Что снег почти наверняка забил все ботинки, уже даже не подвергалось сомнению.
Коля беззвучно выругался, помянув и Гвоздя, и Бурого, и, самое главное, чертового Фюрера, который выбрал это Богом забытое место для встречи. Не забыв попутно пропесочить семейство каждого из фигурантов этой истории до третьего колена.
Шаг, шаг, да еще один шаг. Нарубленные дрова все настойчивей оттягивали его руки, призывая выбросить их к чертовой матери и самому упасть сверху, а дальше хоть трава не расти, и пусть Гвоздь сам разбирается, что в этот раз притащил Фюрер, а он просто поспит, отдохнет, наконец-то. Так уж вышло, что Коля всю жизнь пахал. Сперва даже буквально - с батей на тракторе, еще малой, с благоговением взирающий на землю, вскрываемую заживо ножами плуга, пораженный мощью этой невероятной, прокуренной, воняющей солярой и терпкой смазкой машины. И на подшипниковом заводе, пока все не жахнуло, да и просто грузчиком на рынке, разнорабочим на стройке, даже будучи студентом, в конце концов, тоже пахал - отчаянно, надеясь, что политех как-то вытолкнет его из этой вечной пахоты куда-то, где есть солнце и тишина.
Политех с задачей не справился, как и последующая армейка. И Гвоздь тоже. Наглый, дерганый, утопающий в какой-то безразмерной кожанке, он вонял проститутками, чем-то сладковатым, разнузданным, легкими деньгами и долгожданным покоем. Но Коля пахал, как и раньше. Копал ямы, таскал тяжести, виртуозно научился ломать носы крепким лбом, а теперь вот - рубил дрова. И конца и края этому не было.
Наконец, пурга блеснула теплым окошком - домишко был относительно целым, даже почти уютным. Единственное, что его портило - ледяная безжизненная печь. Деревню эту покинули уже, казалось, тысячи лет назад, и только этот одинокий доисторический скелет напоминал, что тут кто-то еще дышит. Коля крякнул, жалея о потерянных на этот звук силах, и пробормотал:
Уж больно батя любил эту призказку.
Дверь, как ей и положено, мерзко скрипнула, даже завизжала. Чертова пурга основательно успела замести недавно расчищенный порожек, и Коля с трудом втиснулся в сени. Полжизни бы отдал, чтобы прямо тут и бросить чертовы дрова и отправиться отогреваться, да вот только проклятую печку еще предстояло натопить. Благо, эту ответственную задачу предстояло решать Бурому.
Вчерашний колхозник из-под Дзержинска годился на эту роль лучше всех - сам Коля из деревни смылся при первой возможности, и большую часть тонкостей сельского быта забыл напрочь, о чем совершенно не жалел. Бурый же навыки (в том числе и растопки печи) не потерял, и даже, кажется, скучал по своей беззаботной жизни, в которой не крушили черепа почем зря, а утюгом гладили только скатерти, а не несговорчивых коммерсов.
- Мало принес, - буркнул он вместо приветствия и забрал у Коли остодолбавшую охапку дров.
- Да иди ты… - сил на злобу не оставалось, замерзший человек осел на землю и принялся растирать пальцы.
- О, Колян, удружил, - Гвоздь вынырнул непонятно откуда и склонился над ним, - На, тяпни коньячку, полегчает.
Коля не стал отказываться.
Гвоздь и правда был тощим, длинным, острым, резким - чертовски опасным, если не соблюдать осторожность. Особо борзые пацанчики иногда по незнанию начинали бычить на угловатого, нескладного с виду братка, но довольно быстро жалели о своем выборе. Правда, предостеречь других от этой ошибки уже не успевали. На такой случай Коле и пришлось научиться таскать тяжести и копать ямы. Но и надежным он тоже был, как старый добрый стальной гвоздь. Если уж что-то сказал, то костьми ляжет (не обязательно своими), но сделает. Это ценили, и на периодически исчезающих с пустяковой стрелки бычков смотрели философски: раз Гвоздь загасил, значит, было за что.
