Степь однообразна. Если закрыть глаза, покружиться на месте, а потом опять их открыть, ничего не изменится, ничто новое не предстанет взгляду. Перед тобой всё та же бескрайняя равнина, смыкающаяся с небесами в точке, которую невозможно достичь, как ни пытайся. Только потом замечаешь немного иную форму облаков и очертаний сопок в мареве горячего воздуха, поднимающегося от прогретой земли. Казахстанская степь — это мелодия всего из нескольких нот, повторяемых раз за разом, красивая, но монотонная. Ни дерева, ни человека, ни даже крохотной тени на целые дни пути в любую из сторон. Старики говорят, что в степи нет дорог, есть только направления. Да дороги и не нужны. Если знаешь, куда идти, можно просто идти по прямой.
Далеко позади залаяла собака, еле слышно застучали ложкой о кастрюлю, призывая к обеду. Разморённый, задремавший за своими мыслями, Керим медленно поднялся с примятой травы, повесил на плечо холщовую сумку и взглянул из-под ладони на солнце. Пора было вести отару назад, животные тоже нуждаются в отдыхе от зноя. Он принялся, покрикивая, сбивать в кучу разбрёдшихся кто куда овец. Те знали порядок и сами поворачивали к дому.
У Кайтазовых был настоящий дом, стоявший посреди кивающего ковыля, вдали от людского жилья. Не какой-нибудь летник или выставленные в круг вагончики на колёсах, а целое хозяйство на десять построек, считая овин. Раньше отец нанимал помощников, но в последние годы дела шли не очень хорошо, и хозяйство приходилось тянуть самим. Отара, которую Керим гнал перед собой, была совсем небольшой: меньше сотни овец, несколько баранов да десяток коз. Вся отара семьи насчитывала тысячу голов, но наёмные чабаны отца ещё весной перегнали основную её часть на север, потому что здешние места не смогли бы прокормить скот. А ведь прежде голов было тысяч пять. Давно, когда мама ещё была с ними.
Держали в семье и лошадей, но их пасти не нужно было вовсе. “Табун сам себя пасёт”, так говорил отец. Бродят где-то в степи, а на ночь возвращаются в стойла. Сейчас только отцовская безымянная кобыла серой масти щипала пыльные стебли возле сараев. Однажды Керим спросил отца, почему тот никак её не назовёт. Мужчина посмотрел на сына и сказал: “скотина есть скотина. Не давай имён тому, к чему не хочешь привязываться”.
Лошадь была осёдлана, позади седла с крупа свисали потёртые перемётные сумки.
***
Вчера зарезали барана, по дурости угодившего ногой в барсучью нору, поэтому на обед Айсель приготовила бешбармак, а остатки мяса обильно засолила и подвесила сушиться с наветренной стороны дома. Ели молча, собравшись за большим деревянным столом: сам Керим, Асан, старший из двух братьев, малютка Айсель и отец. Когда все отложили вилки, мужчина вытер сальные усы, достал из кармана мешочек с табаком и смуглыми, выдубленными работой и ветром, но всё ещё ловкими пальцами принялся сворачивать сигарету, не глядя на детей.
— Еду сейчас по делам. Буду через четыре дня, может, через пять.
— Далеко, — кивнул про себя Асан. — Не в Карасу, значит?
— Сперва в Карасу, потом в Сарыколь. Там видно будет.
— Айсель обувка нужна, а то её совсем прохудилась.
Чиркнула спичка, под потолок поднялось первое облако пряного дыма. Асан ушёл в комнатушку, устроенную позади печи, и сел за учебники — он собирался поступать в университет через два года. Керим помог Айсель отнести тарелки к водяной колонке. Отец часто пропадал в разъездах, и детям было не привыкать вести хозяйство самим. Лето перевалило за середину, а значит, пришла пора договариваться о дровах для печи, о силосе и сене для скота на зиму. Всё это привозили из города на грузовиках. Обратно водители отправлялись пустыми, закинув в кузов пару стреноженных овец в качестве оплаты.
