Я и майором-то стал только «под самый занавес», когда в запас увольнялся. Зато, как у нас говорят, хоронить теперь будут за счёт Минобороны – с троекратным салютом и оркестром музыки. Капитанам такая честь не положена, только старшим и высшим офицерам. А вообще-то я, по внутреннему состоянию своему, до сих пор чувствую и ощущаю себя просто капитаном. Мало ли, много, но целых два срока в этом звании пришлось отпахать, приварился к нему более, чем прочно. Думаю, каждый военный со временем застывает в основном своём, природой назначенном чине, именно потому среди нынешнего генералитета столько дуболомов-сержантов, способных оценивать обстановку «не выше сапога» и соответственно действовать-бездействовать. Впрочем, это всё лирика.
Ты спросил, как у меня такое получается? А чёрт его знает, как! Приходит вдруг откуда-то волна сплошного непонимания – чувство, будто идёт что-то не так и не совсем правильно; за ней, чуть позже – вторая волна: как надо действовать, чтобы всё исправить; и уже после начинаешь постепенно довлеть… в обоих смыслах этого слова. Я так сие называю – довлеть, а уж как правильно назвать по-научному, пусть тебе научники рассказывают... И только потом, после довления, можно начинать разбираться, чего мы такое вокруг понаворотили и не надо ли ещё что-нибудь подворотить.
В первый раз это со мной приключилось сразу после школы, когда в десантное училище поступал. Знания не шибко большие, здоровье тоже не очень, да и умишко не самый резвый… Но как-то ведь удалось поступить туда, где отбирали исключительно по здоровью и складу ума с психологической готовностью – чудо и только!
Тогда я ещё не понимал этой своей особенности – умения (да нет – ещё не умения, а только неясной какой-то способности) менять окружающую реальность под себя. Потом было ещё несколько случаев, когда уже мог бы и догадаться, в чём дело, но так и не дотумкал (говорю же, умишком был не из самых резвых). Зато прослыл среди всех своих редкостным везунчиком, разные командиры даже старались друг у друга меня перехватить, обязательно забрать с собой на самые трудные задания, чтобы в конце всем тоже свезло.
Впервые – уже старлеем – начал задумываться, что происходит и как с этим бороться (ага, поначалу именно бороться хотел), когда нашу опергруппу забросили в азиатские джунгли, и после выполнения задачи пришлось почти две недели выкарабкиваться оттуда с двумя ранеными на горбах. Подвернулось время подумать о себе и о том, как это нам всем опять и снова удалось вывернуться и остаться в живых, несмотря ни на что. Сначала понимать начал, потом пришлось вырабатывать и оттачивать навыки, и только после, не очень скоро, стал использовать их по назначению вполне осознанно, то есть довлеть.
Помню, мне в этом ещё одна кошка очень помогла. Я как раз тогда после Афгана в госпитале мыкался, с осколочным в груди. Больше лежать приходилось, чем сидеть или ходить. Так вот, зачастила она меня навещать – подкрадётся и прыг сверху, уляжется прямо на бинтах, глазищи прикроет и ну урчать… А я глажу её и думаю: почему она именно меня-то выбрала, почему ни к кому другому не подходит и всех избегает? Видимо, почуяла во мне нечто особенное. А от урчания её сразу так легко становилось, так волшебно. И казалось, что даже рана быстрей затягивается… Чудо что за кошка была!
Только не долечила она меня, не успела – кисонька моя. Пришлось дальше самому выкарабкиваться. Какой-то контуженный поймал её, распотрошил и подвесил на дереве прямо перед моим окном. Из ревности, что ли? Или от обиды? Война ведь многим совсем крышу сносит – не узнать заранее, что каждый из них может учудить.
Так вот, как раз перед этой его расправой такая вдруг на меня тяжёлая волна недопонимания действительности накатила, что взвыл в голос: не понимаю, не понимаю, ничего не понимаю же!!! Прибежавшая на крик медсестричка, добрая душа, тут же вколола мне что-то, и я провалился в беспамятство… А когда очнулся, исправлять было уже совсем поздно, да и нечего. В обратную сторону это у меня не работает.
