CreepyStory

3 место  7500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @KatrinAp В надёжных руках. Часть 1

4 место 6500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Koroed69 Адай помещённый в бездну (часть первая из трёх)

5 место 5500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @ZippyMurrr Дождливый сезон

6 место 3500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Skufasofsky Точка замерзания (Часть 1/4)

7 место, дополнительно, от Моран Джурич, 1000 рублей @HelenaCh Жертва на крови

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt

https://t.me/gellermasterskya

сделает обложку или арт для истории @ZippyMurrr Дождливый сезон

Так же озвучку текстов на канале Призрачный автобус получают :

@NikkiToxic Заповедник счастья. Часть первая

@levstep Четвертый лишний или последняя исповедь. Часть 1

@Polar.fox Операция "Белая сова". Часть 1

@Aleksandr.T Жальник. Часть 1

@SenchurovaV Особые места 1 часть

@YaLynx Мать - волчица (1/3)

@Scary.stories Дом священника
Очень лесные байки

@Anita.K Белый волк. Часть 1

@Philauthor Рассказ «Матушка»
Рассказ «Осиновый Крест»

@lokans995 Конкурс крипистори. Автор lokans995

@Erase.t Фольклорные зоологи. Первая экспедиция. Часть 1

@botw Зона кошмаров (Часть 1)

@DTK.35 ПЕРЕСМЕШНИК

@user11245104 Архив «Янтарь» (часть первая)

@SugizoEdogava Элеватор (1 часть)
@NiceViole Хозяин

@Oralcle Тихий бор (1/2)

@Nelloy Растерянный ч.1

@Skufasofsky Голодный мыс (Часть 1)
М р а з ь (Часть 1/2)

@VampiRUS Проводник

@YourFearExists Исследователь аномальных мест

Гул бездны

@elkin1988 Вычислительный центр (часть 1)

@mve83 Бренное время. (1/2)

Если кто-то из авторов отредактировал свой текст, хочет чтобы на канале озвучки дали ссылки на ваши ресурсы, указали ваше настоящее имя , а не ник на Пикабу, пожалуйста, по ссылке ниже, добавьте ссылку на свой гугл док с текстом, или файл ворд и напишите - имя автора и куда давать ссылки ( На АТ, ЛИТрес, Пикабу и проч.)

Этот гугл док открыт для всех.
https://docs.google.com/document/d/1Kem25qWHbIXEnQmtudKbSxKZ...

Выбор для меня был не легким, учитывалось все. Подача, яркость, запоминаемость образов, сюжет, креативность, грамотность, умение донести до читателя образы и характеры персонажей, так описать атмосферу, место действия, чтобы каждый там, в этом месте, себя ощутил. Насколько сюжет зацепит. И много других нюансов, так как текст идет для озвучки.

В который раз убеждаюсь, что авторы Крипистори - это практически профессиональные , сложившиеся писатели, лучше чем у нас, контента на конкурсы нет, а опыт в вычитке конкурсных работ на других ресурсах у меня есть. Вы - интересно, грамотно пишущие, создающие сложные миры. Люди, радующие своих читателей годнотой. Люблю вас. Вы- лучшие!

Большое спасибо подписчикам Крипистори, админам Пикабу за поддержку наших авторов и нашего конкурса. Надеюсь, это вас немного развлекло. Кто еще не прочел наших финалистов - добро пожаловать по ссылкам!)

Посвящается ХЗБ, знаменитому недострою, сказочной Амбрелле, легендарной заброшке, породившей тысячи страшных городских преданий, забравшей десятки жизней, великому проекту, который не был воплощён. Посвящается дням нашей юности. Всем, топтавшим лестницы Ховринки, посвящается.

"И так будет со всеми, кто решит с нами поиграть".

Недавно проезжала мимо. На месте мрачного здания Амбреллы, зимой и летом утопавшего в спутанных тополях, высится огромный жилой комплекс. Интересно, кто будет здесь жить? Как им будет здесь житься? Вспомнилось пелевинское: как спится Жечкину на бывшей даче наркома Ежова? Впрочем, никто уже ничего и не вспомнит.

Ховринка, ХЗБ, Амбрелла. Самый жуткий, самый легендарный, самый притягательный заброс Москвы. Десятилетиями дающий приют сталкерам, неформалам, сатанистам, наркоманам, музыкантам и извращенцам. Собирающий кровавую дань с паломников, пришедших на поклон из самых отдалённых уголков России. Замёрзшее озеро в подвале, не тающее даже летом. Пугающие граффити, трупы жертв и бесконечность бетонных коридоров, прячущих смертельные провалы и ловушки. Пятна высохшей крови, битые бутылки, собачьи черепа и таинственные голоса, заманивающие в сердце недостроя. Запахи тлена, секса, марихуаны и мочи. Инициация, проверка на отвагу. На фарт. Сходи, испытай себя и своё бессмертие. Может, вернёшься. Повезёт, вернёшься именно ты.

А легенды? Никто не знает, где именно правда перетекает в сказку. Вполне реальные самоубийство Края, маньяк, охотившийся на девчонок, полумифический Нимостор и народное предание о сектантах, которых загнали в подвальные туннели и подорвали выходы. Что было на самом деле? Насколько ужасно то, что случилось? Концентрированные капли человеческого страха и страдания, испариной выступающие на перекрытиях. Мистика, мистика, мистика... Это я вам как живой современник свидетельствую. В 25-ом во все это слабо верится. Но так все и было.

У большинства ребят, выросших на севере Москвы, был свой юношеский роман с Амбреллой. И я, конечно же, не стала исключением. Помню, стоял декабрь, кое-где лежал снег, было сыро и пасмурно. Мы с пацанами подошли к воротам для грузовой техники. Где-то по рассказам были дыры в заборе, но иди-ка эти щели сыщи, а ворота прилегали к земле не вплотную, оставляя прогал в сантиметров тридцать. Пролезли и пошли вдоль забора, оставив по правую руку КПП с вечно подвыпившим сторожем.

