Андрей присвистнул – дыра. Опустился на лавку, ещё раз огляделся и указал Сане на табличку с названием остановки:
– Гусь говорил, – не удивился тот, сел рядом. – Прикинь, у них герб какой?
– Жопа, а из неё водичка течёт! – заржал Саня.
– Стыдно за тебя… Выпускной класс, блин…
Автобус закрыл дверь, через секунду открыл, водитель выругался, и выскочила Аня.
– Анька, тоже уснула? – поинтересовался Саня.
Аня выглядела усталой: голова вниз, иссутулилась чего-то вся. Пальцы тонкие теребили ярко-розовые творческие волосы.
– Милые носки, – вяло кивнула она Андрею. На жёлтых носках фиолетовый котик показывал факи.
– Дурацкие, – посмотрел туда же Саня. – Яркие, ни к чему. И мему сто лет в обед.
– Дурацкие, – согласилась Аня. – Но милые.
– Ми-и-илые! – передразнил Саня. После с интересом взглянул на Андрея, и бровями так: вверх-вниз, вверх-вниз, тыц-тыц. Андрей тут же решил, что ноги его больше не будет в обычном, невыпендрёжном носке.
Их прервала незнакомая женщина, она вышла из магазина и заорала:
– Так, детдом из Москвы – вы? Кто здесь Пе́гусов?
Гусь-из-Москвы-вы тут же подскочил к ней, сунул какие-то бумаги.
– Ага, – сказала женщина. Потом снова закричала:
– Си́роты, подходьте сюда!
Подростки недовольно заворчали, но подошли. Привычка слушаться властных женщин так въелась – не вышибешь.
– У нас не принято… – начал было Гусь и замолчал. Тоже, видимо, опасался властных женщин.
Казалось, будто гравитация действовала на неё сильнее, чем на других: щёки и складки возле глаз сползали вниз, как у бассета, кольца подбородков прятали шею, массивная грудь тянулась к пупку. Коренастая, невысокая, она была похожа на комичного, но вредного гнома. С длинным и худым Гусём они составляли забавную парочку.
– Гимли и Леголас, слышь, – шепнул Саня.
Андрей прыснул, даже Аня улыбнулась.
– Вы не ржите там, интернат, а слушайте. Пойдёте по дороге, – она показала за шлагбаум, – мимо тех домов, – показала на пятиэтажки, – от них направо, там канатка, отвезёт вас в гору. На горе – всё: парк, эко-тропы эти, кафе, дендрарий, смотровая площадка. Сильно только не разбредайтесь, можете потеряться. А могут и наши ребята накостылять, с них станется. Столичных здесь у нас того, не очень. Вместе держитесь.
– Давайте лучше в автобусе посидим! – задорно выкрикнул кто-то из толпы.
– Пожалеете! Тут не Москва, но многие почку дьяволу продадут, чтобы на наши красоты посмотреть!
Женщина засмеялась собственной шутке, щёки и складки на шее затряслись, грудь задёргалась. Никому не было смешно, а в этом «пожалеете» Андрею даже послышалась угроза.
– Всё! – закончила гномиха.
Сквозь класс она прошла к интернатскому ПАЗику, вперевалочку, кряхтя, влезла на высокие ступеньки, села возле водителя. Тот закивал, завёл двигатель, и автобус уехал по шоссе.
– Куда это они? – спросил Саня.
– Наверное, автобус отгоняют, чтобы никому не мешал.
Андрей огляделся – кроме их класса, никого.
– А это кто была? – спросил.
– Не знаю, – Гусь задвигал узкими плечами. – Глава чего-то тут, то ли парка, то ли всего посёлка… Ладно, пойдёмте, пока погода хорошая.
Весёлой кучкой класс двинулся к шлагбауму.
Аня вдруг поймала пальцы Андрея, посмотрела в глаза:
– Без меня не уходите, я сейчас.
Отошла к туалету и заперлась там.
Пацаны встали как вкопанные. Андрей с удивлением рассматривал пальцы, до которых дотронулась Аня. Саня снова делал бровями «дыг-дыг» и «тыц-тыц».
– Клеится к тебе, слышь, – резюмировал он.
– Да брось… Из-за носков, что ль?