Вот так простая кошка научила ценить самую первую волну, уважать её и готовиться сразу к следующей. А вторую волну я, только словив её, тут же перестаю чувствовать – просто плыву с ней по любым обстоятельствам – куда она, родимая, вынесет, и сам почти не замечаю, что делаю. Только доверяюсь ей и ясно знаю: всё идёт правильно и по-другому нам не надо. Будто несёт меня она, точно планируя, как действовать.
И вот ещё что, благодаря той кошке, удалось понять: я – не такой, как все, а может даже и вообще не здешний, высшее какое-то существо, майор (ведь так это слово на наш русский переводится?). Могу и умею, чего другим не дано. Я, блин – корректировщик реальности, действующий на упреждение!
В конце концов, через время выписали меня из этой тягомотной госпитальной лечёбы, а потом и совсем со счетов списали. Орденом никаким, правда, не наградили, но майора всё-таки напоследок присвоили. Именно так – старшим, высшим, майором! – я себя тогда и стал ощущать опрометчиво.
А когда списали, понял я, что надо бы мне теперь затихариться, не отсвечивать и подался для окончательного доживания в сторону от всяких этих столиц, в тихий и, по большому счёту, никому из высоких властей не интересный Хабруйск, – Город Воинской Славы, между прочим (самое то для ветерана, правда же?). Следы потихоньку принялся заметать, потому что некий смутно осознаваемый и не совсем здоровый интерес к своей персоне постепенно стал чувствовать. Нет, это даже отдалённо не походило ни на какую там первую волну, и от этого я отчётливо встревожился: надо, чтоб все вокруг как можно быстрее и желательно навсегда забыли про мою такую редкую везучесть, просто замылить её надо, чтоб и не вспоминал никто. Ни бывшие мои командиры, ни новые, на гражданской стезе, начальники.
И когда потом случилась в стране вся эта их восторженная контрреволюция, я просто не знал, что делать. Первая волна постоянно прёт сплошным валом, но второй – как не было, так и нет, не возникает… А делать-то что? Как реагировать? Ведь ты же, блин, корректировщик, майор, должен действовать на упреждение, а не по следам исторических событий! Чуть позже пришло осознание, что никакой я вам тут не корректировщик реальности, и даже не высшее существо. Я – всего лишь букашка на стекле, иногда пытающаяся увернуться от приближающегося конца… Тяжёлое и тягостное чувство, совсем не приятное.
Как раз тогда-то и потянуло меня опять на войну. Гражданская жизнь, конечно, имеет свои прелести, но очень уж она ровная и дюже скучноватая для военного человека. Война ведь – как наркотик, кто с самого детства затачивал себя под неё и большую часть жизни прошагал в строю, без этого уже не может. Не скажу, что начинается какая-то особая ломка, но без постоянного притока адреналина чувствуешь себя не в своей тарелке до такой степени, что иногда и жить не хочется… К тому же, из всех тяжёлых наркотиков война, наверняка – самый гуманный, убивает далеко не всех.
Не стану открывать тебе как, но через некоторое время удалось подписать рядовой контракт с Иностранным легионом на четыре года – анонимно, естественно. Вернее – псевдонимно. Дослужился там аж до капрала парашютно-десантного полка (поверь, совсем непросто было), но продлевать это дело не стал – показалось, что мало платят… Интереснейший, скажу я тебе, опыт, особенно если с нашей армией постоянно сравнивать. Но об этом – как-нибудь в другой раз.
После чего за две ударных пятилетки ратного труда обошёл-объездил почти все «горячие точки» Европы и половины Африки, вместе с тремя разными ЧВК, поочерёдно. Почему с тремя? А сколько, ты думаешь, у нас этих частных военных компаний? Только «Вагнер» знаешь? Про других не слышал? Вот и славно, пусть так оно и останется… Кстати, последняя была, как раз, из «музыкантов», хорошо мы с ними тогда почудили.
