CreepyStory

3 место  7500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @KatrinAp В надёжных руках. Часть 1

4 место 6500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Koroed69 Адай помещённый в бездну (часть первая из трёх)

5 место 5500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @ZippyMurrr Дождливый сезон

6 место 3500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Skufasofsky Точка замерзания (Часть 1/4)

7 место, дополнительно, от Моран Джурич, 1000 рублей @HelenaCh Жертва на крови

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt

https://t.me/gellermasterskya

сделает обложку или арт для истории @ZippyMurrr Дождливый сезон

Так же озвучку текстов на канале Призрачный автобус получают :

@NikkiToxic Заповедник счастья. Часть первая

@levstep Четвертый лишний или последняя исповедь. Часть 1

@Polar.fox Операция "Белая сова". Часть 1

@Aleksandr.T Жальник. Часть 1

@SenchurovaV Особые места 1 часть

@YaLynx Мать - волчица (1/3)

@Scary.stories Дом священника
Очень лесные байки

@Anita.K Белый волк. Часть 1

@Philauthor Рассказ «Матушка»
Рассказ «Осиновый Крест»

@lokans995 Конкурс крипистори. Автор lokans995

@Erase.t Фольклорные зоологи. Первая экспедиция. Часть 1

@botw Зона кошмаров (Часть 1)

@DTK.35 ПЕРЕСМЕШНИК

@user11245104 Архив «Янтарь» (часть первая)

@SugizoEdogava Элеватор (1 часть)
@NiceViole Хозяин

@Oralcle Тихий бор (1/2)

@Nelloy Растерянный ч.1

@Skufasofsky Голодный мыс (Часть 1)
М р а з ь (Часть 1/2)

@VampiRUS Проводник

@YourFearExists Исследователь аномальных мест

Гул бездны

@elkin1988 Вычислительный центр (часть 1)

@mve83 Бренное время. (1/2)

Если кто-то из авторов отредактировал свой текст, хочет чтобы на канале озвучки дали ссылки на ваши ресурсы, указали ваше настоящее имя , а не ник на Пикабу, пожалуйста, по ссылке ниже, добавьте ссылку на свой гугл док с текстом, или файл ворд и напишите - имя автора и куда давать ссылки ( На АТ, ЛИТрес, Пикабу и проч.)

Этот гугл док открыт для всех.
https://docs.google.com/document/d/1Kem25qWHbIXEnQmtudKbSxKZ...

Выбор для меня был не легким, учитывалось все. Подача, яркость, запоминаемость образов, сюжет, креативность, грамотность, умение донести до читателя образы и характеры персонажей, так описать атмосферу, место действия, чтобы каждый там, в этом месте, себя ощутил. Насколько сюжет зацепит. И много других нюансов, так как текст идет для озвучки.

В который раз убеждаюсь, что авторы Крипистори - это практически профессиональные , сложившиеся писатели, лучше чем у нас, контента на конкурсы нет, а опыт в вычитке конкурсных работ на других ресурсах у меня есть. Вы - интересно, грамотно пишущие, создающие сложные миры. Люди, радующие своих читателей годнотой. Люблю вас. Вы- лучшие!

Большое спасибо подписчикам Крипистори, админам Пикабу за поддержку наших авторов и нашего конкурса. Надеюсь, это вас немного развлекло. Кто еще не прочел наших финалистов - добро пожаловать по ссылкам!)

Рубен звонко щелкнул клювом по рюмке, возвращаясь к предыдущей теме.

– Ну нет, не из-за здоровья. Хотя поэтому также. Куды ж без него, без здоровья-то! В общем дело в том, что, как говорится, финансы поют романсы. А я вот не сконструирован для того, чтобы пять дней в неделю по восемь часов на работу за копейки ходить. В общем решил я на Севера на вахту податься. Да, там пахать надо, порою и по двенадцать часов, и условия для проживания не лучшие, но деньгу платят такую, что потом цельный год припеваючи жить можно.

Ворон снова неодобряюще уставился на него левым глазом.

– Ну да, сорок семь. Так, если я с неделю не пью, на все тридцать себя чувствую. Когда ж, если не сейчас?

Рубен явно не был обрадован такими новостями, несколько раз нервно попрыгал по балкону из одной стороны в другую, затем опрокинул на стол недопитую рюмку самогона и, свистя в воздухе крылами, улетел к себе в гнездо.

Саныч с сожалением посмотрел на разлитый напиток.

– Зря ты так! Всё ж для тебя приберег.

Покурив, пошел на боковую. Долго ворочился[AM1]  на стареньком диване, затем засыпая, сказал почему-то вслух: «Решил, значит так и будет! Нечего совать клюв не свои дела!»

Ночью проснулся от того, что в лунном свете окна мельтешил какой-то дерганный силуэт и навевал внутренне беспокойство.

– Чего тебе? Бар закрыт! – раздражённо крикнул он спросонья. И тут же переспросил, – Как дело есть? Куда? В ночь? Куда??? Ты покажешь?

Проклиная себя за легковерие, он по-быстрому натянул треники, олимпийку, шмыгнул босиком в растоптанные кроссовки и вышел к подъезду. Над головой беззвучной стрелой пролетел Рубен и присел метров через сто на трубе теплотрассы, дожидаясь своего компаньона. Где-то через полчаса, следуя своему пернатому поводырю, Саныч оказался в труднопроходимых кустарниково-лопуховых джунглях недалеко от заброшенного тепловозного депо. Несколько раз ловил на себе заинтересованные, горящие в темноте взгляды бездомных псов, откуда–то нестерпимо несло падалью. Уличные фонари остались далеко позади, а луна регулярно ныряла в облака, оставляя его в полной темноте и липкой панике от своей беззащитности в дикой пригородной природе. Чувствуя его нерешительность, ворон сократил дистанцию перелетов, и время от времени специально погромче хлопал крыльями, чтобы подбодрить ведомого. «Ну, Рубенчик, для такого ночного марш-броска нужно очень серьезное обоснование!» – думал про себя Саныч, стараясь не материться вслух. В очередной сеанс лунного света ворон присел на некотором подобии шалаша из сухих веток. Саныч, раскидав ветки, уставился на железные щитки с изображением черепа и молнии.

– Дык это ж трансформатор, промышленный, трехобмоточный? Мне-то он каким боком? Кто-то видать уже сховал его под ветками, судя по всему, упереть не в силах…

Затем хлопнул себя ладонью по лбу.

– Ядрена матрена! Да тут же меди с полтонны, не менее! Это ж сколько по нынешним ценам! От грубой прикидки закружилась голова…

С первыми лучами солнца Саныч принялся накручивать диск телефона, и едва заслышав голос друга, зачастил:

– Жор, слышишь? Георгий, твою мать, просыпайся давай!  У тебя козелок на ходу? Тот армейский, который ты у прапорщика на полкузова спирта «Ройяль» выторговал? Заводится еще! Отлично! Колёса подкачать?! Вперед, давай! Говорю, не пожалеешь. Да и это, Жор, инструмент с собой возьми! Какой? Да какой-какой, в первую очередь рубящий, режущий, пилящий и курочащий…

После обеда порядком уставший, но довольный Саныч нашел в себе силы дойти до продуктового рынка. К ужину стол на балконе ломился от яств.  Присутствовала малосольная скумбрия, нарезанная мелкими полукольцами аккурат под клюв друга, тающая во рту буженина, дорогущий корейский салат с креветками, рассыпчатая вареная картошечка под маслом с зеленью, ароматная узбекская дыня. На горячее Саныч нажарил свежих потрошков деревенских кур. Пили умеренно, пузырящееся крымское полусухое из настоящих хрустальных фужеров, доставшихся с квартирой в наследство. Выбор напитка был неслучаен – за столом впервые присутствовала дама. Она представилась Санычу легким книксеном, затем преодолев первоначальное стеснение, с явным удовольствием принялась за рыбные закуски, но сразу отпрянула от дымящейся сковороды с жареными потрохами. Рубен пояснил, что Рая росла вблизи куриной фермы, и курицы были первыми ее подругами юности. Саныч понимающе кивнул и занес сковороду обратно на кухню, и без неё еды было более чем предостаточно.

С этого момента Рубену было дозволено навещать Саныча вполне официально, не шифруясь и не прячась от укоризненных взглядов супруги. Друзья по-прежнему любили выпить вместе, но не каждый день и в весьма умеренных количествах, отдавая приоритет добротному ужину из свежих продуктов с рынка. После совместных ужинов Рубен никогда не возвращался пустым в родное гнездо – в одной из когтистых лап всегда крепко сжимался пакет с лучшими кусками со стола.

Спустя пару недель безбедного существования ворон снова завел речь от том, что опять нарисовался вариант пополнения домашнего бюджета. Разведывательная ночная вылазка обнаружила с дюжину новеньких автомобильных покрышек, неряшливо брошенных в ангаре на территории шарикоподшипникового завода. Сам завод уже лет пять как обанкротился, но вход на его территорию до сих был запрещен, а ворота ангара были скручены толстой проволокой. Саныч, пустив луч фонарика сквозь неплотную щель в створках, насчитал двенадцать штук, ровно столько, сколько и говорил Рубен. Он даже цокнул языком, подивившись наблюдательности и глазастости ворона. Тем не менее, в данном случае вопрос собственности покрышек был скользок. Они явно кому-то принадлежали, а скрип ворот и шум на территории завода вполне мог повлечь за собой  [AM2] визит сторожа с берданкой или же прибытие патрульной милиции. Рубен в свою очередь не разделял опасений Саныча, посчитав их слабохарактерными, а риск, сопровождающий мероприятие – минимальным. Для его успокоения пообещал посидеть на шухере на трубе завода и в случае опасности заблаговременно предупредить или даже при крайней необходимости отвлечь силы правопорядка. Такими же аргументами Санычу удалось уговорить на дело осторожного Жору. Их совместная предрассветная вылазка прошла вполне удачно – покрышки были временно перемещены в овражек в соседнем перелеске и замаскированы. Затем Жора по две, по три штуки перевез их себе в сарай на участке, он же сбыл их по неплохой цене старому армейскому товарищу, работающему завгаром в таксопарке областного центра. Нового финансового шприца хватило Санычу ровно на три недели неплохой жизни, необходимые обновки в гардеробе и даже поход с Жорой в караоке-бар на набережной.  Там он увидел немало привлекательных дам в его возрасте или чуть младше. Подумалось, что всё-таки рано он начал себя списывать со счетов, вроде бы при квартире, по-мужицки рукаст, да и внешне не урод, с богатым внутренним миром и тесным взаимоотношением с пернатой фауной.

Рубен же напротив стал каким-то молчаливым и задумчивым. Казалось, успех первых мероприятий вскружил ему голову и все свободное время он стал заниматься поиском других источников улучшения финансового положения. Как-то в разговоре стал упоминать единственный в Забулдыгине ломбард и одновременно магазин ювелирных изделий. Саныч сразу отверг данную тему как несерьезную. Но ворон не отставал. Тут его другу впервые бросилась в глаза такая неприятная черта семейства вороновых, как настойчивость, граничащая с настырностью и крайней упертостью.

– Да какая там сигнализация! –  Рубен в который раз возмущенно цокал клювом и ворошил перья на затылке, – присоски по углам витрины может и были когда-то сенсорами, а сейчас я клювом прям напротив них долбил, и ничегошеньки. Хочешь булыжником бросим?

– Вот этого я б совсем не хотел, и разговоры на эту темы мне неприятны.

– Ссышь значит? А я там пять ночей провел, ситуацию изучая. В полпятого утра, там вообще ни души!

– Очень хорошо, мечтай дальше!

Ворон отворачивался в сторону и с минуту молчал. Затем снова за своё:

– От тебя практически ничего не надо! Жору тоже не подключаем. Жора, как по мне, ненадежен. Там хабар из рыжья, то есть золота, понимаешь? Везти-горбатиться не надо! – Рубен, видать, подсмотрел какой-то человеческий жест и попытался растопырить крылья и пожать плечами, как бы недоумевая от тупости собеседника. – С тебя работы по минимуму – берешь присоску из туалета, газету и стеклорез. Аккуратно и бесшумно за две минуты делаешь в стекле витрины отверстие диаметром сантиметров в двадцать пять, больше и не нужно. Остальное – моя работа. Всякую херабору из ломбарда не тягаем, там в углу сейф, код из пяти цифр – 77459. Знаю, потому что не только ночам там, но и днем торчу! Я ныряю во внутрь, клювом открываю сейф, там три пакета с золотыми зубными коронками, мешочек с обручальными кольцами, семейные украшения и перстни, дюжина царских монет. Всего килограмма на три! Просто нам жутко повезло, что Самуил Яковлевич не доверяет банковским ячейкам. Ты представляешь своим рабоче-крестьянским умом, что такое три кило золота! Это тройная стоимость всего Забулдыгина в рыночный день. Это зима в Сочи, а не Уренгое, как кто-то хотел! Бабу себе приведешь наконец, вот с такими сиськами!

Последний аргумент разозлил Саныча – чего это уже он своим клювом в его личную жизнь лезет. Но очередной раз набравшись терпения, он начал разъяснять:

– Да пойми ты своей куриной головой, что Самуил Яковлевич уже девятый десяток не зря свой хлеб ест. Там внутри хитростей не меньше, чем в пирамиде Тутанхамона. И даже если унесем эти три кило, нас в раз-два вычислят, найдут и повяжут, это ж единственная ювелирка города. Вернее, повяжут только меня, а я на суде буду развлекать всех рассказами, что на неверный преступный путь меня вывел черный ворон с белой манишкой на груди. Ты упорхнёшь в закат, а меня закроют лет на семь-восемь, вернусь оттуда в лучшем случае беззубым старцем с гепатитом, харкая туберкулезной юшкой. Ты этого добиваешься?