Когда посуда была вымыта, отец уже выехал за ворота по самой накатанной, прямой, как стрела, колее, уводившей в сторону Карасу — ближайшего села на три десятка домов, откуда на север шла уже настоящая асфальтовая дорога. На прощание он, не оборачиваясь, махнул детям рукой. Фигура всадника ещё долго виднелась на фоне темнеющего горизонта, постепенно уменьшаясь, пока не исчезла совсем.
2
Первый день после отъезда отца прошёл в обычных трудах, как и все прочие. Покормив на ночь кроликов и собак, Керим проверил поилки у лошадей, запер ворота амбара и поднялся на вершину небольшого холма рядом с домом, где уже сидел под навесом его брат. Ветер наверху дул сильнее, спасая от комаров. Подойдя ближе, Керим с сомнением покачал головой.
— Отец узнает — ну и влетит же тебе.
— А ты не трепи языком, вот и не узнает.
Асан заканчивал лепить сигарету из газетного листа и табака, украденного из отцовых запасов. Получалось у него совсем не так ловко, и половина содержимого кривой самокрутки сразу же просыпалась ему на колени. Парень нахмурился, став в этот момент очень похож на отца. Он вообще старался во всём походить на него, хотя едва ли признавался в этом даже себе.
Какое-то время братья сидели рядом, наблюдая, как появляются в небе проколы звёзд: сперва по одному, там и тут, но затем край солнца с последней вспышкой скрылся за горизонтом, и словно чья-то рука щедрой горстью сыпанула серебряных искр на бархат. Поистине, такого неба вы не увидите больше нигде. Бездонное, таинственное, распахнутое, оно вновь, как в первый раз, заворожило мальчишек, сидевших по-турецки на вершине сопки. Двое повисли в пустоте меж чернотой космического пространства и шёпотом сделавшихся в сумерках невидимыми трав. В центре смоляного моря ночной степи, единственным светом в которой оставалось тёплое мерцание окон их дома. Посреди ничто, как мошки в мазутной капле.
— Когда вырасту, стану космонавтом. Устроюсь на Байконур, — вдруг признался Асан.
“Бай-ко-нур”, — покатал слово на языке Керим. Оно было манящим и немного пугающим, прямо как разверзшаяся над их головами бездна. И в нём тоже явственно ощущалась степь.
— Ты поэтому хочешь в институт?
Мальчик не ответил, он не сводил глаз со звёзд.
— А ведь Байконур отсюда не очень далеко?
— Километров семьсот, если по прямой.
— Женис рассказывал, когда приезжал, что отец однажды нашёл упавшую ракету. Врал, наверное.
— Не врал, — Асан засмеялся, — только ты его про это лучше не спрашивай.
— Да он, как вспомнит, становится злой, словно чёрт. Не ракету он нашёл, а часть первой ступени. Ну, кусок ракеты. Они, вообще-то, часто падают, только не у нас. Там, к востоку, — махнул парень рукой. — А эта прямо возле дома грохнулась. Ты ещё малой был, вот и не помнишь. Он думал её продать русским учёным, хорошие деньги выручить.
— Да ничего. Приехали умники на вертолёте, посмотрели, приборами своими пощёлкали и дали ему десять тысяч. Больше, говорят, извините, никак не можем.
— Десять тысяч тенге? — лицо Керима вытянулось.
— Рублей. Всё равно мало. Батя говорил, где это видано, космическую ракету по цене овцы сторговать! Взял, конечно, но руга-ался, страсть… Я тогда много новых слов выучил.
Братья дружно расхохотались. Некоторое время сидели в тишине, и никто не хотел уходить, хотя со стороны дома уже потянуло чем-то вкусным: умница Айсель сготовила ужин.
— А здорово было бы найти ещё одну ракету, скажи? Или спутник какой. Вернётся, а мы ему — сюрприз!
— Пожалуй. Да мало шансов, траектория взлётов в стороне проходит. Ладно, — хлопнул он себя по коленям, — пойдём, горячего поедим.