Входя в здание, я дрожала от адреналина, густо замешанного на любопытстве, опасении и ожидании чего-то такого, чего не найти на наших обычных московских улицах, да и названия, быть может, никто и не придумал. Друзья разделяли мои чувства. Это проглядывало в блеске глаз и сдерживаемой суетливости, с которой они озирались. «Больница — это край чудес, зашёл в неё и там исчез» гласила надпись на крыше, куда мы отправились в первую очередь. Далее шёл полный обход всех заявленных «чудес», кто там был, тот знает, о чём я. Мемориал Краю, трупики собак, загадочные отметки «Нимостора», самая жуткая часть экскурсии, наконец, затопленные подвалы Ховринки. Считалось, что подвалы уходят вниз на много уровней и связаны подземными ходами с соседним зданием морга. Именно в них, согласно легенде, держали осаду окружённые ОМОНом сатанисты, держали, да так и остались плавать в ледяной тьме, буравя сквозь толщу бетонных перекрытий нас, живых, пришедших навестить их, взглядами навечно раскрытых глаз. Эх, надо бы сюда прийти ночью. Но не сложилось.

Двенадцать лет спустя я вспомнила о Ховринской больнице. Взрослая, очень взрослая уже тетя, я неделями просиживала в интернете выискивая хоть крохи новой информации о недострое, просеивала их, обнаруживая, что все это выдумки и чушь. Романтический флер заброса давно для меня развеялся, а вот слухи, окружавшие таинственную секту сатанистов, наоборот, вызывали живой интерес. У меня были доводы как за реальность существования такой секты, так и против. За правдоподобие легенды о «Нимосторе» выступало само время. Период с середины восьмидесятых до начала девяностых был богат на религиозные мистические психозы разного рода. Версию эту поддерживала статистика преступности района в те годы и воспоминания местных жителей. Против выступал здравый смысл и отсутствие каких-либо внятных данных. Изучая этот вопрос, я залезла в такие дебри, что волосы вставали дыбом. Меня заносило то на старые форумы, где в много лет назад обсуждались связанные с Ховринской сектой вопросы, то в чаты современных сатанистов, а то и на страницы психиатров и криминалистов, изучающих вопросы возникновения сект. Все это было тем и не тем, одновременно. Нужно было ехать на место событий, ещё раз пройтись по темным переходам, заглянуть в бездонные шахты и, глядя на облупившиеся от времени пентаграммы и куски текстов на несуществующем языке, выведенные краской по бетонным стенам, ещё раз задав вопросы, возможно, в этот раз суметь дать правильный ответ.

Поехала ночью. Дыр в заборе не искала, хотя, теперь, в эпоху интернета, все они были учтены и слиты в сеть, а пошла напрямую, к охране. Заплатив, вошла на территорию заброшенной больницы. Охранник учтиво предложил себя в провожатые, но я отказалась. Детскими страшилками меня было уже не пронять, а экскурсию я и сама могла бы ему провести. Крыша, мертвый Край и ребячливые граффити меня не интересовали. Тянуло в темную глубину крыла, где, согласно легенде, хитрые перекрытия скрывают тайные комнаты. Там, где собиралась кровавая жатва.

Стоны ветра в этажах без стен, шорохи в темных шахтах и скрипы лестниц, как и разбегающиеся из под ног тени, не беспокоили, такого добра в любом пустующем здании навалом. Отзвуки голосов и эхо шаркающих шагов не настораживали. Глупо думать, что я окажусь единственным гостем ночной больницы. Временами здесь шлялось по несколько разных групп за раз. Бомжей и наркоманов я не боюсь, неизвестно ещё, кому больше не повезет при встрече. Мистика покинула эти стены. Заброс был выпотрошен до основания. Обычная пустышка. Тайна умерла, ее больше нет. Раздраженная и разочарованная я вышла из мертвой больницы. Вызвала такси. С этого момента начались странности.

Стоило охраннику захлопнуть за мной железную створку ворот, я почувствовала тревогу. Центром сосредоточения этой тревоги была точка на позвоночнике меж лопаток, где явственно ощущалось соприкосновение с тяжелым, недобрым взглядом. В такси мне было страшно и неуютно, но этот страх был ничем по сравнению с ужасом, что я пережила, стоя у собственного подъезда, не отваживаясь потянуть на себя дверь и войти. Чувство чужого присутствия оставалось со мной в ярко освещённой кабине лифта. И дома мне не стало легче. Включив свет во всех комнатах, я не ложилась, беспрестанно бродила по комнатам, в желании удостовериться, что там нет никого кроме меня.

Утро было ослепительным, какими бывают московские утра исключительно в самом начале мая. Солнце заглядывало в окошко сквозь узорчатую молодую зелень ясеней. И все это цветущее великолепие виделось мне как на негативе — чем светлее было вокруг, тем больше сгущалась тень моего восприятия действительности. Ощущение мрачного присутствия сопровождало меня повсюду: в людном супермаркете, в такси, в уютном сквере. Среди прохожих, в кругу друзей и наедине с собой я продолжала зябнуть на ледяном потустороннем сквозняке из двери, которую сама того не сознавая, приоткрыла. Так прошло две недели. Без сна, без надежды, в постоянном страхе, объективной причины которому не было. На меня смотрели, за мной наблюдали, меня взвешивали. И сочли недостойной внимания. Все закончилось. Тот, кто исследовал меня, заскучал, зевнул и отвернулся. На память мне, патологически лишённой страха, осталось клеймо — панические атаки.

К строительству многопрофильной больницы в 1300 коек, небывалого по масштабу проекта, приступили в 1980-м. Через пять лет начали установку сантехники и оборудования, завезли мебель. В 1992-м стройку окончательно заморозили. Выяснилось, что строительство происходило на болотистой местности, поверх реки Лихоборки, что послужило основанием для неравномерной осадки здания. К 2017-у году корпуса ушли под воду на двенадцать метров и продолжали опускаться. Более тридцати лет больница оставалась заброшенной, притягивала к себе пытливые умы и собирала кровавую дань. 27 октября, через тринадцать лет после того, как я впервые ступила под своды Амбреллы, больницу снесли.

И все ж, как будет спаться Жечкину? Ужасно интересно узнать.

За окном, напротив парка росла древняя липа. Летом она казалась безобидной, но зимой превращалась в корявое чудовище, которое ощетинилось ледяными иглами. Ветви скрипели на ветру, словно кости, а тени их танцевали на стенах комнаты, превращая знакомое пространство в обитель страха. Витька старался не смотреть на дерево, но оно будто гипнотизировало его, притягивало к себе какой-то злой силой. Воробьи и синицы больше не прилетали к нему на подоконник. Только вороны, каркающие зловеще и неотступно, как предвестники беды.

