачьих, или змеинные — плавные, гибкие и текучие, словно вода.

Мужчина вновь застыл на пороге. Картина перед глазами вернула его к реальности. Вовсе не это он хотел увидеть. Как и водитель автобуса, в ужасе выжавший педаль акселератора до отказа. Движок пассажирского мастодонта заревел и машина, уже отвыкшая от скорости, радостно рванула прочь от проклятого места, громыхая трансмиссией, словно авоськой с бутылками.

- Стой! - в панике завопил Сёма.

- Стой! - донеслось откуда-то слева. Голос был женским и тут же заставил пробежать по спине стадо мурашей.

Замерев на секунду, мужчина медленно повернул голову на звук и увидел бегущую к остановке женщину. Издалека он не мог сказать наверняка ее возраст, но яркий, укороченный плащ, берет и высокие сапожки на каблуке намекали на молодость бегуньи. Большой прозрачный зонтик явно мешал ей, но бросить его означало промокнуть до нитки. Да и наверняка жалко, красивый он. Мурашки тут же сдали вахту холодному поту, и Семён заорал что было мочи:

- Прочь! Беги отсюда! Быстро!! Убивают!!

Да, ничего умнее он просто не придумал. Девушка сбилась с шагу, начала замедляться. Она как раз перепрыгнула одну из луж и забежала под мигающий фонарь, когда лампа в нем с хлопком разорвалась! Окружающее бегунью пространство моментально погрузилось во тьму. А в следующее мгновенье раздался коротки вскрик и вновь все вокруг поглотил звук дождя. Семёну показалось, или тот усилился еще больше?! Мужчина в ужасе отступил от портала в ад, который по ошибке назвался выходом. А секундой позже, наплевав на страх, ухватился за ручку и с силой захлопнул дверь. Доводчик недовольно заскрипел, но Сёме было плевать. Пройдя к экрану, он без сил опустился на скамейку и обхватил голову руками. Почему-то именно этот момент и добил его. Ну, хотя бы твари не лезли в павильон — и то хлеб. Сколько Семён так просидел, он не знал.

Очнулся от того, что шелест кондиционера, ставший уже привычным, прекратился. То ли звук таймера в этот раз не сработал, то ли Сёма его просто пропустил — не важно. Мужчина поднялся и, словно сомнамбула, подошел к светящемуся монитору. Потыкав по меню, он выбрал пункт, отвечающий за кондиционер, и тупо уставился на очередной рекламный ролик. Вот тот закончился, вот запустился вожделенный агрегат, вот кожи коснулись обжигающе-горячие струи. Глаза еще раз пробежались по заставке и уткнулись в слова «Пополнить мобильный».

- Твою же мать! - мужчина принялся лихорадочно шарить по своим карманам и довольно быстро вытащил свой телефон. Осталось только ввести пин-код... Черт! Не верно! Пальцы дрожат, не смотря на удушливую жару, царящую в павильоне. Еще раз. Пин-код! Не верно! Да чтоб вас всех! Ага! Мобильник мигнул и сменил заставку на своем экране на до боли знакомую. Какой же он был тупой — спасение все это время лежало во внутреннем кармане плаща!

Щелчок двери за спиной чуть не заставил выронить чудо-приборчик. Сёма затравлено оглянулся и увидел вошедшую на остановку девушку. Ту самую бегунью, что не успевала на ночной автобус. Значит она все-таки вырвалась из лап тварей! Боги, ура! Ярко-желтый плащ на плечах бедняжки был беспощадно истерзан. То там, то тут в прорехах торчали нитки от толстенного свитера грубой вязки. Похоже именно это ее и спасло — тонкие лезвия тех уродин не смогли с первого раза прорезать эту шерстяную броню. Девушка вырвалась и таки добежала до спасительной остановки! Берет пропал по дороге, впрочем, как и зонт. На правой ноге почему-то отсутствовал сапог, а толстые вязанные колготки превратились в абсолютное решето. По оголенным ногам струилась кровь. Не думая, Семён бросился к подруге по несчастью:

- Ты в порядке?! - мужчина сам поморщился от идиотизма заданного вопроса. - Где болит? Давай помогу.

Стоило прикоснуться к ее подрагивающему плечу, как чудом уцелевшая барышня рванулась и повалила Сёму навзничь. Неумолимые пальцы обхватили плечи мужчины, сжимая их словно домкраты. Короткое каре девушки растрепалось, но так и не укрыло бледного, перекошенного лица. В свете лампы оно так походило на лик утопленницы. Но не это пугало больше всего, а ее глаза. С потрескавшимися капиллярами, ничего невидящие и развернутые в разные стороны. Семён подавился своим криком и в ужасе замер, глядя на чудовище, словно кролик на удава. Одно из глазных яблок медленно выскользнуло из глазницы и шлепнулось прямо на щеку мужчины. Сёма смог разглядеть в пустой глазнице бурлящую, темную, маслянисто блестящую жидкость.