По дороге с холма Керим ткнул брата локтем и показал наверх.
— Чего? А, звезда… — Асан замер на полуслове, задрав голову. — Да нет… Нет, ну так не бывает!
Падающая звезда, родившаяся почти в зените, падала как-то странно, слишком медленно. Не погасла, чиркнув по небу, но становилась всё ярче, переливаясь жёлтым и синим. Даже полярная звезда по сравнению с ней быстро превратилась в тусклую стекляшку, смутилась и затерялась среди своих сестёр.
— Сегодня же нет запусков, я знаю, у меня в журнале календарь…
Звезда падала прямо на них. Быстро растущая огненная точка отражалась в трёх парах распахнутых детских глаз: Айсель тоже выбежала из дома, привлечённая лаем собак, ржанием обезумевших лошадей, бьющихся в стойлах, и нарастающим гулом, похожим на пение ангельского хора, от которого звенела посуда на полках, и фотографии попадали со стен.
— О-о-о… — пела звезда, — О-О-О-О!..
И когда небеса уже изменили свой цвет, когда сходивших с ума собак стало не слышно за достигшими крещендо звуками иерихонских труб, а пение почти превратилось в надсадный многоголосый крик, сияющий шар огня слегка сместился и пронёсся над головами детей, на миг из конца в конец озарив степь вспышкой синего с золотым. Сверкнуло меж сопками. Раздался далёкий рокот, и всё прекратилось.
3
— Я тоже иду! — упрямо тряхнула непослушными чёрными волосами Айсель.
— Пойду, и всё! А не возьмёте, так скажу папке, что вы курили!
— Что?! Да я-то не курил!
— А я всё равно скажу! Посмотрим, кому поверит.
— Да шайтан с ней, хочет — пускай идёт. Гляди мне, не жалуйся потом, что устала!
— Не буду. Погодите немного, — по-деловому сказала девочка, — я нам в дорогу поесть соберу.
Три невысокие фигурки уходили на рассвете в степь, направляясь туда, где вчера упала ракета. Вслед им смотрел, вывалив язык и тяжело дыша, старый пёс Темир. Поскуливая, он то начинал кругами носиться по двору, то вновь подбегал к ограде и стоял там, поджав между лапами начавший седеть хвост. Наконец, решившись, он пролез под нижним брусом и помчался следом за хозяйскими детьми.
4
Асан подошёл к сестре, осматривавшей окрестности с лысой и каменистой вершины очередного холма, уже пятнадцатого по счёту. Дорога до сопок заняла всего часа два, теперь же палящее солнце висело у них прямо над головами, а поиски так ни к чему и не привели. Из следов человека они наткнулись лишь на брошенный летник чабанов, выкопанный в низине на манер землянки и наполовину сложенный из камней, да на три покосившихся деревянных столба, с перекладин которых мёртвыми змеями свисали обрывки проводов.
— Ничегошеньки. Я же вам говорила, мы правее взяли, а надо было по солнцу идти!
Керим остался сидеть внизу, прислонившись к стене летника и прикрыв глаза. Ветер доносил до него обрывки спора. Пока неутомимая Айсель взбиралась то на один холм, то на другой, сам Керим вымотался настолько, что готов был предложить повернуть назад. Просто не хотел быть первым, кто это скажет, и потому тянул время.
Порыв ветра, прилетевший с другой стороны, принёс новый звук: отдалённый собачий лай.
Мальчик поднялся, спугнув вылезшую погреться на камнях ящерицу, и обошёл ветхую постройку. Лай будто бы стал громче.
— Темир! — закричал он. — Ребята, сюда! Темир что-то нашёл!
Увязавшийся за ними пёс отыскался не сразу. Он стоял возле неглубокой расселины, хрипло гавкая и переступая лапами по краю пятна сгоревшей травы, не решаясь подойти ближе. Положив руку Темиру на холку, Асан почувствовал, что тот дрожит. Осторожно приблизившись, все трое заглянули вниз. Там, зажатое меж почерневших от жара камней, лежало оно.