Однажды утром, Витька проснулся от кошмарного сна. Выглянув в окно, он похолодел от ужаса. На самой верхней ветви липы, прямо напротив его окна, сидело… нечто. Сначала он принял это за большую тень, но потом разглядел очертания огромной птицы. Не филина, как в его детских книжках, а нечто большее, нечто искажённое, словно слепленное из ночных кошмаров. У него были огромные, горящие адским пламенем глаза, а клюв – изогнут, как ржавый крюк. От него исходила волна лютого холода, сковывающая душу.

Витька закричал, но звук застрял у него в горле. Он попытался отвернуться, но не мог оторвать взгляд от чудовища на дереве. Птица сидела неподвижно, словно ждала его. И вдруг, Витька увидел, что в когтистых лапах у неё – нечто. Это был небольшой свёрток, обмотанный чем-то тёмным и липким, похожим на смолу или запекшаяся кровь. Витька почувствовал, как к горлу подступает тошнота.

Птица издала хриплый, утробный звук, от которого задрожали стёкла в окнах, и сбросила свёрток вниз. Тот упал на подоконник с глухим, отвратительным шлепком. Витька отпрянул, как от прокажённого. Птица, расправив огромные, перепончатые крылья, исчезла в мрачной глубине парка.

Витька долго не решался подойти к свёртку. Его трясло всем телом. Он знал, что там – нечто ужасное, что-то, что лучше не видеть. Но любопытство, смешанное со страхом, пересилило. Дрожащей рукой он развернул липкую обёртку. Внутри лежал скомканный клочок бумаги и нечто, похожее на… высушенную человеческую кисть.

На бумаге, выведенные корявым, дрожащим почерком, были слова: «Он замёрз. Теперь он – один из нас». От кисти исходил смрад смерти и разложения. Витька закричал от ужаса и упал в обморок.

Он очнулся в своей кровати. Рядом сидела мама, бледная и испуганная. Она гладила его по голове и шептала успокаивающие слова. Но Витька знал, что это – не сон. Он видел, как в её глазах плещется безумие, как она сжимает в руке отцовский брелок с медвежонком, словно пытаясь удержать его от распада.

С этого дня их жизнь превратилась в кошмар. В доме поселилась тишина, нарушаемая лишь безумным шепотом матери и зловещим карканьем ворон за окном. Витька перестал ходить в школу, перестал есть и спать. Он знал, что отец мёртв, что его забрали силы зла, обитающие в ледяной пустыне. И что теперь они охотятся за ним. Мать все чаще говорила во сне, слова замёрзших северных ветров, слова, которые Витька не мог понять, но которые заставляли его кровь стынуть в жилах. Он слышал, как она шепчет имя отца, перемешанное с какими-то непонятными ругательствами и мольбами.

Однажды ночью, раздался жуткий скрежет в окно. Выглянув, он увидел птицу. Она сидела на ветке липы и смотрела на него своими горящими глазами. В ее когтях блестел ледяной осколок. Птица заскрежетала когтями по стеклу, оставляя кровавый след. Витька закричал и бросился к матери. Но она уже стояла у окна, в одной ночной рубашке, босая на ледяном полу. Лицо ее было перекошено нечеловеческой гримасой. Витька никогда не видел ее такой. В ее глазах плескалось что-то чужое, зловещее. Он заметил, что ее пальцы неестественно вывернуты, словно она пыталась что-то удержать, что рвется изнутри.

«Он велел мне… он сказал, что ты должен вернуться к нему, чтобы он не был один», – прохрипела она, и голос ее был чужим, словно из другого мира. В ее руке блеснул предмет – не нож, как ожидал Витька, а его любимый, старый, деревянный волчок, который отец вырезал ему в детстве. Только теперь волчок был покрыт инеем, а на острие его виднелась капля темной, замёрзшей крови. Витька понял, что мать больше не его мать. В ее теле поселилась иная сущность, жаждущая крови и вечного холода.

Мать шагнула вперед. Витька попытался убежать, но ее взгляд пригвоздил его к месту. Она поднесла волчок к его лицу. Лед обжёг его кожу. Витька почувствовал, как в его сознание проникает холод, первобытный ужас, который он никогда не испытывал. Мать начала медленно вращать волчок. Он издавал тихий, зловещий звук, словно шепот ледяного ветра. Витька почувствовал, как его тело становится легким, невесомым. Его руки и ноги начали неметь. В глазах матери отражался не он, а темная, бездонная пропасть, наполненная ледяными тенями.

Она поднесла волчок к его лбу, к так называемому «третьему глазу». Витька почувствовал острую боль, словно ледяной осколок пронзил его мозг. Затем – тьма. Не просто тьма, а всепоглощающая, вселенская пустота.

Наутро соседи нашли открытую дверь в квартире, а Витьку в его кровати. Он лежал, как живой, только лицо его было искажено гримасой ужаса, а глаза застыли, устремлённые в потолок. На его лбу виднелась крошечная, почти незаметная ранка, словно укол иглы. А рядом с ним лежал волчок, покрытый инеем.

Матери нигде не было. Ее нашли через несколько дней в лесу, недалеко от города. Она сидела под старой сосной, одетая лишь в ночную рубашку, и пела тихую, безумную песню на неизвестном языке. В руках она держала отцовский бушлат, который обнимала, как ребенка. Лицо ее было умиротворенным, словно она наконец нашла то, что так долго искала. Сумасшедшая улыбка навечно застыла на её губах. Местные врачи поставили диагноз – помешательство на фоне горя и тяжелой депрессии, усугубленной долгой разлукой с мужем и неизвестностью о его судьбе. Но никто не знал истинную причину ее безумия. Никто не знал, что глубоко в сердце матери поселился древний, ледяной ужас, который похитил ее разум и заставил отдать самое дорогое, что у нее было, в вечное рабство Крайнему Северу.

Так заканчивалась сказка о мальчике, который слишком много знал о полярных экспедициях и слишком поздно понял, что некоторые тайны лучше оставить неразгаданными. И о матери, чей разум не выдержал ледяного дыхания вечной мерзлоты.

Корнелий вздохнул и нехотя принюхался – алкоголь в венах вызывал у него тошноту. Поморщившись, он сказал:

-- Вольга умер от невыносимой тоски.