– Дурак? Дались ей твои носки дурацкие. Тут что-то другое… Ты за ней с сентября собачкой ходил – не замечала. Типа, я новенькая, осмотрюсь пока, найду получше, ля-ля-тополя. И тут вдруг, – бац, – замечает! Странно это мне.
– Фу, завидно, скажешь… Чего она там, застряла?
Последние спины одноклассников скрылись за поворотом дороги, класс ушёл вперёд.
Аня наконец вышла. Саня фыркнул:
– Ну-у, засиделась. Руки хоть помыла?
– Спасибо, пошли, – это она Андрею, Сане игнор.
Поднялись на холм, от шлагбаума метров сто. Перед поворотом Андрей оглянулся – сверху хороший обзор на остановку и площадку. Какой-то мужик закрывал шлагбаум на замок. Из каморки кассы вышла женщина, стала запирать дверь. Продавщица из магазина возилась со своим замком. Ни посетителей, ни машин, никого. Стало не по себе.
На дороге тоже никого. Впереди замаячили пятиэтажки, будто вымершие.
– А чего ты хотел, – подхватил Саня, – тут же не сезон. Туристов нету. Сам посуди, дендрарий, да? Какой в ноябре дендрарий? Смысл разглядывать голые деревья?
Андрей посмотрел наверх, на одиноко болтавшиеся жёлтые листочки. Пнул ворох на дороге.
– Немного всё-таки осталось, листьев…
– На фиг нас Гусь в эту дыру завёз? Получше ничего на каникулы не нашёл? Небось сказали, что детдому бесплатно, он и повёлся. А бюджет себе…
– Он из-за меня… – полушёпотом прервала Аня.
– Я ему подсказала это место. Тут красиво, и ехать недалеко.
– Была здесь. Были. С прошлым классом.
– Это от которых ты к нам сбежала?
– Саня, блин, фильтруй базар! – не вытерпел Андрей.
– Да чё такого сказал? Чё ты затыкаешь-то?
Под Санины причитания они поднялись на ровное место, где высились пятиэтажки. На подоконниках растения, на окнах занавески, на балконах привычный хлам, но чьё это, кому? Никого нет. Все будто спрятались за шторами и наблюдают.
Когда-то здесь был асфальт, вон его серые остатки. Лепились друг к другу заброшенные гаражи, когда-то у них были ворота и крыши. Когда-то в них стояли автомобили – теперь только вечный бурьян внутри и три буквы снаружи. На первом этаже дома – магазин. Так и написано: «Магазин», большими, обветшалыми буквами. Буквы есть, а магазина нет. Когда-то…
– Э, народ! – неожиданно окликнул хрипатый голос.
Из остатков гаража вылезли трое невзрачных подростков, в одинаковых спортивных костюмах. Подошли развязной, одной на всех, походкой.
Андрей и Саня напряглись. Предупреждали же про этих «наших ребят», и про не разбредаться говорили. Вот и получили.
Местные полукругом обступили троицу.
– Здоро́во! Туристы, да? И как вам здесь?
– Нормально… – Андрей пожал плечами.
– Нормально, – передразнил большеносый. – Да у нас офигенно! Смотрите, как на канатке подниметесь – не пропустите смотровую площадку. Вид на озеро – сумасшедший! Дендрарий я лично не особо понимаю…
– Ага, я тоже, – покивал Саня. Он расслабился: угрозы от местных не чувствовалось.
Большеносый кивнул, продолжил:
– Это да, на любителя. Девчонкам заходит обычно.
В пятиэтажке громко распахнулось окно на втором, из него наполовину вылезла женщина в халате, крикнула:
– Серёжа, отойди, не мешай ребятам! Им идти надо!
И ещё махнула в сторону, куда идти. Потом изобразила руками косой крест и ещё раз показала направление.
– Блин, вы из детдома, что ль? – догадался носатый Серёжа и отвёл глаза. Его дружки тоже засмущались, парням как-будто стало стыдно.
– Ну да, что? – Саша пожал плечами.
Носатый Серёжа отступил на шаг, как от заразных.
