Главное белое пятно во всем этом диком приключении начало стремительно заполняться цветом. Он вспомнил, как отправился с маминой карточкой в супермаркет, вспомнил, как предвкушение скорой добавки было немилосердно осквернено резким пиканьем терминала, оповещающим и Колю, и всю очередь, что на карте недостаточно средств.
Последовали препирательства с кассиршей, уговоры и угрозы, обещания «занести позже», злорадные и полные недовольства рожи, напирающие сзади. Что-то разбилось... потом еще что-то... Охранник, торопливо лавирующий меж овощных прилавков...
Терминал врал! Не могли деньги закончиться. Туда постоянно капала пенсия, а потом капали и «похоронные» от маминых бывших коллег и друзей. Не мог же он за несколько дней...
Сейчас, стоя посреди улицы, Коля задохнулся и прикрыл рукой глаза. Главное постоянно было рядом, на виду, но он в пьяном угаре словно не сознавал его или, скорее, бессознательно избегал, воспринимая происходящее каким-то, пусть и нелепым, но... праздником.
«Дед, ты бы хоть в сторону отошел качаться!», – послышался раздраженный голос, за которым последовал тычок в спину.
Коля не сразу понял, что пытающийся его обрулить мужик с коляской обратился к нему. Вот тебе, Николай Святославович, новый статус в твои тридцать семь... Дед!
Втянув голову в плечи, он перешел дорогу и углубился в подворотни, где вероятность столкновения с окружающим миром была не столь велика, как на центральных улицах.
Мамину смерть он почти не помнил. Помнил только назойливый и слабый призыв, доносящийся из ее комнаты: «Линда! Линда!».
Колька тогда выпивал с кем-то на кухне и смутно радовался, что зовет она не его, Колю, и ему не придется прерывать застолье, чтобы вынести за ней ведро или дать лекарства, или озаботиться, чем ее накормить.
А потом была череда дней, которые проспиртованный Колин мозг воспринял уже настоящим праздником. Какие-то люди постоянно приходили с выпивкой. Наливали, похлопывали по плечу, украдкой совали деньги. Правда, не обошлось и без неприятностей в лице соседки тёти Милы, которая имела идиотскую привычку вламываться без стука (у нее имелся дубликат ключа). Она шныряла по комнатам, гремела дверцами шкафов, орала, требуя выдать мамину карту. Дескать, добрые люди по незнанию скидывали на нее деньги на похороны, и теперь пришло время употребить их по назначению.
Коля, полный стыда за соседкино бескультурье, сердечно извинялся перед собутыльниками и мысленно хвалил себя, что хорошо припрятал карту. А после.... ну, употребил ее по назначению. Как и на что хоронили мать, задуматься ему так и не довелось, потому что начались приключения с супермаркетом, обезьянником, лезущими из стен чертями и капельницей с гемодезом.
Влажный февральский ветер морозил одутловатое лицо, резал воспаленные глаза. Коля добрался до своего дома и, утомившись, присел на лавку во дворе. Все, что ему было недоступно прочувствовать по причине беспробудного пьянства, навалилось сейчас – одной мощной, ледяной волной.
Сейчас он слышал мамин зов словно бы чужими ушами. И было это вовсе не назойливое требование внимания, а мольба о помощи. Слышал и заполошное цоканье коготков по линолеуму из кухни до маминой закрытой двери и обратно. Шавка и рада была бы помочь, но не могла даже попасть в комнату.
И только здесь, на обледеневшей скамейке, Коля вдруг озадачился. А с чего это в час своей смерти мать призывала блоховоза, а не его, сына? И тут же сам себе отвечал, сотрясаясь в горьких и сухих рыданиях: «Потому что надежды даже на собачью помощь было куда больше, чем на сыновнюю».
Но не успел он, как следует, проникнуться скорбью и самобичеванием, как его посетила новая страшная мысль. Проклятая псина все это время была заперта в квартире! Вода? Еда? Что, если успела околеть?!
Он поднялся и торопливо зашаркал к подъезду.