И он закричал... Нет, он завопил, заверещал, силясь сбросить с себя подлую тварь, но куда там! Ее перекошенный рот широко распахнулся и гадина впилась в его губы ледяным поцелуем. В воспаленном мозгу вспыхнули последние мысли:

«Оно нацепило кожу той дуры? Что?... Фу! Гадость! — рот Сёмы наполнил поток стылой безвкусной жидкости, — Чт... Вода? Вода?!»

Вода заполняла легкие.

Я уже очень долго иду сквозь ночь. Искорки мелькают слева, справа, сверху. Может, это отблеск далёких звёзд, и я иду во тьме по безвоздушному пространству, по какой-то твёрдой невидимой тропинке. А может это свет окон города, он отражается в витринах, остановках, лужах. Хотя с тех пор как я заблудился, я ни разу не видел ничего, связанного с городом. Иногда у меня путаются мысли, и я забываю, где я нахожусь. Но сейчас я хочу есть, и я знаю, что сейчас мне надо идти в круглосуточный магазин. И в этот раз я точно его найду. Иногда я записываю на руке, что нужно взять, но сейчас есть так хочется, что не хочу тратить время на рукомарание, и вот я иду, пытаясь найти какую-нибудь продуктовую палатку и не забыть то, что я уже не сильно-то и помню. Когда я поворачиваю к искрам, к огням, они не становятся ближе, они всё так же далеки, и вокруг меня всё та же тьма. Если мираж есть в пустынях, днём, когда всё отлично видно, то он должен быть и ночью, которая меняет цвета, скрывает формы, подменяет одни вещи другими.Но вот наконец один из огней стал приближаться. Я перехожу на бег, и вижу, как приближаются два одиноких фонаря, они освещают крышу небольшого киоска и площадку перед ним, два пятна света - как два спасательных круга. Обычный продуктовый киоск на трассе с вывеской "24". И что-то мерцает в окне, наверное телевизор. Кажется, я наконец смогу выйти снова к людям. Я подхожу ещё ближе, не веря своему счастью, и наконец вступаю в конус света, гляжу на освещённую ногу. Да, кажется, я добрался. Я снова здесь, и больше не потеряюсь в темноте. Первым делом — перекусить. Я осторожно приоткрываю дверь, робко оглядываюсь и вхожу.

— З-здравствуйте.

— Доброй ночи!

— Г-где п-п-посмотреть еду?

— Холодильник в конце зала, вон у той стены, чипсы на кассе.

— С-спасибо!

Чуть сгорбясь, тащусь в конец небольшого зальчика, заглядываю в морозилку. Ничего подходящего. Оглядываюсь на соседние шкафы, пытаюсь понять, что же нужно взять. Иногда я путаю времена, то есть сейчас я могу случайно купить то, что мне нужно было пять или десять лет назад, когда я ещё не потерялся. Нужно сосредоточиться. Шарю глазами по полкам, и, кажется, понимаю, что нужно. С пониманием приходит спокойствие, а с ним растёт уверенность. Постепенно выпрямляясь, иду снова к кассе.

— Всё-таки чипсы? С луком или с беконом?

— С-скажите, а я из окна в-в-видел у вас телевизор вроде мигал?

— Простите?

— Я говорю, телевизор я видел через ваше окно. А сейчас его не вижу. Спрятали?

— Здесь нет телевизора, здесь касса и торговый зал. Вы брать что-нибудь будете?

— То есть телевизора здесь нет. А что же тогда мерцало, когда я подходил?

— Молодой человек, я не знаю, что вы видели. Если вы не будете ничего брать…

— Подождите. Ничего страшного. Кажется, я знаю, что видел. Можете не поглаживать дробовик под прилавком. Он не поможет.

Теперь я точно знаю, почему смог сюда попасть, и улыбаюсь. Страх. Отсюда лились мерцающие лучи страха человека перед неизведанным. Перед одиночеством. Перед своими мыслями. Перед ночью. И перед темнотой. В которой я живу. И сейчас я наконец-то поем.

2022

Август в этом году выдался жарким. Температура днем спокойно могла достигать 30 градусов цельсия, а ночь почти никогда не приносила желаемого облегчения. Именно в такой жаркий вечер я сидел на веранде со своей гостьей. За окном мелькали зарницы и я надеялся, что в ближайшее время наконец-то начнется долгожданный дождь и принесет с собой прохладу.

«Наконец-то встретились! - я налил себе коньяка, а Марине Сергеевне вина. - очень рад Вас видеть! Все же почти 25 лет прошло с момента выпуска.»

Чокнувшись со своим бывшим классным руководителем я выпил. Коньяк приятным теплом разлился в моем желудке.

«Марина Сергеевна, вы ведь с нами с 5го и по 11 класс были. Второй мамой стали! Несмотря ни на что мы Вас очень любили. Правда? - я потер переносицу. - «Помните, как Вы вызвали наших с Лехой родителей в школу за то, что увидели как мы убили ту кошку?