-- В самом деле? – усмехнулся Камил. – Такое вообще возможно?

-- Такое иногда случается, -- ответил Корнелий. – Похоже, что смерть друзей привела его к собственной смерти.

-- А что, если до смерти его довели грёбаные сновидцы Престола?!

Корнелий задумался.

-- Они вполне могли это сделать. Это было бы очень выгодно для них.  

-- Эти ублюдки объявили мне войну! – тут же вспылил Миробоич, опрокинув стул ударом ноги. – Харвтиг фон Нойманн! Хочу, чтобы сам Кентавр раздробил ему яйца своими руками!

-- Сновидцы действуют в тенях, -- сказал Корнелий. – Но, возможно, они будут отрицать свою причастность к этому. Всё-таки, Вольга мог умереть и от обычной тоски… У нас нет доказательств.

-- Доказательства… -- махнул рукой Камил. -- Сновидцы заманили его в пространства, состоящие из тоски! Вот в чём дело! И чтобы скрыться, они не позволили тварям сделать тело оборотня Одержимым! Ведь тогда их причастность стала бы очевидной! Они явно хотели подстроить всё так, чтобы я не подумал на них. Но при этом они очень сильно хотели убить Вольгу.

-- Звучит логично. Кажется, ты бы мог поступить схожим образом.

-- Эти ублюдки следят за каждым моим действием. Они, кажется, теперь знают про «слёзы радости». И много чего ещё знают.

-- Это значит лишь, что нужно меньше трепать языком, -- посоветовал Корнелий. -- И маскировать свои действия, делать их непонятными для наблюдателя. Сновидцы вездесущи.

-- Да, сновидцы – это проблема, -- сказал Савохич. – Но адептов Грибного Бога они не могут тронуть. Они пытались пробиться и в мои сны, и во сны моих людей. Безуспешно – Грибной Бог встретил их своим свирепым взглядом, ха-ха! Мы для Святого Престола – та ещё заноза в заднице!

-- Мои планы по лёгкой расправе потерпели крах. Без Вольги я не смогу всех легко поработить, избежав кровопролития… -- сетовал Миробоич.

-- Но сновидцы ведь не лишили тебя «слёз радости», -- заметил Корнелий. – И вряд ли лишат многих других преимуществ. Можно будет придумать иной способ доставки колбочек во рты врагов.

-- Какой же это, интересно, способ? – злился Миробоич. -- Моего астрального вылета хватает всего на полверсты! А содержать орду шпионов при чужих дворах – это слишком сложно, дорого и долго. Колбочки будешь носить ты, вампир, прокрадываясь в покои государей? Или, быть может, я буду эти колбочки государям телепортировать прямо в пасти?

-- А такие способы существуют?

-- Существуют… но это всё равно невозможно.

-- Кажется, я слышал о смерти твоего старшего брата, -- вспомнил Корнелий. -- Он погиб во время экспериментов с мгновенными перемещениями?

-- Есений застрял в стене, потому что расчётные формулы оказались лживы, и потому, что он был слишком доверчив к древним учёным и не предусмотрителен. Тот, кто составил трактат о перемещениях в пространстве, нарочно оставил эти ошибки, чтобы никто не заполучил непобедимые способности. Точно рассчитать место телепорта этими формулами невозможно – место неизбежно отклоняется в случайную сторону и ведёт к гибели телепортируемого, если тот упадёт с высоты или сольётся со стеной, кустарником или деревом.

-- То есть мы можем прямо сейчас выбросить на головы врагам целый отряд мертвецов, пусть и с некоторыми погрешностями, а ты об этом молчал? – удивился Корнелий. – Камил, какие ещё секреты ты хранишь в своей голове?

-- Этот парнишка не перестаёт меня удивлять! – рассмеялся Савохич.

-- Формулы ведут себя непредсказуемо, -- возразил Миробоич. -- К тому же сам трактат оставлен мной в поместье, а способов расчёта я не запомнил, потому что не практиковал это опасное мастерство. К тому же для телепорта требуется особая нить, которой у меня совсем немного – а её нужно производить в больших масштабах, чтобы переместить даже небольшой отряд. Да и мертвецы телепортируются в стены. Либо упадут с высоты и поломаются. Конечно, часть из них уцелеет… но даже этой частью я не смогу управлять – мертвецы будут слишком далеко от меня. Короче говоря, идея хороша лишь, если не вдумываться в тонкости её реализации.

-- Но эти формулы способны перемещать что-то в определённую область? Пусть и с большой погрешностью? – спросил Корнелий.

-- Именно так.

-- Кажется, ты скоро сможешь сжигать вражеские города, не выходя из дома.

Камил рассмеялся. Савохич одобрительно хмыкнул.

-- Зря мы это обсуждаем вслух! – разозлился Камил. -- Рядом могут быть сновидцы…

-- Мы будем держать твои секреты в тайне, -- пообещал Корнелий. – И да, господа, поменьше распространяйтесь о наших способностях. Пока в наших руках есть достойные фигуры – ими нужно пользоваться. Оглушительный успех, сопровождающий Камила до сих пор, заключался в его неожиданных способах. Нам, главное, не растерять эти фигуры, либо же умело отвлечь внимание противника от всевозможных ходов, чтобы в нужный момент устроить «вилку».

Корнелий был прав насчёт поджога городов – из этого вполне могло что-то выйти. Осталось только добраться до поместья. У Есения имелся некоторый запас ниток, которые он сделал сам – это значит, что Камил сможет повторить. Отныне следовало помалкивать – и меньше рассказывать о своих планах.

Смерть Вольги Святославича восприняли в дружинах с некоторой грустью – воин пользовался определённой популярностью после побед в многочисленных турнирах, устраиваемых князем Искро в Перевале. Дружинники поинтересовались, какие похороны устраивать в честь Вольги: языческие или христианские? Воители разных взглядов считали, что хоронить следовало именно по их обрядам, однако сам Вольга был язычником.

-- Какие устроите похороны, Ваше Темнейшество? По правилам старой веры или же христианские?

-- Некромантские, -- ответил Камил. – Вольга мёртв. Осталась лишь оболочка из мяса и костей. Не пропадать же ей попусту, а? Ещё успеет покормить червей, но не сегодня!

Вольга вскоре влился в ряды Дружины Смерти, а Камил смеялся над поникшими лицами христиан.