Пока выуживал связку ключей, провалившуюся в подол пальто, он машинально водил глазами по прибитой рядом с дверью доске объявлений.
«Ремонт компьютеров на дому»
«Сниму комнату\квартиру в вашем доме. Не агентство!»
«Услуги сантехника. Дёшево»
«Помощь зависимым. Реабилитация, заработок, проживание»
Невольно задумавшись о хлебе насущном, Коля оторвал корешки с телефонами от «сниму комнату» и «помощи зависимым». На материнскую пенсию больше рассчитывать не приходилось....
Не успел он зайти домой, как в дверь настойчиво застучали.
Он отворил и с удивлением проследил, как в квартиру забежала целая и невредимая Линда. Процокала, как заведено, по всем комнатам и улеглась на свое место - свернутое одеяло под обувной полкой.
- Где тебя черти носили, алкаш?!
- В дурку загремел, - ошалело ответил Коля зверюге, на секунду уверившись, что это она с ним заговорила.
- Свинья ты! Даже на девять дней не соизволил явиться!
Он почувствовал болезненный тычок и, потеряв равновесие, пошатнулся, цепляясь за развешенные на крючках куртки.
Тётя Мила маршевым шагом протопала в прихожую и остановилась по центру, принюхиваясь и похлопывая по ладони собачьей миской.
- Пропился? – поинтересовалась она, не учуяв запаха спирта.
Коля выровнялся и виновато кивнул.
- Про собаку даже и не вспомнил! - гневно прошипела она и тут же с оскорбительным презрением добавила, - Впрочем, что с тебя взять? Ты и про мать не вспомнил. Хорошо, что у меня есть ключи, а то бы...
Она умолкла, сверля его ненавидящим взглядом, потом спросила:
Женщина сморщилась, словно попробовала на вкус что-то гадкое, потом сунула ему в трясущиеся руки миску и шагнула к выходу.
- Я ей кашу на два дня приготовила. В холодильнике. И на этом умываю руки.
- Спа-сибо, - заикаясь, промямлил Коля, пытаясь скорчить благодарную мину.
Запасные ключи были демонстративно повешены на гвоздик, дверь за соседкой закрылась. Коля постоял некоторое время, вслушиваясь в непривычную тишину в квартире, потом, не разуваясь, прошел в свою комнату и ничком повалился на диван.
Проснулся он уже поздним вечером. В квартире было тихо и темно. Хотелось жрать. Он скинул, наконец, ботинки и вонючие тряпки, в которых гваздался по присутственным местам, в одних трусах добрел до холодильника и распахнул его.
Тот был пуст, если не считать кастрюльки с собачьей жратвой. Он приоткрыл крышку и понюхал. Пахло вкусно! Перловкой, мясом и маслом!
Сидя на кухне и жадно чавкая, он кидал виноватые взгляды на сидящую рядом Линду. Из-за густой чёлки глаз её было не видно, но Коле всё равно мерещился на собачьей морде молчаливый упрёк.
- Не ссы, Шурка, я о тебе позабочусь! – ободряюще пробормотал он с набитым ртом и нехотя кинул ей выловленный из каши кусочек каких-то мясных обрезей.
Та поймала его на лету и нетерпеливо переступила передними лапками, ожидая добавки.
Линда, на самом деле, была не маминой, а Колькиной собакой. Да и не Линда она была вовсе, а Шурка-Обти́рщица. Пока Колька ещё числился разнорабочим в трамвайном депо, Шурка была местной достопримечательностью. Такой грязной и жалкой, что с ней не желали хороводиться даже бродячие псы. Вечно в мазуте, со скатанной и кишащей блохами шкурой, почти слепая из-за слипшейся и увешанной репейниками длинной «чёлки» - она была живым олицетворением изгоя.
Мужики и бабёнки в депо жалели её, подкармливали. Подкармливал и Колька, пока мать ещё была на ногах и собирала ему узелки с обедами.
А когда начальство не выдержало и попёрло, наконец, Кольку с работы, он в порыве пьяного великодушия забрал Шурку-Обтирщицу с собой. Сунул дрожащее, пахнущее мазутом и говном тельце за пазуху и понёс домой – маме.