Окончательно вернулся в Россию полтора десятка лет назад и постепенно оказался опять в тихом и уютном моём Хабруйске, казалось бы, навсегда...
Мне всё-таки пришлось пересказать это Виталику – в общих чертах и с большими купюрами, разумеется. А куда было деваться-то? Нам ведь вместе теперь расхлёбывать то, что вокруг наворотилось. Да и башка трещала неимоверно, гораздо сильнее обычного после довлений, даже думалось с трудом. Нет, была, конечно, сотня причин вообще не зачитывать ему сии скупые выдержки из чужой книги жизни. Как, впрочем, была и у меня в своё время причина вообще её не покупать, даже не брать в руки. Однако, получилось как получилось.
Мы сидели вдвоём у меня на кухне, приканчивая уже вторую поллитру под маринованные грибочки и чипсы. Виталик больше молчал и только кивал головой в паузах между моими откровениями, а потом поднял замутневший взгляд и только спросил:
– И что теперь дальше? Делать-то теперь что?
– Доминировать будем, просто доминировать, пока всё не прояснится и не уляжется, – ответил я, – а пока нам обоим надо бы просто немного подремать.
Засыпая, думал о том, что никогда ведь прежде действовать в подобных обстоятельствах мне ещё не приходилось… Судите сами: вытащить из почти смертельного форс-мажора сразу семь человек (включая себя), только один из которых был мне более-менее близок и знаком (и это вовсе не я сам, а старый друг Виталя), при том, что как раз именно мне-то тогда ничто в реальности и не угрожало. Без какого-либо плана и без обычно формирующей его второй волны. Довлеть не на традиционное упреждение, а по грубому факту происходящего… Нет, братцы, такое мне совсем даже не по зубам, тут, видно, какая-то ещё сила вмешалась, сработал неведомый дополнительный фактор. Или уж я настолько к старости изменился, что теперь и такое тоже могу?
Ладно, завтра будем разбираться, утро вечера мудреней.
Прежде, чем засесть на кухне моей холостяцкой однушки на последнем этаже такой же древней, как и сам я, «хрущёбы» на выселках, неподалёку от хабруйских Красных казарм, Виталик добросовестно обзвонил остальных игроков своей команды и, знаете что, ни один из этой пятёрки ничего произошедшего с нами сегодня вечером даже не вспомнил! Видимо, заодно с искривлением реальности ещё и их память отшибло, стёрлась она, другого объяснения я пока не вижу. А ведь это даже и хорошо, получается – не будут под ногами путаться, можно теперь и в расчёт их не брать, когда кривизну убирать придётся.
А кривизна у реальности этой новой оказалась очень даже изрядная, прямо, вывих какой-то! Вчера-то, по темноте, мы и разглядеть толком ничего не успели – надо было срочно загасить избыточный адреналин алкоголем, любым (а по-другому он не гасится – тоже доказано опытным путём). Да и голову мою надо было прочистить – трещала не хуже счётчика Гейгера-Мюллера на максимале.
И когда уже сегодня поутру осторожно выглянули на улицу, даже понять сначала ничего не могли. Это не было православной идиллией, которую следовало бы ожидать, исходя из моих личных предпочтений, и не было даже СовСоюзом свежего разлива, что тоже было бы вполне ожидаемо и логично. Это оказалось чем-то другим, совсем третьим. Боковой альтернативой, какой-то нелепой сущностью! Будто выбросило нас куда-то в сторону от нашего настоящего.
Даже описывать её не хочу, сплошные нонсенсы на фоне общего «благорастворения воздУхов». Кажется, моя могущественная способность слепила какую-то не очень удачную временную вариацию, достав из самых поганых чуланов заблудшей души всё самое для неё противное – все эти лубочные балалайки с матрёшками да танцы с медведями и кокошники с бубенцами под сумасшедшую люминесценцию. А с другой стороны, и её ведь понять можно, видимо, основная линия развития событий была гораздо гаже, чем этот вот подвывих с переплясами. Ограничились, как говорится, меньшим из зол.