Войско некроманта отправилось дальше, по ледяным и каменистым дорогам.

Камил размышлял над мерами, какие можно было бы предпринять против сновидцев. В голову больше ничего нового не шло – кинжал с символами оказался самым надёжным средством против них. Зато, в ходе этих размышлений, он осознал, что при помощи этих же символов можно уничтожать и рыцарей-симбионтов. Символы можно было нанести на копья, мечи и наконечники стрел. Убитый астральный симбионт внутри рыцаря лишит его силы, вот только всё равно для этого требовалось сначала пробить грудь в области сердца, где и крепились по большей части астральные твари – по крайней мере, те, что были паразитами. Однако ранить симбионта в сердце – уже значит убить его. Поэтому идея оказалась сомнительной и требовала доработки.

Знают ли церковники о подобном оружии? Знают ли они о способах некромантии? Камил не понимал, на что именно были способны церковники, и это держало его в постоянном страхе перед неожиданным ходом с их стороны. К ходу, к которому он может оказаться не готов.

Дружинники шагали, пытаясь не отставать от быстрых мертвецов. И не все бойцы хотели воевать на стороне некроманта против церковников – в походе не обошлось без дезертиров. К Камилу прискакали сотники, чтобы сообщить о побеге нескольких отрядов.

Терять времени на преследование не хотелось – на юге куда более опасный враг, которые не потерпит промедлений. Камил едва ли не махнул рукой, приказав продолжать движение, однако вмешался Корнелий.

-- Снисходительность военачальника ведёт к распущенности и мятежам, -- сказал вампир. – Такое нельзя оставлять безнаказанным. Нужно страшно покарать дезертиров.

-- Уж не свежей кровушки тебе захотелось испить?

Корнелий в ответ лишь блеснул глазами.

Но вампир был прав. Оставшиеся в войске ненадёжные бойцы, которым до этого дня не хватало смелости сбежать в леса, осознают, что некромант слишком торопится, а потому не станет преследовать сбежавших; тогда эти бойцы обретут достаточную смелость, и дезертирство может стать большой проблемой.

Камил завещал баронам и князю Цветану продолжать путь и следить за войском, Савохича он оставил за главного, чтобы тот приглядывал, как бы бароны, в отсутствии устрашающего некроманта, вдруг не подняли мятеж.

В сопровождении мёртвой конницы, Камил бросился в погоню за сбежавшими отрядами. Корнелий помогал идти по следу – вампир чувствовал запах крови и запах страха, какой испытывали дезертиры.

-- Они недалеко ушли, -- говорил Корнелий. – А от мёртвых лошадей им не скрыться даже на самых глубоких сугробах.

-- Я подарю им страшную смерть! За то, что они вынудили меня играть в догонялки!

-- Советую оставить и живых. Показательные казни внушат войску дисциплину.

Дезертиры паниковали, когда слышали топот копыт позади, не сопровождавшийся ржанием лошадей – они с ужасом понимали, что за ними погнался сам некромант. Бойцы бросались врассыпную, но преследовавших мертвецов было кратно больше.

Мертвецы кружили вокруг убегающих, травили их, будто зверей на охоте. Мертвецы забивали лишь тех, кто валился в снег, выбившись из сил.

-- Мы не станем служить демону! – кричали беглецы перед своей бесславной гибелью.

-- Станете. Ещё как станете! – смеялся в ответ Миробоич, с удовольствием пронзая их копьём.

Мертвецы загоняли остальных, словно охотничьи псы, пока дружинники не начинали захлёбываться и блевать, сваливаясь на колени. Обессилевших и сдающихся сначала крепко избивали палками, а затем связывали. Корнелий вспахивал глотки мёртвых своими острыми зубами – лицо его сделалось страшным, когда щёки и подбородок покрылись кровью, будто у дикого хищника. Мертвецы взваливали пленников на лошадей, будто мешки, и Гвардия мчалась дальше, настигая пытавшихся спрятаться в лесах.

До самого вечера Камил и Корнелий преследовали дезертиров, а к лагерю объединённого войска они добрались, когда уже стемнело. После сытного ужина Камил заставил дружинников смотреть, как мертвецы разрывают дезертиров своими зубами. Человеческие челюсти очень крепки, а челюсти мертвецов – ещё крепче, однако, псы убивали куда быстрее, ведь у них имелись клыки и длинная пасть. Раны от укуса мертвеца же были хоть и болезненны, ввиду тупых зубов и отсутствия клыков, но недостаточно рваными и глубокими – это превращало смерти дезертиров в кошмарнейшую пытку.

Дружинники с ужасом и сочувствием глядели на казни, и чтобы сочувствие в их глазах не превратилось в ненависть, Камил вещал:

-- Дезертирство будет жестоко караться! Трусость одних ведёт к гибели всего войска. Тем более, когда речь идёт о противостоянии иноземцам, желающим увести ваших жён и детей в рабство! Знаете, что мне обещал один влиятельный человек из Престола? Он обещал выжечь всю Горную Даль дотла. Мы для них – всего лишь дикари с севера. Они не считают нас за людей. Они уже давно желают уничтожить всех нас, потому что видят в нас опасность. И правильно видят – мы очень опасны! Мы сокрушим их войско. Мы защитим свои земли. Тот влиятельный человек уже мёртв – я убил его. И убью всех, кто придёт на земли Царства с огнём и мечом. Я убью и всех трусов, которые не хотят защищать свои города от нашествий врагов!

Мертвецы таскали замёрзшие трупы за собой – в следующем городке должна повстречаться небольшая темница, пленники которой пригодятся для ритуала.

-- Я не переусердствовал? – спросил Камил у вампира, когда они проводили беседу в шатре.

-- Любить они тебя вряд ли станут, -- ответил Корнелий. – Но страх куда более надёжный друг монарха.

-- Я рад, что в этом мнении мы с тобой сходимся. У меня был друг, который считал иначе…

Камил вспоминал Ларса всё чаще. В долгой и скучной дороге тоска, упрятанная глубоко в сознании, вырывалась наружу – и усиливалась она по вечерам.

Ларс умер всего неделю назад. Казалось, что с тех пор минули годы – на Камила навалилось столько всего, что горевать ему было попросту некогда. Теперь же горе подступилось к нему. Камил стал понимать Вольгу, вот только поделиться с оборотнем этими мыслями уже не успел – он был уверен, что общее горе сблизило бы их.