Пожилая женщина сначала, конечно, схватилась за сердце и даже попыталась выставить обоих обратно за дверь, но потом отмякла, набрала в ванну воды и до глубокой ночи намывала псину.
После банных и парикмахерских процедур выяснилось, что Шурка – белоснежная болонка, которую мать тут же нарекла благородным именем «Линда» и запрещала сыну даже вспоминать про Обтирщицу.
Колька виновато взглянул на почти съеденную кашу и, несмотря на то, что по-прежнему был голоден, поставил кастрюлю на пол. Линда покосилась на неё, но не сделала ни малейшего движения. Она ела только из своей эмалированной мисочки.
- Аристократка ты херова..., - ухмыльнулся Коля и неожиданно для самого себя разрыдался.
В своем самом чистом спортивном костюме он сидел на жёстком стуле и заполнял анкету.
ФИО родственников – прочерк.
ФИО друзей\близких – прочерк
Телефоны родственников – прочерк.
Телефоны друзей – прочерк.
Чем больше он ставил прочерков, тем быстрее таяла надежда, что его возьмут на работу.
Телефон он где-то потерял, домашний отключили за неуплату еще при жизни мамы, поэтому он сходил к соседу, с которым эпизодически выпивал, и позвонил по обоим сорванным у подъезда номерам. И, конечно, номер, касающийся аренды комнаты, принадлежал очередному агентству, а второй был не так прост, как казалось. Кольке мнилось, что ему предложат какую-то нехитрую работёнку, вроде расклейщика объявлений. Обеспечат элементарными обедами и койкой, назначат символическую плату за труды. Ну, может, до кучи запишут на собрания анонимных алкоголиков.
Но после краткого «собеседования» по телефону он понял, что речь идет скорее о сетевом маркетинге, вроде некогда популярного «Гербалайфа». Очень уж старательно они уходили от простых вопросов о сути работы и настойчиво приглашали явиться лично «в офис». «Офисом» же оказалась крошечная клетушка в почти пустом деловом центре. Стол, стул, пачка анкет и синяя шариковая ручка с пожёванным колпачком.
Плевать! Он готов был даже ходить по квартирам и толкать старухам дерьмовые миксеры, но... что-то ему подсказывало, что его «резюме» не выдержит конкуренции. Не просто так ведь сетевики собирают контакты родных и друзей. А у Кольки никого нет. Если не считать Шурку. На него самого же хватало один раз глянуть, чтобы понять, что ничего он и никогда не купит.
Замок на двери щёлкнул, и Коля поспешно склонился над листком, сосредоточенно хмуря светлые брови.
- Готово? – спросила вернувшаяся девушка. Не дождавшись ответа, выдернула у него из пальцев листок и быстро пробежалась по нему глазами. Колька, внимательно следящий за её реакцией, уловил проблеск удовлетворения на бесцветном лице.
- У вас тут сплошь прочерки...
- Так вышло... Мама была, но...
- Хорошо, - девушка водрузила на стол небольшой саквояжик, из которого достала банку с каким-то гуталином и густо намазала ему пальцы, приговаривая, - Пальчики ваши обязательно нужны. Без них и рассматривать вашу кандидатуру не станут.
Покончив с отпечатками, которые Коля оставил прямо в конце анкеты, она стала убирать листок и вдруг спохватилась:
- Вы не оставили контактной информации. Как с вами связаться?
- Я телефон... потерял, а домашний... Но я могу снова прийти...
- Сюда больше приходить не надо, - девушка вышла и через секунду вернулась с коробкой, полной древних кнопочных телефонов, обернутых бумажками с неряшливо намалеванными номерами. Оживив один, она проверила заряд, сунула бумажку с номером в карман и протянула мобилку Коле.
- Зарядника нет. Держите телефон при себе.
- Не успеет. Вам позвонят до конца дня. Если не позвонят, можете его выбросить или...
Она многозначительно умолкла, явно подразумевая «пропить».
- Но вы хоть вкратце расскажите, в чем суть работы....