– Пуцет вахиц кенчервец! – выругался ворон на неизвестном гортанном языке.

«Что-то непонятное, но наверное, очень обидное», – подумал Саныч, вслух же сказал:

– И что вас так, хачей, вечно на золото так болезненно тянет?  А может, ты подставить меня хочешь, чернопёрая твоя задница! Типа может не делились с тобой, по-братски? Втюхивашь мне теперь всякую дичь?

Рубен порывисто, как он всегда поступал в разгар спора, перевернул клювом наполненную рюмку, и на этот раз она разбилась, скатившись на пол. Присев в центре стола, он оставил коричневатую жидкую лужицу, и тут же, шумно замахав крыльями, сбил со стола бутылку и стакан, разметал салат и улетел куда-то за крышу соседского дома.

– Про выпивку у меня отныне забудь! На помойке столуйся и падаль жри, как всему твоему роду положено! – в сердцах прокричал ему в след Саныч.

***

Прошла скучная летняя неделя. Время притупило обиду, но гордость не позволяла пойти на мировую первым. Саныч принялся показательно трапезничать на балконе, по утрам – со скворчащей яишенкой на сковородке, вечерами с пивком и сушеными кальмарами с воблой. Иногда забегал Жора с дарами огорода, оба, закусывая, аппетитно хрустели огурчиками и нарочито звонко чокались рюмками. По старой русской традиции им действительно не хватало третьего, столь уже привычного и накрепко вошедшего в компанию собутыльника, пусть даже если он и был вороном.

Рубен к тому времени и вовсе потерялся из виду, даже в гнезде было спокойно, днем деловито и вполне обыденно суетилась Райка. Саныч предположил, что «золотой телец» в сейфе ломбарда настолько захватил душу и помыслы его пернатого друга, что тот ночами высиживает где-то вблизи лавочки, наблюдая за объектом в ожидании какого-то удачного случая. Днем наверняка дрыхнет в гнезде, либо в каком-то другом потайном месте. Однажды ночью сон самого Саныча был потревожен странной игрой теней и лунного света на балконе. Он даже обрадовался: «Ну вот, наконец, вернулся блудный пернатый, пусть даже с каким-то очередным безумным проектом».

Распахнул балконную дверь с удивлением обнаружил нервно прыгающую по поручням растрепанную Райку. Не нужно было владеть никаким языком, чтобы понять, что птица явно просила о помощи и куда-то звала. Несколько раз прыгнула вниз с балкона, затем сделав круг, возвращалась, издавая какие-то разочарованные утробные звуки, отдалённо напоминающие бабские причитания.

– Сейчас я, Рая, айн момент! Я же не бетмен, чтоб с прям балкона сигать. Оденусь и спущусь к подъезду.

Спустившись, сразу же стартанул трусцой вслед за птицей, несколько раз останавливался, чтобы хрипло отдышаться посвистывающими прокуренными легкими и успокоить бьющееся сердце. Рая вела в горпарк, там она присела на одну из скамеек и, словно в дверь, постучала по дереву клювом. «Ну и что? Ну и где?» – Саныч бессильно рухнул на скамейку, и чуть придя в себя, стал оглядываться по освещённым луной кустам и кронам деревьев. Неожиданно вздрогнул, кто-то внизу щипнул его за оголённую лодыжку под штаниной треников.

– Ах ты, Боже ж мой! – он опустился перед скамейкой на корточки и извлек оттуда полуживого Рубена. Вид последнего не мог не вызвать сострадания, одно крыло было преломлено и безжизненно свисало, лишившись большей части оперения, оно скорее напоминало драный веник, на груди также клочками были выдраны перья, обнажив складки пупырчатой кожи и поблескивающие засохшие подтёки крови. Глаза были полуприкрыты пленкой. Казалось, жизнь уже практически покинула это измученное птичье тельце.

– Кто ж тебя так, дружище, а?  –  Саныч расстегнул олимпийку и аккуратно спрятал ворона за пазуху. Грудью почувствовал оголенную кожу, слабенькое и поверхностное биенье маленького сердца.

– Теперь он в безопасности! – крикнул он Райке, – Отнесу к себе, увидимся на балконе.

Доставив пациента домой, он тут же постелил в картонную коробку одеяло, соорудил навес из зонтика, чуть подумав, расположил рядом жестяную банку с песком.

– Вот, это теперь твоя палата в нашей реабилитационной клинике с личным санузлом! – Саныч вполне удовлетворено потер ладошами. Поклевав смоченный молоком мякиш батона, ворон немного ожил, снова заблестел бисерными глазками.

– Мы тебя быстро на крыло поставим, – взбодрился Саныч, – Физиотерапия, массаж, диета из легкоусвояемого белка с витаминами, минералка, покой. Для вас, мадам, – обратился он ко всё еще нервно прыгающей и клокочущей Райке, – строгое время посещения, завтра с десяти утра до пяти вечера. Больному нужен покой. Лети домой, заботься о дите. Состояние стабильное. Всё худшее позади.

Проводив взглядом улетающую Райку, он, снова не скрывая облегчения, посмотрел на оживающего на глазах Рубена.

– Здоровый образ жизни начнется завтра. Сейчас, я чувствую, нам с тобой по двадцать капель не помешает. Всё ж от стресса помогает и неплохое болеутоляющее. У меня с хороших времен бутылочка кубинского рома залежалась.  Для экстренных случаев.

Несколько глотков рома вдохнули в ворона еще больше жизни, он даже приподнялся, опираясь на здоровое крыло.

– Степные пожары. Лето ныне засушливое, слыхал, как в степи пылает? Даже здесь запах гари чувствуется.

– Ты еще бредишь что ли приятель? – Саныч с тревогой попытался поймать взгляд хоть одного из черных, заблестевших от рома глаз.

– Орлы, степные орлы, жестокие кровожадные парни с крыльями во весь твой балкон. Кормовая база у них вся сгорела. Стали в город слетаться. Вот один такой наше гнездо себе под временное жилище решил присвоить. Ну а нас с Райкой и малым на завтрак, обед и ужин, соответственно. Но просчитался, беспредельщик, не знал, что тут семья Рубена, – горделивая искра блеснула в бисерных глазках.

– Так это он тебя!? – догадался Саныч.

– Так это я его! – хрипло воскликнул Рубен, – Видал как коты в драке клубком по земле катаются? Так и я с ним, только по небу. Он меня когтями мял и раскатывал как кусок теста, я же ему в шею вцепился, артерию пережал, и только ждал, когда это страхолюдище обмякнет. Так увлекся, что не заметил, что мы высоту теряем. Рухнули камнем на скамейку. Там расцепились, мое крыло хрумкнуло и провисло, а он, чтоб я не добил, дохлым прикинулся, затем на заплетающих ногах в кусты посеменил. Если б не крыло, оно у меня и без этого было дробью пробито, успокоил бы я его навечно. А там боль пришла, все измученное тело засаднило. Думал перекантуюсь под скамейкой ночью, да фигушки там – лис степной пришёл. Выщипывал укусами мясо с перьями, да только я из последних сил изловчился и этим вот клювешником в его носу третью ноздрю пробил. Убежал, скуля, как подраненный шакал. А там и Раечка моя подоспела. Дальше, сам знаешь.

– Мужик! – уважительно протянул Саныч, и снова разлил ром, – И за семью постоял, и беспредел остановил. Уважуха. Знал бы, не оставил тебя одного! Затем, проглотив огненный глоток, неожиданно расчувствовался.

– Ты это самое, прости меня Рубенчик, за то, что «хачом» обзывался, да и упрёки мои беспочвенные. Я-то вообще сам не особо разбираюсь, где хач, а где русский Ванька. Видишь, шнобель мой, почти как у самого Мкртчяна, отца не помню, а мать ничего не рассказывала. Может и мой отец – армянин, а может – грузин или узбек, какая там разница. Главное, чтоб человек душевный был, правильный. Да и не обязательно человек. Ты вон — ворон, а у тебя многие люди поучиться могут. Семью содержишь, сына воспитываешь. Вот мой сынуля Витька, вроде б отца имеет, а живет как бы без него… Вот как жизнь может повернуться. Я б многое отдал чтоб с батьком своим вот так, как с тобой на балконе посидеть.

Стряхнув пьяненькую сентиментальную слезу, Саныч приподнял рюмку: «Ну, за твою поправку!» Тут он заметил, что ворон давно уже спит, широко разинув клюв, и даже чуть похрапывая.

Следующие дни он сдержал обещание, оба перешли на здоровый образ жизни. Саныч, урезая себя в бюджете, заботился о правильном питания пациента – деревенский творожок с большим количеством кальция для костей, мойва и килька для фосфора в организме, халва и виноград – просто побаловать сладкоежку. Такой уход был больному впрок – тот быстро пошёл на поправку, крыло срослось правильно, на плешивых местах росли мягкие поблёскивающие здоровым глянцем перья. Они по-прежнему прекрасно понимали друг друга, но разговоры практически сошли на нет. Ворон лучился дружелюбием и благодарностью к своему кормильцу и целителю, но вел себя вполне по-вороньи, или же Саныч разучился понимать их общий язык — все чаше он слышал обычное радостное «крааа» вместо приветствия, либо какие-то горловые булькающие звуки, смысл которых оставался для него непостижим. Возможно, воздержание от алкоголя в последнее время как-то повлияло на их коммуникативные способности, либо же, согласное его мистической версии – утерянные в схватке белые перья на груди были как-то связаны с аномальными речевыми способностями птицы. После того, как Рубен вполне уверенно сделал несколько кругов над домом в режиме тестирования, Саныч перевел его на дневной стационар – разрешил ночевать в родном гнезде и ждал его пару раз в сутки на общий осмотр и совместную трапезу.

Заканчивался август, желтели во дворе лопухи, по воздуху летала светящаяся призрачным светом паутина, страна содрогалась от очередных потрясений и нехороших новостей. После очередного совместного ужина Саныч вытащил на балкон деревянный ящик и пояснил недоумевающему ворону:

– Тут в общем немного насобирал вам на первое время, фрукты, овощи, из продуктов кой-чего не скоропортящееся, махровый шарф, на который всегда Рая косилась. Будет здесь. Балкон всегда в твоем распоряжении. Бывает, ведь нам, мужикам, иногда хочется побыть наедине с собой…

– Краааа, – грустно сказал Рубен.

– Да, еду вот завтра, до Охты на поезде, дальше на вертолете. Хоть полетаю, погляжу на мир с твоей птичьей высоты.

Ворон прыгнул к нему на колени и принялся теребить клювом пуговицы на рубашке.

– Нет, не упрашивай. Решение принято. Контракт подписан. Билет в паспорте. В последний раз деньги у Жоры занял, он и с агентством помог. Дальше здесь некуда уже – край. А за меня не беспокойся. Коли надоест или устану, вернусь еще до Нового Года, а по-хорошему и до марта пробуду. Работы там невпроворот, в агентстве узнали, что я сварщик, вообще выпускать без контракта не хотели. Деньгу такую обещали, что мне и половину от этого в нашей дыре за пять лет не заработать. Так что все пучком будет.

Саныч гладил голову и спину ворона, внезапно почувствовал, как у самого сжимается сердце.

– Для меня главное, чтоб у тебя с семьей все благополучно было. Сентябрь здесь еще хороший, прожить можно, а перед первыми снегами бери своих в охапку и летите на Юга, туда, откуда ты родом или дальше к морю. Зима будет лютой. Слыхал, что с долларом твориться? За сутки взлетел в четыре раза! Тут зимой по мусоркам люди будут с бездомными собаками за объедки драться. А на юге всегда ж побогаче, понажористей. Райке с малым страну покажешь. Понял? Лети теперь к своим.

Саныч слегка подтолкнул ворона прочь, неловко отводя в сторону блестящие от влаги глаза. Затем спохватился:

– Стой! Самое главное хотел сказать. Весной обязательно сюда возвращайся. Я планирую лодку надувную купить, с мотором. Будем на водохранилище ходить, рыбачить. Лещей у Жоры в огороде коптить, а свежих судаков на жарёху. Да под разливное пивко.  Весело заживем весной. Обещай, что вернешься!

Застывший на перилах балкона ворон медленно в знак согласия наклонил голову…

В предрассветных сумерках вышедший из подъезда Саныч увидел всех трех. Они сидели по росту на самом толстом суку кривой сосны и провожали его взглядами. Эх, забыл спросить, как же малого они назвали, – пожалел про себя Саныч, – вроде б Рая хотела Крылославом, а Рубен в честь деда – Гургеном. Неожиданно появился заспанный Жора за рулем своего козелка. «Как же это я лучшего друга не провожу!»

В привокзальном ларьке он купил в дорогу курицу-гриль. В плацкарте, развернув фольгу, почувствовал к горлу подкатился ком – вместо аппетитной закуски он увидел ощипанное и обугленное от нестерпимого жара тельце птенца-подростка. Так и не смог ни разу откусить, отдал попутчикам.

***

Очутившись на новом месте, пройдя круг инструкций и знакомств, он с удивлением оглядывал скупые на цвета и суровые пейзажи дикой северной природы. Холодный и солоноватый океанский ветер бодрил и будил новые чувства, крепкий сон сменялся необычными цветными видениями. Внутри него что-то зазвенело, тонко, грустно и протяжно, будто натянулась скрипичная струна.  Ленивое солнце показывалось всего лишь на короткое время и снова ныряло в горбатые волны. Под ними время от времени показывались бесшумные, парящие, как привидения, киты-белухи. Яркие, как нигде более крупные, звезды, казались дырками, пробитыми в темном небесном куполе, через которые сочится вечный вселенский свет.  Это и есть край, думалось Санычу, самый край Земли. Несколько лет назад в какой-то желтой газетенке он прочитал, что шаровидность Земли большой и глобальный обман – Земля, как считали древние мудрецы, была и есть плоской, большей частью, залитой лужами океанов чашей. Он не стал делиться этой мыслью с напарниками, просто однажды наблюдая за сполохами северного сияния, внутренне убедился, что это свет, пробивающийся через край земной чаши, и он совсем близок. Нужно было просто подняться повыше и посмотреть.