— Шешен ам сыгийн… — прошептал Асан.
Айсель сморщила нос, но ничего не сказала. Большущими глазами она смотрела на измятую и обожжённую, некогда белую обшивку космического аппарата размером почти с Камаз, куски которого разметало по всей расщелине. Обломки до сих пор потрескивали, остывая, как мотор отцовской Нивы после долгой поездки, когда та ещё была на ходу.
То, что должно было быть ракетным двигателем, превратилось в месиво перекрученного чёрного металла, и сложно было представить его изначальную форму. В отдалении валялся обугленный конус теплового экрана. Лежавшую на боку конструкцию венчал огромный, метра три в поперечнике, металлический шар, поверхность которого тут и там бугрилась выступами: какими-то цилиндрами с помутневшими стеклянными окошками, посаженными на болты полусферами и перевитыми шлангами коробами, часть из которых сорвало о скалу при падении, пока перепахавший всю низину аппарат, наконец, не заклинило.
На сохранившемся выпуклом участке обшивки дети прочитали единственное слово, написанное по-русски. Крупные красные буквы, выведенные по трафарету: “С Е Р Д Ц Е”.
5
Керим начал было спускаться, но Асан схватил его за руку.
— Вдруг там ядовитое топливо. Или… ещё что-нибудь.
Керим прекратил вырываться.
— Не знаю. Гляди, собака боится. И вон, видишь, снизу люк болтается? Неизвестно, что там внутри.
— Сорвало, наверное… Слушай, а вдруг там люди?
Айсель испуганно всплеснула руками.
— Они же тогда все расшиблись, наверное!
— Вряд ли люди, — возразил Асан. — Слишком он маленький. Больше похож на Бион-М: такой аппарат, в котором живность в космос отправляют. Мышей, например.
— Мышек — в космос? — удивилась девочка. — А зачем?
— Для исследований. Мышей, семена растений ещё… Улиток всяких и мух. Я в журнале читал.
Трое переглянулись и снова посмотрели на разбитый корпус, лежавший у них под ногами. Время шло, солнце проделало короткую дугу по выцветшему небу, и тени немного сместились, но в расселине по-прежнему ничто не шевелилось. Лишь едва слышно скрипел распахнутый люк, покачиваясь на ветру.
— Ладно, пошли, — сказал, наконец, Асан. Он сел на землю, свесил ноги и ловко спрыгнул в расселину. Задрал голову и посмотрел на брата с сестрой. — Всё равно ведь не уйдём просто так.
И он поднял руки, чтобы помочь Айсель слезть.
6
Перевалило за полдень, давно пора было гнать отару пастись. Керим выпустил из рук кусок обшивки, который разглядывал, и обернулся посмотреть, где остальные. Асан сидел в отдалении на корточках и задумчиво осматривал махину искорёженного двигателя, совершенно отцовским движением потирая подбородок, не знавший бритвы. Айсель нигде не было видно. Пёс, до того с лаем носившийся вдоль обрыва, устал и теперь просто лежал на краю, свесив вниз кудлатую морду и тихо скуля. К аппарату он так и не приблизился.
— Айсель! — крикнул мальчик и, не дождавшись ответа, подошёл к старшему брату. Потрогал его за плечо.
— М? — тот словно только сейчас вышел из оцепенения.
— Где заноза? Домой бы пора.
Асан глянул на солнце, согласно кивнул и встал, отряхивая руки.
Ребята побрели вдоль расколотого корпуса к сферической носовой части. Только полностью обойдя шар, они увидели сестру. Она стояла в тени аппарата, уперевшись руками в края люка, словно прислушивалась к чему-то внутри. Радостно обернулась на звук шагов, отчего волосы хлестнули её по плечам.
— Смотрите! Смотрите, какая красивая!
По лицу Айсель скользили разноцветные солнечные зайчики. Бирюзовые, алые и фиолетовые пятна света ползали по её лбу и щекам, словно живые. Они сливались воедино, смешивались и разделялись вновь, как если бы внутри космического аппарата находился подсвеченный и подвижный витраж.