Камила всё явнее преследовали болезненные воспоминания: холодное небо с  серебристыми облаками; окровавленная дорога, по обочине которой были выставлены головы, насаженные на высокие пики; обрубки четвертованных тел княжеские палачи выложили аллеей, а во главе этой аллеи Камил увидел Ларса – привязанного к столбу, без рук, без ног, с отрезанным языком... Камил сразу после этого пытался успокоить себя, вспоминая свою расправу над палачом, который и сотворил всё это с Ларсом, но месть не унимала тягучей боли.

Своими мыслями Камил поделился с вампиром, рассказав о том, как ужасно было лишиться лучшего друга, который заменил ему и старшего брата и отца. Ларс был лучшим из лучших – иначе не сказать. Где ещё сыскать настолько же хороших людей?

-- Как вампиры справляются с тяжёлыми утерями? – спросил Миробоич. -- Наверняка ты уже устал хоронить своих друзей. Все твои ровесники, должно быть, давно мертвы, а сам ты – кошмарно одинок. Есть ли способ прекратить страдания?

-- Не тем ты путём идёшь, если боишься страданий, -- ответил Корнелий. – Будь готов к несчастной и полной горя жизни. Ведь ты правитель, против которого настроен почти весь мир. Ты, увы, не сможешь избежать злоключений, а значит всегда будешь несчастен. Жизнь твоя будет такова, что ты будешь завидовать собственным мертвецам. Если хочешь стать счастливым, то просто беги со своей семьёй в далёкие края за океаном. В глушь к дикарям. Туда, где никакие враги тебя не достанут и где ты сможешь вести тихую, ничем не примечательную, жизнь, ведь только такая жизнь может называться истинно счастливой… Впрочем, тебе уже поздно отступать – сновидцы отыщут тебя всюду.

-- Утешил… -- слова вампира почему-то произвели на Миробоича сокрушающий эффект. От них повеяло безнадёжностью. Кажется, небесные замки, выстроенные Камилом в далёком воображаемом будущем, в котором он бы победил весь мир, наконец, обезопасив и себя и свою семью, уничтожив всех врагов – рухнули и разбились о землю. А ведь и вправду: на какой исход он ещё надеялся, избрав путь войны и мести? Обратно поворачивать было действительно поздно.

-- По-другому и быть не могло, -- продолжал Корнелий. – А что предопределено – не должно вызывать в нас возмущения. Это то же самое, что и спорить с лежащим на твоём пути булыжником, осыпая его оскорблениями, будто это способно его подвинуть… Твои близкие будут умирать. Вероятнее всего, в войнах и, затем, в дворцовых интригах. Впрочем, от смертей близких не застрахованы и обычные люди. Жизнь вообще – не то место, где можно легко найти счастье. Лишь в сказках люди находят вечную радость. Реальность же ты видел собственными глазами: она может вселять лишь надежду – призрак счастья.

-- Зачем же тогда ты решил прожить тысячу лет? – спросил Камил. -- Почему не удавился в верёвке, если жизнь полна страданий?

-- Увы, смертный, но наши с тобой жизни не равновесны, -- возразил Корнелий. – Люди живут в суете потому, что не могут себе позволить спокойствия. Для этого им недостаёт вечности. Потому удел смертных – страдание и метание. Но проходят сотни, тысячи лет – и в бессмертных исчезают страсти. Они ярко вспыхивают, но перегорают. Все наслаждения ведь – это удовлетворение нехватки чего-то, а если пропадают страсти, то исчезают и страстные желания.

-- Звучит печально. Тогда какая вообще радость от жизни, если нет желаний?

-- И много ты нашёл радости в своих желаниях? – ехидно усмехнулся Корнелий. – Ведь ты делал всё, что только желал, ни в чём себе не отказывая. Наверняка ты сейчас очень счастлив?

-- Нет.

-- Не удивлён. Ведь если нет наслаждений, то нет и несчастья, которое всегда вызывается мучительным желанием. Действительно ли тогда стоит печалиться, Камил? Это ведь то же самое, что и, почесавшись, возмутиться, что чесать больше нечего… Когда в сером мире существует ослепительно яркая вещь, то нам кажется, что исчезни эта вещь – мир станет невыносимо серым. Но, оказывается, от её исчезновения ярким становится сразу всё остальное – весь мир. Проще говоря, я уже давно не живу жизнь – я её наблюдаю. И получаю от этого удовольствие.

-- Получается, твоя жизнь жалка настолько, что ты принимаешь серость за цвет. Так не лучше ли её закончить, о чём я и спросил в начале этого разговора?

-- Твои слова – глупость, юноша. Это и отличает нас, бессмертных, от смертных, -- ответил Корнелий, глядя свысока. – Вы не выносите скуки, какая начинается в вашей старости. Вы считаете старость – жалкой. Я же вижу в ней величие. Вижу в ней – рассвет истинной жизни, освобождение от всего худшего. Люди становятся просто тенями своих давно увядших страстей. Вот что действительно жалко. И затем вы умираете, разлагаясь на червей. Мы же, бессмертные, находим бесконечное наслаждение в порывах ветерка, в снующих под ногами жуках, в быстром течении могучих рек и в сиянии далёких звёзд.

-- Это всё – лишь красивые слова. Они ничем не помогают горю.

-- Что ж. И баран не увидит ангельский лик, отразившись в зеркале, -- сказал Корнелий, и Камил разозлился, побагровев от ярости, но потом что-то понял – и рассмеялся. Возможно, над словами вампира стоило тщательно поразмыслить.

-- Время – лучший лекарь. Оно несёт мудрость, избавляет от страстей и ослабляет власть горя, -- добавил Корнелий. – Вот мой тебе совет – испей чашу до дна.

-- Не намекаешь ли ты мне стать вампиром?

-- Зачем? Тогда от тебя не будет никакого толку. Ведь вампиры не владеют Изнанкой, а принадлежат ей. Впрочем, если ты захочешь скрыться в далёких лесах за океаном – это лучший выбор. Сны вампиров находятся под защитой Мары.

-- Ты можешь превратить меня в вампира?