Первый двадцать метров подъёма по вышке дались совсем легко. Платформу качало на волнах, и то, что внизу казалось плавным волнением, с подъемом наверх превращалось размашистый ход покряхтывающих металлических сочленений. Холод железа пробивался сквозь толстые перчатки. Вот вышка наклонилась, и Санычу почудилось, что на горизонте он увидел светлую прорезь, через которую просочился размытый свет сияния. Нужно еще повыше залезть. Вышка уже ходила под ним, как необъезженная лошадь. Внизу кто-то заорал. Прожектор стал ощупывать небо. Он упорно карабкался вверх. У самой верхотуры увидел на горизонте яркий обруч света, от которого расходились нечеткие мазки сияния. Край света! Эврика! – заорал он во всю мочь. Океан, словно осерчав на дерзкое любопытство, вздыбился гигантской волной. От рывка разомкнулись пальцы на поручне, а скользкое железо ступени уплыло из-под ног. Саныч внезапно понял, что он стоит в воздухе, метрах в пятидесяти над бушующими волнами. Страха не было вовсе. Волны стали приближаться, ветер завыл в ушах, в последний момент он почувствовал, что руки превратились в мощные крылья и понесли его прочь, искусно лавируя меж порывов ветра.

***

Витька протиснулся вслед за матерью в прихожую и с любопытством осмотрелся:

– А чё, батя неплохо жил, эдакая берлога. Тут даже уютно… Я не отказался бы тут немного пожить. Ведь клево же – верхний пятый этаж.

Людмила неприязненно постреливала острыми глазками по углам квартиры бывшего. Затем привстала на табуретку и зачем-то сдвинула дверцу антресоли. Оттуда со звоном выкатилось несколько пустых бутылок из-под портвейна. Она лишь всплеснула руками.

– Вот чем тут батя твой занимался, и ты без присмотра по его стопам пойдешь!

– Ма, ты знаешь, я ж к спиртному равнодушен.

– Поначалу он мне то же самое говорил. Иди-ка лучше веник поищи.

— Что за шум, я драки нету? — в квартиру, борясь с отдышкой, ввалился дядя Жора с монтировкой в руках.

— Да все нормально, Гош. Зря я тебя за инструментом гоняла, старый ключ подошел, — Людмила ласково погладила его по щетинистой щеке.

– Ма, – не отставал Витёк, – если хату продадим, то мне и на нормальный компьютер останется, у Серого старший брат в Москве на Горбушке работает, он мне «пентиум» по оптовой цене соберет. А монитор нам и не надо покупать, мам, Серый мне свой старый «Делл» на скейт сменяет. Я уже спрашивал. К интернету подключимся.

– Знаю я, зачем вам эти интернеты. Будешь сутками на баб голых с сиськами пялиться.

– Зря ты так, ма. Люди в интернете уже деньги зарабатывают. Правда, дядя Жор?

— Витюш, ну сколько раз я тебе говорила? Не можешь сказать отец, говори батя или па, Гоше было бы очень приятно. Он столько для тебя делает! — Людмила страдальчески вскинула брови, затем показательно чмокнула невысокого Жору в макушку.

— Не сейчас, Люд, не форсируй, момент не совсем подходящий. Разберемся со временем, — дядя Жора смущенно опустил взгляд.

В поисках веника Витька вышел на балкон и сразу наткнулся на пыльный стол и старый гарнитурный стул с продавленными седалищем. Присев на него, почувствовал неожиданный комфорт и удобство, как будто б опустился в привычное уютное кресло. Унылый пейзаж, открывающийся с пятого этажа, был слегка прихорошен тонким слоем выпавшего за ночь пушистого снега. Внезапно ему подумалось, что именно этот вид с балкона в последние годы чуть ли не ежедневно созерцал его отец. Пожухшие лопухи, крыши гаражей, змеиные изгибы теплотрасс, кривая сосна с опустевшим, заброшенным вороньим гнездом.

Кожей щеки он неожиданно почувствовал волнение воздуха, на перила балкона присел крупный ворон. Он явно что-то принес в когтях, наклонив вниз голову, птица подцепила клювом и скинула прямо по ноги Витьку какую-то увесисто звякнувшую штучку.

Витёк сразу поднял и принялся разглядывать нежданный подарок.  Складной ножик обладал приятной тяжестью, лезвия и причиндалы из белого металла утопали в благородной малиновой рукояти с белым крестом.

– Вещь, – растерянно проговорил парень, – Ты серьезно, это мне?

Ворон медленно наклонил голову. Грудь птицы была наискось перечёркнута зарубцевавшемся, похожим на старый ожог, шрамом. Перья на нём не росли.

Саныча такое новое соседство отнюдь не раздражало. Даже напротив весьма забавляло. Депрессивный вид с балкона на лопуховые джунгли, ржавые гаражи и извивы труб теплотрасс не менялся последние лет тридцать, а тут вдруг – такая движуха.  Причины птичьих разборок казались ему вполне понятными, сам был семейным и не раз они с Людкой убегали друг друга, хлопая квартирной дверью и проклиная тот день, когда судьба свела их вместе. Сколько крови и  отмерших нервных клеток потерял на все эти повседневные переругивания и разборки! Как быстро поблекли романтические чувства в убогой повседневности нищих восьмидесятых! После брака романтика отношений испарилась, как утренняя роса под солнцем. Они какое-то время жили вместе, сначала по привычке, потом как-то по инерции, порою неприкрыто ненавидя друг друга и натянуто создавая видимость семьи для школьника-сына. Надо было не тянуть резину, а уходить раньше! Сейчас хорошо, своя квартира досталась от матери, не надо постоянно ходить на работу, чтобы отдавать гроши скаредной жене, отчитываться о каждой бутылке пива. Саныч достал из холодильника холодную полуторалитровую сиську «Арсенального», сел на балконе и налил себе кружку до краев. Привычно глянул на воронье гнездо. Там в настоящий момент было все спокойно, видать, разлетелись по своим делам, к закату вернуться, чтоб затеять очередной дебош. Внезапно застыл, почуяв кожей, что он не один, на балконе кто-то еще. Так и есть! Он конвульсивно вздрогнул – в полутора метрах от него на перилах сидел крупный ворон, массивный длинный клюв был приоткрыт, обнажая розовый язык внутри. На голове вертелись подвижные и хитрые бусинки глаз, сканируя Саныча с ног до головы. Встретившись с ним взглядом, ворон слегка опустил лобастую голову, как бы выражая почтение и извиняясь за непрошенный визит. Саныч пригубил пиво и, стараясь не делать резких движений, медленно поставил кружку.

– Чо твоя мозги ебёт? – попытался он с мужицкой прямотой завязать беседу. Птица саркастично посмотрела на него правым глазом, типа говоря: «А то ж! Не заметно, что ль?!»

– Заметно, – согласился Саныч, – Да я эту херню сам прошел, всех баб наизусть знаю, даже пернатые не исключение. Хочешь скажу, что она тебе впаривает? – в ответ снова заинтересованный поворот клювастой башки.

– Значит, говорит, почему эта кривая сосна в нашем Забулдыгине досталась, а не кипарис или пальма на югах, как она всегда мечтала? Ели бы свежую рыбу и моллюски с причала, а не дрались бы за объедки с шелудивыми голубями и крысами. И вся из-за тебя ленивого и упертого мужлана-неудачника. Даже с попугаем б жилось веселее.

По тому, как ворон нахохлился, Саныч понял, что попал в больное.

– Ладно, не принимай близко к сердцу, братан. Ты может это… того? Выпить хочешь?

Пернатый с готовностью перепрыгнул с перил на другой край стола, показывая всем видом, что мол не откажусь.

Хозяин балкона радушно выудил из ящика с ветошью пустую майонезную банку и щедро плеснул в нее пенистый напиток.  Ворон охотно погрузил клюв в напиток, затем задрал голову, от наслаждения глаза прикрылись мутной пленочкой. Так он проделал несколько раз под заинтересованным взглядом Саныча. Затем он снова вперился в него косым птичьим взглядом.

– Что? Спасибо сказать хочешь? Нет? Аааа, понял теперь. Говоришь, что если налил, то и закусить надо. То – дело. Давай закусим!

Подобрев от пивного хмеля, он сходил на кухню и вернулся с полукругом «Краковской». Достав заветный перочинный ножик, щедро отрезал от колбасной жопки. Ууууу, – он потянул ноздрями и причмокнул, – такую не везде возьмешь, по старой рецептуре – горячего копчения с чесночком, перцем, в меру соленая, сальцом нашпигованная.  Словно дразня птицу, он несколько раз провел ароматным куском колбасы перед клювом.

Ворон заволновался, от нетерпения подпрыгнул на месте и уронил на стол белесую кляксу.

– Ээээ, так не пойдёт, где едим, там не гадим! Чего ж это мы стол в парашу превращаем! – он раздражённо отдёрнул руку с колбасой от птицы, и засунул кусок себе в рот, – А тебе вон, фигу! Пока с элементарной гигиеной не познакомишься.

От возмущения ворон распахнув клюв и застыл, словно сказанное сразило его до самой глубины души. Затем решительно скакнул на ногах-пружинках к Санычу.

– Ээээй, не дури!  -– он, испугавшись, прикрыл ладонями лицо.

Птица ковырнула по столу клювом и подцепила за брелочное кольцо перочинный ножик.  Тяжело хлопнула крылами, и подняв клубы пыли с давно не протираемого стола, полетела в сторону гнезда.

– Ах, ты сссука, – отошедший от короткого оцепенения Саныч запустил вслед вору майонезную банку с остатками пива. Но это был всего лишь жест бессилия. За нож было действительно очень обидно, в голове сразу зароились панические мысли. Залезть на тонкую вершину кривой сосны, пожалуй, не под силу даже шимпанзе. Просить пожарных с телескопической подъемной площадкой – затребуют неподъёмную сумму.  Но так оставлять нельзя. Уж очень досадно. И за нож, конечно, и за этот дурацкий кидок. Он же с ним по-доброму! Ничего, теперь будет по-другому. Война, так война! Кончу суку. Крысятину! Динозавр недобитый! Археоптерикс грёбаный! Чуть поостыв, подумал, что тут нужен план. Вечером накручивал по квартире круги. Пиво уже не шло. Лег спать пораньше, но сон тоже не шел.

Складной нож был, пожалуй, самой ценной вещью в его нехитром хозяйстве. Много лет назад решил сделать сыну подарок, сам был под хмельком после удачного колыма, завернул в новый универмаг с отделом под коммерческий импортный товар. Продавец долго ему рассказывал, что мол такой нож офицерам швейцарской армии выдается, сталь особенной секретной закалки, не тупится практически на всю жизнь. К ножу прилагался штопор и целый набор хитрых ковырялок и открывалок, четырехгранная отвертка, ножницы, шило, в рукоятке спрятаны пинцет и зубочистка. Он тогда долго еще вертел в руках дорогущую штуковину, потом подумал: подарю Витьку, девятый класс заканчивает, а от батька никаких еще путёвых подарков не видал. Память будет. И вот аккурат на следующий день Людка заявила, что на развод подает, что мужик он – гавно, и отец никакущий, а Витьку уже насрать, хоть есть он, хоть – нет.  В общем завертелось все, так и остался нож при нем. Людка с тёщей сына против него настроили, видеться запретили, все норовили квартиру отжать. Да фиг им с маслом! Мать хоть уже и не в своем уме была, но в редкие минуты прозрения квартиру только на него отписала.

Едва рассвело, Саныч стал накручивать диск старенького телефонного аппарата. Слушал длинные гудки, снова крутил, пока не услышал заспанный голос приятеля.

Жор, слышишь, Жора, карамультук твой цел? Ну воздушка твоя, пневматическое ружье, которое ты у цыгана из тира на золотой зуб сменял? Помнишь, мы у тебя на участке по бутылкам шмаляли, патроны там еще такие были со свинцовым утяжелением. … Ага! … Ну отлично, Жор! Дашь на денек-другой? Дюжину патронов. Лучше две. Да какая мокруха, Жор?! Пидора одного пернатого кончить надо. Берега попутал. Да не ж, не пархатого, пернатого! Какие свидетели, Жор?! Я ж на пятом этаже хрущобы. Выше меня только Аллах и космонавты. Проставлюсь! А то ж! Ты ж меня знаешь. Отлично, Жор! Давай просыпайся, через полчаса буду у тебя. Да-да. Чехол под гитару возьму.

Ведомый демоном мести, Саныч ощутил невиданный прилив энергии. По балкону были разбросаны пахучие колбасные шкурки с обрезками, затем добавлены потроха воблы, хлебные корки, заветренный сыр, в плоскую крышку плеснул остатки «Арсенального». Залетай дорогой друг, поляна накрыта! Балкон оставил открытым, для маскировки прикрыл дверной проем крупным, простреливаемым тюлем. Засел за софой, сверху накинул простынь, поводил дулом, ловя на мушку добрую часть балкона. Хотел было пристреляться, но воздержался. Пернатый – вовсе не дурак, наверное, уже наблюдает, капая слюной из клюва. Добро пожаловать!