7
Солнце почти скрылось за горизонтом, когда Керим закончил таскать воду с колонки, запер хлев и поднялся на холм возле дома. Брат уже был там. Как и вчера, он держал на коленях наполовину скрученную сигарету, но, похоже, совсем про неё забыл. Взгляд мальчика скользил по дальним сопкам. Где-то там в своей открытой могиле остался лежать под звёздами упавший с неба аппарат.
Возле ног Асана посапывал старый пёс. Можно было подумать, будто он спит, но в остатках закатного света было видно, как блестят на заросшей морде два умных глаза. В их доме внизу светилось только окошко кухни.
— Айсель спать пошла, — Керим устроился рядом с братом и размял натруженные плечи. — Говорит, устала. На столе остатки мяса и лепёшки.
— Голову напекло, наверное. Сказано же ей было дома сидеть.
Лёгкий порыв ветра подхватил с газеты щепотку табака и развеял крупицы по воздуху. Одинокая овца в амбаре проблеяла раз, другой, и снова всё стихло, только последние кузнечики допевали в ковыле свою монотонную песню.
— Как думаешь, когда отец вернётся?
Асан расплёл сложенные по-турецки ноги и откинулся назад. Посмотрел, как загораются над головой всё новые серебряные точки.
— Если дела споро пойдут, то послезавтра, пожалуй.
— А вдруг на колонке бензина не окажется, как в том году?
— Тогда дольше, придётся ехать до райцентра. Сам же знаешь.
Словно что-то вдруг услышав, вскинул кудлатую голову Темир. Неуверенно задвигал ушами, стал всматриваться в темноту: туда же, куда до этого глядел старший щенок хозяина. Керим потянулся, потрепал пса по холке, успокаивая, и скоро он снова опустил морду на лапы. Бока его вздымались и опадали в такт стрекоту насекомых. Ночная степь была такой же, как всегда: и день, и тысячу лет назад. Асан сорвал травинку и сунул её меж зубов.
— Однако странно это всё.
— Ты ведь тоже не помнишь, как мы возвращались сегодня домой, да?
8
На следующий день вернуться к аппарату не получилось: животные заболели. Айсель тоже чувствовала себя плохо, хотя и старалась не подавать виду. Но когда на четвёртый день после отъезда отца сестра упала в обморок прямо возле плиты, мальчики отнесли её на кровать и запретили выходить из комнаты одной.
Целыми днями Керим носился между домом и хлевом: отара больше не хотела пастись. Овцы выстраивались кругами, запрокидывали головы и почти перестали блеять. Покрытая колтунами шерсть слезала от любого прикосновения, обнажая розовую кожу, под которой проступали вены. Зрачки их вместо горизонтальных и плоских сделались круглыми. Керим вздрогнул, когда при входе в хлев на него впервые посмотрели сотни почти человеческих глаз.
Асан листал ветеринарные книги. Похоже было на вертячку, что бывает от паразитов, но некоторых симптомов не хватало. На всякий случай решили не есть мяса. С лошадьми, альхамдулиллах, пока всё было в порядке.
Среди дня Асан подошёл к брату и протянул жестяную кружку.
Керим осторожно отпил, погонял воду во рту и проглотил. Улыбнулся, хохотнул, и уже серьёзнее сказал, возвращая кружку:
— Вода как вода. Ну, может, чуть сладковатая. А что такое?
— Сам не знаю. Это из колонки. Вот, смотри.
Асан сделал большой глоток. Уголки его губ дёрнулись вверх, и он звонко и коротко расхохотался. Затем без улыбки посмотрел на Керима.
— Видишь? От неё хочется смеяться. Потом проходит. А если кипятить, такого нет.
— Какая-то ерунда… Дай-ка ещё.
Они передавали кружку друг другу, пока та не опустела. Из дома позади них вдруг тоже раздался заливистый смех, и братья переглянулись.