И потому, как только откатила волна непонимания всего вот этого, я сразу начал целенаправленно довлеть, переполняясь невыносимо нелепой окружающей средой и не забывая очень осторожно выправлять её под себя, не разглядывая в подробностях чудесности, повылазившие отовсюду, будто опята из гнилого пня.
Получая, кстати, от самого процесса довления теперь отнюдь не райские удовольствия и уж тем более не священное блаженство, а совсем даже наоборот… Башка всё ещё трещала после вчерашнего, а тут пришлось опять совать её в самое пекло. Ох, чую, болеть потом будет просто страшно, если совсем не отвалится. В этом, замечу, ещё одна и, пожалуй, главная причина для нормального и здравомыслящего человека вообще никогда не пользоваться настолько уникальной способностью, даже не думать о ней вовсе.
И ведь не оставалось совсем времени хотя бы объяснить Виталику что да как, надо было просто действовать без предупреждений и упреждений, исправлять всё, пока не слишком поздно. Итак уже целую ночь пропустили по дурости своей, следовало ещё вчера начинать... А потом в этой искромётной и нездорово-яркой реальности что-то легонько хрустнуло, и она стала постепенно расползаться, разваливаясь.
«…пришли и к Магомету горы, соткали нить судьбы майоры,
нововведения в судьбе они наткали и тебе»
– Виталя, давай пойдём сразу ко мне. А на игру в другой раз сходишь – последняя она, что ли?
Мы снова стояли с ним у выхода из продмага, и Виталик, естественно, оказался полностью не осведомлён о том, что вчера и даже сегодня происходило, как и о том, что нам вскорости предстояло повторить (ещё одна способность у меня появилась, что ли – стирать память, или здесь опять какой-то побочный эффект от искривления реальности?). Да это даже и к лучшему, действовать одному мне как-то удобнее и привычней, к тому же, некоторые детали моих вчерашних пьяных откровений помнить и знать ему совсем не обязательно, а повторять их я точно никому не стану.
Итак, вторая волна откатила нас к самому началу этой нелепой истории. Видимо, ближе или дальше по времени от недавнего форс-мажора ловить было вообще нечего, без вариантов. Поздравляю, майор, теперь твои способности распространяются и на временной интервал тоже... Вот только оно тебе надо?
– Виталик, ну что ты упрямишься, сам же сказал: поговорить надо, ну и пошли ко мне, посидим-поговорим, я как раз коньячку прикупил… другого-то раза может и не быть. А игры твои, они ж бесконечны, – мне надо было любой ценой вывести его из игры, чтобы форс-мажор этот проклятый исключить вообще. И, по возможности, без лишних довлений, а то от них у меня уже скоро башка совсем треснет.
Как младший по возрасту (хоть и старший по званию), он должен был бы меня послушаться. Но не послушался. Вместо этого стал снова уговаривать пойти с ним на этот их чёртов брейн-ринг, а уж после него и переключаться на душевные разговоры… Ну, совершенно дурацкая наклёвывалась ситуация, повторение только что пройденного.
Однако, теперь у меня имелось и существенное преимущество, которого вчера ещё не было: я твёрдо знал теперь, что именно произойдёт, кто это сделает и как, а главное – снова мог действовать в привычном для меня режиме, без всяких форс-мажоров – по старинке, на упреждение. Преимущество, которое ведь может и пропасть, если мы на игру не придём. Вот только голова всё ещё раскалывалась, отдохнуть бы, да некогда, времени совсем нет… Ладно, соглашусь снова, пусть будет что будет.
И вот опять та же чёртова игра в многолюдном зале на два десятка столиков. Брейн-до, понимаешь! Те же картинки с вопросами на белом экране под громкую музыку, то же жизнерадостное позвякивание бокалов и хруст салатов. Но на этот раз коньяк в баре я брать не стал и тихо присел в сторонке, стараясь не привлекать лишнего внимания и уже без особого азарта присматриваясь ко всему.