Познакомились они, когда Коля дембельнулся. В поезде к нему прицепилась свора каких-то бухих молодчиков, и вряд ли дело закончилось мирно, если бы к мрачному парню с пухлым вещмешком не подсел этот обманчиво улыбчивый, иногда даже чрезмерно вежливый рельс, и не спросил, что они не поделили с его знакомым.
Впрочем, и в этом случае ничего бы миром не закончилось, но те пацаны, как выяснилось, Гвоздя знали. Поэтому растаяли, как пломбир на жаре, в ноль. Теперь, уже ознакомившись с методами своего, кхм, начальника, Коля понимал, почему. Ну а дальше было обычное дорожное знакомство, водка из замызганных казенных стаканов, и - номер телефона. По которому Коля и позвонил, когда стало понятно, что в теткиной квартире места ему уже нет, а работы в ближайшем будущем не предвидится.
Впрочем, работа - это всегда работа. Пахать поля, зубрить конспекты, ломать зубы. Пахать Коле было не впервой, и концепцию он уловил довольно быстро.
Глотнув еще раз коньяку, он вернул флягу Гвоздю и надел обратно ботинки, вытряхнув из них снег. Ноги все равно сводило судорогой, но по опыту он знал, что теперь хотя бы сможет просушиться:
- Да где этот сраный Фюрер?
- Не ссы, Колян, - Гвоздь сам приложился к фляжке, - Ты ж его знаешь, раз обещал, приедет.
- Ты в окно смотрел? Сейчас сюда танк не проедет.
- Ну да, - меланхолично заметил Бурый, - И он вообще-то уже должен быть на месте.
- Ну задержался, - пожал плечами Гвоздь, - Не дергайтесь, пацаны.
- Это не ты там себе жопу отмораживал, - буркнул Коля.
- Да какая, в натуре, разница? Мы же все равно сейчас отсюда не уедем.
На это крыть было нечем. Бэха Бурого и так с трудом протащила их по заснеженному проселку, а в такую пургу уже наверняка сама превратилась в сугроб. Перспектива застрять в машине в какой-то безымянной жопе мира прельщала Колю еще меньше, чем сидеть в покинутой хате у печки. От которой, кстати, уже отчетливо веяло теплом, и Коля, не спрашивая разрешения, взгромоздился на нее и поджал мокрые ноги.
- А что это вообще за деревня? - Бурый вытащил пачку “Бонда” и отработанным движением выщелкнул сигарету.
- А хрен его знает, - снова глотнул из фляжки Гвоздь, - Ее вообще на карте нету. Если б Фюрер не рассказал, как сюда дочапать, мы б ее и не нашли.
- Офигеть, - буркнул Коля, - Концы в воду.
- Да не ссы, Фюрер не кинет. Мы вообще волыну берем, забыл?
- Вот и не возникай. Если нас со стволом повяжут, за красивые глазки не отпустят. Не маленький, должен понимать.
Коля понимал. Фюрер свое погоняло не просто так получил - промышлял он с кентами тем, что собирал на необъятных просторах свежеиспеченной Родины самый разнообразный хлам, позабытый в войну отступавшими оккупантами. В основном ничего выдающегося - каски, ремни, выщербленные штыки и тому подобная дичь, интересная только отбитым на голову фашикам. Советским барахлом он тоже не брезговал, но, как правило, за немецкое фуфло платили больше. Да и сам Фюрер неровно дышал к немчуре и даром что зиг хайль не орал. Но иногда - нечасто, но иногда, - он находил вещи поинтереснее. Снаряды, гранаты, стволы. И если во взрывчатке у их маленькой бригады не было никакого интереса, то непаленый ствол в идеальном состоянии Гвоздю бы не помешал. Кого точно он собрался грохнуть, Коля не знал, да и не любопытствовал: меньше знаешь, крепче спишь. Или просто для удали и понту, тоже вполне возможно.