— Пойду поменяю Айсель воду на кипячёную, — сказал Асан. — И ты сырую больше не пей.
9
На пятый день Айсель начала заговариваться. Отец всё ещё не вернулся, и Асан стал седлать лошадь, чтобы привезти фельдшера из Карасу. Керим собрал ему еды в дорогу и долго смотрел на фигурку всадника, медленно становящуюся точкой на прямой как стрела грунтовке, уходившей на север. Темир скулил у ног мальчика, положив морду на перекладину забора. Позади дома на склоне холма больные овцы, выстроившись кругами, водили свой странный хоровод.
Поздним вечером того же дня Керим сидел возле постели сестры и держал её безвольную маленькую руку в своих грубых от работы ладонях, когда снаружи раздался приближающийся топот копыт. Асан явно без всякой жалости погонял лошадь, чего никогда прежде с ним не случалось.
Осторожно сложив руки сестры на одеяле, Керим вышел из комнаты, притворив за собой дверь. Брат, весь в дорожной пыли, уже спешился и злобно наматывал поводья на коновязь, бормоча под нос чёрные ругательства. Он был один, без врача. Заслышав шаги, мальчик оглянулся.
— Ты не поверишь, сумелек! Просто не поверишь!
— Как это? — мысль о том, что брат мог заблудиться, даже не приходила Кериму в голову. От их дома вела всего одна дорога, и вела она в Карасу.
— Да вот так. Я ехал по прямой не останавливаясь. Скакал вдвое дольше обычного, потом начал узнавать приметы, только в обратном порядке. Сперва глазам не поверил, а после гляжу — дом! Наш дом! Шайтан попутал, что ли, басын сыгейн! Как она?
— Пойдём. Покажу кое-что.
Ступая на цыпочках, они прошли через тёмные комнаты. Керим осторожно, чтобы не разбудить сестру, открыл дверь и пропустил Асана вперёд. Тот сделал шаг и замер на самом пороге. Глубоко вдохнул, но не сказал ничего.
Айсель лежала на кровати, укрытая стёганым одеялом, которое шила сама. Одна её рука свешивалась с края и почти касалась пальцами деревянного пола. Бледное лицо покоилось на подушке: голова запрокинута, рот приоткрыт. Изо рта девочки, скрещиваясь и разделяясь, светили разноцветные танцующие лучи. На потолке над кроватью они создавали сложные переливающиеся узоры из цветных пятен: бирюзовых, фиолетовых и алых.
Постояв какое-то время, братья закрыли дверь и молча ушли.
— По-моему, у неё что-то растёт из спины, — нарушил тишину Керим час спустя, когда они сидели на крыльце дома. — Что-то вроде крыльев, как у стрекоз.
Старший брат ничего не ответил.
***
В эту ночь одна из овец оягнилась, немного раньше положенного срока. Асан разложил клеёнку под овцой с голым отвисшим брюхом, Керим стоял рядом и светил фонарём. Сначала вышел околоплодный пузырь, потом показались маленькие копыта. Асан нахмурился, и даже младший брат понял: что-то не так. Выпав на клеёнку, ягнёнок сразу завозился и попытался встать на ноги, слепо тыкаясь в разные стороны. Потянувшись, чтобы очистить его ноздри от слизи, Асан остановился. Ягнёнок родился без головы.
***
Отложив испачканную в крови лопату, Асан ушёл в угол загона, долго стоял там, сотрясаемый спазмами рвоты. Когда ему стало лучше, мальчики вышли на двор.
— А знаешь, Айсель сегодня целый день говорила, — сказал Керим, опускаясь на старую тракторную покрышку у ворот хлева.
Асан сел рядом и свесил голову меж колен с видом очень уставшего человека.
— Да, в основном. Но иногда через неё что-то пробивалось.
— Что значит пробивалось?
— Не знаю. Мне кажется, оно пытается общаться.
— Ты про… — Асан мотнул головой в сторону сопок.