– Да ничё, блин! – произнёс он неожиданно резко. Дальше продолжил, подначивая сам себя, распаляясь всё больше:
– Нахрен вы припёрлись?! Сами виноваты! Думаете, жалеть вас должны, раз родичей нет? Вы ж лучше нашего живёте в Москве своей петушиной, рожи отожрали на государственных харчах! Ещё и квартиры вам дадут, да? Ждёте квартирки? Тоже за наш счёт, по сути. Чёт нам с пацанами ничего не дают, блин, барахтаемся тут в говне, копейку зубами вырывать надо…
– Пусть их, Грек! – пробормотал его товарищ, положил руку ему на плечо. Серёжа злобно зыркнул, скинул руку, сплюнул.
– Валите, валите! Но попомните – никто вам ничё не должен, это вы всем должны, на вас столько лет деньги тратили. Может, и оплатить должок придётся, – он подмигнул и не спеша отошёл с дороги, пацаны за ним.
Троица ускорила шаг, оставшиеся дома быстро проскочили. На безопасном расстоянии Андрей спросил:
– Вы что-нибудь поняли? Что это было?
Аня сказала вслух то, что крутилось в голове у каждого:
После молча, с подпорченным настроением, пошли по дороге, вымощенной жёлтыми листьями.
Зря придурки напомнили про квартиры, теперь у Андрея не получалось выкинуть свою из головы. Когда живёшь кучно в тесном коллективе, своё жильё – мечта. Пусть не квартира, хотя бы комната, но своя. Обязательно с дверью, с замком. Захотел – открыл, захотел – валите все. Хоть кто стучись, хоть Папа Римский – пошёл ты, Папа, жди за дверью. В фантазиях Андрей уже въехал в своё жильё, на дверь закрылся и наружу только за едой, туда-обратно, перебежками…
Приятные мысли прервала Аня:
– Смотрите, – она показала на заброшенное здание, что темнело чуть в стороне. Окна выбиты, дверей нет, крыша частично обвалилась. Подошли поближе. Табличка «Биологический институт» возле дверного проёма. Заглянули внутрь. В коридоре бывшего института гнили столы и стулья. В углу стояли мётлы, штук десять.
– Был институт, а теперь тут хранятся мётлы, – грустно сказал Андрей. – Здесь всё так. Всё какое-то, не знаю, бывшее…
– Нищета и собаки, – шутнул Саня. – Только без собак.
– Интересно, чем вообще местные живут? Вот сезон закончился, туристов нет, и что? До города три часа ехать, и что, ездят?
– Выгрызают копейки друг у друга, – напомнил с усмешкой Саня.
– Знаете, – неожиданно начала Аня, – в прошлом детдоме рассказывали страшилку. Класс тоже поехал на экскурсию, обычную, ну… Поехали и поехали, ничего. Только никто назад не вернулся. А класс тоже детдомовский был… И…
Андрей и Саня переглянулись.
– И что? – поинтересовался Андрей, когда пауза затянулась.
– Класс твой уехал, пропал, дальше чего? – расспрашивал Саня
– Мой? Почему ты думаешь, что мой? – Аня взволновано заглянула Сане в глаза.
– Из истории твоей, ну? Куда делись? Нашли их?
– Да ну, брехня. Двадцать человек исчезло, и пофиг всем?
– Не нужны такие никому, ни родителям, ни государству… Чтобы проблем не было, оформили, будто кого-то перевели, а кто-то сбежал… И дальше молчали…
Она вдруг остановилась, вытянулась и высоким голосом продекламировала:
Сдобным, жёлтым червяком,
Полз по кошке майонез.
Кошка сдохла, хвост облез –
Не болтают о таком…
Саня прыснул, Аня тут же замолчала. Андрей толкнул друга локтем в бок.
– Твои, что ль? – спросил он Аню.
– Я тоже в стихи умею, – веселился Саня, – И днём и ночью Гусь учёный всё ходит…
– Саня, блин, достал! – за друга стало стыдно. – Давно ты пишешь? – спросил Аню.
– С детства. У меня мама поэт. И музыкант. Была…
Андрей уставился на Аню. Та наматывала розовые волосы на палец, распускала пружину, снова наматывала. Остекленевший взгляд вперёд, но на самом деле назад и внутрь, в прошлое.