Четыре часа в засаде для начинающего снайпера показались вечностью. Только раз в касательном близком полете пролетела какая-то птица, тоже из вороновых, но явно меньше злодея. «Хитёр-бобёр, бабу свою на разведку отправил, почуял жареное!» – смекнул Саныч. Он был наслышан, что вороны вовсе не глупы, даже наоборот — смекалисты и чуйку имеют. Не зря они в сказках, да в разном фольклоре героев за нос водят. Нужно менять тактику. Затекли ноги, хотелось в туалет и покурить. В квартире Саныч не смолил из принципа. Поставив винтарь в угол за софу, он вышел на балкон, расслабленно потянулся, размял суставы и затекшие конечности. Блитцкриг с засадой не прошёл, так перейдём в позиционную войну. До гнезда метров тридцать, пуля воздушки явно потеряют убойную силу, да и из-за переплетения веток едва ли возможно прямое попадание. Но психологического воздействия никто не отменял. Может, они там яйца высиживают, так неча больше воров плодить. Сейчас вот дождусь заката, а там в лунном свете устрою всему вороватому семейству снайперский террор. Кончилась их спокойная жизнь.

Спустя пару часов, щурясь на поздний летний закат, Саныч почувствовал кожей лица воздушное завихрение в абсолютно спокойный безветренный вечер. Ах, чтоб тебя! Под прикрытием слепящих закатных лучей ворон вновь образовался ровно на том же месте балконных перил, где он был впервые замечен вчера. «Наверное, не столь уж и умен», – подумал про себя Саныч, вслух же сказал, стараясь не выдавать напряжение: здорово, старина. Тут я для тебя гостинцы разложил. Сейчас не уходи, еще свеженькой колбаски вынесу, та уж подсохла!»  Поднялся на чуть согнутых ногах и хотел было направиться за винтарем. Пернатый злодей энергично взмахнул крылами и размашисто замотал головой, словно стряхивая невидимые капли влаги.

– Ладно, что сказать-то хочешь? – Саныч откинулся на спинку стула и снова закурил.

Вместо ответа ворон оттолкнулся от перил, в два взмаха долетел до родного гнезда, затем вернулся, спикировав на балкон прямо напротив него. Под ноги что-то упало, звякнув железом. Из губ Саныча выпала сигарета.  Он поднял с пола складной нож.

– Вот уж и не мог и подумать! – он поднял сигарету и глубоко затянулся, – Стало быть инцидент исчерпан? Я психанул, ты погорячился. Всякое ж бывает. Не со зла ж.

Ворон принялся расслабленно чистить перья, как бы тоже показывая, что проехали.

– Ну чо, может, армянского? У меня тут неплохой коньячок завалялся. Под мандаринчики?

– Не откажусь, – опять послышалось Санычу, он даже и не разобрал, сказала ли птица вслух или он додумал себе сам. Тут уж ясен пень – от семилетнего коньяка ни один любитель благородных напитков не откажется.

Новый приятель явно был ценителем, за полтора часа посиделок начерпал клювом граммов тридцать. Внимательно слушал сбивчивый монолог Саныча про то, как менялись цены с начала девяностых, что американцы с евреями захватили всю власть на Земле, про рептилоидов и аннунаков с планеты Нибиру, которых они обслуживали, и о том, как его надули с приватизационным ваучером, сменянном на акции эМэМэМ.  Затем, явно поднабравшись, грузный птах аккуратно какнул с перил на землю под балконом и, отсалютовав крылом, тяжело, со свистом рассекая воздух полетел восвояси.

– Стой, звать-то [AM1] тебя как? – спохватился хозяин балкона, – Я Саня в квадрате. Сан Саныч, то бишь!

– Рубен! – услышал он в ответ то ли голос, то ли свист крыльев.

Новый приятель достиг по какой-то синусовой кривой своего гнезда. Оттуда раздалось полусонное приглушенное роптанье.

Хач! – подумал про себя Саныч, – Но наш русский Хач с понятиями! Ишь как на родной коньяк налегал. Затем он с наслажденьем вытянулся на диване, благородный напиток знатно расслабил, но еще более было приятно от того, что начатый военный конфликт быстро и без всякого кровопролития завершился. Вот всегда бы так!

***

На следующее утро Саныч сам стал жертвой птичьей атаки. Во время похода за хлебом и кефиром в ближайший продуктовый на спуске у подземного перехода откуда-то сбоку на него налетела стремительная тень и на бреющем полёте сбила бейсболку, увесисто тюкнув его в самый центр круговой проплешины. Саныч лишь кратко матюгнулся и, потерев ушибленную макушку, установил, что по аэродинамическим показателям агрессором явно был не Рубен. Да и с какого бодуна ему теперь нападать?  К тому же совершивший дерзкий налет очевидно отставал от него по размеру и грузности. Так это ж баба евойная опять! Райка! Почему пришло в голову её имя. Или Рубен вчера рассказал? В любом случае жизненный опыт ставил все на свои места – в глазах всех жён у каждого алкоголика есть друг, еще более скверный алкоголик, который постоянно сбивает её супружника с верного пути. Таковым в глазах Людки был его давнишний приятель Жора, хотя у них зачастую все было наоборот, Саныч бегал к нему на участок и просил остограммиться в виду непереносимых жизненных обстоятельств.

Его предположение вскоре подтвердилось, Рубен по-прежнему залетал к нему на балкон, но уже шифровался. Прилетал в основном в темное время суток, бесшумно, как филин, планируя без единого взмаха крыльев. Садился внизу, за перилами, до первого глотка был слегка на нервяке, крутил башкой. Оба понимали, что все эти визиты невозможно скрыть от внимания Райки, но таковы были правила – прибухивать тайно и иметь угрызения совести – вечный удел каждого женатого любителя выпить. Разумеется, коньяк себе позволить не могли, пили разное – исходя из бюджета и товарного ассортимента – портвейн «три семерки» или «три топора», дешевое крепленое вино «Анапа» (Саныч называл ласково Анной Павловной), временами в бочках из-под кваса завозили разливное плодово-овощное вино, называемое в народе соком «гамми-ягод» по мотивам популярного тогда мультсериала. Иногда Жора заносил настоящий деревенский самогон. Однако отношения старого и нового друга, то бишь Жоры и Рубена с самого начала складывались не совсем гладко. Жора с очевидной ревностью относился к тому факту, что его старинный приятель и собутыльник стал закладывать у себя на балконе в компании пернатого.  «Надо ж?! Стал с вороной синячить!» – качал он головой, – «С башкой видать не в ладах становится. К некоторым белка приходит, а к нему цельная ворона припорхала!»

– Да не с вороной, а с Вороном! – терпеливо поправлял его Саныч, – Конечно, тебе трудно поверить, но он мне всякое разное рассказывает. Связь у нас какая-то телескопическая что ли наладилась.

– Телепатическая!

– Ну да, она самая. Говорит, что из-под Нахичевани родом. Не в Армении, а той, что под Ростовом-на-Дону. Туда много ихних еще при Екатерине с Кавказа перебрались. Вроде б даже нашей православной веры придерживается, но только ветвь у них своя особенная. Святой ворон-шестокрыл их покровитель, оказывается, он Георгия о приближении змея предупредил и копье удержать помог.

– Экий бред ты несешь! Явно некачественный алкоголь потребляешь! – неверующе качал головой Жора.

– Да что ты о нем вообще знаешь! У него вообще своя судьба! Понимаешь? Cудьбааа! – Саныч возбужденно махал искрящейся сигаретой, – Влюбился, значит, первый раз в одну гордую ворониху из своих, Гаяне её звали, все вороны ихнего клана её добивались. Царских кровей была птица. Она перед многочисленными женихами задачи непосильные ставила. Мол хочу, говорит она однажды перстень-печатку главного ростовского авторитета Рудика Красного в подарок получить. А Рудик этот перстень никогда не снимал, вот только на утиной охоте, чтоб не мешала из австрийского двуствольного ружья палить. Днями и ночами за ним Рубен тенью летал, потом изловил момент, изловчился и выкрал-таки печатку прямо с кармана Рудика. Принес в слободу, сразу к тополю, а у самого из крыла кровь сочиться, в придачу к перстню две дробины в крыле застряли. Гаяне тут уж никуда не отвертеться, поклялась, что его верной женой до последнего вздоха будет. Видать, любила она нашего Рубенчика и без этого. Без этого подарка, пропади он пропадом.

Жора смотрел округлившимися глазами на Саныча:

-– Вот здесь почему-то верю. Верю, от того, что ты сам такое придумать не можешь, это ж какая-то средневековая сага.

– Так ты погоди, слушай дальше, – довольный эффектом Саныч, вновь разлил по стаканам пахучий деревенский самогон, – Перстень тот им несчастье принес, недолго длились беззаботные дни юной парочки. Едва в гнезде появились два долгожданных яйца, и Гаяне прониклась материнским счастьем, сразу произошёл трагический случай. В редкую минуту отсутствия обеих родителей к ним проникли белки и сожрали то, что было для них дороже всего на свете. Несостоявшаяся мать от горя тронулась сознанием и не покидала гнезда, отказываясь от еды и питья.  Рубен описывал круги по району, искал случайных свидетелей злодейства, расспрашивал птиц, кошек и собак. Поклялся себе не возвращаться в гнездо без оторванного хвоста злодея. В юности Рубен был настойчив, упрям и терпелив в достижении своей цели, за это судьба ему благоволила. Но только в жизни никогда все ровно не складывается, если тебе где-то подфартило, то особой не радуйся, оглядывайся, будь настороже — жди удара! Разгневанный потерей именной печатки Рудик Красный приказал истребить всех ворон Ростова, приказ свой звоном монет усилил — за пару вороньих лапок железный рубль давал. Принесешь сразу дюжину пар — получай фиолетовый четвертак! Тогда в славном городе Ростове не только бродяги, шпана и босяки на бедных птиц охотились, милиционеры и прапорщики стали палить из табельного оружия. Так что вернулся гордый Рубен с беличьим хвостом в родное гнездо, а там только перышки его милой Гаяне на скорлупках яиц так и неродившихся плодов их любви лежат. Худшей картины едва ли можно вообразить. В этот момент проклял он тот день, когда сам вылупляющимся птенцом сквозь трещину материнского яйца впервые увидел свет солнца, проклял самого Всевышнего, ибо к чему он создал такой мир, где на несколько недель можно стать самым счастливым Вороном на свете, и за считанные мгновенья лишиться всего, ради чего стоило жить.

— Ну давай, тогда не чокаясь, за погибшую семью Рубена! — Жора незаметно смахнул с ресниц слезу и разлил по рюмкам, — Земля им, как говориться пухом. Царствие небесное! Или у них иначе говорят?

— Вечного голубого неба!

— O! Красиво! Ну а дальше, как он к нам попал?

— Это уже другая история.

— Да мы ж никуда не спешим.

— Решил наш Рубен отправиться в скитания. В Ростове кроме печальных воспоминаний его уже ничего не держало. Жизнь свою он уже не ценил. Где-то под Семикаракорским попал прямо в центр сильнейшей грозы, потоки воздуха метали его как щепку, намокли и слиплись перья, отяжелели крылья, а под ним батюшка Дон волнуется. Чему быть, того не миновать, подумал Рубен. Упаду в речные волны, и пусть несет меня течение до самого моря. Тут посреди грозы внезапно тишь наступила, куда-то ветер пропал, только воздух потрескивает, словно кто-то застежку-липучку медленно тянет. Глядь, а над поверхностью воды светящийся шар плывет неспеша. Гудя как трансформатор, покручивается вокруг своей оси, искрами по сторонам брызжет. «Вот это ж куда более быстрая и верная смерть!» – подумал он и, сложив крылья, стрелой полетел прямо на шаровую молнию. Далее только помнит, как ярко стало, пропало куда-то ощущение тела, исчезло время, перед глазами плыли лишь эпизоды из жизни, детства, недавняя боль и радость, только теперь он был равнодушен. Смотрел на это все, как на кино, где вместо него был кто-то другой. Затем была тьма, затем снова свет. Обнаружил себя Рубен на самой макушке цветущего разнотравьем кургана у высокого берега Дона, прям под ним толстой змею изваливалась река, в небе среди легких облачков-барашков кружили два коршуна. Он встал на ноги, боли не чувствовалось, тело было послушным, крылья высохли, солнце путалось в перьях, разлетаясь на весь спектр радужных цветов, только вот на груди появилось три белых пера. Наверное, этим местом он с молнией столкнулся. Залетев в какую-то станицу в поисках съестного, присел на столб оглянулся, на площади торг, гомон, толпа стоит. Неожиданно подивился тому, что среди шума стал смысл человеческих слов разбирать. Слышит, как какая-то баба подпившего своего мужичка костерит за то, что где-то свой кошель с получкой профукал. Рубен осмотрелся острым взором и видит тот кошель, что лежит в траве у обочины, где пьянчушка незадолго оступился. Быстренько спикировав, поднял его, да и к парочке подлетел и под ноги положил. Мужик перекрестился, и говорит, что ежели такое произошло до пить до будущей Пасхи бросит, а баба прям в слёзы, это ж, говорит, божья птица или сам ангел какой-то. Цельный пирог с рыбой в клюв сует. Тут у Рубена и план сложился, думает, коли не забрал его Господь, то на службу себе оставил. Решил он лететь на Север, до самого Соловецкого Монастыря, провести остаток жизни в думах о Боге, беседах со старцами, смотреть, как северное солнце купается в теплом золоте куполов. Эдаким пустынником, вороном-отшельником стать решил.

– Красиво повествуешь! – Жора расплескал по рюмкам самогон и взрезал ароматный огурец с сада.

– Его же словами пересказываю, вот те крест! – поклялся Саныч, свою рюмку он прикрыл рукой, оставлю немного для Рубена, залетит вечерком на рюмочку, а меня уже шаром покати.

– Ну а дальше-то что?

– А дальше то, что сколько бы ни строил человек али птица свои планы на жизнь, Всевышний все по-своему решит. Встретилась Рубену по дороге в нашем Забулдыгине русская ворониха Райка. Со одной стороны взбалмошная и крикливая, с другой – сердечная и заботливая. Стал он боль свою прошлую с нею забывать, так и остался жить, по утрам счастлив с ней, словно в Раю со своей Райкой, вечером думает, что Господь ему в ейном облике очередное испытание шлёт.