- Понятия не имею, - отозвалась она вполне искренне и вышла. Щёлкнул дверной замок. Коля озадаченно глядел на телефон. Да, дешёвка, старье и дрянь, но... Как-то это не вязалось с сетевухой. Те и за бланки, на которых он ставил прочерки, потребовали бы заплатить. А тут... подарок?
Телефон разразился отвратительной трелью, когда Коля ещё стоял на лестничной клетке, снова вылавливая из подола ключи.
- Как я могу к вам обращаться? – осведомилась трубка казённым мужским голосом.
- Николай, - ошалело ответил Коля и добавил, - ибн Святослав...
- Николай Святославович! Мы ознакомились с вашим резюме и хотим предложить вам работу.
- Смотрителя в небольшом отеле. Работа вахтой на месяц, достойная заработная плата, и, что более важно - изоляция от... кхм... некоторых пагубных соблазнов.
- Месяц?... - Коля замялся и с сомнением произнес, - Мне надо... подумать.
- Ваше право. Прошу сейчас посмотреть на шкалу заряда вашего мобильника.
- У вас есть время подумать до того, как сядет батарейка. Перезвоните, и мы назначим вам личную встречу.
Телефон умолк. Коля, минуту потоптавшись на площадке, развернулся тылом к своей двери и ткнул в кнопку звонка квартиры напротив.
- Чего тебе? – послышался недовольный голос.
- Да, я и не прошу..., - он замялся, - Мне работу предлагают. Вахта. Вы не могли бы Шурку к себе взять? Всего на месяц...
- Нет, - тетя Мила за дверью помолчала, потом гневно продолжила, - Я уже сказала, что умываю руки. Маруся была моей подругой, и я сделала для неё всё, что было в моих силах. Включая деньги, которые копила на собственные похороны, но потратила на её, потому что ты, скотина, всё пропил! Но у меня нет ни малейшего желания переваливать твою тушу на свои плечи. Да Маруся и не просила об этом, поэтому – ауфедерзейн.
- Но... что мне делать с собакой?
Вместо ответа он услышал отдаляющееся от двери шарканье тапок.
Коля вошёл в квартиру, рассеянно потрепал за ушами скачущую Шурку и перезвонил по единственному номеру в списке входящих.
- Николай Святославович?! – мгновенно отозвалась трубка.
- Да, я... Я просто звоню сказать, что у меня не получится...
- Мне не с кем оставить собаку.
- Нашим лучшим сотрудникам мы делаем некоторые... скидки. Поэтому берите её с собой! Ждем вас через два часа по адресу: улица Тухачевского, 8. С вещами.
Не дождавшись ответа, Коля глянул на экранчик и понял, что батарейка села.
Не зная, что ему может потребоваться, он сунул в старый дедов рюкзак томик Марка Твена, ложку, кружку и тарелку, теплый свитер и сменные майку с трусами. Пошарив вокруг себя взглядом, запихал до кучи Шуркину миску.
Отчаянно хотелось выпить. Хотелось так, что ему даже показалось, что у него поднимается температура. Чувствуя, что сейчас он сорвётся и начнет обшаривать квартиру в поисках забытых заначек или болтаться по подъезду и клянчить у соседей копейки, он решил не ждать, натянул на собаку шлейку и запер квартиру.
Уже почти стемнело, когда он пешком добрался до нужного адреса. Поплутал среди покосившихся домишек, пытаясь сориентироваться в путанице номеров, нашел нужный и слегка растерялся. Тот, окруженный пьяненьким штакетником, казался совершенно пустым и мёртвым. Тёмные окна бликовали и не давали рассмотреть внутренность дома, но то, что над облупившейся кирпичной трубой вился слабый дымок, внушало оптимизм.
Явятся. К назначенному сроку.
Он счистил рукавом с завалинки снежную корку и присел. Шурка, поджимая по очереди все лапы, мёрзла рядом, явно недовольная затянувшейся прогулкой.
«Скоро весна...», - пробормотал Коля и, пожалев псинку, поднял её с земли и сунул за пазуху.