— Да. Думаю, я начинаю понимать, что происходит. Завтра надо будет послушать, что говорят по радио. И что ещё скажет Айсель. Но знаешь, Асан…
— Мне кажется, отец уже не приедет.
С громким щелчком, прозвучавшим в ночной тишине как выстрел, Керим выключил электрическую лампу, которую принёс с собой из хлева. Сперва на братьев обрушилась непроницаемая темнота, но по мере того, как глаза привыкали к ней, стали проступать контуры предметов и построек, звёзды... И красивое полярное сияние, переливающееся над западными сопками. Оно дрожало в небе, окрашивая подбрюшье редких облаков в фиолетовый, бирюзовый и алый.
— Да, — спустя минуту ответил Асан. — Это я уже понял.
10
Дни становились холодными не по сезону. Этим утром трава возле дома покрылась инеем, а к обеду начался мелкий снег. Радио окончательно замолчало на прошлой неделе, теперь в эфире не осталось даже помех. Пока оно ещё работало, братья взяли за правило каждый вечер слушать, как всё более истеричные голоса дикторов рассказывают новости о происходящем в мире за пределами их кусочка степи. Было похоже, что миру осталось недолго.
Керим стоял на холме, кутаясь от ветра в осеннюю куртку, и смотрел на солнце через закопчённый осколок стекла. Вскоре Асан присоединился к нему, слегка запыхавшись при подъёме.
— Ну как там сегодня? Сильно выросло?
— Да не поймёшь, — Керим пожал плечами и передал стекло брату. — По-моему, пятую часть уже точно съели.
Асан приложил осколок к лицу и свёл пальцы домиком, чтобы лучше видеть. Чёрное пятно, расползавшееся по поверхности солнца, напоминало очень долгое затмение, если бы не его неправильная, угловатая форма.
— Да я тут подумал: может, им нужна энергия. Причём вся. Есть же такая штука, сфера Дайсона.
— Пойдём, чаю заварим и расскажу. Холод собачий.
Две тонкие фигуры пошли по ломкой траве в направлении дома. Навстречу им вереницей брели в сторону горизонта полупрозрачные создания, бывшие некогда овцами и лошадьми. Их цепочка брала начало в недрах амбара, куда братья давно уже старались не заходить, и терялась вдали, нигде не прерываясь. Сияние огромной разноцветной авроры в месте падения аппарата, видимое теперь даже днём, отбрасывало цветные блики на спины подростков.
11
— Дай-ка и мне, что ли, — Керим протянул руку за самокруткой.
— Мал ты ещё… — с сомнением сказал Асан, но всё же дал один раз затянуться и потрепал младшего по волосам.
— Да теперь-то уж какая разница.
Они сидели на кухне, закутанные во всю одежду, которую удалось собрать: единственный обогреватель не справлялся. Темир лежал под столом. Изредка было слышно, как он облизывает клыки.
Прошло двадцать дней с тех пор, как Айсель окуклилась на чердаке. Клейкий продолговатый кокон повис на стропилах в ночь, когда их сестра вдруг пришла в себя, выбралась из кровати, пропитанной сукровицей, и заползла на чердак через люк в потолке. После себя она оставила слизистый след и лёгкий цветочный аромат.
Керим какое-то время ещё поднимался на чердак, чтобы послушать сестру, приложив ухо к тёплой поверхности кокона. Потом перестал: речь Айсель, её нескончаемый бред, становилась всё менее связной. К тому же кокон был отчасти прозрачным, а ему не хотелось видеть процессы, происходившие в нём с его сестрой. Но перед этим девочка успела многое рассказать. В её горячечном шёпоте Кериму слышался голос далёких звёзд, истории других миров, населённых странными существами.
Чай у них давно закончился, как, впрочем, и дрова, и газ для плиты, поэтому теперь они пили кипяток из снега, растопленного на электрической плитке. Бензин кончился тоже, но генератор продолжал работать. Одна из стекловидных овец срослась с ним. Теперь генератор не требовал горючего, но издавал вместо привычного тарахтения жалобные звуки, похожие на органические. Всего лишь ещё одна странность в долгой их череде с тех пор, как мир вокруг необратимо изменился.