Военные стволы были на вес золота - такой не отследишь, ни к чему не привяжешь, притопил в ближайшей говнотечке, и всего делов. Обычно они в мокрое дело не лезли (ну кроме тех случаев, когда Гвоздю срывало чердак), но с этого отморозка станется в киллеры податься. Коля вздохнул, с удовлетворением чувствуя, как тепло припекает сквозь подошвы. В наличии волыны и крылся главный секрет того, зачем его сюда потащили. Нет, понятно, что и для живого веса, парнем он был крупным, но и потому, что слыл он самым башковитым (спасибо политеху), а еще шарил за оружие (тут постаралась армейка). И лучше него проверить сохранность ствола вряд ли бы кто-то смог. Нет, в компетенциях Фюрера никто не сомневался, но береженого Бог бережет.
- Темнеет, - заметил Бурый и затушил сигарету о подоконник.
- Не слепой, - проворчал Гвоздь, - Ладно, ребзя, мы один хрен тут застряли. Колян, сбегай к тачиле, там еще коньяк есть в багажнике.
Взгляд Коли был тяжелее такового у гаубицы, которую ему доверили в армейке. Гвоздь немного пободался с ним в гляделки, а потом подчеркнуто беззаботно вскинул руки:
- Да шучу, шучу. Грейся. Бурый, метнись кабанчиком.
Никак не выражая своего возможного недовольства, браток надел шапку и молча вышел из хаты.
- Это что, нам ночевать тут?
- Ну а чо ты думаешь? Куда мы по такой погоде?
Коля проследил за жестом Гвоздя и снова вздохнул. Пурга разошлась не на шутку - окно превратилось в сплошной белый квадрат, исходящий хлопьями снега, как шум в телевизоре. Браток поежился и с благодарностью подумал об уцелевшей печке. Печка же подумала о нем с теплом. Все-таки им чертовски повезло, что хотя бы одна хата этой давным-давно покинутой деревни сохранила свои окна целыми, а печь работоспособной. В противном случае он даже знать не хотел, что бы им пришлось делать:
- Если до завтра явится, то хрен с ним, - Гвоздь снова хлебнул коньяку и протянул фляжку Коле, - А если нет, то спросим за косяк.
Коля поперхнулся: он достаточно хорошо знал, что значит эта фраза.
Гвоздь же загадочно улыбался и вглядывался в буйство стихии, словно видел там что-то еще, неподвластное человеческому пониманию. Коля же втайне радовался, что не знает, о чем сейчас думал его бригадир. Затянувшееся молчание прервал скрип двери - Бурый, все еще не подавая вида, что путешествие его чем-то расстроило, грохнул на покосившийся стол бутылку и шмыгнул носом:
- Что около машины? - Гвоздь посмотрел на него непонимающим, осоловевшим взглядом.
- Да не тяни кота за хвост!
- Такие. И бэха поцарапана.
- Какое нахрен поцарапано?
- Поцарапано, - Бурый нахмурился, в его неповоротливом мозгу явно рождалась какая-то мысль, - Суки.
- Да какие к черту суки, тут на сто километров никого вокруг нет! - ткнул в окно Гвоздь.
- Я видел, - с тупым упрямством отрезал Бурый.
- Ладно, до утра я один хрен на улицу не сунусь, - Коля отхлебнул из фляги и протянул ту товарищу.
- И то правда, - Гвоздь отобрал у Бурого сосуд, - Ох, будет мне о чем с Фюрером потереть…
Коля вздохнул. Что значит эта фраза, он тоже знал.
Флягу Гвоздь спрятал куда-то обратно за пазуху, и оставшиеся вечерние часы все трое добивали бутылку, предусмотрительно захваченную их лидером. Вообще-то, конечно, с ее помощью предполагалось обмыть успешное дельце, но Фюрер обойдется - в сложившейся ситуации он должен быть доволен, если хотя бы с целым таблом уйдет. Про волыну не говорили - лишний раз напоминать себе, в какую задницу их занесла эта затея, не хотелось. Колю понесло на ностальгию, он вспомнил парочку армейских баек, ну а репертуар Гвоздя, как обычно, состоял из лошков, разборок, молодецкой удали и ничем не прикрытой жестокости. Бурый привычно молчал, только иногда разражаясь громовым хохотом в особо интересных местах.