– Эхм, – Жора хмыкнул, чуть не подавившись огурцом, – Вот это почему-то очень знакомо,  – Ладно, пойду я, мне еще сегодня огород поливать.

– Ты это, Жор, пятихаточку не одолжишь? Верну, – Санычу хотелось сказать «с зарплаты», но вместо этого он неловко замолчал, опустив глаза в пол.

– Ладно, – Жора неохотно вытащил потертый бумажник, – Вернешь, как сможешь….

Яркий лунный свет с трудом пробивался через тучные кроны смешанного леса. Хугин бежал на небольшом расстоянии от звенящего в ночной тишине ручья, полностью отдавшись погоне. Чуть-чуть осталось. Арвин умный, так просто не взять. В голове складывалась определённая картина, но для точных выводов ещё очень много белых пятен. Некий учёный, Степан Бражников, сделал что-то с девочкой из коренного населения. Спустя какое-то время об этом узнала его жена, после чего совершила акт самосожжения, прихватив на тот свет двоих детей. Значит, в этих краях есть заброшенный военный объект. Почему заброшенный? Потому что результаты экспериментов Бражникова разгуливают по тайге. И рабочих Ли Вэя прикончили они.  

Неожиданно Хугин осознал, насколько же пространство в округе мёртвое. Нет, не снаружи, а внутри. Благодаря тренировкам он всегда чуял присутствие Иной стороны, сильное или слабое. А здесь… здесь как будто не существовало ничего. Тонкая бумажная плёнка, плохо скрывающая сплошную космическую пустоту, истинную смерть, которую простым человеческим разумом не то, что понять, осмыслить не выйдет. Она протекала рядом и всё – только это можно было ощутить. Нахождение поблизости своеобразной полости бытия, безразлично всасывающей невидимые соки жизни в центр.

Не допуская сплетения души с царящей в округе пустотой, Хугин ловко перемахивал через поваленные сосны, хватаясь за смолистые стволы и колючие ветки. Сейчас он не чувствовал боли и усталости, напружиненное тело пребывало в подобии экстаза, а звериные инстинкты несли вперёд к крепчавшему аромату жжёных брёвен, пепла и тоски. Вряд ли кто-то в клубе в курсе того, что здесь происходит. И семья Саньки тоже оказалась затянута… Во рту встал отчётливый вкус крови, и Хугин глубоко вздохнул. Любой выбор имеет последствия. Выбрав призрачный шанс на спасение Арвина, он лишил жизни Сашу, несчастного хиппаря, неизвестно как затесавшегося среди столь суровых мест. Его жена сошла с ума. Или нет? Она-то знает, что мужа не медведь задрал…

От подобных мыслей хотелось бежать ещё быстрее. Семья Марии точно связана с событиями, которые начались здесь много лет назад. Её дед – тот жалкий мертвец из подвала, был добытчиком. Редкая порода людей, готовых сунуться в гиблые места, чтобы достать экзотичные алхимические ингредиенты, нужные везде и всегда. Вероятно, в Хактыране мужчину считали охотником, но кроме уток он таскал, например, Пепел Угла. Такой можно взять только из сгоревшей избы в месте, где случилось очень большое несчастье. Этим дед и занимался в видении – набирал порошок с угла дома. А после пришёл василиск и выплюнул документы Бражникова.

До твари оставалось всего ничего, Хугин ощущал это нюхом, чуя приближающийся запах гари. Мелькали частые стволы деревьев, забивая зрение рябью. Точно! Бражников упоминал какой-то идол, наверняка связанный с Иной стороной. Может, это он призвал василиска или ещё чего похуже…

Ночную тишину разорвал вопль, от которого внутри всё покрылось инеем. В Хорогочи девушка Мария превратилась в дикую ведьму. Сильное горе, плюс с детства была предрасположена – Санька же упоминал припадки. Ничего хорошего Хугину это не сулило, как и полиции в Хорогочи. Когда расправится с ними, пойдёт по следу убийцы мужа. Выбор всегда имеет последствия. Сейчас эти последствия далеко, рвут в клочья сотрудников правопорядка, но однажды настигнут того, кто сделал выбор…

Внезапно лес закончился, и Хугин оказался на небольшой полянке. Лунный свет заливал сгоревший остов дома. Обугленные внутренности смотрелись неестественно на фоне дикой природы. Тот самый дом, где дедушка Марии собирал Пепел Угла… но почему здесь? Почему всё здесь пропитал запах василиска, если его самого нет… Только старая сгоревшая изба. А что, если…

Додумать Хугин не успел, ловко уклонившись от прилетевшего сзади удара – сработало звериное чутьё. Но вот то, что противник второй рукой вколет иглу с ядом с шею, воспользовавшись моментом, Хугин не предусмотрел. Закружилась голова, и оккультиста повело в сторону. Укол точно содержал необычные компоненты…

– Сука… – пробормотал плохо двигающимися губами Хугин, – давай, выходи… где же…

Вокруг никого не было. Больше не в силах сопротивляться, он рухнул на землю, вцепившись вспотевшими руками в посох. Волны жара накатывали изнутри, выгоняя остатки воздуха из лёгких, на которые словно уложили пудовые гири. Реальность медленно расползалась, но в небольшом незамутнённом кружочке Хугин увидел, как Арвин склонился над его телом. Стеклянные глаза юноши не выражали ничего, кроме бесконечного забвения.

Вечернее солнце окрасило серые здания посёлка Хорогочи в тёплые апельсиновые тона. Именно сюда Хугина привёл след василиска. Короткими перебежками он добрался от трассы до ближайших построек, представляющих собой нагромождение гаражей. В лесу передвигаться было проще – часть пути пробежал подобно дикому зверю, полностью отдавшись чувству силы, захлестнувшему мозг спустя час после кровавой трапезы. Однако, если местные заметят изгвазданного кровью и грязью мужика, неистово скачущего на четвереньках посреди дня – будет худо. Мало того, что это поднимет на уши все известные органы правопорядка, так ещё и нарушит засекреченность задания. Нельзя ставить репутацию клуба «Бездымное пламя» под удар, за это можно дорого заплатить. Все были в курсе, а как иначе. У Главного имеются особые комнаты для исправления наглых сотрудников. И что происходит в обитых чёрным мягким материалом помещениях лучше не знать. Ходили слухи, будто комната живая, и она полностью переваривает личность человека, запертого внутри. Затем выплёвывает, и снова в путь. Во время процесса несчастный испытывает ни с чем не сравнимые муки, физические и, само собой, ментальные.

Поэтому Хугин держал ухо востро, наблюдая за прогуливающимися возле многоквартирного дома женщинами с колясками. Нужно срочно найти хорошую маскировку. Принюхавшись, он уловил месиво из запахов, плывущих от подвала. Ржавое амбре старых труб, оседающее на губах едкой пылью, смешивалось с ароматами уксуса, солёных помидор, чеснока и овчины. То, что нужно. Придётся примерить образ бомжа. Да, скорее всего, пьяниц и бездомных в Хорогочи все знают по именам, но, может быть, нарядившись в старые куртки, ему удастся незаметно двигаться дальше и найти что-то нормальное.

Перед домом собрался народ, что-то оживлённо обсуждая. Хугин наблюдал, прячась за единственными жиденькими кустами, растущими у покрытого серебрянкой гаража. Пальцы постоянно теребили лямку рюкзака. Время. Из-за сраных булькающих возле подъезда старух, он тратил драгоценное время и терял след. Что если Арвин сумел вспороть тварь изнутри и теперь лежит раненый где-то в тайге? Чертов василиск! Их же вообще не существует, если подумать. Просто алхимический символ, загадка, шифр. Не реальность. Теперь понятно, что рабочих Ли Вэя разорвал не медведь. Но откуда тварь взялась? В этих гиблых местах не селятся духи, и сейчас Хугин чувствовал лишь абсолютную пустоту – никаких колебаний с «той» стороны. Встреча с кошмарной тварью закрыла один вопрос и открыла множество новых.

С дальнего конца улицы к толпе подкатил битый «бобик», и всё людское внимание тут же переключилось на него. Пора. Держась боком, Хугин решительно зашагал вперёд, силясь выглядеть непринуждённо на случай, если полиция всё же заметит его. Вдох. Выдох. Из машины выскакивает молодой парнишка в форме. Нельзя засматриваться – жертва всегда чувствует взгляд хищника. Особенно это работает после принятой крови. Пространство начало мазаться, густеть, превращаясь в плотный желейный капкан, внутри которого каждое движение давалось большим трудом. Вот и пришли первые побочки. Бахнула вторая дверь – из машины медленно выползло серое пятно побольше. Наверняка опытный сотрудник. На лбу обильно выступил пот.

– И с самого утра, с самого утра лупит ведь! Она ж гилячка, а́не все такие, да чёть что, как аркоманка орёт на мужика сваво́! Можеть и есть аркоманка!  – надрывалась какая-то старуха, закутанная в серую шаль.

– Всяк знаеть, бесовка она, – кричала уже другая, шамкая беззубой пастью, – и дед еёшний был такого-то пле́мяни, а отец еёшний пил до смерти, чтобы, значить, чертей не видеть!

К горлу подступал комок тошноты. Ещё минута, и засекут. Хугин просто почувствовал это – наваждение чёртом оседлало плечи, наводняя разум пугающими образами, отчего идти стало сложнее. Но, помня то, чему он выучился за годы работы в клубе, оккультист вонзил ногти в мягкую ладонь. Лёгкая боль привела в чувство. Непроизвольно криво улыбнувшись, Хугин буквально заскочил за угол дома, возле которого примостилась деревянная пристройка, ведущая в подвал. Одним движением свернул замок, одуревая от собственной силы, и ворвался внутрь. Бетонные ступени вели вниз, откуда всё явственнее сочился заветный аромат меха. Темнота более не была проблемой: Хугин видел пространство вокруг будто сквозь стеклянный фильтр из лунного света, красящий грубые неровные стены в благородный серебряный цвет. Внизу располагался узкий коридор и клетки, в которых жильцы хранили заготовки или ненужный хлам.

«Тюрьма человеческих привязанностей» – промелькнувшая мысль мгновенно заставила Хугина согнуться пополам и густо проблеваться непереваренной кровью, ошмётками серого мяса вперемешку с лоскутками кожи. Остатки Саньки растеклись по грязному полу. Вытерев рукавом свитера губы, оккультист тихонько побрёл дальше, придерживаясь за стенку и опираясь на трость. Дверь в клеть номер пять поддалась на удивление легко. Скрипнули несмазанные петли, пропуская гостя. В углу одиноко приютились облезлые лыжи, по полу разлеглись объёмные мешки, полные старых вещей. Позади стеллажа ржавели водопроводные трубы, под которые некто любезно поставил ведро. А что, всяко лучше, чем если бы вода подтекала прямо на деревянный настил. На полках стояла парочка «трёхлитрушек» с консервированными овощами, рядом доживало свой век чуть рваное ватное одеяло, сложенное в несколько слоёв. Остаток пространства занимали коробки со старыми кассетами для магнитофона. «Наутилус», «Год змеи», «Агата Кристи». Даже «Сплин» есть. Впервые за долгое время лицо Хугина невольно подобрело. Музыка – вот где истинная магия. Гармония звуков, рождающаяся из нашего представления о прекрасном – она отражает чувства, переживания, волю и мысль творца. Музыка пронзает души, наполняя их новыми смыслами. Люди привыкли к комфорту, к постоянству, сейчас легко можно послушать любую музыку мира. Но всё теряет ценность, если доступно по щелчку, и так умирает таинство в самом явлении.

– За дело, – схватив первый попавшийся мешок, Хугин принялся потрошить его содержимое.

«Мы легли на дно, мы зажгли огни

Во Вселенной только мы одни…»

Знакомый мотив засел в голове.

Старые детские вещи. Не то. Следующий. Увлёкшись, оккультист не обратил внимания на то, как что-то заворочалось в соседней клетке. На удивление в других мешках нашлась неплохая тельняшка и старомодная кожаная куртка с тёплой подкладкой – то, что нужно для августовской погодки в здешних краях. Хугин всё же решил поискать ту вещь с запахом овчины. Неприметность более важный показатель, чем удобство. Быстро переодевшись, Хугин смыл остатки крови с лица и бороды водой, скопившейся в цинковом ведёрке.

«Гни свою линию,

Гни свою линию,

Гни свою линию…»

Перетряхивая следующий мешок с вещами, он просыпал на пол ворох старых писем, открыток и журналов.  Откуда-то сверху послышались истеричные женские крики. В квартире билась посуда. Пожелтевшие семейные снимки. Обрывки чужих жизней. Хугин не хотел задерживать на них взгляд, опасаясь вызвать очередной приступ, но невольно засмотрелся. Молодой человек с добродушной улыбкой, явно инженер или учёный – чистенький белый халат, аккуратная причёска, обнимает черноволосую красавицу, судя по простой одежде, сельскую девчонку. На следующий карточке они уже гуляют на свадьбе. Жених замер с бокалом шампанского, невеста, приодетая в старомодное платье, не может сдержать слёз радости…

«На добрую память старшему научному сотруднику С.К. Бражникову и его прекрасной супруге Анне! 1974 г.» – надпись на обратной стороне выведена аккуратным женским почерком, чернилами с золотым цветом. Редкость в те года.

– Наверное, об этом ты мечтал… – игнорируя вставший ком в горле, Хугин продолжал спешно перебирать вещи.  

Да, Арвин умел ловить простые радости от жизни. Каждый раз с удовольствием ел вредную еду на вокзалах во время командировок, танцевал, слыша уличных джазовых артистов, а ещё сохранял на телефон фотографии загородных домов – это видел только Хугин. Арвин всегда оставался ребёнком, лишённым обычных человеческих переживаний. Насколько хороша жизнь оккультиста? Настолько же, насколько она коротка. Внезапно Хугин поймал едва уловимый флёр гари, исходивший от писем. Такой же, как и от василиска в лесу.