Те же два синхрона по десять вопросов и допы с полуфиналом, но почему-то нет после них никакого распахивания дверей, как в прошлый раз, и не врываются сюда эти мрачные фигуры в кевларе и масках… Музыка продолжает играть, да и не накатывает на меня никакая первая волна, не говоря уж о второй, и нечего мне тут теперь, выходит, упреждать и корректировать.
Да, что-то не так нынче идёт, а почему – непонятно. В этой обновлённой мною реальности, получается, нет никакого СОРа – вообще не было, что ли? Совсем? А что, очень даже неплохой тогда получается поворот, мне нравится! Слава богу, теперь не придётся довлеть и вполне можно даже взять себе соточку коньячку, а то голова так и трещит, не переставая…
Дальше игра пошла вполне спокойно, без всяких там под занавес вторжений «групп захвата», без нервов и без драйвов. Спокойненько профиналили, но – увы – победа досталась не тем, кому хотелось бы, не нам. Виталик огорчился, конечно, но впереди у нас было намеченное душевное распитие напитков в домашних условиях, под долгую беседу… Нет, я вовсе не алкоголик и даже не бытовой пьяница, но под хорошие закуски и умные разговоры – как юный пионер: всегда готов! Прочитал тут недавно, что с возрастом в организме понижается способность вырабатывать алкоголь для каких-то там внутренних химреакций (я и не знал, что у организмов такая способность есть), и потому возрастает потребность в дополнительных вливаниях. И ведь классную же такому делу «отмазку» себе на старость эти научники придумали, да? Не подкопнёшь.
Но в результате оказалось, что рановато я опять позволил себе расслабиться – на выходе нас всё-таки «приняли», но другие. Ну, не совсем на выходе, мы уже успели и на улице потоптаться, пытаясь поймать «тачку», чтобы ко мне на выселки ехать, когда тихо и незаметно подкатил очень серый минивэн, и нас без лишних разговоров очень грамотно «упаковали» (я в этом знаю толк, приходилось и самому, как говорится). И что удивительно – никакой первой волны я опять так и не ощутил, даже не почувствовал. Только голова болела сильно.
– «Во многих знаниях много и печали, а кто преумножает знания, преумножает и печаль», однако знаем мы пока совсем немного, а вот приумножить эту печаль очень хочется, – говорил он совсем негромко, выделяя слова выразительными паузами, – нам, в частности, известно, что Вы, возможно – настоящий майор (ну, или мойра и даже парка – это уж как кому больше нравится называть), существо, наделённое способностью по своему усмотрению изменять реальное положение дел (так сказать, плести нити судьбы), в каком-то смысле демиург... И нам теперь известно также, что Вы, действительно – отставной майор, то есть Мироздание, грубо говоря, отвернулось от Вас и более не намерено оказывать свою экстренную помощь.
– Простите, Вы сейчас это о чём? – Попытался уточнить я недоумённо.
Нас с Виталиком привезли с мешками на головах куда-то за город и рассадили по разным помещениям. Моё было огороженной частью какого-то большого ангара и ярко освещалось лампами, висящими под потолком. В нём наличествовали только два стула, расположенных визави, да узкий стол между ними, остальное пространство не было ничем заполнено, оно просто пространствовало.
Невысокий крепыш с внимательным и холодным взглядом, которого я уже раньше мельком где-то видел, вошёл минут через пять после того, как с моей головы сдёрнули мешок, и сразу представился:
– Полковник Гризович из Особой полиции страны, ОПС. А Вас, простите, как звать-величать?
– Просто: армейский майор в отставке Петров. Чем обязан?
И вот уже после того он мне и выдал всю эту галиматью про умножение печалей и высшее существо с нежелающим его опекать Мирозданием. Я даже оторопел поначалу. Одно дело, когда ты сам, по младости лет и недостатку ума, возносишься мечтами о чём-то великом и совершенно несбыточном, и совсем другое, когда какой-то хитромудрый хрен с огорода вдруг пафосно и с выражением доносит ту же идею, давно и аргументированно тобой отвергнутую. Есть в этом доля какого-то цирка, не находите?