– Она была очень талантливая. Всё время писала… Бухала, правда, тоже всё время. Поставит нам с сестрой макароны варить, и в отключку. Они час варились, и два, и три. А мы потом ели эту подгоревшую макароновую медузу…
– Очень вкусно было… Сейчас бы хоть разок попробовать…
Аня смотрела вперёд, Андрей на неё. Он понимал, что всё это неправда – мать, сестра, медуза. Он два месяца потратил, чтобы узнать больше о новенькой, следил, расспрашивал, добрался до личного дела. Там всё просто: с трёх лет по детдомам, в графе родители прочерк, в графе родственники прочерк. Не знала она мать, не было сестры, не знала ничего о своём прошлом, и не могла знать. Аня врала, и врала бездумно, отчаянно, будто завтра и жить не надо.
Эта мысль затормозила Андрея, удивила. Он подхватил Саню за локоть:
– Мы сейчас, за куст только зайдём, а то потом вдруг негде…
– Да, – и шёпотом, – пошли.
Аня смущённо отвернулась, смотрела на гору. Парни за кустом делали дело, Андрей шептал:
– Она сегодня странная. Кажется, задумала что-то, ну… Может с собой что-то сделать, понимаешь?
– Ты присмотрись: нервная, дёрганная. Обычно другая. Байка эта странная, к чему? Стихи вдруг какие-то непонятные, про смерть.
– Неважно. Врёт как не в себя. С нами ходит везде, с чего бы?
– Неважно. Отстали вон с ней, последние идём. Вдруг она решила с горы спрыгнуть? Или с этого, как его…
– Да, с подъёмника. Соскользнёт вниз, и хана.
– Ты и так весь день её присматриваешь. И да, она точно свихнулась.
– Только сумасшедшая будет хвалить твои дурацкие носки.
Возле канатной дороги встретили пару одноклассников, остальные уже поднимались вверх.
Подъёмник, как и всё вокруг, удручал. Под солнцем навес, под навесом огромное крутилось колесо, скрипело, двигало трёхместные, крашеные лет двадцать назад, лавки. Те спускались, прикреплённые к металлическому канату гнутой штангой, качались, разворачивались на колесе и поднимались обратно. Валялась одноколёсная тележка, наполовину съеденная ржавчиной, наполовину тенью.
На засаленной раскладушке полулежал пьяный старик со слезящимися красными глазами. Видимо, контролёр. Он привстал, махнул рукой, мол, садитесь – справитесь, сам же глотнул из бутылки. После бухнулся на раскладушку, задел коленом столик, облился запивкой, принялся вытираться рукавами, сделался ещё более жалким и старым.
Андрей, Аня, Саня – троица встала на линию посадки, сзади их легонько в колени подтолкнула лавка. Сели, пристегнулись, оторвались от земли. Аня посередине, мало ли, вдруг держать придётся.
Через пару минут Андрей обернулся. Возле маленького навеса стоял маленький, пьяненький старичок. Он качался, будто лавка на канатке, левой рукой держался за опору, правой крестил их в спину какой-то усталой спиралью. Андрей вздрогнул и решил больше не оглядываться.
Канатка уходила вдаль, вверх, на гору, в синее небо и белые облака. Снизу шевелился осенний лес. Падали листья. Тихо. Светило солнце. Зудели уставшие от подъёма мышцы. Нога касалась Аниной ноги. Было хорошо.
– О, гля, внизу чей-то тапок, вон, вон желтеет, – Саня показал, до тапка было метров пятнадцать.
– С лета ещё, наверное. Ногами бол…
Андрея прервал хлопок, эхом раскатившийся над лесом.
– Ого, – удивился Саня, – салют что ль? Встречают, как почётных…
Раздался второй хлопок, за ним третий. Прислушались, ждали ещё. Тихо. Аня напряглась, свою нервозность она передавала Андрею через одеревеневшую ногу.
– Стреляют? – робко спросил Андрей.
– Да чё ты? – Саня улыбался. – Там парк наверху, аттракционы какие-нибудь…
Его слова утонули в том же гулком шуме, уже ближе, отчётливей.
– Ну, может и стреляют. Охотники. Странно, конечно, но народ тут дикий…
– Анька, не дрейфь, чего бледная такая?
– …Меня убьёт непойманная птица, – вдруг продекламировала Аня своим особенным высоким голосом для стихов. – Меня убьёт отравленность грибов. Меня убьёт желание напиться…
– …Плохой воды среди болотных мхов…
Аня заголосила стихи дальше, как молитву, без выражения. Стеклянный взгляд уставила в небо.
– Анька, ты только, блин, не прыгай, психованная!