К счастью, кроватей в хате хватало на всех. Более того, сохранились даже какие-то простыни и одеяла. Почему селюки не забрали свое фуфло с собой, Коле даже думать не хотелось. Сперва он собирался прикорнуть прямо на печке, но та стараниями Бурого накалилась так, что вскорости пришлось с нее слезть и присоединиться к компании за столом, благо что одежда высохла. Гвоздь на правах старшого заграбастал себе огроменную хозяйскую перину, Коля облюбовал продавленный диван, ну а неприхотливый Бурый со скрипом и матюгами разложил старую раскладушку.
Сторожить их обиталище никому даже в голову не пришло - по такой погоде ни менты, ни коллеги по ремеслу к ним бы не сунулись, да и накрыли бы давно, если бы хотели. Но Бурый все равно прислонил к двери, ведущей в сени, хлипкий стул с кучей каких-то тазиков наверху. Сигнализация, значится. Коля только хмыкнул, но обсуждать инженерный гений коллеги не стал. Не раздеваясь, рухнул на диван, зарылся в старое, воняющее сыростью пуховое одеяло и почти мгновенно вырубился.
Спалось Коле мутно. Несколько раз он просыпался, ворочался на диване, неразборчиво ворчал. Сон его, обычно лишенный сновидений, давил мокрой ледяной белизной, срывающим кожу ветром, а он все брел куда-то, брел без конца, поскальзываясь, увязая в снегу, исходя едким злым потом, и знал только, что останавливаться ему ну никак нельзя. И только под самое утро, неожиданно, страшно, во сне его завыл ветер, накрыл с головой, засыпал снегом, но не прижал к земле, а поднял, высоко-высоко, и с силой понес вперед. И стало Коле вдруг легко, спокойно и полностью безразлично. И холодно.
Холодно было и в реальном мире. Проснувшись на удивление бодрым, Коля выкарабкался из-под одеяла и поежился. Печка давно прогорела и остыла, и сквозь невидимые микроскопические щели активно свистел ветер, выдувая из хаты остатки тепла. Бурча что-то под нос, Коля ломанулся было в сени, но там его ждал сюрприз - хитрая сигнализация Бурого была отодвинута, а в самом помещении уже лежала горка нарубленных чурок. Вчера они сожгли все дрова - это Коля помнил отчетливо. Значит, кто-то успел утром сходить к поленнице через дорогу (ну, наверное, это была дорога, под сугробами было не понять) и нарубил новую порцию. Бурый, больше некому. Гвоздь бы пальцем о палец не ударил, обязательно разбудил бы кого-нибудь из подчиненных.
Чего ж тогда уже и печку не затопил, раз дрова припер? Ворча, Коля сгреб несколько чурок и поплелся разводить огонь. Надежнее было, конечно, доверить это дело все тому же Бурому, но того нигде не было видно. Благо, какой-то ворох пожелтевших газет все еще лежал рядом с печкой, на растопку самое то.
Немного лихорадило - только бы не простыть еще, такая подстава Коле была совсем не по душе. Хотелось верить, что знобит его исключительно от выхолодившейся хаты.
Благо, пурга вроде бы улеглась. В окно было видно монументальные сугробы, да и ветерок никуда не делся, подвывая из многочисленных щелей, но по сравнению со вчерашним буйством стихии погода была просто прекрасной. Когда огонек наконец занялся, Коля устроился у окошка и рассмотрел то, что оно могло ему предложить.