«Горят огни

Сверкают звёзды

Всё так сложно, всё так просто

Мы ушли в открытый космос

В этом мире больше нечего ловить…»

Запах становился сильнее, будто возвращаясь к жизни, попав в руки к оккультисту. Он быстро просачивался в сознание Хугина, окончательно сбивая концентрацию. Глухой грохот – в квартире сверху рухнул шкаф с посудой. Из соседней клетки раздался кашель и мёртвые пальцы вцепились в хлипкую сетку-перегородку. Непроизвольно провалившись в транс, Хугин слышал лишь электрический треск, внешние раздражители остались где-то позади, в руках адским пламенем пылали фотографии. Из помех постепенно рождался полный отчаяния и боли крик женщины.

Сгоревший сруб в тайге. Затем снова новый. Затем объятый огнём. Кадры скачут как бешеные. Вот уже горят два дома. Один подожгли разгневанные люди, оттуда убегает молодая девушка, смоляные волосы развеваются на ветру. Внутри второго заживо сгорает женщина с двумя детьми. Две судьбы связаны.

– Стёп… ты ненормальный… из-за тебя её калекой сделали, пытали, чуть не убили! Таков ваш проект? Суеверные дураки язык отрезали, а вы… вы превратили в… это…  – истеричный плачь эхом разносится по тайге.

– Успокойся! Как ещё можно решить вопрос? Да, я таким образом спас её! Как ты не понимаешь… это дар! Совсем немного, и загадка силы идола будет решена! Мы на пороге…

– Живи с этим сам, тварь, – слова изрыгаются насколько желчно, что закатившиеся глаза Хугина начинают болеть.

Чёрные брёвна поливает дождь. Старик с ружьём насыпает в шкатулку пепел у одного из углов дома. Сзади к нему бесшумно подбирается извивающаяся туша. Раскрывает пасть, и оттуда вываливаются обгоревшие письма и документы. Поворачиваясь, старик сгребает добычу, хлопает василиска по спине и уходит. Косые глаза не выражают ничего, седую бороду треплет холодный таёжный ветер.

– Ах, гадина, ну держись… Куда дела? Неблагодарная! Я тебе новую жизнь на блюдечке подарил! Все вы одинаковые… придётся решать проблему по-своему… – крепкий мужской голос туманом плывёт над двумя реками.

Очнулся Хугин также резко, как и ушёл. Тот самый старик настойчиво пытался ухватить его за ногу, разорвав сетку. С черепа мертвяка частично сползла кожа, из узкого глаза сыпалась земля. Труп стремился достать документы, лежащие на коленях часто моргающего оккультиста.

– Добытчик, значит… – задумчиво произнёс Хугин, глядя на хрипящий кусок сгнившей плоти, – я… тебя разбудил?

Об этом думать не хотелось. Ведь ответ очевиден, учитывая, что неизвестная болезнь всё больше поглощала разум Хугина. К тому же, он чувствовал, как сильное зло начало просыпаться вокруг. Угрожающе скрипела калитка, качаясь сама по себе. Старик бессвязно шевелил губами, тыча выбеленными костями куда-то вдаль.

– Вот же… пытаешься помочь? – Хугин торопливо закидывал в рюкзак найденные материалы, сообразив, что мертвяк указывает на выход.

Серебряная рукоять трости с размаху врезалась в метнувшуюся наперерез оккультисту тень. Из глубин подвала донёсся пронзительный смех. Повеяло дерьмом. Сорвавшись с места, Хугин помчался к выходу, не оборачиваясь на червивую теневую массу позади. На ступеньках влажное щупальце обхватило его за ногу, срывая назад. Чёрт! До спасения оставалась два жалких метра. Липкое и холодное поднялось выше, намертво вцепившись в бедро, а затем потянуло. Затрещали кости. Боль утопила мозг. Нет, сдохнуть в грязном подвале не в планах. Наружу выпала та самая капсула, которой Хугин собирался избавиться от василиска. Стеклянная оболочка треснула, затопив полное нечистот место ярким бирюзовым светом. Щупальце мгновенно растворилось, как и вся нежить внутри, включая старика. Несчастный заслужил покой.

Наконец, выбравшись, Хугин быстро нарисовал мелом на деревянной двери защитный знак. Старая рабочая привычка запечатывать помещение после зачистки, чтобы остатки порождений Иной стороны не выбрались в мир. Нужно срочно уходить. Полная картина ещё не сложилась в голове, но из чужих воспоминаний Хугин понял, что приблизился к очень мрачной тайне. Снаружи стемнело, и лёгкие порывы ветра доносили въевшийся в сознание запах костра.

Людей стало больше. Краем глаза Хугин заметил, что подъехала вторая машина полиции. Седой капитан стоял спиной к оккультисту, скрывшись от толпы за углом дома.

– Пришлите скорую, пострадавшей плохо. Да-да, на Свердловскую. Поживей, у неё припадок, что ли… утром на трассе нашли… там муж… Муж, говорю! Вылетел с дороги! В оконцовке, может бы и выжил, но медведь заел, ага. А чего? Ну пусть хоть дежурного пришлют, млять!

На секунду сердце Хугина остановилось. Угораздило попасть так. Ну да, посёлок-то маленький совсем. Сейчас приедет бригада скорой за Санькиной женой. Про неё выходит старухи говорили. Гилячка-ведьма.

– Эта, ага, фамилия Куйшыш. Орёт там, мол, не медведь, я, мол, знаю всё про эксперименты ваши, а мужа мертвец разорвал. Дурка, короче говоря. Да понимаю, чё ты орёшь мне! У девчонки и так судьба не масляная… Дед в тайге пропал, отец спился… не против, что помягче, но быстрее!

Убрав телефон в карман, капитан невольно вздрогнул. Вроде бывалый, многое за жизнь видел, но как корёжило ту бедняжку… На секунду сотруднику показалось, что в затылок ему смотрит дикий зверь, но это только ветер трепал ветки рябины. Позади никого не было.

Как вообще можно полагаться на это живое воплощение фразы «горе луковое»? За рулём видавшего лучшие времена внедорожника, уже третий час трясся обросший парень, попутно сжимая в губах самокрутку, от которой слезились глаза и чесалось в горле. Нет, там точно не обычный табак. Хорошо хоть действие выпитой крови заканчивалось, иначе Хугина бы непременно унесло, а в такую мерзкую погоду и блевать-то в тягость. По небу перекатывался разухабистый грохот, сопровождаемый хлесткими ударами грома и дробью крупных капель по крыше автомобиля. Чёртов Санька! Прикатил на своей развалюхе только к вечеру. Извините-с, проспал.

– Дерё-ё-ёвня, – шипел Хугин, щёлкая радио, – договаривались же! Теперь вот в впотьмах тащимся…

Енох сидел сзади, увлечённо стуча пальцами по экрану смартфона. Освещаемый слабым светом, он не обращал внимания на погоду за бортом и плывущее по салону крепкое травяное амбре, полностью сконцентрировавшись на виртуальной ферме. Где-то там человечек в соломенной шляпе собирал урожай свеклы, доил пухлых коровок, черпал воду из колодца… Часто Арвину хотелось ощутить, каково радоваться простецким вещам, жить на ферме… Он не мог долго находится в моменте размышления, ведь это было хоть и мечтательно-приятно, но, в то же время, болезненно. Да, за грёзами всегда следовала щемящая тоска. Есть ли в мире место, где не существует боли и тоски?

– Всё пучком, ребята. Я секу фишку, что в Хактыране влиятельные люди хотят лесопилку восстановить, хе-хе, – подпрыгнув на очередной кочке, водитель чуть не выронил самокрутку, – хотя представителей по-другому представлял… как-то более... представительно, что ли…

– Если мозги постоянно сушить, то и не такое придумаешь. Не обижайся, но это не твоего ума дело.

– Блин, можно повежливее? Всего-то опоздал на пару часов… Ну хорошо, на полдня!  Я ж не спал! Весь день колесил вчера, не одних вас катать…

– Кхм… прости, – лицо Хугина немного смягчилось, – работа стрессовая.

Будто мало проблем, до самого выезда из Тынды их преследовали мигающие огни уличных вывесок, ламп и фонарей. Успей Арвин сделать новый инервизор или хотя бы египетский порошок… А так сиди и гадай, какая тварь села на хвост. По приезде в посёлок нужно будет обязательно заняться вопросом. А может, стоит принять ещё одну небольшую дозу красного эликсира, приятно оседающего железом на языке… Чисто для дела, учитывая ситуацию, риски… Всё-таки, много алхимии багажом не утащишь… Рот Хугина наполнился слюной, и он поспешил хлебнуть минералки.

– Вот! А у меня по жизни стресс! Приходится питаться растворимым пюре, чтобы откладывать деньги… Понимаю, многим тайга в кайф, но… С женой сейчас живём в засранной панельке. Уехать мечтаем... В большой город, может, в Москву… или в Питер… – Санька натянуто улыбнулся, закусив нижнюю губу, – она у меня из коренных жителей тайги, красивая очень…

Наконец, у Хугина вышло подключить телефон к магнитоле, он выбрал песню и крутанул колесико громкости. Хорошая музыка сгладит гадское настроение от погоды.

«Волны, волны страха

Бьют тебе в грудь,

Этой ночью всё особо.

Полный, полный месяц –

Не уснуть.

За спиной дышит злоба»

– Кукрыниксы? Уважаю. Сам заслушиваюсь… талантливый Лёха, вообще без базара! Да и Мишка был тоже… Эх… на концерт бы попасть…

– М-м-м… а чего уехать-то хотите, Саш? Вроде, отличные места – охота, рыбалка, воля кругом. Удобства какие-никакие есть, – глядя в непроглядную тьму за окном, Хугину показалось, будто среди мешанины из еловых лап движется что-то большое.

– Да, знаешь… со стороны-то оно может и так. А поживи здесь… Машке кошмары снятся с детства, припадки бывали даже... И люди не сахар, бабки вот ведьмой обзывают. Ну да! Куйшышевская порода, ворожеи да колдуны. Идиоты! Двадцать первый век на дворе, а они всё суеверия талдычат…

– Ага, это точно, – Хугин кашлянул в кулак, – народная ненависть ко всем, кто как-то выделяется. Придурки.

– И постоянно будто смотрит кто. Не только в лесу, даже, блин, дома! Остальные вроде не замечают такого, ну, те, что с Хорогочи. Нехорошие дела происходят. И рабочие ваши пропали – не дикий зверь сожрал.

«Эти парни не созданы чувствовать!

Ледяная душа не боится жути!

Только под ногами их крутятся

По оси земля, по полу полу-люди!»

Внедорожник круто подскочил, жалобно скрипнув в полёте, но не поехал дальше, а просто завис в воздухе. В окне со стороны водителя показался большущий зрачок хищника.

– Это кто? – только и успел сказать Саня прежде, чем нечто, крепко обхватившее машину, швырнуло её в сторону обочины.

Врезавшись в ограждение, внедорожник выскочил за трассу. Резкий удар вышиб воздух из лёгких Хугина. Они полетели вниз по склону холма, осыпаемые разбитыми стёклами. Испуганно верещал Санька, всё ещё держась за руль. Перед глазами замелькали ветви, земля и камни, Хугин крепко приложился головой, но продолжал щёлкать в карманах раскаляющиеся подушечки «светлячков». Несколько раз перевернувшись, кусок искорёженного металла врезался в ствол лиственницы и, наконец, остановился.

Пахло дымом. По онемевшему лицу Хугина бежали струйки крови. Не помня себя, игнорируя боль в рёбрах, оккультист выбил дверь, щедро разбрасывая активных «светлячков» из карманов. Маленькие полупрозрачные подушки разорвали кромешную темноту, погрузив лес в алые тона. Моросил мелкий дождь. Сердце оккультиста бешено колотилось – Арвина не было ни в машине, ни снаружи. Неужели, вывалился по дороге… тварь могла схватить и… Стиснув зубы от злости, Хугин чуял её – всё же собственная кровь тоже помогает обострить восприятие. По лесу плыл едкий запах грязного постельного белья и сгоревшей древесины. Так воняет уж, выползший весной из трухлявого пня. Сжимая в ладони кусок заострённой меди – складная трость пропала – Хугин быстро вращался, вглядываясь в потустороннюю темноту впереди, утопая в кравово-красных лучах алхимического света. Шарканье раздалось из-за спины, со стороны ближайшего дуба. Взмах – медь вспорола воздух, и Хугин грязно выругался. Чуть пригнувшись, к нему спешил Арвин.

– Сука… ты где шлялся? – голос предательски дрогнул, зато от сердца отлегло – парнишка был жив и здоров.

– Саньку оттащил, пока ты в отключке валялся, – шёпотом ответил напарник, протягивая трость с серебряным волчьим оскалом на рукояти, – бедолага умудрился сломать ногу, так что пришлось одолжить… Не ранен?

– Спина к спине, – скомандовал Хугин, – оно приближается. С остальным разберёмся потом. Чёрт… не думал, что меня вырубило…

Звякнул механизм внутри трости, выпуская наружу небольшую струйку мертвенно-бледного огня. Тихо шлёпал по сухой листве надоедливый мелкий дождь. Нечто массивное двигалось в глубине леса, оставаясь в недосягаемом для кольца света контуре. Енох расслабил ноги, держа перед собой обсидиановый кинжал. Щелкнула ветка. Мгновенье – над лесом пронёсся душераздирающий вой, и массивное тело, покрытое чешуей, ворвалось в готовую к бою пару. Хугин успел оттолкнуть напарника, приняв удар на себя. Холодная туша врезала по корпусу, швырнув здоровяка в чахлую сосну. Хрустнуло дерево, но оккультист удачно приземлился, отделавшись лёгким ушибом. Нескольких мгновений хватило, чтобы оценить монстра. Длинное, извивающееся тело, уходящее хвостом в лес, покрывал толстый слой угольной чешуи, на которой красовались редкие белые пятна. В обхвате тварь достигала нескольких метров, больше всего напоминая гигантскую змею. Спину украшал ворох тонких костяных игл, сплошь чёрных и острых, как бритва, которые с каждым вздохом твари поднимались сильнее, щерясь в стороны.