— Знаешь, я снова туда ходил, — признался Керим. — К Сердцу.
— Догадался, — буркнул брат, грея руки о бока железной кружки. — Ты уже тропинку туда протоптал, сумелек.
— Скот, как же. Сам видел этот скот? Тьфу, мерзость. Они теперь делятся, как… инфузории. Что оно сотворило с отцовской отарой, скажи на милость? Ты же у нас толмач.
— Ну, оно их использует. Как строительный материал.
— Да никакой это был не аппарат! Так, вражеская маскировка.
— Оно нам не враг, я ведь уже говорил.
— Это оно говорило, а ты поверил.
— Сердце правда нас защищает, и ничего плохого пока не сделало.
— Залезь на чердак и скажи это своей сестре.
Керим промолчал. Он наклонил стул и теперь балансировал на двух ножках.
— Знаешь, — сказал он, наконец, — мне кажется, Айсель сама этого захотела.
— Чего этого? Стать насекомым?
— Угу. Может, бабочкой, она же их любила… То есть любит. Слушай, я не знаю. Но там, где упал апп… где Сердце упало, оно там что-то строит.
— Ну да, из них. Или, может, не строит, а выращивает.
— Я тоже. Твоя ненаглядная дрянь притащила за собой какую-то заразу, которая сейчас доедает наше солнце. Может, мы с тобой вообще последние люди на планете.
Керим вскочил, едва не уронив стул, сбросил тулуп и начал ходить по комнате. Аслан попытался поймать брата за рукав, но тот увернулся.
— Оно не притаскивало, ну как ты не понимаешь, — в сердцах взмахнул мальчик руками. Этот спор был у них не первым, но Аслан всегда был упёртым, как баран, весь в отца. — Оно само убегает из мира, заражённого этой… Этими… Это как болезнь, только на космическом уровне. И ни у кого нет иммунитета. До нас бы всё равно добрались. Ты же сам мне рассказывал про парадокс этого, как его там.
— Ну ты ведь так хотел стать космонавтом!
Аслан замолчал, глядя на брата. Тот, немного успокоившись, сел обратно за стол и стал сосредоточенно ковырять заусенец на большом пальце.
— Так. Допустим, хотел. А при чём тут?..
— Это корабль, — пробормотал Керим.
— Сердце построило корабль! Или что-то вроде. Оно готово лететь дальше, бежать туда, куда зараза ещё не добралась, предупредить тех, кто там живёт. Мы можем тоже, с ним. Если ты согласишься.
Над столом повисла тишина. Стало слышно, как за стенами дома завывает ветер, вылизывая обледеневшие вершины холмов, наметая в низины бесконечно идущий снег. Лампочка под потолком заморгала, потом разгорелась вновь. В последние дни она мигала всё чаще.
Керим недоверчиво поднял глаза от струганных досок стола.
— Правда, — улыбнулся Аслан и снова потрепал брата по волосам. — Чего нам терять. Ведь хуже не будет, так?
12
В пурге посреди бескрайней степи мелькнул одинокий огонёк. Засыпанная снегом, непохожая на себя прежнюю, степь вся переливалась отражениями невиданного в этих краях полярного сияния, распахнувшегося на половину небосклона. Но мигнувши огонёк был другим — жёлтым проблеском электрического фонаря.
Последние люди на Земле упорно шагали в полутьме, пробиваясь через высокие сугробы, а над их головами сквозь тучи маячило бледное пятно половинчатого полуденного солнца. Перед ними, прокладывая путь, бежал, рыл мордой снег старый кудлатый пёс. За собой люди тащили волокуши, где, прикрытое овчиной, лежало что-то продолговатое, размером с ребёнка. Впереди на фоне вздымающихся в воздух и вновь опадающих красок вырастал из-за сопок прозрачный, живой на вид, похожий на луковицу и не похожий ни на что силуэт чужого космического корабля.