От близкой реки слышалось похрустывание подтаявшего льда, остро пахло водой, тянул напоенный влагой ветерок. Действительно, весна скоро... Он чувствовал, как все клеточки его организма жалобно разевают ротики, моля о выпивке на миллиарды тоненьких голосков. Во рту пересохло, голова болела. Он откинулся, прислонившись спиной к стене домишки, и прикрыл глаза, думая о том, что ещё немного, и за бутылку он будет готов на всё, даже на убийство...
От нечего делать, он стал анализировать свою дурацкую, никчёмную жизнь и искать тот переломный момент, который повёл его по кривой дорожке. Искал да не нашёл, и с горьким утешением сделал вывод, что так ему просто было суждено. Некоторые рождаются, чтобы стать врачами или архитекторами, или поэтами... или уголовниками. А он был рожден, чтобы стать алкашом.
Детство до школы он почти не помнил. Так, кое-что, урывками. Он был очень тупым и вялым. Помнил, что мультики для него были просто сменяющими друг друга яркими картинками. И помнил, как удивлялся, что другие ребята пересказывают их друг другу в некоей последовательности, как связанную историю.
Помнил, как в подготовительной группе не смог решить ни одной логической задачки, в то время, как остальные дети щёлкали их, как орешки. Его даже хотели определить в коррекционную школу, но мама пришла в ужас, подключила каких-то знакомых, и он худо-бедно закончил общеобразовательную начальную школу.
Казалось, все те годы он находился в анабиозе, дожидаясь момента, когда, подобно Илье Муромцу, сможет подняться с печи, расправить плечи, стащить у матери из тощего кошелька первые деньги и приступить к осуществлению своей единственной миссии – бухать.
Этот момент настал, когда ему было десять. Он помнил, как с пацанами купили в ларьке бутылку водки, спрятались за гаражами и по очереди прикладывались к горлышку. Мальчишки плевались и морщились. И только Колька, хоть и морщился со всеми за компанию, испытывал настоящее наслаждение! Такое же он испытал бы и сейчас, если бы вдруг каким-то волшебным образом, получил в свое распоряжение бутылку... или хотя бы мерзавчик... Да что там! Он был бы рад и склянке с копеечным одеколоном...
Среднюю школу он тоже почти не помнил, но уже по другой причине – просто он там почти не появлялся. В нынешнее бы время, конечно, его взяли на учёт, а мать затаскали по комиссиям, но тогда – в 90-ые – всем и, в первую очередь, учителям было плевать, где он и чем занят. Рисовали ему годовые тройки и не вспоминали до следующего мая.
В ПТУ же он продержался лишь первый семестр, а потом... потом мешанина подработок в шиномонтажках, на овощебазах, на рынках, и дольше всего – в трамвайном депо. День и ночь синий, как изолента!
Откуда в нём это? Мама – интеллигентка и интеллектуалка, всю жизнь отработала в библиотеке. Вечно, обложившись толстыми книгами, писала какие-то статьи, отправляла их по почте в неведомые края и ждала ответа, по сто раз за день бегая к почтовому ящику. На отца же он грешить и вовсе не смел, хоть и знал его лишь по паре сохранившихся фотографий. Молодой, крепкий, с летящей улыбкой и копной соломенных, как у сына, волос... Отец трагически погиб на производстве, когда Кольке едва исполнилось два месяца.
А мама, хоть и была эффектной женщиной, до самой смерти так и не предала его память и сначала растила, а потом тащила никудышного сынка на своем горбу совсем одна.
Коля внезапно вздрогнул, заметив, как перед ним окрасился розовым снег – это позади, в домике, включили свет...
Он выпустил Шурку на землю и встал, глядя на занавешенное окно. Было не понятно, как хозяин домика умудрился пройти мимо Кольки незамеченным. Или он все это время был в доме и просто спал?
Порядком продрогнув, Жарков поднялся на крыльцо и постучал.