– Василиск… – одними губами произнёс Хугин, вскидывая трость.

Бледное пламя дёрнулось, превращаясь в огненный кнут, моментом хлёстко ошпарило кожу монстра. Не став дожидаться реакции, Хугин отскочил в сторону и ударил ещё – на этот раз по повернувшейся к нему морде. Гипнотические янтарные глаза смотрели с нескрываемой обидой. Василиск издал протяжный крик, раздув перепончатый капюшон на шее. Мощный костяной клюв раскрылся, намереваясь перекусить надоедливую букашку одним взмахом.

– Не зевай, – Арвин выпустил небольшое облако искрящихся частиц, которые тут же ослепили ползучую гадину.

Замотав головой из стороны в сторону, василиск принялся хаотично бить по земле клювом. Уворачиваясь, Хугин откатился под высокий валун, чуть не став жертвой дробящего удара. Монстр замер, словно вспомнив что-то важное. Боясь даже громко дышать, Хугин нашарил за поясом небольшую капсулу. Точное попадание в пасть убьёт и такую махину. Ослеплённый василиск неожиданно крутанулся на месте, расшвыривая змеиным телом палую листву. Мозг Хугина прошили ледяные спицы ужаса прежде, чем он понял – поздно. Чудовище нашло Арвина по запаху. Василиск дёрнулся и схватил парня клювом. На секунду Хугину показалось, что надежда есть. Он увидел искажённое от страха лицо напарника, поникшие золотые волосы, развеваемые на ветру. Через секунду тварь заглотила Арвина. Извиваясь, словно дождевой червь, василиск резво дёрнулся вперёд, бесшумно покидая бойню. Только тихо хрустела замятая громадной тушей старая листва.

Хугин закрыл лицо ладонями. В душе что-то ворочалось, обжигая слабостью каждую мышцу тела. Он пошатнулся, ощущая, как невидимые тиски отчаяния сдавливают горло. Хвост, заканчивающийся костяными лезвиями, легко полоснул ошеломлённого оккультиста по животу. С глухим шлепком разошлись пласты кожи. Боль отдалённо приходила в сознание, пока Хугин просто брёл вперёд, роняя на землю багровые капли, быстро превращающиеся в потоки. Глаза застилали горькие слёзы. Не уберёг, хотя клялся же себе... В памяти всплывали картины из прошлого. Арвин играет в настолку, весело двигая фигуркой по цветастому полю. «Раз ты единственный, кто смог найти с подкидышем общий язык, будешь за него отвечать» – слова Главного колоколом звенели прямо над ухом, и далёкие воспоминания растворялись в череде черно-белых фотографий покойников. Скоро Хугин к ним присоединится. Голодная амурская земля жадно лакает сизое нутро, пока он ползёт, набивая в сочащийся разрез гнилые жёлуди и прелую листву.

Но куда он направляется? Хугин опомнился, только когда услышал стоны Саньки.

– Господи… Лёха… а где этот… – конечно, Санька не знал ни их настоящих имён, ни позывных, – млять… нога… ногу расхерачило… как же ломит… А-а-а-а… Машка, наверное, с ума сходит дома… надо позвонить… нас спасут… пусть хоть патруль вызывают… что угодно делают…

Причитания водилы звучали словно через слой ваты. Почему нет боли? Нет, она где-то на задворках сознания… Хугин уставился на неровно пульсирующую артерию под кожей Саши.

– А если жив… – пробормотал оккультист, прокручивая одни и те же кадры с Арвином в голове.  

– Чего? – непонимающее переспросил Саня.

Арвин, может быть, ещё жив. Значит, нужно пуститься в погоню. Нужно набраться сил. Поесть. С кишками наружу василиска не догнать…  А как же мечта этого крохотного, трясущегося от страха человечка… Москва… своя квартира… дети… Всегда нужно делать выбор. Только выбор определяет личность. И, всё же… они воины света, заступники глупых, не знающих добра и любви людей, варящихся в бесконечных бытовых проблемах, таких незначительных, но при этом таких космически важных для их слабых душ. Таких, как Сашка… Выбор определяет судьба или человек? Хугин никогда не понимал. Нужно просто лечь и сдохнуть, принять неизбежное. Арвин уже мёртв. Закончился путь нежеланного дитя… а теперь и потерявшего память ворона.

Как ни старался Хугин, надежда вместе с ним умирать не хотела. Может, где-то там Арвин ещё дышит и нуждается в помощи.

– Чувак, успокойся… ты, походу, сильно приложился головой… сейчас наберу жену, всё пучком будет… – стараясь не отрывать глаз от перекошенного лица Хугина, не выражающего ничего, кроме жажды, Санька спешно набирал заученный номер.

– Возьми же трубку… А-а-а-а! Как же я по ней скучаю…

Одиноко звучали долгие гудки. Алые огоньки от раскиданных вокруг «светляков» медленно затухали, и клочок леса снова погружался во мрак. Кончился дождь. По желудку Хугина бегали электрические разряды, смертельный голод заставлял глотать слюни, неотрывно наблюдая за биением жизни. Все звуки схлопнулись в единый зацикленный писк. Выбор.

– Алло… Алло? Лис? Лисёнок ты там? Са-а-а-а-ш… Это не смешно! Где ты?

Маша не услышала последних слов любимого. Она не слышала, как лисёнок сначала хрипел, потом булькал, потом дрожал. Милая Маша не могла видеть стеклянных глаз своего избранника. Не могла видеть, как широкоплечий мужчина рвал зубами плоть, причмокивая и загребая руками ломти мяса, обливаясь горячей кровью, задыхался от удовольствия. И уж точно не могла предположить, что, когда человек закончит объедать мёртвое тело, его организм отторгнет мусор и срастит глубокую рану в районе живота.

Пустые глазницы Сашки грустно смотрели на рассветное солнце. Серые тучи лениво уползали в стороны. Забрав чудом уцелевший рюкзак с вещами, по тайге брёл перепачканный кровью бородатый мужчина. Его вёл навязчивый запах сгнившей ткани и гари.

Клуб «Бездымное пламя» располагался в неприметном бежевом доме на окраине Питера. Когда-то внутри были канцелярские магазины, фотосалон, а ещё продавали газеты и журналы, да сигареты поштучно. Главный оставил вывески, но в здание теперь пускали строго по заявкам. Кабинет был ровно такой же, как и в Москве. Интерьер скромный, подчеркнуто советский – видимо, чтобы иностранные гости лучше ощущали местный колорит, а может, и личное мироощущение владельца. Виктор нервно курил уже вторую сигарету, представляя, что у Главного все кабинеты в мире выглядят одинаково: красные треугольные вымпелы на стенах, мебель из опилок в блестящей облицовке, массивный стол со стеклом. Бред. И неизменный запах белизны. Арвин листал глянцевый журнал. Наконец, дверь бесшумно открылась, и их пригласили.

Сухощавый старик в сером пиджаке сидел за столом, сложив руки в замок. Его впалые глаза, окружённые тёмными ореолами, цеплялись как крючья. Виктор поёжился, ощущая покалывания на коже. Среди оккультистов ходили слухи, будто Главный - вампир. Напротив, в кресле, сидел здоровенный короткостриженый китаец. Он незамедлительно встал и поклонился.

– Тот, что с бородой, зовётся Хугин, – старик небрежно указал рукой на Виктора, обращаясь при этом к азиату на чистом китайском, – второго называют Енох. Это… хорошие специалисты, работают всегда парой. Вы не смотрите, что… кхм… Енох слабеньким выглядит, для всякого дела сгодится.

После этих слов Арвин как-то поник. Заметив это, Виктор грубо встрял в разговор, хоть и понял, что Главный будет в ярости:

– Мы всё понимаем. Не надо говорить, словно мы какие-то грязные наёмники с югославского рынка.

– Вот видите! – взметнулся старик. – Енох отличный алхимик. То, что эта парочка понимает китайский и свободно излагает мысли – заслуга юноши.

Азиат задумчиво кивнул.

– Настойка «Во Языцах» творит чудеса! – продолжал Главный, не обращая внимания на недовольное лицо Виктора. – Её сложно приготовить, мистер Ли Вэй. Следует извлечь двенадцать язычков у разных пташек, а ещё потребуется человеческий… впрочем, это детали. Перед вами два лучших оккультиста. Хугин для грубой работы, Енох для тонкой.

Облизнув узкие губы, растянувшиеся в ухмылке, старик выжидающе смотрел на растерянного Ли Вэя. Было ясно, что китаец не соскочит, и контракт почти подписан. Во-первых, Главный умел обработать потенциальных клиентов, подобрать правильные слова, загипнотизировать тёплыми карими радужками глаз. А, во-вторых, Хугин и Енох попросту создавали контраст на фоне друг друга, что зачастую нравилось клиентам. Здоровый чернобородый Виктор с мужественными чертами лица, лёгкой горбинкой на носу, а также с еле заметным шрамом на шее, и невысокий худой парнишка с копной золотых волос, тонкими руками, смотрящий на собеседников наивным, даже детским взглядом.

– Я послушаюсь вашего совета, мастер Корсаков, – голос Ли Вэя разорвал тишину, – выскажусь как есть. Настоятельно прошу – всё останется только здесь.

– Тайна – основа любого контракта, – сытая ухмылка не сходила с лица Главного.

– К делу. Пять лет назад я выкупил большой участок земли… за Уралом. Очень далеко за Уралом, очень большой участок. Но нужно было дать остыть документам, поэтому никаких мероприятий по вырубке леса не проводилось. Месяц назад я отправил первую рабочую группу – большая часть пропала, двоих нашли зверски растерзанными, – Ли Вэй сделал паузу, как бы перекатывая дальнейшие слова во рту, – официальная версия… медведь-людоед. Выжившие разбежались, заплутав и погибнув в тайге.

– Может, так оно и было… – тихо произнёс Енох, разглядывая лакированный пол.

– Мои люди пробили сообщения с мобильных. Это не медведь. В тех областях творилось что-то... ненормальное. Двое агентов, посланных, чтобы опросить местных из ближайших сёл, также перестали выходить на связь через два дня.

Повисла тишина, которую нарушал только стук костлявых пальцев Главного, мерно отбивающих дробь по стеклу на столе. Ли Вэй поклонился и сел в кресло, ожидая ответа. Они ведь могут и не согласиться. Могут послать к чёрту китайца, тайгу, расследование и остальное в довесок. Но всегда остаётся старик, который железной хваткой держит их нити жизни в виде папок внутри бесконечных ящиков архива.

– Что от нас-то требуется, господин Ли Вэй? – Хугин старался не смотреть в этот момент на Главного, концентрируясь на блестящих пуговицах белой рубашки крупного клиента.

– Устранить угрозу, чем бы это не было. Желательно так, чтобы отголоски дела сгинули в сибирских топях.

Старик причмокнул, словно пробуя на вкус очередную победу.

За окном поезда пролетала бесконечная стена из пушистой хвои, освещаемая в ночи только редкими огнями станций. В полупустом купе двое молча разглядывали причудливые тени, скользящие за толстым стеклом.

– Да ладно, бывало и хуже! И вспомни лицо упыря, когда ты по-китайски заговорил! – Арвин скорчил смурную рожицу и отхлебнул чая.

Виктор слабо улыбнулся.

– До Тынды ещё три дня трястись, будет время осознать, во что мы вляпались.

– Никогда не видел столь величественного царствия природы! Вообрази: бескрайние изумрудные океаны леса, в которых до сих пор жив настоящий дух красоты, не испорченной человеком… а ещё первобытные горы, омываемые чистыми пухлыми облаками…  

– Да-да-да. Только вот подумай, почему там даже ёкаи не хотят селиться? А ведь до Японии рукой подать! – потной ладонью Хугин в очередной раз погладил серебряный набалдашник трости, выполненный в виде скалящейся пасти волка.

Трость личная, а ещё хитрая – с сюрпризом. Остальное оружие клубное. Еноху достался обсидиановый кинжал, не портящий ингредиенты при сборе – то, что нужно для алхимика. В качестве защиты тоже ничего, хотя не так эффективно, как медный кинжал, сцапанный Хугином. Сделан по древним канонам! Клинок напоминает заострённый кусок плохо обработанного металла, но это лучшее оружие против существ Иной стороны. Лучшее из доступного. Кроме того, Хугин распихал по карманам алхимическую мелочёвку, пару важных вещей закинул в рюкзак, и тайком выхватил с хранилища ножницы Каина. Просто, на всякий случай. Да и всегда мечтал опробовать в деле.  

– Так ведь ёкаи почти все, это… – Арвин запихнул овсяное печенье в рот, продолжив рассуждать, – ну… жифут по софестфу с люфми…

– Полно и диких. Однако никто не заселил эти земли за много лет. Ни демоны из монгольских пустынь, ни японская нечисть, ни даже китайские яомо, а ведь места на вид злачные! У-у-у-у, да ещё какие!

– Значит, не подходит из-за личных тараканов!