Новым во всей его тираде было только то, что меня почему-то вдруг записали в отверженные и ни на что больше не способные, и потому я сразу спросил:
– Вы точно уверены, что и Мироздание тоже отправило меня в отставку? Оно Вам само об этом доложило?
– Разумеется, нет, пока не докладывало… Но мы почти уверены в этом. Видите ли, тут одно из двух, а может и больше: либо Вы способны менять реальность, либо сама реальность подстраивается под Вас, под какие-то Ваши, возможно, не совсем осознаваемые, запросы или потребности… Но вот благодаря тому, что мы с Вами теперь здесь общаемся, можно с высокой долей вероятности сделать вывод, что способности эти теперь утрачены, либо у Вас отозваны. Иначе Вы бы давно уже отсюда вывернулись, и поминай как звали. Согласны?
– «Не сходи с духовного маршрута, на материальных – тупики… Надо верить в Бога, это круто, в Дед Мороза верят дураки», – продекламировал я в ответ любимый стих Аркаши Лиханова, давнего приятеля, после чего, закрыв глаза, отвернулся.
– И как это понимать? Не желаете общаться? – вскинул брови полковник.
– Как непринятие любой подобной дурости, наверное. Проще в бога поверить.
Больше часа он продолжал мне втолковывать что-то про пути взаимодействия с механизмом Мироздания, которые теперь успешно осваивает Особая полиция, к коей он принадлежит. Про то и про это, и про вот это тоже... Будто по капельке вливая в мои мозги какой-то медленный яд сокровенных знаний, позволяющих возноситься над обыденщиной и парить мыслью где-то там, в высших сферах разума. Однако беседа наша (вернее, его монолог) так и закончилась ничем. Я продолжал отмалчиваться, и полковник (видимо, и сам устав, наконец, от собственной болтовни) свернул, наконец, этот свой сеанс культпросветработы, пообещав, однако, продолжить позже.
Я – не сильно большой философ, да и не философ вообще, я – практик. И все эти его высокомудрые измышления мне по барабану. Меня сейчас тревожит только одно: а где моя первая волна-то? Почему я не чувствую неправильности происходящего, почему волна непонимания искривляющейся реальности не приходит, как обычно? Давно ведь пора довлеть, исправляя и эту внезапную «загогулину» тоже… А вдруг полковник прав, и Мироздание действительно не намерено мне больше помогать?
И не связано ли всё с постоянно донимающей меня теперь головной болью? Эта мысль пришла, как удар под дых – резко, отчётливо, болезненно. Я ведь уже настолько свыкся с уверенностью в силе и могуществе своей способности корректировать реальность, что представить себя без неё уже просто не мог – зачем и как тогда вообще жить, существовать?
На следующий день эти терзания разума продолжились, и тут меня поджидал ещё один крепкий удар.
Когда опять привели в то же помещение, стульев там оказалось больше – не всего два, а целых три. И на одном из них, по правую руку от разговорчивого полковника, сидел мой школьный друг Виталя. Выглядел он при этом вполне сытно и уверенно, был побрит и поглажен, что стало для меня почти нокаутом. Ведь по моим прикидкам, ввиду полного отсутствия у него каких-либо знаний о действительной моей сущности, свирепые и безжалостные палачи в местных застенках должны были как раз переходить к жестоким физическим пыткам его жизнелюбивого тела.
«Ах, ты ж, мой дорогой и бесхитростный друг, как же я в тебе ошибался, оказывается! Так складно ты сочинял мне сказки про наше с тобой школьное детство, что я этому даже стал верить, хотя и не помнил ничего такого», – сразу подумалось мне. Мы ведь с ним тогда, почти год назад, совершенно случайно столкнулись в троллейбусе, и он первым меня «узнал», начал вспоминать какое-то давно забытое прошлое. Слово за слово, чаркой по столу – чуть ли не каждый месяц потом с ним виделись, а бывало и чаще. То-то, припоминаю теперь, он всё любил расспрашивать про мои героические армейские будни, постоянно поддакивал – я думал, это ему интересно, раз самому так и не удалось послужить на передовой.