- Вы вовремя, - дверь открыл мужчина неопределенного возраста в джинсах, футболке с длинными рукавами и почему-то высоких резиновых сапогах. Одет он был просто, но что-то Кольке сразу подсказало, что мужичок далеко не прост, и пролетарское шмотьё в его гардеробе – редкость. Пижончик, одним словом, пытающийся сойти за пролетария.
- Я больше часа жду под дверью, - пробормотал он в ответ и, растирая озябшие руки, последовал за хозяином в теплую горницу.
- Значит, вам срочно нужен горячий чай с лимоном, а..., - он склонился к Шурке и вопросительно взглянул на Колю.
- А Линде не мешает подкрепиться лучшим кормом от Ройал Канин...
- Она такое не жрёт... Может, есть докторская?
- Конечно, - сдержанно улыбнулся пижон и скрылся за занавеской, отделявшей горницу от остальных помещений.
Вскоре вернулся с подносом, на котором громоздился массивный, расписанный Наполеоновскими сюжетами чайник, дымилась чашка. Рядом на блюдце – тонко нарезанный и посыпанный сахаром лимон, тут же тарелка с мясными деликатесами, сыр и багет.
- У вас, может...., - Коля сглотнул, - Чисто для сугреву...
- Сожалею, - без сожаления пожал плечами хозяин и, шустро соорудив бутерброд с маслом и колбасой, кинул собаке.
Шурка придирчиво обнюхала угощение, и вскоре на полу лежал только чисто вылизанный кружочек багета. Мужчина одобрительно усмехнулся: «Аристократка, однако...»
Коля, тем временем, с наслаждением прихлебывал горячий, сладкий чай. Он уже и не помнил, когда в последний раз чаёвничал. Те помои, которыми его поили в ПНД, в расчет он не принимал. Взгляд его при этом бродил по горнице. Кроме небольшого стола, за которым они сидели, было пусто. Разве что в углу притулилась тумба, где бликовала странного вида желтая металлическая тарелка с несколькими внутренними подвижными дисками, шкалой по кругу, отмеряющей то ли градусы, то ли время и несколькими стрелками. Стрелки при этом без конца вращались вокруг своей оси. Над тумбой на стене висела картина без рамки – унылый скалистый остров под такими же унылыми небесами.
Поразительно, но, вернувшись взглядом к хозяину, Коля почувствовал родные «симптомы» - тепло в желудке и легкую дезориентацию. Так всегда бывает, когда замахнёшь после вынужденного перерыва свою первую, долгожданную стопку...
- Так что там... за работа? – спросил он, с удивлением обнаружив, что язык заплетается.
- Работа не пыльная, - ответил хозяин, скармливая Шурке очередной бутерброд, - Если не напортачите, то вернётесь не только в добром здравии, но и с барышом. Требования просты. Даже незамысловаты...
- Требования? - язык не сразу отлепился от нёба, и Коля с подозрением покосился на свою кружку. Некстати вспомнилась злосчастная анкета. Родня, друзья... коллеги – прочерк, прочерк... прочерк...
- Инструкцию по технике безопасности вы найдете в вашем кармане. Там все доступно изложено. Доступно даже для вас. Строго следуйте ей, и, уверен, через месяц вы вернётесь новым человеком.
Горницу вдруг перекосило, и Коля не сразу понял, что завалился на пол. Перед глазами появились коротенькие, поросшие длинной шерстью лапы. Словно сквозь вату донёсся Шуркин визгливый лай, а потом обмякшего Колю подняли и под руки повели куда-то за занавеску. Привиделись земляные стены, поросшие бледными грибами, потом гибкие и податливые очертания бугристого тоннеля, напомнившего Коле эвакуационный самолетный рукав, плеск воды, рассекаемой веслами, и тревожное Шуркино поскуливание.
«Сложно тебе, что ли, было забрать её?..», - промелькнула в адрес тёти Милы недобрая, но вялая мысль.
Через некоторое время он открыл глаза и, увидев только белесую подрагивающую пустоту, на мгновенье решил, что ослеп. Потом понял, что обзор ему загораживает жмущийся к лицу Шуркин бок и отпихнул её непослушной рукой.