– Ага… как же… – Виктор ощутил волну мурашек, побежавших по загривку. Похоже, кто-то из незримого мира заинтересовался разговором. – Пойду покурю…

Что ответил напарник, Хугин не услышал: в голове гремели колокола, шуршала листва, что-то разрывало когтями почву. Звуки заполонили сознание, норовя раздавить черепную коробку изнутри. Пахнуло компотом из старых сухофруктов. Шатаясь, Виктор вывалился из купе. В проходе никого, и это прекрасно. Просто прекрасно потому, что он еле сдерживался, а с каждой секундой становилось всё хуже. Вагон полнился воплями и рваными тенями, которые кривыми конечностями стремились подрать убегающего Хугина. Со всех щелей посыпалась земля, быстро занимая свободное пространство. Из глубины послышался сдавленных хрип полный отчаяния – рыхлая почва набилась в лёгкие Арвина.

– Нет-нет-нет… заткнись же… не смей… – шептал Виктор, в беспамятстве закрывая кабинку сортира.

Поезд качнуло, Хугина вырвало в раковину. Какофония звуков и образов резко оборвалась. Только едва слышимое пение нестройного хора бабьих голосов и посвистывание ветра нарушали тишину. Свет погас, так что, вытерев слезящиеся глаза, Хугин с удивлением смотрел в зеркало, источающее бледно-голубое сияние. Отражение дрогнуло, и с головы оккультиста начали стремительно осыпаться волосы. Борода, наоборот, росла, обретая пепельный оттенок. Кожа на черепе съежилась, покрылась сетью морщин и пятен, а некогда красивые глаза превратились в пустые бельма, через которые виднелась только бесконечная тоска.

Старик в отражении деловито пригладил бороду, рассматривая позеленевшую кожу, местами покрытую плесенью.

– Вить-ка… – надрывным хрипом неожиданно нарушил тишину.

Хугин неотрывно смотрел в зеркало. Приступы случались и раньше, но такое…

– Не сбежишь от меня, Витька… Ни за кочкой, ни за камешком. Не откупишь могильной водочкой, не отдаришься сереньким сухариком. Земля-то всё помнит, Витька. Не забывай о клятвах…

Голос, смахивающий на треск сухих веток, оборвался, по ушам резануло писком. Мертвец в зеркале каркнул, показав полусгнившую медную корону. Заморгал свет, и Виктор обнаружил себя валяющимся в углу. Взгляд бешено метался по узкому пространству. Ничего не было. Ни хора, ни запаха кислых блинов, ни тем более покойника. С той стороны зеркальной поверхности на Хугина смотрел перепуганный мужик с растрепавшейся чёрной бородой.

– Это ты кричал в туалете? – спросил Арвин, как только друг вернулся назад.

– Не… пьянчуга один ломился, но я его осадил. Нормально всё, короче…

Арвин кивнул, сделав вид, что поверил. Про приступы он знал уже давно, но обсуждать не принято, да и особо нечего. Хугин не помнил, что было до того, как его подобрали люди из клуба «Бездымное пламя». С годами воспоминания из прошлого размывало сильнее, а редкие цветные клочки сшивались в блеклое черно-белое полотно. Студенческая жизнь, исторический факультет, похороны родителей. Всё обрывками. Единственная до сих пор яркая вспышка – бабушка, перебирающая старые фото крестьян, на вид тех, что жили ещё при царе. Кто эта женщина, Хугин понятия не имел. За последним воспоминанием всегда следовала чернота. Его нашли случайно. Голодного и нагого, бездумного шатающегося по лесополосе под Смоленском. Доставили в лабораторию клуба и долго-долго изучали. Толком ничего не говорили, алхимики пожимали плечами, скрывая массивные папки с данными за спинами. Новую картину мира, где есть место оккультистам, а также проявлениям Неведомого, Хугин принял на удивление легко. Как и легко сошёлся с Арвином — сиротой, которого подкинули в клуб ещё младенцем. Сейчас парню было двадцать три, но благодаря смазливой внешности люди давали от силы семнадцать.

Новых гостей Тында встретила порывами прохладного воздуха и ароматом хвои вперемешку с приторно-горьким запахом жжёного подсолнечного масла. Хугин погладил нечёсаную бороду, задумчиво осматривая здание вокзала, напоминающее отзеркаленную пепельницу с воткнутой сигаретой. Ему всегда нравилась такая странная архитектура, в ней присутствовала красота неопределённости, недоступная для большинства обывателей.

– Хуг… пойдём отсюда, а? Мы как на ладони… – Арвин поправил рюкзак, замечая придирчивые взгляды местных.

– Да не дёргайся, блин! Сейчас перекусим, здесь через пару улиц готовят отличные беляши.

– Слушай… Давно хотел сказать… завязывай пить волчью кровь… так ведь можно и упырём стать! – последние слова Арвин произнёс почти шёпотом, еле увернувшись от мужчины в коричневом пиджаке, который спешил на поезд.

– Всё в порядке, – Хугин широким шагом направился прочь от вокзала, подхватив напарника за локоть, – ты вообще можешь не так открыто трепаться? Видел того дядьку? Вдруг он на враждебный клуб работает или что похуже…

– Вот-вот, паранойя, смена настроения, ломанные движения… так проснёшься – бац, а ты уже шею перегрызаешь!

– Прекрати, – отмахнулся Хугин, пытаясь поймать ускользающий запах подсолнечного масла, – нагнетаешь. Я контролирую количество выпитого. Для работы необходимо! Иначе тебе бы уже давно какой-нибудь колодезный чёрт башку оторвал!

Арвин усмехнулся и пожал плечами. Пытаться переубедить приятеля – это всё равно, что пытаться сдвинуть товарный состав. Поэтому алхимик решил заняться разведкой – достал из рюкзака серебряную цепочку, конец которой был вставлен в зелёное дно от пивной бутылки – этакий чудной монокль. Протёр стекло специально собранным в четверг дождевым раствором с солью и принялся рассматривать плывущие улицы. И пофиг на пыхтение Хугина! Сквозь игру света и череду изумрудных оттенков Арвин видел часть Иной стороны. Обхватившие заброшенную панельку костяные наросты – переродившийся убыр питался пустотой внутренних пространств. Скорее всего, редкие сталкеры смогут почувствовать, как скрипят по бетону высохшие пальцы. Кто поумнее больше не сунется, а дурачков убыр быстро переварит – заставит человека бегать до изнеможения по бесконечным чёрным углам и лестничным пролётам, слушая голоса бывших жильцов. От ближайшего фонарного столба в землю уходили тонкие нити. «Спящий Тётин-обакэ…» – догадался Арвин, замечая, что сильно отстал от друга. Проходя мимо, алхимик коснулся холодной металлической поверхности. На секунду фонарь мигнул, и в короткой вспышке показался большой удивлённый кошачий глаз.

Арвин хотел развернуться, чтобы нагнать напарника, как вдруг что-то массивное ударило его в бок, свалив на землю. Стеклышко вылетело на дорогу, тут же пав жертвой внедорожника. Замерев, алхимик чувствовал лишь биение собственного сердца. Доигрался. На него не мигая смотрела полностью седая женщина лет пятидесяти. Покрытые узлами морщин губы дрожали так, что, казалось, она сейчас разрыдается, а закутанные в какие-то обноски руки сжимали маленького зайца из мешковины.

– Мамочка моя… мамулечка… как же так… я ведь любила тебя… – прошелестела она, слабо двигая челюстью и не отводя рыбьих глаз от распластавшегося оккультиста.

Плавным движением Арвин нащупал в потайном кармане за поясом стеклянный нож. Чёрт! Если старуха из Шатающихся, придётся драться, но так он привлечёт лишнее внимание и запорет работу. Этих тварей всегда манит запах алхимических ингредиентов. Плохо. По виску скатилась одинокая капля пота. Воздух стал закипать, обжигая Арвину горло.

– Не видал её? Хоть бы… фотокарточку посмотреть со свадьбы… В последний раз… мама… я обещаю, я не сбегу! – по опухшим щекам потекли слёзы. –  Одна уехала… через Хорогочи…

Незнакомка тихо заскулила, закачалась из стороны в сторону, роняя на асфальт густые слюни.

– Что? – воспользовавшись замешательством противника, Арвин вскочил на ноги, сжимая под ветровкой нагревшуюся чёрную рукоять.

Через секунду к бормочущей женщине подбежал сгорбленный парнишка, одетый в растянутый цветастый свитер.

– Ма, пойдём, ё-моё… – тяжело дыша, бросил он, пытаясь обнять бедолагу и увести подальше, – это… сердечно прошу прощения… у неё синдром там какой-то… иногда сбегает…

Арвин просто кивнул. Странная семейка заспешила прочь, скрывшись внутри старого кирпичного здания. Хорогочи – вот, что волновало алхимика. Ведь именно оттуда они с Хугином должны начать расследование. Опять сплоховал, нужно было не трястись, тиская лезвие, а спросить напрямую. Может, хоть что-то бы узнал. В клубе всегда учили: сумасшедшие – лучший источник информации! Ещё и стёклышко профукал… День начался дурно. Быстро опомнившись, Арвин свернул за угол, поспешив догнать напарника. Придётся рассказать о странном эпизоде, а ещё выслушать укоризненную речь о том, что следует внимательнее работать, а не трястись как осиновый лист.

– Нет, что вы, я не любитель жёстких рамок, особенно касаемо стейков. Но простота и классика – вот, чего можно и нужно придерживаться! Кто-то скажет – ну, это избито: чеснок, розмарин, свежемолотый перец. Я же, мой друг, в свою очередь отвечу – не надо изобретать колесо! Нет ничего лучше, чем в меру просоленный кусок жареной свинины, сочный от растаявшего на сковороде сала и деревенского сливочного масла, с чуть хрустящей корочкой да нежной, таящей во рту сердцевиной… М-м-м-м… – за широкими плечами Хугина не было видно уличного продавца выпечки, только исходящий пар от готовящегося мяса.

Арвин быстро шагал к небольшому ларьку, диву даваясь, откуда у приятеля возник такой запал болтать с незнакомцами. Хотя Хугин умел быть добродушным, большую часть рабочего времени он оставался угрюмым и серьёзным, словно извозчик из классической русской литературы.

– Что до вина? Х-м-м-м… не суди строго, но люблю из коробки. Каюсь! Привлекательная обёртка – само собой! Каменные башни, виноградные лозы, испанские монастыри…  Глупо, но как есть… Ещё вот привкус, свойственный только картону, м-м-м-м… А вот и он! Арвин, какого лешего отстаёшь? – Хугин развернулся, смерив взглядом нахмурившегося парнишку перед ним.

– Мог бы и подождать! И пока ты мило чешешь языком, меня там чуть не угробили! Сам же говорил – не надо привлекать лишнее внимание, – Арвин впервые поглядел на человека за прилавком.

Им оказался косоглазый мужчина лет тридцати в синем спортивном костюме.

– Да он ни слова не понимает, проверял.

– Конечно, это же, блин, кореец!

– Ну да, похож на корейца. Ты-то эксперт по азиатам, любитель драм или как там…

– Дорам! – алхимик зарделся, забирая пакет с беляшами из рук продавца.

– Да, точно. Дорам. Ну, а я плохо разбираюсь, плюс настойка «Во Языцах» уже перестала действовать, поэтому верно не установить. Пришлось вот как-то по-своему общаться.

– Новости не слишком хорошие, Хуг…

Хугин положил три сотни на прилавок, показав большой палец иностранному повару, мол, классный ты мужик, и сдачи не надо, а затем, подхватив друга, решительно зашагал в сторону городского парка. По пути Арвин быстро пересказал эпизод с женщиной.

– Проще говоря – инервизор просран, данных ноль, а ещё ты чуть не пырнул обычную душевнобольную ритуальным ножом? – Хугин уселся на лавочку, наблюдая за шныряющей по дубу белкой.

– Надо в Хорогочи поспрашивать насчёт этой истории… – тихий голос Арвина дрогнул.

Чувствуя, как горит лицо, парень поспешил укрыться в тени деревьев, суетливо поправляя прядь золотых волос. Конечно, Хугин всё понял. Всегда понимает, просто не говорит. Почему вечно так паршиво выходит? Он прилежно учился при клубе, многое изучил и умеет всякое, но каждый раз происходит фиаско. У Хугина есть боевые навыки, здоровяк наперёд знает, как надо поступить… А он? Для клуба просто обученный специалист с дурацким позывным «Енох», хоть и выращенный с младенчества. Что он знает о жизни, кроме алхимических законов? Ни-че-го. Ведь всё свободное время проводил в усердной учёбе, ни с кем особо не общаясь. Ни с кем, кроме Хугина, который в своей замкнутости оставался человечнее многих оккультистов.

– Расслабься, – со скамейки донёсся одобрительный вздох, – не зацикливайся на неудачах. Послушай. Давай просто насладимся чудными жирными кругляшами, а через пару часов нас подберёт доверенный человек. Если пройдёт как надо, приедем в Хактыран вечером.

– Почему не в Хорогочи сперва?

– Обследуем место пропажи рабочих и, если не обнаружим зацепок, начнём копать оттуда.

– Хуг… – Арвин глубоко вдохнул пронизанный фитонцидами воздух, –ты не чувствуешь чего-то? Оно… нависает, вот как бывает… тучи давят в летний день, заплывшие такие, аж чёрно-синие… и ты понимаешь, что скоро ливанёт. Может…

– Не, – вытерев вспотевшие ладони о брюки, Хугин резко оборвал собеседника, – нет никакой опасности. Местная хрень разбушевалась, ну! Это из-за того, что я в поезде наплёл? Поверь – сказки. Просто решил чуть припугнуть, чтобы ты был капельку собраннее. Всё будет хорошо, вот увидишь.

Енох замолчал. Тында утопала в зелени, которой не было конца и края, а игривый ветер шуршал листьями, будто деревья переговаривались между собой о странной парочке, прибывшей в город. Не открывая глаз от бесконечно растущей в небесах синевы, наливающейся чернильными гематомами, Енох старался не думать о том, что уготовила им судьба. Или, по крайней мере, о том, что вершит судьбы: некоем незримом существе, а может, законе, подобном длани господней, парящей над миром.