– Аня! – Андрей развернулся к ней, затряс за плечи. – Ты просто испугалась, но ничего страшного. Смотри! Смотри, вон мужчина возвращается. Мимо нас поедет, спросим у него, что за шум, где там кто стреляет… Сейчас…
Саня стал вглядываться в человека, который спускался на канатке им навстречу.
– На Гуся похож. Худой, в пальто… Эй! Э-э-эй! Тут Аньке хреново!
– …Уютно, мягко лягу под сосною, в глазах запляшут мухи, мохи, мхи… – почти завывала та с надрывом.
– А-а-а-а-а! Ты видишь? Саня, ты видишь?
– …Свернувшись зверем, я тихонечко провою…
Стреляли наверху, стало слышно отчётливо. Стреляли по-настоящему.
Показалась следующая за Гусём лавка, на ней сидели двое школьников, положив головы друг другу на плечо, будто устали.
– Может, уснули? – без всякой надежды, хватаясь за соломинку тускло спросил Андрей.
– Дурак – уснули? Какой, блин, уснули – на куртках кровь! Там стреляют в упор наших, блин!
– Да кому это надо? Не может такого…
– Андрюха, соберись! Видишь? Видишь?! Посмотри! Может быть!
За лавкой с парой одноклассников спускалась другая, с такой же уснувшей тройкой. За ней, вдалеке – ещё. Андрей не хотел смотреть. Мозг застыл и толком не работал. Он глядел вниз, думал, что может, и не так высоко здесь, этажей пять или чуть больше. В траве замелькала оранжевая куртка Катюхи Самохиной. Андрей показал Сане:
– Катюха прыгнула, смотри…
Тело в траве не шевелилось.
Снова выстрелы, уже почти над головой. Бах. Бах!
– Саня, посмотри телефон, сеть есть?
– Вот и у меня. Лес вокруг…
– Блин, блин, блин... – заметался Саня. – Надо слезать как-то… Может, верёвку из одежды вниз…
На лавке впереди них стоял кто-то, держался за штангу одной рукой. Издалека почти не разобрать кто, но вроде Серёга Птицын. Его лавка приближалась к опорному столбу.
– За столб цепляться хочет, – понял Саня.
– Толстый столб, не ухватить…
Серёга оттолкнулся от лавки, но та сильно качнулась назад, не дав опоры ногам. Серёга с криком полетел, со столбом он встретился уже почти в самом низу, ударился головой, вывернулся, сложился ногами кверху. Больше не кричал. Зато его соседка по лавке, скорее всего это Ленка Шагова, кто ещё, визжала без перерыва. Она заехала на гору, её лавка скрылась из виду.
Визг прекратился. Андрей почувствовал, как приподнялись волосы на руках. Услышал:
Это Саня, смелый Саня, встал на лавку и, обхватив ногами штангу, полез наверх, к канату.
– Чего творишь?! – крикнул ему Андрей.
Саня уже держался за канат.
– Хер вам! – повторил он. – Я на столб перелезу!
– Куда? Там ролики, там механизм!
– Можно ухватить дальше, за после них, можно зацепиться!
Лавка поравнялась с опорой. Он бросился, схватил железку за механизмом, лавка отъехала, опора ног пропала, Саня повис и закричал. Пальцами он держался за железку, но предплечья его упёрлись в ролики, ползущий канат срывал с них кожу, Саня, ловкий Саня, он всё кричал, одна рука проскочила между роликами, захрустела, он разжал кисти, но не упал, а всё висел на застрявшей, жёванной руке и кричал, кричал. Лавка дёрнулась, остановилась, вся канатка встала. Но борьба не равна – рука против механизма, кость против металла. Ролики пропустили остатки руки между собой, Саня, борец Саня, полетел вниз.
Андрей отвернулся. Во рту образовалась гадость и сухость, будто горчичник пожевал. Мелькнула мысль: может, тоже туда, за другом? Чего тянуть? Он и раньше знал, что умрёт, ну, знал и знал. Теперь он это понял отчётливо.
Аня сидела – зажмурившись, закрыв ладонями уши, свернувшись в беззащитный клубок. Аня.
Лавка поднималась последние метры. Ещё немного.