От деревеньки мало что осталось. Редкие осколки домов выбивались из снега - какие-то балки и бревна, но большая часть развалин была заботливо укрыта высоченными сугробами. Кажется, виднелась даже одна чудом уцелевшая печь где-то вдалеке. Скелеты кривых деревьев - наверное, яблонь, обрамляющие их, были чуть ли не единственным признаком того, что конкретно это нагромождение снега не просто так тут намело, а вокруг чьего-то дома.
Интересно, куда все подевались. Фашисты какие разорили в свое время, или же уже потом, когда Союз кончился, все заглохло? Скорее первое. Уж слишком сильно тут все успело развалиться, даже удивительно, как эта одинокая хата выстояла, пусть и не в лучшем состоянии.
Коля потер ладони и вздохнул. Происходящее ему совсем не нравилось, но хоть убей, в чем именно подстава, он понять не мог. Да и резона никакого у Фюрера их кидать не было - бабки они и в Африке бабки, а у них все чин чинарем, нужная сумма в зеленых бумажках надежно упакована в неприметную коробку от какого-то импортного фуфла,. и сейчас мирно почивает на полу машины. Они-то уж точно никого кидать не собирались.
Печка потихонечку прогревалась, но кроме этого ничего не происходило. Коля вернулся к печи и уставился на потрескивающий огонек, совершенно ни о чем не думая.
- Колян, паря, - как-то уж слишком жизнерадостно возник за плечом Гвоздь, - Где Бурый?
- Хрен его знает, я только проснулся.
Гвоздь уселся рядом и протянул ладони к огоньку:
- Я серьезно, я тока проснулся. Дай отогреться хоть, и так вчера весь день пахал, как сивый мерин.
- На том свете отдохнешь, - беззлобно бросил Гвоздь и сам зябко поежился, - Блин, ну и занесло нас.
Коля благоразумно промолчал. Нет, конечно, свой резон в том, чтобы сюда притащиться, был. Но все равно именно Гвоздь договаривался с Фюрером, и вся сложившаяся ситуация была целиком на его совести. Но лучше лишний раз об этом не напоминать.
- Пойду дровишек подкину.
- А там что, вчера что-то осталось?
- Нет, - пожал плечами Коля, - Но Бурый, кажись, подсуетился. Там в сенях навалено.
- Куда ж он слинял-то, - почесал затылок их лидер, - Не дай Бог, бэху подбрил…
- Эй, это же Бурый, - с укоризной заметил Коля, сваливая очередную порцию дров возле печи.
- Ну да, у него мозгов не хватит кого-то кинуть, - ехидно улыбнулся Гвоздь, - За окном смотрел?
- Там снег. Там до черта снега. Что я там должен увидеть?
Гвоздь промолчал, и только треск дров и громыхание свежих чурок нарушали тишину. За окном и вправду ничего не происходило - бескрайняя белизна, насколько хватало глаза, а дальше, под самый горизонт, рубленая черная рамка леса между снегом и такой же слепой небесной белизной. Та часть леса, которая наступала на деревушку, с этой стороны дома оставалась невидимой.
- Слушай, Гвоздь, - отряхнул руки Коля, - а Фюрер…
- …Очень меня расстроит, если не явится в ближайшие пару часов. Да и, блин!
В голосе бандита не звучало ни досады, ни раздражения. Только угроза:
- Если еще и Бурый свалит, то я…
Заскрипела и хлопнула дверь. Громким топотом вошедший вышибал из ботинок снег, а Коля только выдохнул: вот и Бурый явился. Кому еще, как не ему. Наконец, массивная фигура прошла мимо и грохнулась прямо на задницу у печи.
- Х-холодно, блин. - заметил браток.
- Ты где ваще, мать твою, был? - осведомился Гвоздь.
- Холодно, - повторил Бурый и сунул руки чуть ли не в самое пламя.
Коля внимательно на него посмотрел и только приподнял бровь. Ресницы его коллеги покрылись инеем, щеки считай посинели, на забытой щетине под носом красовались почти что настоящие сосульки. Какого…
- Машине капец, - Бурый не тратил время на пространные объяснения.