Я до сих пор не могу понять, в чем была проблема. Кошка уличная, вся блохастая, в каких-то язвах. Леху за день до этого оцарапала. Вы же помните, что он потом на больничном сидел - нагноилось все и вскрывать пришлось. А от мамы я тогда получил по первое число. И все из-за какой-то уличной кошки. Да уж! А помните, как Толик за Юлькой ухаживал? Цветы ей дарил, портфель носил домой. В 8м вроде классе это было? А Светка распустила по всей школе слухи, что они спят уже. Тоже помню, какая буча поднялась. Юлька даже вены вскрывала.В итоге на учете у психиатра оказалась.», - я снова налил, чокнулся и выпил.

«А тот случай, когда Макс принес кассету с порнухой в школу? А Светка его сдала? И какое ей было дело до этого? Нам было по 15 лет, черт возьми! Будто они таким не баловались. Хотя вы же девочки, правда?», – я рассмеялся и закурил, - «Не возражаете? Ну хорошо. Все мы были глупыми детьми. Все ошибались».

Какое-то время я стоял и курил глядя на отблески далекой грозы.

«Кстати, Марина Сергеевна! Ладно Юлька дразнила, но почему именно Вы так любили говорить, что я не добьюсь ничего в этой жизни? За что вы не любили именно меня? Сколько раз Вы говорили, что я пойду по стопам своего отца и после школы попаду в тюрьму, а потом сопьюсь? Как видите, выгляжу я вполне прилично. Даже назло Вам поступил в институт после школы. Но… Признаться, Вы были правы — в местах не столь отдаленных я все же провел 5 лет. Черт меня тогда дернул погнаться за шальными деньгами и начать снабжать травой всех страждущих. «Трава не наркотик!» я ведь в это реально верил. Ну и однажды проснулся от того, что полиция уже стояла на пороге моего дома. И как итог — 5 лет жизни за казенный счет в Ульяновской области. Может Вы меня сглазили? А?» - я пьяно рассмеялся запрокинув голову.

«У меня ведь именно тогда у мамы начались проблемы со здоровьем. Сердце и нервы ни к черту стали. Приезжала ко мне на свиданки и только плакала. Я сидел, ел домашние харчи, а она сидела напротив и слезы вытирала. Навсегда запомню это. Хотя сиделось мне неплохо. В мужиках ходил, если Вам это интересно. Хотя денег из меня там сосали изрядно. Барыга же! Пару раз даже был бит. Видите это?» - я коснулся пальцем шрама над бровью, - «это вот привет оттуда».

«А потом… Да что потом? Потом освободился. И понял, что за прошедшие 5 лет я практически полностью вылетел из жизни. Вышел в новый мир! Что греха таить — запил даже на пару месяцев. Мамы не стало, пока я свой срок отбывал. Так что я приходил в пустую квартиру и пил. Благо на зоне я научился очень быстро в доверие к людям входить и местные алкаши всегда были рады зайти ко мне с бутылкой спиртного. Хорошо, что вовремя опомнился. Завязал с такими запоями. Но, как видите, позволяю себе иногда.», - я снова налил уже полстакана, выпил залпом и закурил. Долго я смотрел на нее в упор и наконец не выдержал.

«Ты же меня всю жизнь ненавидела, сука старая!, - я с размаху ударил по столу, - всю ебаную жизнь ты меня ненавидела! А я понял почему! Не сразу конечно, но на выпускном завуч, это жирное чмо, по пьяни проболталось, что я похож на твоего сына, который утонул. И который не убивал кошек, а был ебаным паинькой. Отличником! ОТЛИЧНИКОМ, СУКА!», - это я уже прокричал прямо в лицо наклонившись к ней. Я опустился на стул, снова налил и залпом выпил. Опустил лицо на руки и заплакал. Я плакал всхлипывая, по детски, размазывая пьяные слезы по лицу руками… Но все же смог взять себя в руки.

«Он ведь мог вырасти отличником! Окончить престижный ВУЗ и стать маминой отрадой до последних дней, но вот беда — свело ногу во время купания. И все надежды крахом. А я, как его антипод — кое-как окончил школу, умудрился поступить в педагогический, но на втором курсе уехал другую школу жизни осваивать. И кому я теперь нужен? Дальше ООО «Рога и копыта» путь мне заказан. Но это не страшно. Я надежд давно не питаю. Мне хватает моей работы — могилы я копаю от ритуального агентства. Вот на одних похоронах на старом кладбище и увидел твою могилу. Знаешь что самое забавное? Ты умерла ровно в тот день, когда я освободился. Соблазн высказать тебе в лицо был слишком велик. И две бутылки водки, палка колбасы и батон хлеба в качестве подарка сторожу кладбища сделали свое дело. Надо сказать, что одному копать тяжелее, чем втроем. Да и лопаты у них тяжелые, но как видишь, я справился. И вот ты тут. И я наконец-то могу тебе все рассказать.»

На меня смотрел давно истлевший труп пустыми глазницами. Он будто скалился улыбаясь, мол, смотри! Как я тебя допекла, раз ты пришел ко мне после смерти! Я не выдержал — с размаху ударил ногой в высохшее лицо. Голова с сухим треском отвалилась и покатилась по полу. Рассмеявшись, я начал ее пинать по всей веранде под раскаты грома и звуки начинающегося дождя...