-- Могу, но я не стану этого делать. Иначе зачем я вообще пошёл за тобой? Ты станешь сильным, но очень голодным – и симбионты запихают тебе святые копья через зад, а я буду смотреть на это издалека, потому что мне-то хватит опыта замести следы, а вот тебе... Соберись, Камил! И расправься с врагами, как тебя учил командир Орманд и Ларс. Что они бы сказали, увидев тебя сейчас в печальном состоянии?

Следовало отвлечься на что-то полезное. Чтобы хоть перед сном убежать от плохих мыслей. Камил созвал совет из баронов и князя Цветана, и предложил тем обсудить всевозможные шаги, дальнейшие действия в противостоянии с Престолом.

Но вряд ли они могли предложить что-то лучшее, чем мог придумать сам Камил, ведь бароны не так хорошо разбирались в положении дел на юге чуждого им княжества. Зато каждый считал себя самым умным.

Зато все сошлись на том, что магистр находился в худшем положении, чем они. Его войско в меньшинстве, к тому же у Хартвига нет замка в распоряжении, на который он мог бы опереться; святоши находились посреди враждебной и чужой земли, которая будет брать их измором. Подвоз снабжения можно будет запросто перекрыть, если рыцари-иноземцы примутся маневрировать по лесам Горной Дали. Да и Вальдемар, сын магистра, находится в плену у Жанны. Все карты – в руках Миробоича. А поэтому он волен протолкнуть самое выгодное для себя условие перемирия.

Камил желал, чтобы Хартвиг отказался от претензий на городок Велены Дубек, а так же, чтобы Святой Престол обязался заключить мир и выплатить крупные репарации Царству за вмешательства сновидцев в государственные дела. К тому же он намеревался припомнить покушение рыцарей на князя Искро, из-за которого эта война и началась. Лишь после выполнения всех этих условий, то есть через месяцы, Камил согласился бы отдать Хартвигу драгоценного Вальдемара.

Если воевода откажется от всех условий, то его войско будет разбито. Хартвиг не выберется из лесов живым. Если бы магистр согласился хотя бы на одно лишь перемирие, то Камил согласился бы, ведь у него получилось бы выиграть достаточно много времени, чтобы построить крупную армию нежити – и потом уже достойно ответить на вероломное вторжение, либо же вторгнуться самому, вернув земли Заречья, некогда принадлежавшего Царству.

Эти мысли успокоили Миробоича – он снова почувствовал власть над ситуацией, а поэтому когда бароны разошлись по своим шатрам, то он уснул спокойным сном. Из рук с грохотом выпал железный шар, а Камил плавно погрузился в осознаваемые сновидения, принявшись путешествовать по пшеничным полям, наслаждаясь свежим ветерком и летней безмятежностью, но при этом стараясь не позабыть, что спит. Он внимательно наблюдал за каждой появляющейся пред ним тенью, но всё равно необычайно удивился, когда на самое утро увидел впереди Вальдемара, шагающего через колосья по полю навстречу. Камил был рад видеть своего старого друга, хоть тот и намеревался покинуть его…

Неужели Вальдемар, за время болезни, настолько расширил свои сновидческие возможности, что теперь мог покрывать такие большие расстояния? В прошлый раз он дотянулся лишь до монастыря, а теперь смог добраться даже дальше княжеского городка… Камил едва решил спросить Вальда об этом, как тот прервал его ужасной новостью, в корне менявшей очень многое:

-- Мой отец не стал дожидаться твоего прибытия – этой ночью он стремительно захватил замок Миробоичей.

**

А спонсорам сегодняшней главы выражаю благодарность!)

Наталья Б. 2120р "Округлим до красивой суммы этот огромный гонорар)))"

Константин Викторович 300р "на камила"

Светлана Юрьевна 100р "На Камила"

Мой телеграм канал: https://t.me/emir_radrigez

Темнейший II на АТ (с вас лайки))): https://author.today/work/442378

Рассказ этот как пирожок ни с чем. Если вы ждете появлений таинственной нечисти, подвигов и эпических сцен сражений, то не читайте дальше, здесь их не будет.

В дне ходьбы к северо-востоку от Мурюка стоял таёжный поселок. Звался он Суета. Нет, это не был один из трех известных ныне Сует: Нижней, Верхней или Средней, те входят в составы Шерегешского и Арсентьевского сельских поселений, хотя про среднюю точно не скажу, уже в мое время никакой Средней Суеты в округе не было. А вот в Верхней и Нижней по сей день живут, хотя кто живёт? Десяток упрямых охотников, да пара древних шорских старух. Та Суета, про которую я веду рассказ, была нашего, Усманского сельского поселения, и гибла, пока мы учились, работали, жили своей размеренной повседневной жизнью.

В Суете не суетились, и это так же истинно, как и факт, что солнце встает на востоке. Даже Мурюк, с его лагерем, настоящей школой и магазином, выглядел по сравнению с Суетой местом шумным и галдящим, полным жизни. Само название Сует происходило вовсе не из того, что в них селились беспокойные и непоседливые люди, а от шорского «сугэ», что в переводе означает воду. Да, Суета стояла на воде, хотя в тайге, испещренной реками и ручьями, питаемой глубокими оконцами родников и наполовину утопленной в трясину, найти полностью сухое место и выстроить там поселок было бы делом затруднительным.

В отличие от Мурюка, придатка к бывшему опорному пункту ГУЛАГа, а в описываемое мной время лагеря вольного поселения, Суета была сама по себе и выросла из шорского охотничьего улуса. Десяток домов вдоль единственной улицы, человек сто пятьдесят жителей, если считать глубоких стариков и младенцев, сотня мохнатых лаек, да изба администрации — вот и весь поселок. Детей постарше на весь год отправляли в интернат, учиться, и даже фельдшера своего Суете не полагалось. Лёгкие болячки лечили травами и примочками, с тем, что потяжелее, ездили в Мурюк. Для экстренных случаев существовала малая авиация, хотя в моей памяти остались лишь три раза, когда в наших краях вызывали медицинские вертолеты из Кемерова: когда двух мужиков подрал медведь в тайге, когда девочку, совсем кроху, ужалила оса и у той начался отек Квинке, и всем известный случай с геологами. Для обследования, анализов и лечения хронических недугов в улусах и небольших поселениях существовала медицинская экспедиция.