Показались направленные на них стволы ружей. Андрей узнал стреляющих – мужик со шлагбаумом и женщина-кассир. Андрей прилепился к Ане, наклонился над ней, хоть немного прикрыв собой. Сжался, отвернулся. Выстрелов не было. Посмотрел – мужчина и женщина опустили стволы. Мужчина сказал:
– Приехали, конечная. Вылазьте.
Их стащили с лавки, их толкнули, поволокли за шиворот, как зверят. Шевелился парк, молчали аттракционы, возле колеса их ПАЗика лицом вниз лежал шофёр. Не смотреть. Взгляд вниз. Вялые ноги, мокрые джинсы, на кроссовках грязь земли и кровь ребят…
Их подвели к крыльцу старого деревянного сруба. Им открыли дверь. За дверью крохотная комната: стол, монитор, бумаги, стулья. В углу икона, по стенам грамоты: «Биологический институт. Лучший отдел 1989», «Биотехнологическое рацпредложение», имя, дата, не разобрать. Над столом герб с надписью «Посёлок Задний ручей». На гербе синяя полоса и какая-то мышь – всего-то.
Из-за стола смотрела на Андрея женщина-гном. Женщина – начальник чего-то тут. Она вдруг засмеялась:
– Ну и рожи у вас, си́роты!
Задрожала обвисшая кожа, длинная грудь зашевелилась, как животное в мешке.
– Анька, чего, не стой! Паренёк, закрой дверь, нам с вами лишние не нужны!
Андрей послушно потянул на себя створку. Двое и начальница остались одни в комнате. На крыльце, с другой стороны двери, осталась пара с ружьями, на всякий, мало ли. Они недолго постояли, послушали доносящийся до них уверенный женский бас, прерываемый иногда подростковыми выкриками. Да нормально всё, чего ждать. Нормально.
Люди с ружьями ушли по своим делам и крыльцо опустело.
Обычное крыльцо, простое, пустое. Тетива небольшой лестницы справа подгнила, ступени чуть косые поэтому. Доски пола почернели от влаги, в щели забилась грязь. Перила крыльца заурядные, без излишеств. Стоят ровно, но лучше не рисковать облокачиваться на них. На паре столбов крыша. Столбы тоже не украшены, никакой, например, резьбы, завитушек всяких. Иногда такие столбы красят, но не в этот раз. Желтоватый хвойный брус сто на сто, весь в трещинах, вот и всё. Крыша крыльца сверху металлическая, если дождь по такой зарядит – загремит. Снизу отделана вагонкой. Дверь массивная, закрыта плотно. За дверью разговаривают, эмоционально, что-то важное, наверное. Между дверью и крышей паутина. Подрагивает при малейшем ветерке. В паутине высушенная летняя муха, отлетала. Прошло пятнадцать минут ожидания.
Вот на крыльцо поднялась сухая, сутулая баба в пальто, без стука распахнула дверь. Андрей и Аня обернулись в проём. Бледный Андрей, зарёванная Аня.
– Маш, погоди! – подняла руку женщина-начальница. – Хотя не, не годи, мы тут всё. Да? Поняли? Андрюша, ты понял? Не зыркай так, не зыркай! Жить будешь, жильё какое-никакое получишь, если нормально отработаешь. Понятно, ты на всём готовеньком привык, к работам не приучен. Вы как чайки: дай только, дай! Анька вон справилась, и ты справишься. А ты не реви, дура! О сестре подумай. Побесишься и перебесишься, и будешь дальше жить, чего. Нормально же всё. И про ментов понял, Андрюш? Бесполезно. Они с ваших квартир кормятся, самого же и того. Всё! Идите, вон, на смотровую площадку пока, не зря ж поднимались. Маш, а ты пол протри, да? Глянь – кровякой натоптали. В следующий раз скажу Синичкиным, пусть в бошки не стреляют. Будем пробовать глаза брать, не только почки. Ножом же можно, не знаю, всё чище, чего кровить почём зря. Вон тряпка в углу.
Баба наклонилась к комку тряпки, похожей на серые кишки. Андрей и Аня вышли.
Вид со смотровой был потрясающий, будто мир заново родился. Яркое солнце. В белом, кучерявом облаке давно закончилась рассветная дискотека. С горы стекал тот самый ручей, впадал в большое озеро. По озеру мчался катер в тумане блестящих капель.
…Впереди искрится водная гладь,
Позади дымится водная пыль…