Оказалось, что он в неудобной позе, с закинутыми на скамеечку ногами скорчился на дне небольшой вёсельной лодки. Над ним застыло безграничное, неподвижное, как на фотографии, небо. Он попытался найти взглядом солнце, но не смог. Наверное, рассвет еще не наступил...
Голова болела так, словно накануне он выпил без закуски литр водки, а не чашку чая. Вот и говори потом о вреде алкоголя... Только вот когда был этот «канун»? Вчера? Сегодня? Неделю назад?
Кое-как он собрался в кучу и, сев на скамеечку, уставился на расположившуюся напротив фигуру. Чёрная хламида, в которую та была облачена, непременно вызвала бы тревожную ассоциацию с мифическим Хароном, если бы не выглядывающие из-под подола синие треники с лампасами и потрескавшиеся кроссовки. Маячившая в глубине капюшона физиономия тоже не тянула на мифическую. Нос картошкой, усеянные капиллярами щеки, припухшие глаза и обветренные губы. Собрата-алкаша Коля признал сразу и даже слегка оживился.
- Привет..., - прохрипел он, - Где это мы?
Мужичок скривился, на мгновенье отпустил весло и приложил указательный палец к губам.
Коля огляделся в поисках посторонних ушей, но вокруг, насколько хватало глаз, простиралось только море. Штиль был такой, что даже те волны, что создавались движением кормы и вёсел, гасли сразу, не нарушая окружающую статичную безмятежность.
- Мужик, что это за море?
- В душе не ебу, - отозвался тот прокуренным шёпотом.
- В прямом. И вообще нам запрещено разговаривать. п.6.8 Разговоры со Смотрителем запрещены.
- Дичь какая-то..., - Коля, почувствовав, что сопрел в своем зимнем пальто, скинул его и протянул «паромщику» руку, - Николай.
«Харон» поколебался, потом, сдаваясь, отпустил вёсла и пожал протянутую руку.
- Иван. Дичь, конечно, но инструкции сочиняют толстомордые буржуи, и нам, простым работягам, лучше их соблюдать. Если, конечно, хотим получить свои кровные и не вылететь с работы.
- И нам запрещено разговаривать? Почему?
- А я ебу? Сидят и придумывают всякую ахинею.
Иван сунул руку за пазуху, достал ту самую тарелку со стрелками и шкалой, что Коля заприметил в доме. Покрутил колесики, потом осмотрелся, задержал взгляд на сером небе, словно сверяясь с одному ему известными ориентирами, и бережно спрятал обратно.
- Опять расписание опережаю, надо малёхо притормозить, - Он порылся в складках хламиды, выудил осыпающуюся табаком беломорину и закурил, - Чую, попрут меня скоро. Впрочем, все равно две смены осталось... Включая эту.
- А я так и не понял, что за работа, - произнес Коля, наблюдая, как дым папиросы встал вокруг Ивановой головы недвижным облаком, - Этот жучара напоил меня какой-то дрянью, и я отрубился.
- Это не дрянь, а наркотик. Они так спецом делают. Чтоб ни черта не видели и вопросы не задавали. Вот и не задавай. Я тоже перед своей первой сменой труханул. Думал, в рабство увезут. Уже предвкушал, как остаток своих дней буду лущить горох или картошку окучивать. Но, что я тебе скажу, ни разу не наебали. Плотят, как обещали. И хорошо плотят. Конечно, не так хорошо, как вам, смотрителям, но у нас и график попроще. Хотя, знаешь, вёсла тягать – тоже такое себе удовольствие.
- Буржуи, кто ж ещё! – ответил Иван, разгоняя мозолистой, красной ладонью папиросное облако.
- А мне что делать нужно будет?
- Моё дело доставить туды Смотрителя, а через месяц забрать. Почитай свою инструкцию, там все есть, - он выбросил за борт окурок, который канул в воду, не издав даже дежурного пшика.
- Какую ещё?.. - Коля запнулся, вспомнив, что хозяин домика, действительно, что-то говорил на этот счет, и принялся ощупывать пальто. Скрученный в рулон и замотанный в пищевую пленку, листок оказался во внутреннем кармане.