А ведь ему и действительно было всё интересно и даже нужно, но по другой совсем причине, вон оно как! Хороший человек и благодарный слушатель, с которым не только разок выпить-посидеть приятно, но и забухать не грех.
Старший специалист аналитического отдела Особой полиции подполковник Серотин Виталий Семёнович никогда не верил, что бывший майор разведки Петров может представлять хоть какую-то угрозу или опасность для государства и общества.
Когда прошлым летом ему предложили принять участие в этой оперативной разработке, Виталий даже опешил: а в чём смысл? Для чего это всё? Однако, начальству видней и с ним не поспоришь – раз сказано, значит надо.
– Друг, пойми, это не по злобе, – первым начал говорить Виталик, – я ведь считаю тебя, по-прежнему, своим другом! Но тут такое дело, приказ есть приказ, уж ты-то должен понимать… Короче, мне приказали – я делал. Но ничего такого я им не сказал.
– Это какого такого, «друг»? – Попытался съязвить я.
– Ну, такого, что характеризовало бы тебя как-то плохо. Или в нужном им русле. Ничего, что могло бы представлять угрозу или опасность для нашей страны. Как аналитик, я вообще не согласен с их базовой концепцией… Тут надо вести речь, скорее, о мультивселенной с её взаимовлиянием и самопроникновением, чем о том, чего они навыдумывали. Нет ведь никаких подтверждающих подобную власть Мироздания фактов, а вот теория множественности миров, как раз, есть!
– Ребята, вы оба что, меня совсем задурить решили? Вчера про одно, сегодня – про другое, вот это вот самое, про мультики ваши… Я вам что, знаменитый учёный? С ними разговаривайте на такие темы, с научниками, им это понравится. А я – старый ветеран, мне это всё сейчас до балды! Я просто домой хочу.
– Боюсь, придётся напомнить, что Вы не просто старый, а очень даже старый… Хотя, безусловно, и настоящий Ветеран, с большой буквы! – Помалкивавший до того вчерашний полковник принялся доставать из портфеля какие-то толстые папки, – позвольте просветить моего молодого коллегу, что первое реально задокументированное у нас упоминание о некоем «майоре» относится ещё к семнадцатому веку… А если хорошо покопаться в истории, то и недокументированных наберётся вагон и малая тележка. Это если пока к мифологии не обращаться. А то, к примеру, можно вспомнить даже про некоего Егуду, «единственного, кто может»…
Продолжать я ему не дал, не надо мне опять этих лишних откровений. И без всяких теперь побочных волн вполне получилось, практически сразу и вдруг – начал просто и тупо довлеть, несмотря на сразу же расколовшую голову дикую боль.
Очнулся на заброшенном пустыре у своих Красных казарм и единственное, про что успел подумать: «Да нет же никаких мультивселенных, Мироздание у нас на всех одно и оно – вполне дееспособный и, почти уверен, разумный организм (или всё-таки механизм?). Оно и само может защитить себя от любых навязываемых ему флуктуаций. Ведь для чего-то же создаёт себе мойров, упорно именуемых здесь майорами»? Эта мысль оказалась последней каплей яда, которую пришлось всё-таки принять…
А потом – рывками, вспышками, разрозненными кусками – стала прорываться через все заслоны память (своя или чужая – уж не знаю). Та самая, которая никому не нужна вовсе.
– Ребе, если хочешь, я сделаю так, что всё рассеется, как морок, и Ты будешь продолжать проповедовать и учить дальше, говорить всё то, ради чего пришёл. Я ведь и такое могу, не только убогих поднимать. Ты знаешь.
– Егуда, Егуда…Ну, и кто нам после этого станет верить? Всё, что мог, я уже им сказал. Осталось лишь утвердить слова делом.