- Тачке капец, говорю. Что-то…
- Что, мать твою, что-то? - подскочил Гвоздь.
- Бензопровод порван, аккумулятор сперли, колеса пробиты.
- Провода в кашу. Еще что-то… Не знаю.
- Какое, к черту, хана? Тут кроме нас никого нет!
- Следы, - проворчал Коля.
- Чо следы? - не понял Гвоздь.
- Вчера следы были у машины. И вот…
- Да вы, мать вашу, издеваетесь, - хватил Гвоздь по столу так, что сигарета в его руках надломилась и убежала тлеть куда-то под стол, - Какие нафиг…
- Тачке хана, Гвоздь, - мозги Бурого ощутимо трещали, соображая такую длинную фразу, - Колян прав, это те, кто вчера тут был. Там как топором все рубили, на куски.
- Да кто здесь вообще может быть?
- Кто угодно, - пожал плечами Коля, - Речицкие, Морозовские, местные…
- Да за какой хрен? - ударил по печке кулаком Гвоздь, - Местных тут никаких быть не может, тут кого крышевать, волков, блин?
- Головка… - бандит застыл, длинно-длинно выдохнул и добавил невпопад, - …от руля. Так, ноги в руки, и пошли к машине.
- Дай погреться, - стуча зубами, ответил Бурый.
Гвоздь, судя по лицу, собрался было устроить бурю похлеще вчерашней снежной, но все же промолчал. Его подопечный выглядел донельзя жалко, мелко дрожал и постоянно потирал посиневшие пальцы. Вместо взрыва ярости из груди вырвалось только короткое и деловое:
- Колян, собирайся, надо разобраться.
Коля спорить не стал. И бесполезно это было, и самому было страсть как интересно посмотреть, кто там за ночь (да еще и за какую - как вообще кто-то осмелился выползти из помещения?) разворотил их верного стального коня. А еще лучше - до кучи объяснить этому кому-то, почему так делать невежливо и вообще небезопасно для здоровья.
Оказавшись на улице, Коля в очередной раз проклял все, что только вспомнил, и нестерпимо захотел обратно, к Бурому и теплой печке. Морозец, конечно, пощипывал, но главной проблемой был чертов рыхлый снег, норовивший забиться в каждую щель, забраться в ботинки и напрочь отгрызть и без того не очень хорошо себя чувствующие ноги. Гвоздь же плелся где-то сзади, предпочитая отдать роль ледокола подчиненному.
Благо, Бурый оставил после себя настоящую просеку. Коля мысленно поблагодарил здоровяка: мало того, что идти было намного легче, так еще и угадывать, который из этих сугробов был их тачкой, не было никакой необходимости. Машину они оставили вдалеке не просто так. Во-первых, до самого последнего момента они вообще не знали, что в этой чертовой деревне есть хоть одна целая хата. Во-вторых, дальше ехать не было никакой возможности. По таким сугробам сядешь днищем на какой пень или огрызок забора, и до свидания. Очертания деревенской улицы угадывались скорее интуитивно, и даже пешком было сложно находить дорогу хоть куда-нибудь.
Только когда бэха показалась на горизонте, до Коли наконец-то дошло, как они попали. У черта на рогах, на десятки километров вокруг нет никого и ничего, связи никакой, - да и что там они могли с пейджером Гвоздя, - на чужой территории, да до кучи теперь еще и без колес.
В глубине души Коля, конечно, надеялся, что Бурый ошибся, но не очень сильно в это верил. Почему-то уверенность только крепла: машине капец. Поднятый капот только подтверждал эту мысль.
Тираду Гвоздя Коля пропустил мимо ушей, хотя и был с ней полностью согласен. Снег уже прочно обосновался в его ботинках, и сейчас он просто хотел как можно быстрее вернуться обратно. Его бы сейчас устроило вообще любое место, отличающееся от “здесь”. До тачки оставалось еще пара десятков шагов, но все равно отрицать торчащие из-под капота провода и какие-то железки было уже довольно проблематично.