Состояла такая экспедиция из хирурга, терапевта, гинеколога и ещё пары врачей, кто найдется, и бывала наездами дважды в год. Выездные врачи, набравшие уже опыта в скитаниях по тайге, разворачивали полевой госпиталь, проводили диспансеризацию и лечили впрок, щедро раздавая антибиотики и обезболивающие, которые так и оставались, обычно, нетронутыми до следующего визита эскулапов. Местные шорцы не особо верили в магию с большой земли.

Бытовала у нас такая мода, иначе не назвать, завезенная пришлыми в Мурюк и расползшаяся из него по другим поселкам: в небольших огородиках, разбитых подле каждого дома, устраивали подобие сада. В наше время интернета и доставок чего угодно куда угодно, можно было бы, верно, выписать себе морозостойких саженцев хоть сливы, хоть сирени, но в те времена, если подобные саженцы и были, то никто бы их в тайгу, за сотни километров, не повез. А садик иметь хотелось. Вот и выкапывали в лесу молоденькие яблоньки-дикушки, черемуху, да дикую смородину, сажали подле дома, одомашнивали. Однажды, помню, я встретила даже деревце груши-дички с мелкими, твердыми, горьковато-вяжущими плодами. Но сады сажали не ради фруктов, кислющие яблоки ели, а потом маялись с животами, одни лишь дети, а ради красоты. Так же, как из чувства прекрасного, мы выкапывали клубни первоцветов, марьина корня, луковицы башмачков и кусты дикой мяты, высаживали их под окнами, устраивая палисадники, почти такие же, как были на далекой нашей родине. Настоящими, выписанными из самого Новосибирска, цветами, на сто верст вокруг, мог похвастаться лишь палисадник Глухарихи. Цветы ей пожаловал важный начальник из города, которому ведьма заговаривала килу.

Бабам из Суеты садоводство пришлось по вкусу, и с ранней весны до первых заморозков утопала улица из десятка хат в пышной зелени садов, вместо пихт и сосен, как в других местах. Чудное это было зрелище — идешь по тайге, выходишь на лужайку, а там цветет, зеленеет сад.

То, что с поселком не все в порядке, приехавшая летом, экспедиция поняла по состоянию садов в Суете. Сады стояли пожухшие, листья яблонь и смородины, будто поеденные жучком, сморщились и свернулись трубочками. Цветы и вовсе посохли. Та же беда постигла и близлежащую тайгу. Березы, ольха и осины пожухли, а с кедров осыпалась ржавая, ломкая хвоя. С людьми тоже было неладно. Жизнь в Суете ключом никогда особо и не била, но населяли таежный улус сильные, энергичные люди, а иначе в каких-то мостах и не выжить. Тяжёлый, изнуряющий труд, опасности и преодоление природы рождают особый, сибирский характер. А сейчас врачи их не узнавали. Вялые, безразличные ко всему, они худо-бедно обслуживали себя и скотину, готовили еду, но охоту и рыбалку совсем позабросили, в лес не ходили и целые дни просиживали в своих домах. От врачебной помощи тоже было пытались отбрехаться, но городские доктора свое дело знали твердо, начинали ещё в те времена, когда деньги им платили поголовно, за выполнение и перевыполнение планов осмотра местного населения, и Суете, хочешь не хочешь, пришлось таскаться к палаткам, сдавать кровь и закатывать рукава для измерения давления.

Обследование не показало отклонений от обычных результатов. Население, в целом, здоровое, если не считать нескольких гастритов, артритов да заживших переломов. А то что квелые и безжизненные, это хирургия и гинекология не лечат, а психиатров в подобные экспедициях не бывает. Доктора собрали вещи, заполнили бумажки и уехали восвояси, не ведая, что это их последняя командировка в Суету.

Через пару недель, охотники, возвращавшиеся в Мурюк, по обыкновению, решили заночевать в Суете. Мертвая тишина встретила гостей. Не тянуло свежим навозом и дымом, молчали коровы и не слышалась вечерняя перекличка лаек. Дома стояли темными и пустыми, очаги давно остыли. Над Суетой витал сладковатый душок тухлого мяса. Дворы усеяли усохшие пыльные кочки свалявшихся перьев — все что осталось от домашней птицы, над трупами коз вились жирные зелёные мухи. Вздувшиеся бока коров полопались от бурлящих в чреве гнилостных процессов. Людей в Суете не было, ни живых, ни мертвых.

Предвидя недовольство тем, что я обрываю повествование на месте, где все бы и должно начаться, сообщаю: а ничего дальше и не было. Охотники уведомили Чебулу, из города приехали специалисты. Что-то искали, ходили по тайге, выспрашивали у жителей Мурюка. Если что и нашли, нам сообщить забыли. Никто не знает, что время от времени случается с людьми в таких затерянных, богом забытых местах. Говорят одно: такое происходит и происходит довольно часто. Я не возьмусь ответить с уверенностью, хочу ли я знать дальнейшую судьбу жителей Суеты. Возможно, некоторые тайны должны таковыми и оставаться.

Муж громко храпит, ничего не слышит. Рывком поднимаюсь с постели, подползаю к краю печи и дрожащей рукой крещу воздух. И так часто, будто строю забор, причём: сверху до низу, от потолка и до черена (так называют кирпичное строение печи, на котором спят). Пока строила крестовое ограждение, услышала чьи-то тяжелые шаркающие шаги по направлению к нам!

Муж вдруг проснулся, сел и говорит:

- Сюда кто-то идет.

- Слышу, - шёпотом отвечаю я.

В избе тьма тьмущая, ничего не видно. Шаги остановились. И вдруг перед нами чернее ночи проявляется огромная фигура. Раскрыв руки, она резко делает бросок на нас и зависает на моём крестовом заборе. Только слышится её тяжелое дыхание.

Фигура немного повисела и медленно сползла вниз. От леденящего душу страха наши спины вдавились в стену так, что казалось, что мы выдавим её наружу.

В три часа ночи посветлело. Одуревшие от увиденного, спать мы уже не могли. И поутру, чуть первые солнечные лучи осветили избу, мы слетели с неостывшей печки и бегом в машину. Только дома заметили, что муж поседел за эту ночь.

С тех пор никакой деревенской романтики! Хорошо, что бабушка ещё при жизни рассказала мне о рукотворном кресте.

- Слушай, внучка, что скажу, - говорила она мне, - нет такой силы, которая могла бы его преодолеть. Поэтому в трудных и непонятных ситуациях крести воздух (можно и мысленно) перед собой слева направо как забор и тогда будет тебе спасение.