Коля, конечно, кое-что рубил в технике, но вот о машинах знал только то, что у них четыре колеса, руль, педали, и нужно заправляться. Но даже этих знаний было вполне достаточно, чтобы понять, что бэха уже никуда не поедет. По крайней мере без бригады ремонтников и ведра запчастей.
Гвоздь выглядел даже растерянным. Коля впервые видел такое выражение на лице этого отморозка, и оно пугало больше, чем безумная ухмылка, с которой он кромсал подвернувшихся под горячую руку. Машина, впрочем, выглядела еще хуже. Выдрано из-под капота было все. что только можно было выдрать. На тяжелом металлическом корпусе двигателя красовались какие-то зазубрины - действительно, как говорил Бурый, будто топором рубили.
- Твою мать, Колян, лавэ…
Коля сразу понял и метнулся к задней двери. Коробка лежала там же, где и раньше, нетронутая, и пачки купюр продолжали в ней задорно хрустеть. Пересчитывать, конечно, никто не собирался, но ни один человек в здравом уме не бросил бы такое богатство позади. Значит, дело не в деньгах.
- Вот же Фюрер, вот же сука расписная…
Коля как-то отстраненно слушал ругань бригадира. Ногам уже не было даже холодно - они окончательно задубели, и бандит был даже рад, что ничто не отвлекало его от тяжелых дум. Почему-то в то, что их подставил недоделанный фашист, не верилось абсолютно, хотя никакие другие кандидатуры на ум и не шли. Не сходилось решительно все - если бы их решили кинуть на бабки, было множество способов сделать это намного проще и без лишних проблем, да и бабки-то вот они, лежат в искалеченной бэхе.
- …Гвоздя они списать захотели, да я сам их всех спишу на…
Это Коле тоже пришло в голову. Только вот шлепнуть их лихую компанию было намного проще если не в родном Минске, то хотя бы в том же Мозыре, где они в последний раз ночевали перед тем, как очутиться в этой дыре. Да и мелкими сошками они были, что бы там о себе Гвоздь не думал. Так, набор мяса для решения особо неприятных вопросов, неизбежно возникающих у серьезных людей. За это им во многом и прощали мелкие шалости вроде вспышек ярости у Гвоздя или поборов на чужой территории. Коля поднял голову, устало выдохнул и осекся.
- Я ему этот ствол запихаю…
- Дым, - Коля указал рукой на едва заметный черноватый столбик, упрямо рвущийся в небо.
Там, откуда этот дымок поднимался, не могло быть вообще ничего. Они приехали тем путем - там не то что каких-то заброшенных хат не было, было вообще сложно представить, что чья-то шальная голова решила развести костер прямо посреди бесконечного сугроба, в который превратилась местная пародия на дорогу.
- Далеко? - Гвоздь не тратил время на пустые разговоры.
- Нет. Точно не скажу, но дойти можно.
- Ну так не стой столбом, интеллигент.
Гвоздь грубо толкнул подчиненного в плечо, рванул дверь и скрылся в машине. Погремел там чем-то и вытащил бейсбольную биту - непременный инструмент сложных переговоров. Коля же сжал зубы и пошел прокладывать тропу. Давалось это не в пример сложнее - в сердце даже шевельнулось что-то похожее на сочувствие к Бурому, который таким же макаром добирался до их исковерканной бэхи, но очень скоро уже ни для каких чувств, кроме усталости, места в голове Коли не осталось.
- На том свете отдохну, - подумал он. Сил произнести это вслух банально не было.
Сколько он продирался сквозь сугробы, не понял и сам. Остановил его только крик Гвоздя из-за спины:
- Тачка, чтоб меня, в натуре тачка!
Коля остановился и некоторое время осоловело осматривал окрестности, даже не пытаясь о чем-то думать. Бригадир, размахивая битой, пронесся мимо него, продолжая выкрикивать что-то непонятное. Подул ветерок, моментально приклеивший к спине майку, насквозь пропитавшуюся ледяным потом, и это привело братка в себя.
Действительно, это была тачка. Довольно потрепанный жизнью мерин, увязший по самое не могу в проклятом снегу. На секунду что-то шевельнулось в груди, но тут же ухнуло обратно, в бездну усталости и непонимания. Чья бы это ни была машина, никто на ней никуда уже не поедет. Капот был попросту сорван и валялся поодаль, а тот самый дым валил от движка, и что-то подсказывало Коле, что там не просто все раздолбано в мясо, а точно так же внутри все изрыто этими чертовыми зарубками, как будто кто-то остервенело долбил движок в слепой ярости, как у их бэхи.
А потом Коля заметил то, с чего стоило начать.
- Обалдеть, - биту Гвоздь попросту воткнул в снег и рассматривал внутренности машины, периодически разгоняя дым рукой, - Это что за…
- Да блин, это кто вообще сделал…
- Реально, как Бурый базарил, как будто топором…
Бригадир удивленно посмотрел на Колю. Тот только указал пальцем. Дальше что-то уточнять было излишне.
Снег у багажника машины был красным. Конечно, ночная пурга сделала свое дело, но полностью замести следы была не в состоянии. Гвоздь выдернул биту и покрепче сжал рукоять. Пытаясь двигаться осторожно, но посекундно оступаясь и проваливаясь в снег, оба братка подошли к багажнику и заглянули за машину.
Что бы здесь ни произошло, это не было ни тихо, ни мирно. И наверняка не быстро. Снег был вытоптан на добрых два метра в диаметре, и где-то на краю этого ритуального круга лежало то, что щедро окрасило эту импровизированную арену в несвойственный ей цвет.
Гвоздь выразился более подробно.
Жмуров они оба уже навидались - Гвоздь даже самолично организовал несколько десятков. Черт, Коле как-то довелось присутствовать при одном неудачно закончившемся допросе, но и тогда он ничего подобного не видел. Бедолагу будто пропустили через мясорубку - отличить руки от ног позволяла только тупая багровая шишка, бывшая когда-то головой. То ли ее измочалили какой-то битой, то ли содрали к чертовой матери кожу - больше всего она напоминала почему-то крыжовник со снятой шкуркой. Только красный, разумеется. Каких-то целых костей у жмура не осталось - его будто специально свернули в какой-то крендель, так, что пятки упирались ему в затылок, а руки много раз пересекали друг друга, заплетаясь чуть ли не в косичку. А туловище…
- Твою ж мать, - Гвоздя вывернуло.
Пожалуй, это был первый случай на памяти Коли. Сам он удержался больше потому, что отморозил себе почти все, и с трудом гнулся в суставах, не говоря уже о более сложных материях. Немногочисленное содержимое его желудка банально примерзло ко дну, и оставалось только крутить глазами в попытке понять, что именно здесь случилось.
Жмуру не просто выпустили кишки, его распотрошили, как цыпленка. Обломки ребер торчали страшной голодной пастью, а внутри не было ничего, что должно было там присутствовать. При таком раскладе весь этот усердно вытоптанный круг должен был быть просто завален разнообразной требухой, но ничего подобного не наблюдалось.
- Это что, с нашей тачкой тоже…
- А? - вернулся к реальности Коля.
- Ну, это же. Эти сволочи.
- Это ж… Твою мать, а если они нас в этом доме найдут?
Коля пошатнулся и сделал парочку шагов, чтобы не рухнуть в сугроб. Обо что-то споткнулся. Присел, порылся в снегу, сам до конца не понимая, зачем это делает. Пальцы уже все равно почти ничего не чувствовали, да и голова, если честно, явно требовала отпуска после всего пережитого. Тем не менее, он нащупал в снегу что-то угловатое и принялся усердно обтирать находку. Почему-то он знал, что нашел, еще до того, как увидел.
- Твою мать, Колян, да тут какой-то беспредел пошел, - Гвоздь сплюнул, - Да там же ж Бурый один!
